***
Как Ян и предполагал изначально, учитель Хай всё-таки решил обрядить его в ханьфу. Благодаря своему прошлому месту работы преподаватель был знаком с одной китаянкой, которая работала в театре и по старой дружбе помогла мужчине раздобыть традиционные китайские костюмы. Вике досталось воздушное белоснежное ханьфу с пышной юбкой, а Яну — строгий красный халат с перекрёстным воротником. Студенты специально должны были прийти в университет заранее, чтобы переодеться и перед конкурсом прогнать выступление в костюмах. Ян подъехал первым и сразу направился к учителю Хаю, который ждал своих подопечных возле спортивного центра кампуса, где можно было воспользоваться раздевалками. — Добрый вечер, Ян. — Добрый вечер, учитель Хай. — Держите, — преподаватель протянул парню длинный чехол с торчащей из него ручкой вешалки. — Думаю, сами разберётесь по очерёдности того, что на что надевать. — А парика не будет? Учитель Хай улыбнулся. — А вы ещё и парик хотели? Мне казалось, это будет для вас уже слишком. — Наоборот, халата как-то достаточно. Спасибо. Через несколько минут после того, как Ян ушёл в мужскую раздевалку, к преподавателю подбежала опоздавшая Вика. Макияж и прическа заняли у неё намного больше времени, чем она предполагала, поэтому девушка задержалась. Учитель Хай также протянул ей комплект одежды, но, в отличие от Яна, студентка сразу же заглянула внутрь чехла. — Учитель Хай, это ханьфу очень красивое! Вика была в восторге от лёгкой ткани, множество слоёв которой напоминали бутон пиона. Она хотела как можно скорее надеть его, но, рассматривая халат, наткнулась на лишний кусок ткани. Студентка сняла с вешалки накинутую на неё белую рубашку, которая висела поверх костюма, и непонимающе стала её разглядывать. Учитель Хай прищурился. — Дайте-ка посмотреть, — он взял рубашку из рук девушки. — Не имею ни малейшего понятия, как оно сюда попало. Должно быть, когда собирали комплекты костюмов, перепутали из-за цвета. — А что это? — Нательное бельё, которое в мужском комплекте надевается под верхний халат. Если его не надеть, то у халата будет слишком глубокий вырез, и будет, что называется, неприлично. Поэтому пойду отнесу эту вещицу Яну. Тем временем Ян в раздевалке уже начал переодеваться. Вернее сказать, пытался это сделать. Отсутствие необходимого элемента одежды он заметил почти сразу, как достал ханьфу из чехла. Но сделал он это уже после того, как стащил с себя толстовку. Стоя в одних штанах, Ян снял с вешалки весь комплект костюма и по частям разложил его перед собой на лавке, однако нательной рубашки так и не обнаружил. Понимая, что без неё в вырезе халата будут светиться его ключицы и грудь, он не верил в то, что комплект не подразумевал наличия нижнего слоя одежды. Ян хотел было натянуть назад толстовку и пойти спросить преподавателя о недостающей рубашке, как услышал, что дверь в раздевалку открылась. В это позднее время занятия физкультурой уже не шли, и в раздевалке, кроме Яна, никого не было и быть не могло. Он в замешательстве обернулся и столкнулся взглядом с вошедшим учителем Хаем. — Я вам рубашку принёс, она… — преподаватель запнулся и замер с протянутой в руке вещью. У учителя Хая было очень плохое зрение, но это не помешало ему увидеть то, как выглядели руки повернувшегося в его сторону парня. Внутренние стороны предплечий Яна были испещрены огромным количеством поперечных полос, которые не могли не броситься в глаза из-за своей яркой красноты. Некоторые из разрезов были свежими, будто только что сделанными, и их покрывала запёкшаяся кровь. Учитель Хай редко терял дар речи, но от вида столь ужасного и абсолютно ненормального зрелища, у него словно пропал голос. Он был шокирован увиденным, и единственная мысль, которая застряла у него в голове, была связана с тем, что он не имел ни малейшего представления о том, что должно было происходить с Яном, чтобы он сделал с собой подобное. В дополнение к этой мысли в его памяти всплыли воспоминания того вечера, когда пьяный Ян намеревался сесть за мотоцикл и после рассказывал о том, почему ему нравилась скорость. Как теперь видел учитель Хай, это было не простым увлечением. Далеко не простым увлечением… Ян сначала не понял, почему учитель Хай замолчал. Когда через долю секунды он уловил, что преподаватель смотрит на его руки, его сердце пропустило удар. Осознав, что его порезы не были ничем прикрыты, Ян резко отвернулся и судорожно стал надевать толстовку, чтобы как можно скорее скрыть от чужих глаз то, что им не предназначалось видеть. Из-за спешки Ян чуть было не надел кофту задом наперёд и, запутавшись в ткани, в результате одевался ещё дольше. Ян не знал, в чём был смысл его бесполезных действий, потому что длинные рукава больше ничего не могли скрыть. Ему хотелось стать невидимым. Исчезнуть. Раствориться. Убежать. Но это уже ничего не изменило бы. Следы от талой воды его весны увидели. И, что было самым отвратительным, увидел их учитель Хай — человек, которого Ян безмерно уважал и взаимное признание которого надеялся когда-нибудь заслужить. Ян никогда ещё не чувствовал себя таким безоружным и не знал, что делать. Он так и стоял, отвернувшись, и крепко сжимал в кулаках ткань толстовки, как будто, наконец надев её, теперь собирался разорвать на себе. Учитель Хай, в прострации наблюдавший за копошениями одевающегося парня, медленно пришёл в себя. Он осторожно приблизился к Яну и положил рубашку на лавку рядом с уже разложенным на ней комплектом ханьфу. Смотря на студента своими светлыми глазами, блеском напоминавшие голубые кристаллы льда, он тихим голосом произнёс: — Ян… — Учитель Хай, это никак не повлияет на конкурс! Это ничего не значит! Я выступлю и не подведу вас! — выпалил Ян. Он не хотел, чтобы преподаватель что-либо говорил, потому что не был готов услышать то, что он мог сказать. Самое меньшее — учитель Хай был в нём разочарован, наихудший же исход — он считал, что у него были проблемы с головой. — Правда, я… — Вы действительно думаете, что для меня так важен этот конкурс? – учитель Хай вздохнул. — Послушайте, Ян. Я ваш преподаватель. Моя задача заключается в том, чтобы обучать вас китайскому языку, и я не имею права лезть в вашу личную жизнь. Учитель Хай покосился на руки Яна, вновь скрытые чёрной тканью рукавов. Что-то обдумав, он снова поднял взгляд и посмотрел Яну прямо в глаза. — Тем не менее, если вы вдруг захотите поговорить об этом, сегодня или когда-либо ещё, я могу вас выслушать. Не как преподаватель, а просто как ваш гэ. Ян не поверил своим ушам. Он непонимающе уставился на учителя Хая и, не осознавая, что решился спросить подобное напрямую, пробормотал: — Скажите честно, вы теперь считаете меня психом? — Нет. Вы скорее похожи на человека, которому было бы неплохо выпить чашку молочного улуна с юэбин. Думаю, это как раз можно сорганизовать после конкурса. Как вы на это смотрите? — Наверное, можно… Ян настолько растерялся, что был не в состоянии дать ни однозначно утвердительного, ни однозначно отрицательного ответа. Учитель Хай прекрасно мог это понять, поэтому не стал смущать парня ещё больше. Яну явно стоило немного побыть одному. — Жду вас для финального прогона, — с этими словами учитель Хай вышел из раздевалки.Урок 4
13 декабря 2022 г. в 20:04
Сентябрь прошёл незаметно.
Расписание занятий окончательно устаканилось и превратилось в жёсткий и равнодушный к чужой усталости график. Студенты привыкли к новым дисциплинам, название и содержание которых изначально вызывало много вопросов, выучили имена почти всех своих преподавателей, настроились на учебный режим и теперь тонули в рутине однообразных будней. Каждый преподаватель, в свою очередь, тоже запомнил большинство своих подопечных и по общей картине уже мог высказать свои предположения о том, кто из них имел шанс на автоматы в конце семестра, а кто был главным претендентом на то, чтобы с треском завалить предмет.
Не отличалась ситуация и на потоке Яна, которая мало разнились с тем, что происходило в сотнях других студенческих групп. Исключение составляли разве что те, кто брал на себя дополнительную нагрузку в виде подготовки к межвузовскому конкурсу китаистов. У них дела обстояли в какой-то степени более «поэтично».
В дни, когда у Яна и Вики не было пар китайского, они вместе с учителем Хаем после окончания занятий собирались в одном из кафетериев кампуса и репетировали. Запросить аудиторию для того, чтобы заниматься внеучебной деятельностью, было нельзя, поэтому каждый раз приходилось ждать, когда после обеденного перерыва кафетерий опустеет и в нём станет тише. Но были в этом и свои плюсы: перед очередной прогонкой далеко не самого лёгкого произведения, выбранного учителем Хаем, студенты и преподаватель сами могли поесть.
Вика обыденно покупала сэндвич прямо в кафетерии, учитель Хай приносил еду с собой из дома и полноценно обедал, Ян же всегда просто смотрел на то, как они ели, и пил воду. За три года совместной учёбы Вика привыкла к тому, что Ян за целый день в университете мог и крошки в рот не взять, но преподавателя отсутствие аппетита у парня удивляло. Учитель Хай не понимал, каким образом, завтракая около семи утра, к трём часам дня можно было не хотеть есть. Однажды он даже в шутку спросил, не занимался ли студент практиками «питания жизни». В ответ на это Ян смог сказать только то, что он не был голоден, и в целом это было правдой.
Ян действительно привык ничего не есть по много часов и не испытывал от этого никакого дискомфорта. Концентрация на собственном микрокосме сделала его невосприимчивым ко многим физиологическим потребностям, зачастую он не чувствовал голода, усталости или сонливости. Он вообще мало что чувствовал.
Учитель Хай понимал, что, несмотря на явный интерес юноши к китайской культуре, настоящим даосом Ян не был. На это он даже не претендовал, но на подсознательном уровне преподаватель ощущал, что Ян, намеренно или нет, следовал очень многим постулатам даосского учения. Помимо того, что Ян не ел, он также много молчал и скрывал свои настоящие способности. Это вызывало у преподавателя ещё больше вопросов чем то, что Ян ничем не перекусывал и не обедал.
Учителю Хаю хватило пары занятий, чтобы понять, кто из его студентов что представлял и на что был способен. Ян был одним из самых сообразительных в группе, и его уровню китайского могли бы позавидовать многие студенты с лингвистического направления, для которых китайский был основным предметом. Тем не менее парень мало того, что не стремился демонстрировать свои знания, но и всевозможными способами пытался их скрыть. Самыми частыми фразами, которые можно было от него услышать на паре, были «Я ничего не помню» и «Я ничего не учил», а по тому, как он каждый раз лежал на парте, вообще можно было бы сказать, что Ян ходил в университет только для того, чтобы протирать штаны. Однако за всем этим учитель Хай не мог не видеть, насколько быстро он строчил в тетрадке переводы, по скорости многим обгоняя тех, кто выходил писать то же самое у доски. Если преподаватель задавал какой-нибудь каверзный вопрос и никто не мог ответить на него, Ян недовольно бубнил себе под нос правильный ответ, и это сложно было не заметить. У доски он тоже отвечал достаточно быстро и, как бы учитель Хай ни пытался его испытывать, за исключением некоторых помарок в иероглифике студент ошибок не допускал. Добавить ко всему вышеперечисленному увлечённость парня Китаем, и становилось очевидным, что Ян имел все шансы стать профессиональным китаеведом в будущем.
Когда учитель Хай решил податься в преподавание, он думал, что наибольшее удовольствие его работы будет заключаться в том, что он будет иметь возможность наблюдать прогресс своих учеников, к которому лично прикладывал руку и в котором играл не последнюю роль. Для него стало открытием, что по факту иметь дело с уже много знающими студентами, особо не нуждающимися в том, чтобы кто-то направлял их, было не менее приятно.
В плане изучения китайского Яну определённо не требовались пинки принуждения, и поэтому преподаватель уважал молодого человека. Однако при этом учитель Хай также не мог отделаться от ощущения, что с Яном было что-то не так. Он старался не смотреть на него в призме своего собственного восприятия мира и жизни, но отчего-то был уверен в том, что автономность студента, прикрываемая пассивностью, и его стремление маскировать высокую успеваемость были не такими простыми, как представлялось на первый взгляд. Ещё больше учитель Хай стал понимать это благодаря подготовке к конкурсу.
Большая часть времени на репетициях уходила на то, чтобы отшлифовать фонетику Вики, которая у девушки изначально была поставлена неправильно. Студентка по сотне раз повторяла за учителем Хаем каждую строчку. У неё то и дело уплывали нужные тоны, и преподаватель практически не переставал поправлять её, пока наконец спустя три недели совместных усилий девушка не перестала допускать совсем грубые ошибки.
Казалось бы, когда учитель Хай занимался произношением Вики, он был сосредоточен исключительно на том, что слушал и исправлял её, однако в действительности, в очередной раз повторяя вместе с ней одни и те же фразы, которые уже сам успел выучить наизусть, преподаватель наблюдал за Яном. Парень был вынужден терпеть всё это, потому что выступление должно было проходить в формате диалога и репетировать стихотворение по отдельности не было смысла. Ян, как и на парах, лениво сидел напротив преподавателя, подпирая голову рукой, и, когда приходила его очередь говорить, быстро отвечал свою реплику, а затем в течение нескольких минут слушал попытки Вики издать правильные звуки, пока слово снова не переходило к нему.
У учителя Хая не было сомнений в том, что с точки зрения правильности произношения и интонации у Яна не будет никаких проблем, но подозревал, что придётся поработать над артистичностью. Если слабостью Вики были плавающие тоны, то, по ощущениям, для Яна определённую сложность должно было представлять выражение эмоций. По сюжету номера он играл влюблённого юношу, а это само по себе могло заставить парня чувствовать себя скованным. Тем не менее, учитель Хай в результате был приятно удивлён тем, что Ян прекрасно справлялся со своей ролью и вполне правдиво передавал любовный трепет, заложенный в произведении.
Преподаватель точно мог сказать, что эмоции, вкладываемые Яном в произносимые им строки, были адресованы не его сценической возлюбленной в лице Вики. На неё Ян в повседневной жизни почти не обращал никакого внимания, поэтому парень явно был влюблён в кого-то ещё. Учитель Хай был рад открыть для себя эту тайну души молодого человека, потому что в некоторой степени беспокоился из-за того, что Ян всегда выглядел довольно апатичным и отстранённым. Общая безэмоциональность парня наводила преподавателя на мысли о том, что тот мог страдать ментальными проблемами, но факт того, что в неформальной обстановке он больше проявлял свою настоящую натуру, в конечном счёте успокоил учителя Хая.
Но был ли Ян на самом деле в кого-то влюблён? Он и подумать не мог, что его преподаватель заметил за ним нечто подобное. Если в душе Яна и существовало какое-то тёплое чувство, то он трактовал его исключительно как любовь к интересному ему занятию. Получив возможность заниматься с учителем Хаем каждый день, Ян в какой-то степени стал относиться к университету менее пренебрежительно. Чтобы ходить на репетиции, которые были после занятий, он отсиживал все положенные пары, а не прогуливал, как привык делать обычно. По мнению Яна, оно того стоило, потому что полтора часа репетиций с учителем Хаем в конце дня перекрывали всю скуку безразличных ему предметов. Он даже закрывал глаза на невообразимо отвратительное произношение Вики, которое терялось и таяло в мелодичных звуках низкого голоса преподавателя, поправлявшего девушку.
Учитель Хай говорил на чистом путунхуа практически без акцента, будто много лет прожил в Пекине. Тембр мужчины был приятным от природы, но то, как он владел своим голосом, плавно повышая и понижая его высоту, сводило молодого человека с ума. Несмотря на то, что у Яна была хорошая фонетика, он думал, что никогда не сможет приблизиться к умению так же точно управлять своими связками.
Когда учитель Хай читал, прищурившись смотря в экран ноутбука, Ян украдкой поглядывал на его сосредоточенное тонкое лицо и невольно цеплялся взглядом за лепестки губ, которые на контрасте с бледной кожей напоминали нежный цветок мэйхуа. Возможно, Ян и осознавал, что испытывал нечто, обычно не свойственно себе, но это чувство пока ещё было таким же лёгким, как трепет крыльев бабочки, и таким же неуловимым, как стекающие с листьев капли росы.
Парень просто наслаждался возможностью проводить больше времени в компании преподавателя и стремился впитать то, что он мог ему дать.
Во время обеда учитель Хай всегда рассказывал что-нибудь, чтобы трапеза не проходила в тишине. Иногда Ян даже мог обсудить с ним интересующие его эпизоды из китайской истории или же некоторые концепции трёх великих учений. После этих бесед и благодаря выводимым за ними суждениям Яну казалось, что его чаша больше не была пустой, и он ловил себя на мысли о том, что, разговаривая с учителем Хаем, был на своём месте. Преподаватель понимал категории, которыми рассуждал Ян, многое знал о Китае и был очень прост в общении, в отличии от большинства преподавателей, которые с высоты своего многолетнего опыта в основном смотрели на студентов не иначе как с покровительственной надменностью. Ян ценил то, что получил шанс сблизиться с учителем Хаем, но вместе с тем…
Всё же жизнь всегда была стремительной и неумолимой, и чаша Яна не могла оставаться полной слишком долго.
Пока чаша пуста — глубина её бесполезна.
Наполни — польза её исчерпана.
Месяц подготовки к конкурсу пролетел как один миг, и уже очень скоро всё должно было вернуться на круги своя. Спустится с небес на землю Яну пришлось даже раньше, чем прошло само мероприятие, к которому преподаватель и студенты так усердно готовились.
Праздник середины осени, празднуемый по лунному календарю, выпадал на 29 сентября. Была пятница, и Ян сидел на кухне со своими родителями в ожидании того, когда ему нужно будет выезжать в университет. Конкурс начинался в семь часов и должен был продлиться до самого вечера.
В этот день отец Яна пришёл с работы непривычно рано, и поэтому вся семья ужинала вместе. По будням подобного практически не случалось, и парня это устраивало, потому что ему не нравились разговоры, которые поднимались за столом, если отец был дома. К сожалению, не удалось их избежать и в этот раз.
Разрезая приличный кусок стейка, мужчина спросил:
— Как дела на учёбе? Мать говорит, что из твоей комнаты почти всегда слышится какой-то бубнёж на китайском. Разве у вас не должно быть на четвёртом курсе больше профильных предметов? Почему китайского так много?
Ян без энтузиазма ковырялся в тарелке и, не глядя на отца, ответил:
— К конкурсу готовился.
— Что ещё за конкурс?
— Чтецов китайской поэзии. Он сегодня как раз, я тебе как-то говорил про него.
— М… Интересно, конечно, — мужчина такого не помнил, и в его голосе слышался неприкрытый сарказм. — А чем-то более дельным ты планируешь вообще в этой жизни заниматься? Ты скоро выпускаешься. Вместо мяуканий лучше бы определился с тем, куда дальше работать пойдёшь.
— Я ещё думаю.
— Долго. Многие студенты с твоего направления начинают работать ещё на третьем курсе, а ты всё думаешь. Вообще не понимаю, что там решать. С твоим дипломом в любую компанию с отделом внешнеэкономической деятельности возьмут. Я же не зря за институт столько денег отвалил, тебе все дороги теперь открыты.
«Все дороги? Мало же их, если они ограничены отделом ВЭД», — подумал Ян, но ничего не сказал. Спорить с отцом было бессмысленно, как и говорить о том, что он не хотел заниматься закупками, логистикой или чем-то ещё подобным.
— Почему ты молчишь и смотришь в тарелку, когда я с тобой разговариваю?
Ян поднял голову.
— Я понял тебя. Сказал же: я ещё думаю.
Отец ударил кулаком по столу.
— А я тебе сказал, что нужно уже не думать, а конкретно определиться. Хочу от тебя к новому году увидеть список компаний, в которые ты будешь отправлять резюме, китаист недоделанный.
— Хорошо.
Ян был абсолютно спокоен, и его лицо не выражало никаких эмоций.
После ужина он пошёл в душ, чтобы освежиться перед выступлением. Когда он стоял под тёплыми потоками, по стенкам ванной снова текла красная вода, несущая с собой багровые цветки хайтана.