Уроки каллиграфии

      Весна была в самом разгаре и очень скоро ей предстояло уступить своё место зною лета. В больничном сквере вовсю цвели высаженные в клумбах цветы, а небольшие деревца, выстроившиеся вдоль пешеходных дорожек, купались в пышных облаках сочной листвы. Солнце нещадно пекло, и его жар согревал сидящих на скамейке молодого человека и мужчину. Погода была по-настоящему летней, но то и дело поднимающийся прохладный ветер напоминал о том, что впереди был ещё целый май. Последний месяц весны всегда был противоречивым и переменчивым, поэтому молодой человек спросил:       — Ты не замёрз?       — Нет, всё в порядке, — отозвался мужчина. Его голос был сиплым и очень тихим, но сидевший рядом парень хорошо слышал его.       — Как скажешь, — улыбнулся Ян и, приобняв своего учителя за плечо, придвинулся к нему поближе. Косте только недавно разрешили выходить на улицу, и от воодушевления, связанного с полученной возможностью гулять, он мало замечал, если ему становилось холодно.        Костя наслаждался порывами бодрящего ветра и, казалось, чуть ли не впервые с начала марта осмеливался дышать полной грудью. Он подставил своё лицо солнцу и прикрыл глаза, вдыхая весеннюю свежесть. Его скулы совсем заострились, а кожа будто выцвела и на свету казалась почти прозрачной, но он был жив и чувствовал себе более живым, чем когда-либо прежде. В каждой линии его профиля читалось умиротворение и лёгкость, свойственные людям, которым после длительных страданий наконец довелось обрести покой.        Реабилитация длилась уже около двух месяцев, и за это время Костя невероятно соскучился по миру за пределами здания больницы. На протяжении долгих дней он не видел ничего, кроме отбеленных стерильных стен своей палаты, и его преследовало ощущение того, что с того момента, как он попал в кардиологический центр, прошла целая вечность.       В этой вечности после операции он в начале был прикован к постели. Затем по мере выздоровления границы его существования постепенно расширились до пространства коридора — сначала его вывозили туда в кресле-каталке, а ещё несколько недель спустя он смог ходить по нему самостоятельно. Последний рубеж был достигнут, когда он смог выходить в сквер на недолгие прогулки.        Такое бездействие и жизнь в самом себе для Кости, привыкшего постоянно быть занятым каким-либо делом, стала бы полностью невыносимой, если бы компанию ему не составлял Ян. Лежал ли Костя в постели, тренировался ли доходить до соседней палаты медленным шагом или уже без помощи передвигался по улице — Ян неизменно сопровождал его.        Восстановление было тяжёлым, и первую неделю после экстренной операции Костя практически не приходил в себя. Его жизнь поддерживалась внутривенными инъекциями, подаваемым через трубку в отверстии шеи кислородом и переливаниями крови. Когда же он очнулся и стал более-менее ясно мыслить, есть и пить самостоятельно он по-прежнему был не в состоянии, но зато начал ощущать невыносимую боль, которая сжигала всю верхнюю часть его тела и которую он не мог выносить без введения обезболивающих. Из-за обилия трубок и катетеров Костя всё время лежал только в одном положении, а болевой синдром в принципе не давал ему возможности шевелиться. Он не бодрствовал, но и не спал, маясь в тюрьме своей немощной оболочки, и различал время только в силу того, что к нему приходил Ян. Без очков, снятых для удобства проведения всех процедур, Костя видел лишь расплывающееся чёрное пятно возле своей постели, но всегда слышал успокаивающий и подбадривающий голос молодого человека.        Ян приходил в больницу каждый день и проводил рядом с Костей с утра до вечера. С внезапным уходом преподавателя из университета китайский у его группы в последние месяцы учёбы решили отменить, а никакие другие предметы его не интересовали, поэтому всё своё время он целиком посвящал своему дорогому учителю. Ян никак не мог помочь Косте и едва ли был способен облегчить его мучения, поэтому пытался сделать так, чтобы он хотя бы не чувствовал себя покинутым.       Чтобы Костя отвлекался от своей боли, Ян много читал ему. Не забывая про приближающиеся экзамены, Ян продолжал заниматься китайским самостоятельно и проговаривал вслух разбираемые тексты. У Кости пропал голос, и он просто молча слушал, как Ян занимается, однако парень всё равно то и дело спрашивал, правильно ли у него всё с произношением и не коряво ли он переводит некоторые фразы. Ян знал, что не допускал ошибок, но стремился сделать так, чтобы Костя ощущал себя вовлечённым в занятия и, пусть даже слабым движением пальцев или выражением лица, как-то реагировал. Ян также дописывал диплом, принося с собой в палату ноутбук, и вслух зубрил билеты к комплексному выпускному экзамену по специальности. Ян привык проговаривать в голос абсолютно всё, чем занимался. Косте от этого действительно становилось немного легче: он ничего не делал сам, но благодаря Яну у него создавалась иллюзия того, что он как обычно проводит уроки своему студенту и ничего не изменилось.       Поддержка Яна оказалась ещё более значимой на следующем этапе восстановления. Когда Костя окреп для того, чтобы позволить себе минимальную физическую нагрузку, помощи Яна он доверял намного больше, чем чьей бы то ни было из больничного персонала. То же касалось и нелепых упражнений для разработки голоса, которые он делал только с парнем.       Врачи и медсёстры поражались тому, насколько Ян был предан своему учителю. Они знали, что Ян был студентом Кости и думали, что постоянное пребывание молодого человека в больнице обусловлено сильной привязанностью к своему преподавателю и глубоким уважением к нему. Персонал не замечал, как нежно и осторожно Ян придерживал Костю, когда тот делал свои первые шаги после операции; не видели, как долго он сидел возле его кровати, не выпуская руку мужчины из своей; не слышали, как он, наклонившись к нему, ласково шептал что-то.       Для окружающих они были всего лишь добросердечным студентом и одиноким преподавателем, у которого не было родственников, способных позаботиться о нём.        Костю могли выписать через месяц госпитализации, однако его состояние по-прежнему было нестабильным, и врачи опасались отпускать его домой. Дополнительные обследования выявили, что брюшной отдел аорты, прежде не требующий скорейшего хирургического вмешательства, из-за перенесённого удара в живот тоже грозил разрывом, поэтому со второй операцией решили долго не тянуть. Костя оставался под наблюдением врачей и, когда его организм достаточно восстановился, чтобы перенести новую нагрузку, во избежание возникновения повторной критической ситуации была назначена ещё одна операция.        После того, что Ян и Костя пережили, никто из них уже не боялся грядущего. Прогнозы врачей, которые говорили, что вторая операция будет намного проще, вселяли в них веру в то, что уже совсем скоро жизнь Кости будет в полной безопасности и он сможет вернуться к своей обычной повседневности. Костя даже допускал мысль о том, что успеет выписаться из больницы к церемонии вручения дипломов, и теперь, в отличие от упаднического настроения накануне своей госпитализации, был уверен в том, что выстоит в финальной схватке с болезнью, и хотел прооперироваться как можно скорее.        К их общему с Яном удивлению отец парня не стал расторгать договор об обучении. Так случилось из-за того, что мужчина, узнав о ненормальных предпочтениях сына, проникся к нему столь сильной неприязнью, что не нашёл в себе никакого желания тратить своё время на то, чтобы разбираться с ним. Чего нельзя было сказать про Яна — он, выяснив, что травма Кости, нанесённая отцом, в самом деле сильно сказалась на его здоровье, был готов приехать в родительский дом и вытрясти из отца душу. Ян ненавидел отца за то, что тот позволил себе притронуться к его дорогому учителю и что это чуть не стоило ему жизни. Если бы Костя не отговорил его от затеи встретиться с отцом, то он непременно осуществил бы задуманное и неизвестно, чем бы это могло закончиться.        Прошлое должно было оставаться в прошлом, а в настоящем и будущем Костя хотел для Яна спокойствия и отсутствия ненависти.        Несмотря на то, что Косте всё-таки не пришлось оплачивать учёбу Яна, парень нашёл себе подработку. Как и Костя когда-то, он занялся переводом статей в дистанционном формате. Костя не считал, что у Яна была острая необходимость в заработке денег, чтобы прямо перед выпуском отдавать предпочтение подработке вместо учёбы, однако думал, что для перенаправления энергии парня в более мирное русло, его решение найти работу было не таким уж неправильным. Одинокими вечерами в их с Костей доме Яну было неплохо чем-то себя занимать.        Ян не был профессиональным лингвистом, и с работой ему помогали врождённое чувство языка и наработанная вследствие любви к книгам грамотность. Лишь изредка он уточнял у Кости некоторые детали по грамматике, но в целом справлялся сам. Очень часто он рассказывал своему учителю о чём-то интересном, вычитываемом в переводимых им статьях, и Костя был бесконечно рад тому, что Ян, хоть и постоянно был с ним в больнице, не стоял на месте и продолжал двигаться вперёд.        Учебный год подходил к концу, и совсем скоро Яну предстояло окончательно выйти из сомнений и неопределённостей юношеских лет и вступить во взрослую жизнь. На носу у него были выпускные экзамены, и Дао распорядилось так, что экзамен по китайскому и операция Кости выпали на один день. В течение всего учебного года Ян думал о том, что после окончания университета непременно поблагодарит преподавателя за занятия и всё то, что он для него сделал, и это желание только усилилось, когда дата второй операции стала известна.        Ян не стал дожидаться получения диплома, чтобы осуществить задуманное. Был вечер накануне значимого дня, и Ян решил воспользоваться прогулкой в сквере для того, чтобы преподнести своему любимому учителю нечто особенное.       Это был подарок для них обоих. Вопрос был только в том, согласится ли Костя принять его.       — Учитель Хай, если вам не холодно… — Ян немного нервно облизнул губы. — Я бы хотел кое-что спросить у вас.        Костя вопросительно вскинул брови, услышав формальное обращение.        Рядом с Яном стоял рюкзак, который он взял с собой на улицу. Парень достал из него небольшой свёрток красной ткани и протянул мужчине. Костя недоумевающе развернул красное полотно и на мгновение лишился дара речи.       — А-Ян… Ты же понимаешь, что означают эти вещи? Неужели ты спрашиваешь меня о…       — Именно так.        В ткань был завёрнут набор из изящного гребня, ножниц и карманного зеркальца. Материал, из которого они были сделаны, покрывал тонкий слой позолоты, из-за чего они сверкали на солнце. Вместе с ними в свёртке также лежал пустой шёлковый мешочек алого цвета.        Сердце Кости бешено заколотилось. Ян стал самым близким для него человеком, но он никогда прежде не допускал мысли о том, что парень пойдёт на такой жест. Его предложение было чисто метаморфическим, но означало оно очень многое, и его глубину было невозможно измерить простыми словами ни на одном языке мира.       Костя ничего не сказал и, наклонившись к Яну, припал к его губам. В свой поцелуй он вложил всю любовь и нежность, с которыми относился к парню. В чувственных движениях губ была и бесконечная благодарность за то, что не оставил; за то, что показал, что он был достоин искренних чувств; за то, что научил доверять и верить.        Ян тоже был его учителем.        Оторвавшись от любимых губ, Костя молча взял ножницы. В момент, когда двое соглашались связать друг с другом свои судьбы, слова ни имели никакого значения. Глядя в наполненные счастьем глаза напротив, Костя аккуратно срезал локон тёмных волос и передал ножницы Яну.       Ян одухотворённо поцеловал тонкую руку своего небожителя и запустил пальцы в его волосы. В лучах яркого солнца в светлых прядях поблёскивали редкие серебряные нити, особенно заметные на висках. Ян щёлкнул лезвиями, и у него в руке остались дорожки лунного света.        Увидев их, Костя вздохнул. Поседевшие волосы в дополнение ко швам, теперь рассекавшим его грудную клетку пополам, были ещё одним уродливым приобретением после операции. Ян заметил смятение мужчины и подбадривающе сказал:       — Думаю, мой учитель стал намного мудрее, поэтому у него и появились седые волосы. Но от этого он только более 漂亮.        — Едва ли. Чего нельзя сказать о тебе, 老公.        — А?         На губах Кости заиграла улыбка.        — Ты точно стал мудрее и сильно изменился. Тот студент, которого я увидел в первый учебный день сентября, и ты сейчас — совершенно разные люди.       — Ну… — Ян смутился. Он сам ощущал произошедшие в нём перемены, однако слышать о них от Кости и получать его ничем не прикрытое одобрение в свой адрес ему почему-то было неловко. Может, ученики и взрослеют, да только они всегда будут испытывать благоговейный трепет и смущение перед своими преподавателями.        Слова Кости вогнали Яна в краску, но это было ещё не всё, что учитель должен был сказать своему ученику и спутнику.        — Ты очень сильный, А-Ян. Никогда не забывай о своей силе и не давай забывать о ней мне. Раньше я старался отгородить тебя от всего того, через что тебе со мной в итоге пришлось пройти, но теперь я понимаю, что это было напрасным. Ты действительно был к этому готов, возможно, даже больше меня самого. И мне кажется, что, если бы тебя не было в моей жизни, я бы не смог справиться со всем в одиночку.        Ян хмыкнул:        — Андрей говорит, что ты так упёрто спешишь выздороветь и встать на ноги из-за того, что хочешь со мной уединиться за пределами больницы, где нет посторонних глаз. Не знаю, что он конкретно подразумевает под словом «уединиться», но, когда он его произносит, его всегда немного перекашивает.        — Что бы он ни имел в виду, он прав, — хрипло рассмеялся Костя и положил голову на плечо Яна. — А-Ян, спасибо тебе за то, что спас этого учителя.        Светлый и тёмный локоны были переплетены и убраны в мешочек, а все принесённые Яном предметы снова оказались завёрнутыми в ткань до того момента, пока Костя не вернётся домой.        Парень и мужчина ещё долго сидели в объятьях друг друга, пока телефон в кармане Яна не завибрировал.       — Пора.        Одобренное врачом время прогулки закончилось, и часы посещений тоже подходили к концу. Ян поднялся со скамейки и помог встать своему учителю. Ян довёл Костю до палаты и, пока никого из персонала не было рядом, поцеловал его в лоб.        — Я приду к тебе завтра сразу после экзамена. Думаю, к этому времени ты уже будешь не в операционной.        Костя кивнул и, прежде чем попрощаться, сказал:       — На самом деле у меня тоже кое-что для тебя есть, — он достал из кармана пальто сложенный листок бумаги. — Операция рано утром, и мне не хотелось бы будить тебя звонками. Поспи хорошенько, а когда проснёшься, прочитай перед экзаменом.        Ян тепло улыбнулся.       — Хорошо.       Оба знали, что Ян не станет терпеть до следующего дня.        Выйдя с территории больницы, сгорающий от любопытства Ян не удержался и развернул листок. Поверхность бумаги была покрыта иероглифами, выведенными аккуратным каллиграфическим почерком.        «Милый А-Ян, я научил тебя всему, что знал, и из наших уроков ты извлёк намного больше, чем я мог тебе дать. Ты удивительный, и я уверен, что ты со всем справишься. Желаю удачи на экзамене и буду ждать тебя, чтобы узнать результаты.        Люблю тебя,       Твой учитель Хай»       На душе Яна стало невероятно легко, и он посмотрел в чистое голубое небо над головой, не сдерживая расползавшуюся на губах широкую улыбку.        «Дорогой учитель Хай, мы учимся всю нашу жизнь. Может, вы и считаете, что уже успели провести для меня заключительный урок, но я точно знаю, что он был не последним», — подумал он и направился домой.