Видящий

— Придёшь сегодня на ужин? Мои родители будут, — стоя у писсуара, спросил Дэвид, когда в туалете не осталось никого, кроме них. — В качестве кого? — уже справив нужду и застёгивая ширинку, уточнил Британец. — Они любят тебя, Джон. — Любят как кого? Как твоего коллегу по работе? Как твоего друга? — Разве смысл любви в этом? Любить кого-то за то, кем он является? — А разве люди женятся не для того, чтобы показать другим собственного расположения к определенной персоне? — Мы не можем заключить брак, мы мужчины. Это не разрешено. — Да мы даже съехаться не можем, Дэвид. Это-то тебе никто не запрещает, кроме тебя самого. — Джон, мы говорили об этом много раз, — устало произнёс юрисконсульт. — Я помню, помню, — столь же устало ответил Андерсон, многократно пожалев за последнюю секунду, что в очередной раз не сдержался. — Ну так что, придешь? — Не сегодня, прости. Мне становится сложно постоянно врать твоим родителям. — Как знаешь, — закрывая тему, застегнул зиппер Дэвид, нажав на спусковую кнопку.       Дэвид Маггид, или Дав`ид, как звали его родные, был выходцем из традиционной еврейской семьи, перебравшейся из Германии в Великобританию в конце 60-х годов. Отец его — Амитай Маггид — был человеком знатным среди своих и почитаемым, преподавал иврит школьникам, а Мариам — набожной и очень ответственной домохозяйкой — матерью пятерых детей. В обычных семьях уверены, что ребенку обеспечен успех, если вложить в его голову понимание «Я могу все», а вот в обычных еврейских семьях родители знают, что куда важнее вложить в ту самую голову незыблемую истину — «Я могу все САМ». Что, собственно, и было даровано Дэвиду с ранних лет, восполнившись сторицей уже к его восемнадцати годам. После успешного окончания юридического факультета в Кембридже, Маггид-младший был нарасхват. Его приглашали крупнейшие коммерческие и государственные гиганты, но юный правовед сделал свой выбор в пользу молодой строительной фирмы. К моменту их знакомства с Андерсоном, Дэвид в свои двадцать девять уже занимал место в Совете Директоров.       Впервые их взгляды встретились при прохождении собеседования на стажировку. Джон в ту пору был еще зелёным юнцом по натуре, но подающим большие надежды специалистом. Успешно пройдя двухмесячную практику в «BritishArchitect», он принял решение о старте карьеры именно в этой компании, а Дэвид Маггид, курирующий проекты, протежировал его всему Совету, делая ставку на выдающиеся способности молодого студента видеть старое в новом свете и мастерски отображать это видение на бумаге. И не ошибся. Андерсон еще не раз с тех пор оправдывал ожидания не только своего непосредственного начальника, но и всей управленческой верхушки, включая держателя основного пакета акций компании — учредителя «BritishArchitect». — Мамихлапинатапай! — с трудом выговаривая каждый слог, прочитанный со смартфона, процитировал Джон, сидя в удобном большом кресле в гостиной Дэвида. — Что? — недоуменно переспросил тот. — Пожалуйста, не заставляй меня повторять это дважды, — засмеялся парень. — Нет уж, будь так добр, — попросил мужчина, выруливая из кухни с двумя бокалами красного сухого и вручая один из них Британцу.       Андерсон набрал в легкие побольше воздуха и на одном дыхании выпалил снова: — Мамихлапинатапай — взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого в том, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым. Теперь всё встало на свои места, — бегло посмотрев на Маггида, он несмело улыбнулся.       Дэвид медленно поднялся с дивана, куда буквально минуту назад успел опуститься, принял из рук коллеги бокал и поставил оба на стоящий рядом журнальный столик. Молодой архитектор смотрел в чуть прищуренные глаза, страшась того, что может произойти. Варианта всегда оставалось два: либо его немедленно попросят удалиться, смачно заехав по лицу, либо…       Статный и очень высокий брюнет взирал на него сверху вниз, выверенными шагами приближаясь всё ближе, и Андерсон, не в силах шелохнуться, впился в подлокотники по-настоящему английского кресла пальцами, да так, что те побелели в костяшках. Он поджал губы, как побитый щенок, выжидая минуты «Х», предвкушая всем сердцем то, о чем грезил уже два года — с одной стороны, и страшась самого гнусного, что могло произойти — с другой.       Когда расстояние между ними сократилось до минимального, Маггид чуть согнул правую ногу, расположив ту меж плотно сжатых коленей Британца, и, заметив, как парень поспешно заморгал, откликаясь на подобное действие, толкнулся вперёд, раздвигая его ноги. Он склонился столь близко, что Джон смог ощутить соприкосновение кончиков их носов.       Андерсон с шумом вобрал воздух, осознав, что заперт меж спинкой кресла и сильным мужчиной в безвыходную ловушку, и от этой мысли вдруг почувствовал сильную пульсацию в паху. А когда Дэвид, переместившись чуть ближе к ушной раковине, горячо зашептал ему в ухо: «В таком случае, я буду инициатором…», член Джона среагировал и больно уперся в мгновенно ставшие узкими джинсы.       Британец уже не раз имел связи как с девушками, так и с парнями, но не со взрослыми мужчинами, потому, когда властная и сильная рука крепко ухватила за немного отросшие волосы на затылке, а чужие губы жадно впились в его рот, он задохнулся от накатившей волны удовольствия и тихо то ли пискнул, то ли простонал, сам не понимая, что за звук извлек. Юриста это только раззадорило, и он глубоко протолкнул язык в чужой рот, по-хозяйски, грубо и неистово вылизывая, отрываясь на жалкие доли секунды, даря передышку, и вновь врываясь внутрь, словно ураган. Его пальцы скользнули с шеи на скулу, а затем на подбородок, ухватив за него, и на мгновение бешенство прекратилось, заставляя Британца приоткрыть застланные поволокой глаза. Едва взгляды их встретились, как большой палец проник в его рот, заставляя открыться тот шире, и вместе с ним губы вновь накрыло теплом и влагой. Они целовались страстно и долго, пока Маггид, заставив себя отстраниться, не отошел от сидящего всё в той же позе раскрасневшегося парня и не уселся на диван, болтая в бокале вино цвета алого заката.       Это был не первый раз, когда Дэвид приглашал Джона в гости. Но впервые за два года их совместного ведения проектов коллеги признались друг другу в симпатии. Тем вечером они засиделись, обсудив стратегию поведения на предстоящем слушании — макет нового квартала по Нью-Йоркскому проекту вошел в резонанс с мнением жильцов, не желающих покидать свои трущобы. Но Маггид, преданный делу, подготовил блестящую защиту и был настроен на победу. Мнение главного архитектора, коим на тот момент стал Андерсон в возрасте двадцати четырёх лет, всегда принималось во внимание, было лаконичным и вполне обоснованным, но лишний раз пробежаться по предполагаемым вопросам со стороны обвинения никому не мешало. На неделе Джону было уготовано предстать в суде в качестве ответчика и склонить на свою сторону присяжных.       К разговору о случившемся они не возвращались. Джон старательно делал вид, что ничего не произошло, хотя у него плохо получалось, а Дэвид всем видом показывал, что произошло кое-что интересное, но в данный момент не имеющее право на продолжение, и это получалось у него великолепно.       Андерсон не знал и не понимал, как следовало бы себя вести в ситуации, когда один уже явственно выказал свои намерения, а второй вдруг пошел на попятную. Стоило ли проявить инициативу? Было ли это своеобразной игрой в «догонялки»? Что это вообще было? А самое главное, что теперь будет? Они проводили вместе порой по восемнадцать часов в сутки, будь то в офисе, или на бизнес-встречах с партнёрами или клиентами, или вот такими вечерами, когда всей душой хотелось вырваться из стеклянной коробки офисного здания и перебраться в каменные коробки домашней атмосферы. И как сложатся в дальнейшем их деловые отношения, уже запятнанные личными?       Всё это не на шутку нервировало Британца весь остаток вечера, и уже обуваясь на пороге, он никак не мог совладать с непослушными пальцами, в третий раз срываясь на отказывающийся завязываться шнурок. Маггид, всё подмечающий и до чёртиков внимательный, сделался серьезнее в лице: — Хочешь обсудить то, что случилось? — Нет! — выпалил с ходу Джон. — То есть, да! Не знаю.       Он замешкался, пытаясь отыскать ответ на этот вопрос и понял, что действительно не имеет ни малейшего представления, стоит ли об этом говорить. — Такси уже ждёт, — добавил Андерсон и, кое как справившись со злополучным шнурком, выпрямился, столкнувшись лицом к лицу с коллегой. — А если я сделаю вот так? — Дэвид подался чуть вперед и, пропуская руку за спину архитектора, провернул замок на несколько оборотов, запирая дверь. — Захочешь обсудить? — Нет, — шепотом ответил Британец и сам потянулся за поцелуем.       Их роман длился долгих семь лет. Для Джона это были первые серьезные отношения, хотя Лорэйн только и твердила, что путного у них ничего не выйдет. По её мнению, серьёзными отношениями никак нельзя было назвать ни то, что они жили порознь, ни то, что Дэвид всячески скрывал любовника от кого только можно было, ни то, что ночевали они всегда в разных постелях. Но Андерсон видел всё совершенно в ином свете.       В состоятельной религиозной семье, такой, каковой являлась семья Маггид, никогда не могло появится сына гомосексуала. Это было априори неправильно. Он знал, что родители Дэвида не пошли бы против воли сына, пожелай тот признаться в своих наклонностях, но в части завещания дела могли обстоять куда иначе, как и в отношении самого избранника уже немолодого еврея.       Маггид-младший всегда оставался очень добрым и чутким любовником, внимательным, понимающим и до невозможного сдержанным. А вот о юном и весьма эмоциональном Британце подобного сказать было нельзя. Кровь, бурлящая в те годы в сосудах Андерсона, могла не на шутку разгуляться из-за мелочей. Он часто неосознанно нарывался на конфликты, был вспыльчив, но быстро отходил, а в руках столь умелого манипулятора, как Дэвид, порой отходил даже быстрее, чем требовалось.       Со временем архитектор стал заметно спокойней, а к тридцати годам и вовсе начал походить на невзрачную копию своего любовника. Жизнь его превратилась в слепое следование указаниям и правилам, что внедрил в неё юрисконсульт «BritishArchitect». Порой, встречаясь в коридорах офисного здания, Маггид делал вид, что не замечает своего избранника. Джон этого не выносил, накапливал злость внутри в намерении разобраться с ним позже, но как только любовники улучали момент и оставались наедине, Дэвид с ходу вымаливал прощение сладкими поцелуями или нежными объятиями, не давая Британцу даже возможности завести разговор.       По пятницам Маггид всегда приглашал Джона на ужины, которые были неотъемлемой частью его семейных традиций. Чета пожилых евреев присутствовала на них всегда, братья и сестры Дэвида — реже. Впервые Андерсон был представлен им в возрасте двадцать пяти лет как партнер по бизнесу и близкий друг. В тридцать два он всё еще занимал эту должность в глазах еврейской семьи, так и не сдвинувшись по личной карьерной лестнице ни на одну ступеньку выше.       Вечера вторников Маггид проводил в доме родителей, а по понедельникам и четвергам — в спортивном клубе. Им оставались лишь среды, большую часть которых приходилось посвящать рабочим проектам и, чаще всего, делали они это порознь, и уикенды. Джон любил их лишь в те редкие моменты, когда пара выбиралась загород или уезжала в арендованный домик на озере. Только эти ночи они проводили вместе. Без вызовов такси за полночь и возвращения в холодную постель.       Несмотря на все ограничения, присутствовавшие в их отношениях, Андерсон никогда бы не сказал, что Дэвид, в каком бы то ни было смысле, притеснял его или использовал. Нет. Он всегда давал свободу выбора, оставляя за ним право в любой момент пресечь всё на корню, пойди что-либо в разрез с его пониманием «истинного блага». Ни один из них не клялся другому в любви до гроба, вместе им было удобно, комфортно и ненавязчиво. В постели царило равноправие, страсть и уважение к чужим принципам.       Однако, со временем Джон стал ощущать глубокую пустоту. Она разрасталась внутри его сердца, словно черная дыра, поглощая весь внутренний свет. Казалось, что вскоре она сколлапсирует, разорвавшись на миллиарды песчинок, ничего не оставив от него самого. Прежнего, жизнерадостного и мечтательного Андерсона уже давно не было, но осознание полного его растворения, бесследного исчезновения — страшило.       Разрыв их был сложным для каждого по-своему. Как бы там ни было, семилетний период их отношений сделал своё дело, привязав и приручив друг к другу. Они договорились не жечь мостов, оставшись при своём, и не провоцировать на работе, деловых встречах и в кругу общих друзей. Спустя три года после расставания с Дэвидом, Андерсон так и не смог справиться с нарастающим ужасом потери собственного «я», принял решение поставить точки во всем, что его окружало и отправиться на поиски нового себя.

***

— Выглядишь куда более подходяще для морского путешествия, нежели прежде, — подмигнул старый Оллфорд, смерив Андерсона с головы до ног одобряющим взглядом, как всегда, пыхтя табачным дымом и усаживаясь на стул по соседству. — Я и чувствую себя так же, — плывя в мягкой полуулыбке, протянул в ответ руку Британец и скрепил приветственное рукопожатие.       Шел четвертый день мореплавания. Тем утром Джон обнаружил в отражении порядком отросшую щетину. Умывшись и почистив зубы, нанёс на лицо пену для бритья, на секунду замешкался и смыл, так и не воспользовавшись станком. Его новенький гардероб показался вполне подходящим под стиль «легкой небрежности», как ознаменовал его Андерсон, но, по правде говоря, небрежностью там и не пахло — самая, что ни на есть, натуральная безвкусица, по мнению молодого архитектора. Зато комфортная, а главное — теплая.       Он отмыл и почистил туфли, убрав те в чемодан за ненадобностью, туда же было решено отправить и рюкзак. Следом, когда в номер доставят вещи из прачечной, отправится и всё остальное. Выпотрошенные из рюкзака вещи небрежно разместились на кровати. Джон окинул их взглядом, ощущая себя бездарным путешественником — среди них не оказалось ничего путного, способного пригодиться в дороге, разве что развалившийся на части альбом, без которого Андерсон уже многие годы не выходил из дома. Листы он аккуратно сложил стопкой и поместил те в плоский отсек чемодана, предназначенный для ноутбука. Туда же отправились карандаши различной жесткости и точилка — величайшее изобретение человечества. Документы, чековую книжку и несколько кредиток он поместил во внутренний карман своего нового пуховика, несколько пачек сигарет распределил по боковым, а оставшиеся невысоким столбиком сложил на тумбочке у кровати.       На глаза попался приобретенный клочок бумаги с изображением маяка. Британец совместил его с собственным эскизом и приложил к витражному стеклу — на просвет они совпадали даже в масштабе, отрисованы будто под копирку. К удивлению, Джон более не чувствовал тревоги. Словно за эту ночь что-то перевернулось в нем, заставив принять происходящее за данность и смириться с любым поворотом событий. Он сложил листы в четверо и отправил в нагрудный карман.       Новенькая аляска оказалась весьма полезным приобретением: еще никогда Андерсону не доставляло столько удовольствия такое безумное количество отсеков для утвари на одном предмете гардероба, а самым большим открытием стало то, что они даже не топорщились, всё принимая и принимая ненужный хлам. Исландская лапопейса же, напротив, изначально показалась архитектору большой ошибкой в качестве инвестиций. К орнаментам подобного рода он не привык в силу привитого еще с юных лет строгого классического стиля, коего придерживалось всё его окружение, но проведя на верхней палубе чуть больше двадцати минут, Британец понял, что не прогадал и в этом случае. — Прогулка по Рамсгиту оказалась продуктивной? — засмеялся старик. — Даже представить себе не можете насколько! — со всей серьезностью ответил Джон.       К столику подошёл официант, опустив подле каждого кожаные папки меню и предложив угостить кофе сразу. Гости утвердительно кивнули, и из кофейника в чашки полилась черная парящая жидкость. Оллфорд уставился на буквы, внимательно вчитываясь в предложенный ассортимент блюд, едва уловимо шевеля губами, будто шепотом читал вслух. И в любой другой раз Андерсону показалось бы это милым и слегка ребяческим, но уже с самого утра он успел накрутить себя, не зная, как подступиться к волнующей его теме. К своей папке он так и не притронулся, а когда устал от слишком затянувшегося внимания по отношению к меню со стороны собеседника, собрался с духом и спросил: — Бен, скажите, по-вашему, существует хотя бы маленькая вероятность, что письма Авы правдивы? — Только сумасшедший может счесть их правдой, — пробормотал себе под нос старик, не отрывая взгляда от содержимого книжонки, но заметно напрягся всем своим существом. — Если я дам вам слово джентльмена, что не сочту за сумасшедшего, признаете ли вы их правдивость?       Кустистые брови старика вскинулись над переплётом, и Андерсон увидел сузившиеся белесые глаза, слегка забегавшие по сторонам. Оллфорд о чем-то раздумывал, а затем, громким хлопком закрыв меню, уставился на Британца в упор. — Выкладывай, парень. Что у тебя за интерес к этой истории? — Если скажу, то потеряю единственного собеседника на этом борту, — усмехнулся Джон и тут же стал пасмурным, как дождливый день. — Давай договоримся так, — сложил руки на столе Бен, скрепив пальцы в замок. — Коль требуешь от меня честности, то и сам придерживайся того же.       Британец стушевался и потупил взгляд. Он не понимал, как всё, что происходило с ним в последние четыре дня, может выглядеть нормальным? Может это была всего лишь накопившаяся усталость? Его неудовлетворенность жизнью или игры разума, чтобы сбить с толку? Может здравомыслие его не такое и здравое — хочет присыпать белесой пудрой насквозь прогнивший пирог его бытия, пригревший в собственной утробе белых личинок? Сколько он уже вот так обманывался, каждый раз грезя, будто с ним может произойти что-то необыкновенное, по-настоящему захватывающее?       Нет, сказки остались далеко позади. Он перестал быть маленьким наивным мальчишкой в семь лет, когда миссис Андерсон оставила его в доме Баррингтонов на целый год. После — он лишь играл роль ребенка и был великолепен. Порой заигрывался, но до истинного погружения было уже далеко. Никаких чудес, никаких приключений. Он — не герой этих сказок. — Простите, Бен. Я просто подумал, что может быть есть и другая сторона всей этой истории? Но это всё глупости, конечно! Давайте закажем завтрак? — улыбнулся он старику и поспешно открыл кожаный переплёт, скрывая за ним всю никчемность собственной жизни. — Вот что я скажу тебе, мой друг, — Оллфорд вынул изо рта вездесущую трубку и с её помощью краем загубника приспустил книжку, за которой усердно прятался молодой Британец. — Незадолго до смерти Элфи Бакер задал тот же вопрос, что и ты сейчас. Я отмахнулся, назвав его идиотом. А спустя три дня его труп выловили у западного берега. И после этого ты всерьёз думаешь, что я позволю тебе отделаться простым завтраком и разговорами о погоде?       Андерсон застыл пуще прежнего. Откровение старика Бена укололо в самое сердце и, в довесок к собственной никудышности, он испытал еще и стыд за очередное напоминание человеку о смерти друга. Но сердце, с каждым годом замедляющее свой ритм, словно готовясь к неминуемой гибели, рвалось из груди и требовало хотя бы один укол, хоть одну дозу опасного адреналина. Иначе — неминуемая смерть. Жить как в тумане, как дохлая деревянная марионетка в руках кукловодов, сменяющих один другого, более было невыносимо.       Джон достал из нагрудного кармана сложенные листы, осторожно расправил их и, разложив перед глазами пирата, заговорил, страшась прослыть ненормальным на голову странником, снятым в ближайшем же порту с борта «Попутчика» силами медицинских работников: — Это, — указал он на изображение, купленное в ресторанчике Рамсгита. — Я приобрёл вчера в одном из заведений во время остановки в порту. А это, — перевел указательный палец на второе изображение. — Нарисовал после нашего знакомства, то есть — днём ранее. Мальчишка, продавший мне рисунок, заверил, что это маяк с вашей родины, Бен. Тот самый маяк, о котором, делая набросок, я еще даже не имел представления — вы рассказали мне о нем несколькими часами позже, за ужином!       Оллфорд сдвинул брови вплотную к переносице, глубоко втянув ноздрями воздух. Трубка его повисла без поддержки меж губ, а оба рисунка он взял в руки, настороженно и внимательно изучая. — Если совместить изображения между собой и посмотреть на свет — они… — Не продолжай, — сурово отрезал старый волк, чуть шепелявя губами из-за зажатого меж зубов загубника. — Я и так вижу, что они идентичны.       Улыбчивый официант подошел принять их заказ, но бросив взгляд на хмурые лица гостей, незамедлительно ретировался, обронив короткое «Я подойду к вам позже». Андерсон, в ожидании хоть какой-то реакции от собеседника, нетерпеливо ерзал на стуле, подергивая под столом ногой, а Бен все жевал свою трубку, кряхтя и причмокивая губами, пока с них не сорвалось многозначительное «Хм…». Но даже после этого не последовало ничего, кроме очередного покашливания. Он все смотрел и смотрел на крепко сжатые в руках рисунки и, наконец, спустя целую вечность, как показалось Британцу, спросил: — Что еще? — Что еще? — недоумевая уточнил Джон. — Что еще, кроме этих рисунков, было связано с маяком? — раскрыл вопрос старик. — Еще была девчонка, — среагировал архитектор. — С татуировкой маяка на шее. Я видел ее вчера, здесь, на палубе. А еще сон. — Сон? — чуть оживился Бен, давая понять, что тема сновидения беспокоит его гораздо больше, чем все вместе взятое. — Да, сон. Он приснился мне до того, как я сделал набросок. Очень странный сон, в котором меня пыталось утопить море. Вокруг была беспросветная тьма и я не представлял, где искать спасение. А потом появился свет, и я пошел к нему. Только проснувшись я осознал, что это был свет маяка. Он звал меня, обещая дать необходимую защиту. Андерсон на секунду замешкался, размышляя, стоит ли рассказывать о появившейся неоткуда старушечьей голове, но был прерван столь же нетерпеливым попутчиком. — Старуху видел? — Черт, Бен! — подскочил Британец со стула. — Откуда Вы знаете про нее? — Тише, парень, тише, — заговорщицки зашипел седой, озираясь по сторонам и наигранно приветствуя немногочисленных гостей ресторанчика, обративших внимание на крикливую парочку по соседству. А точнее, на одного крикуна. — Ты присядь, успокойся.       И Джон сел, приготовившись слушать, ибо Бену Оллфорду было, что рассказать…

***

      Ключ яростно атаковал дверной замок их общей квартиры. Молодой архитектор, отерев влажные руки о кухонное полотенце, сложил помытые персики в вазу и поставил блюдо на стол. В коридоре громыхало, хлопая створками шкафа, маленькое злое чудовище. Джон глубоко вздохнул, натянул печальную улыбку на лицо и вышел за угол, смерив вытянутое пространство между ними, мысленно уклоняясь от разлетающихся в разные стороны искр, исходящих от жены. — Полагаю, свидание не удалось? — коротко уточнил он.       Лорэйн бросила в него уничтожающий взгляд, но быстро взяла себя в руки и устало облокотилась о стену, все еще держа повисшую сумочку в руке и небрежно сбрасывая туфли. — Ну почему мне попадаются одни имбецилы? — она вскинула густые ресницы к потолку и, предупреждая поток нежеланной правды, коротко отрезала: — Молчи! Не хочу ничего знать! — В таком случае, возможно ты хочешь провести вечер в компании соседа по квартире, выпить вина и уснуть под старое кино? — улыбнулся Андерсон, жестом приглашая девушку в гостиную. — Было бы здорово, — ласково улыбнулась она и, бросив сумку на комод, проследовала мимо мужа, весьма бесцеремонно плюхнувшись на диван.       Джон аккуратно поставил её туфли у двери, потушил свет в коридоре и, вернувшись на кухню, наполнил бокалы: ей, как всегда, белое сухое, а себе — красное полусладкое. — За принцев, которых нам еще суждено встретить! — задорно подхватив бокал, наигранно засмеялась она. — Я не буду пить за это, — недовольно буркнул Джон, инстинктивно отводя руку и не давая бокалам соприкоснуться. — Брось, милый! — по-детски захныкала Лора. — Ты молодой, красивый мужчина! Сотни прекрасных принцев рыщут по улицам города, в поисках такой партии. А ты сидишь безвылазно в офисе или дома, уткнувшись в свои архитектурные бредни. — Мне не нужны сотни, — хмуро отозвался он и замолчал прежде, чем какая-нибудь глупость вырвется на свет из недр его одинокой души. — Он тебе тоже не нужен! — немного разозлившись, выпалила девушка. — И уж прости, но ты ему — и подавно. — Зачем ты снова об этом? Я даже не думал говорить о Дэвиде. — Говорить может и не думал, — отчеканила она. — Но я знаю тебя не первый год, Андерсон! Неужели ты считаешь меня настолько глупой, чтобы не замечать, как ты реагируешь на его звонки? Или, быть может, я не знаю, что ты прячешь фото с той вашей поездки на озеро в верхнем ящике стола? Нет! — еще сильнее натянулись струны её голосовых связок. — Я, конечно же, не замечаю, как ты всячески стараешься отменить или перенести встречи, если он предлагает тебе поработать над совместным проектом… Прошло три года, дорогой. Три года, как вы расстались. Почему бы тебе не отпустить его и не освободиться от этих громоздких оков, которыми ты собственноручно приковал себя к этому человеку? — А вдруг я совершил ошибку? — тихо сказал архитектор. — Вдруг он и есть тот единственный, с кем мне было уготовано свыше вместе встретить старость? — Чепуха! — отрезала девушка. — Он никогда не любил тебя, а ты не любил его! Ваши «сбалансированные» отношения напоминали несчастную супружескую пару, которая остаётся вместе «ради детей», пока те не достигнут совершеннолетия. А потом эти пары становятся такими дряхлыми и немощными, что продолжают искать дальнейшие поводы для сожительства, только бы не остаться в одиночестве на старости лет! — А что, если я просто не дождался его? Вдруг ему нужно было чуть больше времени? — Куда еще больше, дорогой? Семь лет — немалый срок. Он морочил тебе голову долгих семь лет! — Пожалуйста, не оскорбляй его, — ровно сказал Джон. — Он никогда не морочил мне голову и всегда был предельно честен со мной. Я принял условия его игры, надеясь, что смогу изменить правила. Но со временем, я принял и правила. Всё это лишь моя вина. Я не должен был обманывать его, притворяясь, что такой уклад устраивает нас обоих. — За что ты так не любишь себя, милый? Ты сам себе злейший враг, — погрустнела она, всматриваясь в удрученное лицо друга.       Андерсон оставил её вопрос без ответа и резко переменившись в лице, загадочно посмотрел на Лорэйн: — Вот как тебе это удаётся?! — Что? — мягко уточнила она. — Приходишь в дерьмовом настроение после дерьмового свидания и делаешь дерьмовой не только свою жизнь, но и мою.       В голосе его не звучало упрёков. Скорее, даже насмешка над их «идеальной дерьмовой жизнью». Этакие два неудачника на любовном фронте, не ведающих истинной природы собственного «я». Амбициозные, преуспевающие в бизнесе, всё еще молодые и красивые… Но столь глубоко несчастные вместе и каждый в отдельности. — Клянусь, когда я это выясню, напишу книгу и стану коучем по данному направлению, — рассмеялась она, и муж поддержал её лёгкой улыбкой. — За принцев! — торжественно продекламировала Лора. — За чёртовых принцев, — нехотя сдался Джон и осушил бокал до дна. — Сегодня я хочу напиться настолько сильно, чтобы уснуть до самого утра, не вспоминая этого заносчивого козла, который весь вечер пускал слюни в моё декольте, — хихикнула Лорэйн, намекая другу, что бокал её тоже пуст. — В баре есть ещё, — улыбнулся он, наполнив стеклянный фужер Вионье с медным отливом. — Но, зная твой трезвеннический образ жизни, боюсь уже к концу этой бутылки ты будешь сопеть в подушку и вряд ли сможешь вспомнить собственное имя на утро.       Девушка игриво показала язык собеседнику и, перехватив бокал из его рук, отпила половину в один присест. — Полегче, дорогая! — сорвался на смех архитектор и потянувшись за пультом от приставки, включил телевизор. — Что смотрим? — поинтересовалась она. — Ммм… — на секунду замешкался он, — в «Джазе только девушки»? — Господи помилуй, Джон! — импульсивно отреагировала Лора. — Сколько ты можешь смотреть этот фильм? — Бесконечно… — расплылся парень Чеширской улыбкой, и на экране 47 дюймовой плазмы зарычала золотая голова льва. «Доброй ночи», — мягко пожелал с экрана фиктивный миллионер. «Доброе утро», — ласково пропела Шугар. — Фу, какая же она мерзкая! — выплюнула Лора, обнимая бутылку с вином. — Пустая… — протянул Джон, едва подавив зевок. — Точно! А я всё не могла охарактеризовать этот персонаж! Как точно ты подметил! — широко распахнув глаза, чуть приподнялась с дивана девушка, чтобы отхлебнуть прямо из горла. — Бутылка — пустая, — растянул Британец пьяную улыбку, и Лорэйн опечаленно надула губки, внимательно изучая стеклянную тару на свет от экрана телевизора. — Принеси ещё, — задрала она брови как можно выше, округляя свои не без того щенячьи пуговки-глазки.       Андерсон лишь рассмеялся в ответ. — Со мной это не сработает, — шлёпнул он указательным пальцем по её губам и притянул к себе, отбирая пустую тару и осторожно водружая ту на небольшой журнальный столик подле себя.       Британец нежно поцеловал девушку в блондинистую макушку, приобнимая за плечи и пародируя отеческий тон: — Думаю, вам уже достаточно, юная леди!       Парочка дружно засмеялась, и Лорэйн клюнула мужа в щеку, поудобней устраивая голову на его плече. Он ответил нежным поцелуем в лоб и приправил его скромной бегущей дорожкой целомудренных прикосновений от виска к уголку рта. Но, когда молодой архитектор вновь вернул взгляд к черно-белой картине на экране телевизора, Лора вдруг прижалась губами к его губам, застыв так на бесконечно тянущиеся, как показалось Британцу, минуты. — Что ты делаешь? — шепотом выдохнул он, когда она разорвала поцелуй. — Заткнись, Джон, — зашептала она в ответ и вновь приникла к его губам. — Пусть это случится?       Андерсон не мог разобрать, был это вопрос или призыв к действию? Алкоголь заполнял его вены, дурманя голову, и всяческий остаток разума улетучивался от измотанного одиночеством сердца. Все табу отступили на задний план, и он знал, что эта ещё не случившаяся близость была необходима им обоим, чтобы заполнить пустоту, зияющую в их сердцах непроглядной бездной. Он проглотил все вопросы, что рвались наружу и, запустив руку в шелковистые волосы, притянул жену ближе, позволяя низменным инстинктам взять верх над здравым смыслом.       Никто из них не ждал слов сожаления или упрёка за содеянное, когда следующим утром они проснулись на полу в гостиной, кутаясь в один плед. Джон лишь инстинктивно отодвинулся от льнущего к нему тела и, запустив часть покрывала между ними, так и остался лежать, вглядываясь в мутные зеленые глаза. Лорэйн лишь коротко улыбнулась, погладила парня по чуть отросшей щетине и, вмиг изменившись в лице, приказала в своей обычной манере злой ведьмы: — Скажешь кому-нибудь — придушу! — Никак нет, Госпожа, — подыграл Британец и, потянув рядом валяющуюся рубашку, встал с импровизированной постели, надевая ту и шаря глазами в поисках брюк. — Удобно, наверно? — спросила ведьмочка, щурясь от проникающих солнечных лучей сквозь незашторенные с вечера окна. — Что именно? — уточнил Джон, обнаруживая брюки неподалёку от их «лежбища» и натягивая на голый зад. — Не носить трусы, — разъяснила она. — Нормально, — буркнул он в ответ. — А что, ты тоже хочешь попробовать? Я слышал дамам такая роскошь не очень позволительна. — Некоторым из них, — улыбнулась она, и подытожила: — Особо горячим. — В таком случае, боюсь тебе не светит разгуливать без нижнего белья. — Ты такой льстец! — засмеялась она в ответ и, кутаясь в предоставленный лишь в её распоряжение плед, отправилась в душ.

***

      Распрощавшись с Беном, Андерсон вернулся в свою каюту, кажущуюся ему теперь какой-то маленькой и неуютной. Стены давили на него со всех сторон. И единственное, о чем мог думать молодой архитектор это — как выбраться со злосчастного корабля, несущего по волнам неопределённостей и загадок? Утренняя решимость провалилась сквозь землю, как только старый Оллфорд поведал об истинных секретах смерти Элфи Бакера. По первичной версии морского волка — его друг утопился, но на деле выяснилось, что его предположительно утонувший труп так и не был найден. «Хороша история!» — думал Британец. Сначала якобы утонула Ава Фултон, предварительно сойдя с ума. Имени второго Смотрителя и вовсе никто не помнил. А последний — пошёл по стопам первого. И если взять в расчет, что истории двух похожи, как две капли воды, то какова вероятность, что и остальных не постигла та же участь? Все они были пропавшими без вести утопленниками. — Почему вы обманули меня? Почему сразу не сказали, что тело вашего друга так и не было найдено, как и тело Авы? — непонимающе замотал головой Джон, внимая рассказу старого пирата. — Посчитал слишком неприемлемой информацией для беседы с человеком, которого вижу второй раз в жизни, — честно признался Оллфорд. — Сам посуди, небылица какая-то, ведь верно? Ты счёл бы меня выжившим из ума стариком, и мне пришлось бы коротать эту заморскую стужу в одиночестве целых две недели. А так, я уже выиграл у тебя раунд — четвертый день, а ты всё еще приходишь поговорить со мной. — Не очень-то вежливо с вашей стороны, — оскорбился Британец, но на деле понимал, что поступил бы ровным счётом так же.       Вся эта история с маяком действительно казалась выдумкой. И, возможно, не произойди с Джоном этих случайных неслучайностей, как тот же рисунок маяка, о зарисовке которого он не мог вспомнить, или девицы с татуировкой, или обветшалого кафе, пестрящего всевозможными изображениями морских светил, он в действительности принял бы старика за умалишённого. Ну или просто за фантазёра преклонного возраста, коему не с кем поговорить. Но больше всего его беспокоило видение из сна. — А что же старуха, Бен? Откуда вы знаете про сны и про неё? — нетерпеливо выуживал информацию архитектор. — Элфи! — как само собой разумеющееся, произнёс седой и, читая в глазах собеседника немой вопрос, сжалился и уточнил: — Элфи Бакер рассказывал мне о сновидениях, посещавших его. Как и в твоём случае, он тоже утверждал, что его пытается утопить не весть откуда взявшаяся, заполняющая всё в округе вода. А ещё он говорил, что обязательно видел в этих снах обрюзгшую старушенцию, что преследовала его и требовала её отыскать.       Джон и вовсе сник, услыхав столь пугающие и совершенно небывалые сходства его собственных видений с грёзами человека, о котором еще четыре дня назад не знал ни сном ни духом. Разве могло всё это быть хоть каплей правды? Может его сон всё еще не кончился и продолжает терзать вымотанное за долгие годы напряжённой работы и неудовлетворенное личной жизнью сознание?       С другой же, совершенно новой для себя стороны он испытал, как по телу разлилась эгоцентричная волна, будоражащая все нервные окончания. Что-то внутри заставляло чувствовать себя особенным, не таким как все, но Британец старательно заталкивал эти ощущения в самые тёмные недра ретивой души, в глубинные уголки собственного «Я», не желая выпускать на волю змеиные нити греховного тщеславия.       Старый Оллфорд, наблюдая за творящимися на лице собеседника метаморфозами, осторожно подбирал слова, дабы не спугнуть и так до ужаса переполошенного парня, а потом вдруг невпопад, как сначала показалось Джону, спросил: — Так куда же всё-таки ты держишь путь, дружок?       Андерсон на секунду замешкался, удивляясь резкой смене темы, но быстро сориентировался и, не скрывая намерений, ответил: — Я планировал добраться до порта Несс, а дальше — как судьба распорядится. — Сдаётся мне, она уже преподнесла тебе ответ, — подводя черту, аргументировал Бен, многозначительно всматриваясь в нарисованное рукой архитектора изображение, окутанной туманом башни. — Хочешь взглянуть на него вживую?       Британец чуть не упал со стула, заслышав столь ненормальное предложение, и вопрос седого попутчика о его намерениях в дальнейшем странствии наполнился новым смыслом. — Признаться честно, я не думал об этом, — запинаясь в словах, ошарашенно посмотрел он на рисунок, затем взял его в руки и поднёс поближе к глазам, словно рассматривал работу да Винчи, изучая линии и штрихи, нарисованные пальцами, идущими ходуном от холода и тревоги. — А ты подумай, — мягко улыбнулся старик и жестом подозвал заметно заскучавшего официанта, так до сих и не принявшего заказ.       Остаток утренней трапезы они провели в молчании. Морской волк уплетал за обе щеки омлет по-французски, с наслаждением смакуя каждый попадающий в рот кусок и прихлёбывая из большой чашки чёрный, как смоль, кофе. А Британец, заказав тосты с ветчиной и сыром, так и не смог заставить себя осилить и половины. Он всё изучал заметно помявшийся альбомный листок, взвешивал на воображаемых весах жалкие клочки информации, отчаявшись найти решение своим дальнейшим действиям, и, в конце концов, отложил его до более подходящего момента, лишь уточнив у старика: — Если я отправлюсь с вами в Ноунфорд, Бен, когда будет следующая возможность вернуться на Материк?       Бен в своей свойственной манере доброго Санты захохотал, а хохот этот исходил из самых недр его большого округлого живота, будто рождался именно там, а не в привычной для людей области голосовых связок, и лукаво подмигнул, уточняя: — «Если», мой мальчик? Да ты уже там, всем своим естеством!       Андерсон лишь отвел взгляд, внутренне соглашаясь с собеседником, но всё еще ожидая ответ. — Паром в Несс будет через 4 недели, в среду, — напомнил старик. — Я буду рад гостю, да и мой сын тоже. — О, я вовсе не собирался вас стеснять! — встрепенулся архитектор. — Я вполне могу позволить себе арендовать квартиру, — уточнил он, не желая прослыть нахлебником. — Вздор! — взорвался Оллфорд. — Никаких стеснений. — Спасибо за приглашение, Бен. Неловко как-то получилось. Я и правда вовсе не планировал навязываться, — ещё раз уточнил Джон. — Не знал, что у вас есть сын. Он живёт с вами? — Когда они развелись с Лизой — матерью моей внучки — и та решила покинуть Ноунфорд вместе с ребёнком, сын посчитал долгом остаться со своим дряхлым стариком. Я уговаривал его переехать поближе к ним, ведь семья есть семья, как бы не сложилась судьба, а долг каждого — заботиться о собственном чаде. Но он наотрез отказался, поставив меня перед фактом, что собирается стать помощником Смотрителя, когда придёт мой час. Только ведь я-то точно знаю, что дело вовсе не во мне. Холхолм — его дом. Его жизнь. — Раз так, почему бы ему не занять должность самого Смотрителя, раз оно теперь пустует? — поинтересовался Британец. — Каждому — своё место. И это место — не его! — сурово отрезал Бен.       Лёжа на большой широкой кровати и вперив взгляд в настенный часовой якорь, Андерсон всё крутил и вертел свои мысли, не в силах сосредоточиться ни на одной из них. Он ощущал каждой клеточкой тела, что в этот самый миг в его жизни происходят столь масштабные перемены, о которых ему только предстоит узнать. А оставшиеся полторы недели пути до порта Несс — есть не что иное, как подаренное Свыше время на подготовку к принятию «нового себя». Ту самую подготовку, которой ему всегда не хватало перед очередной командировкой, коль Лора отправлялась в аэропорт, провожая его. Но вместе с этим его разрывало надвое страшащее чувство неизвестности и правильности принимаемых решений. Извечное раздвоение, преследующее его с детства.       За витражным стеклом, разливался холодным зимним солнцем полдень в самом разгаре, но Андерсон чувствовал себя вымотанным и уставшим, словно пятнадцатилетний мальчишка, загулявший на всю ночь и вернувшийся домой лишь под утро. Он прикрыл тяжёлые, будто налитые свинцом веки и отпустил хоровод мыслей в наполненную золотом высь. В миг блаженного погружения в мир снов он, наконец, сам себе признался, что готов к приключениям и распахнул для них сердце.