Видящий

— Пожалуй, на третий заход в ближайший час я вряд ли буду способен.       Восстанавливая сбитое дыхание и аккуратно вынимая член из зада Томаса, Британец сполз на бок, проведя ладонью по влажной от пота спине стюарда. Тот, не отрывая лица от подушки, продолжал стонать и жадно вбирать в лёгкие плохо поступающий воздух. Когда же обоим удалось справиться с прокатывающей по телам посторгазменной дрожью, кареглазый повернулся лицом к Джону и, позабыв о былом стеснении, выдал: — Ты трахаешься, как дикий зверь, мистер Андерсон. Моя задница совершенно не была к такому готова.       Архитектор на это лишь рассмеялся и без малейшей нотки сожаления ответил: — Прости, я изголодался по хорошему сексу.       Стрелки часов, к которым Джон начинал испытывать необъяснимую привязанность, перешагнули за половину десятого и, восхитившись стойкости Тома, отработавшего суточную смену, а после получившего нехилую трёпку, архитектор не на шутку занервничал. С одной стороны — впадая в приятные грёзы о возможности вновь уснуть с кем-то в одной постели, с другой же — непременно осознавая, что Томас Клокер — совершенно не тот человек, с которым Андерсон хотел бы вместе проснуться. И пока он размышлял, какая из пришедших на ум идей достойна внимания, в дверь неожиданно постучали. — Экономка должна прийти только к одиннадцати, — шепнул Том.       Они притихли, надеясь на то, что незваный гость посчитает будто хозяин номера отсутствует и преспокойненько уйдёт. Но не тут-то было. — Мистер Андерсон? — послышался за дверью знакомый голос. — Вы в порядке? Это доктор Клокер. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! — зашипел стюард. — Он не уйдёт, пока ты не откроешь дверь!       По такой вот реакции молодой архитектор чётко осознал, что даже если семейство Клокеров посвящено в тайны гомосексуальной ориентации своего сына, то в данный конкретный момент Томми явно не желает попадаться на глаза отцу.       Британец зажал взбудораженному Томасу рот и как можно спокойнее проговорил: — Собери манатки и закройся в ванне.       Клокер-младший на это лишь промычал в сильную руку и быстро закивал головой в знак согласия с успешно разработанным стратегическим планом. — Одну минуту, мистер Клокер! — прокричал Андерсон в сторону тамбура. — Я только оденусь!       Пока стюард бешено носился, подбирая свои вещи — почему-то разбросанные по периметру всего номера, — Джон с завидной выдержкой за доли минуты оделся, сунул в карманы использованные презервативы и обёртки от них, туда же отправил тюбик со смазкой и, на скорую руку застелив кровать, уже стоял в ожидании у входа. Томас скрылся в ванной комнате. Поймав в последний момент прикрывающуюся за ним дверь, Андерсон зашвырнул в щель небрежно позабытые в коридоре туфли стюарда, злобно прошипев: — Никогда не ночуй у любовника, если у того муж — боксёр.       Услышав тихий щелчок замка ванной комнаты, Джон резко выдохнул и, натянув на лицо свою самую добродушную маску, приветственно улыбнулся, распахивая дверь перед доктором Клокером. — Доброго утра, — пропел он. — Доброго, — кивнул в ответ статный мужчина, и Андерсон пожурил себя за невнимательность при первой встрече в сходстве отца и сына.       Столкнувшись с такими же большими карими глазами, что и у Томми, не заметить кровного родства между ними мог только круглый идиот. «Ну, или очень плохо чувствующий себя человек», — утешился Джон. — Прошу Вас, проходите.       Осмотр длился недолго. Клокер старший поинтересовался, как прошла ночь. Проявил сдержанное удивление, узнав, что Андерсон принял только одну таблетку жаропонижающего и, прослушав грудную клетку на предмет хрипов, с непониманием отразившемуся в столь же подвижной мимике, что и у сына, заключил: — Что ж, мистер Андерсон. Похоже, Вы абсолютно здоровы! Не подскажете, где достать сие волшебное зелье, коим Вас наделили за эту ночь Высшие силы?       Доктор сдержано посмеялся, а Британец, подыграв, рухнул в омут пронёсшихся ураганом мыслей, вспоминая кошмарный сон. — И, всё же, я бы не рекомендовал Вам сегодня выходить на открытый воздух, — добавил он, возвращая инструменты для осмотра в кожаный саквояж. — Отдохните. И пейте много горячего. — Благодарю, доктор, — искренне отозвался архитектор, скрещивая за спиной пальцы в надежде, что тот не попросится воспользоваться ванной перед уходом. Святой Пальцескрещиватель услышал его мольбы и Клокер покинул номер, даже не одарив напоследок его хозяина недоверчивым взглядом. — Вот именно по этой причине я никогда не работаю вместе с отцом! — первое, что услышал Томас, высунув нос в щель приоткрытой двери ванной.       Андерсон стоял ровно напротив неё, облокотившись спиной о стену и скрещивая руки на груди в качестве проявления недовольства. — Я не работаю с ним, — оправдываясь, начал Том. — Его компаньон взял отпуск, и отец вынужден заменять его. Это уже третья смена, и он порядком устал и злится. Не лучшее время… — Томас, заткнись, — снял непроницаемую маску угрюмого сноба Андерсон и подмигнул парню. — Меня не волнует история твоей семьи. Своей хватает. Только учти, что в следующий раз я покрывать тебя не стану. Так что, если есть хоть малейшая вероятность, что твой отец окажется рядом с тем местом, где я могу тебя трахать, будь добр — придумай план «Б» заранее.       Клокер младший поджав губы, коротко кивнул, а потом полностью показавшись из-за двери, одетый и обутый, тихо произнёс: — Я рад, что ты рассматриваешь вероятность следующего раза. — Разве есть причины этого не делать? — ехидно улыбаясь, сверкнул жемчужными глазами Андерсон, смерив взглядом стюарда с ног до головы.       Томас в этом действии прочитал очередное нескрываемое возбуждение Британца и, спрятав лицо за собственными ладонями, застонал в них: — Андерсон, я хочу спать… Пожалуйста…       Джон сам открыл для него дверь, одарив напоследок смачным шлепком по заду. — Иди, и не выспавшимся не возвращайся.       Следуя по длинному коридору в сторону лестницы, Томас гадал, смотрит ли Джон ему в спину или уже закрыл дверь? Страшась обернуться и, наплевав на измотанный организм, вновь отдаться на растерзание дикому зверю, что вырвался этим утром из нутра Андерсона, стюард, едва заметно прихрамывая, продолжал удаляться прочь от каюты Британца. У самого поворота, ведущего к лестничному пролёту, он вдруг осознал, что всё это время пытался сказать, да не предоставилось подходящего случая, что отыскал мистера Оллфорда и передал адресованное ему послание. Набравшись смелости, парень обернулся в сторону номера архитектора, но Джона уже не было. Дверь каюты была закрыта.       Впустив принёсшего из прачечной постиранные вещи Томаса, Андерсон, хоть и надеялся получить в придачу к ним приятный бонус, но, говоря откровенно, памятуя о застенчивости парня, особо на это не рассчитывал. Но завидев в коридоре подкатной столик с двумя чашками кофе, аромат которого сложно было утаить от чуткого обоняния архитектора, понял, что намерения обоих не столь чисты, как порой описывают в романтических произведениях.       Они встретили поздний зимний рассвет на веранде. Джон поделился историей неудачных отношений с Дэвидом, а Томас — рассказом об и вовсе отсутствующей личной жизни. — А что можно ожидать от человека, по шесть месяцев в году находящегося в море? Мало кому такое по душе…       Стюард говорил без сокрушения в голосе. Он в полной мере отдавал себе отчёт в выборе жизненного пути, соответствующего его принципам и желаниям. Рассказал, что груз, свалившийся на его плечи, когда тот осознал свои гомосексуальные наклонности, не давал ему даже выйти из собственного дома. Казалось, что весь мир смотрит на него, тыча пальцем, как в прокажённого, и осуждает за непригодность существования в социуме. А со временем и в стенах дома быт стал настолько невыносим, что он не ведал, в какой из углов забиться, только бы не смущать жалким видом родню.       И вот однажды отец принёс с «Попутчика» благие вести — на борту открылась вакансия стюарда. Тогда доктор Клокер уже несколько лет работал в качестве дежурного врача на судне и числился на хорошем счету у руководства. Ему не составило труда представить в качестве протеже родного сына, а заслышав предложенный график работы во время беседы с Управляющим, Томас был готов броситься тому на шею и расцеловать за возможность побега с суши. Предлагалось проводить на лайнере две недели в одну сторону, столько же — в другую. По возвращении предоставлялся отдых продолжительностью в 28 дней (пока на лайнере работает вторая команда), и вновь возвращение на вахту. Так и получалось — месяц через месяц.       Маршруты туристический лайнер менял с завидной регулярностью, что стало для Клокера-младшего настоящей спасательной шлюпкой в море собственного отчаяния. И пусть на берегу ему совершенно не удавалось завести более или менее серьёзные отношения, на борту корабля же отчасти раскрепостившемуся Томасу нет-нет, да перепадало. Ещё оказалось, что среди команды немало представителей нетрадиционной ориентации, и это позволило Тому обзавестись не только регулярной связью «без обязательств», но и новыми друзьями. — Тот же, Дин, к примеру. — Не может быть! — искренне удивился Андерсон. — Он же типичный гомофоб! — Ну что ты, — улыбнулся Клокер. — Он всегда перед симпатичными парнями строит из себя мудака невежественного, а на деле — добрейшей души человек. — Значит, он считает меня симпатичным? Интересно, как он это понял? По моей заднице? — задал риторический вопрос Британец, вспоминая первое оскорбление из уст долговязого, прилетевшее в его адрес как раз, когда Джон стоял спиной к обидчику.       Парни расхохотались, и Томас выдавил сквозь проступившие в уголках глаз слёзы: — Видимо, да.       Этим утром за бортом стояла на редкость тёплая погода, и обычно обманчивое зимнее солнце действительно пригревало подёрнутые морозом щёки собеседников. Морская гладь выглядела особенно неповторимо, ослепляя сверкающими водами, притянувшими к себе золотистые лучи, переливалась всевозможными оттенками — от белёсо — голубого до чугунно — синего. — А ты? — привлекая внимание, уставившегося куда-то за линию горизонта стюарда, улыбнулся Джон. — Что? — спохватился тот, выныривая из размышлений и возвращая внимание, немного развернул корпус к бесстыдно изучающему его архитектору. — Ты считаешь меня симпатичным?       Стюард покраснел от неловкости, но поймав на себе добрый взгляд с лёгким оттенком усмешки, понял, что скрывать правду бесполезно — наглый англичанин уже знал ответ, намеренно провоцируя парня испытывать смущение. — Да, — выдавил из себя Клокер, опуская глаза в пол. — Считаю. — Хорошо.       Выдержка негодяя удивляла робкого стюарда до подпрыгивающих в изумлении на лбу бровей. Тон, с которым было произнесено это «хорошо» звучал, словно ответ на вопрос «Сходишь в магазин?» или «Сделаешь мне омлет?». Позволив себе насладиться недоумённым выражением лица собеседника, Джон, подлив масло в огонь, невозмутимо добавил: — Значит, не придётся брать тебя силой.       Томас задохнулся от услышанного и, подавившись слюной, подскочил с ротангового кресла в попытке расслабить сведённые судорогой голосовые связки. Андерсон искренне расхохотался, привстав вслед за гостем, и не сильно похлопал того по спине, помогая справится с приступом кашля. Парень настолько был увлечён попыткой сладить с разрывающимся горлом, что даже не сообразил, как Андерсон взял его за руку, увлекая за собой обратно в номер. Не выпуская тонкие пальцы, свободной рукой он захлопнул створки витражных дверей и, обойдя уже откашлявшегося парня со спины, горячо зашептал тому в самое ухо, едва касаясь губами краешка раковины: — Хотел бы я посмотреть, что ты прячешь под этими узкими брюками…       Уже предвкушающего жаркое соитие, тающего от прикосновений к лопаткам чужой груди и тесно прилегающего к ягодицам паха, Клокера резко окатило как из ведра ледяной водой от сквозившей в интонации Британца издёвки: — Тебе же есть восемнадцать, красавчик? — Ну ты и засранец! — вырвался Том из так приятно согревающих объятий и, развернувшись, да злобно прищурившись, вперил шоколадные глаза в ехидную морду архитектора. — Ты даже не представляешь насколько! — разулыбавшись до ушей, Британец притянул Томаса за пояс брюк, нетерпеливо возвращая сбежавшее тепло обратно, запуская пальцы свободной руки за ухо и хватая в крепкий захват затылок.       Парень в его руках тут же обмяк, несмело прихватывая белоснежную рубашку Джона по бокам, а когда шеи его коснулись жадные губы, оставляя на той слабые багряные следы, глаза заволокло пеленой желания, и стюард томно застонал, готовый сию же минуту раздвинуть ноги. — Тебе такие нравятся? Да, Томми? Самодовольные засранцы, добивающиеся всего, чего только их душеньке будет угодно? — прошипел змеёй Андерсон.       «Господи Иисусе!»       Сознание Томаса потекло куда-то далеко, голову закружило в странном танце, а схлынувшая с лица кровь моментально наполнила откликающийся на подначивающие фразочки орган.       Рука архитектора скользнула с ремня ниже и легла на оформленный стояк поверх лёгкой ткани брюк. За что Андерсон любил классические костюмы, так это за возможность почувствовать сквозь тонкую ткань все прелести, припрятанные под ней.       Джон ворвался влажным языком в стонущий рот, властно вылизывая внутри всё, чего тот касался, а Томас, отвечая на эти грубые ласки, обвил руками его шею и теснее прижался к паху Британца, заключая ласкающую член руку в плен между их телами.       Парень стонал и тёрся, подаваясь бёдрами навстречу, требуя немедленно избавить его от ненавистных брюк и, угадав это желание, Джон разорвал поцелуй, легонько толкнул стюарда на кровать, где тот и осел, самостоятельно занявшись застёжкой на ремне. Андерсон, тем временем, обронив быстрое «я сейчас…», метнулся в ванную комнату, отыскал нужное в дорожной сумке и, не заставив себя ждать, вернулся. Прямо на ходу, не раздеваясь, извлёк из штанов торчащий в полной готовности член и раскатал по тому презерватив.       У Томаса округлились глаза при виде внушительных размеров органа, которым его вот-вот собирались оттрахать и, прочитав в этом взгляде нескрываемый испуг, Британец поспешил успокоить занервничавшего парня. Он опустился коленом меж его ног, извлекая из кармана сползающих с ягодиц штанов маленький тюбик лубриканта, добротно смазал пульсирующий ствол себе и потянулся к наглухо захлопнувшейся дырке готового бежать со всех ног Тома. — Не бойся, Томми. Я умею им пользоваться, — зашептал Андерсон на ухо стюарду и, слегка прикусив мочку, ощутил, как тот дёрнулся от ласк. — Давай же, красавчик… Расслабься и позволь мне…       Джон договорить не успел. Томас обхватил руками шею партнёра, увлекая за собой, когда почувствовал проникающий внутрь палец. А спустя жалкие секунды в него вошёл и второй — Клокер задохнулся, раздвигая ноги шире, и Андерсон, воспользовавшись свободой от разжавшихся рук, затянул мягкий зад себе на бёдра. После большого перерыва голова шла кругом от рваных придыханий и срывающихся стонов стюарда, и, предвкушая долгожданный экстаз, Джон мечтал лишь об одном — поскорее оказаться внутри. Но всё же, прекрасно осознавая свои размеры, Британец не мог позволить себе навредить доверившемуся парню, продолжая ласкать и растягивать тугой вход.       Худощавое тело, чувственно откликаясь на каждое проникновение, ёрзало и скулило, напрягая брюшные мышцы, и Джон, вбирая эти отклики всем своим естеством, терпеливо выжидал разрешающего сигнала, готовый в любой момент пуститься во все тяжкие. Его пальцы внутри коснулись небольшого бугорка, и Томас застонал так громко, хватаясь за собственный член, плавно поведя рукой по стволу и вторя движениям умело ласкающих пальцев Британца. — Давай… — простонал стюард, и Андерсон, потеряв контроль, одним резким движением вогнал член до самого основания. — Матерь Божья!!! — закричал Томас.       Впервые в жизни он познал абсолютный смысл фразы «Посыпались искры из глаз». Было так больно, как никогда прежде. Слёзы непроизвольно потекли по налитым румянцем щекам, и даже пальцы сами собой разжались, выпуская мгновенно приунывший орган. — Тише, тише, — успокаивал Андерсон. — Скоро всё пройдёт.       Он мгновенно замер, давая возможность отдышаться и свыкнуться с режущими ощущениями зарёванному Тому, пока тот пытался проморгаться и расслабить шокированные мышцы кишечника. — Хочешь, я выйду? — подхватывая и лаская опадающий член стюарда, хитрым койотом проурчал Джон. — Не шевелись! — Зашипел парень, уставившись ненавидящим взглядом, но рука Андерсона только плотнее сомкнула кольцо пальцев на чувствительной плоти, и парень вновь громко вобрал полные лёгкие воздуха, но уже от наслаждения. Жжение внутри постепенно сходило на нет, и заметно расслабившийся Томас непроизвольно толкнулся бёдрами в руку архитектора. — Да ты обманщик, — съязвил Британец. — Я, значит, его жалею, а он? Притворяется?!       На этом Андерсон, не обратив внимания на взбрыкнувшего парня, медленно подался назад, практически на всю длину выходя из тесного тела, а когда головка его члена показалась у кромки плотно обхватывающего колечка, толкнулся обратно.       Томас, хватая лежащую рядом подушку, впился в ту зубами, заглушая собственные крики, но, не отталкивая при этом пристально следящего за его реакцией Джона. И это смирение и податливость моментально превратились для последнего в красную тряпку, маячившую пред разъярённым быком.       Подарив партнёру ещё пару размеренных движений, Андерсон сорвался в бешеном ритме, краем сознания улавливая слёзные мольбы извивающегося Клокера, но не в состоянии разобрать ни слова. Вспоминая, где находится заветная точка, он подсунул под спину стюарда подушку, изменив тем самым угол проникновения, и мощными толчками стал долбить прямо в неё, заставляя Тома стонать ещё громче и комкать в руках уже порядком измятую простынь.       Член Клокера, уже давно налившийся новой порцией крови, Джон выпустил из руки, хватаясь обеими за бёдра парня, и тот недовольно захныкал: — Верни-и-и… «Ну уж нет», — промелькнуло в сознании Британца, но на свет вырвалось другое: — Кончишь без рук!       Как и в большинстве случаев, прозвучав угрожающе, заветная фраза сработала на ура, и практически тронувшийся рассудком Томас с криком излился на собственный живот, а Андерсон, выждав, пока электрические разряды, побежавшие по телу партнёра, не угомонятся, вновь сменил угол, резко толкнувшись на всю длину, и со звериным рыком кончил внутри.       А потом вдруг случилось то, чего молодой Клокер вовсе не ожидал.       Одним резким движением архитектор вышел из него, заставив содрогнуться опустевшее нутро — довольно болезненно и грубо — и только Томас хотел было возмутиться, как замер, непонимающе уставившись на завозившегося англичанина. — Что ты делаешь? — пискнул Том, удивившись собственному голосу. — Молчи, — строго, но беззлобно отрезал Андерсон, снимая презерватив и завязывая тот узлом.       Руки его шарили по карманам сползших брюк, извлекая новенький кондом и, почти со злобой сорвав с плеч рубашку и порядком осточертевшие штаны, избавились от одежды. Член его всё ещё стоял наизготовку и, разорвав маленький пакетик зубами, Британец извлёк резинку и быстро надел. Шокированный Томас молчал, не зная, как реагировать, и только нервно покусывал припухшие губы, повторяя про себя: «О, Господи! О, Господи!» Развязно скаля белоснежные зубы, Андерсон вытащил ненужную более подушку из-под замершего парня, бережно развернул того на живот и, погружаясь медленно и осторожно в растянутое нутро, поцеловал вспотевшую шею. — А сейчас я оттрахаю тебя так, что ты неделю сидеть не сможешь.       Тем же вечером, около шести, Томас принёс в его номер заказанный заранее через девушку на рецепции, ужин. Откровенно говоря, Британец его совершенно не ждал, а завидев, что парень ещё и одет не по форме, инстинктивно задумался — не наломал ли он дров, переспав с ним, и не дал ли повода для размышлений, будто между ними могло бы получиться нечто большее, чем просто хороший секс? Но все эти мысли словно ветром сдуло, и Джон испытал сильнейший приступ вины, заметив, как безуспешно тот пытается скрыть откровенную хромоту. — Боже, Томми. Прости, ради Бога! Кажется, я переборщил…       Андерсон извинялся искренне, прикусив губу и так жалостливо вглядываясь в большие карие глаза, что Томасу самому захотелось его пожалеть. — Оно того стоило, — улыбнулся стюард. — По крайней мере, теперь я знаю, что все мои предыдущие партнёры — те ещё ленивые тюлени.       Они проговорили несколько часов. Клокер младший с восхищением рассматривал рисунки Андерсона, а тот в свою очередь попытался нарисовать его портрет. Вышло отвратительно, по мнению самого Джона, но Том перехватил листок, который архитектор попытался скомкать и выбросить, и к большому удивлению Британца кареглазый одной фразой снял всё напряжение, висевшее между ними: — Я оставлю его на память о лучшем сексе в моей жизни, а ты нарисуешь для меня новый, если однажды мы встретимся где-нибудь ещё.       Андерсон на это ничего не ответил, благодаря чему, теперь они оба знали, что этой встрече не суждено было случиться. Оставалась лишь ещё одна неделя, пока «Попутчик» не войдёт в порт Несс, и их дорожки навсегда разойдутся в разных направлениях.       На седьмой день «Попутчик» пришвартовался у причала очередного приморского городка Ханстентон, что в Норфолке. Широкая квадратная бухта Уош, состоящая из практически перпендикулярных друг другу трёх полос берега, была весьма мелководна, с несколькими крупными отмелями, затопляемыми приливами, и оказалась довольно опасной для навигации, потому капитану корабля пришлось попотеть при швартовке.       Меловые клифы, расположенные на восточной стороне залива, где и обосновался Ханстентон, являлись местом гнездования по меньшей мере четырёхсот тысяч перелётных птиц, прилетающих сюда на зимовку, и полюбоваться этой особо охраняемой территорией на палубу высыпали практически все пассажиры «Попутчика». — Согласно легенде, в 1216 году возвращавшийся из Норфорка в Линкольншир король Иоанн Безземельный пересекал со своим обозом эстуарий залива и, застигнутый неожиданным приливом, растерял здесь всё свое золото и драгоценности, — старый Оллфорд пыхтел своей трубкой, стоя по правую руку от Джона, и изучал снующих мимо уток и гусей. — Думаю, с тех пор дайверы всех цветов кожи и национальностей вычистили илистое дно дочиста, — улыбнулся ему Андерсон.       Весь предыдущий день, как и обещал Клокеру-старшему, Британец провёл в номере, обложившись альбомными листами, зарисовывая всё, на что падал взгляд. Особое внимание он уделил якорным часам на стене и веранде, открывающей чудесный вид на морское великолепие. А ещё — своим размышлениям, всякий раз берясь за карандаш и впадая в своеобразный транс. Его мысли занимало такое огромное количество людей, что в них он не находил даже крошечного уголка для себя. Андерсон думал о Дэвиде, вспоминая последнее, оставшееся без ответа сообщение. Тогда, почти пять лет назад, в Милтон Кинс, в его сознании мимолётным маячком забрезжила надежда на большие перемены в их личной жизни. Но насколько сильно он заблуждался, засыпая в обнимку с Маггидом, узнал лишь по возвращении, почувствовав себя никчёмным болваном. Когда такси подъехало к дому любовника, и тот, чмокнув Джона в щёку, произнёс: — До завтра. Увидимся в офисе.       Все мечты рухнули.       Жалеть себя Андерсон не собирался — ни тогда, ни сейчас. Но он помнил, как больно его укололо острой иглой куда-то под рёбра. Возвращаясь мыслями в тот миг, Джон понимал, что именно это стало отправной точкой в неизбежном процессе медленно приближающейся смерти его души.       Проведя почти неделю на лайнере, архитектор до сих пор — хоть и заметно отвлекаясь на странные события, связанные с маяком, — не мог освободить пространство в голове. И пусть даже не для себя, но для вакуума как такового. А чем его заполнить, было делом десятым. — Планируешь сойти на берег? — поинтересовался Бен, наблюдая за матросами, накладывающими на кнехт пару шлаг, а затем восьмёрки швартового троса. — Наверное, да, — отвечал Джон, взвешивая на воображаемых весах все «за и против». — Вы не знаете, сколько продлится стоянка? — В Ханстентоне — ровно сутки. Эта остановка — своеобразный экватор для пассажиров и персонала, и излюбленное время для кока, так как сей день предназначен для пополнения продуктовых запасов. Почему, ты думаешь, вчера нас потчевали такой дрянью? Всё просто — сварганили из тухлых остатков!       Оллфорд загромыхал Сантой, а Джон поймал себя на мысли, что за несколько дней, что они не встречались, успел соскучиться по стариковскому хохоту, всегда разливавшемуся теплотой в его груди. — Не желаете составить мне компанию, Бен? — не ожидая от самого себя, предложил архитектор. Сегодня, как никогда, ему хотелось побыть одному, но как только на горизонте замаячила реальная перспектива, он моментально отказался от этой идеи, откровенно побаиваясь провалиться в депрессию и уныние. — А почему бы и нет? — с радостью согласился старый пират.       Они условились встретиться на суше у кормы корабля спустя час, и Андерсон вернулся в номер — захватить рюкзак на случай, если по дороге попадётся магазин, где он сможет прикупить пару домашних брюк. Памятуя недавнюю хандру, ему была ненавистна мысль, что повторись подобное дважды, придётся вновь кутаться в неудобные тряпки, совершенно не предназначенные для комфортного отдыха.       Спустившись на лифте два пролёта вниз, Джон шагнул в длинный коридор и оторопел. У дверей в его номер стояли двое — Томас и «долговязый засранец» — так Британец решил его называть. Судя по всему, Дин уже был в курсе своей маленькой оплошности, иначе не заплясал бы невротическим танцем Альцгеймера, завидев силуэт Андерсона издалека. — Господа, — подойдя к служащим, непроницаемым тоном поздоровался он, протянув ладонь для рукопожатия Дину, и тот, молниеносно отреагировав, ответил умеренной хваткой. Томас вслед приподнял свою, и Джон, разорвав захват, пожал руку и ему, смерив парня взглядом, смысл которого был понятен только им двоим. — Дин хотел извиниться за… — начал было Том, но Андерсон резко его перебил и, обернувшись к долговязому, жёстко буравя того глазами, произнёс: — Если Дин хотел, пусть Дин и извиняется.       Высокий, почти в два метра ростом Дин от такого напора, казалось, стал скрючиваться под силой гравитации, вжимаясь всем телом в пол и плавно в него же погружаясь. Джон искренне этому рассмеялся и, похлопав парня по плечу, заключил: — Всё в порядке, друг. Мы оба вчера знатно развлеклись.       Тут, наконец-то, служащий расслабился и, видимо, вспомнив, что у него есть рот, заговорил: — Я искренне прошу прощения, мистер Андерсон. И в качестве возможности загладить свою вину, хотел бы угостить вас чем-нибудь… — знакомец замялся, но спустя несколько секунд всё же договорил, протягивая Британцу маленькую прямоугольную карточку. — Сегодня персонал отдыхает в баре «Хлоя». Присоединяйтесь? Двери открываются в восемь.       Архитектор принял визитку из рук долговязого и, оценив её строгий, но весьма дорогостоящий дизайн, потёр пальцами чёрную бархатную поверхность с выведенными узорчатыми буквами и согласно кивнул.       Парни двинулись прочь, а Джон, в последний момент ухватив Томаса за локоть, заставил того притормозить. Клокер кивнул заметно насторожившемуся Дину, чтобы тот подождал поодаль и, развернувшись к англичанину, вопросительно посмотрел в глаза, не проронив ни слова. — Ты тоже там будешь? — потянув краешки губ вверх, шепнул Джон. — Да, — добродушно отреагировав, так же шёпотом ответил Том. — Я приду.       Андерсон отпустил локоть зардевшегося румянцем стюарда, коротко подмигнул и скрылся за дверью своей каюты. — Город ранее назывался Нью-Ханстентон. Его переименовали сравнительно недавно. Ты знал об этом? — спросил Бен, пока они неторопливым шагом пересекали Бостонскую викторианскую площадь. С неё открывался вид на графство Линкольншир, где находились одни из самых известных морских курортов в Соединенном Королевстве, безусловно, являющиеся главной достопримечательностью для посетителей со всей Англии, особенно в Восточном Мидленде и некоторых частях Йоркшира. — Нет, — честно ответил Андерсон. — Он стал курортным городом в ХIX веке, и чтобы отличить его от прилегающего первоначального поселения — деревушки Ханстентон, расположенной неподалёку, — придумали эту нелепую приставку. Позже, видимо, сообразив, что звучит она не благозвучно, вновь вернули полноценное название, предпочтя называть деревню Старым Ханстентоном. Разумней, на мой взгляд, не считаешь? — Вполне. — Тут есть несколько викторианских площадей. Нам не очень повезло с погодой, но в ясные дни отсюда виден даже Бостонский Пень. — Хотел бы я взглянуть, — с нескрываемым сожалением произнёс архитектор, питая слабость к высоченной готической башне и по площади к одной из самых больших церквей среди всех английских приходов. — Может статься, приедешь поглазеть на неё в Бостон однажды, — дружески потрепав Джона за плечо, Оллфорд растёр ладони друг о дружку, подышав на них, согревая. — Ух, промозгло сегодня.       Молодой архитектор согласно кивнул, поглубже застегнув молнию на новенькой аляске. — Помню, отец в детстве рассказывал, что тут есть какой-то пирс-неудачник, его ещё показывали в фильме Ealing Studios, пятидесятых годов, вроде, — пытаясь вспомнить название, призадумался Джон. — Ааа… Старый моряк Билл! Да, был такой, помню-помню. Пирс-неудачник… — расхохотался Бен. — А твой отец не промах! Действительно, когда-то в городе был викторианский пирс с павильонами и миниатюрной паровой железной дорогой. В 1939 году он был охвачен пожаром. В пятидесятых вновь горел, прежде чем вся оставшаяся конструкция не была смыта штормом в 1978. То, что осталось от галереи развлечений и кафе после реконструкции в 2002, вновь сгорело, вместе с остатками самого пирса. Причину возгорания так и не удалось выяснить. Сейчас там отгрохали комплекс с игровыми автоматами и боулингом, но мне почему-то кажется, что ты не ходок по подобным заведениям. — Вовсе не ходок, — подтвердил Андерсон. — Тогда я предложил бы тебе прогуляться к Театру «Принцесс», а потом, коли будет желание, пройтись по большой пологой лужайке от конца Хай-стрит до набережной. Она считается основной достопримечательностью города.       Так они и поступили.       По пути Британцу удалось заглянуть в так удачно подвернувшийся магазинчик мужской одежды, где, отказавшись от примерки, Джон, смерив на глаз длину, приобрёл две пары домашних хлопковых штанов. На набережной в небольшом семейном кафе они устроились на ланч, заказав по-американски огромные блюда с прожаренными стейками, картошкой фри и средних размеров порции салата, сдобрив ужин двумя пинтами светлого лагера.       Покончив с трапезой, они покинули ресторанчик и продолжили свой путь. Занимался вечер. На противоположном берегу Линкольншир погрузился в густой туман, плавно опускающийся на воду. Невесомым облаком тот растягивался по воде залива, медленно подбираясь и к Ханстентону, укрывая белёсым покрывалом растревоженную перед погружением в ночной мрак прибрежную полосу. Гуляк на улице заметно поубавилось, семьи с детьми спешили вернуться в тёплые, окутанные уютом домашнего очага, квартиры, а молодёжь и не обременённая брачными узами половина населения скрывалась за любезно зазывающими дверьми баров, чтобы позже переползти в длинные очереди ещё дремлющих ночных клубов.       Проходя мимо двухэтажного симметричного прямоугольного здания, выполненного из стекла и стали, Андерсон узнал в нём творение Элисон и Питера Смитсонов. Построенная в 1954 году, средняя школа Ханстентона вошла в список памятников архитектуры, мало того, положила начало жанру, который критики охарактеризовали как новый брутализм и позднее стали использовать его повсеместно для описания всех зданий такого типа. Архитектура школы оказала глубокое влияние на дизайн других общественных школ и зданий, невзирая на то, что стала настоящей экологической проблемой: зимой в здании со стальным каркасом было холодно, а летом — как в настоящей теплице — парко. Позже, установленные без подрамников окна в классных комнатах были заклеены затемнёнными панелями ниже уровня потолка, предотвращая излишнее попадание солнечных лучей. Британцу эта конструкция напоминала «Попутчик». Своего рода чёрный оцинкованный гроб с плоской крышей и множеством не менее чёрных окон. Брутализм молодой архитектор никогда не жаловал, всей душой принадлежа готическим веяниям центрально-европейской культуры, но мир не стоял на месте, и Джон, увы, не родился в XVI веке, хотя искренне считал, что запоздал с рождением. Потому, берясь за новый проект, он всегда тщательно изучал потребности и взгляды клиента, стараясь привнести в свои работы максимум прекрасного, способного ужиться в одной шкуре с функциональностью и современными тенденциями.       Андерсон сопроводил уже заметно уставшего от прогулок Бена к причалу и, поблагодарив за компанию, откланялся. «Двери открываются в восемь», — эхом отозвались в сознании слова Дина, когда он вынул из кармана куртки бархатную визитку.       Джон взглянул на наручные часы, много лет назад подаренные отцом: в запасе оставалось ещё достаточно времени. Как скоротать несколько часов, он уже знал, потому неспешным шагом отправился на поиски какого-нибудь тихого заведения, без галдежа и громкой музыки. Отыскать подобное оказалось задачкой не из лёгких: все злачные места были загружены до отвала шумными компаниями, пространства между посетителями хватало ровно настолько, чтобы миниатюрные официантки могли протиснуться меж рядов, то и дело норовя уложить на головы выпивающих мужчин пышные бюсты. Конечно же, совершенно случайно…       На глаза попался небольшой книжный магазинчик — совсем камерный — и, видимо, не имеющий других филиалов по городу. Маленький семейный бизнес — только «для своих». К подобным заведениям архитектор всегда питал слабость, они вызывали нежный трепет в его душе. Там часто можно было отыскать экземпляры, не имеющиеся в распространивших свои сети-клешни франшизных гигантах, а ко всему прочему, отношение к покупателю, как к гостю, а не набитому золотыми слитками сундуку, поглаживало по голове избалованное современной бытностью эго.       Архитектор заглянул внутрь, дверной колокольчик оповестил хозяйку книжной лавки о приходе нового посетителя и она, добродушно улыбнувшись, предложила тому располагаться. «То, что нужно», — подумал Джон, обнаружив не только полки с изысканно расставленными печатными изданиями, но и небольшую кофе-машину у витрины с десертами и три пустующих столика, за которыми любители прозы могли скоротать вечер, погрузившись в загадочные миры своих литературных кумиров. Тёплый приятный полусвет кутал пространство в уютную негу.       Джон заказал большую порцию латте и, получив дозволение хозяйки, разместился за столом у окна, с оборотной стороны которого готовился ко сну вечерний Ханстентон, охваченный глубокими сумерками, подсвеченный уличными фонарями и витринами магазинов. На гладкой поверхности вскоре появилась ароматная чашка молочного кофе, и приятный, легкий вкус этого напитка Андерсон мог сравнить разве что с его сегодняшним внутренним состоянием — столь спокойным, каким оно уже давно не было. Иногда ему грезилось, что он бы отдал полжизни, только бы почаще ощущать себя именно так — несуетливо, умиротворённо, пребывая в гармонии со Вселенной.       Британец извлёк из рюкзака потрёпанный альбом, а скорее уже просто листы, пару карандашей и ластик, планируя зарисовать среднюю школу, как напоминание самому себе о короткой остановке в Ханстентоне. Но когда грифель коснулся бумаги, оказалось, что не её вовсе он хотел бы запомнить, а вот эту чудесную лавчонку, где душа его пела и наслаждалась каждым уголком пространства. Где книги, потрёпанные временем и пальцами других читателей — таких же, каким был и он сам, — безмолвно взирают своими обложками на посетителей. И где время словно замедляет свой чёртов мегаполисов бег и даёт шанс насладиться жизнью.       Увлёкшись зарисовками, Джон просидел в кафе больше нужного, и когда в половине десятого вечера улыбчивая хозяйка лавки скромно сообщила, что они закрываются через полчаса, Андерсон поблагодарил её за прекрасную атмосферу, пожелал благополучия и процветания бизнесу и, спрятав в рюкзак сделанные эскизы, поспешил на выход, предварительно поинтересовавшись, как пройти к заведению, указанному на чёрной визитной карточке. Женщина средних лет нарисовала на салфетке небольшую схему, согласно которой маршрут должен был занять не более двадцати минут пешим шагом.       Приближаясь к месту назначения, архитектор, завидев некоторое скопление людей у входа, осознал, что его неге и спокойствию на этом пришёл конец. Изрядно подвыпившие посетители кутили уже не только в баре, но и подле него. Кто-то курил, бурно обсуждая мало волнующие Андерсона темы, кто-то зажимался по углам подворотни — и это была именно подворотня, а не просто выражение ради красного словца. В лицах Джон узнавал служащих лайнера — по крайней мере, их было больше, чем незнакомцев. Хотя вполне могло статься, что остальных Британец просто-напросто не знал, так как работа их была связана с обеспечением другой части жизнедеятельности судна, помимо обслуживания пассажиров.       Поравнявшись со входом, Андерсон встретился взглядом с неблагожелательным громилой, и только тот предпринял попытку остановить его, как из двери вывалился — иначе и не сказать, — долговязый засранец. Он, повиснув на плече незнакомца азиатской наружности, бурно размахивал свободной рукой, пытаясь нести свою «правду ничего не смыслящему собеседнику». Джон, увидев эту картину, сперва подумал было, что Дин невменяемо пьян, но как только их глаза встретились, долговязый тут же вытянулся струной, быстро убрав руку с плеча азиата, и, пряча под маской непроницаемости строптивый характер, поприветствовал Британца. — Мистер Андерсон, мы думали, вы уже не придёте.       Архитектор краем глаза уловил тут же расслабившуюся спину амбала на входе, и, протянув ладонь для рукопожатия, ответил: — Не уследил за временем. Прошу прощения. — Ну что вы, — пожал руку в ответ Дин, переводя взгляд на мужчину справа. — Знакомьтесь, это Тоши Такеда — помощник главного шеф-повара. — Тоши-сан, — сделав короткий поклон, архитектор добавил уважительный постфикс к японскому имени, выказывая знак уважения. Этому он научился, ведя один из проектов по реконструкции токийского здания, принадлежащего местному магнату в сфере автомобильного промысла.       Мистер Такеда тут же задрал маленький нос кверху и легонько ткнул Дина под бок, мол: «Смотри, как надо со старшими разговаривать!»       Японец расплылся азиатской улыбкой, с почтением поприветствовав Джона в ответ. — Приятно познакомиться, мистер Андерсон. — Значит, у вас тут вечеринка «для своих»? — уточнил Джон. — Именно так, — ответил Дин и, подмигнув громиле, явно не приветствовавшего подобного панибратства, предложил: — Позвольте, я провожу вас к столику?       Они втроём вошли внутрь клуба, и тут Андерсона поджидал сюрприз. Пятеро парней, одним из которых был Томас, обнажённые по пояс сходили с ума на сцене, заливаясь в караоке — кто в ноты, а кто и вовсе мимо них. Они исполняли трек британской рок-группы Clash с альбома Combat Rock 1982 года. Толпа, собравшаяся под сценой, верещала и бесновалась, а в моменты, когда изрядно подпитые и развязные исполнители коверкали последнюю строчку припева, привнося в неё пошлый смысл, народ под сценой и вовсе взрывался, подпевая в ответ.       Последний раз Британец посещал подобного рода клубы почти восемь лет назад, и сегодняшний вечер обещал окунуть его в прошлое с головой. Джон, не скрывая улыбки, облапал взглядом жилистое тело Тома и проследовал за долговязым по направлению к столу, расположенному в дальнем углу зала. Как только парни уселись на диваны — стульев тут не предполагалось в принципе, — к ним подплыла официантка, чтобы принять заказ. Дин состряпал самое суровое лицо, на какое только был способен и с видом истинного рыцаря сообщил, что сегодня все напитки за его счёт — «в качестве компенсации отвратительного поведения в ресторане». Андерсон возражать не стал. Порой людям стоит давать шанс реабилитироваться, и неважно, насколько это противоречит твоим принципам, нужно просто позволить им сделать это.       Импровизированные рок-звёзды покончили с «Should I Stay Or Should I Go» и заорали что-то новенькое. Британца, тем временем, Тоши Такеда утянул в разговоры о родине, рассказывая о специфике своей профессии и расспрашивая о токийском проекте, о коем Джон уже успел упомянуть, пока они ожидали напитки.       Бар действительно, как оказалось, в эту ночь полностью принадлежал команде «Попутчика». Все они были людьми наёмными, но команда образовалась весьма сплочённая. Здесь никто не бросал косых взглядов на соседние столики, не пытался ввязаться в беспричинную драку и, ко всему прочему, судя по обилию людей разных национальностей и цветов кожи, разборок на религиозной почве тоже никто не собирался учинять.       «Прямо утопическое государство», — подумал Андерсон.       Некоторое время спустя на диваны уселись двое из «рок-группы», остальные же рассредоточились по залу — кто, направившись прямо к барной стойке, а кто — за соседние столы. Тоши сидел по левую руку от Андерсона, и когда справа от него вознамерился усесться молодой, совсем ещё сопливый белокурый пацан, Дин потянул того за рукав и силком заставил опуститься на место рядом с собой. Не настолько громко, чтобы можно было услышать за соседним столом, но достаточно за этим, сказал: — Это место Томаса!       Британец на это отреагировал ровным счётом никак, но стоило Клокеру младшему подсесть ближе, и голос архитектора жаром ворвался в слуховой проход: — Значит, ты у нас сегодня Шерхан, а я — твоя добыча? — Не обращай внимания, — так же, на ухо ответил немного смутившийся Том. — Я не претендую на твою свободу.       Джон в этом изрядно засомневался, учитывая, что Дин, судя по всему, уже был в курсе их маленькой тайны.       В этот момент насупившийся юнец подпрыгнул со своего места и протянул Британцу руку: — Морган Флинт, приятно познакомиться.       Все разом насторожились, и молодой архитектор не мог упустить этого из виду.       Джон пожал тонкие пальцы, представившись в ответ, и только попытался вернуться к разговору со стюардом, как был выбит из равновесия коротким, но весьма убедительно прозвучавшим предложением: — Могу устроить тебе грандиозный отсос прямо сейчас. — Морган! — засадив смачную затрещину, так что у Флинта потемнело в глазах, заорал Дин.       Андерсон с усмешкой поперхнулся и, вытаращив на сопляка серые глаза, искренне изумился: — Вот это номер! — Блин, мистер Андерсон, мне очень жаль! — затараторил долговязый. — Мой брат — идиот!       «Видимо, это семейное…», — про себя посмеялся Джон, но вслух, конечно же, этого не озвучил. На удивление, сходства между ними было ровно столько же, сколь между лошадью и обозом. — Не рановато ли тебе заниматься такими вещами? — поинтересовался Джон у юнца, потирающего пострадавший затылок, но продолжавшего бесстыдно пожирать архитектора глазами. — В самый раз, — парировал тот, пошло тыкая внутреннюю сторону щеки языком — с той стороны, где Дин не мог этого видеть. — Боюсь тебя огорчить, но от такой похабщины у меня вряд ли встанет, — Джон сохранял внешнее спокойствие, как и все сидящие за столом, по всей видимости, привыкшие к выкрутасам младшего Флинта. Но в мыслях Британца, то и дело, всплывали яркие картинки, как он хватает Моргана за волосы и со всей дури впечатывает носом в громоздкий деревянный стол. На вид парню было не больше шестнадцати, и Джон подумал, что будь он его братом, подобное поведение ему бы с рук не сошло. — А ты проверь! — вызывающе вскинулся блондин, и на этом терпение долговязого лопнуло. — Ну всё! — подхватываясь с дивана и поднимая за шкирки пацана, он потащил его к выходу, а архитектор проводил их взглядом, наблюдая за жалкими потугами мелюзги отбрыкаться и вырваться из цепких рук.       Когда оба Флинта скрылись за дверью клуба, над столом повисло неловкое молчание. Тоши не выдержал первым и, своим немного милым японским акцентом, изрёк: — Похоже, Дин задолжал Вам не только выпивку, но и шикарный ужин в лучшем английском ресторане!       Все дружно рассмеялись.       Остаток вечера, плавно перетёкший в ночь, прошёл без дополнительных эксцессов. Дин вернулся спустя сорок минут в гордом одиночестве, ещё раз извинился за неуместное поведение брата, и инцидент был исчерпан. А Джон, хоть и мысленно, извинился перед Томасом за поспешные выводы на его счёт. Услышав, как Дин запрещает брату сесть рядом с ним, Андерсон было подумал, что Томас всё растрепал на счёт их связи коллеге. На деле же оказалось, что долговязый лишь пытался предупредить более взрывоопасную ситуацию, наверняка бы случившуюся, сядь Морган рядом с Джоном.       На «Попутчик» они вернулись большой шумной компанией. Дремлющий на спокойной воде лайнер приветственно распахнул свои объятия, укрывая в тёплых каютах озябших гуляк. Оказавшись в номере, Андерсон принял горячий душ, предупреждая очередное переохлаждение, и впервые за семь дней почувствовал себя человеком, облачившись в домашнюю одежду. <tab Он нырнул под одеяло, прокручивая события насыщенного дня, и его затянуло витиеватыми тропками подсознания в далёкие дали. Джон размышлял о времени, когда деревья были большими. Детство ему вспоминалось не самым продолжительным периодом в жизни. Возможно в глазах родителей и родственников он долго оставался ребёнком, но лично для себя считал этот период оконченным в семь лет.       Тогда, носясь по лесам, лапая ядовитых лягушек, отлавливая пауков и наматывая на палку их паутину, вылепливая из хлеба фигурки ниндзя, съеденные впоследствии красными муравьями, и обмазывая пятки перезревшими огурцами, выкраденными с соседского огорода для лучшего сцепления голой кожи с металлическим каркасом покатой жестяной крыши, сигал вниз и останавливался лишь у самого её края, чувствуя, что живёт по-настоящему.       Никакие тарзанки, экстремальные виды спорта или русские горки высотой с 10-ти этажный дом, не в силах были вернуть ему тех ощущений, что спустя долгие годы согревали душу, стоило только погрузиться в воспоминания детства. Все эти адреналиновые вспышки, коими во взрослой жизни мы стараемся возвратить себе детство — лишь агрессивное проявление самообмана. А Джон только и мечтал, что о возможности вновь научиться той беззаботности, под руку с которой познавал мир в самом начале своего жизненного пути.       С этими мыслями Британец провалился в сон.