Видящий

— Тендерная высадка? — непонимающе уточнил Джон у неизменно пыхтящего своей трубкой Бена. — Это ещё что такое? — Ты совсем далёк от морских путешествий, не так ли, мой дорогой друг? — усмехнулся седовласый, а Британец наигранным жестом только развёл руками в знак согласия со стариком. — К этому методу прибегают в случае невозможности большого судна подойти к причалу. На воду спускают небольшие плоскодонные боты или вовсе открытые лодки, которые доставляют пассажиров на берег. — Нам придётся добираться до суши на маленькой лодке? — с опаской переспросил архитектор.       Передать словами, как взволновала его эта затея, было невозможно. Большое, устойчивое судно — это ещё полбеды, а вот морские транспортные средства, что размером меньше, чем небольшой торговый центр — уже дело другое. Андерсон обсмеял себя с ног до головы в ту же секунду, вспоминая, как воображение его ещё утром рисовало картинки, где он спускается по трапу на пристань, а старый Оллфорд уже ожидает его, готовый вскоре познакомить с новым, неизведанным миром таинственного острова Холхолм. Сколько раз Джон говорил себе не грезить беспочвенными мечтаниями о том, о чём и представления не имеет? Бесчисленное множество раз! Миллионы миллионов раз за все годы прожитые на земле он совершал эту ошибку, не в силах обуздать всегда опережающее на два шага здравый смысл воображение. — Не беспокойся, тендеры на «Попутчике» крытые, хорошо сбалансированные и довольно вместительные, — поспешил Бен утихомирить читаемую в глазах сердечную дробь собеседника. — Да и до берега рукой подать, оглянуться не успеешь, как твои ноги коснутся земной тверди.       И только Британец немного расслабился, как морской пират влил в него дозу новой адреналиновой вспышки, изрядно потешаясь и растягивая обветренные губы хищным оскалом: — А вот о «Гарпуне», что доставит нас в Ноунфорд, я такого сказать не могу.       Джон глухо, но весьма отчётливо сглотнул, всячески стараясь держать лицо. Выходило плохо, он и сам это понимал, но отступать было поздно. Сколько всего он успел упустить из-за собственных страхов? Сколько невероятных и захватывающих приключений прошло мимо? Отрицать всю рискованность затеи, переворачивая жизнь с ног на голову, не было необходимости, но коли уж он принял это решение — нужно было идти до конца, не взирая на фобии и опасности. Начать всё заново в тридцать пять — это словно по собственной воле принести свою голову в компанию по переработке мыслей и попросить извлечь из той всё, что ты когда-то узнал; всё, чему научился. И нет тут разделения на плохие и хорошие воспоминания — машина просто сотрёт из памяти всего тебя, не вложив ничего, чем можно было бы заполнить образовавшуюся пустоту. В пятнадцать, в двадцать, и даже в двадцать пять у тебя ещё остаётся шанс сохранить хоть что-то — небольшой багаж за спиной, что будет подспорьем в новой жизни. Но в тридцать пять, обрубая всё на корню и принимая решение уйти в новую жизнь, ты навсегда лишаешься возможности вернуться на стежку, с которой ещё совсем недавно сошёл на повороте. — Ну что ж, — обеспокоено ответил архитектор. — В таком случае о «Гарпуне» я подумаю позже.       Бену это заявление, судя по удовлетворённой физиономии, пришлось по душе. Британцу уже ни раз казалось, что старик очень внимательно изучает каждый его ответ и ведёт какие-то свои, одному ему известные чек-листы Джона Андерсона, помечая в тех галочками правильность того или иного высказывания. Откровенно говоря, Британцу с нескрываемым интересом хотелось бы однажды в эти листы заглянуть. Просто так. Просто, чтобы знать, в какой из моментов он облажался. — Верное решение, мой друг, — закивал взъерошенной головой Оллфорд. — А до этого — у тебя будет достаточно времени, чтобы завершить кое-какие дела. — О чём вы, Бен? — Ты, Джон, пока не представляешь куда направляешься. И провести тебе в этом, совсем не лёгком для жизни месте придётся, как минимум, месяц. Так что, если позволишь, дам тебе пару советов?       Бариста бара, где Джон уже настолько свыкся встречать практически каждое утро, поставил на стойку две чашки ароматного кофе, и собеседники, сделав по глотку тёмного напитка и каждый затянувшись своей табачной отравой, прихватили те в руки, чтобы насладиться последней совместной прогулкой по палубе «Попутчика». День задался на редкость солнечный, сменив предрассветную мглу пробивающимися лучами. Но, увы, тёплым его назвать было нельзя. В Англии Андерсон часто ловил себя на мысли — «Раз уж зимой светит солнце, то оно обязательно должно идти под руку с обжигающим щёки морозом».       И потому, больше он любил туманные, облачные дни. Главное, чтобы без дождя. А если и с дождём, то эти дни непременно должны были быть выходными, так как именно в выходные он мог позволить себе не высовывать нос на улицу и, закутавшись в тёплый объёмный плед, наслаждаться дребеденью по телевизору или читать книгу; греть ладони о горячую чашку собственноручно приготовленного чая, намешанного из разнообразных трав, коими Британец заполнял все имеющиеся полки на кухне. И как бы ни было удивительно, за пределами дома не нашлось бы человека, осмелившегося заявить, что архитектор вообще пьёт хоть что-то, кроме кофе. Или вина, на крайний случай. А вот Лора — она-то знала, как порадовать друга, — то и дело задаривала по праздникам несостоявшегося мужа разнообразными корзинами с душистыми травами.       На вопрос старика Андерсон коротко кивнул и приготовился внимательно слушать. По наставлению Оллфорда, Джону следовало бы прикупить вещиц, без которых он не представляет себе нормального существования — будь то смолянистые палочки, коими тот «травит свой организм», или одежда потеплее, или, быть может, экзотические фрукты вроде манго, да тому подобные. Ибо всё, что тот сможет обнаружить на острове, вряд ли будет соответствовать его вкусам. И хоть Джон и убеждал морского волка в собственной неприхотливости, Бен в точности знал, что говорит, и дал архитектору это понять. — У нас, дружок, даже мобильной связи нет. Позвонить можно из библиотеки, но туда не набегаешься, да и есть свои нюансы. А ещё телефон есть в больнице. Интернет только в Нессе. Так что, поверь, я знаю о чём говорю! Банкоматов, кстати, тоже нет. Так что, советую обзавестись наличными деньгами. Цены на баранину у нас ниже среднего, потому что производство своё, а вот с овощами и фруктами — не забалуешь. Они, в отличии от овцы, привозные. Как ты уже знаешь, «Гарпун» в Несс мотается раз в месяц, потому и завоз всего необходимого тоже раз в месяц и происходит. В городе есть одна бензоколонка, но пополняется она нерегулярно. Если захочешь приобрести или взять в аренду средство передвижения, нужно будет заплатить помимо государственного налога, ещё и налог местный, а на лесопилке оставить заявку с просьбой включить тебя в список потребителей бензина. В Ноунфорд он приходит на лесовозе. У парней там свои отношения. Сможешь поговорить на эту тему с моим сыном. У него пикап, — гордо сказал старик и продолжил: — Имей ввиду, раз уж чего сейчас не прикупишь, то следующий раз только через четыре недели. А ещё, скажу тебе, коли быть до конца откровенным, электричество проведено не во все дома. Им снабжена только южная и центральная части города, больница, библиотека и заводы — лесопилка, где трудится мой сын, да завод по переработке морских водорослей. В отдалённые части города Уэллингтоны обещают вскорости провести свет, но это произойдёт не ранее, чем введут в эксплуатацию новую ветряную электростанцию. Да только что-то затягивается у них со строительством, так что, когда сие чудо произойдёт — никто не знает.       Андерсон выслушал старого волка, придерживая челюсть обеими руками, пытаясь против воли щурить расширяющиеся от услышанного глаза, да насмехаясь в глубине души над самим собой, вляпавшимся в очередное дерьмо. — Чёрт возьми, Бен! Ума не приложу, что может держать людей в таком месте? — А вот сам и решишь, дружок. Сам и решишь. У нас каждый приходит к этому самостоятельно.       Оллфорд хитро улыбнулся и, опустошив в один глоток уже порядком остывший кофе, издал настолько многозначительное «Ммм», как будто бы в чашке был вовсе и не кофе, а нектар Богов, ниспосланный на этот его бренный, безэлектрический мир с отсутствующими банкоматами, мобильной связью и, уже въевшегося в подкорки современного человека, всемогущего интернета. — Я надеюсь у вас хоть фунты в ходу? — в шутку поинтересовался Джон, и морской волк рассмеялся, утвердительно качая головой, а архитектор пожалел, что не сделал уточнение на слове «стерлингов».       Пассажиров на палубе пребывало, время близилось к долгожданной высадке, и Андерсон, дабы отвлечься от тревоживших мыслей о тендере, старался перекрыть их размышлениями о покупках, пока они с новым знакомым прогуливались вдоль борта корабля. В действительности, кроме сопровождавших его повсюду сигарет и альбомов, Британцу ничего не было нужно. Он подумал, что купленных в Абердине трёх эскизников на месяц вполне достаточно, одежда тоже была приобретена, но раз уж Оллфорд настаивал, стоило прошвырнуться по магазинам на случай, если вдруг что-то приглянется. Ещё Джон подумал, что было бы неплохо позвонить родителям. Он делал это не часто, и с последнего раза прошло уже больше трёх недель, но ожидаемая перспектива быть оторванным от внешнего мира ещё в течении месяца без возможности поднять трубку, когда звонит весьма поднадоевший мобильник, могла привести к катастрофическим последствиям. Родители есть родители — им свойственно переживать. И пусть Андерсон не имел своих детей, а беседы с семьёй редко приносили удовольствие, сердце у него пока ещё оставалось, и подвергать мать с отцом беспочвенным волнениям он не хотел — извечный компромисс поколений, передающийся по наследству.       Архитектор выявил для себя некоторое изменение в ходе собственных закономерностей — в отличии от авиаперелётов, в морском путешествии ему хотелось наблюдать за пассажирами не до отправления, а, наоборот, после плавания. И пусть для кого-то оно ещё не заканчивалось — многие брали билеты в оба конца, — но в глазах тех, для кого Несс был конечной точкой, Джон разглядел некоторое облегчение от завершающегося каютного заточения, но приправленное при этом лёгкими нотками тоски по оставляемым за спиной островным пейзажам.       Вне сомнения, за эти недолгие две недели Британец, как и другие пассажиры, успел насладиться не только архитектурой ранее не виданной Шотландии, но и морскими красотами Северного моря, занявшими своё особое, пока не ведомое самому Андерсону место в сердце. В нём боролись эмоции, с одной стороны в голос кричащие о промозглой стуже, терзающей его тело, с другой же — восхищённые всем, чего касался взгляд. Глаза заставляли припадать ниц перед могуществом и красотой природы. Отчего-то архитектор испытывал необыкновенное единение с попутчиками на корабле, словно все они разом и каждый в отдельности, были одним целым с морской стихией, небесным куполом над головой и подводным миром, кишащим невиданным разнообразием глубоководных существ. Разве мог Джон представить схожее состояние между пассажирами авиарейса — не важно, до начала полёта или уже после него? О нет! Подобное единение не приходит к обладателям билетов на летающую железную птицу. В небе, безусловно, есть своя романтика. Для сидящих у иллюминатора — возможность любоваться пушистыми барханами облаков, впитывающих истинный, не пропущенный сквозь призму городских крыш, солнечный свет; для пилотов — свобода, смелость обуздать воздушные потоки, лавируя тяжёлым металлическим корпусом, будто сложенным из газет бумажным самолётиком. Но осознания принадлежности, причастности к окружающим тебя людям — нет.       Андерсон совершенно не мог объяснить себе странного чувства, что множилось, заполняя каждую клеточку тела. В голове проносилось вихрем: «Разве можно объяснить необъяснимое?».       Нет. Объяснить этого он был не в силах, но поддавшись потоку единства со всеми присутствовавшими на палубе, Британец впустил в себя нечто волнующее, всеобъемлющее, окутавшее мягким покрывалом, и на минуту ему показалось, что это была любовь. Та самая любовь к Морю, о которой говорил Бен, но коей Андерсон не думал однажды в себе отыскать.       И всё же, его затравленная водобоязнью душа пока продолжала цепляться за шаткие дверные короба собственных страхов, широко расставляя руки и ноги, упираясь всем своим существом в узкий, но готовый податься вширь проём.       В тесном маленьком тендере, едва сохраняющем равновесие, Андерсон чувствовал себя сродни хвастающим техасцам, облюбовавшим непритязательное, по его мнению, развлечение — скачки на электрических быках. Бот швыряло из стороны в сторону, а отсутствие на горизонте береговой линии придавало уверенности ровным счётом никакой. К полудню совсем распогодилось, и солнце, играя лучами апельсиновой небесной газировки, отливало о точно такую же апельсиновую крышу бота, но большая вода была неспокойна, тревожа и так расшатанные английские нервы.       На борту тендера, готового вместить в себя человек сорок, Джон насчитал всего двенадцать пассажиров, включая и их с Беном, а когда вопрошающе обернулся к сидящему рядом попутчику, у того уже был готов ответ: — В Нессе мало кто сходит. Многие доплачивают сверху и продолжают путь до Сторноуэй. — Почему? — изумился Британец. — Порт-оф-Несс ведь конечная… — Да сам скоро поймёшь, — подмигнул Оллфорд и добавил: — Ума не приложу, что бы ты делал, не встреть меня?       Вот этот, со всех сторон риторический и до колких мурашек в районе лопаток вопрос ой как не понравился Андерсону. Тут же где-то внутри забарабанил, успевший самую малость успокоиться орган и с немым криком затребовал вернуться обратно на массивный, устойчивый лайнер, в привычную взгляду двадцатиметровую каюту с безразмерной кроватью и витражными окнами. Но с бурчанием заведшийся лодочный мотор высек молниеносно все мысли скопом, заставляя голову опустеть и вкладывая в образовавшуюся пустоту лишь одно — путей отступления больше не оставалось.       Точно парашютист перед прыжком, архитектор сгруппировался, не давая расшатавшимся нервам играть на струнах собственных сухожилий и, шумно вобрав ноздрями воздух, прикрыл глаза, рассчитывая просидеть так до того момента, пока увешанный резиновыми покрышками борт не тронет край каменного причала. — Расслабься, парень, — спустя несколько минут произнёс старик, и Андерсон ощутил на плече массивную руку, похлопывающую в дружеском жесте. — Смотри, уже и берег видно. От этих слов Британца выдернуло из оцепенения и, распахнув глаза, он увидел, как вдалеке на линии горизонта появилась холмистая, изрезанная береговая линия, покрытая иссохшей обесцвеченной травой, местами белёсыми от снега расщелинами и впадинами в промёрзшей земле. — Бен? — обескураженно протянул Андерсон. — А где же город? — Так он перед тобой, дружок. Прямо перед тобой, — то ли закашлялся, то ли рассмеялся старик. — Вон там, на холме. Видишь, белеет да растворяется в облаках печной дымный шлейф?       И старик повел распухшим от подагры указательным пальцем по стеклу куда-то западней, заставляя Джона проследить за ним и обнаружить от силы тридцать или сорок, будто бы на подбор отобранных, одинаковых черепичных крыш с каменными дымоходами, укрывающими под собой низкорослые двухэтажные домики, такие же серые и неприметные, как жизнь дворового пса. — Больше на деревню похоже, — немного напугано отозвался архитектор. — Мой тебе совет, Джон. Когда в следующий раз будешь планировать путешествие, почитай о местах, в которые направляешься. Это убережет от разбившихся в дребезги надежд.       Оллфорд уже в открытую забавлялся непутёвым попутчиком, а Джон и вовсе смирился с занимаемой по жизни должностью непроходимого неудачника и мечтателя. Самое место ему было бы среди писателей-фантастов. Уж там бы он развернулся! Уж там бы — в текстах — ни что не помешало бы пролиться разыгравшейся фантазии на страницах ненаписанного романа, непридуманной истории, несуществующих героев и небывалых приключений. — Но как же покупки? — растерялся Британец. — И снятие наличных? И… — Мы отправимся в Сторноуэй, парень, — перебил его Бен. — На автобусе. Зачем переплачивать половину стоимости путёвки на лайнере, если за час можно добраться до места назначения на общественном транспорте? — То есть из Несса есть рейсовый автобус до большого города? — уточнил Андерсон только ради того, чтобы вновь не попасть впросак, блуждая по лабиринтам собственного воображения. — А то! — задорно ответил морской волк. — Только заскочим в одно место, хочу тебя кое с кем познакомить. — Меня? — архитектор уже не знал, чему удивляться больше — то ли вечно не ладившему с фантазией разуму, то ли постоянно подбрасываемым, словно дрова в топку, утверждениям Бена. — Тебя, тебя, — поддакивал седовласый, и пока они вели эту незамысловатую беседу, маленький бот с оранжевой крышей и чёрным, как смоль днищем уверенно подходил к закованному в льдистую крошку причалу с белёсым песком, таким же жухлым, что и выгоревшая трава.       Взяв сильно на восток, Джон разглядел вдалеке очертания невысокой коричневой башни, но с такого расстояния трудно было разобрать — то ли из кирпича она была построена, то ли из песчаника, а может и вовсе из так полюбившегося шотландцами гранита. Но то, что само строение являло собой маяк — фактом было неоспоримым. И именно в этот момент Британец вновь ощутил где-то в районе солнечного сплетения уже бесчисленное множество раз подвергавшуюся сомнениям правильность принятого решения добраться до острова Холхолм и, наконец, встретиться лицом к лицу с влекущим к себе стражем морских путей. В отличие от грёз о загадочном маяке в деревушке Ноунфорд, от циклопа на острове Льюиса и Харриса почему-то захотелось отвернуться, ощущая чуждость и хлад каменного строения. Что, собственно, Андерсон и сделал. А всё подмечающий Оллфорд обронил короткое: «Маяк Льюиса», тоже не выказав заинтересованности в башне. Старик постучал по стеклу искривившимся от старости ногтем, вновь завладел вниманием архитектора, и, указывая на проржавевшую вдоль и поперёк, прикорнувшую у гранитного причала рыболовецкую посудину с гордым именем «Гарпун», восторженно заявил: — О, нас уже ждут!       Милым делом для истосковавшейся по развлечениям старческой души было наблюдать за творящимися метаморфозами на лице молодого Британца, а уже порядком подуставший от преследовавших повсюду разочарований Андерсон только широко разулыбался в истерическом негодовании, демонстративно хватаясь обеими руками за мотающуюся из стороны в сторону голову, пряча неверующие в происходящее глаза за плотно прижатыми к ним ладонями. — Должно быть вы шутите, Бен? — сквозь нервный смешок пробормотал в собственные руки Британец. — Чего уж тут шутить, дорогой друг? — приглаживая разлохматившуюся бороду, ответил Оллфорд. — «Гарпун» ещё много лет будет бороздить эти воды, уж поверь на слово старику. Я толк в этих жестянках знаю.       «Гарпун», насколько возможно было разглядеть, походил скорее на брошенный своим капитаном кусок старого металлолома, нежели на рабочую лодку. Даже рыжая ржавчина на бесцветном светло-сером покрытии корабля выцвела, напоминая кровоточащие раны. Только по окрашенным в ярко-желтый цвет тральному крану да радиовышке можно было судить о дееспособности этой развалины. Вывешенные за борт, поеденные временем покрышки, увитые свисающими нитями зеленых водорослей, нашёптывали Джону о случившемся шторме по пути из Холхолма в Несс, в который не посчастливилось угодить несчастному судну и всем его пассажирам. А в наличии последних архитектор уже начал сомневаться — никто в здравом уме не решился бы сесть на борт готового в секунду развалиться на части судна. И, всё же, как не выкручивай подобные рассуждения и не переворачивай их с ног на голову и наоборот, Андерсон сейчас как раз являлся именно тем самым пассажиром, что планировал взойти на борт трухлявой рыболовецкой посудины по собственной воле. А следовательно, либо у него всерьёз не все дома, либо он настолько отчаялся, что готов рискнуть жизнью, а чего ради? — оставалось только гадать.       С этими мыслями Британец решил повременить до того момента, пока бот не подойдёт ближе к берегу. Вероятно, «Гарпун» выглядел развалюхой лишь из дали, а при детальном рассмотрении вполне мог оказаться отменным судёнышком, не вызывающим никаких опасений. Всегда склоняющийся в оптимистичную сторону внутренний голос Андерсона удерживал в узде беспокойное сердце, пока тендер неумолимо приближался к береговой линии. Но когда борт его мягко стукнул о каменный причал, все радужные прогнозы пошли ко дну Атлантического океана, открывая взору ещё более устрашающую картину измятого и покорёженного корпуса «Гарпуна».       Человеческого движения на палубе не наблюдалось. Медленно умирающий проржавевший борт колыхался в гордом одиночестве у причала, поскрипывая металлическим корпусом, а на ветру развевалась воздетая на флагшток выцветшая материя с символикой страны — некогда синее полотнище с белым косым крестом. — Видимо, вы ошиблись, Бен, — начал Андерсон, когда они ступили на гранитный, потрёпанный временем и человеческим безразличием причал Порт-оф-Несс. — Не похоже, что нас тут ждут.       Джон бросил взгляд в сторону безлюдного судна, что должно было транспортировать их на Холхолм. — Все сейчас в Сторноуэй, друг мой, — ответил Оллфорд и тут же поправился: — Большая часть из них. Кое-кто ожидает у отца Фридриха — здесь, в Нессе. К нему мы и заглянем прежде, чем сесть на автобус до города. — Отец Фридрих? Кто он? — Человек, что когда-то родился и жил в Ноунфорде, пока не перестал быть нужным.       Это «перестал быть нужным» прозвучало из уст старика как нечто непременно должное произойти с каждым существом на планете. Да, мы все рождаемся в муках, каждому в определённом возрасте открывается таинство неминуемой кончины, и мы неумолимо движемся с каждым шагом вперёд навстречу собственной смерти. Но мало кто задумывается над тем, что однажды в нас просто отпадёт всяческая необходимость. Однажды придёт тот день, когда мы, не способные самостоятельно даже приготовить яичницу, взойдём на пьедестал «Не у дел мирской жизни» и останемся восседать на нём лишь уповая на скорейший приход молчаливой старухи с косой. — Он — пастор? — уточнил архитектор. — Так и есть, дружок. Так и есть. Католик, если тебе интересно. — Почему он не живёт в Ноунфорде? Там отпала нужда в вере? — не унимался Андерсон. — Жителям Холхолма не нужна вера в виде проповедей и гранитных соборов, мой дорогой друг. Вся она внутри — в каждом, решившемся остаться на острове. Ибо без веры ни одна душа не выдержит существования на этой земле, какой бы выносливой она не была. — А сколько жителей в Ноунфорде? — Порядка тысячи человек, если опираться на перепись 2014 года, — старик немного помолчал, выуживая из воспоминаний последних лет все похоронные процессии, что мог припомнить, — думаю, сейчас и того меньше. Для острова в 24000 акров (прим. 97кв.км) — настоящее раздолье любителям уединённой жизни. — Удивительно, — изумился архитектор. — И не единой душе не нужен священник? — Коли кто, почуяв приближение конца, решит, вдруг, исповедаться, Отец Фридрих всегда будет рад встретить того здесь, в Нессе. Но таких в Ноунфорде что-то давненько не наблюдалось — все грехи может забрать и Море. Чего тащиться Бог знает куда, если оно повсюду?       Джон немного помолчал, а затем, стушевавшись, нерешительно спросил: — Бен, а у того, кто ни во что не верует, есть шанс выжить на острове? Хотя бы недолго — месяц, например?       Старик залился раскатистым смехом, воздев руку над головой Британца и усердно потрепав того по голове, пошёл вверх по каменистому причалу, прямиком к виднеющимся в трёхстах футах (прим.100м) серым, пыхтящим дымоходами домишкам, и только порыв ветра донёс до Андерсона насмешливое: — Это ты-то неверующий?.. Ну-ну…       Когда попутчики поднялись на пригорок, архитектору открылся удивительный вид на бескрайние холмистые поля, укрытые белоснежным покрывалом. Небо — сегодня чистое, без налёта извечной пушнины облаков, отражало присыпанную твердь земли и казалось таким же полинялым, как и окаменевшая заснеженная почва под ногами. И всё бы, наверно, ничего, если бы не резкие порывы прибрежного ветра, что хлестали по щекам жёсткими прутьями, да закручивали в невиданные вихры отросшие волосы, норовящие непременно попасть в глаза и в рот.       Недавно купленная шапка покоилась на дне чемодана, что Джон с трудом волок за собой. Но окружающая картина, на полотне которой он рассмотрел совсем небольшое поселение вытянувшихся вдоль узкой улочки, искривившихся домов, а среди них, немногим возвышающийся где-то на общем фоне фасад, судя по всему, единственной церквушки, быстро успокоила парня — пройти нужно было совсем немного.       Вокруг, на многие мили, не было видно ни деревца — только жалкие клочки чертополоха да кустарников, названий которых Андерсон никогда не знал. О великолепии шотландской готики, встретившейся ему в Абердине, на Внешних Гебридских островах, видимо, и не слыхали. Напоминанием, что путешественники всё ещё пребывали в той же стране, служил только гранит, небрежной кладкой украшающий фасады домов, да устойчивыми невысокими оградками вокруг них, торчащий из земли.       В храм, совсем небольшой и скромный по внутреннему убранству, они зашли как заплутавшие охотники в домик лесника. Свечное тепло тут же обогрело обветренные щеки и закоченевшие пальцы, а тусклый свет приласкал разболевшиеся от искрящегося на солнце снега глаза.       Свыкнувшись с полумраком, Джон проводил взглядом удаляющуюся к алтарю фигуру старого Оллфорда и заприметил сидящего спиной в третьем ряду массивных деревянных скамей незнакомца. Оставшись неподвижно стоять при входе, он ощутил себя незваным гостем в чужом доме. Когда морской волк поравнялся с прихожанином и приподнял руку в приветственном жесте, тот моментально поднялся и протянул свою, дабы скрепить рукопожатие. Следом, рослый — намного шире Андерсона в плечах и выше как минимум на голову, — человек накрыл второй рукой крепкий замок их приветствия, похлопал той поверх сухой кожи старческой руки и раскланялся. Этот жест Джон расценил как знак хорошей дружбы и уважения.       Несмотря на крохотный размер церквушки, расслышать их разговор архитектору не удавалось. Лишь по жестам да кивкам головы он смог предположить, что Бен интересуется местом нахождения Отца Фридриха, а незнакомец указывает куда-то в уходящий за алтарь коридор, объясняя тем самым, куда мог запропаститься Божий слуга. Беседа между ними продолжалась, и спустя несколько томительных минут прихожанин вдруг резко развернулся к Британцу, уставился в упор и, не выказывая приветствия в его адрес, застыл, буравя прожигающим взглядом.       А может Джону это только показалось?       В приглушённом свете янтарных свечей, да в полумраке обители Господней сложно было разобрать истинных эмоций на лице, усеянном глубокими тенями. Зато подзывающий жест старика Андерсон распознал очень отчётливо. Не желая выказывать неуважения, парень оставил у дверей намотавший изморози на колёса чемодан, вмиг вытянулся струной, накинул на лицо Люциферову невозмутимость поджаривающего на медленном огне грешника, и царственной поступью зашагал навстречу. Откуда всё это бралось, он и сам ответить не мог. Стоило на горизонте замаячить малопривлекательной персоне, в Джона сию секунду вселялся покерфэйс, отражая свои проекции не только на внешних проявлениях, но и на внутренних.       Чуть приблизившись, архитектор уже смог различить на лице незнакомца крупный, выдающийся вперёд нос с явно выраженной горбинкой, глубоко посаженные глаза, укрытые мужественными бровями и испещренные множеством мимических морщинок, доходящих почти до висков. Изрезанный складками в постоянной хмурости лоб придавал ещё больше суровости взгляду, а густая, неряшливо отросшая бретта, окутывала щёки и подбородок. Причёска же его выдавала бунтарский характер и всяческое неповиновение системе — коротко выбритые волосы над едва заострёнными ушами и на затылке, покрывала копна будто бы небрежно уложенного воском, небольшого растрёпанного и, всё же, стоящего торчком ирокеза, хвост которого спускался до седьмого позвонка. С цветом волос в сумраке определиться было сложно — незнакомец определённо был шатеном, но и необычный ирокез, и сама борода, и даже брови, казалось, отливали в свечном свете затерявшимися, по-видимому, уже очень давно генами несчастных рыжеволосых людей, преследуемых инквизицией в далёком XV веке. Завершали весь этот образ непокорного бунтаря несколько мелких и пара довольно крупных свежих ссадин над правой скулой и на изломанной переносице.       Аодхан Уилан — так звали очередного знакомца, — в полной мере подтвердил все подозрения Андерсона на счёт их неприязни по отношению друг к другу. — Шотландец? — первое, что услышал архитектор, когда Бен представил мужчин. — Нет, я из Англии, из небольшого городк…. — Ааа, — протянул ребел, перебив его. — Англия.       На этом Уилан обернулся к старику и сказал, словно Джона тут и рядом не стояло: — Отходим в восемь. И если вы, вдруг, потеряете его по дороге, — швырнул он взгляд в направлении Джона. — Я не расстроюсь.       С этими словами рыжеволосый, коим тот взаправду и оказался, подхватил со скамьи брошенную там шапку и, не удостоив собеседников даже взглядом, направился прочь из храма, грузно ступая по каменному полу тяжёлыми сапогами на шнуровке. «Нелюбовь с первого взгляда!» — тут же подумал Британец, провожая удаляющуюся высокую фигуру Аодхана, в очередной раз оценив, что даже этот неотёсанный грубиян одет куда лучше, чем он — длинная парка, подбитая изнутри овчиной, была менее массивной, чем дутая аляска Андерсона, от скованности движений в которой Джон ощущал себя заложником.       Несмотря на всю непривычную для взгляда Британца внешность — странный разлохматившийся ирокез и, как можно было догадаться, не раз переломанный нос, да и несносный, судя по всему, характер — Аодхан Уилан, вдруг, сложил в сознании архитектора образ сильного и выносливого человека. Такого, каким должен быть мужчина, такого, кому самое место проживать в суровых условиях Северных Островов, не жалуясь на тяготы и лишения судьбы. Такого, каким в далёком детстве хотел быть и сам Андерсон, и такого, каким он не стал, затянутый течением городской жизни, мыслями о финансовом благополучии и каждодневными офисными встречами Пиджаков. И, возможно, именно этого Джон и искал в некогда оставленных позади отношениях с Маггидом, ведь тот был старше его на девять лет и должен был стать примером мужественности, силы и здравомыслия, но в конечном счёте всё закончилось лишь потерей собственного Я, а пустующее место так ничем и не заполнилось, оставив зияющую дыру искрить в предсмертной агонии. — Не обращай на него внимания, парень, — выдернул Британца из оцепенения голос седовласого. — Ирландцы вспыльчивы, но быстро отходчивы. — Он — ирландец? — спросил архитектор, оборачиваясь, и в это мгновение из коридорчика за алтарём вынырнула фигура худощавого, одетого в рясу пастора.       Джон хотел выяснить у старого Оллфорда, что стало причиной негодования Уилана, но слуга Божий приближался к ним со скоростью абсолютно не свойственной церковным служащим, широко улыбаясь и раскрывая руки для объятий, укутанные в длинные рукава. — Сын мой! — обнял он Бена. — Рад видеть тебя в этой скромной обители живым и здоровым! — Отец Фридрих, — поклонился Бен, после разжатых объятий.       Андерсон с трудом сдержал рвущийся наружу смешок. Отец Фридрих оказался совсем ещё юным мальчишкой, и хоть Джон уже давно разучился адекватно ориентироваться между внешними проявлениями и реальным возрастом людей, в данном случае архитектор был уверен, что пастор даже моложе его самого. Как минимум, лет на пять. Ряженый мальчишка обратился к Бену так, как гласит его вера, и не было в этом ничего смешного, конечно же, но для человека, давно оставившего церковь позади, ситуация выглядела несуразно: это Бену было в пору называть пастора сыном, а пастору — Оллфорда отцом. А ещё лучше, дедом. — Прошу вас, пастор, знакомьтесь, — немного по-свойски подтянул седовласый Андерсона за талию поближе. — Это — мистер Джон Андерсон, — представил он архитектора. — Джон, это — Отец Фридрих Шлоссер Хубер — сын Артура Шлоссера, что так же посвятил свою жизнь служению Господу, как и его отец, и отец его отца. Род Шлоссеров хоть и несёт в себе первоначально немецкие корни, но проживает на Холхолме уже четвёртый век. — Проживал, — поправил его Фридрих, кивая головой в подтверждение каждого сказанного слова. — Верно, проживал, — грустно улыбнулся Бен. — Но, хоть отец Фридрих больше и не живёт в Ноунфорде, он продолжает оказывать его жителям огромную помощь и навсегда останется другом всего народа Холхолма. — Мне очень приятно познакомиться, Отец Фридрих, — протянул руку Джон и пастор с удовольствием пожал её, следующей фразой заставив Андерсона растеряться: — У вас ко мне поручение? — со всем вниманием посмотрел он на архитектора. — Нет, мой дорогой друг, — ответил за Британца Бен. — У Джона поручений пока нет, но мне необходимо ввести его в курс дела, чтобы он в последствии понимал к кому сможет обратиться. Он — новый Смотритель маяка, видите ли. — Бен, — улыбнулся Британец. — Я не Смотритель маяка. Я хочу посмотреть на маяк — это разные вещи. — Ах, ну да, ну да. Он хочет посмотреть, — протянул последнее слово старый пират и лукаво подмигнул пастору. — Что ж, — задумчиво ответил Отец Фридрих. — Посмотреть на маяк — идея отличная, коли вы предупреждены, что останетесь запертым на острове в течении четырёх недель. — Я вполне осведомлён, спасибо, — любезно ответил Андерсон. — В таком случае, могу сказать только «С Богом, сын мой»! — вспомнил о своих обязанностях церковный служащий и перекрестил Джона, добавив: — Но, если через месяц вы пожелаете остаться в Ноунфорде, просто знайте — я всегда здесь, готовый помочь. — Благодарю вас, Святой Отец. — Выпьете чаю? — поинтересовался пастор.       Как оказалось, с возрастом пастора Джон всё-таки ошибся. Молодому внешне Отцу в этом году исполнилось тридцать девять. Историю его жизни старый Бен рассказал Андерсону пока они ехали на дряхлом автобусе в Сторноуэй по узкой двухполосной трассе, минуя другие, ничем не отличающиеся от Несса деревушки. Пейзаж за окном, как и поселения, держал неизменный вид заснеженных пустошей, и только изредка его разбивали небольшие кустарники, да скитающиеся бараны.       Британец изрядно удивился, узнав, что пастором Фридрих стал в совсем юном возрасте — в семнадцать, — заменив собственного, скоропостижно скончавшегося от сорвавшегося тромба отца. Незадолго до его кончины, прихожан в церкви Ноунфорда уже оставалось по пальцам пересчитать, а с его смертью — туда и вовсе перестали ходить. Тогда-то Фридрих и принял решение перебраться в Несс, но не потому, что совесть позволила нарушить ему Божественный закон, бросив свой народ, а лишь для того, чтобы продолжать свой путь в безвозмездной помощи оному. Фридрих предложил себя и церковь в качестве помощника жителям Холхолма с берегов острова Льюиса и Харриса. В течении месяца он закупал необходимые продукты, лекарства для больницы, выискивал нужный инструмент для заводов или общался с техниками, коль требовалось починить очередную сломавшуюся деталь, а также собирал почту, постоянным адресом для которой стал его приход. Когда паром с Холхолма заходил в порт, у Фридриха к его прибытию уже всё было подготовлено, оставалось только заполнить трюм тщательно утрамбованными тюками, что было весьма серьёзным подспорьем для жителей Ноунфорда. И вот уже почти тринадцать лет маленький союз между пастором и жителями острова исправно работал — Фридрих нашёл в этом своё призвание. Продолжая вести уединённые мессы в одиночестве и молится за каждого, кто оставался на Родине, он исполнял свой долг перед Богом, а отправляясь в Сторноуэй за покупками или на встречу с поставщиками, он отдавал дань, брошенному им Холхолму. — Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, что может затребовать больше двенадцати часов, которые «Гарпун» проводит в Порт-оф-Несс на стоянке, можешь смело обратиться к Отцу Фридриху, — говорил Бен.       Джон кивал, ухмыляясь тому, как быстро старый пират записал его в постояльцы Острова, но спорить и вторить, что не пробудет там долго, не стал. Минувшие две недели его новой жизни подсказывали, что многое, увы, не находится в человеческих руках. Мир всё ещё полнится загадочными событиями, необычными знакомствами и странным стечением обстоятельств, способных перевернуть все твои планы с ног на голову в одно мгновение.       Терять времени в Сторноуэй им не пришлось. На завершение дел оставалось несколько часов, потому попутчики условились разойтись каждый своей дорожкой и встретиться около шести часов вечера на вокзале. Оллфорд подсказал Джону, где тот мог бы приобрести одежду и продукты, уточнил расположение ближайшего к автобусной станции банкомата и рассказал, где можно отведать хорошей шотландской кухни, а где её и пробовать не стоит.       Дневное солнце спряталось за нагнанными ветром тучами и от его лживого зимнего тепла, благодаря переменчивой шотландской погоде, не осталось и следа. По сравнению с Абердином, в Сторноуэй было заметно холоднее, и Британец ничуть не пожалел, что перед выходом из церкви, всё же, отыскал на дне чемодана, оставленного под присмотром Отца Фридриха, шапку. Джон решил, не взирая на весь чинённый аляской дискомфорт, не тратить, пусть и имеющиеся в достатке, средства на новую куртку — месяц можно было и потерпеть. Потому, закупив несколько блоков сигарет в прок и сняв со счёта наличность — чуть больше, чем считал нужным, — спрятался от пронизывающего ветра в скромном кафе. За окном крупными хлопьями уже сыпал снег. — Алло? — послышался в трубке мягкий женский голос. — Привет, милая, — тепло отозвался Андерсон. — Джон, дорогой!       Британец долго улыбался, позабыв об остывающем кофе и наблюдая, как на потемневшей от наступивших сумерек улочке зажигаются слабые огни. Всякий раз беседуя с Лорэйн, он поражался с каким теплом она отзывалась ему навстречу, открывала сердце так, что можно было дотронуться до пульсирующего ядра, и окутывала его уставшую душу спокойствием. Ей Богу, он женился бы на этой девушке ещё тысячу раз, если бы это только могло сделать их обоих счастливыми в полной мере.       Они говорили долго. Так долго, что как только Джон закончил рассказ обо всём, что успело с ним произойти за две недели путешествия, он даже засомневался, что прошло всего четырнадцать дней. Лора погрузилась в самую глубь его переживаний и так наивно, почти по-детски восклицала: «Да ты что?!», «Вот это да!» и много раз: «Ух ты!», «Не может быть!», а Джон только и спрашивал у неё: «Как думаешь, я — тронулся?». Но она, с искренней верой в каждое слово друга, говорила, что он не может отступить, он должен последовать за этим стариком на остров и там встретиться лицом к лицу со своей судьбой. «Женщины…» — думал Андерсон, — «Женщины бо́льшие мечтатели, чем мужчины…»       Джон пообещал позвонить Лоре при возможности, но коли на Острове таковой не предвидится — в таком случае, ровно через месяц — в день, когда «Гарпун» вновь зайдёт в бухту Порт-оф-Несс. Поглядывая на часы и боясь опоздать на вокзал, он спешно поговорил сначала с отцом, затем с матерью, недоумевающей какого Лешего парня понесло чёрте куда, отослал ничего не значащую смс Спенсеру и поблагодарил Дэвида за урегулирование бракоразводного процесса, проигнорировав слова об их совместном отдыхе в Милтон Кинс.       К автобусному вокзалу молодой архитектор прибыл вовремя. Оллфорд уже ждал, держа в руках внушительных размеров пакет и, оглядев Андерсона с головы до ног, с удивлением спросил: — Неужто и вправду обойдёшься без всего городского? — Вот и проверим, — улыбнулся ему Джон. — Как скоро подойдёт автобус? — Минут через двадцать ждём. Погода совсем испортилась, видимо задерживается в пути.       Бен бросил пакет на землю и достал из нагрудного кармана своего тулупа любимую трубку. Как подумалось Британцу, забивать ту на ветру — должно быть не лёгкое дело, но, привыкшему к непогоде жителю Ноунфорда, это не составило труда. Седовласый справился на редкость быстро, и спустя минуту оба они погрузились в дымный дурман. Снега приывало, на улице уже вьюжила настоящая январская метель, а липкий кристаллизованный пух оседал на шапках, плечах и ботинках плотным слоем. И пока Андерсон так увлечённо наблюдал за беспорядочным танцем белоснежного покрывала, из здания вокзала вышел уже знакомый хамоватый ирландец, поравнялся с Беном и, облокотившись спиной о стену, поджёг свою сигарету, втягивая ту так глубоко, что половина её вмиг истлела за одну затяжку. — Ну что ж, старик, — чуть громче обычного сказал он, так как поднявшийся ветер заглушал слова. — Вижу, потерять его тебе не удалось? Последний шанс, Бен. — Угомонись уже, Уилан, — пробухтел Оллфорд. — Смотри сам не потеряйся.       Они сели в автобус спустя полчаса. Рейс действительно задержался из-за непогоды, и привокзальное табло предупреждало всех, что на сегодня он будет последним. Все остальные рейсы подсвечивались красным с пометкой «отменён». С запада надвигался шторм. — Ничего хорошего нам это известие не предвещает, не так ли Бен? — поинтересовался Андерсон. — В этих землях внезапные штормы — дело привычное, мой дорогой друг. Погода неустойчива из-за неравномерного рельефа поверхностей. Здесь удивительно долгие летние ночи и этот особенный мягкий свет, что им предшествует. Но также и ужасные зимы, подобные длинным, холодным и тёмным туннелям. У нас отличный шкипер, так что долой тревоги! Ты можешь либо доверить свою жизнь в его руки, либо распрощаться с ней, так и не сев на борт «Гарпуна».       Они надолго замолчали, каждый размышляя о своём. Что там было в голове Бена, Андерсон, конечно же, не мог знать. Но он определённо знал, что в его собственной что-то замкнуло: переключился выключатель; вылетел предохранитель; была нажата красная кнопка?       Нет. Бен, всего-навсего, озвучил ту правду, которую Джон так страшился принять. — Бен? — спустя некоторое время, когда они уселись в автобус, решился спросить Андерсон. — Что за претензии у ирландца в мой адрес? — Претензии? — удивлённо посмотрел на парня старик. — Да никаких у него к тебе претензий быть не может, парень. Он же тебя первый раз в жизни видит. — Потому мне и не понятно, чем я так ему насолил, что он желает моей пропажи по пути? — Ааа, это, — протянул старик и замолчал на мгновенье. — Так это не к тебе лично. Не обращай внимание. Просто Уилан не любит чужаков. И англичан. А ты — английский чужак. Тебе вдвойне не повезло! — расхохотался Бен.       И Джон с радостью бы расхохотался вместе с ним, если бы не чувствовал затылком, как с задних рядов его прожигает взглядом патриотично-ирландский нацист. — Весьма неприятный тип, — передёрнул плечами Андерсон, а про себя подумал, что Аодхан Уилан, со всей своей несуразной внешностью и мерзким характером — настоящий эталон мужественности в его собственных глазах. «И куда катится мой мир?..» — промелькнуло в сознании. — Расскажите мне побольше о Ноунфорде, Бен? — решил сменить тему Британец, чтобы не позволять разуму зацикливаться на мыслях об Аодхане. — Где вы живёте? В вашей части города есть свет? — А ты уже готовишься к самому худшему? — улыбнулся старый Оллфорд. — Правильно делаешь, мой мальчик! Надейся на худшее, тогда не придётся разочаровываться в сущем. Старик прочистил горло и продолжил: — Мы с сыном живём на самом севере центральной части. И да, свет у нас есть. Место это было выбрано не случайно, ведь помощником Смотрителя маяка, как я уже говорил, я стал, когда мне было тридцать четыре. То был хороший год. Я только перебрался в Ноунфорд, обзавёлся женой и новыми знакомствами. Среди них оказался и Элфи Бакер, предложивший мне пост. Тогда-то я и купил свою первую машину. Нужно было хотя бы раз в день мотаться к маяку, проверять в порядке ли Элфи. Ну и дом, в придачу, чтоб поближе был к выезду. Остров-то не маленький, знаешь ли. — Так вы не местный? — с непередаваемым интересом уточнил Джон. — Нет, друг мой. Можно сказать, я — уроженец Несса. С Аннетой, моей женой, мы познакомились здесь, когда очередной паром заходил в Порт за припасами. Тогда я работал матросом, часто ходил в моря, но приходилось и на суше бывать, хоть и не любил я этого дела. Годом ранее из жизни ушёл отец, а в тот, 1971, мать серьёзно заболела воспалением лёгких и мне пришлось оставить мысли об океане. Я устроился водителем рейсового автобуса, что и свёл меня с будущей женой. А спустя несколько месяцев умерла и матушка. Прах её, как и отцовский, я развеял над океаном, а дом продал. Вырученных за него средств нам с Аннетой хватило и на скромную свадьбу, и на покупку нового дома в Ноунфорде, ну а машину мы взяли на деньги с продажи её лачуги. Вот так и осел я на Холхолме. — Выходит, вы — шотландец с английским именем? — не совсем понимая истоки родословной старика, решил уточнить архитектор. — Нет, парень. Я самый настоящий англичанин, — улыбнулся седовласый. — Мои родители, родители их родителей, весь род несколько поколений проживал в Лондоне. Там за нами сохранилась квартира на Нью Кавендиш. Сейчас в ней живёт внучка. Не знаю уж, что взбрело в голову однажды матери с отцом, но, когда мне исполнилось четыре, они вдруг сорвались с насиженного места и уехали в Несс, заниматься разведением скота. Я позже продал сорок голов местному скотоводу. А что ещё оставалось? Я кроме тралов да рефа ничего в своей жизни и не видел. Куда уж мне баранов растить? — А ваша жена? — Почила при родах, — ответил старик. — Мы поздно осознали, что желаем обзавестись ребёнком. Её организм не справился с нагрузкой. — Соболезную вашей утрате, — грустно отозвался Андерсон, отругав себя за проявленное любопытство. — Она оставила мне величайший подарок, мой дорогой друг. Я никогда не был счастливей, чем в тот день, когда Джеймс — мой сын — впервые назвал меня «папой». Сейчас ему почти сорок, и я горжусь каждым его поступком и каждым принятым решением. Ну, а у тебя? Дети есть? — Нет. Детей нет, — ответил Джон, сомневаясь, задумывался ли сам когда-либо вообще о детях? — Я в разводе и не обременён отношениями. Он немного помолчал, не получив обвинительного укора со стороны старого Оллфорда, и честно добавил: — Я даже не уверен, нахожусь ли я в поиске каких-либо отношений и стоит ли их искать, в принципе. — Всё приходит тогда, когда ты перестаёшь этого ждать, — только и ответил морской волк.       Автобус миновал Кросс — последнюю остановку перед конечным пунктом назначения, и в салоне остались четверо, включая водителя. За окнами уже сгустилась непроглядная тьма, а сами стёкла залепило снегом, не прекращающим сыпать с заволоченного небосвода.       С последней ступеньки Британец спрыгнул, оказавшись практически по колено в наметённой подушке. Они сошли у самого храма, с трудом пробираясь по вытоптанной тропинке гуськом. Впереди шёл Аодхан, старый Оллфорд, проваливаясь глубже остальных, следовал за ним, а Андерсон замыкал процессию. У дверей церкви ожидал одетый в тонкое пальто Отец Фридрих, подсвечивая тропинку фонарём.       Когда они немного перевели дух, Андерсон убрал рукоять чемодана в пазы и подхватил тот за боковую ручку — катить его не имело никакого смысла. А Уилан водрузил на плечи большой увесистый рюкзак и перехватил в одну руку объёмный пакет Бена. Сказать, что Джон был шокирован этим жестом помощи со стороны хамоватого ирландца — ничего не сказать. Он только бросил неосторожный взгляд на рыжебородого и, тут же, столкнулся со свирепыми тёмно-зелёными глазами, отводя свои в замешательстве. — Чего, Англия? — вздёрнулся Аодхан. — Ничего, — тут же ответил архитектор, ощущая себя маленьким ребёнком, не отреагировавшим на то, что ему уже прилепили прозвище вместо того, чтобы обратиться по имени. «Что не так с этим парнем?», — подумал он про себя.       Пастор сообщил, что весь состав команды час назад закончил погрузку товаров на борт и, попрощавшись со служителем церкви, мужчины двинулись в сторону причала. Обратный путь дался Андерсону с большим трудом. Он заметно отставал от компании Оллфорда и Уилана, а ежеминутные оборачивания Аодхана в ожидании не поспевающего Британца, энтузиазма Джону не предавали. Набитый под завязку ненужными вещами чемодан он ненавидел всей душой — одно только пальто весило изрядно. «Можно ведь было договориться с Отцом Фридрихом и оставить половину содержимого у него, а забрать на обратном пути», — думал архитектор.       Заваливаясь на сторону — в противовес своей ноше, — Джон изрядно вспотел, утопая ногами в сугробах. Волосы неприятно выбивались из-под шапки липкими прядями, попадали в и так залепленные снегом глаза, а ноги, настигаемые очередным порывом ветра, сбивались с протоптанной впереди идущими попутчиками колеи, склоняя неустойчивое тело в ещё больший крен.       Когда сил уже, казалось, не осталось, они добрались к спуску, ведущему на пристань. Угол его был настолько крут, что Андерсон не удержался на ногах и, поскользнувшись, шмякнулся на пятую точку, выпустив из рук ненавистный чемодан. Тот, вырвавшись на свободу, со скоростью света заскользил вниз, словно бобслей, а сердце Британца гулко ухнуло, предвкушая всю ироничность ситуации — сейчас тот всё-таки докатится до края причала и булькнет в бушующий океан. «Молодец, Джон! Пять баллов!»       Где-то на полпути к неминуемой гибели английской ноши, Аодхан, расслышав позади несмелый окрик «Осторожно!», резко обернулся и, мгновенно сориентировавшись в ситуации, пнул летящий на него чемодан. Да с такой силой, что тот, отскочив, с шумом влетел в снежный сугроб и застыл. — Идиот, Англия! — рявкнул Уилан и как ни в чём не бывало продолжил спуск.       Внизу, на причале, у раскачивающегося на волнах «Гарпуна» Джон рассмотрел четверых, а на борту — ещё двоих. Он поднялся, отряхнувшись от прилипшего снега, проскользил на неустойчивых ногах ниже, выудил из сугроба злополучный чемодан и осторожно подошёл к судну. — Отходим! — крикнул кто-то с рыболовецкой посудины.       И, не обращая внимания на новичка, вся команда быстро поднялась на борт. — Представлю тебя позже, — мягко отозвался Оллфорд, помогая Андерсону подняться на палубу.       Крепко ухватившись за бортик, Джон наблюдал сквозь не утихающую пургу за отдаляющейся береговой линией. Мрачной штормовой ночью воющий ветер бросал ему в лицо солёные брызги, а молодой архитектор, в свою очередь, прокручивал в голове все те отложившиеся в памяти знаковые события, что привели его на трухлявый борт рыбацкой лодки, и думал о прочитанных однажды строках: «Жизнь дана нам не для того, чтоб прокладывать курс, огибающий болевые точки».