— Простоишь так ещё пять минут, и нам придётся везти в кузове сосульку с человеческий рост, — хмыкнул старик. — Давай в дом.
Домик Смотрителя маяка прикорнул подле небольшой горной гряды. Та прикрывала его с тыла, защищая от восточных ветров, а со склона прямо к подножию здания струился широкий водопад. В отличии от встретившихся ранее на пути, пороги его были покаты, многочисленны, и вода больше походила на тысячи мелких нитей, ниспадающих в пробегавшую за домом речушку, нежели на бурлящие потоки.
Никаких заборов и оград территория не предусматривала, и уж тем более тут речи не шло о вымощенных брусчаткой дорожках — только одиноко стоящая покосившаяся лавчонка у фасада под двустворчатым окном, подпирающая каменную стену.
Гофрированным металлом в облицовке пренебрегли, да и за ненадобностью он тут был — этот дом выстроили из вулканического камня. В обработке такой камень был труден, зато его многочисленные поры ничем не уступали современным строительным материалам, таким как газобетон, к примеру, — обеспечивающим жильё теплом. Над фасадом высилась остроугольная деревянная крыша, точь-в-точь повторяющая очертания своих городских сородичей. Надо сказать, что других на Острове и не бывало. Лицевая сторона её была покрашена в чёрный цвет, с маленьким оконцем под потолком, а на самой верхушке торчал широкий дымоход. Рамы, на удивление, отбивались от общего чёрно-серого цвета жилища и казались словно только вчера выкрашенными в искристо-белый цвет, гармонирующий с засыпанной снежной крышей. «Пух» на её покатых склонах выглядел по-особенному воздушным и, присмотревшись, Андерсон разглядел под покрывалом снега толстый слой выцветшей травы.
С юга к дому жалась поленница, забитая дровами под самый потолок. Сложены они были усердно, максимально экономя пространство, а наколоты как на подбор. Она же и служила подобием сарая. Утвари, как оказалось, у Смотрителя и его помощника было не много — несколько склянок, вилы, коса, да пара металлических тар.
А вот северная стена здания разместила сам вход в отшельническое жилище, смотрящий в аккурат на высящуюся на скалистом уступе Башню. Керосиновых светильников у двери было два. Крепления их поскрипывали на ветру, а колба одной из ламп закоптилась до того сильно, что не уступала в интенсивности смолянистому оттенку фасада крыши. Тут же, под тентом, дремала и лодка паромщика, водружённая на самодельные полозья. В длину она не превышала и семи футов, а разместить могла едва ли больше четырёх человек.
— Ну же, парень, — поторопил Британца морской волк. — Сейчас затеплим огонь и поставим чайник. Давай внутрь.
— Мне показалось или на крыше трава? — спросил архитектор, заходя в промозглое помещение.
— Это — дёрн, мой мальчик, — пытаясь развести огонь в печи, ответил Оллфорд. — Раньше в Ноунфорде все дома были им покрыты, а теперь осталось лишь несколько — в удалениях.
— Это что, такой дизайнерский элемент? — удивился Джон.
— Ха, если бы, — хохотнул старый пират. — Скорее — способ предотвратить протечку. Видишь ли, верхний слой почвы густо зарастает травянистыми растениями и скрепляется переплетением их корней, потому он не только препятствует протеканию, но ещё и не даёт теплу покинуть дом — вынужденная необходимость для нашей местности.
— А почему в эту часть города не провели свет? И термальное отопление?
— А кому оно было надо? — как ни в чём не бывало сказал Бен. — Маяк долгое время был выведен из эксплуатации. Когда в городе проводились работы по прокладыванию отопительных коммуникаций, в этом доме никто не жил. Он, откровенно говоря, был в жутком запустении. В пятидесятых никто и подумать не мог, что Башню снова откроют. Всё, что ты теперь видишь тут, мы с Элфи сделали собственными руками: перестелили полы, заново сложили камин и привели в порядок дымоход, поменяли оконные рамы. Крышу тоже, кстати, полностью пришлось заменить. Вот и решили прибегнуть к истокам предков, когда та начала сочиться. Дёрн, как ты сам сможешь убедиться, если останешься в наших краях, — замечательное средство в сочетании с нынешними строительными материалами.
— Дом прекрасен, Бен, — искренне отозвался Андерсон.
Да, жилищу определённо не доставало многих удобств, к коим привыкло современное человечество, но хорошенько приглядевшись и поумерив своей эгоцентричный пыл, жить в нём вполне было сносно. Всё пространство было объединено. В нём разместились и спальня, а точнее две узкие кровати, жавшиеся к каменным бокам лачуги, и рабочее место под окном, состоящее из одного стола и стула, и кухня с открытыми полками, уставленными множеством жестяных банок с консервами и склянками сыпучих круп. За камином обнаружилось ещё одно помещение. Там стояла небольшая чугунная ванна, такая, что в шутку часто называют «вечно грязные коленки», ибо как в неё не сядь, они всегда оказываются над водой; умывальник, чей резервуар приходилось наполнять самостоятельно; и отхожее место. Благо, это была не просто дыра в полу, чего вполне можно было ожидать от хижины, находящейся в запустении последние триста лет, а самый настоящий фаянсовый унитаз. Водопровод отсутствовал. Чтобы принять ванну, чаны нужно было греть на газовой плите, а затем таскать большие, с бушель весом ведра, наполняя ту водой. В кухонной зоне стояло три громоздких газовых баллона, и с некоторой периодичностью жильцы смотрового домика транспортировали опустевшие сосуды на лесопилку, заменяя те новенькими, наполненными. Также, следовало регулярно следить и за выгребной ямой. В весенний период из-за таяния снегов она наполнялась куда быстрее, способная устроить постояльцам неприятный сюрприз в виде зловонной протечки. В городе работала единственная служба, осуществляющая услуги по очистке подобного рода, и Оллфорд пообещал непременно, как выдастся минутка, познакомить Британца с её служащими.
А ещё в доме была большая, относительно его размеров, библиотека: и рабочий стол, и подоконник и подвешенные над кроватями полки были заставлены множеством книг. Пробежавшись по названиям, Джон понял, что в основе своей это были классические произведения, прошедшие проверку временем и удостоенные всеобщего признания.
— Ну а как тебе Башня? — лукаво поинтересовался морской волк. На газу уже теплился котелок, а старик ловко смешивал пахучие травы в заварнике.
— Мы попадём туда сегодня? — ответил вопросом на вопрос Британец.
— Что, так не терпится? — хохотнул Бен.
Странно. Так странно ощущал себя молодой архитектор, что даже не нашёлся с ответом. Джон совершенно не мог разобраться в собственных чувствах и не понимал, действительно ли ему «не терпится» или, быть может, он в принципе и не желает к ней приближаться? А может и желает, но желание это словно ему не принадлежит. Будто кто-то неведомый вложил в его голову саму идею, что ему жизненно необходимо побывать на Маяке, в очередной раз навязав чуждое мнение. Но, если поразмыслить, никто не тянул его силком на Остров. Это решение Андерсон принял самостоятельно. И Холхолм не разочаровал его, а только наоборот, предстал перед глазами настоящим произведением искусства, сотворённым природой. И островитяне любезно приняли чужеземца, предоставив кров. Приняли так, как не принимал даже город, в котором тот был рождён. Но, от чего-то, притяжение, испытываемое Британцем всякий раз, как он смотрел на каменного Циклопа, настолько пугало, что внутри поднималось неприятное волнение. И Джон был совершенно уверен, что это загадочное Светило словно ощупывает его, проверяя на прочность.
— У неё есть имя? — спросил архитектор, сам не понимая почему вдруг задал этот вопрос.
— У Башни-то? — удивился Оллфорд. — Да нет. Нет никакого имени. Башня, Маяк, Циклоп, Путеводная Звезда. Как хочешь, так и называй.
— У многих маяков есть названия, — поджав губы в недоумении, проговорил Андерсон. Ему даже стало немного обидно за возможного подопечного. — Тот же, Эдистон, например. Или, маяк Льюиса, что мы видели из окна тендера. Неужели, даже Ноунфордским маяком не называете?
— Слыхал о бразильских орехах? — оторвался от приготовления чая старик.
— Да, — мотнул головой архитектор, не понимая такой резкой перемены в беседе.
— А вот в Бразилии не слыхали, — усмехнулся морской волк. — Никто там не называет бразильские орехи — бразильскими. Для них они просто орехи.
Джон хмыкнул носом, улыбнувшись непоколебимости логики старого пирата.
— Но, если ты вдруг захочешь дать Ему имя, думаю никто не станет возражать, — уже мягче и без издёвки проговорил Оллфорд. — Это был бы неплохой задел для старта твоей карьеры в качестве Смотрителя маяка.
— Для начала я бы просто хотел с Ним познакомиться.
— Завтра, мой дорогой друг. Завтра. Сегодня мы в любом случае Ему уже не поможем. А заодно и будем надеяться, что за ночь он поможет нам, отогнав прилив.
— Помню вы говорили, что со временем Ава перебралась жить на Маяк. Но на рисунке, что я нарисовал и на изображении, которое приобрёл в ресторанчике Рамсгита у Маяка не было пристроек, а сегодня я заметил две по бокам у основания.
— Да, это тоже плоды нашей работы с Элфи, — подтвердил старик, заваривая крутым кипятком чайные листы. — В те времена она поселилась в вахтенной. Там вполне было достаточно места для одного. Но нам с Бакером досталось работёнки многим больше, чем свеженькая Башня, перепавшая на плечи Фултон. Приходилось там дневать и ночевать, пока мы не привели развалюху в подобающее состояние. И потому, было решено построить две комнаты и выдолбить внутренние проходы. Ох и намаялись мы с этими проёмами! Стены пришлось укреплять, чтобы не нарушить устойчивость Башни. Четыре года пахали практически круглосуточно. Зато теперь в каждой пристройке по камину с собственным дымоходом. И «удобства» провели. Так что, в случае шторма и невозможности добраться до берега, переждать непогоду можно в довольно комфортных условиях. Тем более, что нам удалось даже вырыть небольшой погребок, где смело можно хранить свежую рыбу и мясо.
— Вы проделали такую грандиозную работу только вдвоём? — изумился Британец.
— Мы были молоды, дружок. Молоды, полны сил, да и чего греха таить, невероятно увлечены своим делом! — хохотнул морской волк. — Ты только представь: два здоровых мужика, охомутованные брачными узами, а в пятой точке ещё детство до конца не успело отыграть. Вот мы и строили себе свой «домик на дереве», такой своеобразный штаб. Время шло, и оба мы пересмотрели свои взгляды. В наших умах уже теплилась надежда однажды перебраться туда семьями. Ну а потом, как говорится, судьба распорядилась иначе — Аннет оставила меня с новорожденным сыном на руках, а жизнь на Маяке не предназначена для младенцев, уж поверь. Тем более, для таких
особенных младенцев. Позже и Элфи потерял супругу. Детей у них так и не случилось, а наши дорожки разошлись на расстояние в милю. Вот эту самую милю, — ткнув пальцем в дверь, хмыкнул Бен, давая понять, что говорит об удалении Маяка от домика Смотрителя.
Джон слушал рассказ старика молча, всякий раз удивляясь тому, как много печальных моментов было связано с его работой на Башне, но как трудолюбиво и отчаянно морской волк продолжал выполнять отведённую ему роль. Он не сетовал на усталость и уж тем более на возраст, и в словах не проскочило и толики сожалений.
Британец вынул из нагрудного кармана смятые листки и, расправив их на столе, спросил:
— А вот эти ступени? Они сохранились?
— Так это не ступени, дружок, — глянув на рисунок, ответил Оллфорд. — Это — волнорезы с северной стороны Маяка. Их разместили для предотвращения слишком мощных волн во время штормов.
— То есть, на рисунке вид со стороны океана? — уточнил архитектор.
— Верно. Ты сможешь их увидеть, когда поднимешься на Башню.
Дверь отворилась и в дом, стряхнув с ног и с капюшона снег, вошёл Хамахона.
— Уж не знаю, надолго ли хватит проделанной сегодня работы, — устало проговорил он.
— Похоже, пурга начинается.
— Давай к огню, дорогой друг. Сейчас налью тебе чая, — быстро откликнулся Оллфорд.
За окном резко потемнело. Отсыревшие поленья в камине выстреливали яркими искрами, а дом наполнился ароматами костра и душистых трав. По началу запах горящих дров показался Андерсону чересчур резким, но уже спустя полчаса архитектор притерпелся к нему, а потом и вовсе не смог представить, как можно было покинуть этот дом.
Пока старый пират разливал кипяток по алюминиевым кружкам, Джон поджёг несколько ламп, расставив те на полки в разных концах жилища. Старые светильники немного травили, и к витавшим в воздухе ароматам присоединился ещё один — керосиновый. Архитектор пытался вспомнить, где он мог слышать этот особенный, специфический запах горючей смеси, но память ему отказала.
— Не хотелось бы, чтобы сегодняшние труды пропали даром, — опечаленно сказал Бен.
— Даже если за ночь занесёт, расчистить повторно будет многим проще, — отозвался Паора. — Это вам не двухнедельный завал.
— И то верно.
— Похоже, вода отступает. Я заметил небольшую кромку льда, а значит она была выше. Но особо рассчитывать, что к завтрашнему утру она совсем сойдёт, я бы не стал.
— Ну что ж, значит будем перемещаться партиями, — пожал плечами морской волк, извлекая из кармана трубку и принимаясь за свой излюбленный ритуал. — А что с генератором? Тебе удалось договориться?
— Всё в порядке, генератор есть.
— Значит, дело за малым. Осталось отыскать ещё как минимум пару рук, — улыбнулся Бен, запыхтев табаком.
— Я могу поговорить с Уиланом, — откликнулся Британец. — Всё равно собирался заглянуть в его чудо заведение сегодня.
— Замечательно, Джон, — качнул седой головой старик. — Ты водишь?
— Простите? — не понял архитектор.
— Водительские права у тебя есть? — пояснил Оллфорд.
— А, да. Да. Права есть.
— В таком случае, можешь взять пикап.
— Оу, спасибо! — не ожидал такой щедрости Андерсон. — А вам точно не пригодится?
— Нет, дружок. Мы посидим с сыном дома. Нам есть о чём поговорить, — подмигнул Бен, и Джон почувствовал себя неловко от того, что захватил прошлым вечером всё внимание этой отзывчивой семьи, а Джеймс был настолько учтив, что даже не расспрашивал за ужином отца о делах и жизни дочери.
По возвращении в город, они вчетвером отужинали в доме Оллфордов. Британец всячески пытался уклониться от предложенного угощения, уже не на шутку чувствуя стеснение за столь откровенное приживальничество, но старому Бену было не так-то легко отказать. К тому же, очередным поводом для застолья стала благодарность морского волка за оказанную помощь в расчистке дороги со стороны маорийца.
Провожая в «Левиафан», архитектору выдали автомобильный брелок и напомнили, как проехать к центральной площади. На пороге Андерсон хотел попросить и комплект ключей от дома, но вовремя вспомнил, что таковыми в Ноунфорде не пользовались. Джон лишь уточнил, сможет ли он найти документы от машины в бардачке?
— На кой они тебе? — удивился старик.
— Ну как же, а вдруг дорожный патруль?
— Ох уж эти Дети Большой Земли! — взорвался со смеху Бен, а с ним и Джеймс на пару с Хамахоной. — Нет тут никаких патрулей, дружок. Ни патрулей, ни полиции, ни конной гвардии. Только твоя чистая совесть и три предупреждения от Уэллингтона.
— Нет полиции??? Коли об этом прознают на Материке, — ради красного словца подхватил манеру общения островитян архитектор. — Все захотят так жить! Революции не избежать, — улыбнулся Андерсон, прикрывая за собой дверь.
Дорогу к ирландскому пабу Британец нашёл без труда, и спустя двадцать минут пикап Оллфордов уже парковался у шумной забегаловки. Несмотря на проведённое электричество в центральной части города, жители Острова продолжали зажигать свои керосиновые светильники у входов, и каждая лавчонка вечерами выглядела ещё более загадочной и старинной, хоть Джону и думалось, что в атмосфере старины Ноунфорд и без них вряд ли уступил бы кому-либо своё первенство.
В большинстве своём здания тут были двухэтажные. На первых этажах размещались сами лавки, и в виду не многочисленности населения, владельцы выступали не только в роли управляющих, но и непосредственно продавцов. Второй же этаж всегда отводился для жилья, что позволяло островитянам не тратить силы и время на долгую дорогу до работы. А, соответственно, в таких условиях горожане совершенно не нуждались в наличии транспорта, как общественного, так и личного. Автомобили, в основном, требовались тем, кто трудился в отдалённых частях Холхолма, да и то, были далеко не у каждого. Работяги сбивались в компании по интересам, или же вовсе из добрососедских соображений готовы были подбросить коллег до местоназначения.
Открывались магазины рано. Практически все они уже распахивали свои двери к восьми утра, исключая молочника и пекарни. Эти ребята начинали службу аж в шесть, зато и рабочий день их заканчивался раньше остальных. После четырёх вечера эту продукцию уже было не купить, а вот всё остальное — пожалуйста. Вплоть до семи.
Стеклянные колбы для горючей жидкости превратились в Ноунфорде в настоящее городское достояние. В каждом доме можно было встретить по меньшей мере с десяток самых разнообразных по форме и выделке керосиновых ламп, а погашенный фитиль у входа в магазин означал тут ни что иное, как окончание рабочего дня. Стук в дверь домика-лавчонки с потушенным огнём в колбе, мог означать только одно — вы просто пришли в гости.
Войдя под островерхую крышу «Левиафана», архитектор тут же попал в узкий, округлый коридор, обшитый старыми деревянными панелями. С каждым шагом помещение ширилось, превращаясь в вытянутую бочкообразную залу, раздуваясь всё больше в боках. Оно напоминало скорее разрубленный вдоль драккар, но Андерсон моментально уловил в контексте этой странной забегаловки не очень удачно реализованную задумку дизайнера (или же, заказчика), пытавшегося изобразить китовый скелет изнутри. Над головой выступали тяжёлые балки, а под ногами хрустели ветхие корявые доски и, изрядно подвыпив, вполне можно было спутать питейное заведение с кубриком стоящего на якоре корабля, раскачиваемого на волнах.
По левую руку тянулась массивная барная стойка, вырезанная будто из сруба многовекового дуба, а перпендикулярно ей обосновалось около десяти длинных столов с лавками по обе стороны, рассчитанных человек на пятнадцать каждый. Справа они врастали в импровизированные изгибы рёбер морского чудовища, лишая сидящих у стены возможности выбраться. Но самым удивительным оказалось то, что рассчитанным количеством посадочных мест похоже никто ограничиваться не собирался, и гостей вполне устраивало сидеть «на головах» друг у друга.
В дальнем конце «судна» на сцене играла команда уже давно немолодых музыкантов, исполняя самую что ни на есть ирландскую по мнению многих невежд The Galway Girl, но на деле же истинную кантри-рок песню американского исполнителя Стива Эрла. В сочетании с аншлагом в пабе, она оказалась идеальным аккомпанементом для первого впечатления о заведении Уилана. Британец тут же подумал, что, если однажды ему станет невыносимо скучно проводить свои будни в каменном заточении на Башне, он всегда сможет прийти сюда, в «Левиафан», и за пинтой-другой развеять своё одиночество.
Джон разместился за стойкой, других свободных мест просто-напросто не оказалось. Внимательная барменша тут же поинтересовалась, что будет пить уважаемый гость, и, приняв заказ, через минуту поставила на фирменный костер большую порцию капучино.
— Простите, мисс, — обратился к светловолосой архитектор. — А хозяин в баре?
— На кухне, — слегка наклонившись, чтобы не перекрикивать музыку, бросила девушка. — Могу позвать, коли требуется.
— Буду признателен, — улыбнулся Британец. — Если вас не затруднит?
— Да какие уж тут трудности? — рассмеялась барменша. — Всегда рада помочь Смотрителю маяка. Я, кстати, Кейт.
— Эээ… Джон, — не сразу откликнулся мужчина.
Бросив натирочное полотенце на стойку, она скрылась за дверью с надписью «Staff Only», а Андерсон остался дожидаться появления ирландского нациста в полном недоумении. Похоже, новости о его прибытие на Холхолм распространялись со скоростью света, а заранее приписанная должность мгновенно превратилась в ярлык. Теперь, даже пожелай Джон остаться на Острове по прошествии предоставленного ему испытательного срока, сделать это будет возможным исключительно в качестве няньки для Башни.
Паб оказался довольно сумрачным, хоть и пестрил множеством усеявших потолок лампочек. Но, право же, откуда во внутренностях кита взяться свету? Колбы, на удивление, оказались электрическими, да только особая стилизация их зигзагообразных тонких фитилей должного освещения не давала. Скорее они служили здесь некой заменой звёздному небу, что можно было разглядеть лёжа на дне китового чрева.
А вот ассортимент алкогольных напитков, выстроенных плотными рядами на полках за стойкой, отличался не многим в сравнении с любым материковым заведением. Единственное — для национального шотландского виски тут было отведено значительно больше места, чем ранее встречалось Британцу. А ещё, в «Левиафане» царило буйство всевозможных съестных ароматов, и каждый из них можно было услышать настолько отчётливо, что воображение моментально рисовало картинки самых аппетитных блюд, которые ты когда-либо мог пробовать. И Британец для себя мгновенно отметил, что сюда не стоит заходить на голодный желудок, ибо пусть ты и уйдёшь, наевшись до отвала, да только, однозначно, с пустым кошельком.
— Ну, дела! — восторженно окликнул рыжеволосый, показавшись из служебного помещения. — Англия? Ещё живой?!
— И я рад тебя видеть, Уилан, — успев отвыкнуть за сутки от наглости ирландца, поприветствовал архитектор.
— Что скажешь? — торжественно разводя руками, поинтересовался мнением Британца на счёт «Левиафана» Аодхан.
— Интересно. Людно и задорно, — отозвался Британец.
— Задорно? — изогнул рыжую бровь хозяин заведения. — Тебе что, семьдесят?
— Ну не знаю, мне сложно оценить так быстро, — замялся Джон. — Я тут и пяти минут не провёл.
— Нравится или нет? — нахмурился ирландец.
— Нравится! — выпалил Андерсон. — Определённо, нравится!
— То-то же, — хмыкнул Уилан.
— Только очень громко, — вздёрнул бровями архитектор, вспомнив, что пришёл сюда не развлекаться. — Мы можем поговорить где-нибудь в более тихом месте?
Уилан резко изменился в лице и заметно напрягся:
— Я почти закончил с делами. Если подождёшь с полчаса — я к твоим услугам.
— Да, конечно, — согласился Британец.
В ожидании, Джон наблюдал за посетителями. Островитяне много смеялись, вели довольно бурные беседы, сопровождаемые интенсивной жестикуляцией. Некоторые из них говорили на гаэльском, но в большинстве случаев слышалась английская речь. Иногда языки перемежались между собой, и по контексту можно было догадаться, о чём ведётся беседа. За столами сидели люди разных возрастов — разница тут никого не смущала. Порой тема, обсуждаемая за одним, подхватывалась собеседниками за соседним, а то и через стол, и дискуссия уже перетекала в массовое обсуждение.
Все они выглядели счастливыми. Счастливыми по-особенному. Это было не мимолётное счастье, что можно ощутить при покупке новенького телефона, которым ты грезил пару месяцев, или при получении подарка от родственников, что впервые в жизни угадали с выбором. Нет. Это был такой особый вид счастья, который может испытать лишь действительно свободный от предрассудков человек — почти детское, наивное.
На сцене заиграло что-то быстрое и веселое, и в один миг все ударили своими пинтами по столам. Хмельные напитки повыскакивали из тар, запенившись и проливаясь, а завсегдатаи громко крикнули в воздух. Британец от неожиданности подпрыгнул на своём деревянном стуле, но, когда к завершению подошёл очередной куплет, Андерсон уже был готов к новой порции «взрыва». И снова удар, крик! Наблюдать за этим действием было сплошным удовольствием. Архитектор не мог сдержать улыбки, глядя на то, какое единство охватило всех находящихся в пабе гуляк.
Как и обещал, буквально через полчаса ирландец расправился с делами, бросив пару наставлений светловолосой барменше, и предложил Джону прокатиться. Пикап Оллфордов они оставили не тронутым, а в путь отправились на внедорожнике Уилана. Рыжебородый курил прямо в машине, и Джон, хоть и не считал это хорошей привычкой, тоже затеплил сигарету.
— У тебя прямо аншлаг, — не зная, как подступиться к беседе, начал Британец.
— Суббота — самый насыщенный день. Обычно я всегда нахожусь в баре на уикендах, но ты пришёл с таким лицом, что я пренебрёг правилами.
— Спасибо, — опешил Андерсон. — Но, право, не стоило. Ничего не случилось. Мы вполне могли обойтись короткой беседой.
— Ладно уж, — хмыкнул Аодхан. — Больше всего на Острове я люблю две вещи: первое — мой паб, а второе — размеренно колесить по окрестностям. Нет ничего приятнее, чем проводить время за рулём. Уже девятый год, как я здесь, подходит к концу, а мне всё не насладиться этими пейзажами. Отвезу тебя на видовую. Ты там ещё не был?
— Нет, — отозвался архитектор. — Зато, сегодня я видел Башню. Но, только с берега. И побывал в домике Смотрителя.
— Ну и как тебе лачуга?
— Вполне ничего, — улыбнулся Джон.
— Это пока ты не начал тягать вёдра с водой из речки, — хохотнул ирландец. — Вот как пойдёшь коростами грязи, так сразу и прочувствуешь. Ну, или как дерьмо из выгребной ямы полезет.
— Ты всегда так скептически ко всему относишься?
— Я — реалист, — отрезал Уилан. — Знаешь, на Острове нет лёгкой работы. Тут всё приходится преодолевать через большие трудности. Но должность Смотрителя маяка, как по мне, одна из самых сложных. Ты уверен, что справишься?
— Я вообще ни в чём не уверен, — признался Британец. — Но события складываются таким странным образом, что меня, как будто, никто и не спрашивает.
— Это хорошо, — на удивление, мягко ответил рыжебородый.
— Почему? — недоумевая, спросил Андерсон.
— Говорят, так со всеми Смотрителями было. Они просто шли и делали своё дело. Как сложился разговор с Уэллингтоном?
— Мне показалось неплохо, — на автомате ответил архитектор, всё ещё не до конца осознав предыдущие слова ирландца. — Меня приняли на испытательный срок. И похоже, он уже пошёл. Завтра мы с Оллфордами и Хамахоной отправимся чинить Маяк.
— Помощь нужна? — не дав возможности договорить, перебил Аодхан.
— Откровенно говоря, за этим я и пришёл, — в неловкости поджал губы Джон. — Я не совсем понял, но есть какая-то тяжеленая лампа, которую необходимо снять, а рук не хватает.
— Линза Френеля, — пояснил Уилан. — Она нереально огромная и весит со слона. Ну так, и во сколько выдвигаемся?
А вот тут-то Британец понял, что совершенно не владеет данной информацией. По инерции он потянулся в карман за мобильником, но быстро осознал, что облажался дважды.
— Ты что, не спросил во сколько стартуем? — расхохотался рыжебородый на немое молчание Андерсона.
— Я как-то не подумал, — в конец растерявшись, расстроился архитектор.
— Ещё небось хотел позвонить, уточнить? — пуще прежнего заржал конём, ничего не упускающий из виду ирландский нацист.
— Чёрт возьми, Уилан! — взорвался Джон. — Сложно привыкнуть к таким глобальным переменам с пол оборота!
— Тихо, тихо! — попытался успокоить собственный смех, а заодно и вскипевшего Британца Аодхан. — Мне ли не знать? Я и сам долго свыкался. Особенно, по началу. Это пройдёт.
Следом за первой, Андерсон подкурил вторую сигарету, выдыхая дым носом:
— Ну и что делать? Как теперь узнать время?
— Да никак. Расслабься. Я приеду к восьми. Ноунфорд «совами» не отличается. Дела тут привыкли делать с рассветом. Подхвачу тебя, а остальные, если не встанут к тому времени, догонят по дороге. Оставишь им каляку-маляку.
— Чего? — вытаращил жемчужные глаза архитектор.
— Записку напишешь, — злобно пояснил Уилан.
— Ладно, — согласился, тяжело вздыхая, Джон.
— Брауна брать?
— Мальчишку? — зачем-то уточнил Британец. — Он же мелкий совсем.
— Мелкий мелкому рознь. Юдард вполне мог бы пригодиться. Там столько ртути разлилось, что полдня будем собирать.
— Не стоит, — слегка нахмурился Андерсон. — Ртуть ведь далеко не безобидное вещество. Не нужно подвергать его здоровье опасности. Да и тем более лишняя морока — ещё и за парнем ехать.
— Куда ехать-то? — хохотнул ирландец. — Пацан после смерти родителей живёт у меня. Я — его законный опекун.
— Это что, шутка такая? — изумился архитектор. — Не нашлось более адекватных опекунов?
— А чё не так-то? — испепеляюще посмотрел зеленоглазый.
— Мы оба знаем, что не так, — набирал обороты смелости в общении с Аодханом Джон. Он уже давно заметил, что с ирландцем нужно разговаривать на его языке. Почтительное уважение в адрес взрывного бунтаря скорее злило рыжебородого, чем смягчало и без того вспыльчивую натуру.
— Ай, — махнул лапой Аодхан. — Не так-то много на Острове обеспеченных жителей, готовых кормить дополнительный рот, знаешь ли. Когда случилась трагедия, каждый, конечно, вызвался помогать. Но швырять мальчишку из семьи в семью раз в месяц — дело не хитрое. Уэллингтон обязался платить за него пособие до совершеннолетия, но Браун — птица гордая. Отказался и устроился работать на завод. А у пацана-то такие мозги! Он, наверно, знает больше нас с тобой вместе взятых! Из-за работы стал мало уделять времени учёбе. А мне так жалко стало, что погрязнет он в этих морских водорослях… Короче, я предложил ему сделку. Работай, говорю, на полставки, коли гордый такой, и перебирайся ко мне. Я буду платить за еду и одежду, а заодно и оплачу заочное обучение, но каждая копейка — под отчёт. Ну а как получишь образование и начнёшь зарабатывать — вернёшь всё с процентами. Вот так и порешили.
Но потом оказалось, что «дядька с улицы» не имеет права оплачивать учёбу студенту, и пришлось оформить настоящую опеку. Юдард упираться не стал, а мне и на руку. Чуть что, могу ткнуть его носом в бумажку, коль начнёт выделываться. Он парень-то хороший, но эти подростковые закидоны… нет-нет, да лезут наружу.
— Так вот почему ты вспылил на «Гарпуне», — догадался англичанин. — Это в тебе отцовские чувства проснулись?
— Не знаю уж, отцовские или нет. Но, я за него несу ответственность и полномочий этих с себя складывать не собираюсь.
— А знаешь, мне ещё не приходилось встречать настолько противоречивых личностей, как ты, — улыбнулся Британец. — И как ты уживаешься сам с собой?
— Да отлично уживаюсь! — растянул оскал ирландец. — Ты тоже не особо отличаешься единодушием. Такой с виду весь городской, утончённый житель, а чуть что, так в ледяную воду готов сигануть, да далеко не детской работёнкой заняться.
Вот так, обменявшись «любезностями», они замолчали, предоставив друг другу несколько минут тишины. Внедорожник выехал за городскую черту и, свернув на объездную, пошёл плавно и размеренно. За окнами было совсем темно, но сегодня Андерсон насмотрелся сполна на впечатляющие виды островных берегов, и ему было приятно просто слушать убаюкивающий гул автомобильного мотора и ощущать себя крохотной частичкой, пусть ещё не до конца, но уже отчасти принадлежавшей этой необычной крупинке во вселенной под названием остров Холхолм.
— Ну так, ты расскажешь мне эту историю, из-за которой чуть не убил? — наконец нарушил молчание архитектор.
— Всё не угомонишься? — хохотнул рыжебородый.
— Ты обещал.
— Ну ладно. Слушай, — сжалился Уилан. — Однажды главный шотландский выдумщик и озорник по имени Фингол Броуди, решил прогуляться по округе. Это сейчас в тех землях процветает прекрасный город Леруик, а в прошлом там стояло обычное шотландское поселенное — крошечная, смердящая рыбой, промысловая деревня. Грязь и эта вонь так достали Фингола, что тот искал спасение в создании мифов и легенд. Точнее, он-то всем говорил, что пишет чистую правду! Ведь он всё видел собственными глазами, и не верить ему оснований не было — доверчивые шотландцы, что с них взять? Так вот, выйдя за пределы деревни, Фингол потопал к самому берегу, чтобы понаблюдать за ленивыми тюленьими тушками и осушить бутылочку местной бормотухи. Картина, что открылась впечатлительному рыбаку, повергла его в шок: один из тюленей кувыркался в припадке по всему берегу, а в его боку зияла огромная дыра, из которой ошметками вываливалось содержимое. В тот день был прилив, дул сильный ветер и вода была неспокойна, поэтому спустя пару минут огромные волны смыли раненого бедолагу и унесли его в морскую пучину на корм рыбам.
Фингол, конечно же, захотел поделиться увиденным с местными чуваками и рванул в паб, где некисло так накидался сверху, в ожидании достаточного количества зрителей. Когда в пабе не осталось свободных мест, пьяный в сопли Фин мгновенно превратился в искусного оратора и выложил историю на одном дыхании. Благодаря бормотухе, она, неожиданно, окрасилась в яркие цвета и приобрела весьма пикантный характер:
На часах, которых еще не изобрели, было одиннадцать утра, и Броуди после утренней зарядки и рыбного фреша решил прогуляться по берегу. Нет, нет! Он был трезв, как стекло, да и вообще не пил уже год! Поэтому, все, что он увидел, было самой чистой в Шотландии правдой! Так вот, шёл он по берегу и увидел окровавленного тюленя, в чьём жирном боку постепенно разрасталась огромная дыра. Поначалу, он решил, что бедняга поранился о камни или получил рану в бою с другим животным, но, как оказалось, — глубоко ошибался. Спустя мгновение шкура тюленя стала расходиться, а из брюха наружу выполз совершенно голый человек — неземной красоты парень с улыбкой на лице. Он встал на ноги и принялся омываться в морской воде. Фин такого зрелища никогда не видел и просто замер на месте, матерясь про себя и подмачивая штанцы. И этот морской красавец его увидел! Он резко повернулся и направился в сторону шотландца, весело размахивая своим корнишоном и улыбаясь во весь рот. Убежать Броуди не мог — ноги онемели, а тело не слушалось. Так и стоял он, пока незнакомец не предстал перед ним во всей красе. Морской житель рассказал, что он — представитель древнего народа Шелки, что живет в морях и океанах, питается рыбкой и никого не обижает. Еще он добавил, что не прочь пару раз в год зажечь с местными девчонками, пусть только уронят в море семь слезинок и тогда, со следующим приливом, он вернется, и все будет тип-топ. Закончив свой рассказ, парень двинулся обратно, ведь весь берег уже был занят его братьями и сестрами, которые весело смеялись и танцевали, поражая своей красотой, грациозностью и наготой. А спустя час, народ Шелки снова оделся в шкуры и уже в виде тюленей скрылся в воде.
Конечно же, это была чистейшая правда! Фин же не врун какой-то! Примерно так и родилась легенда о древнем морском народе, который якобы живет в воде и выходит на сушу в виде тюленей.
— Какая прекрасная история, Уилан, — стараясь подавить смех, засопел носом Британец.
— И почему мне кажется, что из уст юного Брауна она прозвучала бы куда романтичней?
— Вот именно по этой самой причине столь неоперившимся птенцам рассказывать подобные сказочки взрослым мужикам запрещено, — вновь взвился рыжебородый.
— Взрослым мужикам с нестандартной ориентацией, ты хотел сказать?
— Завали! — гавкнул бунтарь.
— Сделай одолжение? — хохотнул Джон. — Не рассказывай её больше никому. В твоём изложении она звучит максимально не волшебно.
— Сам попросил, — немного расслабился ирландец, подкуривая очередную самокрутку.
— И что же получается? Прогуливаясь по пляжу и повстречав незнакомца, всегда приходится гадать, Шелки он или нет?
— По легенде, эти добродушные создания снимают шкуры и устраивают себе праздник на берегу лишь во время прилива или отлива. Обернувшись людьми, Шелки танцуют, поют и шутят, а иногда даже стремятся познакомиться с людьми. Данному народу приписывается неземная красота и грация, ну а рассказики с их участием частенько переваливают за возрастную категорию 18+.
Сухопутные мужики то и дело крадут девушек Шелки, прячут их шкуру и строят с ними семейную жизнь. Девочка-Шелки — всегда прилежная домохозяйка и верная жена. Однако она постоянно хочет сбежать и ищет свою спрятанную тюленью шкурку. Если та будет обнаружена, хозяйка непременно сбежит в воду. Ну а парни-Шелки, напротив, ищут встречи с земными дамами. Для вызова морских мачо, необходимо уронить в море семь слезинок — тогда и жди гостя. Но аквамены обычно забегают всего на одну ночь, а потом сваливают навсегда. Потюленил и бросил, как говорится… И никаких тебе кошмаров, сотен напуганных крестьян и прочего непотребства. Только красота, танцы и любоф. Беспредел в сказаниях о Шелки, связан лишь с людьми, да и кто б сомневался! Ведь только люди вечно стремились снять шкуру с тюленей в поисках прекрасной дамы внутри, ну или просто, забавы ради, устраивали охоту на этих безобидных существ. Шелки же, кроме танцев и любви, еще занимались спасением оказавшихся в беде людей и все, кто попадал в передрягу вдали от берега, могли надеяться на помощь с их стороны. Позже этих мифических животных стали считать падшими ангелами, ведь с приходом христианства нужно было срочно переписать весь бестиарий, а шотландцы всю безобидную нечисть отнесли к падшим ангелам. Мол, для ада они слишком хороши, а в раю — накосячили.
Спустя некоторое время, Джон разглядел знакомые очертания в пейзаже и решил уточнить:
— Мы что, едем к южному берегу?
— Ты же говорил, что на видовой не бывал!
— Не бывал, но по объездной уже ездил.
— Так видовая и находится на объездной, — пояснил Уилан. — Перед перевалом.
— Вот оно что? Значит мы всё-таки проезжали мимо, когда Джеймс забирал нас с пристани. Это с неё открывается вид на город сверху?
— А говоришь, не бывал, — надулся Аодхан.
— Я очень хотел, чтобы мы там притормозили, но было темно, и разглядеть ничего не удалось.
— Ладно уж, как-нибудь свожу тебя сюда в светлое время суток, — заключил рыжебородый. — Сегодня тоже мало что удастся увидеть.
— А откуда ты так много знаешь о доме Смотрителя? — задал давно интересующий его вопрос молодой архитектор.
— Ну, вообще я часто там бываю. Северное побережье — моё любимое место. Я не повёз тебя туда лишь потому, что ты ещё успеешь на него насмотреться, — ухмыльнулся Уилан.
— Бывает, пока в пути, дорогу сильно занесёт, а возвращаться обратно по темноте, да в пургу — не самая безопасная затея. А, не дай Бог, ледяной дождь застигнет. Такие явления тут не частые гости, но впечатления от поездки могут подпортить основательно. Вот и остаёшься погостить в домике. А ещё, там собрана неплохая коллекция книг. Нет ничего лучше, чем под треск огня, почитать хорошую историю в тепле.
Изо рта чуть было не вырвалось: «Да ты всё же романтик!», но Джон вовремя успел себя сдержать и миновал участь быть выброшенным из машины на мороз.
Внедорожник припарковался на естественном уступе, и Аодхан потушил фары. Вид на вечерний город не оставил бы равнодушным никого. Отсюда, с высоты скалистых гигантов, как нельзя кстати можно было ощутить всю ничтожность человеческого бытия в сравнении с величием и масштабами Планеты. Именно в это место стоило свозить всех самых самоуверенных болванов, считающих себя центром Вселенной, и, возможно, тогда хотя бы часть из них могла задуматься, как мимолётно их появление на этой земле; насколько крохотными они в действительности являются, и как отчаянно стоит ценить каждую дарованную тебе в жизни минуту.
— Думаю, мне тоже пора взяться за книги, — улыбнулся Британец. — Когда перед глазами открываются такие красоты, я не могу найти слов, чтобы их описать. Максимум, на что я способен — это «Боже, какое невероятное зрелище!», или «С ума сойти, какое безумие!»
— А может слова тут вовсе и не нужны? — поддержал Аодхан. — Вполне достаточно просто смотреть. И чувствовать.
И они чувствовали. Чувствовали в тишине, но не в одиночестве. Порой, таких друзей Андерсону очень не доставало. Спенсер, наверно, был единственным, с кем можно было вместе помолчать, но их встречи были столь редки и малочисленны, что не давали в полной мере насладиться подобными моментами. Хотелось говорить, рассказывать и спрашивать, чтобы успеть обсудить всё, что упустили за время жизни порознь, а «на помолчать» оставались лишь крохи.
Джон не переставал удивляться, как первое, далеко не радужное впечатление о Уилане, в столь краткий миг приняло совершенно иную сторону. Грубость и вздорность характера, конечно же, никуда не делись, но молодому архитектору с каждым сказанным словом и с каждым проделанным жестом, открывалось всё больше и больше положительных качеств ирландца, доказывающих, что внешние проявления агрессивности не всегда должны идти под руку с истинным внутренним миром человека.
На обратном пути Аодхан показал Джону расположение своего дома. Вопреки устоям Острова, он не проживал в том же здании, где и работал из-за позднего закрытия заведения в выходные и праздничные дни. Оказалось, рыжебородому ирландцу тоже иногда требовалось побыть в тишине и уютных стенах собственного жилища без сопровождения громкой музыки и галдежа завсегдатаев «Левиафана». Двухэтажный дом Уилана, расположенный в двух кварталах на юг от центральной площади, они миновали вскользь, прямиком направившись к пабу.
— Как тебе живётся у Оллфордов? — поинтересовался Аодхан.
— Сложно пока сказать, я лишь переночевал одну ночь, — честно ответил Британец. — Утром мы уехали на встречу с Уэллингтоном, а потом сразу отправились расчищать дорогу к Башне. На обратном пути заскочили отужинать, и я поехал к тебе. Но, я всё равно чувствую себя некомфортно — не люблю стеснять людей. Особенно, когда в доме не предусмотрено отдельной спальни. Бен как-то сказал, что в городе можно арендовать машину. Сможешь помочь в этом деле?
— Да не вопрос, — согласился ирландец.
— Возможно, при наличии транспорта, я мог бы перебраться в дом Смотрителя и в любую минуту поехать в город, ни от кого не завися.
— И будешь куковать там на печи? — хохотнул Уилан.
— Может, мне как раз не помешает покуковать чуток? Я откровенно устал от городской суеты.
— Ты же в Ноунфорде! Какая тут суета?
— Да я не про Ноунфорд, — не зная, как подобрать слов, сказал Андерсон. — Я, в целом. О внутреннем состоянии.
— Слушай, Англия, — притормозил Аодхан у дверей бара. — Я, конечно, не Мать Тереза, но приютить тебя на время смогу.
— А как же: «Если ты рассчитываешь, что Англия поселится в моём доме, старик, то глубоко заблуждаешься»? — процитировал архитектор пламенную речь ирландца на борту «Гарпуна».
— А ты злопамятный, — сощурил глаза в хитрые щелки рыжебородый. — Короче! В доме есть свободная спальня, душ и все дела. Возможно, не будь я и сам приезжим, не предложил бы. Но я знаю каково это — кардинальные перемены, выпадающие на долю каждого чужестранца здесь.
— Да не такие уж они и кардинальные, — соврал Джон.
— Заткнись и слушай, — гавкнул нацист. — Если ты, конечно, хочешь сбежать отсюда, вымотавшись через месяц каждодневными поездками от Маяка в город и обратно, бесконечной расчисткой снега под буксующей машиной, тасканием тяжеленых вёдер с водой и постоянным поддержанием огня в камине, то — пожалуйста. Можешь смело хоть прям щас ехать в дом Смотрителя и пытаться там пол ночи затеплить отсыревшие дрова. Кстати, если не получится, дом вряд ли убережёт тебя от пневмонии… Но, если существует хотя бы маленькая вероятность, что твоё щуплое тельце пожелает остаться на Острове, тогда я готов дать тебе совет и с удовольствием помогу с его реализацией. Ну так как, Англия? Что выбираешь?
— Совет, — отозвался Британец, сбитый с толку очередными нападками со стороны Уилана.
— Он прост, — уже спокойней заговорил Аодхан. — Не форсируй! Дай мозгам привыкнуть к ситуации. Не нужно бросаться в омут с головой — хрена с два вылезешь потом. От мирских вещей избавляйся постепенно. Ты, вон, за мобильником до сих пор в карман тянешься, а насколько я понял, уже по меньшей мере несколько дней осведомлён, что связи тут нет. Что уж говорить об отсутствии возможности принять душ и, тем более, о бесконечных подъёмах среди ночи для проверки огня в печи? А если уснёшь не вовремя? А если керосин траванёт? Или газ, не дай Бог? Что тогда, Англия? Сначала хорошенько освойся, а я помогу. Все мы поможем. Тут никто тебя в загривок не гонит. Переспи с этой мыслью, а завтра поговорим.
— Ладно, — чувствуя себя отруганным строгим родителем, подавленно пробубнил под нос Андерсон и вышел из машины, пересаживаясь в пикап.
Когда он подъехал к дому Оллфордов, уличный огонёк ещё подпрыгивал в колбе. Джон заглянул в дом, но оказалось, что семья уже разошлась по комнатам, и свет в обеих спальнях отсутствовал. Постель для гостя была приготовлена. Оставалось только раздеться и провалиться в глубокий сон, предвкушая предстоящее знакомство с каменным Циклопом. Британец принял горячий душ, приготовил одежду к завтрашнему дню и, когда уже был готов вжаться лопатками в спинку дивана, спохватился, понимая, что оставил лампу за дверью зажжённой. Учитывая, что все постояльцы давно спали, свет её был оставлен специально для него, как своеобразный знак, свидетельствующий, что в этом доме его всё ещё ждут.
Андерсон вышел на улицу в домашних брюках и майке, ёжась на морозе, прикрутил фитиль и, думал было уже вернуться обратно, но на секунду замешкавшись, осторожно принюхался, проверяя, не травит ли горючее.
Да. Уилан был прав. Несомненно, в этом Новом Мире молодой архитектор был сравни новорожденному ребёнку, и форсировать события сейчас означало бы неминуемый провал потом.
***
Яркая вспышка света ударила в окно, постепенно сходя на нет, и Джон инстинктивно залез с головой под одеяло, пряча потревоженные заревом глаза. Для рассвета было не время, и в голове промелькнуло, что должно быть за окном проехал автомобиль, осветив улицу, а за одно и обычно чуткого до любого шороха и лучика Андерсона.
Пролежав так с какое-то время, Британцу откровенно перестало хватать воздуха под массивным пуховым одеялом и он, высунув нос «на улицу», вновь настроился окунуться в страну грёз. Да вот только бросив взгляд на высящееся над диваном окно, удивился тому, что виновник его пробуждения так и не потушил злополучных фар, по всей видимости, припарковавшись у соседнего дома.
Склочным архитектор никогда не был, да и не в его положении сейчас было ссориться с «соседями», потому, снова спрятавшись в импровизированный домик, Джон решил попытать удачу во второй раз и вернуть ускользающий сон. Но, организм решил иначе. Душно было невыносимо, кислород в мгновение ока сменился выдыхаемым собственными лёгкими углекислым газом, и уже не на шутку взвинченный Андерсон безмолвно готовил речь, что вскоре планировал высказать, если только «надменный, не уважающий соседей, урод не потушит дурацкие фары своей дурацкой машины».
Британец сосчитал до пятидесяти, прибавил к ним ещё тридцать, и на этом его терпение лопнуло. Больше всего в подобных ситуациях архитектор ненавидел сборы. Потому что, если от докучающих мыслей ещё можно было бы сбежать и понадеяться на скорое возвращение Королевы Маб, то после того, как будут проведены все процедуры по надеванию майки, свитера, брюк, носков, ботинок и куртки, сон, с вероятностью в двести процентов, растворится в небытии, а всё, что останется — только дожидаться рассвета, да весь последующий день ощущать себя выпотрошенным на изнанку. Но свет, заполнивший практически всю комнату, всё-таки сделал своё дело, и Джон, стараясь держать в узде расшалившуюся злобу, размеренно оделся и направился на дискуссию с нарушителем порядка.
Каково же было его удивление, когда Британец распахнул дверь и понял, что никакого автомобиля, кроме оллфордского пикапа, по близости и рядом не стояло. А показавшееся до невозможности ярким спросонья свечение, было ни чем иным, как пламенем фитиля в подвешенной у порога колбе. Огонёк весело подскакивал в лампе, всем своим видом заявляя, что вовсе не хотел никого будить, а просто тихонечко вот тут плясал свой оранжевый танец — всего-то и делов.
Андерсон прикрутил подачу топлива, хмыкнув себе под нос и списав зажженный огонь на баловство местных ребятишек: кто знает, может в умиротворённом Ноунфорде ночные прогулки для них не были под запретом? Тем более, ночь стояла спокойная, и пусть мороз и пощипывал щёки, с неба падали мелкие снежинки, мягко ложась на плечи — чем не повод отпроситься у родителей на ночное рандеву?
Архитектор решил покурить, раз уж уснуть не дали. Запалив сигарету, он уселся прямо на ступени при входе, осматривая соседские дома. Все они мирно спали, окутанные тишиной и собственными грёзами. Какие сновидения они смотрели?
«Непременно, самые добрые», — думал Джон.
«Других на Холхолме, наверно, и не бывает?»
Британец прикрыл глаза, слушая едва уловимый шум океана вдалеке. Как же непередаваемо это было! Как будто, он был единственным существующим организмом на всём земном шаре, и весь мир принадлежал ему одному. Только вот свойственная человеческой натуре привычка во всём находить плохое, мгновенно опечалила молодого архитектора — не с кем было разделить эти удивительные ощущения.
Андерсон вынырнул из забытья и уставился себе под ноги. Потушил истлевшую сигарету в снегу и зачем-то нарисовал ею на белом покрывале Башню. Думал об одиночестве. Должно быть, оно и свело с ума несчастного мистера Бакера, потерявшего жену. А ведь Элфи, со слов старика, был далеко не слабохарактерным. Что же, в таком случае, сделает должность Смотрителя маяка с ним самим — городским жителем, не приспособленным к островным тяготам? Тоска его стала глубже, а тихое отчаяние почти осязаемым, и Джон, хорошо себя знающий, решил поскорее вернуться в постель, чтобы не дать надвигающейся буре разыграться пуще прежнего.
Англичанин поднялся с холодных ступенек, оттряхнул налипший на ткань джинсов и куртки снег, и, бросив взгляд на пустую улицу, застыл в недоумении и откровенном шоке: подвесные фонарики у входов в каждый дом горели яркими огоньками. Все до единого. Архитектор посмотрел на погашенный фитиль в колбе Оллфордов и в панике отпрянул от входной двери на три фута, когда прямо на его глазах, лампа вспыхнула красноватым пламенем. Дыхание спёрло, и всё, что смог сделать Джон — это нелепо хлопнуть ресницами, уставившись на самовоспламенившийся светильник.
Чудеса на этом, как можно было бы подумать, не закончились. Потрепыхавшись с минуту-другую, «светлячки» разом оторвались от своих ножек-фитилей и взмыли под самые «потолки» камер, а потом и вовсе, просочившись сквозь стёкла, зависли над своими колбами. Ошарашенный Британец врос в землю, словно увидевший парня-Шелки пьяный Фингол из города Леруик.
Крохотными искорками, переливаясь из красного в жёлтый, а порой и практически в белёсый, светлячки медленно поползли навстречу к затрясшемуся от страха всеми прожилками Андерсону, окружая с тыла и с фронта. И бежать бы со всех ног, да только нижних конечностей архитектор уже не чувствовал. И закрыть бы глаза, да они лишь распахнулись шире, а огоньки приближались всё ближе и ближе. Джон попробовал проморгаться, и через какое время понял, что чем ближе подбирались к нему искрящиеся огни, тем меньших размеров становились. Вот уже и на фоне сыпавших с неба снежинок, стало трудно различить, где из них что: то ли снег слишком яркий, то ли светлячки почти потухли. И когда наваждение, казалось, почти отступило, а страх притупился, произошло нечто невероятное: всё вокруг замершего Британца завертелось, будто смерч; всё перемешивалось и неслось с такой небывалой скоростью, что вот-вот закружилась бы голова. А потом, в один миг, замерло, превратившись во что-то совершенно невообразимое. Огоньки, слившись в одну единую массу, «выросли» прямо перед окаменевшим архитектором, просматриваемые насквозь, но при этом сохраняющие форму — человеческую форму! А падающие снежинки, касаясь этого удивительного существа, отскакивали вверх, превращаясь в крошечные капельки воды, возвращающиеся обратно к своим истокам. Прямо в самое небо.
Страха больше не было, как и не было ощущения одиночества. Только необычайное спокойствие и совершенная, истинная красота — такая, что от увиденного даже сжалось в груди.
Существо шелохнулось и как будто приподняло руку (утверждать этого Джон не решился бы, ведь всё оно переливалось и сверкало) и, поднеся ту ближе, едва уловимо коснулось солнечного сплетения Британца. Что произошло в это мгновение, Андерсон даже не успел понять. В него словно ворвалась тысяча солнечных лучей, просачиваясь в каждую пору, в каждый капиллярный сосуд, в самый отдалённый уголок его тела. Но это ощущение архитектор узнал бы, даже пребывая в беспамятстве — то самое ощущение, что излечило его от простуды на туристическом «Попутчике»!
Когда золотые потоки заполнили весь организм, Джон поднёс ладонь ближе к глазам. Упавшая снежинка стукнулась о кожу, тут же превратившись в прозрачную каплю, и та, оторвавшись, поползла вверх. За ней в небо взмывали и другие снежинки-капельки, касающиеся теперь их обоих — и фантастического существа и вполне себе земного Андерсона.
Архитектор, без возможности оторваться от невероятного зрелища, поймал в поле зрения одну из них и долго следил, пока та не превратилась в микроскопическую точку, а потом и вовсе не исчезла на фоне заснеженного неба. А опустив взгляд, Британец обнаружил себя стоящим посреди улицы в полном одиночестве, и распахнул глаза.
«Так вот, значит, какие сны видит Ноунфорд», — подумал Джон и улыбнулся растворяющемуся сновидению, засыпая снова.
***
— Подъём, спящая красавица!
Андерсон подхватился с дивана, почувствовав смачный пинок по лежбищу. Рыжебородый нацист нависал над кроватью во весь свой двухметровый рост и щедро скалил белоснежные зубы. На лице его не было и следа утреннего сна, а отросший ирокез стоял торчком, словно весенняя трава, тянущаяся к солнечным лучам.
— Сколько времени? — заныл архитектор, отлично припоминая, что ставил будильник в телефоне на 7:30 утра, — теперь злополучный смартфон выполнял исключительно эту функцию, — и он явно ещё не звонил.
— Время вершить серьёзные дела, — сорвав одеяло с вмиг скукожившегося тела, бросил рыжебородый.
И пока Джон пытался нашарить рукой сложенную на спинке дивана одежду, нацист схватил с приклеенных к холодильнику листков для заметок жёлтую бумажку, старательно выводя на той письмена найденным на столе карандашом.
— Ну же, Англия, двигай булками! — поторапливал Уилан. — Двигай, двигай, двигай!
— Ты по утрам всегда такой…
— Активный? — задорно отозвался Аодхан.
— Я хотел сказать «говнюк», но пусть будет «активный», ладно.
— Шуруй умываться и помалкивай. Жду на улице, — отрапортовал ирландец.
— Что, даже кофе не дашь выпить?
— В машину, Англия! — рявкнул рыжебородый и скрылся за дверью.
«Вот он — главный недостаток не запертых дверей!» — выругался про себя Британец, но послушно отправился умываться, натягивая лапопейсу на ходу.
Перед выходом, Андерсон заглянул в оставленную на столе записку, где серым по жёлтому было сказано:
«Уехали на маяк. Кто последний, тот — табуированное словцо. Англия»
Архитектор скомкал бумажку в кулаке и сунул в карман аляски, дав жизнь новому посланию:
«Уехали на маяк с Уиланом. Будем ждать вас там. Джон»
Рассветом даже не пахло. Тихонько притворив за собой дверь, архитектор столкнулся с ещё одним представителем адских «жаворонков», опустившим стекло на заднем сидении и приветствовавшего его с небывалой жизнерадостностью:
— Доброе утро, мистер Андерсон!
— Доброе утро, мистер Браун, — максимально вежливо выдавил Джон.
Аодхан курил у машины, и Британец присоединился к нему.
— Кофе, — махнул ирокезом нацист в сторону стоящего на капоте стакана.
— О, как любезно с твоей стороны, — прошипел Андерсон, но отказываться не стал. — Чего так рано?
— Нам не спалось, — откровенно издеваясь, сверкнул акульей пастью рыжебородый.
— Чудно, — недовольно пробубнил архитектор. — Ещё и мальчишку с собой приволок…
— Он мне угрожал, — скорчил невинное лицо ирландец.
— Чем это, интересно? Мультиками?
— Своими подростковыми гормонами, — выплюнул Уилан, сбивая уголёк сигареты ногтем и отправляя затухший бычок в карман.
— А запах от куртки после этого тебя не смущает? — обратил внимание на странный жест Джон.
— А тебя — дефицит мусорок? — только и отозвался Аодхан.
И правда. Англичанин даже не придал значения такой, казалось бы, мелочи, как неимение городских урн. Но после упоминания оных, воображение его мгновенно нарисовало центральную площадь, чистые и ухоженные переулки, и абсолютное отсутствие ёмкостей для отходов.
— Но… Почему их нет? — изумился Британец.
— Чайки и ветер.
— Чайки и ветер?
— Ча-йки и ве-тер, — по слогам повторил Уилан. — Разносят всё дерьмо по улицам. Но, так как в морских городах существует поверье, что чаек обижать нельзя, решили бороться с ними таким вот образом — мусор в карман, и пошёл.
И ведь метод, на удивление, работал. Конечно, во многом это зависело от особого менталитета самих островитян, да и в целом современных шотландцев нельзя было назвать грязнулями, но, как ни странно, отсутствие урн в Ноунфорде сделало город самым чистым поселением из всех, что архитектор когда-либо видел.
— А чего ещё нет на Холхолме?
— Хватит мне зубы заговаривать. В путь! — скомандовал ирландец.
Юный Браун не умолкал всю дорогу. Этот кладезь знаний трещал о поперечных скалистых уступах на дне ледниковых долин, о невероятной трансформации трогов во фьорды, об образовании озёр и речных отложений, сформировавшихся в бассейнах отступивших ледников и, конечно же, о самом красивом фьорде Острова — Западном, множество «ветвей» которого появились в результате затопления морем тектонических впадин.
Андерсон был не способен уловить и половины информации, поступающей в его слуховой аппарат. Частично, от того, что все эти энциклопедические знания били фонтаном, словно читаемые с листа, — научная терминология никогда не была его коньком; а от части, потому что в шесть тридцать утра всё, что в принципе мог воспринимать головной мозг Джона — это сладкие грёзы в постели, а лучше и вовсе без них — просто крепкий, здоровый сон. Точка.
Стакан с кофе опустел спустя десять минут, а эффекта с него было, как с козла молока. Оставалось только взбодриться очередной дозой никотина, но и тут Британец потерпел поражение.
— При Брауне в машине не курим, — грозно сказал ирландец. — Ты знаешь, как пагубно сказывается табачный дым на лёгких некурящих? Пассивные курильщики вдыхают больше вредных веществ, чем можно было бы представить.
— Что-то я не заметил, чтобы ты пёкся об этом на борту «Гарпуна», — съязвил архитектор, вспоминая протабаченный трюм рыболовецкой посудины.
— «Гарпун» вне моей юрисдикции. А вот на борту этой малышки… — похлопал ладонью по рулю Уилан.
— Я понял-понял, — впервые за утро улыбнулся Джон. — При Брауне не курим.
— Да я не против, — пискнул на заднем сидении Юдард, и тут же был повержен вылетевшими молниями из глаз рыжебородого.
— Тебе определённо идёт роль отца, — нарочито отозвался Андерсон в адрес ирландца.
К восьми чёрный внедорожник Уилана приблизился к домику Смотрителя. Архитектор бросил взгляд на зелёный циферблат приборной панели, и нацист не преминул язвительно среагировать:
— Ну вот видишь — восемь! Как и обещал.
Британец лишь злобно зыркнул в ответ.
Сначала Андерсону показалось, что Уилан решил подшутить над ним и привёз к какой-то другой лачуге, очень похожей на смотровой дом, но, выбравшись из машины, остолбенел в очередной раз: Циклоп восседал на своём прежнем месте, да только между Башней и жилищем не осталось и намёка на сушу. Каменной косы как не бывало! Той самой косы, что так усердно расчищал от снега вчерашним днём Хамахона. Лишь взбитые в пену волны, подбирающиеся почти под самый порог домика, да настолько мрачная вода, словно недалеко в окрестностях потерпел крушение танкер с нефтью. Клубящиеся свинцовые тучи над Маяком радости пейзажу не прибавляли.
— Что за чертовщина?.. — ошарашено протянул Джон.
— Может, у него тоже гормоны? — предположил ирландец, косо посмотрев на Брауна.
Мальчишка в момент надулся, а Андерсон, впечатлённый увиденным, только и смог выдавить на автопилоте:
— Что ещё за гормоны?
— Да расслабься, Англия! — хлопнул по плечу нацист, подталкивая потерянного архитектора к дому. — Прилив и небольшой шторм. Ничего особенного.
— Но, вчера мы думали, что будет отлив! Хамахона видел успевшую затвердеть кромку льда повыше ватерлинии. Значит, вода сходила.
— Ну, это ж было вчера, — хохотнул Уилан. — А сегодня Он решил вот так. Твой «Дружок» частенько подобные фокусы выкидывает. Идём в дом.
Британец поплёлся к хижине, а Уилан и Браун, прихватив кое-какое добро из машины, нагнали спустя несколько минут. Начинался рассвет, но тяжёлые тучи, нависшие над всем северным побережьем, пророчили сумрачный и непогожий день.
— Итак, — командирским тоном начал ирландец. — Я развожу огонь, Англия готовит завтрак, а ты, Юдард, — тряпку в зубы и по периметру. И начни с ламп за порогом, сегодня они нам пригодятся.
Мальчишка беспрекословно повиновался лже-отцу, бросившись зажигать светильники в комнате. А когда света в доме стало достаточно, полез в закрома искать что-нибудь, чем можно было бы очистить закопчённые колбы снаружи. Андерсону же перспектива готовки пришлась не к душе, о чём он тут же уведомил рыжебородого нациста:
— Жену себе нашёл? Из меня кашеварка не ахти.
— Правда? Ну так, давай махнёмся? — чересчур спокойно отозвался Аодхан. — С тебя печь, с меня завтрак.
— Хорошо, — недоверчиво посмотрел в изумрудные глаза архитектор. Уж больно покладистым выглядел ирландский нацист.
Джон, памятуя о поленнице, отправился в «сарай». Выудил восемь поленьев средних размеров, посчитав, что их должно быть вполне достаточно, и, стряхнув, как смог, въевшийся в кривую кору снег, вернулся в дом. Ирландец уже вовсю орудовал лопаткой над сковородой, а дом наполнился запахами жареной сёмги. Но несмотря на шкварчащий на плите завтрак, в хижине стоял жуткий холод. Такой, что даже пар шёл ртом.
Британец расчистил кочергой вчерашние угли и, мысленно обратившись к высшим силам, попытался представить, как же на самом деле правильно разжигать огонь. В воображении вмиг яркой вспышкой появился нелепый детский рисунок, из тех, где два бревна лежат крест-накрест, а сверху полыхают языки пламени. Андерсон отогнал глупые мысли, тряхнув головой, но сколько бы он не старался, силясь найти на задворках сознания хоть что-то похожее на нормальную инструкцию к применению, кроме глупого детского рисунка с деревянными «костями», ничего не шло в голову.
— Какие-то проблемы, Англия? — ехидной гиеной оскалился Уилан.
— Нет. Проблем нет, — соврал архитектор.
— Это хорошо, — пуще прежнего оголил кромку белоснежных зубов нацист. — А то, знаешь, мы тут минут через десять окоченеем, если ты не разведёшь огонь.
В этот момент в дом со снятой колбой в руках вернулся красноносый Юдард, в надежде отогреть обветренные на морозе руки, но улыбка с его вечно сияющего лица испарилась в мгновении ока. В попытке помочь чужеземцу, Браун сделал было шаг в его сторону, но короткий жест ирландца в секунду пресёк все благие порывы юного матроса. Оставалось только туже затянуть шарф и, умостившись на кровати, дрожащими пальцами очищать маслянистый налёт. Аодхан тем временем уже довёл до готовности ароматную рыбу и ушёл на речку сполоснуть чайник, да набрать свежей воды.
Бессмысленные потуги англичанина привели только к тому, что он стал умащивать поленья домиком, чувствуя, что на этот раз всё делает правильно. По крайней мере, ему так казалось.
Отсыревшие и покрытые снегом брёвна никак не желали держать форму. Один за другим, тяжёлые куски изрубленного дерева соскальзывали, круша остальную конструкцию. И когда Джону всё же удалось сладить с деревянной пирамидой, оставался только один вопрос — чем же затеплить эту несносную башню?
Уилан поставил котелок на огонь и, скрестив руки на груди, насмешливо наблюдал за бездарным недотёпой, ещё вчера грезившим перебраться в смотровой дом на постоянное жительство.
— Разжигаем мы, кстати, книгами, — не выдержав, «подсказал» рыжебородый, уже с трудом сдерживая откровенно рвущийся наружу смех. — Их вон сколько!
Британец громко вздохнул и, примирившись с поражением, так и остался сидеть на коленях у дремлющего камина, безмолвно опустив руки.
— Ну что, теперь ты готов к своему первому уроку? — сжалившись, смягчил тон ирландец.
— Готов, — понуро отозвался Андерсон.
— Есть какие-то догадки?
— Я взял не те дрова? — предположил архитектор.
— Ты взял не ту задачу, Англия! — сурово отрезал Аодхан. — Всегда бери ту, что уже делал неоднократно. И в первую очередь оттачивай мастерство в ней.
— Но я и правда плохо готовлю, — повесил нос Джон.
— А топить печь ты вообще не умеешь! Лучше поесть невкусной еды, приготовленной неумелым поваром, чем замёрзнуть насмерть из-за гордыни одного единственного человека. Ведь согласись, не удайся твоя стряпня — мы всё равно остались бы живы. И сыты, как не крути. А вкус — дело десятое. Что же касается дров, ты и правда взял не те, только это не самое главное. А самое главное осталось за пределами дома. Идём.
Англичанин поднялся на ноги и вышел на улицу, следуя за широкой спиной нациста.
— Открывай капот, — скомандовал Уилан. — Нужно достать аккумулятор, пока он совсем не сдох.
Такого Британец не ожидал вовсе. Они скинули клеммы, извлекли коробку аккумулятора из пазов и вернулись в дом, где несчастный Браун уже откровенно стучал не попадающими зуб на зуб челюстями.
— Так вот, Англия! Урок номер раз — с января по март всегда забирай аккумулятор в дом, если планируешь пробыть на месте больше двух часов. Если же остановка ожидается не долгой — не глуши мотор. Это понятно?
— Понятно.
— Хорошо. Урок номер два ты, надеюсь, уже усвоил — делай то, что умеешь и не мешай делать другим то, что умеют они.
— Ладно, — отозвался расстроенный Андерсон. — Но как же я, в таком случае, научусь?
— Наблюдай, — заговорщически распахнул изумрудные глазищи нацист и, уже откровенно начав переживать за приёмного сына, приказал Юдарду налить себе чая, раз уж завтрак придётся разогревать повторно.
— Итак, дрова. На кой чёрт ты попёрся за сырыми дровами? Даже ребёнок бы понял, что супа с них не сваришь… Вот здесь, за печью, всегда есть достаточное количество подсохших, — полез за металлическую конструкцию Аодхан и извлёк несколько хороших сухих поленьев. — Если видишь, что подходят к концу, тогда неси новые, на просушку. Ясно?
— Да, — кивнул архитектор.
— Едем дальше. Берёшь топор, полено и вот тут, на колоде, дробишь его в щепы — помельче и покрупнее.
Ирландец передавать бразды правления холодным оружием неумелому ученику не рискнул и измельчил кусок деревяшки в считанные минуты самостоятельно.
— Я думал это что-то вроде табурета, — честно признался ни разу не державший в руках топора Джон, посматривая на пень у печи и уже сам начиная перетаптываться с ноги на ногу от сковавшего пальцы на ногах холода.
Рыжебородый хмыкнул носом, представляя, насколько плачевно всё могло бы обернуться, возьми чужеземец да согласись вчера поехать на ночлег в дом Смотрителя один, но промолчал, продолжив свои наставления:
— Три-четыре полена колешь примерно пополам. Парочку — на три части. И вот готов твой суповой набор. Ну а дальше, остаётся только закинуть ингредиенты в суп согласно рецепту, и тут, как минимум, важно соблюсти нужную последовательность. С башней из брёвен ты почти угадал, но такие гиппопотамы, а тем более только что выбравшиеся из воды, никогда в жизни не загорелись бы. Мелочь у тебя сыграет роль лучины — из неё строится основа. Щепки побольше — вторым слоем. Они дадут огню разойтись и согреют более толстый, третий слой, ну а дальше твой рот заменит кузнечные меха и подарит огню жизнь.
Всё это рыжебородый проговаривал, сооружая деревянную пирамиду, и спустя пять минут в камине заплясали те самые оранжево-красные языки пламени, что красовались на рисованной картинке в воображении Британца.
— Про Шелки не слыхал. Костёр разводить не умеешь. Не удивительно, что ты… — на секунду запнулся нацист, вспомнив о присутствии непосвящённого Брауна, -… играешь за другую команду.
— А это-то здесь причём? — растерянно улыбнулся молодой архитектор.
— Ну, сразу видно — родители мало уделяли внимания, занимаясь разборками между собой, — заключил мистер Фрейд. — Отец даже в лес не водил.
— О да, — саркастически протянул Андерсон. — Именно потому, что отец не водил меня в лес, я вдруг взял и пошёл «по кривой дорожке». Я таким родился! С детства не видел разницы между одним и другим! — заявил Джон, намекая на отличие полов.
— Так значит, ты не совсем… падший? — рассмеялся Уилан.
— Совсем, — отрезал Британец. — Просто я не сразу это понял благодаря всемирным общественным устоям, твердящим на каждом шагу о том, что «хорошо», а что «плохо» по их мнению.
— О чём вы, мистер Андерсон? — вклинился заинтересовавшийся непонятной для себя темой Юдард.
— Да ни о чём, — гавкнул Аодхан, запечатывая разговор на семь замков. — Давайте есть.
Ирландец подогрел остывшую рыбу, а заодно и показал Андерсону, как пользоваться баллонами с газом, подведёнными к одноконфорочной плите. Когда еду разложили по тарелкам, а молотый кофе залили крепким кипятком, в доме, наконец, потеплело, и каменное здание вновь наполнилось запахами горящих дров. Этот немного терпкий, пощипывающий нос аромат действовал на архитектора успокаивающе. Парни втроём умостились за письменным столом — отдельной обеденной зоны тут предусмотрено не было, а только небольшая рабочая поверхность, приютившая саму плиту и место для котелка.
Завтракали в тишине. За стенами хижины шумели, разбиваясь о скальные пороги, угрюмые воды Атлантического океана, а в щелях прохудившихся оконных проёмов посвистывал ветер, обещая уже к обеду нагнать с горизонта ещё больше тяжёлых туч. Но в эту самую минуту архитектора мало заботило приближение очередного шторма. В тёплой, почти домашней атмосфере старой лачужки утренняя трапеза стала для Джона настоящим испытанием. Было безмерно приятно вот так просто быть с кем-то, вслушиваясь в треск горящих поленьев и едва уловимый скрип вилок по алюминиевой поверхности посуды; вкушать весьма недурно приготовленную рыбу, пусть и немного костлявую, и даже перекидываться взглядом с ирландцем, в немом общении выказывая тому почести в умелой готовке. Но, вместе с тем, Британец неожиданно поймал себя на мысли, что думает о Маяке. И не просто думает, а уже полностью захвачен стремлением поскорее оказаться в Башне. Пугало его только одно — необходимость преодоления огромной дистанции по волнам не на шутку разбушевавшегося океана.
Когда тарелки опустели, англичанин, наконец, мог с полной уверенностью сказать, что ощущает себя человеком. Неспособные воспринимать окружающий мир мозги встали на место, сонливость ушла, а крепкий горячий кофе привёл в чувство окончательно пробудившийся организм. И потому, наглый упрёк ирландца касательно проштрафившегося повара и неумелого истопника, ничуть не обидел Андерсона, а даже наоборот, заставил молодого архитектора подхватить за всеми грязную посуду и отправиться мыть ту в ледяной речке в качестве извинений.
Пока архитектор пытался подступиться хоть и к мелководной, но притом весьма интенсивной в своём течении речушке, Уилан пыхтел за спиной самокруткой, на всякий случай страхуя неумелого городского жителя и в этом, казалось бы, не сложном предприятии. Когда с мытьём посуды было покончено, — надо сказать, весьма успешно, за исключением отмороженных рук, — рыжебородый бросил Британцу последнее на этот день наставление:
— Существует одно «золотое» правило, Англия, действующее не только на Холхолме, но и во всём мире — не нужно стесняться того, что ты можешь чего-то не знать. И уж тем более, никогда не стоит бояться попросить о помощи. Только нас с ранних лет, почему-то, приучают к обратному. У меня так в школе было. Ну, знаешь, я не про то, когда весь день пробездельничал и не выучил урок, а когда по новой теме в классе ведётся дискуссия, и кто-нибудь задаёт тебе вопрос, а ты начинаешь несусветную ересь нести, что сам потом удивляешься, как до такого додумался? Или, тем хуже, впадаешь в стопор, да не можешь и слова вымолвить. А ведь куда проще было бы сразу ответить: «Я не знаю» или «Над этим стоит поразмыслить», а ещё лучше — обратиться к более светлым умам, да переадресовать вопрос им. И дело с концом. Так вот, я это к чему? Не бойся спрашивать и просить о помощи. Тут за это двойку не влепят, а всегда с радостью протянут руку.
— Спасибо, Аодхан. Это ценный совет, — благодарно отозвался Джон и, заметив, что ирландцу эта речь далась с некоторым трудом (судя по всему, оттого, что пришлось вскрыть некоторые обстоятельства «прошлой» жизни), решил разрядить обстановку:
— У меня с вытиранием посуды плохо. Не поможешь?
— Я щас так тебе помогу! — изобразив на лице устрашающую гримасу, Уилан наклонился и, зачерпнув лапищей огромный шмат снега, принялся ловко лепить из того снежок, по меньшей мере, размером с баскетбольный мяч.
Британец только и успел, что дёрнуть в сторону дома, да в последний момент скрыться за деревянной дверью, в которую спустя долю секунды смачно врезалось орудие убийства, предназначенное для бедовой английской головы. И этот со всех сторон неравный бой, несомненно, получил бы дальнейшее развитие, если бы не раздавшийся вдалеке шум грейдерного мотора, моментально вернувший развеселившегося Андерсона на землю, да оповестивший о неотвратимости приближающейся встречи с одноглазым Циклопом.
