Видящий

— Джон, примерь-ка вот это, — старый Оллфорд протянул Британцу видавший виды чёрный тулуп, подбитый изнутри пожелтевшей от времени овчиной. — Не Кельвин Кляйн, конечно, зато самое сокровенное будет в тепле.       Санта громыхнул, а Андерсон, поблагодарив морского волка за заботу, скинул короткую аляску и, облачившись в ноунфордский стиль, тут же ощутил на себе разницу между городскими веяниями моды и островной практичностью. Ни о каких зеркалах в доме, естественно, не было и речи, и ирландская паскудь, этим вмиг воспользовавшись, невзначай шепнула архитектору, что тот в новом облачении похож на сутенёра. — Что б тебе пусто было, — язвительно бросил Джон, начиная изрядно прикипать к такой особенной манере общения между ними и к этой странной, необычной дружбе. — Смотри-ка — впору, — улыбнулся старик. — Я сразу смекнул, что вы с Джеймсом примерно одного роста. — Так это твоя? — удивился Британец, посмотрев на младшего Оллфорда. — Ещё в прошлом году намеревался избавиться от неё, да рука не поднялась, — ответил парень. — Думал: «А вдруг пригодиться?», и не прогадал. — Спасибо, — улыбнулся Андерсон, заметив лёгкую тревожность Джеймса. Видимо, болезнь давала о себе знать, а удалённость от родных стен только усиливала её воздействие.       Аутизм никогда не числился в личном списке архитектора заболеванием. Особенностью — да, вне сомнений, но не болезнью. Возможно от того, что по-настоящему страдающих от данного недуга людей ранее ему не приходилось встречать. И всё же, наблюдая за нервозными ужимками парня, Джон ума не мог приложить, насколько сильным духом, должно быть, был Джеймс — ежедневные усилия над собой, борьба с подступающей паникой, и при этом, со слов молодого Оллфорда, Маяк был тем местом, где он любил проводить время. Что же, в таком случае, происходило изо дня в день на лесопилке? О ней несчастный Джеймс за три дня знакомства не проронил ни слова. — Всегда рад, — коротко ответил мужчина и, замешкавшись, попятился спиной к выходу, исчезнув за дверью спустя секунду. — Джеймс… — не успел среагировать Британец. — Оставь его, — положил руку на плечо растерянному Андерсону Бен, а за младшим Оллфордом последовал грузный Хамахона. — Я чем-то обидел его? — недоумевая, поджал губы архитектор. — Ну что ты, — спокойно отозвался морской волк. — Всё в порядке. Особенные люди требуют особенного отношения к происходящему. Именно к происходящему, не к ним. Чем меньше ты будешь обращать внимание на подобные проявления, тем проще ему будет бороться с самим собой. — Но, Паора ведь… — Да, маориец пошёл, но не утешать его, а просто быть рядом. Они давно дружат, и Хамахона знает подход к моему сыну. — И всё же, отчего-то кажется, что всему виной я, — грустно отозвался Джон. — Некоторым людям свойственно тянуть одеяло на себя, — подмигнул старик. — Не будь из их числа.       И правда. Неожиданно Британец осознал, что сам посадил себя на этот «трон». С чего бы, вдруг, ему ощущать вину за то, что Бен отдал тулуп сына, который тот, на минуточку, и не носил вовсе? Может это чувство вызвано ничем иным, как желанием дополнительного внимания к себе? А если действительно так? Если сознание таким образом попыталось превознести его над всеми остальными? Ведь эгоцентризм человека не обязательно должен проявляться в качестве приумножения достоинств — принижения собственного Я вполне достаточно. — Не буду, — уверенно ответил Андерсон. — Не хочу. — Вот и отлично, мой дорогой друг! — встрепенулся старик, а Джон краем глаза заметил одобряющую улыбку рыжебородого нациста.       Почему архитектора заботило мнение Уилана — известно было одним небесам. Но каждый раз, запоздало ловя себя на мысли, что непременно ищет одобрения в глазах далеко не идеального ирландца, Андерсон не на шутку забеспокоился: «А не запал ли он часом на несносного придурка?». Вполне ведь мог. Ох, как мог бы. Широкий торс, сильные руки и мужественный взгляд, — те самые внешние проявления, что всегда так нравились Андерсону в мужчинах, — нашли отклик в безупречном образе рыжебородого бунтаря. Но с возрастом Британец стал замечать, что на деле представители подобной брутальности вызывают в нём симпатию лишь от того, что ему самому хотелось бы стать для кого-то той каменной стеной, за плечами которой любое нуждающееся в защите существо могло бы смело спрятаться и почувствовать себя в безопасности. Но, в таком случае, взяв подобные рассуждения в расчёт, разве можно было говорить о каком-то влечении? Или это просто-напросто желание походить на кумира? — Как будем действовать? — поинтересовался Аодхан. — Сначала перевезём всё необходимое для ремонта, — откликнулся морской волк. — А потом переправимся партиями. — Хорошо. — Джон? Хочешь познакомиться с Башней прежде, чем мы все примемся за работу? — Простите? — не понял архитектор, окунувшись в раздумья о грядущем бедствии, коль его предположения относительно симпатии к гетеросексуальному Уилану окажутся правдой. — Лодка слишком мала. Погрузим в неё генератор, чан, дрова, и места останется только для двоих. Хочешь быть первым? Осмотришься внутри, пока я отправлюсь за остальными…       Это было лучшее предложение из всех, что мог сделать ему Оллфорд! То, что нужно. С того самого момента, как в подсознании Британца затеплилась мысль о Маяке, Андерсон грезил осмотреть его в полном уединении. — Да. Я был бы очень признателен. — Только смотри под ноги. Особенно в здании самой Башни, — предупредил Уилан. — Ртуть. — Хорошо. Спасибо. — Заканчивай уже «спасибкать», — рявкнул Аодхан. — А что? Раздражает, когда благодарят? — ехидно бросил Джон, удивившись, что вообще отреагировал на, казалось бы, свойственную нацисту черту. — Девчачьи нежности твои раздражают! — пролаял рыжебородый. И если бы не ошалевший взгляд юного Брауна на их перепалку, Британца было бы не остановить. А вот старый Оллфорд, напротив, откровенно забавлялся разыгравшейся сценой, ретировавшись в кухонную зону, да бормоча рыбацкую песенку себе под нос. — Нет ничего девчачьего в банальном воспитании, — успокоившись, ответил Джон, и на этот раз сдался ирландец. — Идём лодку грузить, — не обошёлся без командирского приказа нацист.       В дверях они столкнулись с возвратившимися Джеймсом и Хамахоной. Британец постарался увести взгляд от младшего Оллфорда, но тут же понял, что это ничего не решит. — Джеймс, ты в порядке? — не в силах изменить себе, поинтересовался архитектор. — В полном, — слегка улыбнулся васильковыми озёрами мужчина. — Океан помогает. — Рад это слышать.       В крохотную деревянную плоскодонку, предварительно сняв ту с полозьев, загрузили всю необходимую утварь: строительный удлинитель, отнюдь не невесомый генератор и приличных размеров верёвку для его поднятия на каменистый уступ.       Пристани у Маяка сооружать не решились из-за непредсказуемых приливов. Вода здесь часто поднималась под самое подножие Башни и столь же неожиданно опускалась, оголяя морское дно. Обошлись лишь вмонтированной в землю металлической лестницей.       Лодку приходилось швартовать к чугунному кнехту, прикреплённому плитой прямо в основание скальной породы, а затем вытаскивать ту на берег, дабы избежать неминуемой гибели — каменные выступы и мощные волны могли уничтожить ветхую посудину, разбив в щепы за считанные минуты. — Вдвоём-то справитесь? — засомневался полинезиец, поглядывая на габаритный топливный прибор.       Андерсон попробовал самостоятельно расшатать генератор в лодке и, убедившись, что не так страшен чёрт, как его малюют, утвердительно кивнул. — Только, наверное, стоит сразу закрепить верёвку, чтобы не заниматься этим у подножья? — предположил архитектор.       Все переглянулись, а Бен гордо задрал нос: — Я же говорил! Вот вам и городской житель. — Нет? — не сообразив, что его только что похвалили, переспросил Джон. — Разве так не будет проще? — Будет, мой мальчик, — похлопал по спине старик. — Вяжем.       С морскими узлами у Британца было плохо от слова «совсем». За дело взялся Паора, а Андерсон тут же воспользовался данным поутру советом рыжебородого и наблюдал за движениями смуглых рук во все глаза. Конечно, запомнить он ничего не успел, но искренне восхитился сноровке беглых пальцев татуированного маорийца, в считанные минуты справившегося с двумя рыбацкими штыками. — Sweet as! — восхитился собственной работе Паора, а Андерсон про себя хохотнул. Это выражение новозеландцев всегда ассоциировалось у него с несколько иным словосочетанием. — Похоже, всё готово, господа! — с небывалым энтузиазмом сказал старик.       Лодку дружно передвинули ближе к воде. Толкавший позади архитектор уставился себе под ноги, не веруя глазам: там, где утрамбованная под завязку плоскодонка содрала брюхом вытоптанный снег, на свет показался песок — тёмный, как уголь. Джон снял перчатки и, зачерпнув в ладонь мёрзлую почву, разворошил ту пальцем, с нескрываемым интересом наблюдая за перламутровым блеском, словно раздробленных на тысячи песчинок чёрных жемчужин. — Почему у песка такой цвет? — изумлённо спросил у Уилана Британец, когда мужчина приблизился к нему. — Вулканический, потому что, — как ни в чём не бывало, ответил Аодхан. — Всё северное побережье покрыто им из-за непосредственной близости Тавиланайха, Дайланайха и Нава. А вот южный берег — золотой. — Как такое может быть? — На эту тему ведётся много споров, — вступил в дискуссию Бен. — По одной из версий, Холхолм миллиарды лет назад был един с Исландией, Фарерами и северо-западной частью Шотландии. А в момент раскола пошёл трещиной в непредсказуемом месте, тем самым захватив кусочек с каждой стороны. Оттого и наличие вулканов, и гигантских фьордов, и разноцветного песка. — А погоду он из какой части света позаимствовал? С Северного Полюса? — пошутил Андерсон. — Возможно, из-за специфики ландшафта тут образовался собственный климат, — пожал плечами старик. — И выяснить это не составило бы труда, будь это хоть кому-то на Острове действительно важно.       Право же. Жители Ноунфорда уже давно свыклись с суровыми морозами и ледяными ветрами Холхолма. Это было очевидно в бытовых мелочах: и в термальном отоплении, и в каждодневной обязанности автомобилистов зимой вынимать из машин аккумуляторы, и в особом стиле одежды — во всём. А уж причины непогоды вряд ли интересовали горожан. Да и какой смысл в сетовании на плохие условия, когда каждый здесь был рад тому, что имел?       Архитектору неожиданно захотелось увидеть летний Холхолм. «Должно быть, Он прекрасен в зелени и вересковом цветении…»       Но, стремительные волны, следующие одна за другой, быстро вернули его в реальность, когда морской волк указал Джону занять свободное место в носовой части лодки. К горлу резко подкатило, и Британец непроизвольно сглотнул, силясь спрятать от островитян своё беспокойство. А причин для оного, помимо водобоязни и, как минимум, пятибалльной градации волн по шкале Бофорта, было отнюдь не мало. Одно отсутствие спасательного жилета уже заставляло нервно подёргиваться глаз. Что же говорить о том, что сидеть Британцу пришлось спиной к Башне, тем самым пребывая в полном неведении о происходящем за плечами? А вдруг он пропустить большую волну и его накроет с головой? А, не дай Бог, смоет на дно к морскому чёрту? «Ведь таковой существует? Существует же?»       Андерсон крепко вцепился руками в деревянные борта судёнышка, старый Оллфорд умостился у подвесного мотора на корме и, вытолканная в воду силами оставшихся на берегу мужчин посудина потеряла устойчивость, сильно зашатавшись на волнах. Парню показалось это ощущение сродни пребыванию в самолёте, чьи шасси только что оторвались от земной тверди. Мотор надрывно зарычал, придав лодке ускорения, и в ту самую минуту молодой архитектор неожиданно для самого себя улыбнулся. «Сколько там той мили?», — думал он. «Всего — ничего. И ты ступишь на порог Башни, Джон!». — Эй, Англия?! — крикнул с берега рыжебородый, и молодой человек резко вздёрнулся в его сторону. — Держи гранату!       Ничего Британец не успел удержать, и плотный снежок смачно влепился прямо в лицо, осыпавшись холодной трухой за воротник тулупа. — Собака ты рыжая! — только и бросил в ответ Андерсон, пытаясь проморгаться и избавиться от остатков ещё не успевшего растаять снега на лице.       Колкие иголочки больно оцарапали роговицу и из глаз хлынули предательские слёзы. Старик, напротив, ухохатывался, а на берегу ирландская паскудь завыла койотом, в припляску отправившись отогреваться в дом. — Как вообще ему разрешили остаться на Острове?! Он же настоящее исчадье ада! — взревел архитектор.       Вполне очевидно, что вопрос этот был исключительно риторический, а несчастный Джон всё продолжал неудачные попытки остановить непроизвольно текущие слёзы, обмороженными руками смахивая те в воздух. — Смотри поосторожней с этим, дружок, — усмехнулся Оллфорд. — А то ещё уронишь семь слезинок в океан и придёт к тебе… — Ага, — язвительно отозвался Джон, не дав Бену договорить. — Мне сейчас как раз очень не хватает тюленьей девицы. Просто, сплю и вижу! — А причём тут девица? — пуще прежнего рассмеялся морской волк. — На слезы только парни-Шелки реагируют. — Акваменов тоже не надо, — останавливающим жестом пресёк разговор Британец. — Сыт по горло этими отношениями! — Тогда, заведи собаку, — подмигнул старик. — Лучшее лекарство от всех невзгод! Знаешь, что говорил о них индийский йогин Джагги Васудев? Собака — это любовь! — Собака — это любовь? — улыбнулся Андерсон, наигранно задрав брови вверх. — Да. Собака — это любовь!       Архитектор так и не понял, говорил ли Бен правду на счёт этого самого Джагги, или намекал на то, что пятью минутами ранее Джон обозвал рыжебородого бунтаря псом, но, уточнять не решился. Старый Оллфорд и так был слишком мягок и добр по отношению к нему — непутёвому, и Британцу вовсе не хотелось лишний раз пользоваться этой добротой, изливая на седую голову ещё и свои личные проблемы. Потому, он решил увести беседу, как показалось, в безопасное русло: — В моей семье всегда было много животных. Мама любила собак и кошек, и наша с сестрой жизнь никогда не была пуста. Ещё были попугаи, крысы. А однажды я притащил домой полоза. Кто-то из ребятни постарше продал мне детёныша за шоколадку. Он, правда, сдох через месяц. Мне так и не удалось научиться его кормить. Но, когда я вырос, то понял, что он просто был ещё слишком мал, чтобы питаться самостоятельно. А я был слишком мал, чтобы это осознать. Думаю, родители обрадовались, когда с малышом случилась трагедия. Это было единственное существо, чьё пребывание в доме не приветствовалось. — Главное — это понимание, что, будучи ребёнком, ты повёл себя безответственно. Взвалил слишком многое на крохотные плечи, не обратившись за помощью к старшим, и всё в конечном итоге обернулось плачевно. Причём, даже не для тебя. — Возможно, именно поэтому я больше и не решался заводить питомцев, — поджал губы Андерсон. — Вот даже сейчас: казалось бы, я только сумел достичь чего-то в жизни, наладил быт и быстро продвинулся по карьерной лестнице. Но и тут, как выяснилось, облажался. Добиться-то добился, да только совсем не тех высот, к коим стремился. И, если уж я до конца не могу разобраться в том, что нужно мне, то какое право я имею заводить животное и решать, что будет лучше для него? — А почему ты считаешь, что обязательно должен что-то решать? — нахмурив кустистые брови, поинтересовался Оллфорд. — Ни одно существо не вправе решать что-либо за другое. Ты можешь лишь направлять в правильное русло, опираясь на собственный опыт, или же попросить совета у сведущего человека, если этого опыта недостаточно. Но окончательное решение касательно того или иного действия со стороны другого живого существа не должно быть за тобой. — Мы всё ещё говорим о питомцах, Бен? — потерялся в диалоге архитектор, молниеносно вспомнив отношения с Маггидом. — А мы разве говорили о питомцах? — хохотнул старик. — Да, именно о них мы и говорили! — рассмеялся Джон. — По-вашему, мой несчастный полоз самостоятельно принял решение отказаться от фарша, потому что тот не бегал перед ним дрожащей мышкой? — И это тоже сыграло определённую роль в его смерти. Но, в этом случае, скорее ты не воспользовался своей возможностью подтолкнуть малыша в нужном направлении и, как я уже говорил, не поинтересовался мнением старших. Ну а если всё же предположить, что беседа наша была вовсе не о домашних животных, то существует одно правило — золотое правило четырёх «Н». Слышал о таком? — Правило четырёх «Н»? — «Никто Никому Ничего Не должен!». Всё, что происходит между двумя людьми — дело исключительно добровольное. И прими ты эту догму с самого зарождения отношений, жить станет многим проще. — Это касается любовных отношений? — уточнил Британец. — От чего же только любовных? Дружеских, родственных. Абсолютно любых. — То есть, Джеймс вам ничего не должен? Как сын, я имею в виду, — скептически покосился на старика Андерсон. — Не должен помогать вам по дому? Не должен готовить хаггис, когда вы возвращаетесь с Большой Земли? Не должен подносить стакан с водой, когда вы не можете подняться с постели? — Нет, не должен, дружок, — улыбнулся морской волк. — Если он захочет, он непременно это сделает, а если же нет — я не испытаю уныния по этому поводу и, уж тем более, не обвиню его в нежелании. Мой сын прекрасно это знает. И ты попробуй как-нибудь. Моментально ощутишь, насколько действенно это правило. Больше не останется причин злиться на остальных людей за то, что они чего-то там не сделали. Ведь, всё предельно просто — никто ничего никому не должен. — Это звучит, по меньшей мере, странно, — не желая обидеть старика, отозвался архитектор, сам склоняясь к совершенно иному мнению. Но, если уж морскому волку было удобно жить на таких условиях, кто он такой, чтобы опровергать их правильность? — Ты просто попробуй. Хуже-то не будет? — хохотнул Бен. — Ну а пока ты не встретил подходящую кандидатуру для подобных экспериментов, может быть, тебе будет интересно испытать себя в качестве швартовщика? — Что? — растерялся Джон, завертевшись по сторонам. И застыл, когда понял, что стоило только вытянуть руку и можно было бы почувствовать пальцами хлад и влагу скального уступа.       Белая Башня уходила высоко над головой в зловещие тучи, и Британец восторженно охнул. — С берега она казалась намного меньше. Сколько в ней этажей? — Семь. Восемь, — пожал плечами старик. — Сто восемнадцать футов, если быть точным. И двести тридцать шесть ступеней, если уж совсем откровенно. — С ума сойти, — на выдохе произнёс Андерсон, не в силах сдвинуться с места. — Будешь стоять, как истукан, и нас отнесёт в океан за считанные минуты, — вырвал парня из оцепенения морской волк. — Хватай веревку и полезай наверх. Зацепишь её за кнехт. Наверху есть лебёдки, спустишь конец цепи одной из них вниз, а я закреплю генератор.       Архитектор схватил швартовочную верёвку, накинул ту на плечо и взобрался по вертикальной лестнице. Времени осматриваться не было. Чугунное крепление находилось у обледеневших перил и, намотав на него канат, как смог, Джон тут же подумал, что стоило бы расспросить Оллфорда о правилах накладывания узлов на это, в общем-то, не хитрое швартовочное приспособление позже. Лодку к тому моменту уже развернуло носом к вздымающимся из воды скалам, и деревянный стан её, подгоняемый бурными волнами, начал насильственно биться об острые камни.       На уступе обнаружились два крана с талями. Парень выбрал ближайший к лодке, не сразу разобравшись в конструкции, и потянул за одну из цепей, пытаясь понять, какая из них тяговая. Цепной трос с карабином пошёл вниз. Старик, поймав крючкообразный замок, зафиксировал тот в заранее подготовленной маорийцем петле и, по команде морского волка Англичанин вытащил генератор, зависший над берлинской лазурью атлантических вод. «Чудно. И что дальше?», — растерянно подумал Джон. — Придержи наверху, — крикнул Бен. — Я сейчас поднимусь и помогу.       Топливный прибор раскачивался на ветру словно маятник, а почва под ногами оказалась такой глинистой и скользкой, что Британец не на шутку засомневался в успешном исходе этой затеи, когда ноги поползли навстречу лебёдочному крану. Благо, старик подоспел вовремя и, зафиксировав дисковый тормоз на тяговом колесе, подал знак, что можно расслабиться. Вручную они толкнули кран в противоположную сторону, придерживая генератор, и тот, наконец, завис над землёй. Опустить прибор на твёрдую поверхность не составило труда. — Ну вот, самое сложное позади, — подмигнул Оллфорд.       С остальным грузом они расправились быстро, но проведённых на уступе двадцати минут оказалось вполне достаточно, чтобы перестать чувствовать отмороженные пальцы. Волны хлестали в лицо, а ледяная вода, сливаясь в неистовом танце с сильнейшим ветром, обжигала кожу, будто выстреливающее из раскалённой сковороды масло.       Плоскодонку подняли наверх уже при помощи обеих талей, разместив над пропастью. И удовлетворённо оценив проделанную работу, двинулись к массивной деревянной двери, обещавшей архитектору то незабываемое знакомство, о котором он грезил уже более двух недель.       Как и следовало ожидать, никаких амбарных замков на дубовом маячном входе не висело — только кривой накидной крючок в петле, несущий чисто символическую функцию, ибо деревянный массив настолько плотно входил в проём, что требовалось немало усилий, дабы его открыть. У двери, как и у домика Смотрителя, по обе стороны висели керосиновые лампы, одну из которых Бен тут же затеплил, проверив наличие топлива в обеих. — Это наш своеобразный способ общения между Смотрителем и его помощником, — начал морской волк, — Если ты на Маяке — зажигаешь одну лампу. А коли хочешь, чтобы тебя забрали — обе. То же самое и в доме на берегу: если горит одна — значит, паромщик там. Если увидел, что теплится две — он отправился за тобой на Маяк.       Джон всмотрелся в сторону берега, но лачуга была так далеко, что разглядеть горит ли в лампе огонь, не представлялось возможным. — Но, как же понять, сколько ламп горит? И, горят ли вообще? — Внутри есть бинокль, — объяснил старик. — В комоде у входа. А ещё, на экстренный случай, там есть надувная спасательная лодка и сигнальный пистолет. Но, экстренный случай на то и экстренный — лишний раз лучше не покидать башню самостоятельно. Уяснил? — Вполне, — кивнул Британец, а про себя подумал, что и под страхом смерти не полез бы в надувную лодку посреди океана в одиночестве.       Под натиском Оллфордовых усилий, поддавшаяся дверь скрипнула ржавыми петлями, и старик в немом жесте предложил парню войти первым. Андерсон ступил внутрь, оказавшись в колодезном полумраке. В Башне пахло сырой землёй и мхом — немного горьковатым, но, одновременно, сладким ароматом с долей ненавязчивой кислинки. Эта горькая сладость показалась молодому архитектору весьма приятной. Возможно, от того, что он скорее ожидал почувствовать что-то сродни едкой плесени или затхлого смрада. И пусть запах Башни вряд ли можно было назвать домашним, он был каким-то особенным, уютным, несмотря на довольно низкую температуру в помещении.       Света, исходящего из трёх окон, расположенных на одной вертикальной параллели маячного туннеля, едва ли хватало. Да и за пределами каменного Циклопа из-за надвигающегося шторма было довольно пасмурно. Но, рассмотреть окружение всё-таки удалось.       Пустотелый корпус Башни уходил высоко вверх, а винтовая лестница, окаймлённая металлическими перилами, упиралась в вахтенную комнату под самой его крышей. «Двести тридцать шесть ступеней», — подумал Джон, отчаянно пытаясь разглядеть потолок. «Не так уж и много для тридцатипятилетнего…»       В круглом башенном холле Андерсон обнаружил четыре двери. Те, что располагались по левую и по правую руки (напротив друг дружки) уводили в пристроенные Смотрителем и паромщиком комнаты. Функционал оставшихся двух помещений Британцу был неизвестен. А с потолка, прямо в центре строения, свисали массивные цепи, концы которых завершались цельнолитыми гирями разного объёма. На вскидку, каждая из них весила не менее пяти сотен фунтов, а из основания одной такой болванки торчал далеко не привлекательный крюк. Архитектор позже узнал, что его необходимость была оправдана невозможностью иначе подцепить груз, а, следовательно, и запустить вставший механизм. Маяк работал по принципу часов-маятников. Пока цепь с грузом на конце плавно опускалась к основанию Башни, сложный шестерёнчатый механизм приводил в равномерное вращение поплавки, на которых крепилась и сама осветительная конструкция в куполе. Ну а ртуть, в которой эти самые поплавки плавали, исполняла роль подшипников. — На сколько хватает хода цепи? — сориентировавшись в системе завода Маяка, уточнил парень. — Ровно на три часа, — ответил старик. — К тому моменту, как механизм остановится, Смотритель должен быть наверху. — Груз опускается вручную? — Да. Цепляешь гирю за крюк и тянешь до самого основания Башни. — По ступеням? — на лице молодого архитектора вырисовалось полнейшее недоумение. — Ну… Можешь, конечно, сразу сигануть вниз, как заправский супергерой, да только, боюсь, ноги переломаешь! — усмехнулся морской волк. — Боже… — В зимнее время темнеет рано, а светает поздно. В сутки приходится проводить эти манипуляции не менее четырёх раз. Зато летом — всего два раза за ночь. Конечно, если туманы не одолевают. Мы с Элфи часто шутили, мол, лето — период каникул и отпусков. — Утешительно, — кивнул головой Андерсон. — Выходит, раз в три часа бежишь наверх, спускаешь грузило вниз и свободен?       Старик расхохотался, но оставил вопрос без ответа. Джон отдавал себе отчёт в том, что профессиональные обязанности вряд ли заканчивались незамысловатым перетягиванием цепей. Только ему и самому не хотелось преждевременно загружать мозги тяготами маячного дела, потому настаивать на предоставлении полной должностной инструкции не стал.       По какой причине островитяне не предприняли попыток перевода устаревшего принципа работы Маяка на более современный, хотя бы с использованием дизельных генераторов, для Джона оставалось загадкой. Конечно, речи о замене ртути на подшипники не шло. Подобные нововведения привели бы к полной реконструкции всего маячного механизма и, в таком случае, отсутствующее электричество вполне можно было бы восполнить радиоизотопными термоэлектрическими генераторами. А это, несомненно, пошло бы в разрез с этическими принципами экологической составляющей Холхолма. Срок службы подобных установок не превышал бы и двадцати лет, а вопрос утилизации опасных аккумуляторов для семьи Уэллингтонов обернулся бы крупными финансовыми вливаниями, что, судя по всему, и послужило реальным поводом сохранения «доисторического» метода функционирования Башни. Тут, наверно, стоило бы упомянуть и о далеко не безобидных ртутных испарениях, способных нанести непоправимый ущерб здоровью служащих на Путевой Звезде? Но, должно быть, не меньшую роль в маячном «застое» сыграло и скромное, консервативное воспитание Бакера и Оллфорда, не способных повлиять на ситуацию. Со слов самого Бена, ещё пятьдесят лет назад никто и помыслить не мог, что Циклоп вновь откроет своё Око, и когда мужчины ухватились за единственную возможность воплотить в реальность собственные детские мечты, вряд ли они задумывались о наследии, что оставят пришедшим им на смену Смотрителям. А ведь вполне очевидным оставался и тот факт, что без света Башни Холхолму, как пить дать, было бы обеспечено чрезмерное внимание со стороны правительства всей Великобритании, начни в его окрестных водах ежемесячно, из года в год, всплывать десятки неопознанных трупов. Изголодавшиеся по хорошим спецрепортажам СМИ тоже вряд ли обошли бы стороной столь лакомый кусок. И тогда, заполонившие Остров искатели новостей погорячее, да и просто нахальные туристы уничтожили бы прекрасный заповедный край, так отчаянно пытающийся сохранить независимость и спрятаться от посторонних глаз. Чем не повод наступить на горло нынешнему Управленцу и не стребовать с того должного отношения к Башне? Но, по-видимому, у морского волка и его компаньона были причины этого не делать. Банальное нежелание лезть на рожон, к примеру, тоже считается. Как бы там ни было, в сознании Андерсона вопросов только прибавлялось, в отличие от права их задавать. Другое дело, если бы он принял пост Смотрителя… — Нынешняя кухня слева, — раздался за спиной голос морского волка. — Когда-то это была моя комната.       Британец оторвал взгляд от массивных цепей и обернулся в сторону паромщика. — А справа — комната Смотрителя. После исчезновения Элфи я решил ничего в ней не трогать. Только тщетно старался отыскать вахтенный журнал, да так и не нашёл ничего. — Может ваш приятель вовсе и не вёл его? Было бы странным, если бы журнал мистера Бакера постигла та же участь, что и записи Фултон. — Хотел бы я сказать, что могло быть и так, да только видел его собственными глазами. — В таком случае, это весьма странное совпадение, не находите?       Бен коротко кивнул, ничего не ответив, затеплил стоящие на комоде у входа свечи и направился в кухню. — Пока не уберём всю ртуть, топить помещение опасно. Она может начать испаряться, — отворив дверь в соседнее помещение, откликнулся Оллфорд, а Андерсон остался стоять у комода, рассматривая сложенную на нём одежду. — Греться придётся только горячим чаем.       Старик громыхал посудой, что-то тихонько бормоча себе под нос, пока архитектор пытался рассмотреть содержимое на комоде. — Бен? — позвал Андерсон. — А зачем при входе вещи? Чтобы сразу переодеться, если сильно промок?       В проёме показалась седая взъерошенная голова с котелком в руках. — Я сначала тоже так думал, — отозвался Оллфорд. — Но потом оказалось, что Бакер оставляет её здесь исключительно из собственных предрассудков. — То есть? — недоуменно переспросил архитектор. — Он и сам толком никогда не мог объяснить, зачем они здесь, — почесал свалявшуюся бороду морской волк. — Только и твердил, что на комоде всегда должна быть чистая, сухая одежда. — А вы, что же? Не спрашивали? — Говорю же, он и сам не знал. Он начал делать это с самого вступления в должность Смотрителя, а в восемьдесят уже и вспомнить не мог, по какой нужде. Привычка — невероятная штука, дружок. Говорят, она вырабатывается ровно за двадцать один день. Делай что-то двадцать один день подряд в одно и тоже время и на двадцать второй сделаешь это автоматически. — Интересная гипотеза, — улыбнулся Джон, оставляя трухлявый комод за спиной, и направился в кухню к Оллфорду. — Коли будешь не против, хотелось бы сохранить эту традицию.       Парень вопросительно посмотрел на Бена. — С вещами, — уточнил тот. — О, конечно! — согласился англичанин. — Это не мне решать. — Здесь всё, как и в доме Смотрителя, — оставив последнюю фразу без внимания, пояснил старик. — Плита на газу от баллона, сухие дрова у камина. Воду привозим из города. Вот тут, под столом, всегда можно найти три-четыре наполненных бушеля. Разберёшься? — Нет проблем, — окинул взглядом небольшую комнатку Британец. — Удобства в главной части Башни. Соседняя с ними дверь — кладовая. А вот наличием ванны тут не похвастать. Её, увы, не предусмотрено. Мы с Элфи долго думали над этим вопросом, но разрешить задачку так и не удалось. Всё дело в воде: пресная — дефицит, а в солёной не помоешься. И хоть существует множество удобных приборов, способных опреснить воду, без электричества, увы, все они не годны. В конце концов мы согласились, что проще мыться в домике Смотрителя, чем затевать тут грандиозный ремонт. Да и средств у нас не много-то было. Это сейчас маячный фонд процветает, как результат долгих экономий и правильного распределения бюджета. А ещё двадцать лет назад мы о подобном состоянии и помыслить не могли. — Главное, чтобы было, где умыться, — поддержал Андерсон. — А если появится необходимость, можно, ведь, придумать что-то вроде подобного генератора, как привезённый сегодня, и запитать опреснитель к нему, верно? — Верно-то верно, но знаешь, как говорят: человек — существо быстро адаптируемое. Скорость привыкания к хорошему равна скорости адаптации к плохому. А если копнуть ещё глубже, то вполне можно осознать, что разница между этими, казалось бы, противоположными вещами не так и велика.       На плите засвистел оповещающей крышечкой чайник, и мужчины согрелись горячим напитком. После непродолжительных посиделок старый Оллфорд, дав наказ «чувствовать себя как дома», засобирался в путь за следующей партией команды.       Пока морской волк натягивал свои резиновые сапоги, внимание Джона привлекла выскобленная на внутренней стороне двери неровная надпись: «Cùm an doras fosgailte agus do bheul dùinte». — Что это за язык? — провёл пальцем по шероховатости букв Джон. — Гаэльский, — откликнулся старик. — Ходят слухи, что этому напутствию почти двести пятьдесят лет. Якобы, сама Ава Фултон выцарапала его на деревянном массиве. — Напутствие? Послание от одного Смотрителя другому? — Если верить слухам, — хохотнул Оллфорд. — Тут сказано: «Держи дверь открытой, а рот — закрытым». — И что нужно понять из этого наставления? — вопросительно посмотрел на Бена Британец. — Мы решили воспринимать его буквально, — улыбнулся морской волк. — Не вешать амбарного замка на дверь и не ставить засовов. Полотно и так открывается с натугой, и стойко пережило уже множество яростных бурь. — Ну а причём тут закрытый рот? — Похоже, Ава таким образом намекала на то, что, если уж и вешать замок на что-либо, так это на свой болтливый рот. Мол: «Не трепись по пустякам» и так далее. — Не закрывать двери и держать рот на замке?.. — как в тумане пробубнил себе под нос Андерсон. — Загадочное послание, не находите? — Я бы сказал — кто как воспринимает, — в очередной раз усмехнулся старый пират.       Архитектор помог Бену спустить лодку на воду и, вернувшись в Башню, плотно закрыл дверь, воспользовавшись силой давления бедра. Замерев, парень уставился на послание из прошлого. — Значит, держать язык за зубами, да? — произнёс он вслух. — И что же ты скрываешь?       Джон ещё раз осмотрел сложенные стопкой на комоде вещи: плотная хлопчатобумажная рубаха с немного растянутыми рукавами, теплые домашние штаны и скатанные в шарики шерстяные носки. На полу — напоминающие калоши ботинки.       В двух нижних ящиках комода Британец нашёл тот самый бинокль, о котором говорил старый Оллфорд и, по всей видимости, надувную лодку. Сложена она была аккуратно, потому расправлять полотно и разбираться в хитросплетениях резиновой шлюпки Андерсон не стал. Под брезентом обнаружилась и ракетница, а также несколько снарядов. Верхний ящик молодой архитектор открывать не решился. Уж больно красиво на его полотно набежал расплавленный со свечей воск, придав и так старинному предмету интерьера дополнительных нот ушедшей эпохи.       Оторвавшись от изучения комода, Джон развернулся лицом к свисающим с потолка цепям и произнёс в никуда: — Ну, здравствуй… надеюсь, друг?..       Британец прислушался, не понимая, чего ждёт. «Башня что? Должна пробасить в ответ? И почему именно пробасить? Может она женщина с мягким нежным голосом?.. Нет, Циклоп точно не женщина», — подумал парень. — Я с миром пришёл, — решил моментально выказать свои позиции англичанин. — Просто посмотреть. «Господи, я разговариваю с каменным зданием?!»       Хмыкнув, Андерсон направился к комнате бывшего Смотрителя. Эта дверь тоже поддалась с трудом. Похоже, вечная океаническая влага напитывала древесные поры от души. Полотно, захрустев, распахнулось, а вместе с ним безвольно распахнулся и рот архитектора.       В комнатке, такой же небольшой, как и нынешняя кухня, помимо необходимых для жизни кровати, письменного стола и камина, у стены напротив окна стояло чёрное лакированное фортепиано. Джон так и обомлел, коснувшись пальцами слегка искривившихся, напитавшихся влагой клавиш. Инструмент, конечно, оказался расстроенным. Кто знает, когда на нём играли в последний раз? Да и сам Британец уже позабыл свой крайний, сомневаясь, что смог бы однажды без препятствий сыграть хоть что-нибудь с листа. Но, одно только присутствие музыкального инструмента «в доме» заставило Андерсона улыбнуться.       Пальцы пробежались по пыльной и пошедшей трещинками крышке, и архитектор не преминул заглянуть внутрь. Струны, на первый взгляд, казались в порядке, как и молоточки. Дотронувшись до бархатных обивок, Джон удостоверился, что те сухие и не пошли плесенью. Лишь латунная фурнитура местами покрылась старческой патиной. — Ну что ж, похоже, о тебе неплохо заботились, — заключил он. — Осталось только выяснить, удастся ли в городе купить камертон? Хотя, я очень сомневаюсь в своих навыках настройщика.       Англичанин осторожно прикрыл крышку и отложил на потом мысли о возможной реанимации инструмента.       Подоконник был уставлен одноцветными белёсыми свечами, оплавившимися реками восковых слёз, а стены — увешаны книжными полками, разместившими невероятное количество книг, как и в доме Смотрителя маяка. Должно быть, профессия и правда подразумевала частое погружение в одиночество, спасение от которого можно было найти лишь на страницах выдуманных историй. Керосиновых ламп тут оказалось предостаточно и, затеплив несколько из них, парень впустил тёплых красок в холодную атмосферу жилища.       Он прошёлся ладонью по каменным стенам. Та, что жалась боком к Башне, была заметно теплее. Кровать предусмотрительно разместили под ней, но это не уберегло постельное бельё от сырости. А вот остальным трём сторонам явно не хватало утепления, и сквозь щели в оконной раме завывал штормовой ветер.       Шкафов в комнате не было, только несколько крючков на двери, да большой, массивный сундук в изголовье кровати. Приоткрыв его, Британец обнаружил стопку вещей, комплект постельного белья и несколько рамок с фотографиями довольно привлекательной женщины (вероятно, почившей супруги мистера Бакера), да пару отдельно лежащих карточек, на которых узнал совсем ещё молодого Бена в компании другого человека — по всей видимости, самого Элфи. В ящике стола тоже не нашлось ничего примечательного — письменные принадлежности, чистая бумага и большое количество спичечных коробков. Вот и весь скарб.       Оставив комнату Смотрителя, Британец огляделся в кухне. Судя по всему, в отличие от своего друга, Элфи предпочитал чаям кофейные напитки. Тут обнаружилось несколько турок разного размера, ручная кофемолка и сравнительно большой запас коричневого зерна. И, наверно, ничего удивительного в этом не было. Андерсон уже давно предполагал, что должность маячного надсмотрщика подразумевала частое бодрствование по ночам и крепкий сон после восхода солнца. И, возможно, его собственная тяга поспать подольше наконец-то могла бы стать оправданной. «Но только исключительно в том случае, если он окончательно тронется умом и решит остаться на Острове!»       Запасов различных консервов, от которых ломились полки и шкафы, могло бы хватить по меньшей мере на прокорм небольшой деревушки в голодный год. Из мебели — ничего нового: старенький обеденный стол с высокими табуретками, самодельные полки для продуктов и посуды, колода для рубки дров (хотя, к мебели её и сложно было отнести) и большой ящик с песком, судя по всему, на случай тушения пожара.       На одной из полок нашлась и аптечка. Срок годности большинства лекарств давно истёк, зато в избытке было различных перевязочных материалов: от эластичных бинтов до всякого формата лейкопластырей, да антисептических жидкостей.       В здании же самой Башни, прямо под нависшими цепями, архитектор обнаружил и погреб, которым так хвастался старик Оллфорд. Помещение, к слову, оказалось пустым. Видимо, после исчезновения Бакера, морской волк избавился от скоропортящихся продуктов в преддверии долгой поездки. Спустившись по деревянной лесенке в промозглое «логово» (никак иначе у парня не повернулся бы язык обозвать вырытую нору), Джон ощутил себя неловко в окружении давящих со всех сторон стен. Места там хватало лишь осторожно развернуться, не слезая при этом с лестницы, и взять/положить припасы. Причём, взять их, по всей видимости, предлагалось исключительно зубами, ибо руки были заняты, крепко хватаясь за скользкие перила неустойчивой конструкции, то и дело норовящей накрениться под тяжестью человеческого тела и припечатать виновника лбом о полки. Холод стоял невыносимый, и даже непрогретое здание Башни показалось Британцу райским уголком в сравнении с морозильником в этой дыре.       Выбравшись наружу и опустив деревянную крышку погреба, Андерсон осмотрел и два оставшихся на тот момент без внимания помещения, одним из которых оказалась довольно просторная уборная. По всей видимости, места тут оставили с избытком в надежде однажды всё-таки установить ванну и прибор для опреснения воды. В отличие от привычных прямоугольных или квадратных стандартов городских жилищ, в узкой, полукруглой комнате находиться было, по меньшей мере, непривычно, особенно в виду отсутствия в оной окон. Тут был всё тот же заполняемый вручную умывальник с резервуаром для воды, но в центре раковины, взамен подведённых труб, зияла дыра. Жидкость просто стекала в размещённое под ней ведро. Отхожее место и вовсе удивило молодого архитектора. Из-за отсутствия выгребной ямы, в полу было вырыто небольшое углубление, а в него помещён самый настоящий биотуалет со съёмными контейнерами химической жидкости. Не огромная кабина, к коей привыкли строительные бригады, работавшие с долгостроем, а весьма схожий внешне со своими фаянсовыми собратьями пластмассовый унитаз, разве что с отсутствием сифона и канализационной трубы снизу. Одним словом, ящик для сбора биологических отходов. Джон непроизвольно хохотнул, а спустя минуту искренне удивился пришедшей на ум мысли: «Я непременно приведу ванную комнату в порядок, как только подпишу трудовой договор с Уэллингтоном!»       За дверью по соседству находилась кладовая. Расположившаяся здесь утварь была выстроена вдоль дальней стены, так же идущей полукругом. Вообще, вытянутые странными колбасами комнаты, вызывали в Британце довольно противоречивые ощущения. Неприятными их сложно было назвать. Скорее, сбивающие с толку. Что-то похожее на растерянность, когда тебе, предположим, внушают, что дважды два — пять или красная дверь, на которую ты смотришь, на самом деле зелёная. И спустя полчаса заверений ты уже готов поставить под сомнение собственную адекватность и поверить в то, что действительно начинаешь различать травянистые оттенки на красной деревянной поверхности. Вот так и в этих помещениях: они, одновременно, и полукруглый коридор и комнаты. Весьма странные комнаты.       В кладовой царил удивительный порядок. Казалось бы, давно никому не нужная панцирная кровать, по-видимому, когда-то принадлежавшая Бену, была разобрана на части, но все они аккуратно облокотились о каменное основание Башни. Рядом лежал пакетик с шурупами и креплениями. Там же, у стены, разместился и матрас. «Бедолагу давно стоило просушить», — подумалось Джону. — «Не дай Бог, живность какая заведётся».       Ближе к выходу стояли громоздкие чаны и, откупорив один, англичанин почувствовал запах керосина. По неосторожности с такими запасами можно было бы устроить масштабное фееричное шоу и превратить даже каменного Циклопа в кучку пепла.       Не обнаружив ничего интересного и способного зацепить взгляд, Андерсон вышел из хранилища и, достав из ящика комода бинокль, вгляделся в сторону дома Смотрителя, настроив прибор. Лампа у входа по-прежнему горела в гордом одиночестве, а значит команда ещё оставалась на берегу. На всякий случай, парень отследил предполагаемый маршрут по воде, но лодки нигде не было видно. Шторм явно набирал обороты, затянув свинцовыми тучами всё вокруг. Даже три огненных брата (или сестры), пыхтящие на северном берегу, скрылись за его непроницаемым полотном.       От безделья архитектор почувствовал, как постепенно начинает замерзать, и тогда на ум пришла гениальная, как показалось, идея — заварить чашку бодрящего напитка и отправиться к вершине Башни. Уже на семидесятой ступени Джон чертыхался и проклинал себя за идиотскую затею, а ещё за то, что не додумался сходить перед подъёмом в туалет. Сердце колотилось в бешеном ритме, танцуя кофеиновую румбу, да и мочевой пузырь, по всей видимости, тоже наслаждался собственным танцем. На сто сорок восьмой ступени Британец скинул тулуп, оставив тот валяться прямо на каменных плитах. Там же он бросил и кружку. И в целом, высота была вполне небольшой, но ступени совершенно не соответствовали общепринятому ГОСТу в своих размерах, заставляя бесконечно жаться к стене и неестественно шагать, дабы сократить амплитуду поворота; баснословно вели голову этим своим винтовым подъёмом и дурили затуманенные головокружением мозги. А ещё, как выяснилось, камень в сочетании с морским воздухом и неудачным расположением Циклопа прямо посреди океана, оказался не таким уж и прочным материалом. Местами он осыпался прямо под ногами, раскалываясь и крошась на мелкие кусочки, и пусть перила служили весьма внушительным подспорьем, надежность их фиксации Джон тоже ставил под сомнение.       Оконца, встреченные на пути, давно требовали ремонта и банальной помывки. Рамы прохудились настолько, что, подставив ладонь, проникающий поток морозного воздуха можно было почувствовать даже сквозь перчатки. Подошедший вплотную штормовой фронт объял недвижимого Циклопа, с завидным остервенением пытаясь сбить Башню шквальным ветром в леденящие воды Атлантики. Но каменный морской страж и не думал подчиняться стихии, гордо взирая ослепшим глазом на разгневанный океан.       На двести двадцатой ступени Андерсон сдался и плюхнулся на задницу, тяжело дыша. Оставшиеся шестнадцать казались ему непреодолимым Эверестом. Парень зажмурился, когда в глазах заплясали чёрные мушки и, подперев голову руками, злобно процедил: — Я, между прочим, приехал помочь! И если уж Тебе так требуется Твой дурацкий «Глаз», мог бы и посодействовать, а не пытаться прикончить того, кто пришёл на выручку! — Дорогая?! — послышалось откуда-то снизу, и архитектор подпрыгнул от ужаса. — Я дома! — У-у-уилан, — зашипел англичанин, хватаясь за сердце. «И с каких пор я стал таким шугливым?!» — Я наверху! — крикнул Джон, заставляя себя подняться и изобразить на лице невозмутимость. Хотя, куда там было ирландскому нацисту разглядеть выражение его лица на высоте восьми этажей? — Уже бегу, милая! — пропел сладким голоском рыжебородый. — Скотина, — процедил сквозь зубы Британец и, собрав последние силы, преодолел оставшиеся ступени, заходя в вахтенную.       Комнатка оказалась совсем крохотной. Всё, что когда-то чудилось англичанину маленьким, не шло ни в какое сравнение в отношении габаритов этого круглого помещения. Мужчина с лёгкостью дотронулся пальцами до потолка, просто вытянув руку над головой.       Из утвари тут, как и повелось на Острове, ничего лишнего не оказалось — письменный стол со стулом, да необходимые инструменты для работы с механизмом, размещённым прямо в центре вахтенной. В комнате присутствовал и выход на открытую смотровую, а у его двери разместился ящик с песком чуть меньшего размера, чем кухонный. Было совершенно непонятно, где бесстрашная и сумасбродная Фултон могла здесь ночевать? Разве что, вместо кровати использовался обычный матрас?       Ртути на полу, действительно, было много. Вся она собралась в мелкие лужицы в нескольких местах, где-то каталась шариками, ища компании себе подобных. Но весь ужас произошедшего Андерсон осознал только, когда обнаружил посередине вахтового этажа дырку в полу размером с колесо грузовика! Цепи, выходящие из конструкции механизма, спускались сквозь неё до самого основания Башни, а, следовательно, если ртуть бежала и по ним, значит, должна была достичь первого этажа — как раз там, где с час назад он так преспокойненько открыл крышку погреба, вероятно, позволив опасному веществу проникнуть в «холодильник».       Уилан и Браун оказались в комнате за считанные минуты. — Ночнушку не теряла? — ирландец швырнул брошенный на пути тулуп прямо в лицо архитектора.       Андерсон даже не успел толком и с места сдвинуться, как эти двое уже принялись за работу. Быстро сориентировавшись, где можно ступать, а где — нет, Аодхан, как всегда, раздал поручения, а Юдард принялся осторожно счерпывать жидкий металл совочком в принесённый парнями чан. Такое же средство для сбора ртути досталось и архитектору вместе с платком, который тот повязал на лицо во избежание попадания токсичных паров в лёгкие. Поймать «мятежников» оказалось делом не простым. Основную сложность в этом процессе сыграла и та самая злосчастная дыра в полу. Пытаясь изловить уклоняющиеся шарики, Джон поделился с ирландцем своими опасениями на счёт проникновения вещества в недра погреба.       К тому моменту, когда спустя час парни закончили борьбу с разбегающимся химическим элементом в вахтенной, внизу уже отчётливо слышались голоса прибывших на подмогу оставшихся членов команды по реанимированию Циклопа. И Британец ни за что в жизни не пошёл бы обратно по собственной воле, предпочтя дождаться, пока все поднимутся наверх, если бы не сводящее скулы желание облегчить мочевой пузырь. А заодно, удалось и убедиться в беспочвенности опасений на счёт просочившейся в «логово» ртути. Уилан старательно изучил погреб при свете керосиновой лампы и заключил, что опасности нет. Парни заполнили полки небольшим количеством привезённой рыбы и на всякий случай обошли весь первый этаж в поисках утечки. Но судьба оказалась благосклонной, более не доставив неприятных сюрпризов.       Стрелки стареньких наручных часов Андерсона перевалили за полдень, когда мужчинам удалось доставить весь инструмент, включая и габаритный генератор в крохотную вахтенную. А архитектора всё не оставляло чувство, что он до сих пор так и не познакомился с Маяком. Нет, конечно же, он с ним познакомился! Ведь, вот уже несколько часов он находился в Башне, осматривая её содержимое, прикасался к мёрзлым стенам, ступал по осыпающимся ступеням и даже очистил пол от опасного вещества. И всё же, ощущение нехватки чего-то важного… нет, Главного! преследовало его. Словно в собранный пазл забыли положить одну единственную деталь, что оставляла образ картины незавершённым.       Старый Оллфорд распахнул балконную дверь и кивком головы подозвал Джона, предлагая выйти на смотровую площадку. Когда он ступил на металлический каркас, у него перехватило дыхание. Впереди, на сколько хватало взгляда, проживал свою бурлящую жизнь Атлантический океан, разбиваясь о волнорезы у подножия Циклопа. Вид этот был настолько необыкновенным, настолько завораживающим, что Британец не знал, куда деться от охвативших его тисков. Там, внутри Башни, он был словно заперт в сковывающей рутине человеческой жизни, а здесь, на высоте птичьего полёта, его объяли совершенно иные путы — сети неудержимого восторга и истинной свободы. — Что скажешь, дорогой друг? — мягко улыбнувшись, спросил морской волк. — Не жалеешь, что попал на Остров? — На Холхолме много прекрасных мест, — тихо отозвался Андерсон. — Но, даже если бы вид с Башни был единственным, ради чего вы пригласили меня сюда, я был бы тысячекратно не прав, отказавшись.       Бен похлопал молодого архитектора по спине и шепнул: — Сердце маяка уже видел? — Сердце? — Пойдём, — лукаво подмигнул старик.       На непослушных ногах ошалевший Джон последовал за стариком. Из вахтенной они вышли в другую дверь, ранее не примеченную Британцем, и поднялись уже совсем по узенькому коридору пролётом выше, попав в ещё более крошечную стеклянную комнату. Но Андерсону уже было совершенно наплевать и на размеры помещения, и на прозрачность стен, и даже на то, что находилось по периметру. Всё, на что он только мог смотреть, было огромное «хрустальное Сердце». — На нашем маяке стоит линза Френеля. По сути, это не просто набор стекол, а большой цилиндр, скомбинированный из множества шлифованных частей, приготовленных порознь. Десятигранный барабан из ступенчатых стёкол захватывает и направляет все лучи, выходящие из источника под углом в 45 — 75 градусов, — морской волк указал на расположенные внутри колбы фитили. — Такое освещение называется веерообразным, а длина луча составляет 22 мили. Почти все остальные лучи перехватываются рядом призматических колец. — Можно потрогать? — словно завороженный, попросил разрешения архитектор. — Конечно, можно! — расхохотался Бен. — Тебе ж её потом чистить и полировать! Осмотрись пока, а я за парнями. Пора и делом заняться.       Лампа была гигантских размеров и, если бы Британцу захотелось обхватить её руками, понадобилось бы, как минимум, нарастить в длину ещё две дополнительных руки, чтобы пальцы сомкнулись в замке. Джон долго не решался коснуться маячного Сердца, но заслышав приближающиеся снизу голоса, всё-таки тронул подушечками стеклянный цилиндр, ошеломлённо отскочив назад. — Бог ты мой! — неверующе посмотрел он на дрожащие пальцы, — Быть не может!       Андерсон мотнул головой, заглушая нарастающую в ушах беседу мужчин, поднимавшихся по лестнице, и уже уверенней прижал ладонь к линзам.       Из глаз брызнули слёзы. — Всё правда!       Тело наполнилось золотистым свечением, согревающим изнутри и заполняющим его по клеточкам. Равномерно распределяясь из солнечного сплетения, оно проникало дальше по организму, в каждый орган, в каждый закуток, в каждую артерию и вену. «Свечение из сновидений!», — только и смог поймать себя на мысли абсолютно растерянный Джон. — Уже лапает, ты смотри! — раздался надменный голос ирландского нациста за спиной.       Архитектор резко оторвал руку от цилиндра, мгновенно стирая мокрые дорожки на щеках. — Эй, Англия? — заглянул в глаза Уилан. — Никак привидение увидел? — Всё в порядке, — отмахнулся Джон, уводя взгляд. — Бен, я выйду на минуту, покурить?       Дозволения он так и не расслышал, вылетев из помещения, как ошпаренный, и понёсся в вахтенную. Пытаясь спрятаться от посторонних глаз и окунуться в никотиновую дурманящую пелену, Британец выскочил на балкон и, усевшись прямо на жестяной пол смотровой, в голос разрыдался. Благо, шторм уже свирепствовал во всю свою неугомонную силу, заглушая горькие стенания взрывами мощных волн и жутким воем северного ветра.       Постепенно успокоившись, Андерсон достал из кармана тулупа измятую пачку сигарет и, подкурив, глубоко затянулся. Он даже сам себе не мог ответить на вопрос, что же такое с ним произошло и почему он — взрослый, тридцатипятилетний мужчина, бесстыдно разревелся от… Разревелся от… От чего он разревелся? От того, что прикоснулся к стекляшкам? От того, что его странные сны воплотились в реальность? О нет! Нет, нет и ещё раз нет. Он разревелся от того, что ещё ни разу в жизни не испытывал таких тёплых и прекрасных чувств, как те, которыми его наполняло существо из сновидений и те, что только что, каких-то пять минут назад, ему подарила Башня! Он разревелся от того, что был вынужден вновь лишиться их. Лишиться ощущения чистой, искренней… любви? «Неужели, это была Любовь?» «Это была Любовь?» «Джон! Ты, кажется, надышался едких паров ртути…» — И долго ты собираешься тут прохлаждаться? — появился в дверях Уилан. — Или ждёшь, пока мы всю работу переделаем, а тебе останется лишь лавры собрать?       И пусть голос его звучал надменно и укорительно, а на лице не дрогнул ни один мускул, Британец готов был поклясться, что выглядела ирландская паскудь не на шутку обеспокоенно. — Извини, — подхватился с пола Андерсон. — И правда, засиделся.       Архитектор попробовал прорваться в вахтенную сквозь недвижимую оборону здоровенного бунтаря, но рыжебородый ухватил того за локоть и очень внимательно посмотрел в жемчужные глаза, безмолвно давая понять, что не пропустит без объяснения причин столь ненормального поведения. — Похоже, слишком много впечатлений на сегодня, — невнятно промямлил Джон. — Что взять с Городской Англии, да? — Темнит что-то Городская Англия, — злобно прорычал Аодхан, но пройти парню всё-таки дал. — Идём наверх? — наигранно улыбнулся архитектор. — У нас и тут дела есть. — Да? — Нужно вскрыть механизм и отсоединить металлическую конструкцию цилиндра, чтобы наверху была возможность снять линзу. А заодно, покажу тебе твою работу. — Мою работу? — не понял Андерсон. — Ну, то есть… работу Смотрителя маяка.       Уилан снял металлическую заглушку с корпуса механизма, и вся артериальная система Циклопа предстала перед глазами Джона. Под основанием линзы Френеля располагались поплавки, помещённые в ванну со ртутью. Трещина на корпусе чана была видна невооружённым глазом, как и самодельная заплатка, положенная Джеймсом несколькими неделями ранее. Британец так и не смог определить из какого материала она была сделана — скорее всего тут наложили кусок холодной сварки. К сожалению, трещину это не остановило, и она разрослась далеко за пределы наложенной повязки. Ниже, под чаном с опасным металлом, был размещён сам вращательный механизм, приходящий в движение за счёт висящих на валу цепей с грузом. — Думаю ты уже догадался, что обязанности Смотрителя не заканчиваются на подтягивании гирь раз в три часа. После этой не хитрой манипуляции, он должен обязательно вернуться сюда, в вахтенную, и смазать весь механизм маслом. Также необходимо отрегулировать высоту пламени, очистить нагар с фитилей, а их, как ты видишь, пять. И не забыть про отражатели. Ну, а напоследок, долить керосина, чтобы твоя работа не прошла впустую. — И сколько обычно всё это занимает времени? — решил уточнить Андерсон. — А ты что, куда-то торопишься? — заржал ирландец. — У тебя вся ночь в полном распоряжении. — Ой, как смешно, — ехидно отозвался архитектор. — Когда мы были на приёме у Уэллингтона, он обронил фразу, мол, ему не важно, сколько времени Смотритель проводит на Башне. Главное — чтобы всё исправно работало. Я сделал вывод, что тут не обязательно присутствовать постоянно… — Да ты от Доила ещё много глупостей услышишь, — криво усмехнулся Уилан. — Он же на Маяке ни разу за свою жизнь не был! Откуда ему-то знать, как тут всё устроено? — Ни разу не был на Маяке? — изумился Джон. — Но почему? — Боится его, как чёрта. Даже на открытие после столетнего простоя не приехал. — Ну и дела, — вытаращил глаза Британец. — В общем, работёнка вроде и не хитрая, но не из лёгких, — вернулся к разговору о должностных обязанностях рыжебородый. — Важно делать всё вовремя и правильно. А теперь, давай скрутим болты? Парни там заждались наверно.       Цилиндр был отсоединен от основной конструкции механизма, и мужчины вернулись на крышу, чтобы помочь остальным снять Сердце с пазов. Андерсон заметно нервничал, про себя обращаясь к Маяку в немой просьбе не одаривать его своим неземным свечением в момент снятия лампы. Кто знает, как он, мистер Городская Англия, не привыкший к столь странным и пугающим вещам, поведёт себя в самый ответственный момент. Не хотелось бы уронить драгоценную «хрустальную» оболочку и разбить ту на тысячи осколков.       Очень предусмотрительной оказалась и конструкция купола Башни, разместив в своей сердцевине очередной крюк. Видимо, маячные проектировщики, пусть даже трёхсотлетней давности, отлично знали своё дело и спланировали заранее систему водружения, а соответственно и снятия, крупногабаритных осветительных приборов. Подцепив верёвку за основание крюка и продев ту в специально отведённые крепления на линзе, Андерсон, Уилан и Хамахона плавно потянули ту на себя, а Джеймс с отцом страховали стеклянного гиганта в основании. Надо ли говорить, что лампа почти в пол центнера весом с трудом поддавалась трём сильным (ну ладно, двум сильным и одному нормальной силы) мужчинам, скрипя каждой стеклянной жаброй своего туловища? Юного Брауна, как самого немощного, отправили в вахтенную, контролировать механизм внизу, что, вполне обоснованно, вызвало у молодого человека бурю эмоционального негодования.       Когда Сердце, наконец, удалось извлечь из пазов, парни потихоньку приспустили веревку и без потерь поставили цилиндр на пол. Дело оставалось за малым — извлечь поплавки из жидкого металла и, слив тот в заранее подготовленный чан, заварить брешь в сосуде.       К трём часам по полудню все манипуляции были завершены. Перед окончательной сборкой механизма, компания договорилась сделать перерыв на обед и дружно спустилась в кухню. Теперь уже можно было затеплить и огонь в комнатах. Эту ношу взял на себя Джон, попросив Уилана проконтролировать его действия и помочь в случае неудачи. Ирландец одобрительно кивнул, даже не проронив язвительного словечка. Он только подёргивал рыжей бровью, если Британцу что-то давалось с трудом, и стоически кряхтел, почёсывая развалившийся ирокез.       Спустя каких-то полчаса мучений, усыпанный щепками пол, и в камине комнаты Смотрителя маяка разгорелся огонь. А по прошествии ещё двадцати минут, рыжие языки пламени вылизывали и выложенные каменной кладкой стены печи в кухне.       Британец ел последним, в гордом одиночестве.       За стенами Башни неистово грохотало. Когда команда поднялась на крышу, по ту сторону стеклянных створок купола уже сгустились мрачные сумерки, что совершенно не упрощало процесса водружения тяжёлого цилиндра на место. Зловеще покачивающаяся на верёвке стеклянная колба наотрез отказывалась входить в отведённые пазы, и парни поднимали её под самый купол, дабы замедлить амплитуду раскачивания, и предпринимали одну неудачную попытку за другой, вновь пытаясь совместить металлическое крепление со стеклянной ножкой. А вспотевшие ладони, тем временем, больно нарезал скрученный в тугой жгут материал троса, вскоре предвещая образование на коже глубоких ран. — Ну всё! Хватить хернёй страдать! — не выдержал Уилан. — Поднимаем последний раз и насаживаем эту детку как подобает!       Парни собрались, подтянулись и, преисполненные энтузиазма, загнали Сердце под самый потолок. Цилиндр застыл, а затем плавно пошёл вниз, предвещая успешную стыковку. И она непременно бы случилась, если бы не обезумевшая жирная чайка, влетевшая в этот момент в стеклянную раму маячной башни и не угодившая своей окровавленной тушей прямо в лицо ирландца. От неожиданности Уилан выпустил из рук скользкий трос, а Джон на пару с Хамахоной, заскользили по инерции вперёд, вслед за сорвавшейся вниз тяжеленой линзой. — Идиотка! — отшвырнул разбившийся птичий труп в сторону нацист, тщетно пытаясь ухватиться за выпущенный конец верёвки.       До неминуемой катастрофы оставались считанные дюймы, и морской волк решился на крайние меры: — Джеймс, толкни её на меня! — Отец! — Толкай, тебе говорят!!! Парни! По моей команде, отпускайте верёвку!       И младший Оллфорд, собрав всю имеющуюся силу, резко толкнул линзу в сторону отца. — Пускай! — крикнул Бен, и мужчины выпустили из рук трос.       Старый пират повалился на пол спиной, используя собственное тело в качестве смягчающей прокладки между каменной поверхностью и хрупкой линзой, а сверху его придавило, словно свалившимся с неба синим китом. — Бен! — бросился к старику Британец. Вся команда метнулась за ним, помогая высвободить зажатого колбой Оллфорда. — Бен! Бен!!! — Не разбейте лампу, — прокряхтел морской волк. — Пап, ты как? — приподнимая голову отца, спросил Джеймс. — Кажется, рёбра сломаны. — Его нужно срочно доставить к врачу! — в панике засуетился Андерсон. — Сначала поставьте на место цилиндр. Остальное подождёт! — закашлялся старик. — Но… — Не обсуждается, мистер Андерсон!       Вот оно. То самое «не обсуждается», которое в считанные секунды рассказало Джону, что в мире, где на первый взгляд живут счастливые и свободные люди, эти люди, в общем-то, свободными и не являются. Здесь, на острове Холхолм, на первом месте всегда было Дело. Люди дышат им, просыпаются с ним, прожигают им дни, вечера и ночи. Живут. Живут делом всей своей жизни! И не важно, что однажды ради него им придётся этой жизнью пожертвовать.       Здесь люди живут делом. — Давай, Англия. Хватай верёвку, — отдал приказ Уилан, вытирая кровь с лица тыльной стороной рукава.       Джеймс снял с себя тулуп и, подложив под голову отца, встал наизготовку у отставленной на полу лампы. Носком ботинка он сгрёб в угол осколки разбитого птицей стекла и широко расставил ноги для устойчивости. Парни, тем временем, привычно подняли колбу под самый купол, а младший Оллфорд ухватил основание цилиндра пальцами, предотвращая излишнее раскачивание. Энтузиазм мужчин растворялся с каждым разом, как из гортани старика вырывался надрывный кашель, сопровождавшийся тяжёлым прерывистым дыханием. Цилиндр плавно пошёл вниз и спустя пять томительных минут пристыковался к пазам механизма. — Вот сразу нельзя было так? — обращаясь к хрустальному Сердцу, пробурчал татуированный Паора. — Как будем действовать дальше? — спросил растерянный Джеймс, вернувшись к лежащему на полу отцу. — Везите его в город! Что тут обсуждать-то?! — сорвался Британец. — Нужно запустить механизм, — ровно пробасил маориец, и глубокий, размеренный тембр его голоса подействовал на разнервничавшегося Андерсона успокаивающе. «Так вот как это работает?», — подумал Джон. — «Не удивительно, что сыну морского волка удаётся справляться с собственным недугом в компании Хамахоны. Должно быть, столь незыблемое спокойствие способно утихомирить даже самого буйного пациента психиатрической клиники». — Уилан покажет, как это сделать, — уже тише, без надрыва сказал архитектор и, засомневавшись, добавил, уставившись в изумрудные глаза: — Ты же знаешь, как его запустить, верно?       Рыжебородый уверенно кивнул. — Отправляйтесь в город, — согласился ирландец, адресуя слова Джеймсу и Паоре. — Мы всё сделаем. А как разберётесь там, вернётесь за нами. — Нельзя оставлять заведённый маяк без присмотра, — натужно проговорил старый пират. — Пусть Джеймс останется здесь на ночь. А меня отвезёт кто-нибудь другой. — Бен! Я останусь! — твёрдо сказал Джон. — Ты не готов, — отрицательно мотнул седой головой Оллфорд. — Значит, подготовлюсь! — отрезал Британец. — Уилан поможет. А Джеймсу завтра на работу, да ещё неизвестно, что с вами, и как придётся коротать эту ночь. — Согласен с Англией, — поддержал нацист и, указав на старика, добавил: — Давайте спустим его вниз?!       Так и порешили.       Старого Оллфорда осторожно положили в лодку, и Джеймс с Хамахоной отправились в больницу. А Браун, Уилан и архитектор остались завершать работу с реанимированным механизмом. Эпицентр шторма миновал, но продолжая свою заунывную песнь ветров, отчётливо заявлял о недовольстве в адрес стойкого Циклопа.       Первым делом парни отыскали в кладовой скотч, большой кусок полиэтилена и закрыли им разбитое окно в башне. Полупрозрачный материал, трепыхаясь неровностями, грозился при первом сильном порыве ветра быть вырванным из рамы. Осколки разбитого стекла тщательно вымели, отправляя те в мусорное ведро, а механизм смазали машинным маслом, удостоверившись в отсутствии протечки ванны со ртутью. Заполнили отсек для горючего керосином и наполировали каждую чешуйку сердечного клапана. Теплоты золотистого свечения Джон больше не ощущал.       Вся работа заняла не меньше часа. Перед запуском самого механизма, мужчины спустились в вахтенную и подожгли фитили. Даже сквозь узкий проём балконной двери было очевидно, с какой невероятной мощью исходящий из линзы этажом выше свет ударил в линию горизонта. Оставалось лишь превратить его в проблесковый. — Никогда не смотри на зажжённую лампу, — предупредил ирландец, пока они устроили небольшой перекур на балкончике Смотровой. — Она испепелит роговицу в считаные секунды. — Хорошо, — как в тумане отозвался англичанин, не в силах оторвать взгляда от эфемерного полотна света на искрящейся глади морозного воздуха.       Когда найденным в вахтенной приспособлением, напоминавшим гарпун с петлёй на конце, подцепили крюк цепи с грузом, на Остров уже опустилась тьма. Уилан намеревался взять задачу по спуску троса к основанию маяка на себя, но Андерсон без слов перехватил импровизированную гарроту из его рук и зашагал вниз по ступеням. Ирландец возражать не стал.       Двести тридцать шесть ступеней.       Ровно двести тридцать шесть ступеней архитектор чувствовал себя мулом в поле. Поначалу он ещё перекладывал гарроту из одной руки в другую, но уже на полпути почувствовал, что дальше одной рукой вряд ли справится — от невероятной силы обратной тяги те начинали неметь. Крепко ухватившись за черенок обеими ладонями, что саднили от недавних попыток умостить огромный цилиндр в пазы механизма, Джон глубоко вобрал в лёгкие воздух и ускорил шаг. — Не спеши, — послышался голос рыжебородого сзади. — Если голова закружится и удавка вылетит из рук, придётся начинать всё с начала. А нам бы этого не хотелось, не так ли? — Вообще не хотелось бы, — устало пробормотал Британец. — Поменяемся? — предложил помощь ирландец. — Я должен сделать это сам, — отрезал Андерсон, встретившись с недовольным взглядом нациста. — Я должен, Уилан! — Хозяин — барин, — согласился Аодхан. «Пять ступеней… Четыре… Три… Две… Одна…»       Ноги неверующе ступили на каменный пол первого этажа и, продолжая крепко удерживать гарроту в руках, Джон вопросительно посмотрел на парней, стоящих за спиной. — И что дальше? — совершенно не соображая, спросил он. — Расслабься, к примеру, — хохотнул ирландец.       Британец так и поступил. Первым делом — расслабился, ощутив, насколько сильно всю дорогу вниз были напряжены его плечи. В ушах звенело, будто где-то неподалёку разорвалась граната. Андерсон, конечно же, не мог знать того, что испытывали оглушённые взрывами солдаты на поле боя, но на ум почему-то пришло именно такое сравнение. Пальцы, не в силах разомкнуться, побелели костяшками на деревянном стане удавки, и ослабить хватку архитектор смог только, когда поверх его рук легли мощные ладони ирландца, осторожно перенимаемого эстафету. — Посиди, — кивнул на пол Уилан, и Джон послушно припал к твёрдой поверхности, помогая себе рукой. Колени отказывались гнуться.       Рыжебородый, ухватившись одной рукой за цепь над гирей, скинул петлю с крюка свободной и отпустил громоздкий трос. Второй конец цепи с грузом большего размера, поднявшийся к самой верхушке потолка, гулко громыхнул, спустившись на одно звено вниз. Механизм надрывно затрещал, и по мере снижения цепи от звена к звену, спуск её сопровождался громким щелчком. — Это что такое??? — заорал Британец, пытаясь перекричать голос Башни. — Это, Англия, звук победы! — разразилась диким хохотом ирландская паскудь, насмехаясь над закрывающим уши руками Андерсоном. — У твоей бабули не висело на стене вечно раздражающих часов-маятников? — Не висело, — злобно отозвался архитектор. — Значит, у тебя было прекрасное детство, — рассмеялся Аодхан. — Теперь вот, расплачивайся!       И расплачиваться пришлось сполна. Джон привыкал к выстукивающему ритму маячного механизма не меньше часа. В памяти моментально всплыло воспоминание их беседы с Беном на «Попутчике» о наивных романтиках, что грезят золотым песком и летними лучами солнца, стоит лишь вскользь упомянуть о маяках. Но правда оказалась куда прозаичней.       Пока Уилан и Браун, как заправская семья, хлопотали на кухне, занимаясь приготовлением ужина, Британец, предвкушая не самую приятную ночь, снял с кровати несвежее постельное бельё, а то, что хранилось в сундуке, повесил на натянутые под потолком верёвки на просушку. Матрас он прислонил поближе к стене с камином, ибо тот за три месяца отсутствия обогрева в комнате Смотрителя, тоже успел напитаться морской влагой.       Двери в жилые помещения предусмотрительно закрыли, чтобы не растрачивать драгоценное тепло, и потому, когда деревянный массив хрустнул своим корпусом, распахнувшись, архитектор подпрыгнул от неожиданности. — Ужин готов, мистер Андерсон, — улыбнулся молодой матрос. — Спасибо, мистер Браун.       Под глазами мальчишки уже залегли едва заметные синяки от усталости. Время подходило к полуночи, и ранний подъём сказывался даже на самом молодом и ещё крепким духом Юдарде. К тому моменту архитектор самостоятельно успел повторно завести маячный механизм, подтянув громоздкую цепь, выполнить все необходимые манипуляции по чистке фитилей и смазыванию шестерёнок маслом, и даже понаблюдать со смотровой площадки за ходом луча по чёрным неспокойным водам Атлантического океана.       За спиной юного Брауна появилась увенчанная ирокезом голова и акулий оскал. Заприметив развешанное бельё, Уилан ехидно процедил сквозь зубы: — Баиньки собрался? — Ага… Думаю, вот, принять душ перед сном. Ой, совсем забыл… Мне же до утра не спать, да и помыться тут негде, — злобно ответил Джон. — Целый океан в твоём полном распоряжении! — пошутил Аодхан, но Британцу уже было не до смеха. Поймав его полный разочарования и усталости взгляд, ирландец резко переменился в лице и скомандовал: — Юдард. Пойди, накрой на стол.       Парень повиновался приёмному отцу без возражений. Браун, не смотря на свой юный возраст, хорошо понимал, когда стоит промолчать и скрыться из виду, а когда можно и немного построить из себя вредного подростка. — Эй, Англия? — несмело позвал рыжебородый. — Пойдём-ка, воздухом подышим.       Андерсон тяжело вздохнул, но, накинув тулуп, вышел на улицу за ирландским нацистом. Каждый затеплил свой собственный никотиновый яд, откровенно царапающий горло от переизбытка выкуренного за день, и оба, не сговариваясь, уставились в чёрную даль. — Трудно, знаю, — только и сказал Уилан. — Не ожидал, что будет настолько, — честно признался архитектор. — Это лишь один день, Англия. Не все они такие, уж поверь! — попытался подбодрить англичанина ирландец. — Ты что, сейчас уговариваешь меня не принимать поспешных решений? — Надеюсь, не опоздал?       Слова эти были произнесены с такой мягкостью и добротой, что у Джона непроизвольно сжалось в районе солнечного сплетения. Он удивлённо вытаращился на поджатые тонкие губы и задранную вопросом рыжую бровь, поспешив развеять опасения ирландца. Хотя, чего ему было бояться? Ещё несколько дней назад тот уговаривал Оллфорда потерять чужеземца по дороге… — Я никаких решений не принимал, — твёрдо сказал Британец. — Просто устал. И отдаю себе отчёт, что Башня не ломается каждый день. По крайней мере, мне очень хочется в это верить, — улыбнувшись, добавил он. — Ещё, за Бена волнуюсь… — Старик нас всех вместе взятых переживёт, помяни моё слово! — криво улыбнулся в ответ Уилан. — За него не стоит беспокоиться. Я бы, на твоём месте, подумал о себе. — Судя по всему, у меня теперь для этого будет предостаточно времени, — усмехнулся Андерсон, намекая на отшельнический образ жизни любого Смотрителя маяка. — Пока Бен не поправится, хочу я того или нет, придётся приглядывать за Циклопом. — Знаю, не дело говорить подобное, но… — рыжебородый на секунду запнулся, — …похоже, случившееся с Оллфордом — неплохой шанс для тебя как следует прочувствовать все плюсы и минусы маячного дела. Возможно, именно благодаря этому ты сможешь принять правильное решение через месяц. — Думаю, ты прав, — согласился архитектор. — Не думай! — шарахнул огромной лапищей Джона по спине ирландский нацист, вернув на лицо свою привычную маску хамоватого бунтаря. — Просто знай, Англия. Я всегда прав! — Вы есть идёте или нет? — выглянул наружу изголодавшийся Браун. — Минуту! — рявкнул Аодхан, и парень исчез за дубовой дверью. — Не слишком ли ты строг с ним? — поинтересовался Джон. — Вот будут у тебя свои дети, тогда и решишь, как с ними общаться. А в наши дела не лезь. — Да я и не собирался. Просто спросил, — не ответил грубостью на грубость Британец.       Он, откровенно говоря, даже восхищался тем, как Уилан смог занять авторитетные позиции в глазах «взрослого» ребёнка. Подростки, должно быть, одни из самых загадочных и неуправляемых существ на планете. А уж потерявший родителей подросток — определённо, не подарок. Поди, разберись, как с таким сладить? — Хочешь, я останусь на ночь? — неожиданно спросил рыжебородый. — Че-е-е-го? — опешил Андерсон. — В смысле, зачем? Зачем тебе? Что-о-о? — Ты сейчас вот этой несвязной чередой вопросов интересуешься, хочу ли я тебя трахнуть? — Н-н-нет, — неуверенно промямлил Джон. — Хорошо, — отрезал ирландец. — А то я уже стал размышлять, с какой стороны лица тебе больше пойдёт свеженький малиновый бланш. А вообще, имелось ввиду, нужна ли тебе помощь с маяком? Или, справишься сам? — Сам справлюсь, — выдохнул с облегчением Британец, хоть и задумался на секунду о том, что готов был среагировать на данное предложение положительно. — Выражайся яснее, в следующий раз. — А ты заруби себе на носу: Городская Англия не в моём вкусе! — Вот, зря ты сейчас это сказал, — усмехнулся Андерсон. — Это ещё почему? — зашёлся желваками ирландец. — Сразу захотелось спросить, была бы тебе по душе Деревенская Англия? — хохотнул архитектор. — Всё-таки, слева, — прищурился Уилан. — Определённо. Слева фингал будет смотреться краше. Подчеркнёт, так сказать, твою индивидуальность!       Последнее слово рыжебородый практически выплюнул. — Ужин стынет, — поспешил Джон избежать участи быть битым, и мужчины вернулись в дом. Юный Браун, на удивление, самостоятельно к еде не притронулся, дожидаясь, пока все не усядутся за стол.       В начале второго ночи к Башне причалила лодка. Джеймс и Хамахона выглядели не лучше измотанных и уставших парней на маяке. Младший Оллфорд рассказал, что Бену вставили в грудную клетку трубку с подведённым к той отсосом для откачивания жидкости. Из-за сильного удара у старика случился пневмоторакс — схлопывание лёгкого. На аппарате тот должен был оставаться до полной откачки, что могло занять, как минимум, неделю пребывания на больничной койке. Два сломанных ребра картины произошедшего не украшали. — Во сколько тебя забрать? — поинтересовался Уилан, когда молодого Оллфорда убедили не приезжать за Джоном перед работой. — Не знаю, — пожимая плечами, устало отозвался Британец. — Если учесть, что светает примерно в восемь, а следующий завод механизма в два, значит остаётся ещё один — в шесть утра. И по сути, дождавшись его окончания к девяти, можно смело уезжать. — Хорошо, тогда в девять буду здесь. — Но, я не очень уверен в своих силах, — признался Андерсон. — Может, лучше сразу лечь спать тут после того, как цепь опустится? — Ты не проснёшься, если в камине потухнет огонь. И тогда, вечером мы обнаружим твой замёрзший труп, сладко скукожившийся в кроватке. — Резонно, — согласился архитектор. — Расклад такой: полтора часа на дорогу, плюс полчаса до берега. Итого — два в один конец. Если мы выдвинемся сейчас, то в городе будем к половине четвёртого утра. Чтобы приехать за Англией из дома, мне потребуется выехать в шесть тридцать, а ради трёх часов сна, такая перспектива мне не улыбается. Я останусь в домике Смотрителя на ночь и буду здесь в девять, а вы, ребята, — обратился он к Джеймсу, — отвезёте Юдарда домой. — Или, я тоже могу остаться с тобой в домике! — преисполненный приключенческого задора, встрял в разговор Браун. — Или, — грозно ответил Аодхан, — ты едешь домой, а утром идёшь на свою работу, от которой ты, конечно же, в полном восторге, ведь сам захотел батрачить на полставки, копошась в морских водорослях! — Чёрт возьми, работа… — расстроено протянул мальчишка, по всей видимости, совершенно позабыв о контракте с мистером Маккелиайном. — А ещё раз чертыхнёшься — поймаешь подзатыльник! — пригрозил Брауну рыжебородый. — Увозите его, парни! — рассмеялся Джон. — За сегодня это уже вторая угроза для жизни окружающих из уст Уилана.       Напоследок Хамахона предупредил Британца быть осторожным с огнём в комнатах, гасить лампы в случае ненадобности и не соваться в механизм маяка самостоятельно, если случится непредвиденная авария. Упомянул он и о ящиках с песком, а также напомнил о сигнальном свете при входе. — Уилан присмотрит за тобой, — сказал маориец своим спокойным, размеренным тоном. — Мы договорились, что он будет ставить будильники и каждый час контролировать свечение в колбах. Не суетись чуть что и действуй с чистой головой. — Спасибо, — пожал разрисованную чернилами руку Андерсон. — Но, с тем же успехом, Аодхан мог бы остаться и тут. Пусть отдыхает. Уверен, я переживу несколько часов без его пристального внимания. — Удачи, Джон. — И вам всем. Осторожней на дороге.       Архитектор плотно закрыл тяжёлую дверь, слушая отбивающий ритм механизма. Час «Х» близился. — И снова здравствуйте, двести тридцать шесть ступеней…