Видящий

— Спасибо, что подбросили, — устало произнёс Браун, выходя из пикапа, остановившегося у крыльца Уиланского дома. — Доброй ночи! — Доброй ночи, Юдард, — в унисон отозвались мужчины. — Не дури и сразу ложись спать, — распорядился Джеймс. — Хорошо, — улыбнулся парень в ответ на наставления друзей своего опекуна. — Обещаю, буду хорошим мальчиком.       Мужчины проводили взглядом скрывшийся за дверью силуэт юного матроса, и Джеймс тронул с места. — Ну и денёк, — на выдохе проговорил младший Оллфорд. — Как думаешь, Джон справится? — Знаешь, когда я впервые его увидел, подумал, что отец совсем умом тронулся. Притащить абсолютно ничего не смыслящего в маячном ремесле горожанина с Большой Земли… Сумасбродство какое-то. Но… он так быстро всё схватывает! — На лету, — согласился Паора. — Я никогда не ставил под сомнения решения отца, ты знаешь. А в этот раз почему-то засомневался, и… был не прав, признаю. За одно только переживаю… — Что не получишь места паромщика?       Джеймс коротко кивнул. — Теперь право назначения на эту должность перешло к Джону. Кто знает, захочет ли он рассматривать меня в качестве кандидатуры на это место? — Рано ещё передавать бразды правления в его руки, — на плечо расстроенного Джеймса легла большая татуированная ладонь, утешая. — Ты же слышал, он сам не уверен, останется ли на Острове. — Останется, Пао. К бабке не ходи, видно в каком восторге он от Холхолма. — Мало быть просто в восторге от окружающей тебя среды. Сегодня он выглядел не лучшим образом, вкусив все прелести работы Смотрителя. Уверен, за этот день он раз триста пожалел, что согласился на предложение Бена. — Не говори ерунды, — отмахнулся младший Оллфорд. — Он на своём месте. Это очевидно. — В таком случае, возможно, время пришло?.. — Я не могу просить отца снять с себя полномочия. Нет, — замотал головой Джеймс. — Он зачахнет без работы. — Бену давно пора отдохнуть. Он уже не тот морской волк, которым был раньше. А теперь ещё эта травма. Уилан, конечно, помотается за Андерсоном пару недель, но как только в баре с его отсутствием начнётся хаос, он быстренько расставит приоритеты и, несомненно, они будут не в пользу Маяка. — На счёт ирландца ты прав. Но с отцом я не могу так поступить. Это его жизнь! Да и Уилан с Джоном, кажется, нашли общий язык. Вдруг их дружба обернётся тем, что Аодхан решит сменить промысел? А бар и так уже функционирует практически автономно. — Джеймс, ты серьёзно? — улыбнулся маориец. — Уилан никогда не променяет «Левиафан» на продуваемую халупу северного побережья. Тем более, все на Острове знают, что этим местом грезишь ты. А Джон… Я вообще не уверен, что он задержится в наших краях. Он слишком городской. — Андерсон — настоящий Смотритель. Я вижу это. Не знаю, почему ты этого не видишь.       Пикап Оллфордов подъехал к дому, и Джеймс потушил фары, заглушая мотор. — В таком случае, моё мнение, если позволишь: ты должен поговорить с Беном. А ещё лучше — с ними обоими. — Нет, Пао. Не могу, — печально отозвался мужчина. — Это будет не честно по отношению к отцу. Я проработал на лесопилке уже двадцать два года. Плюс-минус пять лет — ничего не изменят. Будь на месте отца кто-то другой, я мог бы попытать шансы. Но только не в этом случае. Я подожду и буду надеяться, что однажды мои ожидания оправдаются. — Джон всё равно должен знать твои позиции. Промолчишь, и точно никогда не увидишь себя на месте паромщика. — Я поговорю с ним. Позже. Но только с ним и только, если он подпишет контракт, — смирился молодой Оллфорд. — Ты хотел сказать «когда»? Когда он подпишет контракт, да? — засмеялся Паора. — Именно, — заключил Джеймс. — Останешься со мной? — Даже не обсуждается, — потянулся за поцелуем Хамахона. — Упустить такой шанс? Кто знает, когда представится следующий?       Младший Оллфорд прервал его намерения, нехотя останавливая рукой. — Дома. Не здесь, — зашептал он. — Здесь, родной. Посмотри, все давно спят. Невинный поцелуй никого не разбудит, — нежно касаясь подбородка разукрашенными пальцами, полинезиец притянул к себе парня и ласково коснулся губами его губ. — И дома тоже.       День действительно выдался напряжённым и даже сложным. Для Джеймса же он оказался утомительным до такой степени, что парень, рухнув на кровать, и представить не мог, как пережить грядущий — рабочий. И речь тут шла не только о физической усталости. Больше, о внутреннем раздрае. Сказать, что младший Оллфорд этим насыщенным событиями днём впервые задумался о приближающемся конце отцовской нити судьбы — покривить душой. Но именно сегодня он не на шутку распереживался, что его может не оказаться рядом, если кончина старика придёт внезапно и преждевременно. Каждый раз размышляя о смерти отца, Джеймс представлял себе неспешно затухающего Бена в окружении заботы, однажды тихо почившего вечным сном в собственной постели. Но поступок морского волка на Башне, не мешкавшего ни минуты, готового пожертвовать собой ради каменного истукана, напугал его до дрожи. Парень и раньше видел, насколько велика самоотдача родного человека в отношении Циклопа, но это февральское воскресенье словно распахнуло закрытые на протяжении почти сорока лет глаза, явив на свет истинный образ отца — преданного до последней капли крови холодному, недвижимому Маяку. — Ты знаешь, что Андерсон — гей? — спросил Паора, когда мужчины разделись и улеглись в постель. — Что? — изумлённо посмотрел Джеймс на любовника. — С чего ты взял? — Он сам заявил об этом на «Гарпуне». — Не может быть! И что? Как все отреагировали на такое бесстрашие? — не скрывая любопытства, поинтересовался Оллфорд. — Твой отец поддержал его. И Уилан тоже. И Иннис… — Ааа… Теперь понятно, к чему был вопрос. Ты когда-нибудь говоришь хоть что-то, что не сыграло бы тебе на руку? — приподнявшись на локте и зависнув над полинезийцем, спросил Джеймс. — Это же хорошие вести, — улыбнулся Хамахона. — Он посторонний человек, Пао. Посторонних в таких вопросах поддерживать всегда проще, чем собственных детей. Отношение к ним иное. Не предвзятое. — Бен никогда не отличался предвзятостью по отношению к тебе и, мне кажется, он уже давно догадался, что мы не просто дружим. — Тебе кажется, — насупился Джеймс. — Послушай, — коснувшись щеки любовника тыльной стороной ладони, Паора неожиданно стал очень серьёзным. — Об этом сложно говорить, но мы уже взрослые люди, чтобы отдавать себе отчёт в недолговечности каждого из нас. Неужели ты хочешь дождаться того момента, когда станет поздно, а потом жалеть всю оставшуюся жизнь, что не признался отцу? — А ты, когда своему признался, сильно обрадовался его гневу? — Мой отец не такой, как Бен. Но… я был рад облегчить душу, невзирая на то, чем всё обернулось. Ты даже представить не можешь, насколько свободным я чувствую себя с тех пор. — Ты сегодня решил добить меня, да? — А ты уже хочешь поплакать? — ухмыльнулся Хамахона. — Иди ко мне, я тебя пожалею. — Да ну тебя.       Паора притянул забрыкавшегося Джеймса к себе, аккуратно, но крепко вцепившись в затылок пальцами. И ловко подхватив парня за талию свободной рукой, перевернул того, подминая под себя и наваливаясь всем своим грузным телом сверху. — Если захочешь, хоть всю ночь буду тебя «утешать».

***

— Ну всё, Одноглазый, — снимая петлю с крюка, устало произнёс Джон. — Последний завод на сегодня. И давай, без глупостей. Договорились?       Механизм стукнул анкером, вошедшим в звено цепи, продолжая свою, отбивающую ритм, песню. Руки уже не слушались, дрожа каждой мышцей. Британцу даже показалось, что сухожилия на пальцах разбухли от перенапряжения. Но работа ещё не была завершена. «Ещё один рывок», — убеждал себя Андерсон. «Ещё один. Смазать шестерёнки, проверить топливо, очистить фитили. Один рывок, Джон!»       Вновь поднявшись в вахтенную, архитектор на автомате проделал необходимые манипуляции с механизмом и вышел на смотровую площадку с чувством выполненного долга. Полный штиль после штормового безумства показался ему настоящим подарком свыше. Предрассветное небо сверкало пробивающимся сквозь облачную пелену светом далёких миров, без сомнений полнящихся внеземной фантастической жизнью.       Солнце в северных широтах вставало робко и застенчиво, ласково касаясь атлантической кромки у самого горизонта. Где-то там, на северо-западе, далеко за пределами видимости, жители Рейкьявика уже, наверное, радовались его первым редким лучам, безуспешно жаждущим просочиться сквозь завесу задумчивого тумана. Но здесь, на Холхолме, новый день встречали лишь молочник, к этому часу уже успевший подоить своё стадо, да пекари, замешавшие вязкое тесто и отправившие выпечку в духовку. С новыми силами они принимались за работу, предвкушая хорошую прибыль и множество благодарных улыбок довольных клиентов. А ещё, Джон. Полный противоречивых чувств, новоиспечённый Смотритель маяка тоже приветствовал этот день, но, в отличие от островитян, вымотанным и уставшим.       И в любом приключенческом романе, как и полагается, автор должен был бы написать сейчас о том, что, стоя на вершине каменной Башни, ухватившись обеими руками за металлическое, пошедшее растрескавшейся краской ограждение балкончика, молодой архитектор восторженно взирал на раскинувшийся пред ним океан, размышляя о вечности, предназначении и смысле жизни. Но, Андерсон мог думать только о двух сотнях тридцати шести ступенях, по которым он неоднократно поднимался и спускался за весь этот растянувшийся и искривившийся в пространстве и во времени день. Ровно две тысячи сто двадцать четыре ступени было пройдено вверх, и тысяча восемьсот восемьдесят восемь — вниз. Впереди его ждал ещё один спуск, а потом, когда Каменный Страж закроет свои веки в ожидании темноты, ещё двести тридцать шесть ступеней вверх — смазать механизм, счистить нагар, отыскать рулетку (если таковая имеется) и снять замеры для нового стекла, разбитого ошалевшей птицей (ведь, не дело же надеяться на хлипко закреплённую скотчем плёнку?). А после, вновь спуститься и упасть замертво прямо на холодный каменный пол, проклиная предательские ноги.       До следующего подъёма оставалось два часа.       Британец, не в силах вообразить, как их скоротать, решил спуститься вниз и привести в порядок комнату Смотрителя. Оставленное просушиваться на верёвках постельное бельё уже должно было высохнуть, пусть и напитав запаха сгорающих дров. Но, если рассматривать ситуацию под углом вечно положительного Бена, то лучше уж сухое бельё с ароматом костра, чем влажное, с примесью сырой затхлости.       Выйдя из вахтенной в башенный туннель, архитектор мгновенно почувствовал несвойственный хлад. Нет, в здании Маяка и до того не было тепло, но сейчас чётко ощущался настоящий сквозняк. Джона моментально пробрало ознобом под тёплой лапопейсой. И, перекинувшись через перила, он обнаружил, что массивная дубовая дверь внизу открыта нараспашку. — Уилан? — позвал он несмело. — Уилан, это ты?       Но ответа не последовало. Пусть ирландец и обещал прибыть к девяти, но после вчерашнего утреннего забега его пунктуальность Британец ставил под сомнения. Памятуя о возможном головокружении, англичанин неспешно пошёл вниз. Да и при всём желании, по-другому у него бы не вышло — в теле гудела каждая мышца, и даже те, о существовании которых парень ранее не догадывался.       Спустившись к основанию, Андерсон плотно закрыл тяжёлую дверь, вновь затеплил свечи на комоде (те, видимо, потушил без спроса заглянувший за каменные стены ветер), поправил стопку вещей, будто немного сдвинутых с плоской поверхности и, потянувшись за упавшими на холодный пол шерстяными комочками носков, замер.       На полу обнаружилось несколько мокрых лужиц. — Это ещё что такое? — нахмурился архитектор, коснувшись стены подушечками пальцев.       Та, на удивление, оказалась сухой. Джон отследил взглядом, насколько позволяла уходящая во мрак труба Башни, отсутствие отсыревших поверхностей, и если протечка и была, то явно вне досягаемости человеческих глаз. А может быть, натекло с самого массива? Британец проверил и эту гипотезу, вновь распахнув дверь и изучив сырое снаружи полотно. Не удивительно, что оно оказалось покрыто влагой после такого-то шторма, но воды у входа было слишком много для того, чтобы считать деревянную дверь виновницей всех проблем. «Надо будет проверить здание снаружи, как рассветёт», — подумал Андерсон, а вслух произнёс другое: — Мы же договаривались «без глупостей», помнишь?       Циклоп промолчал.       В кухне архитектор отыскал небольшой кусок ветоши, чтобы насухо вытереть пол у входа, и прихватил один из светильников. Возможно, где-то обязательно должна была бы обнаружиться и швабра, способная облегчить задачу давно не гнущимся коленям, но поисками оной Джон предпочёл пренебречь, убеждая себя в том, что лучше потратить сэкономленные пятнадцать минут на приготовление бодрящей, ароматной чашечки кофе.       Затеплив лампу, Британец поставил ту на пол и, не без труда, кряхтя и стеная, опустился на колени, готовый избавиться от нежданной протечки. Насухо вытер одну, затем вторую лужицу, и уже поднёс тряпку к третьей, да так и обомлел — мокрое пятно точь-в-точь повторяло изгиб человеческой ступни небольшого размера. Андерсон так и уставился на босой отпечаток, не в силах шелохнуться. — Что за…? — только и вырвалось изо рта.       Испугался ли он? Да, безусловно, испугался. Но, обессиленный суточным бодрствованием и тяжёлым физическим трудом, молодой архитектор был не в состоянии даже подхватиться на ноги. Он так и остался сидеть у странного мокрого пятна на полу, а рука словно срослась с ветхой тряпицей и приклеилась к холодному каменному основанию Башни.       Успокоив встревоженный в грудной клетке орган, Джон собрался с духом и наклонился ближе к отпечатку, чтобы рассмотреть. Сомнений не оставалось — это был самый настоящий отпечаток человеческой ноги, только уж больно маленький, будто оставленный карликом. Завертевшись по сторонам, Британец попытался разглядеть наличие и других следов, но, похоже, этот был единственным. И тогда, измотанный и откровенно измождённый Андерсон, вновь вернув контроль над непослушной рукой, стёр мокрую лужицу, залившись истерическим хохотом в адрес пришедшей на ум мысли: «Карлик, должно быть, одноногий!»       Уилан прибыл к скалистому уступу в начале десятого. Пока молодой архитектор заканчивал с обмером окна наверху, ирландец привёл в порядок все закоптившиеся за ночь светильники в кухне и в комнате Смотрителя, а также сигнальные, подвешенные за пределами Башни; приготовил неприхотливый завтрак из макарон и остатков привезённой вчера семги и проверил наличие газа в баллонах.       Британец, тем временем, покончив с делами наверху, спустился к основанию маяка, сложил в сумку у входа снятое несвежее постельное бельё, ещё хранящее на себе запах человека, давно покинувшего этот мир.       Время никого не щадит. И пусть Андерсон и считал, что старому Оллфорду сие незыблемое правило, должно быть, знакомо многим больше, чем всем остальным, мужчине было жаль отправлять в стирку тряпки Элфи. Понимая, от чего морской волк не решился сделать этого самостоятельно ещё три месяца назад, молодой архитектор видел, как с каждым днём от Бакера остаётся всё меньше и меньше: сегодня будут выстираны его вещи, завтра — занята его должность, а через месяц люди и вовсе позабудут, кто такой Элфи Бакер. — Помните, Элфи? — Нет. — Ну, один из Смотрителей Башни. — Ааа… Тот, что утонул? Хотя, они ведь все утонули, верно? Нет, не припоминаю.       Посвящать Аодхана в свои утренние галлюцинации Джон не стал. Он лишь убедился в том, что никакой течи снаружи Башни нет, когда мужчины покинули здание, оставляя Циклопа наедине с его дневными грёзами. — Сладких снов, Одноглазый, — похлопал Британец по плотно вошедшему в дверной проём массиву. — Увидимся вечером. — О, я смотрю, вы со Зрячим нашли общий язык? — усмехнулся рыжебородый. — Почему ты так его назвал? — удивился Андерсон, слегка нахмурившись. — Не знаю, — пожал плечами Уилан. — Вчера он был слеп, сегодня — зряч. Очевидно же.       Архитектор хмыкнул, но вслух лишь спросил: — На Острове, случаем, телепорт не работает? Я бы сейчас всё на свете отдал, чтобы вот в это самое мгновение очутиться в постели и проспать до завтрашнего утра! — Не получится «до завтрашнего», — нацист потрепал огромной лапой Джона по шапке. — В городе будем в двенадцать, а чтобы успеть к моменту, когда совсем стемнеет, обратно нужно выдвинуться не позднее четырёх. У тебя на сон четыре часа. — Что-о-о?! Четыре??? — возмущённо завопил Британец. — Я хотел ещё Бена проведать! И помыться хорошенько. — В таком случае, могу посоветовать тебе только одно — учись спать в машине! — рассмеялся гиеной Уилан, заводя навесной мотор лодки. — Будет тебе лишних четыре часа. — Издевательство какое-то, — устало пробормотал Андерсон себе под нос.       Но, хотел он того или нет, а умостившись на заднем сиденье внедорожника, подложив под голову сумку с постельным бельём Бакера и укутавшись в тулуп, архитектор мгновенно отключился, лишь на секундочку прикрыв тяжёлые, словно налитые свинцом веки. И пусть полноценным сном автодорожную дрёму назвать было сложно, но когда Уилан притормозил у дома Оллфордов, Джон, пробудившись, осознал, что чувствует себя вполне сносно. — Спи, — коротко бросил рыжебородый. — Я только твой чемодан заберу. — Зачем? — не понял спросонья Британец. — У меня доспишь, — хлопнул дверью ирландец, а уже спустя три минуты возвратился, закинув в багажник чемодан чужеземца. — А почему не здесь? — недоумённо поинтересовался англичанин, когда машина двинулась дальше. — А как я, по-твоему, должен узнать, что ты проснулся и готов ехать к старику в больницу? — Логично, — согласился Андерсон и провалился в сон ещё на двадцать минут.       Рассматривать Уиланские хоромы у архитектора не было не сил, не желания. Он предпочёл оставить знакомство с домом на потом, и, всё же, от первого впечатления было не скрыться. Даже сквозь заволоченные остатками сна глаза, Джон отметил, что эти пенаты — лучшее место для человека, не спавшего больше суток. Янтарный свет подвесных лампочек, свисающих на длинных проводах с потолка, ласкал утомлённое сознание теплом. А тёмная деревянная мебель, сделанная из венге, придавала сумрачной атмосфере комфорта загородных охотничьих домиков. Благо, в ирландском «храме» обошлись без мёртвых животных.       В целом, внутреннее убранство дома выглядело интересно. Местами прослеживалось смешение деревенского быта и современного лофта, а минимализм тут играл основную роль. В дизайне декора присутствовало множество металлических элементов, бесспорно отражающих бунтарский характер владельца. Светонепроницаемые тяжёлые шторы спальни были приняты Джоном с распростёртыми объятиями — о таком подарке судьбы он даже не мечтал.       Последнее, что запомнилось ускользающим сознанием, когда Британец, наконец, принял душ и опустился на мягкий матрас кровати, были недюжинные старания, приложенные в попытке вставить штекер от зарядки в разъём телефона. Андерсон откровенно боялся перспективы провести грядущую ночь на Башне, оставшись без будильника. ___       Вынырнуть из сна архитектора заставила доносящаяся с первого этажа перепалка между новоиспечённым семейством. — И что с того? — вопил не своим голосом Юдард. — Да то, что на дворе февраль, и океан не предсказуем! — Я не раз уже делал это в феврале и в более раннем возрасте! Родители разрешали! — А я не разрешаю! Точка! — гавкал ирландец.       Джон, потянувшись, сел на кровать и, вдруг, ощутил такую невероятную боль во всём теле, что даже не сразу понял, откуда она пришла. Последствия любой силовой тренировки в спортзале не могли и сравниться с тем, что испытывал сейчас Британец. Боль! Дикая, адская боль в каждой клеточке тела, начиная с кожи головы и заканчивая истоптанными в кровь пятками. С трудом натянув одежду, размяв затёкшую шею, умывшись и разворошив пальцами непослушные волосы, архитектор уставился в заросшее щетиной лицо, уже не понимая, кто смотрит на него с той стороны зеркального полотна. Этот человек уже не был Джоном Андерсоном — архитектором из «BritishArchitect». Это был совсем незнакомый ему мужчина, подтягивающий вчера тяжёлые цепи с гирями на концах, счищающий нагар с фитилей, смазывающий механизм доисторического Циклопа и поддерживающий свет в Его Сердце на протяжении всей ночи. Это был человек с острова Холхолм, проспавший всего три часа за этот день и намеревающийся вскоре вновь отправиться в открытый океан, чтобы продолжить свою службу в стенах каменной Башни. — Ты мне не отец!!! — выплюнул юный Браун и, судя по характерному звуку, Джон догадался, что в ирландскую паскудь только что врезалось что-то тяжёлое. Возможно, кастрюля.       Мужчина поспешил вниз и, столкнувшись с раскрасневшимися лицами двух виновников заварушки, уже увидел и лежащую на полу у ног Уилана кастрюлю, и стоящего в оцепенении подростка, и громко вбирающего ноздрями воздух Аодхана. — Зато ты мне, как сын, — гавкнул рыжебородый. — Что за шум, а драки нет? — как можно мягче улыбнулся Британец. — Не разрешает мне сёрфить, мистер Андерсон! — обратился за поддержкой Браун, вылупив большие, полные слёз глаза. — Сёрфить? — искренне удивился архитектор. — В феврале? — Вот поэтому и не разрешаю! — вновь рявкнул ирландец, поднимая с пола не случившееся орудие убийства. — Я бы тоже не разрешил, — пожал плечами Джон. — Февраль не особо подходящий месяц для… — Я много раз катался в феврале! — не унимался мальчишка. — У меня же гидрокостюм!       Уилан уже был готов к очередной порции гневной тирады, но Британец опередил его: — Послушайте, мистер Браун. Никто не сомневается в ваших умениях держаться на воде. Но все мы вчера были свидетелями, какой невероятной силы шторм накрыл северное побережье. И, если предположить, что с вами что-нибудь случится… — Не случится! — вырвалось из тонких губ. — Я говорю «если», — спокойно продолжил Андерсон. — Если случится, то кто-нибудь из нас определённо отправиться вам на помощь, верно? — Верно, — согласился Браун. — Верно, — ещё раз подтвердил архитектор, скрещивая за спиной пальцы. — И ни у кого из нас ведь гидрокостюмов нет, не так ли? — Нет, — протянул растерявшийся Юдард. — А значит, кто-то из нас может пострадать, пытаясь спасти вас. Вы согласны, мистер Браун? — Такое не исключено, — уже осознавший к чему привёл разговор, понурил голову Юдард, а Уилан, тем временем, неверующе уставился на англичанина. — Значит, своим желанием прокатиться на сёрфе в самый опасный и холодный месяц в году, вы, помимо собственной жизни, готовы рискнуть ещё и жизнью людей, что переживают за вас? — Нет, — окончательно сдавшись и усаживаясь за стол, только и ответил подросток. — Я уверен, Аодхан не будет против вашего хобби, когда на дворе немного потеплеет. — Не буду, — смягчил тон и ирландец. — Но когда? — жалобно пискнул Браун. — В апреле, — неуверенно отозвался Уилан. — В апреле?! — вновь заорал матрос. — Это же через два месяца!!! — В апреле или марте, — уточнил Джон. — Да, Аодхан? По погоде будет видно. — Да, — скривился Уилан. — Или в марте. — Ладно, — тяжело вздохнул мальчишка, и добавил: — Прости. Прости, что сказал, что ты мне не отец. — Я и не отец, — расстроено ответил Уилан. — Но переживаю, как отец! По крайней мере, не меньше. — Какие планы? — решил поскорее сменить тему беседы Британец, пока не вскрылись новые факты о наличие в закромах у пацана костюмчика, как раз подходящего под огромного Уилана или, не дай Бог, под него самого, не умеющего плавать. — Ты же к старику хотел, нет? — Да. К Бену обязательно, — утвердительно кивнул Андерсон. — А посмотреть машину успеем? — Нет, это оставим на другой день, — мотнул головой ирландец. — Далековато до лесопилки. Даже без заезда в больницу не хватит времени. — Хорошо, как скажешь. А где можно заказать стекло в Башню? — Ты снял размеры? — Да, — выудил из кармана клочок жёлтого листка архитектор, на котором Уилан писал записку Оллфордам. — А ты не такой уж растяпа, да Англия? — хохотнула ирландская паскудь, принимая листок из рук Джона. — Я закажу, не парься. — Деньги, — кинулся в карман Британец. — Рассчитаюсь. Потом из маячного фонда отдашь. — Это не ко мне, — замотал головой Андерсон. — Давай лучше я сам заплачу. — Угомонись, — рявкнул нацист. ___       К зданию больницы подъехали к трём часам пополудни. Для Ноунфорда строение оказалось не типичным. Оно состояло из нескольких, расположенных в ряд, одноэтажных каменных домишек, очень напоминавших ту самую гостиницу для обеспеченных людей в Абердине, где любезная рецепционистка вызвала для архитектора такси до пристани. С той лишь разницей, что наверняка ухоженные растения в кадках в это время года были укутаны под брезентом, дожидаясь весеннего потепления, а довольно внушительная придомовая территория была обнесена высоким забором. На входе необходимо было нажать кнопку, представиться, сообщить причину посещения и дождаться, когда сработает электрический замок, позволяющий войти «в кулуары». — Для чего такие меры? — удивился Джон. — Больница — единственная на весь город. Тут, помимо обычных пациентов, есть крыло и для умалишённых. — Серьёзно? И много таких на Острове? — Понятия не имею. Ни разу ни одного не видел, — хохотнул Уилан. — Главврач специализируется на нейрохирургии, а психические отклонения — её хобби. Может, задел на будущее? — В смысле? — Стену возвели относительно недавно. Вероятно, нашёлся кто-то «того». Ну, ты понимаешь… — ирландец покрутил пальцем у виска. — Не вижу машин скорой помощи, — растерянно оглядел территорию Британец. — Как на Острове вообще вызывают неотложку, если нет телефонов? — Есть одна машина. Дежурства суточные у бригад. Стоит в центре города, неподалёку от моего бара. Если что-то срочное, соседи могут подбросить либо к ней, либо до самой больницы. Ещё можно позвонить из библиотеки. Она ближе к северной части города. — Если есть телефонная линия, почему не провели аппараты в дома? — Не нужны, — как ни в чём не бывало, развёл руками Аодхан, пока они шли по узкой вычищенной тропинке к зданию приёмного покоя. — Странно всё это, — ухмыльнулся Андерсон. — Это ведь банальное удобство. — Это решение народа, Англия. Летом на площади устраивается всеобщее собрание, длящееся ровно одну неделю. Там и решаются судьбы предлагаемых нововведений или усовершенствований существующих на Острове законов. Жители голосуют. Это время официальных выходных для всех. Подсчёт происходит на месте, при свидетелях. Так что, никакого обмана. — А как происходит голосование? — Если «за» — поднимаешь руку. Бетти — помощница Уэллингтона — ты, наверно, уже имел честь с ней познакомиться, ведёт списки. Каждый поднявший по цепочке называет свою фамилию, которая вносится в протокол. Результаты сравниваются с ежегодной городской переписью населения и если превышают восемьдесят пять процентов от общего числа проживающих на Острове, то закон принимается. — Это что же, якобы, истинная демократия, получается? — изумился Андерсон. — Не якобы, Англия, — расплылся в оскале ирландец. — Самая настоящая! — А кто имеет право голосовать? — Все. Все имеют это право. — А приезжие? Подданные других государств? — Нет тут приезжих, Англия. Когда ж до тебя дойдёт, наконец? — рассмеялся Уилан. — Конечно же, если бы ты приехал в июле и в аккурат попал на неделю голосования, никто бы тебя не подпустил. Но, в этом месяце Холхолм не принимает гостей с Материка, потому — это заведомо несбыточная ситуация. В остальное время — у чужеземца всегда есть месяц на раздумье. И он либо становится частью этого мира, либо не становится. Всё до смешного просто. — А возраст? Может, здесь и дети голосуют? — Не только голосуют, но и выдвигают к рассмотрению собственные пожелания, — кивнул Аодхан. — Ты шутишь, — утверждающе запротестовал архитектор. — А что такого? В брак с шестнадцати можно, а голосовать нельзя? — Ноунфордским детям можно заключать браки с шестнадцати лет? — вытаращился жемчужными глазами Джон. — Шотландским, — ухмыльнулся ирландец. — И даже без согласия родителей. А ещё, так, к слову, пол партнёра тоже не важен. — А ты ещё Брауну на сёрфе кататься запрещаешь. Да кто ты такой?! Он без пяти минут самодостаточный гражданин своей страны. — Хорошо, что родители воспитали его, как подобает, и он хотя бы этим меня не понукает. — А мог бы, — вздёрнул брови кверху Андерсон. — Сдаётся мне, он выжидает особого момента. Ну, знаешь, такого, когда дверь моего дома распахнётся, и туда заплывёт какая-нибудь нимфетка на шестом месяце беременности. Вот тут-то Юдард и скажет мне: — Уилан, познакомься, это — моя жена! А я ему: — Не бывать этому, ты слишком молод! Жизнь себе испортишь! А он: — Я никогда не перечил тебе, мне уже шестнадцать, и я — взрослый! Баста! — Так и будет, Англия! Так и будет. Ты же знаешь, какой он башковитый. Только дурак поверит, что этот подросток не знает своих прав. — А ещё, только дурак поверит, что Браун не знает о презервативах, — расхохотался архитектор. — По-моему, ты слишком себя накручиваешь. Да и откуда в Ноунфорде взяться, как ты там выразился? Нимфеткам? И это мне после таких-то словечек семьдесят? — Да иди ты! — пробурчал ирландец. — Я буду безмерно рад, если твои слова окажутся правдой, Англия! А пока, меня ждёт один более-менее спокойный год, до тех пор, пока пацану не исполнится шестнадцать. А точнее, одиннадцать месяцев. — Уверен, всё будет хорошо по истечении и этого времени, — поддержал обеспокоенного Уилана Джон. — И вообще, заканчивай обращаться к нему «мистер Браун»! Ещё возомнит о себе не Бог весть что. — А вот это уже не твоё дело. Это наше с ним, личное. Вот будут у меня свои дети, тогда и я не буду тебе указывать, как их называть. — И всё-таки ты злопамятный, — оголил акулий оскал Аодхан. — А то! — не удержался от смеха Джон.       Домик, в котором разместили Бена, был на четыре комнаты — по одной на каждого пациента. Настоящий курортный санаторий или дорогостоящий дом престарелых, сложно было сказать точнее. Одно Британец мог утверждать с полной уверенностью — ещё никогда в жизни он не бывал в подобных учреждениях, а ведь вполне мог бы себе позволить подобный сервис, знай, что бывает и такая медицина. Из этой больницы, если и в шею погонят, не захочется уезжать. Холостятская обитель Оллфордов не шла ни в какие сравнения с этим чудесным местом. Да и чего греха таить? Собственная квартира Джона в Англии проигрывала по многим параметрам.       Как и в любом доме, тут была просторная гостиная, способная разместить на мягких диванах не только предполагаемых четырёх пациентов «палат», но и их родственников, приехавших проведать больных. Телевизор, стол для игры в бридж, и даже небольшая кухня. Одним словом, райский уголок. Даже привычный для всякого госпитального предприятия запах медикаментов заменили ароматические свечи с ненавязчивым запахом ванили и корицы. — Признайтесь, Бен. Вы нарочно заставили опрокинуть на вас лампу! Просто вас достал чужеземец, захвативший гостиную, так ведь? — подмигнул Андерсон старику, лежащему на кровати. Из грудной клетки морского волка дугой торчала трубка, уходящая в откачивающий насос. — Раскусил, Джон. Надоел ты мне, — хохотнул Оллфорд и тут же закашлялся. — Простите, не буду вас больше смешить, — пожурил себя архитектор. — Как прошла ночь? — Всё спокойно, — улыбнулся Джон, восхищаясь прикованным к постели стариком. Тот едва мог говорить, но, изменить себе и не спросить о Башне было выше него самого. — Видящий отработал хорошо, сбоев не давал. — Видящий? — хитро скосил глаза старик. — Да, — кивнул Британец. — Я решил дать ему имя. — Видящий… — повторил морской волк. — А что, мне нравится! — И кто ж тебя надоумил? — ехидно поинтересовался рыжебородый. — Ты и надоумил, — ответил Андерсон. — Сегодня. Когда назвал его Зрячим. — А чем тебя Зрячий не устроил? — надулся Уилан. — Видящий — звучит элегантней! — Тьфу ты, — наигранно сплюнул ирландец. — Бен, кто ваш лечащий врач? Хочу пообщаться. — Так доктор Сиберт собственной персоной.       Аодхан отправился на поиски главврача, а архитектор, засомневавшись в совершённом на автопилоте действии в наречении каменного Стража, спросил: — Вам правда нравится его имя? — Очень подходящее, мой дорогой друг, — подмигнул старик. — Лучшего и не придумать. — Джеймс сказал, что на аппарате вам придётся провести, как минимум, неделю? — Прости, что подвёл. Показал маяк, называется, — печально проговорил морской волк. — Ну что вы, Бен! С каждым могло случиться. Если хотите, моё мнение — произошло то, что должно было произойти. Мы оба знаем и про стечение обстоятельств, произошедших на «Попутчике», и про вакантное место, вдруг появившееся на вашем Острове, когда моя жизнь пошла под откос. А теперь мы оба знаем и о том, что у вас травма! Весьма серьёзная травма, не сочетающаяся с тем, чтобы подтягивать маячные цепи и бегать по этажам всю ночь. — К чему ты клонишь, дружок? — Я, конечно, не отказываюсь от испытательного срока. В конце концов, на Острове решение принимают обе стороны. Но… Я просто хочу сказать, чтобы вы не беспокоились о Башне. Я позабочусь и о свете в ночи, и о сухости полов днём. — Ты принял решение, мой мальчик? — потянул вверх кустистые брови Оллфорд. — Не уверен, — поджал губы Джон. — Но, даю вам слово, что Циклоп не останется без присмотра, пока вы окончательно не поправитесь. И не важно, сколько на это понадобится времени.       Старик накрыл шершавой ладонью беспокойные руки Британца, не заметившего, как в нервозном треморе те своевольно принялись омывать друг дружку под невидимыми струями воды. Этот, почти отцовский жест вернул Андерсону спокойствие и кроткую улыбку на лице. — Мне нужно знать что-нибудь ещё о Башне? — поинтересовался архитектор, окончательно придя в себя. — Может, Уилан что упустил? — Смотря, что он успел тебе рассказать? — усмехнулся морской волк.       Джон и старый Оллфорд говорили не долго. Из рассказа Британца седой уловил, что Аодхан поведал практически всё, что было необходимо для нормального функционирования Башни. Бен лишь попросил приглядеть за металлическим каркасом крыши в комнате, что хранила Сердце, и в случае обнаружения коррозии, обрабатывать поверхность специальным раствором, предварительно очищая подгнившие места. Он также упомянул, что вполне достаточно подниматься на Башню за полчаса до окончания хода цепи и проводить все манипуляции с механизмом до его полной остановки, а не бегать наверх по два раза. И о том, что утром, по завершению службы, нужно обязательно полировать каждый сердечный лепесток.       Время, как никогда, захватило в плен их обоих — и паромщика, вынужденного оставаться прикованным к больничной койке, и Андерсона, нехотя взявшего на себя роль Смотрителя маяка. Оба они знали, что время — понятие относительное и, порой, неделя пролетает — не успеешь и глазом моргнуть. Но, с другой стороны, капля росы может целую неделю свисать с паутины, пока, наконец, не сорвётся. Оба они, будучи практичными и непритязательными в своих желаниях, пришли к согласию, что могло возникнуть только между людьми разных поколений — договорились предоставить выбор судьбе. И пусть она решает, кто в этой неравной игре будет каплей, а кому останется лишь моргнуть. — Ещё вчера хотел спросить, Бен, да обстоятельства изменились, — кивнул архитектор на торчащую из груди морского волка трубку. — Как вам удалось доставить фортепиано на Маяк? — О-хо-хо! — закашлялся, рассмеявшись, Оллфорд. — Не поверишь, вручную! — Вы правы, — усмехнулся англичанин. — Не поверю. Это было бы невозможно, учитывая размеры вашей лодки! — А вот очень даже возможно! Ты просто ещё не видел полных отливов, — подмигнул старик. — На полозьях отбуксировали по косе до самого скалистого уступа. Да там и столкнулись с проблемой, что, не повредив инструмент, поднять его наверх не удастся. — И всё-таки вам это удалось. И я могу утверждать, что весьма успешно, ведь своими глазами видел его в комнате Смотрителя в довольно приличном состоянии и вот этими самыми руками, — покрутил в воздухе ладонями Джон, — даже трогал. — А я разве не сказал, что это история вовсе не о пианино, а о том, как на уступе появились тали? — растянул губы в улыбке Оллфорд, и Британец поддержал его ответной. — Ах, вот о чём, оказывается, мы говорим! Но, чьё оно? Мистер Бакер играл? — Нет, сынок, — хмыкнул морской волк. — Элфи, разве что, «Собачий вальс» мог наклацать. Об инструменте Уиллма просила — его жена. Она с трудом выносила звуки Башни и спасалась игрой на фортепиано. — Вот оно что, а ноты? Я не нашёл ни одного произведения в комнате. — Миссис Бакер была удивительной женщиной, мой друг. Она никогда не играла по нотам. Только импровизация. И всегда что-то новое. — Это настоящий талант, Бен! — изумился англичанин. — Вы часто её слушали? — Не очень, — признался старик. — Но, когда удавалось — всегда с восторгом! Она ушла из жизни рано. — Очень жаль. Вы не будете возражать, если я попробую привести его в порядок? Инструмент расстроен, — поинтересовался Джон. — Ты ещё и музыкант? — сверкнул белёсыми радужками Оллфорд. — Нет. Давно не музыкант. В детстве играл, — признался Джон. — Если честно, я не уверен, что дело выгорит с настройкой. Особенно, если учесть, что в городе нет интернета, где можно было бы подсмотреть руководство. Но, я хотел бы попробовать. — Пусть Аодхан покажет тебе музыкальный магазин, — предложил морской волк. — Есть небольшая комиссионка неподалёку от «Трав Льялл». Чем чёрт не шутит, вдруг в нём обнаружится необходимая литература? — Значит, магазин всё же есть? Это хорошая новость. Спасибо за подсказку. — Не за что, парень. Признаюсь, ты не перестаёшь меня удивлять. — И вы меня, Бен, — Британец вдруг сделался очень серьёзным. — Вы поступили очень отважно вчера. Конечно, напугали всех до чёртиков! Но, знаете, проигрывая ситуацию в памяти, я понял, что никто из нас не сумел бы среагировать так быстро, да ещё и пожертвовав собой. Мы бы однозначно разбили цилиндр. Я б так точно. — Ты себя недооцениваешь, Джон. Твоё сознание ещё замутнено городской жизнью и предоставленными благами. Но я-то вижу, — старик приподнял руку и легонько постучал пальцем по груди архитектора. — Ты умеешь думать сердцем, просто ещё не успел переключиться. Всё придёт, дорогой друг. — Мне бы вашу уверенность, — опустил глаза в пол англичанин. — И она придёт, — хохотнул морской волк. — А пока воспользуйся моей. Её на нас двоих с лихвой хватит. — Но, откуда? С чего вы взяли, что я… — Англия? — заглянул в комнату Уилан. — Пора. — Извините, Бен, — посмотрел на часы Андерсон, обнаружив, что стрелки перевалили за оговоренное время выезда из города. — Видящий ждёт. Я постараюсь заскочить к вам завтра. — У меня хватает посетителей, мой друг! — отмахнулся старик. — Поспать не дают! Ты лучше потрать это время на собственный сон — проку будет больше. — Скорейшего выздоровления! — Будь осторожен с огнём в камине. — Непременно, Бен! Мне уже раз шесть показывали, где песок, — расхохотался архитектор, закрывая за спиной дверь, и тут же натыкаясь на Аднея Уэллингтона. — Мистер Андерсон, как кстати, что я вас встретил, — протянул руку Адней. — Доброго дня, мистер Уэллингтон, — поприветствовал в ответ Джон. — Спешите? — Откровенно говоря, очень. Циклоп не любит ждать, вы же знаете. — Так вы на Башню? — искренне удивился мужчина, поправляя оправу очков. — Таковы обязанности Смотрителя маяка, не так ли? — Именно об обязанностях я и хотел бы поговорить, — качнул светло-русой головой Уэллингтон. — Но, отрывать от дел не смею. Возможно, вы могли бы уделить мне немного времени завтра? Разумеется, после отдыха.       Британцу совершенно не с руки было тратить и так катастрофически крошечные световые часы на разговоры с сыном Управляющего, но отказывать было не в его положении. С другой же стороны, Андерсон сейчас был тем самым спасательным кругом для всего Острова, способным уберечь Холхолм от нашествия очередных утопленников, и потому, вполне мог себе позволить гнуть удобную для себя линию поведения. Чем и решил воспользоваться. — Мистер Уэллингтон, дело действительно не терпит отлагательств? Сейчас для меня не самое простое время и, к сожалению, я привязан в плане передвижений к людям, помогающим мне освоиться в Ноунфорде. Возможно, мы могли бы отложить разговор до следующей недели? Или, хотя бы перенести его до того момента, пока я не обзаведусь собственным транспортом? — Разумеется, мистер Андерсон. Вы сможете согласовать удобное для вас место и время встречи с Бетти. Она на посту в будние дни с восьми до пяти. — Благодарю вас. Всего доброго, — попрощался Андерсон и сломя голову бросился из больницы. «Аодхан убьёт меня!» — думал он, несясь по скользкой дорожке к машине. — Чего так долго? — рявкнул рыжебородый. — Встретил младшего Уэллингтона, — признался архитектор. — Тот хотел поговорить со мной на счёт обязанностей Смотрителя. Перенесли встречу на следующую неделю. — А он-то какое отношение имеет к этой должности? — удивился Уилан. — А что, не имеет? — непонимающе уточнил Джон. — Да, как бы, нет. Этим всегда занимался Доил. — Может в «царской» семье готовится новый приемник? — предположил Британец. — Доил пост не оставит, — мотнул рыжим ирокезом Аодхан. — Ему ещё лет двадцать править, если ничего не случится. — В таком случае, может государственный переворот? — На Холхолме эти варварские штучки Большой Земли не работают, — моментально пресёк негативные мысли нацист. — Аднея в клочья разорвут, если он посмеет раньше времени усесться на престол. Нет, тут что-то другое. — Чёрт, теперь я всю неделю буду думать, что от меня потребовалось сыну Управляющего? — подкурил сигарету Андерсон. — Или договоришься о встрече пораньше, — хохотнул ирландец. — Некогда мне «пораньше» — пробубнил под нос архитектор. — И так не представляю, как выживу этой ночью. Три часа сна — не лучшая затея для Городской Англии. — Полезай на заднее сиденье, — скомандовал Уилан. — И спи. Два часа ехать. — Мне неудобно перед тобой, — признался Джон. — Тебе, наверно, будет скучно ехать в тишине. — То есть, по твоей логике, мне должно было быть неудобно сегодня дрыхнуть всю ночь, пока ты таскал тяжеленные гири и бегал туда-сюда по туннелю Башни? — Это другое. — Нет, это просто работа, Англия! И на Острове она такая — неудобная. А я сам вызвался тебе помочь, так что не дури и полезай назад. Сладких снов, Принцесса. — Ты грубиян, тебе кто-нибудь это говорил? — рассмеялся Джон. — Неоднократно, — гордо задрал покрытый рыжей бородой подбородок нацист. — Спи. ___       Когда лодка подошла к скалистому уступу, на Остров уже опустилось полотно ночи. Чтобы не тратить драгоценное время, мужчины заранее договорились обойтись без швартовки. Вода поднялась настолько высоко, что они просто перебросили через борта трухлявой посудины чемодан, мешок с привезённым мясом и рыбой для пополнения запасов погреба, и Джон сошёл на твёрдую поверхность. — Ты уверен, что будешь в состоянии с утра ехать на лесопилку? — Лучше развязаться с делами в первой половине дня, — принял волевое решение архитектор, предпочтя не ложиться спать сразу после окончания работы. — Ладно. Буду в девять, — махнул лапой ирландец. — Веди себя хорошо. — Да, мамочка! — хмыкнул Джон и, подхватив мешок, затеплил один из светильников у входа.       Деревянный массив хрустнул, приглашая Британца войти внутрь, и парень уверенно шагнул в чернь башенного туннеля. Разведение огня в каминах Андерсон оставил на потом и, скинув под ноги у входа пахучий мешок, зажёг свечи на комоде и одну из керосиновых ламп. С окончанием светового дня меркло и всякое освещение в Башне, потому приходилось вечно таскаться с колбой в руках. И всё бы ничего, если бы не перетягивание тяжеловесных цепей с гирями. Архитектор, недолго думая, отыскал в кухне коробку полную пакетов с крупами, выставил те на стол и сложил в неё десять ламп, оставив лишь по одной в каждой комнате.       План был прост — расставить по светильнику на все три окна туннеля, да на ступенях по мере подъёма. А позже, на днях, можно было бы придумать и подвесные системы для них — под ногами, да на сквозящих подоконниках не дело оставлять опасные колбы с горючей смесью — всё точно кончится пожаром.       Так он и поступил, вновь приветствуя все двести тридцать шесть ступеней, влекущих его к самому Сердцу Маяка, и запаливая фитили в лампах по дороге. Подъём оказался настоящим испытанием для натруженных вчерашней ночью мышц. Но Джон прекрасно помнил, что после любой тренировки настоящее зло — это спуск. Каждая ступенька отзывалась в четырёхглавой мышце напряжением и неприятной щекоткой. О собственном выражении лица Британец предпочёл не думать. Наверняка оно пестрило небывалыми метаморфозами, искажаемое то болью, то беспомощной ухмылкой попеременно.       Прежде, чем завести механизм, Андерсон заглянул в «сердечную» комнату. Плёночное окно стойко выдержало не только ночное штормовое испытание, но и дневное одиночество. Мужчина прошёлся ладонью по клейкой ленте, поплотнее прижав ту к алюминиевой конструкции рам, на всякий случай.        Бросив взгляд на Сердце, архитектор глубоко вздохнул. Оно безмолвно взирало на него в ответ десятком своих прозрачных жабр, предвкушая скорое пробуждение. — Извини, — произнёс Британец. — Сегодня я не успею протереть тебя. Уже слишком темно, и нужно зажечь свет. Но, я обязательно сделаю это завтра утром, договорились? «Господи, Джон. Ты такой придурок! Зачем ты с ним говоришь?»       Андерсон и мог бы пройтись тряпицей по стеклянному цилиндру — вряд ли полчаса что-то бы изменили, — да начинать службу с очередного потрясения, если Маяк вдруг вновь решит попотчевать его дозой золотого свечения, мужчина был не готов. Этой ночью ему суждено было провести в одиночестве гораздо больше времени, нежели предыдущей. И мысль эта, запоздало коснувшись краешка его сознания, немного пугала. Утешало лишь то, что Ноунфорд казался ему самым безопасным местом на всей планете, и не будь Джон в этом уверен, ни за что в жизни не остался бы в каменной Башне один.       Спустившись в вахтенную, англичанин тронул промасленный механизм, убедившись в ненадобности дополнительной смазки, поджёг фитили каминными спичками и закрыл крышку прибора. Всё было готово к пробуждению Видящего.       Двести тридцать шесть ступеней спустя, скинутая с гири удавка, и башенный туннель вновь наполнился звуками бегущей по его механическим венам жизни. Гарроту архитектор предусмотрительно решил оставлять у самого подъёма, прислонив ту о холодную стену, чтобы ненароком не забыть. Мало приятного было бы подняться на вершину Маяка и обнаружить её отсутствие.       Джон развёл огонь в обеих комнатах, проверил, не напитало ли постельное бельё влаги за день, наполнил котелок свежей водой, пометив, что стоило бы обновить одну из канистр, и установил на телефоне будильник на половину девятого вечера — взятых с запасом сорока пяти минут должно было хватить и на подъём, и на работу с механизмом. Вспомнив об оставленном при входе пакете с продуктами, взвалил тот на плечо и полез в погреб разложить припасы. Уилан, видимо, считал, что Британец ест за троих. Да ему и за неделю было не справиться с таким количеством рыбы и мяса, учитывая ломящиеся от разнообразных консервов кухонные полки.       Ещё никогда в жизни Андерсон не чувствовал себя настолько глупо, как в тот момент, когда на ум ему пришла совершенно идиотская мысль — просушить и одежду-талисман Бакера (или какую там функцию она выполняла?). «Ну а что? Если уж и поддерживать порядок, то во всём, верно?» — утешил он себя, развесив старые тряпицы. От вещей исходил яркий аромат морских водорослей, слегка подгнивших, залежалых. «Наверно, стоит и их постирать?» — скривился мужчина, почувствовав неприятный запах. «Мало ли, придётся однажды это надеть?»       В кладовой Джон разыскал и баллончик со средством против коррозии, выставив тот на лестницу рядом с гарротой. Вытащил в холл отсыревший матрас. В свете керосиновой лампы разглядеть на нём незваных гостей в виде мокриц и прочей нечисти не представлялось возможным, и Британец просто оставил его на полу до восхода солнца — заносить его в комнату Смотрителя совершенно не хотелось. Он всё больше и больше обнаруживал в себе ранее не познанные глубинные страхи, таящиеся на задворках подсознания Городской Англии. Кто бы мог подумать, что Андерсон окажется настолько брезглив к мелкой живности вроде мокриц или сороконожек, обитающих в сырых помещениях. Он много размышлял о том, что хотел бы законопатить все щели и выбоины в Башне, лишь бы придать Путеводной Звезде (хотя бы отдалённо) вид обыкновенного жилого дома. Об уюте пока речи не шло.       С основными делами было покончено, а до очередного завода механизма оставалось ещё чуть больше часа. Заварив крепкого кофе, архитектор сделал несколько больших глотков и, взяв бинокль, вышел на скалистый уступ покурить, а заодно и дать ушам отдохнуть от бьющего в свои барабаны Циклопа. «Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к этому шуму? Или буду, как бедная миссис Бакер стучать по клавишам, только бы заглушить его?» — думал англичанин.       Понедельник хоть и был морозным, но в сравнении со вчерашним штормом, показался довольно тёплым и безветренным. Хотя, безветрие посреди океана — весьма относительное понятие. Скорее, оно несёт в себе смысл умеренного дуновения, не обжигающего кожу. В особенности, если оно встречается на холодных землях, ни разу не тронутых солнечными лучами за последние пять дней. Да, номинально оранжевый диск каждое утро напоминал о своём существовании где-то далеко за горизонтом, но на деле же его согревающие лучи так и не могли дотянуться до мёрзлой, заснеженной почвы Холхолма.       Джон уселся на кнехт, наблюдая, как тёмная вода поглаживает камни у обрыва. «Поднималась ли она когда-нибудь выше? Или это предел?»       Ему, несомненно, хотелось верить, что на уступе он в безопасности. Ведь, как ни крути, если бы это было не так, жители Острова давно бы придумали какое-нибудь ограждение или перенесли бы вход в Башню выше. — Не стоило покидать Маяк, Джон! Там, за стуком механизма, ты хотя бы не слышишь свои тревожные мысли, — рассмеялся Британец, подкуривая сигарету.       Настроив фокус, Андерсон поймал в объектив домик Смотрителя, убедившись, что обе колбы у входа потушены. А значит, Уилан уже где-то на пути домой, или в свой бар, минует трёх пыхтящих братьев. А может давно уже миновал, и сейчас проезжает перекрёсток, уводящий прочь с объездной трассы на городскую? Джеймс и Паора, должно быть, тоже ещё в дороге — возвращаются после тяжёлого трудового дня с лесопилки. Младший Оллфорд, вероятней всего, отправится в больницу навестить отца. А утром? Заезжали ли они этим утром в домик к Аодхану? Вымотанный ночным дежурством на Башне, архитектор даже позабыл спросить у ирландца.       Отложив бинокль, Джон обнаружил, что сигарета истлела, а он так толком и не покурил, погрузившись в свои глупые рассуждения. Затеплив вторую, парень уставился на воду, вдруг заметив в нескольких футах от уступа… «Мяч?»       Что-то тёмное, округлой формы, покачивалось на волнах, и, хорошенько приглядевшись, Британец хмыкнул, потянув уголки губ кверху. «Усатый мяч», — хохотнул про себя мужчина. — Эй, малыш? — позвал он. — Привет.       Из воды торчала тюленья мордашка с густыми, топорщащимися в разные стороны усищами, мелко подёргивая кожаным носиком. — Не бойся, я не обижу, — улыбнулся Андерсон, стараясь не шевелиться, дабы не спугнуть морского обитателя. — Я — Джон, а ты?       Существо погрузилось в воду и исчезло.       Архитектор вздохнул, опечаленный непродолжительной встречей, но через секунду гладкая голова показалась уже ближе. — О, а ты смельчак, да? — обрадовался англичанин. — Или просто очень голоден… — заключил он, поджав губы.       Удивительные, чёрные, инопланетные глаза моргнули, а нос и длинные усы словно пустились в пляс. Животное принюхивалось, таким своеобразным способом изучая человека у Маяка. — Если ты подождёшь немного, я угощу тебя рыбкой, — подмигнул головешке Андерсон, осторожно приподнимаясь. Усатая морда тут же исчезла, уйдя под воду. Джон мгновенно замер, уже стоя, вглядываясь в чернильную гладь океана. Не прошло и минуты, как незваный гость вновь показал мокрый нос наружу. — Значит, ждёшь? — не в силах подавить наивную улыбку, зачем-то спросил Британец. — Я сейчас вернусь.       Мужчина, медленно попятившись спиной и удерживая взглядом контакт с животным, шаг за шагом добрёл до входа в Башню и, не закрывая двери, бросился в погреб за прикормом. Он схватил пять небольших рыбин с полки (больше, просто-напросто, не влезло в ладонь) и поспешил обратно. Тюленя нигде не было видно. — Эй, малыш? — тихонько позвал Андерсон, выждав несколько минут. — Ты ещё здесь?       Но тюлень так и не появился. — Чёрт! — выругался архитектор, расстроено зашагав обратно. Но не успел он сделать и трёх шагов, как сзади послышался настолько смешной клокочущий звук, что архитектор едва ли удержался от хохота. — У тебя чудный голосок, — обернувшись, сделал комплимент англичанин усатой крохе. — Вот, держи.       Джон, не решаясь приблизиться, бросил одну рыбину в сторону тюленя, и тот с завидной сноровкой поймал скользкую тушку на лету. Есть новый знакомец предпочитал под водой. Морда вынырнула спустя минуту, требуя добавки. Или это Британцу хотелось так думать? По тюленьему выражению лица вообще сложно было сказать, что тот в принципе может чего-то требовать. Оно было спокойное и расслабленное. Нет, требовать — человеческий удел, остальные же существа только принимают, и иногда благодарят. Откровенно говоря, благодарят даже чаще, чем люди.       На третьей, отправленной прямо в зубастую пасть, рыбёшке Андерсон робко подобрался к кнехту, а четвёртую уже предлагал усачу взять прямо из рук. Но дикое животное не было бы диким, позволь себе оказаться столь наивным и на первом же свидании раскланяться пред кормящей рукой. Мраморная головка погрузилась в воду и вынырнула футом дальше. — Ладно, — успокаивающе сказал архитектор и уселся на швартовочное приспособление, давая понять, что не настаивает на близком контакте. — Ладно, ладно. Я понял. Из рук не будешь.       Усатый нос вновь приблизился, и Джон бросил ему слюдяной хвост. Тюлень удостоил парня особым знаком внимания, на этот раз разжевав рыбу прямо у него на глазах, не уходя под воду. — Аппетит у тебя отменный, надо сказать.       Британец уже приготовился подбросить последнюю порцию ужина, как в кармане запищало, напомнив парню о долге перед Циклопом. Морской обитатель вмиг скрылся под толщей океанических вод и, не дождавшись его появления, Андерсон побрёл обратно в Башню. Не съеденный хвост он отправил на полку погреба, сполоснул руки, облегчился в до сих пор вызывающий недоумение и хохот унитаз-коробку и пошёл выполнять обязанности Смотрителя маяка.       Девяти- и двенадцатичасовой заводы остались за плечами. В промежутках архитектор выходил на уступ в надежде пообщаться с мраморным гостем, но тюлень так и не вернулся за очередной порцией вкусностей. «Должно быть, наелся до отвала», — предположил Джон, сам начиная испытывать нешуточный голод. И только когда желудок истомно заурчал, мужчина вспомнил, что последний раз ел в два часа дня, у Уилана дома. — Что ж, рискнём? — неуверенно бросил он в никуда, приоткрывая вентиль на газовом баллоне и водружая кастрюлю с водой на конфорку. — Надеюсь, мы не взлетим сегодня на воздух?       Циклоп, как всегда, стоически поддержал молчанием, если не брать в расчёт систематическое постукивание хода цепи. От рыбы было решено отказаться, отдав предпочтение баранине. Привередой Британец себя никогда не считал, но за пять дней проведённых на Острове, он уже откровенно не мог даже смотреть на рыбу, в отличие от ирландской паскуди. Тот, по мнению Андерсона, был просто помешан на этом виде продуктов.       Отварив рис, мелко нашинковав консервированных овощей и небольшой кусок мяса, архитектор ссыпал всё в глубокую сковороду, оставив томиться на небольшом огне. А уже спустя минут двадцать, плевался во все стороны приготовленным месивом, не только забыв посолить оное, но, при этом, ещё и разварив рис до состояния клейкой массы. Получившуюся кашу даже сложно было кашей назвать. Мясной кисель — вот подходящее название. Но, как и сказал воскресным утром ирландец — «…лучше невкусная еда, чем её отсутствие». А Джон, сделав очередную мысленную пометку, включил в график посещений книжный магазин, где стоило бы приобрести незамысловатое кулинарное пособие «для чайников». И ещё одну пометку: «Купить блокнот для пометок».       Любой другой на его месте, возможно, отправил бы не удавшийся ужин в помойное ведро (и на Маяке таковое имелось в прямом смысле этого слова), заменив несколькими банками консервов. Но совесть Британца не позволила так обойтись с казённой едой, и на ум тут же пришла третья пометка — прекратить пользоваться отзывчивостью и добротой островитян и взяться за самостоятельное пополнение пищевых запасов.       Разобравшись и с трёхчасовым заводом, Андерсон вздохнул с облегчением. Работа шла гладко и, не обращая внимания на неподготовленный к тяжёлому физическому труду организм, в целом действительно оказалась не такой уж суровой, какой предстала предыдущей ночью. Хорошенько потрудившись на Маяке с месяц, даже столь истощавшему городскому жителю, каким чувствовал себя архитектор, возможно и не понадобится дополнительная физподготовка — мышцы сами придут в тонус от каждодневной (точнее, еженощной) беготни вверх-вниз по ступеням, да подтягивания громоздких цепей.       А вот прерванный автомобильный сон уже давал о себе знать. Джону непременно придётся пересмотреть свой жизненный цикл, прими он решение остаться на службе у Циклопа в дальнейшем. И вновь ирландская паскудь оказалась права — в город каждый день не наездишься, а значит, следовало бы вести записи необходимых дел, требуемых покупок и выделять для этого два-три дня в неделю. Остальное время использовать на сон и отдых, если и не в здании Маяка, то хотя бы в домике Смотрителя, тем самым экономя далеко не лишние три часа в сутках на дороге. Хотя Андерсон особой разницы уже и не видел — поддержанием огня в камине, как не крути, заниматься придётся что в маячной Башне, что в хижине на берегу.       Сложным для принятия оказался факт отсутствия выходных. И пусть никто не заявлял об этом Британцу в открытую, мужчина отдавал себе отчёт, что у Циклопа выходных не бывает, а следовательно, их не бывает и у самого Смотрителя маяка. Этот пункт Андерсон поставил на первое место в списке недостатков, постепенно сместив двести тридцать шесть ступеней строкой ниже.       Ещё сложнее было высиживать время между одним заводом и следующим за ним. Архитектор приловчился подниматься в вахтенную и совершать все требуемые действия по наладке механизма за полчаса, а вот оставшиеся два с половиной тянулись давно потерявшей вкус жвачкой. Конечно, часть из них коротались приготовлением еды или кофе, поддержанием огня в каминах, опорожнением помойного ведра (что, к слову сказать, неимоверно раздражало Джона, и далеко не потому, что было грязной работёнкой, а по той простой причине, что отходы собственной жизнедеятельности ему приходилось выливать в океан). Но даже всех этих манипуляций вместе взятых хватало от силы на час. К книгам Британец не притрагивался. Слишком боялся уснуть за чтением и пропустить очередной завод. Их он решил оставить на потом, когда наберётся сил и будет заступать на смены бодрым и выспавшимся.       После четырёх часов ночи время поползло неимоверно медленно. Черепашьи потуги, в сравнении с его ходом, могли показаться спринтеровким забегом. Кофе словно стало работать в обратную сторону, с каждым глотком под тяжестью гравитации накреняя тяжёлую голову к деревянной поверхности кухонного стола. Несколько раз Андерсон ловил себя на непроизвольном клевании носом, умывался холодной водой, выходил на уступ, подставляя влажное лицо ветру, но всё было тщетно. В натопленной кухне его вмиг начинало клонить в сон, а в комнату Смотрителя Джон и вовсе не решался заходить — при виде кровати и мягкого матраса, коварный Змий тут же начинал плести свою греховную сеть интриг, уговаривая прилечь и расслабиться. «Всего на минутку. Закрыть уставшие глаза и …»       Не выдержав этой пытки, архитектор погасил огонь в камине и распахнул дверь, ведущую в башенный туннель. Теплый и холодный воздух слились в танце, приобретая температуру чуть ниже приемлемых для жизни шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту (прим.18С).       Британец уселся лицом по направлению к проёму и, отклонившись на две из четырёх ножек табурета, сосредоточился на поддержании равновесия, тем самым максимально исключая возможность задремать. Других вразумительных идей по сохранению тела в вертикальном положении в затуманенную голову не шло. И без того тусклый свет единственной оставшейся керосиновой колбы он прикрутил, даруя передышку словно засыпанным песком глазам. Как удержать всячески рвущийся в мир грёз разум в таком мраке, Андерсон не имел представления. Неустойчивое балансирование на деревянном стуле пусть и давало слабую надежду на успешный исход, но, в то же время, мужчина понимал, что вряд ли способен раскачиваться в течение двух часов на шатких ножках. Спасал лишь металлический стук анкера по звеньям цепи, хотя его монотонность и однообразие в определённые моменты тоже начинали убаюкивать.       На комоде в холле Башни плясали, подгоняемые слабым сквозняком, огоньки свечей. Долго рассматривая незамысловатый танец, архитектор пришёл к мысли, что с таким недотёпой, как он, они-то и станут причиной пожара, о котором на каждом шагу его предупреждали все неравнодушные жители Острова. Учитывая осветительное нововведение, на которое ушли все имеющиеся в Башне колбы, Джон пометил в своих воображаемых заметках покупку энного количества новых ламп. Ими он планировал заменить опасные в плане возгорания свечи при входе и те, что расположились на подоконнике в комнате Смотрителя.       И пока, медленно путаясь в лабиринте собственных мыслей, Британец размышлял о требуемом списке покупок и дел, пытался выручить в ломаном графике подходящие день и время, тяжёлая дверь маячной Башни без скрипов и надрыва, без хруста и скрежета приоткрылась, вмиг пробудив ото сна заволоченное дрёмой сознание. Андерсон так и застыл, позабыв даже о дыхании, моментально поймав и нужный баланс телом, и деревянную поверхность столешницы обеими руками.       За несмело открытым дубовым массивом показалась светлая макушка влажных локонов, а спустя секунду и хрупкое, голое тельце ребёнка, комкавшего в тонких пальчиках кусок непонятной тряпицы. С кожи цвета слоновой кости стекала вода, образовывая под ногами мокрые лужицы. Мальчик робко оглядывал башенный холл и, казалось, не испытывал серьёзных неудобств от холода.       Андерсон обомлел, способный лишь безмолвно наблюдать за происходящим.       Тем временем, нежданный гость повернулся к комоду, всё ещё придерживая носочком приоткрытую дверь, и изучающе уставился на поверхность. Столь же мокрую тряпицу, как и сам, он плотно прижал к груди одной рукой, а второй потянулся к горящим свечам. Архитектор был бы рад предупредить события, обязательно должные последовать за этим, и ежу понятным, действием, но словно лишился дара речи, а вместе с ним и способности шевелиться в принципе. Нежные подушечки уже коснулись яркого пламени и, пискнув, ребёнок молниеносно одёрнул руку, ища спасение для обожженной кожи в собственном рту.       Спустя секунды боль, видимо, утихла, или же в игру вступил нескрываемый наивный интерес к окружающему, и мальчик, вынув пальцы изо рта, повёл по воздуху носом. Джон вытаращил глаза ещё сильнее, ведь подобными инстинктами люди обделены. Ребёнок, скорее, напоминал принюхивающуюся собаку, нежели человеческого детёныша. И тут произошло то, чего Британец меньше всего ожидал. Светловолосый резко повернулся в его сторону и уставился большими тёмными глазами прямо на англичанина. И без того прерывистое, едва уловимое дыхание спёрло, а Андерсон мгновенно провалился в омут чернильных глаз. Гость долго смотрел, будто в самую его душу, слегка подрагивая головой и быстро моргая, а потом, словно потеряв интерес, продолжил изучение каменного туннеля. Только тогда архитектор сообразил, что в заволоченной мраком и тьмой кухне, малыш просто не увидел его.       Незнакомец сделал несмелый шаг вперед, позволяя дубовой двери закрыться, и резко вжал голову в плечи, озираясь по сторонам, когда та заскрипела ржавыми петлями. «Похоже, он знает, что в Башне кто-то есть…», — подумал Джон, обратив внимание на этот жест. Чувствительность в теле возвращалась, и мужчина уже отдавал себе отчёт в том, что мог бы дать о себе знать. «Если б захотел…»       Но Британец был слишком заворожен происходящим, а ребёнок был ещё слишком близко к выходу, способный сбежать от испуга. «Но, куда ему бежать? Куда бежать?..»       Андерсон покрылся ледяным потом от осознания, что заблудившемуся гостю не то, чтобы бежать некуда. Вообще не понятно, как он попал на уступ?! Он был весь мокрый. Маленький, мокрый мальчик забрёл на Маяк в поисках спасения? Может, неподалёку потерпел крушение корабль, и тот каким-то чудом спасся, а архитектор — идиот, сидит и играет в прятки, когда несчастному существу, должно быть, нужна помощь?!       Не зная, как себя вести и как дать понять мальчику, что он не один, но, при этом, не напугать, Джон провалился в чехарду мыслей, не сообразив, когда потерял гостя из виду. Должно быть, светловолосый прошёл вглубь Башни? Британец вернул табурет в устойчивое положение, стараясь опустить ножки на каменный пол как можно тише и, осторожно ступая, вышел из-за стола, медленно подбираясь к открытому проёму.       Выглянув в башенный холл, Андерсон обнаружил тот пустым. Проследив взглядом вверх до самой вахтенной, он плотно прижал пальцы к глазам, потёр те, и в голос рассмеялся. Затем достал из кармана телефон, разблокировав экран, и проверил время — половина пятого утра. «Похоже, тебя всё-таки выключило ненадолго, дружок!», — усмехнулся он над собой, возвращая мобильник обратно. «Сны, конечно, должны быть необычными, но это, Джон, уже на грани идиотизма! Сообщи, если появятся мёртвые щенки. Голые дети и мёртвые щенки — первый признак, что следует обратиться к врачу».       Британец заглянул в комнату Смотрителя, удостоверившись в отсутствии незваных гостей, а заодно и проверил теплящиеся в камине дрова. Вернулся в кухню, зажёг керосиновую колбу, поставил на огонь котелок и осмотрел туалет и кладовую. «Совсем уже тронулся!», — выругал он себя в очередной раз и, собравшись покурить, направился к выходу.       Только о своём желании он мигом позабыл, когда под ногами у дубовой двери обнаружил и лужицы натёкшей с мальчишеского тела воды, и отчётливо читаемые следы, на которые ранее не обратил внимания. Андерсон так и застыл на пороге, уже обессиленный от преследуемых его мистификаций, непонятных сновидений, каторжного труда и Бог знает ещё чего, непременно должного произойти. Он просто стоял, уставившись на пол, а в сознании, как заезженная пластинка, снова и снова неслась по кругу одна единственная мысль: «Ты не проверил погреб… Ты не проверил погреб… Ты не проверил погреб…»       Архитектор глубоко вобрал носом воздух, развернулся и, уже понимая, что внутри не осталось ничего, кроме злости за глупое решение приехать на Остров и за творящееся вокруг «непонятно что», несвойственно грозно для себя произнёс: — Вылезай! Я знаю, что ты там!