***
— Вылезай! Я знаю, что ты там! Голос прозвучал настолько низко и грубо, что Британец сам себе удивился, а спустя секунду уже бросился к подполу, до чёртиков перепуганный, что малыш совершенно там окоченеет. Усевшись на корточки, он осторожно потянул деревянную дверцу вверх за холодную металлическую ручку и замер, уже сбившись со счёта в который раз за эту ночь. На самом дне, прямо на промёрзшей и влажной земле сидело маленькое существо, так и застыв с сырым рыбьим хвостом в зубах, виновато взирая большими тёмными глазами на мужчину, поймавшего его на воровстве. — Господи… — выдохнул Андерсон, прикрывая рот обеими руками от пронзивших его в момент ужаса и глубокой жалости к ребёнку. Заозиравшись по сторонам и пытаясь выудить в памяти, где мог оставить тулуп, чтобы согреть беднягу, англичанин лихорадочно перескакивал от одного воображаемого помещения к другому, пока не пришёл ответ — в кухне! — Пожалуйста, вылезай, — как можно мягче позвал он мальчика. Сердце тарабанило в грудной клетке, готовое выпрыгнуть через рот, а пальцы шли мелкой дрожью, но уже не от перетягивания массивных цепей, а исключительно из-за нервного тремора. Рот малыша безвольно распахнулся, а шлёпнувшаяся на пол тушка, аккуратно была отправлена на полку, истекая сукровичной жидкостью в местах прокусов и вся извалянная в земле. Грязная же, испачканная тряпица так и оставалась зажатой в тонких пальчиках, ни на секунду не выпускаемая незваным гостем из цепкой хватки. — Давай же, кроха. Вылезай, — позвал жестом архитектор, поджимая губы в недоумении. На вид ребёнку было лет десять-двенадцать, и Джон, абсолютно сбитый с толку, совершенно не мог вообразить, как тот попал на уступ. Но больше всего ничего не понимающего мужчину беспокоило воспоминание об обнаруженном отпечатке «карликовой» ступни предыдущим утром. «Он что, прятался где-то на территории целые сутки? Раздетый? Голодный?» Малыш медленно привстал и, ухватившись ручонками за металлические поручни, нехотя полез вверх, вжимая голову в плечи и предвкушая наказание за порчу чужого имущества в виде надкусанной рыбёшки. Сложно было не заметить, какой страх испытывало существо идя прямо в руки вероятному обидчику. Но, словно смирившись с неизбежным, оно поднималось всё выше и выше, волоча за собой и комкая в руке единственную, судя по всему, оставшуюся у него собственность, пока полностью не выбралось наружу. — Пожалуйста, не бойся меня. Я не обижу, — осторожно заглянув в чернильные глаза, тихо сказал Британец. Этот омут откуда-то был ему знаком. Как будто он уже встречался с глубокой, бездонной чёрной дырой этих глаз, засасывающих в самые недра Вселенной. — Можно я схожу за тулупом? В кухню? Ты подождёшь? Андерсон говорил медленно, практически разжёвывая каждое слово, но мальчик стоически молчал, только чуть покусывая пухлые, обескровленные губки и не отрывая испуганного взгляда от Смотрителя. Архитектор тоже был напуган этим контактом, но ещё больше он боялся, что ребёнок воспользуется первой же возможностью и бросится наутёк, как только он скроется за кухонным проёмом. Если уж малыш смог где-то прятаться целые сутки, ничего не мешает ему проделать это дважды. Только вот, сколько ещё выдержит хрупкое тельце на морозе? И не погибнет ли там, за стенами пусть и не райских тропиков, но всё же спасающего от зимней стужи Циклопа. — Никуда не уходи. Ладно? — с надеждой в голосе проговорил Джон, осторожно приподнимаясь на затёкших ногах и пятясь спиной в кухню. В выхоложенной, оставленной без огня в печи комнате посвистывал на плите позабытый котелок. Британец быстро прикрутил вентиль на баллоне и, подхватив тулуп, спешно вернулся в башенный холл. Мальчишка, словно окаменев, моргая большими глазами и чуть подрагивая прорезями ноздрей, стоял ровно на том же месте, где его и оставил взбаламученный Смотритель. До практически испарившегося разума медленно доходило, что всё происходящее вовсе не сон. Крохотное, почти просвечивающееся насквозь тельце гостя било мелкой дрожью, но Андерсон никак не мог взять себя в руки и, наконец, накинуть на продрогшего ребёнка согревающий тулуп. Взгляд словно прирос к этим крупным песочным локонам, уходящим за ушки; к этому прямому носику и почти безжизненным губам; к тонким ключицам, мягким изгибом выдающихся у ямочки горла; к молодой, бархатной коже; к тонким пальчикам… «Очнись, Джон!», — заорало не весть откуда взявшееся сознание. Архитектор бросился к мальчишке, а тот, не ожидав такого напора, ещё шире вытаращил чернильные глаза и отпрянул от страха назад. — Прости, — остановился в двух футах от ребёнка Джон. — Прости. Я не хотел тебя напугать. Опустившись на колени перед существом, англичанин накинул на голые плечи тулуп и, не дотрагиваясь до малыша, оттянул край тяжёлой дублёнки, предлагая засунуть свободную руку в рукав. Черноглазый послушно протиснул ту в овечий туннель, а вот со второй рукой этот фокус не прошёл. — Позволь, я подержу это? — кивнул на тряпку Британец, но мальчишка вмиг нахмурился и крепче прижал к груди шерстистую материю — так сильно, что с той побежали грязные струйки воды. — Нет? Ну ладно, — сдался мужчина, застёгивая тулуп как есть. — Пойдём? Накормлю тебя чем-нибудь. Андерсон легонько подтолкнул мальчика в сторону кухни и тот, на удивление, беспрепятственно пошёл, смущённо оглядываясь на следующего за ним человека. Остановившись в проёме, незваный гость долго осматривал уставленные консервами полки, сложенные горкой-пирамидой дрова, каминную печь. Взгляд не упускал из виду ничего, что под него попадалось, внимательно изучая все предметы интерьера, словно видел их впервые. — Проходи, не бойся, — мягко произнёс архитектор, и ребёнок несмело зашёл в помещение. — Садись вот тут, — указал на табурет Джон. В длинном, из-за разницы в росте, почти касающемся пола тулупе малец походил на русского князька. Британец улыбнулся, вспоминая университетские лекции по мировой истории искусств и одну из картин Маковского. Разница была лишь в том, что скромная, однотонная дублёнка, перепавшая ему с плеч младшего Оллфорда, была далека от ряженых, золотых одеяний российских царей. Да только к чернильному цвету глаз, она, как нельзя кстати, шла до мурашек. Засмотревшись на всё ещё не решившегося присесть мальчонку, Андерсона, как током шарахнуло, когда в ответ на его непроизвольную улыбку, чуть посиневшие от холода губы крохи потянулись вверх уголками. «О, Боги!», — захлебнулся в переполняющих ощущениях архитектор. «Он прекрасен!» Джон заметался по кухне, не зная за что хвататься. «Неплохо было бы вновь разжечь камин. Нет, сначала налить малышу горячего чая. Или, всё же, поесть? Что дать ему поесть?» Взгляд побежал по полкам, не в силах считывать даже названия на этикетках. Всё плыло перед глазами, пока Британец не разозлился на себя настолько, что уже готов был самолично заехать по собственной голове тяжёлой сковородой. «Соберись, Андерсон!», — зарычал он про себя и вновь столкнулся с пропастью инопланетных глаз. Ребёнок так и стоял у стола, вскинув в удивлении светлые бровки и внимательно наблюдая за суетливым Смотрителем. — Пожалуйста, садись, — взяв себя в руки, вновь указал на стул мужчина. Но малыш, похоже, не понимал, что от него требуется. Тогда архитектор выдвинул второй табурет на свободное место и присел на него сам. Гость тут же последовал хозяйскому примеру и взгромоздился на собственный. Надо сказать, сделал он это не без труда — массивный тулуп и только одна действующая рука, способная поддерживать равновесие, весьма затрудняли движения. «Может, он не знает английского?», — удивился Джон, вставая, и мальчишка мгновенно поднялся за ним. — Нет, нет, — остановил его Британец, улыбнувшись и чуть надавив на плечо крохи. — Ты сиди, ладно? Посидишь? А я пока… Взгляд упал на босые пятки, и Андерсон, поджав губы, прикрыл глаза. «Болван! Даже носки ребёнку не дал…» — Посиди тут, я сейчас приду. Хорошо? Глупо было надеяться на то, что незваный гость скажет хоть что-нибудь в ответ или, по крайней мере, кивнёт. Похоже, он и вправду не понимал ни единого слова. Это усложняло ситуацию в разы. Как теперь узнать, откуда он взялся? Может, дело вовсе не в крушении корабля? Может, его родители проживают в Ноунфорде, и мальчик просто потерялся? Голос пропал от шока. Ведь, такое часто случается, верно? Дети перестают говорить от испытанных потрясений, а то, что оно, это самое потрясение, случилось — к гадалке не ходи. Достаточно и тех суток, что малышу пришлось прятаться на морозе. Молодой архитектор сходил в комнату Смотрителя, снял с верёвки комодную одёжку и вернулся в кухню, где юный гость уже самостоятельно расстегнул тулуп, просунул вторую руку в рукав (видимо, мокрая тряпка всё же вызывала неудобства), а вот застёгиваться обратно, судя по всему, и не собирался. Вид голого тельца смутил ранее не замечавшего за собой подобных черт Британца. Но, одно дело, когда перед тобой сидит обнажённый любовник твоих же лет (а то и старше), и совсем другое — ребёнок. Но, ведь мальчику не три года, чтобы не понимать очевидных вещей. Он явно старше десяти, а значит этот жест — не что иное, как проявление шокового состояния. — Эй, малыш? Я принёс одежду. Давай-ка наденем её, ладно? — неуверенно спросил Джон, протянув гостю вещи. Светловолосый не шевельнулся, только крепче вжал пальчики в свой драгоценный лоскут, да неотрывно проследил за мужчиной. — Ладно, я сам, — присел перед ребёнком Андерсон, положил на стол стопку вещей и, решив начать с носков, уточнил, страшась спонтанной реакции: — Можно я до тебя дотронусь? Незваный гость предсказуемо промолчал. Тогда архитектор осторожно коснулся лодыжки и упёр мальчишескую пятку себе в бедро. Закатав носочки, он аккуратно надел сначала один, затем, сменив точёную ножку, и второй. Потом попеременно запустил обе ноги в растянутые хлопковые штаны, размера на три-четыре больше, чем требовалось, и жестом дал понять, что для полноценного облачения необходимо встать. Кроха повиновалась безоговорочно, помогая свободной рукой подтянуть резинку пояса на талию, а после — села обратно на табурет. — Хорошо, — улыбнулся Джон. — Кажется, мы начинаем понимать друг друга? И вновь на слегка порозовевших щеках появились неглубокие ямочки от пошедших кверху уголков губ. И вновь Британец замер, утонув в этой ответной полуулыбке. «Какой же красивый…» Джон смотрел в чернильные глаза, а те, без смущения, неотрывно смотрели в самую его душу. Точно также, как сегодняшним вечером в неё смотрели большие тёмные океаны смелого тюленя, приплывавшего познакомиться с новым Смотрителем маяка. Британец даже не заметил, как погрузившись в воспоминания об усатом морском обитателе, он чуть накренил голову в бок, и его гость медленно накренил свою в ту же сторону. Они изучали друг друга, как, если бы на землю приземлилась инопланетная летающая тарелка и случился бы первый контакт — внеземной жизни с человеческой. — Кто ты такой? — шепотом, словно заворожённый спросил Андерсон, но малыш лишь дважды моргнул, будто сам только что выскочил из оцепенения. — Наденешь остальное? — все ещё пребывая в трансе, поинтересовался архитектор, стащив со стола рубашку и предлагая её ребёнку. Светловолосый едва уловимо мотнул головой, отказываясь. — Тогда, застегнись хотя бы, — коснулся деревянных пуговиц тулупа мужчина, приподнимаясь с пола. — Холодно. Но малышу, видимо, уже давно не было холодно, и это изрядно удивило Британца. Когда Джон надевал на хрупкие пяточки носки, ноги у мальчика не были холодными. «Мне б такой теплообмен», — хмыкнул про себя мужчина и, всё же, взял с полки кружку, чтобы налить гостю горячего чая. Опустив на стол парящий ароматный напиток, Андерсон снял с полки банку консервированных осьминогов, вскрыл ту ножом и вместе с вилкой поставил перед неотрывно следящим за его движениями мальчишкой. Себе он заварил молотый чёрный кофе (с молоком на Башне в виду отсутствия холодильника была напряжёнка) и уселся напротив гостя. — Пей, пока не остыл, — кивнул архитектор на чашку, пригубив смольной жидкости из своей. И кроха, потянувшись к предложенному напитку, ухватилась за алюминиевую поверхность, но тут же выпустила ту из руки, с непониманием уставившись на хозяина Башни. — Слишком горячо? — удивился Джон, сам касаясь гостевой кружки. — Да нет же, нормально. Мальчик отрицательно мотнул головой, отказавшись от предложения. — Послушай, малыш. Так не пойдёт. Ты перемёрз, и нужно попить горячего, чтобы не простудиться, — пододвинул кружку ближе к ребёнку Британец. Но, новоиспечённый гость вновь выказал нежелание пить, попятившись назад на стуле. — Ладно, — решил не настаивать Андерсон. — Тогда, ешь. Светловолосый исподлобья бросил взгляд на жестяную банку с консервами и точь-в-точь, как собака (теперь Андерсон был уверен в этом на все сто процентов) повёл носом, пытаясь распознать аромат переработанного продукта внутри. — Это вкусно, — заверил архитектор, придвигая вилку ближе. — Давай же, надо поесть, малыш. Консервированные осьминоги, как выяснилось спустя десять минут уговоров, тоже были отвергнуты молчуном. — Чего ты хочешь? — не выдержал Джон, мотнув головой в сторону подвала. — Там тебя даже сырая рыба привлекла, а нормальная еда — нет? Не по вкусу? Мальчик посмотрел на Британца и несмело указал пальчиком в сторону башенного холла. — Что? Что там? — не сразу сообразил Андерсон, а когда догадался, жемчужные глаза распахнулись в недоумении. — Ты хочешь рыбы? Сырой рыбы из подвала? Малыш только поджал пухлые губки, усиленно комкая водружённую прямо на тулуп грязную тряпку, и потупил взгляд. — Господи, малыш. Серьёзно? — жалостливо посмотрел на ребёнка архитектор. Что же такое могло приключиться с этим мальчишкой? Он был словно Маугли — не приучен к быту, к готовой пище. Сутками ли ограничивалась его игра в прятки? Мистера Бакера на Маяке не было уже три месяца, как и самого Оллфорда. Могло ли быть так, что этот ребёнок провёл здесь гораздо больше времени, чем думалось Джону? Но ведь погреб пустовал, когда они всей компанией прибыли чинить Башню. Здесь были лишь консервы. Тогда, с вероятностью в девяносто девять процентов, если малыш и жил в каменных стенах уже три месяца, он непременно должен был питаться ими. Почему же сейчас он просил сырую рыбу? «А кто тебе сказал, что он просит сырую?», — озарило Британца. — Хорошо, — согласился парень, улыбнувшись гостю, а себя вновь отругал за нерасторопность. — Сейчас поджарю тебе рыбы. «Ну же, давай. Улыбнись мне ещё раз», — пожелал Андерсон, и смущённо отвёл глаза, заметив добродушную искорку в чернильных озёрах. Архитектор принёс из подполы несколько жирных рыбин, предварительно сполоснув те в раковине туалета, поставил разогреваться сковороду, плеснув туда масла, и полез на верхнюю полку за мукой, а, сняв внушительный пакет и обернувшись, чуть не выронил тот из рук. Маленький ангел со светлой макушкой, милой улыбкой и тонкими пальчиками этими самыми пальчиками как щепку разломил жирную рыбину пополам и, по уши в кровище, уже вгрызался острыми зубами в сырое мясо, не обращая внимания даже на трещащие кости. — Чудно, — выключая подачу газа и усаживаясь рядом за стол, только и смог выдавить Джон, уперев подбородок в руку. — Запьёшь отваром из морских водорослей? Малыш на секунду замер, словно раздумывая над словами Смотрителя, но спустя несколько секунд продолжил трапезу, обливая рыбьем жиром не только стол, но и подаренный Оллфордом тулуп. Британец только наблюдал за этим поглощением молча, изредка вскидывая брови на то, с каким упоением незваный гость уплетает за обе щеки сырой хвост. Когда с первой тушкой было покончено, большие чёрные глаза уставились на Андерсона в безмолвной просьбе добавки. Архитектор лишь махнул головой, давая понять, что не против, и тяжело вздохнул от происходящего за столом. Второй хвост мальчик ел уже размеренно, видимо, утолив первоначальный голод. Джон решил избавить гостя, изредка бросающего кроткие взгляды, от собственного, столь пристального внимания и разжёг камин, пока тот доедал. Но кроха, похоже, не планировала останавливаться на достигнутом, потянувшись тонкими пальчиками за третьей рыбиной, а Британец вдруг вспомнил проглота-тюленя с аналогичным, отменным аппетитом и в голос засмеялся. Малыш дёрнулся от неожиданности, но Андерсон вмиг исправил положение, сам вручив скользкую тушку в его руку. — Ешь, не бойся, — широко улыбнулся Смотритель и, потрепав ребёнка по волосам, собрался с духом и сказал: — Меня зовут Джон, а тебя? Мальчик закусил губу, не сводя с мужчины глаз, и отрицательно мотнул головой. — Я — Джон, — повторил архитектор, прикладывая руку к своей груди. — Ты говоришь по английски? Но добиться от гостя хотя бы словечка никак не выходило. И тут Джона осенило! Дождавшись, когда кроха закончит с ужином (завтраком? обедом?), Британец позвал малыша выйти в башенный холл. Гость, немного нервничая, последовал за мужчиной, безусловно, волоча за собой и шерстяную тряпицу, и, остановившись у массива двери, Андерсон обратил мальчишеское внимание на выцарапанную надпись. — Понимаешь, что здесь написано? Ребёнок утвердительно кивнул, подойдя ближе к выходу, и коснулся, привстав на цыпочки, выскобленных букв. — Слава Богу! — взмолился архитектор. — По крайней мере, теперь понятно, почему ты молчишь. Только гаэльский, да? — уже говоря сам с собой, бросил он в воздух. — Впусти Шелки и никому о нём не рассказывай? — как гром среди ясного неба прозвучало в ушах. — Что? — вытаращил на мальчишку глаза Джон. — Что ты сказал? — Никому не рассказывай про Шелки… — повторил на чистом английском светловолосый. — Про… про Шелки? — переспросил Британец заикающимся голосом. — Кто ты?.. Кто ты такой?! Малыш обернулся лицом к Смотрителю и поднял дрожащую ручку, предлагая Андерсону своё самое сокровенное — грязную тряпку. Архитектор, заплетаясь в собственных ногах, приблизился и принял из рук ребёнка мягкую материю, постепенно разворачивая её. Когда вытянувшаяся меховая шкурка полностью развернулась, Джона буквально хватил удар. — Что за чёрт?.. — зашептал он, уставившись на искорёженную морду с чёрными бездонными глазами и длинными усищами. — Что за?.. Где ты взял её?! Говори, где ты её взял?! Чернильные глаза пошли слёзной поволокой, а мальчик весь сжался от испуга. О да, и у Британца на лице, пусть редко, но, как говорится, метко проступали желваки, превращая всегда доброжелательное выражение в скопище заострённых углов. Андерсон даже не сообразил, что поверг в настоящий ужас маленькое существо, ибо ничего, кроме шкуры убитого животного он уже не видел перед глазами. Животного, которого (он готов был поклясться!) кормил несколько часов назад собственными руками. — Ты что… убил его?! — заорал архитектор. — Ты убил тюленя и содрал с него шкуру?! Ещё немного и Джон даже сам себе бы поверил, памятуя с каким остервенением этот скромный малыш разорвал пополам огромную рыбину и сожрал её вместе с потрохами. Ещё чуть-чуть и он признал бы, что приютил чудовище в стенах каменного Циклопа и собственноручно позволил тому таскаться по дому (по Дому!!!) с содранной шкурой в руках. Ещё самую малость и он готов был броситься прочь от непредсказуемого существа, если уж способного убить голыми руками крупное животное, то, возможно, и человека тоже! И, вероятно, ещё всего-ничего и произошло бы страшное, о чём Британец даже и помыслить не мог, если бы прямо у него на глазах маленький, заплаканный мальчик не начал… раздеваться. — Что ты творишь? — нахмурившись, зашипел Андерсон, видя, как полетели на пол вместе с несколькими разбившимися солёными каплями носочки. — Ты что творишь, я тебя спрашиваю?! Ребёнок молчал, сбросив уже и тулуп, а за ним и хлопковые штаны. Поджимая трясущиеся губы и готовый в голос расплакаться, он только подошёл к Смотрителю и осторожно забрал из онемевших пальцев свою шкурку. И пока архитектор, уже идущий нестабильной головой, стоял будто примёрзший к каменному полу Башни, незваный гость бросился прочь, дёрнув металлическую ручку дубовой двери. — А ну стой! — кинулся вслед Джон, да в тот же миг окончательно поехал крышей. Британец за свою жизнь пересмотрел много кинематографической дребедени. Попадались среди них и хорошие фильмы, конечно. Но, в особенности, он любил те самые приёмчики, что научились стряпать с использование выкрученного зума на камере. Те самые, когда требовалось показать шокированное состояние человека. В литературе подобный эффект часто описывается словами «сердце в пятки ушло», а в кинематографе дело заканчивается искривлением и вязким приближением или удалением пространства относительно главного героя — Долли зум. Так вот, именно это (всё вместе взятое) — и сердце в пятки, и искривившееся, расползающееся в разные стороны пространство и необъяснимая сила, выбивающая почву из-под ног… Всё это разом навалилось на очумевшего от увиденного Андерсона. Прямо на его глазах малыш, усевшись голой задницей на край скалистого уступа, растянул зубастую пасть руками и всунул в ту обе ноги. А спустя ещё секунду весь облачился в мраморное меховое одеяние и, спрыгнув, исчез уже в обличии морского обитателя в разволновавшихся тёмных водах Атлантического океана. Одному Богу известно сколько бы простоял там, на заснеженном островке маячной Башни архитектор, вглядываясь в густоту почерневших волн и не чувствуя ног, если бы не запищавший в кармане мобильник, напомнивший о долге одноглазому Циклопу. Но даже после его пронзительного трезвона Джон ещё долго думал, успокаивая тревожные мысли окутывающими сетями никотиновой дымки. Что такое океан? На протяжении тридцати пяти лет Британец был уверен, что знает ответ на этот вопрос. В эпоху великих географических открытий Море было бескрайним, а его ресурсы — неистощимы. Мореплаватели бороздили океаны, не подозревая насколько это — многообразный и таинственный мир. В те времена скрытые от глаз человека обитатели морских глубин жили на огромных территориях. Океан принадлежал им. Время неумолимо способствовало развитию не только на суше, но и в кораблестроении. Морской промысел расширял подводные горизонты, рыбодобывающая индустрия ширила границы своих владений, истребляя и подминая всех на своём пути. И вот, в XXI веке, человек, казалось бы, покорил всё! Всё, чего коснулась его рука, постигла участь быть уничтоженным, захваченным, стёртым с лица земли. Конечно же, во имя науки и будущего процветания. Только отчего-то человечество было так слепо к одной простой истине — процветание нашей планеты осталось далеко позади пришедших аграрного и индустриального обществ. Всё, что мы могли иметь, пребывая в балансе и в гармонии с природой, давно потеряно. И всё же, в отдалённых, укромных уголках, подобных Холхолму, отчаянно борющихся за независимость, неприемлющих бездумный расход ресурсов и истинно ценящих то, что у них есть, оставалась крохотная надежда на сохранение баланса между теми, кто в этом мире живёт и теми, о чьём существовании мы даже не догадываемся. Так, что же такое океан — огромное чудовище, способное бесконечно ублажать все прихоти бездумной, нескончаемой людской жадности? Или маленькое, напуганное существо, отчаявшееся попросить о помощи, бегущее со всех ног при виде другого, человеческого Чудовища? — Прости меня, малыш, — Андерсон присел на корточки у скалистого обрыва и тронул рукой леденящую воду. — Вернись. Пожалуйста. Смену архитектор заканчивал с тяжёлым грузом на душе. «Вот тебе и первый контакт. Я после такого точно бы не вернулся…» Сброшенные мальчишкой-Шелки вещи Джон аккуратно сложил на их законное место при входе, пытаясь сладить с разбегающимися в голове мыслями. Что бы там не говорил Бен, Мистер Бакер, должно быть, прекрасно помнил, зачем оставлял их на комоде, даже в свои восемьдесят. Но разве о таком расскажешь? Как не была бы крепка дружба Элфи и старика Оллфорда, что-то заставило предыдущего Смотрителя унести свою тайну в могилу. Точнее, на самое дно. Стараясь хоть немного отвлечься, Джон вспомнил, что в ящике стола мистера Бакера видел и пожелтевший от времени папирус, и письменные принадлежности, благодаря чему смог составить свой первый на Башне список покупок. Под номером один Британец записал: Рыба Разобравшись с заметками, Джон попытался расписать график завода механизма так, чтобы сократить количество подтягиваний цепей за ночь. Но, как не крутил и не вертел он сдвигаемое то в одну, то в другую сторону время, темнело за окном всё ещё непростительно рано. И в шесть вечера Маяк уже должен был во всю освещать водную гладь Атлантических вод, а вот утренний шестичасовой завод оправдывал себя лишь на половину. В начале восьмого утра его свет уже был за ненадобностью, но ход цепи невозможно было остановить. А значит, Андерсон был вынужден терять драгоценные полтора часа, дожидаясь последнего, девятичасового щелчка анкера. Но, рано или поздно, эти просчёты должны были сдвинуться, зависимые от прироста светового дня и приближающейся весны, и архитектор пришёл к мысли, что ему пора было бы обзавестись новым вахтенным журналом, раз уж записи Бакера канули в Лету.***
— Джеймс?! Эй, Джеймс? — Мистер Поллок? — откликнулся парень, глуша шлифовальную машинку и снимая противошумные наушники. — Все на разгрузке лесовоза, а к нам тут новенький пожаловал под твою ответственность. Покажи ему всё, ладно? — Разумеется, сэр. В проёме амбара появился гигантский силуэт. — Хамахона, это — Джеймс Оллфорд, наш главный столяр. Он введёт тебя в курс дела. — Спасибо, босс, — пробасил маориец, пропуская начальника лесопилки на выходе и протягивая ладонь младшему Оллфорду. — Паора. — Джеймс, — протянул в ответ руку парень, сбитый столку чернильными рисунками на лице новичка. — Откуда ты? — Из Новой Зеландии, — сухо отозвался громила. — Ух ты! Не бывал там, — улыбнулся столяр, опуская нюанс, что вообще никогда и нигде, кроме Холхолма, не был. — Какими ветрами? — Решил сменить обстановку, — только и ответил маориец, не терпящий внимания к своей персоне со стороны Пакеха. — Что ж, тогда, милости просим, — оставил в покое немногословного чужеземца Джеймс, разрываясь между желанием сбежать, с одной стороны, и расспросить о далёких островах Полинезии — с другой. Парень рассказал об устройстве лесопилки, о разделении труда и обязанностях. Показал, где хранится инструмент для работы и поинтересовался в качестве кого Хамахона заступил на службу. Когда же выяснилось, что Паора попал под его непосредственное руководство, младший Оллфорд откровенно расстроился. Ему и так нелегко было находиться вдали от дома, а теперь к обязанностям ещё и прибавились дополнительная нагрузка и вынужденное лицемерие. Ведь, как не крути, лицемерить придётся: работать им теперь вместе, а коллега, судя по всему, не отличается радушием в адрес нового руководителя. Да и какой из Джеймса начальник, когда подчинённый в три раза мощнее его самого? — Что умеешь делать? — поинтересовался Оллфорд, пытаясь понять, с чего можно было бы начать обучение. Чернокожий маори окинул заполненный разнообразной деревянной мебелью амбар и коротко заключил: — Вот это всё умею. — Правда? — широко распахнул васильковые глаза Джеймс. — Плохо сделана, отвалится, — ткнув пальцем в царгу стола, подтвердил собственные познания Хамахона, когда та шлёпнулась на пол под его прикосновениями. — Ну ладно, — вздохнул парень. — А лучше, чем это, можешь? — Кто покупатель? — Что? — не понял Оллфорд. — Товар куда поставляете? — пояснил бархатным басом Паора. — Часть идёт на корабли, другой — обеспечиваем фермы Льюиса и Харриса. И немного для местных жителей, в качестве мебели для дома. — Всё, что тут есть, только для свинарников и годится. — Эй! — возмутился Джеймс. — Это правда, — отрезал полинезиец. — Хочешь делать хорошую, качественную мебель — научу. А нет — руби свои дрова дальше. Вот так, грубо и стремительно татуированный маори появился в жизни уже давно ни к чему не стремившегося Джеймса, измученного собственным недугом и грезившего однажды затеряться среди заснеженных холмов Острова. За год они в четыре руки изменили до неузнаваемости внутренние убранства почти тридцати процентов холхолмских жилищ. Второй год покрыл уже семьдесят. А третий — доказал, что усердный труд возвращается сторицей. Всё больше поступало индивидуальных заказов с особой резьбой или из дорогостоящих массивов; всё больше клиентов возвращалось, в надежде обзавестись эксклюзивным предметом интерьера, сотворённым умелыми руками двух мастеров; всё больше приходило заказов с Большой Земли, благодаря разносившимся слухам экипажа лесовоза. А на четвёртый год Джеймс и Паора осознали, что обеспечили себя работой на ближайшие десять лет, подписав контракт с крупным английским подрядчиком. Немногословность коллеги постепенно сходила на нет, но только в кругу семейства Оллфордов. Хамахона стал частым гостем в их доме, любил проводить время с маленькой дочерью Джеймса — Рхоной, и превратился для той практически во второго отца. Но, чуткий и всегда отзывчивый представитель племён Иви, часто замечал в глазах супруги напарника непреодолимую тягу к Материку. Лиза много ездила в Сторноуэй, а, возвращаясь, только и говорила, что о современности и удобствах мира за стенами отсталого Ноунфорда, да о разнообразии возможностей для будущего маленькой дочери. Джеймс же, в силу крепчающего недуга и нарастающих срывов после каждой такой беседы, всё больше замыкался в себе, неспособный сохранить ни семью, ни собственный авторитет в их глазах. А потом и вовсе признался другу, что более не чувствует с ними родственных связей. Ниточка оборвалась. Он отпустил и жену, и маленькую дочь в мир, которым те уже давно грезили. Долгих пять лет младший Оллфорд жил, как в тумане. Разочарованный собой, проклинающий болезнь и собственное существование, пока однажды Паора не открыл для него новый мир. Мир, в котором Джеймс, наконец, смог почувствовать себя защищенным и спокойным. Тем теплым летним вечером татуированный маориец, уже и сам измотанный состоянием друга, попросил его свернуть с главной трассы к северному побережью, когда они возвращались после трудового дня домой. Джеймс припарковал пикап у обрыва, и оба они вышли полюбоваться вечно пребывающими в движении волнами. И где только океан находит силы в этом своём постоянном стремлении? Там, на скалистом обрыве, Паора, впервые за восемь лет их знакомства поделился с Оллфордом истинными причинами его решения покинуть родные края. Вымирающие племена никогда бы не приняли такого, как он. Не в ближайшие лет сто, это точно. Именно эти слова Паора и услышал из уст отца, когда больше не в силах был выносить мучительное сокрытие собственного Я. Но ста лет у парня не было. Он даже не надеялся прожить и половины из них. Хамахона вынул из кармана небольшую, вырезанную из кости подвеску в виде двух китов, сросшихся плавниками, смотрящих друг на друга, как в зеркало, и вложил в ладонь коллеги. — Один из них — это ты, такой, каким тебя знают все окружающие. А второй — ты — настоящий. Со всеми своими недостатками и самыми лучшими качествами одновременно. Когда-то он был моим, и в трудные минуты мне стоило только взглянуть на него, как приходило понимание, что человеческая природа всегда двоична. Всё в мире двойственно. И если с тобой происходит что-то плохое, то обязательно случится и хорошее. Помни об этом, и пусть он поможет тебе принять себя. Потому что, ты замечательный, Джеймс. Единственный в своём роде. Такой, какой есть. И Оллфорд, под действием ранее неведомых сил, поцеловал, так и застывшего на месте Хамахону, смущённо стирая со щёк побежавшие струйки слёз. Они простояли на обрыве не меньше часа, впервые за восемь лет открыв друг другу души и израненные сердца, как два костяных кита на подвеске, крепко сросшихся плавниками. И уже на протяжении семи лет с того момента, каждые выходные (по мере возможности) они приезжали на изрезанный и скалистый обрыв в напоминании себе, что когда-то жили совершенно другой жизнью, и в благодарность за то, что всё изменилось. Это были «осторожные» отношения. Трепетные, едва осязаемые, кроткие. Из-за особенности Джеймса в чём-то даже наивные. Но оба они были счастливы иметь то, что имели. Главное — вдвоём.***
— Проснись, Англия. Приехали. Джон открыл глаза. Всё же, приученные в детстве к убаюкивающему покачиванию колыбели, люди отключаются в движущемся транспорте и во взрослом возрасте, даже несмотря на пережитые потрясения, казалось бы, отбивающие всяческое желание сна. Выйдя из внедорожника и подкурив сигарету, Британец оценивающе качнул головой, поджимая губы и обводя взглядом огромную территорию. «Лесопилка» оказалась словом нарицательным. Это был не просто завод. Это был маленький Холхолм внутри Холхолма, ну, или микро Ноунфорд (кому, как нравится). На каждом шагу кипела жизнь, туда-сюда сновали разнорабочие, да столько, что Андерсон даже подумал: «А остался ли хоть кто-нибудь в городе?». — С чего начнём? — растерялся архитектор. — С завтрака, — оскалился рыжебородый. Они прошли вдоль улочки с бытовками и, свернув за угол, оказались на небольшой площади, пестрящей магазинчиками. Джон окинул взглядом крупные подвесные вывески над каждым из них, понимая, что без покупок сегодня не останется. Ресторанов, баров и кафе территория не предполагала, зато здесь обнаружилась большая столовая ангарного типа, куда в обеденное время стекались служащие. Внутри она напоминала тюремную зону с длинными деревянными столами и лавками, особенно, если обратить внимание на контингент. Нет, никто здесь не передавал заточки под столами и не выглядел, как заключённый, просто особая униформа работяг делала их похожими друг на друга, как две капли воды, и складывалось впечатление, что все они отбывают срок за совершённые преступления. Меню разнообразием не блистало, потому мужчины заказали каждый по порции рыбной похлёбки и непритязательные котлеты из баранины с пюре на гарнир. Для завтрака, конечно, вышло довольно сытно, но после неудавшегося, собственноручно приготовленного мясного киселя, Британец был рад отведать нормальной еды. Этому поспособствовал ещё и переход на абсолютно не свойственный график существования, вызывающий постоянный голод после пробуждения ото сна «перебежками». А ещё Андерсон понял, что ему в последнее время совершенно не достаёт в рационе яиц и картофеля. Выудив из кармана пропахшего рыбой тулупа смятый листок со списком, архитектор тут же пометил в нём осознанную нехватку. — Ты теперь всё время будешь с этими записочками таскаться? — съехидничал Уилан. — Память уже не та, — усмехнулся Джон. Конечно, какая там могла быть память, когда вокруг происходили совершенно невообразимые вещи, способные напрочь лишить рассудка? Да и нехватка здорового сна сказывалась на и так истощённом организме. Кто бы мог подумать, что купленные для путешествия билеты на «Попутчик», должные бы стать отправной точкой, приведшей к восстановлению сил, бодрости и здоровью духа, обернутся ничем иным, как камнем, привязанным к ногам и тянущим на самое дно? Ведь именно туда Британец, кажется, и опускался с каждой бессонной ночью и с каждой фрагментированной попыткой сна днём. — Ну, а как смена-то прошла? — пережёвывая котлету, якобы невзначай, поинтересовался Аодхан. — Башня отработала без сбоев, — ушёл от ответа Андерсон. — А твоя? — не унималась паскудь. — Моя тоже, — опустив глаза в тарелку, выдавил архитектор. — Слушай, Джон… — Воу! — вскинулся Британец. — Это ещё что такое? А где же «Англия»? — Если тебе нужна помощь, — проигнорировал вопрос ирландец, — только скажи, ладно? — Не нужна. Нет, правда, всё в порядке. Помощь не нужна. — Ну, окей, — грозно засопел носом Уилан. Ничего другого Джон бы и не смог сказать. Если порассуждать, то с работой Смотрителя он пока справлялся. Сложность состояла лишь в отсутствии нормального распорядка дня — это правда. Но, в целом, работа ему даже нравилась. А вот об остальных чудесах… Что тут скажешь? Он либо понемногу начинает сходить с ума, либо… Да нет никакого «либо». Может, всё началось ещё задолго до его путешествия? Может, ещё тогда, непонятно чем неудовлетворённый, на стадии разрыва отношений с Дэвидом, пошатнувшийся разум дал трещину? Может, всё, что происходит с ним сейчас — не что иное, как затянувшееся шизоидное отклонение, настолько глубоко пустившее корни в подсознание, что уже вызывает зрительные галлюцинации? — Что там у тебя в списке? Дай посмотреть? — прервал пугающий поток мыслей Аодхан, вырывая листок из рук. — Рыба? Тебе мало той, что мы вчера привезли? — Да это так, общий список, — соврал Британец. — На неделю. — Так мы и привезли на неделю, — недоумевая, отозвался ирландец. — Ну, я вчера сильно проголодался. — Проглот, — пробурчал под нос рыжебородый. — Рыбу завтра купишь, в городе. Тут её не найти. — Хорошо, — обрадованный исчерпыванием темы, согласился Андерсон. — Так, — изучая листок дальше, продолжил нахмуренный Уилан. — Музыкальный, книжный — туда же, завтра. А вот колбы, генератор и прочую строительную требуху можно купить здесь. Но сначала за машиной. Если дело выгорит, сразу закинем всё в багажник. — Идёт. — В аренду будешь брать или как? — А можно так, чтобы в аренду с последующим выкупом, например? Если останусь… — Если оста-а-анусь, — передразнила ирландская паскудь. — Давай на чистоту, Англия? Ну что это за «если»? Все уже понимают, что ты останешься. Один ты, как упрямый баран, продолжаешь верить, будто сможешь вернуться в прошлую жизнь. Уже не сможешь! — Не смогу, — признал архитектор. — Я даже больше скажу, я не хочу возвращаться. — То-то же! — Но… творятся такие странности! — не выдержал Джон, пытаясь хоть немного излить то, что накопилось внутри. — Я и объяснить-то ничего не могу. Сам не понимаю, что происходит. Они пугают меня, Аодхан. — Помнишь, ты говорил мне на видовой, что подумываешь взяться за книги, потому что не можешь описать словами красоту природы? — Да, — кивнул Британец. — А помнишь, я сказал тебе, что может и не нужно этого делать? — Хочешь сказать, что мне не стоит искать ответов? — А кто-то разве с тебя их требует, кроме тебя самого? Я что-то не вижу других кандидатов, — усмехнулся ирландец, наигранно оборачиваясь на сидящих за спиной работяг. — Но… вопросы-то всё равно возникают… Что с ними-то делать? — Правило номер два? — бросил в воздух Уилан. — Наблюдай… Просто наблюдай за ситуацией. — Может, ты и прав, — сдался Андерсон. — Напомнить? — оскалился ехидной гиеной ирландец. — Я всегда прав, Англия. Пойдём, купим тебе машину! Автомагазин находился у самых доков, и пока мужчины неспешным шагом шли в его направлении, архитектор думал над тем, что в мире существует два вида истин — те, которые заслуживают всеобщего признания, внимания и всякого рода восхваления на страницах догматов и литературных произведений. А есть и такие, что лучше оставить в покое. Как, например, одна из них, гласящая, что на острове Холхолм в Атлантических водах вблизи Маяка Видящий живут Шелки. По крайней мере, одна особь так точно. Джону оставалось лишь признать этот факт, каким бы удивительным и невероятным он не казался. И в отличие от пьяного Фингола, ему совершенно не хотелось трепаться об этом направо и налево, ощущая подкорками всю значимость дарованного секрета; тайны, что вынужден хранить каждый Смотритель маяка на этом Острове. Представленный ассортимент оставлял желать лучшего, и всё же, даже среди покрытых коррозией развалюх, нашлось два приемлемых варианта, выбрать из которых не составило труда. — Джеймс не обрадуется, — хохотнул Джон, расплачиваясь с продавцом за точь-в-точь такой же пикап, как и у младшего Оллфорда, разве что чёрного, а не синего цвета. — Как-нибудь смирится, — махнул рукой Уилан. — У нас с выбором туговато. — Я, признаться, даже и на это не рассчитывал. На автомобиль с кузовом выбор пал не случайно. Хоть Британец и понимал, что поддержание газовых баллонов в наполненном состоянии — задача из списка обязанностей паромщика, но он так же помнил, что пикап у семейства Оллфордов один, а значит, в случае рабочего дня у Джеймса, Бен оставался без средства передвижения. Старик вполне бы мог брать новенький (в плане покупки, а не в смысле возраста) Форд, когда Андерсон оставался бы дневать на Маяке. Ну а второй причиной, почему архитектор всё же выбрал этот вид транспорта, была самая обычная детская мечта, не способная осуществиться в родной Англии, просто потому что «по статусу не положено». Когда Джон впервые услышал от руководства «BritishArchitect», что не имеет права ездить на излюбленной марке авто, он разозлился настолько, что пошёл на принцип, отказавшись от собственного средства передвижения, как такового, взамен пользуясь каждый день служебным «Майбахом» с личным водителем. Честное слово, им стоило бы призадуматься над тем, сколько казённых денег он потратил? Должно быть, за годы работы в организации, каждый из Управляющих (а, на минуточку, их было шестеро) мог бы позволить себе свой собственный новый «Майбах» на эти средства. Пожалуй, запрет этот был единственным белым бельмом на глазу «BritishArchitect» для Андерсона. — Бен говорил, за машину нужно заплатить дополнительный налог? — вспомнил Британец. — Да, Бетти отдашь, когда соберёшься назначить встречу с Аднеем. Пять сотен фунтов с каждого автовладельца. «Акция» действует год, — рассмеялся ирландец. — Через год вновь платить. — А за что платим-то? — ради интереса уточнил архитектор. — Как, за что? За загрязнение окружающей среды, конечно же. Выхлопные газы, все дела. — Ясно. А Уэллингтон на эти деньги что, построил невидимые очистители воздуха? — Не-е, объездную. — Ну, ладно. При таком раскладе не жалко и заплатить, — согласился Джон. — Вдруг и на дорогу до Маяка насобираем? — Слышу зачатки местного жителя в твоих устах, — подмигнул изумрудным глазом Уилан. Там же, в автомагазине, а точнее в крохотном сарайчике у тента, разместившего под собой на открытом воздухе все имеющиеся варианты средств передвижения, Британец оформил заявку на ежемесячный заказ бензина. С этим дело обстояло вообще удивительно. Сразу необходимо было внести полную сумму за рассчитанный «по средней» месячный объём расхода топлива на одного автолюбителя, а выбирать тот (то есть, заправляться) можно было приезжать по мере необходимости. С собой выдавалось три канистры, каждая с бушель весом, на случай непредвиденной ситуации. А непредвиденной могла стать лишь одна — отсутствие бензина в бензобаке и твоё месторасположение, к примеру, в паре миль от лесопилки. Британец, хмыкнув, почесал лоб под шапкой, отметив, что теперь ещё и придётся производить расчёты потребления автомобилем топлива, дабы не попасть впросак где-то посередине трассы под названием «Неудачник Джон». Рыжебородый расценил заминку друга, как жест нехватки у того средств и кинулся за кошельком в собственном кармане, выгребая оттуда скомканные бумажки. — Ты что делаешь? — изумлённо посмотрел на него Андерсон. — Денег тебе хочу занять, — бесцеремонно ответил тот. — У меня хватает денег, — отозвался архитектор. — Я просто сбит с толку вашей системой бензинооборота. — Да, с этим сложности, признаю. В начале года я вынес на голосование заявку к рассмотрению на строительство небольшой колонки в городе. Не с руки ездить заправляться на лесопилку. Теперь у меня плюс один голос, так? — ирландец искривил дугой бровь и грозно посмотрел на англичанина, давая понять, что рассчитывает исключительно на положительный ответ. — Ну, не зна-а-аю, — наигранно протянул собеседник. — Мне-то ближе на лесопилку заехать, чем до города добираться. — Ты не жилец! — покосился на него Уилан. — И где же твоя хвалёная демократия, после этого? — хохотнул Андерсон. — Угрозы, угрозы… Джон рассчитался с продавцом и, заглянув в кошелёк, изрядно помрачнел. Не взирая на то, что средств в банкомате Сторноуэй он снял сверх требуемого достатка, из-за всех этих непредвиденных трат на месячный бензин и покупку (вместо аренды) автомобиля, оставшиеся двадцать три дня февраля ему придётся не сладко. Финансовой ямой это, конечно, трудно было назвать, но хорошенько затянуть пояса потребуется. И тут в голову пришла устрашающая мысль. — Эй, Аодхан. А если мне понадобится в Несс, кто будет заводить Башню? — Кто-нибудь да будет, — спокойно ответил ирландец. — Ты что же, вообразил, что придётся пахать без выходных? Иногда Смотритель остаётся на Башне на какое-то время, и паромщику не требуется дневать и ночевать в домике на берегу, чтобы забирать его. Порой, они меняются. Да и приливы не так часты. Нам с тобой просто «повезло» сейчас. Довольно продолжительное время в году Маяк можно покинуть пешком, по косе. Правда Элфи большую часть жизни вообще не вылезал с уступа. Оллфорд там неделями не появлялся, зная, что Циклоп в надёжных руках. «Чёрт возьми!» — подумал Британец. «А как же мальчишка-Шелки? Что, если кто-то посторонний его увидит?» — Слушай, а ты часто мотаешься в Сторноуэй? — Регулярно. У меня бизнес от этого зависит. Встречаюсь с поставщиками, закупаю алкоголь. А что? — А ты не будешь против, если я открою, к примеру, на твоё имя счёт и переведу на него часть средств, чтобы ты мог их снимать? Или, доверенность какую-нибудь на тебя оформим, чтобы можно было делать это с моего счёта? Не хочется мне лишний раз травмировать и так расшатанные нервы этими морскими прогулками, а? — А бабушку свою продать мне не хочешь? — скорчил в насмешке лицо ирландец. — Угомонись, Англия! Через месяц сам на «Гарпун» побежишь со скуки. — Ну, не знаю, — протянул Андерсон. — А всё же, возможен такой вариант? Со счётом? — Поговорим об этом, когда придёт время очередного трансфера до Несса. Договорились? — Идёт, — согласился архитектор, вновь вернувшись мыслями к прошедшей ночи. И правда, может он слишком форсирует события? После случившегося, возможно, он больше никогда и не увидит напуганное существо. Сам же подумал, что не вернулся бы, познакомься с таким ненормальным представителем другой расы, каким предстал перед малышом. — Не забывай, что тебе ещё и жалование будут выплачивать за работу на Маяке. — Да, но… Да, жалование мне обещали, — сдался Андерсон. Но, как бы не пытался Уилан приуменьшить масштабы множащихся вопросов в голове англичанина и заставить того просто плыть по течению происходящих метаморфоз, Джон не мог остановить поток рыщущих в поисках ответов мыслей. — Поправь меня, если я не прав, — решился Британец. — Разве приливы и отливы не объясняются гравитационным притяжением Луны и Солнца? Я ведь отлично помню уроки по астрономии, где рассказывали, что явление это цикличное, зависимое от вращения планеты… Полная вода должна была сойти в течении двенадцати часов. Разве нет? Но, мало того, что не сошла, так ещё и поднялась спустя двадцать четыре. Как это объяснить? — Никак, — отмахнулся ирландец. — В Ноунфорде уже давно смирились с этой особенностью. Научного объяснения нет, но на Земле встречаются места, где высота прилива определяется особым рельефом берегов. Здесь решили, что полная и малая воды — сами по себе особенные. — Всё это невероятно странно, — пожал плечами парень. — Ну что, в строительный? — запечатал тему рыжебородый. — Пожалуй, да. С покупкой всей необходимой атрибутики для ремонта они расправились в два счёта. Там же Джон купил два карниза, на глаз вспоминая примерные размеры окон в пристройках, и небольшой генератор. Загрузив покупки в кузов, они было выдвинулись в сторону брошенного при въезде на территорию внедорожника, как у входа в завод заприметили Хамахону и Джеймса. — Спросим, как там Бен? Буквально минуту? — Валяй, — кивнул ирокезом ирландец. Андерсон выскочил из машины и, перекинувшись парой слов с парнями, вернулся в пикап. — Старик чувствует себя лучше. Но пока с постели не встаёт. Джеймс был у него утром. — Рано ещё, — немногословно отозвался Аодхан. — У меня как-то был пневмоторакс. Тогда, после аварии. Я неделю под себя ходил. — Младший Оллфорд очень встревожен. — Ещё бы! На его месте любой бы переживал. — Ты же говорил, что старик нас всех вместе взятых переживёт! — не правильно понял Уилана Британец. — А Бен тут и не причём. Джеймс за место паромщика переживает. — А причём тут место паромщика? — удивился архитектор. — У них с Бакером договорённость была, что тот, после ухода Бена, назначит на эту должность младшего. А теперь ты нарисовался. Вот и пошли прахом все его договорённости. — Я вообще ничего не понимаю, — замотал головой Джон. — Ну, пришёл я, и что? — Так теперь тебе решать, кого на эту должность ставить. — Это шутка? Я и сам ещё полноценным жителем не являюсь, — взвился Британец. — Но ты ведь им станешь. И уже скоро. Бен уже не тот. Кто знает, сколько он ещё протянет пахать на каменного истукана? Между Смотрителем и паромщиком существует незыблемое правило — один нанимает другого, и наоборот. Когда подпишешь контракт на службу, станешь полноправным держателем этой «опции», — рассмеялся Уилан. — Ну и ладно, — припарковал пикап у внедорожника Андерсон. — Всё равно не пойму, чего ему переживать? Я никого другого на эту должность и не стал был рассматривать. Бен ещё на «Попутчике» дал мне понять, насколько она важна для Джеймса, а познакомившись с ним лично, я понял почему. — Но он-то об этом не знает, — оскалился рыжебородый, пересаживаясь в собственную машину. — Не отставай, я поеду впереди. — А может ты метишь на это место? — крикнул через опущенное стекло архитектор. — Упаси Господь! — рявкнул, расхохотавшись, Уилан. — Ты у меня уже в печёнках сидишь, Англия! Что б ещё лет сорок на твою рожу смотреть каждый день? Нет уж, увольте!***
— Англия! — заорал из погреба Уилан. — Ты что, сожрал за ночь семь хвостов и кусок мяса? — Говорю же, голоден был, — выглянул из кухонного проёма Джон. — Ну ты и троглоди-и-ит… — Чего ты вообще туда полез? — нахмурился Британец и в свойственной манере нового друга, чтобы уж совсем не бросалось в глаза, будто оправдывается, добавил: — Хозяйничаешь, как у себя дома! — Ой, ну простите. Хотел проверить, не сильно ли протекает пол?! — Рассказывай, — отмахнулся Андерсон. — Небось сам пару хвостов хотел к рукам прибрать! — Смелая стала, Англия! — хитро сощурился ирландец. — Погоди, вот брошу тебя посреди океана на недельку, посмотрим, как запоёшь. — Кончай цирк устраивать, — хохотнул архитектор. — Я уже с ног валюсь. Давай выпьем чая, и выметайся. Прибыв к уступу, мужчины выгрузили покупки на заснеженный островок, и Аодхан помог Джону перетащить всё в Башню. Купленный пикап они бросили у дома на берегу, а аккумулятор прихватили с собой. Открывая тяжёлую дверь, Британец первым делом преградил спиной путь, осмотрев пол на предмет мокрых следов, но о возвращении маленького Шелки в здании Маяка ничего не свидетельствовало. Вещи для незваных гостей ровной стопкой покоились на комоде, и даже предусмотрительно по-особому подвёрнутый уголок рубашки, на случай если мальчишка решит скрыть следы своего пребывания, остался нетронутым. Все мероприятия по благоустройству «дома» Андерсон решил оставить ночи. По крайней мере, будет чем скоротать тянущееся между заводами время. Они растопили огонь в каминах, согрели котелок, а вместе с ним за чашкой горячего чая и обмороженные пальцы. Холхолм резвился от всей своей северной души. — Долго ещё морозам стоять? — спросил архитектор, когда Уилан засобирался в обратный путь. — Пару недель ещё, как минимум. Потом уже и отпускать начнёт. Да и день заметно прибавит. — Скорей бы, а то у меня по графику «неудобных» полтора часа в заводе. — К марту избавишься от них, — махнул лапой ирландец, и Джон отвязал швартовочную верёвку. — Завтра в девять? — Как всегда! — гавкнул Аодхан, и мотор лодки надрывно зарычал. — Бывай. Старые наручные часы показывали половину второго дня, когда, ежась с недосыпа, Британец залез под холодное одеяло. «Ну, это уже хоть что-то», — хмыкнул про себя Андерсон, предвкушая четыре часа непрерывного сна, и мгновенно провалился в сновидение под треск раскалённых в камине дров. ___ Мерзкий сигнал будильника архитектор отключил на автопилоте, не в силах оторвать заспанное лицо от подушки. Он позволил себе лишних пять минут на восстановление, потягиваясь и глубоко вдыхая аромат уже потухших, но ещё не успевших остыть углей. Тело, постепенно свыкающееся с еженощным трудом, гудело, но боли, присущей предыдущему дню, не ощущалось. Не размыкая глаз, мужчина уселся на кровать, вытянув руки над головой в замке, ещё раз потянулся, и открыл глаза, застыв в идиотской позе. У стены напротив, взгромоздившись на стул с ногами, сидело маленькие существо в шерстяных носочках, бежевых хлопковых штанах, подкатанных снизу, и накинутом чёрном тулупе нараспашку, сжимая тонкими пальчиками свою тюленью шкурку. — Привет, малыш, — несмело произнёс архитектор, медленно опустив руки и стараясь не шевелиться. — Привет, Джон, — отозвалось существо тонким голоском.