***
— Добрый день, Бен. Как себя чувствуете сегодня? — в палату вошла худощавая высокая женщина в белоснежном, безупречно выглаженном халате. Старый пират всегда удивлялся вышколенности молодой докторши. С того самого дня, как Джин Сиберт приняла обязанности главного врача в холхолмской лечебнице, ей удавалось поддерживать свой «материковый» стиль, несмотря на уже минувшую шестилетнюю практику на холодных землях Острова. — Вашими молитвами, — хохотнул морской волк. — Молитвы тут не причём, мистер Оллфорд, — строго посмотрела она сквозь оправу кошачьих очков. — Только наука, изучающая здоровое и болезненное состояние человеческого организма. — Жалобы есть? Тяжесть при дыхании не увеличилась? — Хоть завтра в космос, — усмехнулся старик. — Уже готов бежать домой, доктор. — Рановато вам домой, Бен, — заключила шатенка, снимая с шеи стетоскоп. — Давайте, послушаю. Доктор Сиберт произвела осмотр и заключила, что выписка возможна через пару дней. Но только лишь при условии, что Оллфорд проведёт всю последующую неделю на постельном режиме дома. И пусть на вдохе лёгкие прослушивались полностью, без хрипов и затруднения дыхания, но сломанные рёбра пока никто не отменял. — В гостиной вас ожидают, — улыбнулась карими глазами женщина. — Напомню, что физические нагрузки вам категорически противопоказаны. — Заинтриговали, — почесал свалявшуюся бороду старик и, словно опомнившись, вскинул белёсые глаза на женщину. — Доктор Сиберт. Хотел попросить у вас дозволения осмотреть тела, что были обнаружены у Башни в моё отсутствие. Не оставляю надежд, что одним из них окажется мой друг — мистер Бакер. — Элфи нет среди них, Бен, — сочувственно качнула головой шатенка, поджав губы. — Но, запретить вам удостовериться в этом лично не имею права. Всё ж таки, гибель этих… господ косвенно связана с вашим каменным подопечным. Но, предупреждаю! Зрелище душераздирающее. — И всё же, я должен проверить. Меня не покидает чувство, что мистера Бакера просто не узнали. — Исключено. Ему пришлось бы помолодеть лет на семьдесят, чтобы оказаться в списке возможных жертв к опознанию, — со свойственным холодком всякого медицинского сотрудника, притерпевшегося к человеческим смертям, проговорила главврач. — Не совсем понимаю вас, доктор, — недоумённо нахмурил кустистые седые брови Оллфорд. — Все они… дети, Бен. Вам не сказали? Это дети. Два мальчика и одна девочка, в возрасте, примерно, от восьми до двенадцати лет. — Бог ты мой! — на минуту умолк старый пират. — А личности… до сих пор не установлены? — А будут ли, в принципе? Вот главный вопрос, — направилась на выход Сиберт, но у самых дверей вдруг замерла. — Я обнаружила интересный нюанс при осмотре тел. Все они обладают одной общей особенностью. Если вам интересно… — Слушаю вас, — до сих пор не оправившись от шока, почесал лоб Бен. — Цвет глаз. У всех одинаковый цвет глаз — чёрный. Весьма необычно, не считаете? — Возможно, это связано с какой-нибудь спецификой прибрежной зоны у Маяка? Островной шельф северного берега до сих пор не изучен, — предположил старик. — Так, может быть, пора его изучить? Насколько мне известно, на Холхолме уже есть специалист, подающий большие надежды в этом направлении. — Вы говорите о юном Брауне, доктор? — А вы знаете других кандидатов? — усмехнулась шатенка, покидая палату. — Желаю приятно провести день, мистер Оллфорд. Не заставляйте даму ждать. Стоило главврачу скрыться за дверью, как та вновь отворилась, и в комнату заглянула помощница Уэллингтона, кутая нечто ароматное в большое махровое полотенце. — Здравствуй, Бен. — Бетти, дорогая. Пожалуйста, проходи, — улыбнулся старик, приглаживая растрепавшуюся бороду и поправляя измятую пижаму. — Ты уж прости, не могла вырваться раньше. Доил с Аднеем вплотную взялись за проект электростанции, да так, что пар, валящий из их ушей, и мне сверхурочных прибавил. — Ну что ты, что ты, дорогая, — отмахнулся старый пират. — Оно и к лучшему. А то я четыре дня и вздохнуть не мог, не то что гостей принимать. — Вот, пирожков с маком тебе напекла. Старушка Хаттан положила на прикроватную тумбу объёмный свёрток и впустила тусклый дневной свет в палату, раскрыв шторы. — От всей души, Бетти. Твои пирожки — чудо! — Перестань, — засмущалась женщина, старательно пряча проступивший на щеках румянец. — Как там Джон? Слышала он вызвался тебя подменить? Справляется? — Навещал меня на днях. Уставший, но полный решимости. — Бедный мальчик. Не успел и Остров посмотреть, как сразу в омут с головой окунули, — с грустью в голосе посмеялась Хаттан. — Сбежит же ж. Как пить дать. — Скоро узнаем, — отвернул уголок полотенца, сохраняющего тепло принесённых гостинцев Оллфорд и втянул носом вырвавшийся на свободу аромат свежей выпечки. — Я, на твоём месте, уже бы занялся подготовкой контракта для него. — Ты всё шутишь, озорник! — рассмеялась помощница Управляющего. — Мальчонка в жизни не согласится работать на Маяке. Молоденький совсем, куда ему в четырёх стенах сидеть? Ему б путешествовать. Мир смотреть, себя показывать. А не, словно Рапунцель, в заточении на Башне проводить лучшие годы. — Кто-то коллекционирует постеры красивых девиц из модных журналов, другим же нужна настоящая любовь. И Джон не из числа первых, уж поверь, дорогая Бетти. — Открою тебе секрет, мой друг. Никто в наше время не коллекционирует такие постеры. Это только у нас в деревне, за неимением интернета, занимаются подобными глупостями до сих пор. — И то верно, — хохотнул Сантой морской волк. — Ты действительно веришь в вероятность того, что Джон… — Я бы сказал, есть вероятность, что он однажды вернётся на Материк, но она очень невелика. А в остальном — займись подготовкой приказа по его назначению на должность Смотрителя. — А как же контракт, Бен? Хочешь оставить его в прежнем виде? Или, всё же, сделаем некоторое исключение и рассмотрим возможность смягчения определённых пунктов? — Бетти, — немного выровнявшись на кровати, сказал старик. — Контракт не менялся с 1776 года. Все Смотрители давали обет Башне согласно писанным правилам и утверждённому регламенту. Разве что-то изменилось сейчас? — Ты привёз городского мальчишку на должность, не подходящую для подобных людей, Бен. Вот, что изменилось. «О, времена. О, нравы» — это всё не на века. И мы должны адаптироваться. — Нет. Контакт останется прежним! — отрезал Оллфорд. — Первый Хранитель Башни поклялась на нём служить верой и правдой, и Джон поклянётся, однажды с честью и достоинством, передав бразды правления Циклопом в руки следующего Смотрителя, а тот — в руки следующего, и так будет продолжаться до тех самых пор, пока Маяк стоит на скалистом уступе посреди Атлантики близ острова Холхолм. — Твоё право, дорогой. Но, помяни моё слово, мистер Андерсон только завидев текст контракта, швырнёт его всем нам в лицо и жестом заправского жигало махнёт рукой на прощанье со словами: «Адьёс, амигос!». Вот, как произойдёт. — А мы поглядим. Поглядим, Бетти. Ибо контракт на служение Циклопу есть не что иное, как заповедь! А присяга ему — обряд, отделяющий мальчиков от настоящих мужчин. И в первый же день знакомства с мистером Андерсоном я этого мужчину в нём разглядел. Он — человек чести. И уже доказал это, стоило мне попасть в беду.***
Джон очнулся, стоя на краю скалистого уступа. Вязкие рукава тумана, словно змеиным удушьем, опутывали каменное Светило, гордо взирающее сверху вниз на Смотрителя. Неподвижное, ветхое тело Башни, израненное морской стихией, медленно, но неизбежно растворялось в черни наползающих туч, сверкающих яркими вспышками молний где-то на горизонте. Воды Атлантики неистово зверствовали, бросая в лицо рассекающие кожу, хлёсткие, острые, как бритва, солёные стрелы, подгоняемые злым ветром. Мокрый, тяжёлый воздух вокруг можно было потрогать руками, ощутив весь хлад костьми, а сквозь нетвёрдо стоящие на заснеженной поверхности босые ступни чувствовалась дрожь земли. Не вибрация от приближающегося поезда в метро. А самый настоящий тремор планеты, берущий начало в первородном ужасе раскола тектонических плит. Здесь, прямо на этом месте, под ногами находился уродливый, деформированный шов земной коры. Дубовая дверь распахнулась, и из недр её мрака, нарастая с каждой секундой, множился и разрастался чеканный металлический бой раскалённого Сердца Циклопа. Ширясь и набирая массу, он просачивался во все поры и щели атмосферы, пока не заполнил собой всё вокруг, заглушая и спесь океана, и вой одичавшего Норда. Пасть ощерилась, разрывая землистую плоть у порога, приглашая Британца войти. Сглотнув и зайдясь желваками, Смотритель направился в самое жерло морока. В сырость и хлад, пробирающие ознобом. В анкерный хруст, режущий перепонки. В истинную тьму. Андерсон знал, куда ему следует идти. «К хрустальному клапану», — транслировал Монстр, сдавливая виски каждой произнесённой буквой, оттягивая кожу на человеческом теле, отделяя кости от плоти. «На самый верх», — вторило пространство, расщепляя на атомы. С трудом передвигая ноги, Джон сместился левее, вытянув руку в надежде нащупать каменную стену у первой ступени. Медленно продвигался, уверенный в направлении, больше не испытывал страха перед этой чернью. «Если смог маленький Шелки… Смог целую вечность… И я смогу!» Только никакой стены вблизи кухонного проёма и в помине не оказалось. Лишь мягкая, склизкая оболочка маячного Чудовища — стенка его чрева. Смотритель поднял глаза вверх, стараясь разобрать, насколько высоко ему подниматься, но всё было тщетно. Столь же глупо и неоправданно, как попытка произнести связное предложение вырванным языком. «Здесь должны быть ступени!», — разозлился архитектор, трансформируя загадочную иную реальность под себя, и сделал первый шаг. Носком нашарил возвышенность и двинулся к сердечной комнате. Он поднимался по округлым конструкциям, оскальзываясь, не разбирая ничего под ногами. Хватался руками за липкое мясо, если понимал, что вот-вот полетит вниз, царапая ногтями подвижные стены. Чудовище стойко терпело, отчеканивая каждый свой вздох металлом. Манило, звало, разрывало на части. Бесконечный подъём по округлому пищеводу. «Но… если это пищевод…» Андерсона вмиг перекрутило в пространстве лишь от одной мысли и, потеряв равновесие, мужчина больно грохнулся на спину, заскользив по брёвнам-ступеням, сдирающим кожу на спине, утопая ногами, не способными затормозить в слизи. И летя на невероятной скорости вниз, цепляясь за всё, что попадалось под непослушные руки, он был уверен, что поднимается… к самому Сердцу. — Довольно игр! — заорал он во всё горло, и сумасшедшая гонка вмиг прекратилась. Чудовище, содрогнувшись склизкими стенками, замерло, и Джон обнаружил себя лежащим словно на надувном матрасе. Мужчина поднялся на ноги, ощущая, как кипит от злости. Чёртов анкерный гул сводил с ума, лишая возможности даже подумать, сосредоточится хоть на чём-либо. Закрывать глаза не было смысла, но, всё же, слишком приземлённый архитектор по-другому не мог. Британец крепко зажмурился, мысленно возвращая своё тело обратно в комнату на Башне. Туда, где тёплый каминный свет придавал уюта в зимнюю стужу. Туда, где на письменном столе предыдущим днём появилась голубая трёхмерная модель Земли. Туда, где бездонные чернильные омуты смотрели ему в душу, наполняя спокойствием и… Джон открыл глаза в комнате Смотрителя. — Другое дело! — грозно произнёс он, тяжело вставая с кровати. Потемневшие в камине поленья, истлевали остатками несгоревшей древесины, продолжая поддерживать уют в продуваемом жилище. Постель хранила тепло тела, а овечий тулуп аккуратно был повешен на спинку стула. За окном, как всегда, хмурилось суровое холхолмское небо, низкими тучами нависая над чёрной водой. Выйдя в башенный холл, мужчина окинул взглядом туннель. Всё было на местах. И гаррота у стены, и прикрученные к каменным стенам на подъёме керосиновые колбы, освещающие лестницу, и даже нетронутая рубашка для Шелки на комоде. Вот только Джона, свыкшегося со своими странными снами, дрожащий воздух вокруг едва ли мог обмануть. Полностью лишённый так полюбившегося ягельно-землистого запаха, он заметно вибрировал, словно поставленная на паузу старая видеозапись. Британец бросился на самый верх, проскочив вахтенную, и яростно распахнул дверь сердечной комнаты, мгновенно проваливаясь в бездну морокового чрева и замирая в беспросветной черноте. По крупинкам, маленькие золотые светлячки собирались вокруг застывшего Андерсона, но не являлись единым организмом, как когда-то сложившийся из них малыш Шелки. Всё это были Заблудшие Души, томящиеся в приютившем их сумрачном Мире. Ещё крошечные, слабые. Светом своим они помогали архитектору сориентироваться в пространстве. И вот он уже оказался в искристом коконе, окружённый потусторонними существами, а прямо из истинной тьмы на него шагнуло бескостное, бесплотное нечто, удерживающее на дымчатых ладонях чёрную перламутровую жемчужину размером с крупный кокос. Внутри неземной сферы, словно в предсмертной агонии Сверхновой вспыхнуло, образуя, тёмно-синюю нейронную Звезду, а Смотритель мгновенно считал транслируемый и от эфемерного существа, и от каждого из огоньков объясняющий шёпот-свист: — Созрела… Она была прекрасна. Сферическая Душа маленького мальчика из морокового Мира, послушно лежавшая в бесформенных руках, была настолько прекрасна, что Британец не мог оторвать глаз. И Джон знал наверняка — это действительно была мальчишеская Душа. Мужчина потянулся рукой в надежде коснуться перламутровой оболочки, и в этот миг голова чёрного дымчатого Монстра стала прорастать удлиняющимися, плывущими будто по волнам пространства и времени, седыми волосами, проявляя на свет посеревшее старушечье лицо. Оно искажалось, формируя полноценный образ. Выпячивало тонкие морщинистые губы, сжимало в глубокие складки лоб, выбеливало ослепшие радужки глаз и обветривало безжизненную, сухую кожу, прорисовывая обтянутые ею острые скулы и подбородок, пока полностью не сформировалось. — Исполни долг… — прошипело оно, растворяя и развеивая золотые искорки во всепоглощающей тьме, скрывая за вечным мороком созревшую Душу малыша, и с силой вытолкнуло Смотрителя прочь из потустороннего Мира. Британец вылетел из сновидения, как ошпаренный, хватая воздух ртом, а пошатнувшийся от резкого скачка стул — руками. Кроха-Шелки, не сдвинувшись с места, безызменно свернувшись в клубочек, сопел носом в обхваченную шкурку. Столь невинный, беззащитный, и такой красивый. Джон укрыл малыша сброшенным одеялом и вышел из комнаты. Несмотря на жутковатое послевкусие мрачных грёз, Андерсон чувствовал себя бодрым и выспавшимся. Разве что, немного побаливала спина от неудобной и слишком жёсткой, не приспособленной для сна спинки стула, впившейся в лопатки. Выглянув на улицу, англичанин про себя извинился перед крохой и, притворив массивную дверь, закурил прямо в кухне. За пределами Башни творилась настоящая февральская вакханалия. Поставив на огонь турку и сварив кофе, архитектор хотел было избавиться от так и не выпитого после окончания смены чайного сбора, вылив тот в помойное ведро, да подхватив в руки кружку, растерялся, ощущая сквозь алюминиевые стенки теплоту ещё не успевшего остыть напитка. Бросил взгляд на наручные часы, обнаружив, что укладывался спать на неудобную конструкцию каких-то две минуты назад. Запустил руку за спину через ворот и, закружившейся головой, окончательно отправился в царство панического удушья, вперив глаза в окровавленную ладонь и, наконец, осознав, что майка его неприятно прилипла к спине, пропитавшаяся насквозь сочащейся сукровичной жидкостью и кровью, вытекающей из кожи, ободранной о мороковые ступени-брёвна. Дьявол любит нераскрытые тайны. Особенно те, что разъедают человеческую душу. А вот личный дьявол Джона Андерсона, похоже, уже подготовил для мужчины подходящее местечко где-нибудь на краю Преисподней и призывно звал свою жертву, ибо Британец чувствовал себя, как на смертном одре, готовый в эту самую минуту распрощаться с жизнью — так колотило о грудную клетку сердце, просящееся наружу. Всякий может храбриться во сне. Даже архитектор, окунувшись с головой в игры с Шелки, вроде и поверивший мальчишке из потустороннего Мира, да, как выяснилось, не до конца. Но, всматриваясь в собственную, трясущуюся, окровавленную ладонь, Джон медленно осел на пол, хватаясь неуверенной рукой за табурет, и в тот самый момент безропотно принял свою судьбу, связавшую его с таинственным Островом, маячным Циклопом и Заблудшей Душой из иного Мира. — Джон? — протянул тонким голоском мальчишка, приотворяя дверь и просачиваясь в кухню. Потирая заспанные глазки, он выглядел виновато. — Что со мной случ… Джон?! Джон?! Шелки, перепугавшись до ужаса, бросился к мужчине и, рассмотрев и кровь на ладони Смотрителя, и бесцветное, почти белёсое лицо, выронил свою шубку. — Что с тобой?! — Всё в порядке, Малыш, — попытался сладить с дрожащим голосом Британец, отирая руку о майку. Мальчишка перехватил её и, задрожав всем тельцем, уставился большими, полными отчаяния глазами на архитектора. — Похоже, мне понадобится твоя помощь, кроха, — сладив с сердечной дробью, проговорил Джон, поднимаясь с пола. — Что произошло?! — Поскользнулся на лестнице, — улыбнулся Британец. «Ну а что? Это же, правда!» Архитектор взял с полки белую коробочку с красным крестом на крышке, откупорил ту и выудил на свет ватные тампоны и перекись. — Ну, как? Поможешь мне? — Да. А что нужно делать? — Обработай, пожалуйста, раны. Андерсон сам смочил вату обеззараживающей жидкостью, вручил мальчишке в руки и, осторожно стянув майку через голову, уселся на табурет спиной к потустороннему гостю. Минуту спустя мужчина, не почувствовав и толики прикосновений, обернулся на застывшего малыша. — Кроха, нужно ваткой прям… — Ты был в моём Мире, — утвердительно и даже отчасти грозно проговорил мальчик, сузив глаза в тонкие щелки. — Нет… Я… — зачем-то стал оправдываться Смотритель, но чернильные омуты уже всё знали. Обманывать не имело смысла. — Да. Был… Но, я действительно поскользнулся на лестнице. Там. — Тебе нельзя туда ходить, Джон! Это опасно! Никогда не ходи туда один! — от маленького Шелки не осталось и следа. Андерсона отчитывало существо многим старше, чем двенадцатилетний ребёнок. — Ты и понятия не имеешь, что может случиться! Нельзя! Нельзя!!! Британец развернулся на табурете, не отрывая пятой точки от жёсткой поверхности и, с недоумённой ухмылкой воззрился на раскрасневшееся, нахмуренное личико. — Ты же понимаешь, что выглядишь, как ребёнок в моём Мире? — И что с того? — запнулся о собственную, пламенную речь мальчишка. — А то, что очень смешно наблюдать за тем, как ты кричишь, — мягко проговорил Смотритель, не в силах смахнуть с лица расплывшиеся в улыбке губы. — Особенно, если учесть, что ещё вчера ты даже не мог справиться с собственным мочевым пузырём. И все твои запугивания не сработают, если будешь так орать. Тюленёнок мгновенно умолк и опустил глаза в пол. — Иди сюда, — подтянул малыша к себе поближе Джон. — Всё в порядке. Слышишь? Я в порядке. Немного спину ободрал — ничего страшного. Протри, пожалуйста. А потом мы спокойно поговорим, хорошо? — Хорошо… Прости, Джон, — бросила кроткий взгляд исподлобья кроха, в ожидании, когда Смотритель вновь развернётся. А Британец, вдруг, застыл, вспомнив, как прекрасна была нейронная Душа маленького мальчика и, не зная, стоит ли рассказать ему об этом. Но в глубоких, загадочных озёрах вдруг разглядел кое-что необычное, ранее не замеченное. Или же, вовсе не существовавшее. Андерсон коснулся подбородка, приподнимая опущенную головку, и всмотрелся в проявившуюся сквозь чернь потусторонней радужки светло-голубую крапинку. — Джон… — несмело пискнул малыш, задышав чуть быстрее и сбивчивей. — Задумался, — тряхнул головой Андерсон, оставляя мальчишку в покое и отворачиваясь спиной, да, тут же, резко возвращаясь обратно, напугав тем самым не ожидавшего подобных действий Шелки. — Я видел твою Душу, Малыш. Видел её собственными глазами. И… знаешь… она прекрасна… хоть и считается Заблудшей. Прекрасна… Ты прекрасен! Удивительный… Настоящее Чудо… Тюленёнок зашёлся грудью от нехватки кислорода, а Смотритель припал перед ним на колени и обхватил тонкие икры, заключённые в хлопковые штанишки. — Я исполню свой долг перед Ней, Малыш. Обещаю тебе. Обещаю. И… мы обязательно вытащим тебя оттуда! Веришь мне? Ты мне веришь? — Угу, — выдавил своё коронное согласие потусторонний мальчик, забегав глазами по комнате в поиске своей шубки, похоже, служившей отличным антидепрессантом в минуты тревожности. Смотритель поднял с пола выроненную шкурку, подмечая лёгкое волнение в чернильных глазах, аккуратно свернул ту и положил на кухонный стол. — Не очень-то вежливо ты с ней обращаешься, — улыбнулся архитектор, усаживаясь на табурет, наконец, готовый к испытанию пероксидом. «Немного ободрал» выглядело настоящим месивом, в особенности там, где костяные бугорки позвоночника выдавались на фоне остальной части спины. Кроха обрабатывала раны аккуратно и трепетно, каждый раз вздрагивая и быстро отнимая окровавленный тампон, если Джон издавал непроизвольное шипение, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. — Подуй, подуй, подуй, — брызнуло из глаз, когда ватный шарик угодил в сильно разодранную ямку. И малыш-Шелки тут же бросился тихонько дуть на израненное местечко. Очистив саднящую спину, мальчишка обошёл Британца и переключился на плечо, которому досталось не меньше. Андерсону в голову мгновенно пришла мысль, что с ним он вполне мог бы справиться и самостоятельно перед зеркалом в ванне, да только личико светловолосого было настолько сосредоточенным и милым, что Смотритель сознательно заставил внутренний голос умолкнуть, подставляясь под заботливые руки. А Вселенная, не заставив себя ждать, в ту же секунду среагировала на подобное хамство со стороны взрослого мужчины в адрес двенадцатилетнего ребёнка, одарив жгучей болью в момент соприкосновения антисептика с повреждённой кожей. — Ышшсс, — зашипел змеёй Джон, уставившись на запузырившуюся белёсой пенкой рану, а малыш быстро наклонился, обдувая саднящее плечо Британца. Считанные дюймы оставались до неминуемой греховной близости. Казалось, одно неловкое движение — и вот, ты уже превратился в самое отвратительное и безобразное Чудовище, которое только способен породить этот жестокий, человеческий мир. Архитектор врос в табурет, а от охлаждающего потока нежного дуновения по спине побежали целые полчища мурашек. Или, успокаивающая рану прохлада была вовсе ни при чём? Мужчина прикусил губу и перевёл взгляд с шипучей ранки на продолжающего остужать химический ожог мальчишку, случайно задев кончиком носа мягкую щёчку. И тот, уловив внимание жемчужных радужек, замер, приостановив поток воздуха, но уже не способный прикрыть рта, уставился на побежавшую по коже сукровичную жидкость. Но, на деле же, сквозь неё. Задышал глубже, сглотнул, и смело перевёл взгляд на Смотрителя, глаза в глаза. — Малыш… — насторожившись, попытался состряпать непроницаемую мину Джон, отгоняя прочь вырвавшееся из подсознания желание притянуть ближе, обнять и … «Господи… Я, что… хочу его поцеловать?! Ребёнка?!» — Знаю, — моментально откликнулся Шелки, прерывая контакт. И покончив с медицинской помощью, сложил все окровавленные шарики в руку, отправляя те в мусорное ведро. — Нельзя, да? Джон, заплутав в кулуарах собственной растерянности, промолчал. А что ещё он мог сделать? «Разве двенадцатилетние дети так смотрят? Задают подобные вопросы? Какие вопросы они вообще задают? Что им свойственно, а что — нет?» У Джона Андерсона, архитектора из Англии, никогда не было опыта общения с детьми. А уж с потусторонними детьми и подавно. — Это я во всём виноват, — задрожав голосом, вернулся в свою двенадцатилетнюю ипостась мальчишка, пряча увлажнившиеся глаза. — Эй, Малыш… — отозвался Смотритель, тут же потеряв ход своих преступных, мечущихся мыслей. — Во всём никто не может быть виноватым. Каждый виноват в чём-то своём. Возможно, ты — в немногословности… а я… даже не знаю. Список будет длинным. — Тебе и правда нельзя ходить туда, Джон. — Почему? Что может случиться? — Ты не контролируешь течение времени, — тихонько отозвалась кроха. — Это опасно. — Но я попадаю в твой Мир не осознанно, Малыш. Сам того не желая. Это происходит случайно, во снах. — Нет! — вновь прикрикнул Шелки. — Ты постоянно думаешь о нём! Постоянно притягиваешь его! Потому и попадаешь… — Ты сегодня уже второй раз повысил на меня голос, — улыбнулся Джон. — Это входит в привычку. — Прости… Я очень волнуюсь, — малыш, тяжело вздохнув, виновато приподнял чернильные омуты на Британца. — Пожалуйста, не ходи туда. — Я постараюсь, — приблизился Андерсон, подтягивая мальчика к себе бочком, и потрепал по светлой макушке уже заученным жестом. — Может, позавтракаем? — Ты все проблемы будешь решать рыбой и какао? — насупился потусторонний гость. — Пока это будет работать, — усмехнулся Смотритель, едущий крышей от постоянной смены маленького и взрослого Шелки. — Но, если ты не хочешь… — Хочу, — едва заметно потёрся лбом о голый торс архитектора мальчишка, и Джон в ужасе осознал, что до сих пор стоит полураздетый. — Подогрей, пожалуйста, кофе, — впопыхах бросил Британец, спешно ретируясь из кухни. — А я пока оденусь и принесу рыбу из погреба. Собравшись с мыслями и сложив по кусочкам вдребезги разлетевшийся рассудок, Андерсон, в который раз выругав себя, пообещал сегодня же разобрать так и не распакованный чемодан и, разворошив половину вещей, извлёк из того свежую майку, а заодно и свитер. Маленький Шелки успел подогреть остывший кофе и заварить для себя какао, когда архитектор присоединился к нему с четырьмя пахучими хвостами в руках. Два он положил на деревянную доску перед малышом, а оставшиеся, обваляв в муке, бросил на сковороду, в тот самый момент вспоминая, что так и не купил поваренную книгу в магазине мистера О’Рейли. Потусторонний гость благородно выжидал окончания приготовления завтрака Смотрителя, не притрагиваясь к еде. — Интересно… — улыбнулся краешками губ Джон, переворачивая лопаткой подрумяненную с одного бочка рыбину. — А хорошие манеры — это тоже часть трансляций Шелки? Ешь, если хочешь. Не жди. — А можно мне попробовать твою? — поджимая губки, поинтересовалась кроха. — Ты не хочешь сырую? — мгновенно догадался Британец. — Сегодня что-то не очень. — Хм… А не Пиноккио ли ты часом? — рассмеялся Андерсон, подхватывая сырые хвосты с доски и, обмакнув в муке, присоединяя к своей порции. — Кажется, превращаешься в настоящего мальчика. — Пиноккио — это твой друг? — смутился мальчишка. — Нет, это сказка, — хохотнул Смотритель. — Про деревянную куклу, которая… «Идиот! Ты что несёшь?!» — Не важно, — отмахнулся архитектор и быстро ушёл от глупого разговора, пока не успел обидеть малыша. — Тебе посолить? — А как это? — Ты не знаешь, что такое соль? — Нет. — Это пищевая добавка, — улыбнулся Смотритель. — Она используется для придания блюдам изысканного вкуса. Вот, смотри. Британец подхватил стеклянную колбу и, раскрыв ладошку Шелки, насыпал в неё немного белоснежных кристаллов. — Тебе должно понравится. Вода в океане тоже солоновата. Попробуй немного. Мальчишка облизнул краешек пальца и, окунув тот в белую горстку, отправил его в рот. — Да! — ответила кроха улыбкой. — Мне посолить! — Хорошо. — Она красивая. — Кто? Соль? — с иронией посмотрел на мальчишку Андерсон. — Да. — А знаешь, — мгновенно вспомнил архитектор одну из излюбленных передач. — Она не только красивая. Ещё, это сложный химический элемент. На её примере можно объяснить то, насколько ничтожны человеческие познания. — Как это? — Многие научные исследователи задаются вопросом о том, что же такое Вселенная? Но, сможем ли мы познать её, если даже не можем познать крупинку соли? Джон поставил рыбу на медленный огонь и присел рядом с Малышом, отделяя на его ладошке одну солёную крошку от общей горочки. — Один микрограмм. Песчинка. Настолько мелкая, что её не так-то просто увидеть без микроскопа — специального увеличительного стекла, верно? — Угу, — вперил заинтересованный взгляд малыш. — В этой крупице десять в шестнадцатой степени атомов натрия и хлора. Знаешь, что это значит? — Нет. — А то, что она, как и любая другая в этой горочке, содержит целых десять миллионов миллиардов атомов! Чтобы познать её, мы, как минимум, должны установить положение каждого атома в пространстве. Но даже этого мало. Необходимо понять природу их взаимодействия между собой. А теперь, представь — способен ли наш мозг запомнить расположение каждого из них? Имеющиеся на планете страны, что ты так усердно пытался подсчитать ночью, не идут ни в какое сравнение с этим числом. Десять миллионов миллиардов… — Вот в этой крупинке? — вытаращил и без того большие чёрные глаза на маленькую крошку тюленёнок, разинув рот до небывалых размеров. А Джон, наигранно дёрнув бровями, широко улыбнулся такому откровенному восхищению и попытался отыскать в памяти воспоминания, когда сам в последний раз настолько искренне удивлялся, казалось бы, простым вещам. Только попытки эти были тщетны. Старательно укутаны в пелену повседневности взрослой жизни. — Посчитав все нейроны с дендритами, аксонами и синапсами, мы поймём, что это — лишь один процент от общего количества атомов в ней. Так, как, скажи мне, пожалуйста, мы можем познать Вселенную, если не можем даже песчинку соли? — Выходит, это — непреодолимая загадка? — К величайшему счастью для нас, мы живём в мире, самые важные части которого весьма постигаемы. Космос постигаем, благодаря великим умам, постоянно пребывающим в поисках ответов. Однако, как быть с космосом, живущим внутри каждого из нас? Что происходит там, на неизвестных и затерянных берегах? В то время как биологи добились явных успехов в расшифровке человеческого генома, нейробиологи пытаются постичь нечто ещё более сложное и уникальное для каждого из нас — человеческий коннектом. — Человеческий коннектом? — зашептала, словно услышала величайшую тайну, кроха. — В коре головного мозга приблизительно сто тысяч миллиардов нейронных связей. Это в сто раз больше соединений, чем общее количество Галактик в обозримой части Вселенной. Если бы мы могли прочесть коннектом другого человека — эту уникальную схему, раскрывающую все его воспоминания, мысли, страхи и мечты, как бы мы общались друг с другом тогда? Возможно, в твоём Мире трансляции Шелки — не что иное, как открытый способ считывания коннектома? Возможно, именно этого и не хватает нам, людям, живущим на Земле? Кто знает, может быть, конечная цель нашего появления на Свет заключается в том, чтобы передать эти знания вместе с очередным Вояджером в далёкий Космос и получить ответ от обитателей других возможных Миров? — Всеобъемлющая связь между Мирами? — вспыхнул чернильными омутами тюленёнок, уже полностью захваченный невероятными предположениями Хранителя Башни. — Да. Ведь, произошло же так, что я услышал тебя сквозь пространство и время. Из другого Мира… Невероятная загадка, правда? — улыбнулся Британец, смахивая на пол остатки соли с мальчишеской ладони и возвращая на землю раззадоренного малыша. — Завтрак готов. Давай есть? Жареная сёмга, если и приглянулась на вкус маленькому Шелки из параллельной Вселенной, то это осталось для мужчины неизвестным. Пребывая под впечатлением их беседы, кроха не проронила ни слова, пока занималась поглощением двух хвостов. Тщательно удаляя все до мельчайших косточки, мальчишка находился далеко за пределами этой реальности, блуждая в поисках ответов на вечные вопросы средь воображаемого пространства возможных Миров. — Джон? — пискнул малыш, когда они покончили с пищей и принялись за напитки. — Что, Малыш? — А что произошло со мной несколько часов назад? Я ничего не помню. — Ты уснул. Для вымотанного рыданиями организма — это обычная реакция. — Но ведь я не сплю, — уверенно отозвалась кроха. — Возможно, в твоём Мире ты и не спишь. А вот в Моём — сопишь, как медведь в зимнюю спячку, — усмехнулся Андерсон. — Не знаю, Малыш. Может быть, в этом Мире твой организм подстраивается под удобную для него среду? Ты стал пить горячие напитки, не хочешь сырую рыбу, спишь… Видимо, претерпеваешь адаптационный период. — То есть, ты не знаешь наверняка? — Тридцать пять — не значит, что ты всеведущий, — пожал плечами Смотритель. Тридцать пять — это словно тебе двенадцать, но ты хорошо учишься в школе, и не потому, что тебя заставляют, а потому, что уже знаешь — без знаний далеко не уйдёшь. И, в большинстве случаев, ты способен слушать окружающих и воспринимать информацию относительно адекватно. Но, возраст не делает тебя мудрецом и уж точно не превозносит над остальным миром. Думаю, и в сто лет можно продолжать удивляться каким-то вещам. Особенно, если они связаны с существами из иных Вселенных. Мои родители, к примеру, в свои «за шестьдесят» продолжают поучать меня, словно я маленький ребёнок, но и они не всезнающие. Уже не помню, когда я это осознал. Зато помню, в какой шок меня повергло само понимание. Это было очень странно — признать, что твои родители на самом деле не такие уж и умные, какими им хотелось бы казаться в твоих глазах. Думаю, незнание каких-то вещей — вовсе не плохо. Незнание — это лишь способ подтолкнуть тебя к вопросам, способным привести к ответам. — У меня много вопросов, — признался малыш. — Как и у меня, кроха. Как и у меня, — улыбнулся Джон, подхватывая грязную посуду со стола. — И, может быть, когда-нибудь мы получим ответы хотя бы на часть из них. Кстати, я был очень удивлён, увидев сегодня, что наш… Босс оказывается женщина. — Почему женщина? — искренне удивился малыш, следуя за Британцем в ванную. Андерсон загрузил посуду в раковину и принялся её мыть, а мальчишка подхватил полотенце, в ожидании, когда можно будет начать её вытирать. Многие вещи не укладывались в бедовой английской голове. Совершенно удивительным, казалось, незнание тюленёнком одних вещей, и знание других. — Потому что… старуха. Я уже видел её. Сегодня — второй раз. Или… Это опять мой разум шутки шутит? Паромщик говорил, что предыдущий Смотритель тоже её видел. — Предыдущий Смотритель говорил о ней кому-то ещё? — кроха очевидно заволновалась. — Он тоже видел сны. И видел её. Я точно не знаю, о чем именно он говорил, а о чём — нет. — И о Шелки говорил? — Не знаю, Малыш. Не думаю. Но, всё может быть. Хотя, Бен вряд ли упустил бы такую весомую деталь в беседе со мной. — Не рассказывай обо мне, Джон, — вдруг затрясся всем своим крохотным тельцем мальчишка. — Пожалуйста, не рассказывай! — Эй… — выпустил намыленную тарелку из рук архитектор, и присел перед мальчиком. — Я не собирался никому о тебе рассказывать. Малыш? — Держи дверь открытой, а рот — закрытым, — процитировал Шелки послание Фултон. — Я помню, — очень серьёзно отозвался Джон, всматриваясь в чернильные омуты. — Я помню, Малыш. — Старуха — не Он, Джон. Она — не Он. — А кто же тогда? — изумился Британец. — Она — Знающая, — зашептало потустороннее существо. — Знающая? — вопросительно приподнял брови Андерсон. — И что же она знает? — Шелки не могут с ней говорить. Я — не могу. — Отличный Мир, — вздохнул Смотритель. — Видящий — не понятно, что должен увидеть. Знающая — не понятно, что знает. Монстр — не понятно, что могущий. Шелки — не понятно, как должный попасть в другое измерение. И Джон Андерсон — вообще не понятно, как затесавшийся средь потусторонних обитателей. — Джон Андерсон — понятно. Джон Андерсон — Видящий, — напомнила кроха. — Ах, да. Джон Андерсон — Видящий, — хмыкнул Британец, возвращаясь к не домытой посуде. — А ещё, он — человек, работающий на Маяке. И должен спать днём, чтобы не спать ночью. — Ты гонишь меня в кровать? — усмехнулся архитектор. — Тебе нужно спать. — Кажется, твой Мир решил иначе. Потому что, пробыв в нём две минуты, я словно за целый год отоспался. И что вообще происходит со временем здесь и там? В прошлый раз, когда ты показывал мне своё тело, мы пробыли в твоём Мире не больше тридцати секунд, а в Моём прошло два с половиной часа. Сегодня я с час пытался добраться до Его Сердца, а здесь это заняло всего две минуты. Как это объяснить? — Оно течёт по-разному, — отозвался малыш-Шелки. — Непредсказуемо. — А есть хоть что-нибудь, связанное с Башней, что предсказуемо?! — Не пытайся объяснить мой Мир законами, по которым живёт Твой, Джон! Это разные Миры. Они разные! — Я просто ищу ответы, Малыш. Хотя, мне уже столько раз давали понять, что не всегда этим стоит заниматься… — Просто, отдай долг Башне, — опустил светлую макушку Шелки. — Было бы здорово выяснить, что именно я Ему задолжал? Ведь, я даже официально ещё не Смотритель. А что, если хозяева Ноунфорда откажут мне в этой должности? Откажут в пребывании на Острове? «Ну вот опять… Чёрт возьми, Андерсон! Когда ты научишься держать язык за зубами?!» — Малыш? — вновь опустился на колени Джон, стирая покатившиеся слёзы с шёлковой кожи. — Ты обещал мне не плакать. — А ты — вытащить меня из тёмного Мира! — пропищала кроха фальцетом. — И я вытащу. Сделаю всё возможное для этого. Обещаю! — Тогда зачем ты меня пугаешь?! — Прости. Кроха, прости… — крепко прижал малыша к себе архитектор. — Я и сам напуган до смерти. Честное слово! Я даже думаю, не поехал ли я крышей, понимаешь? Не свихнулся ли? Прости меня… Мальчишка обхватил Британца руками за шею и вжался так сильно, что сквозь вязаные петли свитера, Джон ощущал, как тарабанит его чистое сердечко, не желающее возвращаться обратно в свой мороковый Мир. — Ты — настоящее чудо природы, Малыш, — тихонько шепнул Андерсон, немного отстранившись и поцеловав Шелки в лоб. — А я — настоящий болван, помнишь? Разрешаю тебе пнуть меня в следующий раз, если вдруг вновь тебя напугаю. Договорились? — Угу, — существо, поджав губки, выпустило из захвата Смотрителя и принялось перебирать пальчиками край его свитера, за неимением под рукой меховой шубки. — Джон? — Да, кроха? — улыбнулся Британец, умиляясь такой робости. — Думаю… я хочу, чтобы меня звали Оушен… — Давай-ка проясним, — уселся на собственные икры Андерсон, потому что колени уже просто отваливались от соприкосновения с каменным полом Циклопа. — Тебе нравится это имя? Его звучание? Или ты хочешь связать себя с океаном? — Хочу его частичку в себе. — Я как-то говорил тебе, что существует множество языков, помнишь? И на каждом из них слово «Океан» звучит по-разному. Что, если мы рассмотрим другие варианты звучания этого слова? Вдруг какое-то из них тебе понравится больше? — Хорошо, — собрался усесться рядом мальчишка, но архитектор мгновенно его остановил. — Сейчас не получится этого сделать, — улыбнулся Смотритель. — Я их не знаю. Мне придётся поискать. На это потребуется время. Ты не против? — Ладно. А долго ты будешь искать? — Находись мы где-нибудь поближе к месту, где я жил раньше, сделали бы это за десять минут, — посетовал на отсутствие интернета Джон. — В городе есть библиотека. Возможно, смогу найти информацию там. Но, не ранее, чем в воскресенье или понедельник. Через два-три дня, — добавил Британец для понимания. — Я подожду. — Отлично, — Андерсон приподнялся на отсиженных ногах, и подмигнул крохе. — А теперь, давай, наконец, закончим с мытьём посуды? После того, как Хранители Башни расправились с посудой, они навели небольшой порядок в кухне, вычистили камин от истлевших углей и разожгли новый огонь. Прошлись по этажам, если их можно было так назвать — чёткого разделения винтовая лестница не предполагала, — и наполировали все керосиновые колбы, прилично закоптившиеся за пять прошедших ночей. Стрелки часов приблизились к двенадцати пополудни, когда маленький Шелки принялся недобро поглядывать на ищущего, чем бы заняться архитектора. — Тебе нужно поспать, — оторвал глаза малыш от макета голубой планеты, изучая тот у камина. — Сна ни в одном глазу, — признался Британец, топчась подле окна и размышляя, стоит ли заняться свечами и, наконец, убрать пожароопасные восковые цилиндры с глаз долой? — Потом, ночью будет в обоих, — резонно отозвался мальчишка. — Чем ты займёшься, если я лягу спать? — Буду считать города, — улыбнулась кроха, приподнимая глобус, словно Джон не догадался бы без этого жеста. — А Он… не зовёт тебя пока? — Хочешь, чтобы я ушёл? — мгновенно поджал губки малыш-Шелки. — Ну что ты, — улыбнулся Смотритель. — Наоборот. Только боюсь проспать тот момент, когда ты сбежишь. Ты разбудишь меня, если что? — Угу. — Честно? — сузил жемчужные глаза архитектор. — Да, Джон, — пристально посмотрел мальчишка. — Разбужу. — Ладно. Подремлю немного. Британец скинул тёплый свитер, обувь и джинсы. Под ними было термобельё, и без этого атрибута Андерсон не провёл ни дня на холодных холхолмских землях, до сих пор удивляясь, как маленький Шелки ходит в тонких хлопковых штанишках и распахнутом тулупе на голое тело. Калошеобразные тапки кроха, к слову говоря, игнорировала, предпочитая лишь шерстяные носки. Архитектор залез под тёплое одеяло, сомневаясь, что ему удастся уснуть, пребывая в столь бодром состоянии. Изодранная спина дала о себе знать, стоило на время позабыть о ссадинах и попробовать повернуться на другой бок. Джон решил не шевелиться, безмолвно наблюдая за сидящим к нему спиной малышом, старательно подсчитывающим города на трёхмерной модели. «Нужно придумать для него какое-то занятие…», — думал Британец. «Но, что может его увлечь?» «Да, что угодно!» — мгновенно пришёл ответ. «Он, ведь, существо из другого Мира!» Поплыв за вереницей возможных хобби для малыша, Андерсон не заметил, как провалился в зыбучие пески поверхностной дрёмы. Потому, спустя некоторое время, когда кроха-Шелки подползла к кровати и положила подбородок на постель, сверкая чернильными омутами и мягко улыбаясь, Смотритель на автомате приподнял край одеяла, а мальчишка нырнул в теплоту пухового кокона, скинув тулуп на пол и вжавшись спиной в грудь архитектора. — Напомни мне отругать тебя за это, как проснусь, — заплетающимся языком шепнул Джон, притягивая малыша поближе и утыкаясь носом в шелковистые волосы. — Хорошо, — шепотом отозвался мальчишка, подтянув ножки, вторя изгибу тела Британца.***
Говорят, нет ничего лучше, чем просыпаться от ароматов завтрака, принесённого в постель. Приготовленного с заботой, теплом. Приготовленного тем, кто тебе дорог. Так говорят, и говорили, и будут говорить. Вот только Британцу это было не знакомо. До тех самых пор, пока ноги его не ступили на холодные, северные земли острова Холхолм, Андерсон и подумать не мог насколько приятным может быть ощущение запаха свежесваренных зёрен, доносящийся сквозь возвращающееся в реальность сознание. Но, если добавить к нему редкий треск истлевающих дров в камине, наполняющий комнату уютной негой, тусклый, приглушённый свет фитилей в керосиновых колбах и буйство природы за окном, этот северо-кофейный ансамбль превращается в нечто удивительное, таинственное и непередаваемое. — Привет, Малыш, — сонно улыбнулся Смотритель крохе, сидящей на полу. Горячий пар извивался сексапильной танцовщицей, норовя выпрыгнуть из кружки терпкого напитка, разместившейся на плоской поверхности табурета. — Привет, Джон, — тихонько отозвался Шелки, облизнув пересохшие губки. — Если ты думаешь, что эта ароматная чашка кофе позволит тебе избежать наказания за проделанный финт, то… ты прав. Архитектор уселся на кровати, потирая глаза и заспанное лицо, подхватил горячую алюминиевую кружку и сделал несколько небольших глотков. — Я ведь уже говорил, чтобы ты не сидел на холодном полу, — беззлобно напомнил Джон. — Прости, — вмиг среагировал мальчишка и запрыгнул на кровать, усевшись в недопозу лотоса и обхватив собственные ступни, укутанные в носочки, руками. — Который час? Британец бросил этот вопрос в воздух, ткнув кнопку на лежащем рядом мобильнике. До завода Башни оставалось полтора часа. — Время ещё есть, — потягиваясь, заключил он, и тут же почувствовал, как спину сковало болью от успевших затянуться и пошедших свежими трещинками ран. — Чёрт! — Джон? — вытянулся стрункой Шелки, перехватывая из его рук кружку и отставляя ту обратно на табуретку. — Я ещё не допил, — только и успел произнести Смотритель, да мгновенно опешил от очередного, сшибающего с ног действия со стороны крохи. Мальчишка забрался на мужчину сверху, вперив чернильные омуты в жемчужные радужки, и потянулся к солнечному сплетению. — Эй, — перехватил его руку Андерсон в негодовании. — Я не хочу туда! — Тебе больно, — шепнул малыш. — Я помогу. Архитектор, недоумевая, ослабил хватку. И Шелки, едва касаясь, приложил ладошку чуть ниже грудной клетки, направляя невидимые в этом Мире, но явственно ощущаемые организмом внутри золотистые потоки, просачивающиеся сквозь желудок, захватывающие краешки лёгких и мягко впитывающиеся в кожу на спине, словно жирный крем в обветренные руки, облегчая боль и саднящее чувство. — А утром ты так не мог? — зашептал от облегчения Британец, прикрывая глаза и чуть опуская голову, всецело отдаваясь воле искрящегося свечения. — Помолчи, Джон, — ответила шепотом кроха. Спустя несколько минут тюленёнок отвёл ручку и, когда Андерсон открыл глаза, обнаружил того всё ещё сидящим сверху и поджимающим пухлые губки. — Ты делаешь это уже не в первый раз. Пару недель назад ты вылечил меня от простуды, да? — Тебе было больно. Я должен был помочь. — А почему не сделал этого утром? — удивился Смотритель. — Не всегда могу. Слишком злился на тебя за то, что ты ходил в мой Мир. — Даже так? — с лёгкой иронией посмотрел на мальчишку мужчина. — Намеренно мне не помог? — Нет! — вскинулся Шелки. — Когда злюсь — не выходит! — Что это такое — твоё свечение? — вовсе не обиделся на кроху Британец. — Что оно? Малыш потупил взгляд и начал сползать с бёдер архитектора, оставляя вопрос без ответа. — Не хочешь говорить? — Не сейчас, — виновато посмотрел на мужчину малыш, самой этой фразой будто прося прощение. — Ладно, — улыбнулся Джон. — Я всё равно благодарен тебе. И за облегчение боли… и за кофе. Спасибо. — Пожалуйста, — засмущалась кроха. — И, всё-таки, я прав. Хоть в чём-то, — потянулся за остатками кофейного напитка Британец, забыв и про стягивающую боль в спине, и о том, что хотел провести разъяснительную беседу на тему «Почему дети не должны спать со взрослыми малознакомыми мужчинами в одной постели». — Ты — настоящее Чудо Природы. — Джон, а что это такое? — увильнул от восхищений Смотрителя Шелки, переключив внимание на чёрный лакированный инструмент. — Честно говоря, я уже несколько дней побаивался, что ты задашь мне этот вопрос, — усмехнулся Андерсон. — Почему? — Потому что, хотел бы объяснить тебе это иначе. Не словами. — Как это — не словами? — Это — музыкальный инструмент. Пианино. Или, иначе его ещё называют фортепиано. При нажатии на определённые клавиши под крышкой, оно издаёт красивые звуки, которые можно превратить в мелодию. Но, сейчас оно расстроено. — А кто его расстроил? — искренне опечалился малыш. — Никто, — рассмеялся архитектор. — Расстроенный инструмент не означает, что его кто-то обидел или ему грустно. Он просто не работает. Такое случается, если долго не ухаживать за его внутренностями. — И, всё же, наверно, ему грустно и больно от этого. Как и Маяку, да? — Циклопа вполне достаточно, Малыш, — мотнул головой, усмехнувшись, Джон. — Я с ума сойду, если ещё и фортепиано окажется существом из другого Мира. Всё, что можно сейчас из него извлечь — тебе не понравится. Раньше я играл на таких, когда был примерно твоего возраста. И, если ты не против подождать какое-то время, возможно, я смогу что-нибудь подобрать на слух. Или разучить по новой. Но для этого тоже есть некоторые преграды: сначала его нужно починить, да и в городе, судя по всему, не найти нот. Но, я постараюсь. Идёт? Подождёшь? — Да, — улыбнулась кроха. — Что-то я в последнее время слишком много тебе обещаю наперёд. Мне не нравится, что я стал заложником времени. Постоянно приходится чего-то ждать. — Ожидание взращивает терпение, Джон, — словно обухом по голове, заключил «взрослый» Шелки. — А терпение — это добродетель. «Вот так. Тебе всё ясно, Андерсон? Пора уже смириться с тем, что он совсем не ребёнок!» — Раз уж мы заговорили о добродетели… — собрался с духом архитектор, — …скажу тебе, что в моём Мире спать в одной постели с ребёнком для взрослого мужчины не считается благочестивым. Более того, это — греховно. А с ребёнком того же пола — вдвойне. — Мне было холодно. Разве то, что ты согрел меня — плохо? — Я не говорю… Чёрт! И как тебе удаётся постоянно лишать меня аргументов? — улыбнулся Смотритель. — Помнишь, мы говорили с тобой о ниточках-связях? — Да, — кивнул малыш. — Так вот, если отмести все нейтральные связи, вроде тех, что тебе было холодно, а я тебя согрел, или тех, что ты плакал, а я тебя утешал, и оставить те, что так или иначе люди могут связывать с романтизмом, то в моём Мире существуют, скажем мягко, отношения «не приветствующиеся». Такие, как порой возникают между мужчиной и мужчиной. Далеко не все страны Мира, — а их ведь множество, ты сам считал, — готовы принимать их. И даже при условии, что ничего подобного между нами нет на самом деле, многие способны воспринять это неправильно, просто увидев, что ты спишь со мной в одной кровати. — А та страна, в которой находимся мы? Тоже не готова? — вновь вышиб почву из-под ног Британца Шелки. — Эта — готова, — понурил голову Джон, громко выдохнув носом. — Выходит, ничего плохого ты не сделал, ведь так? — Нет, Малыш. Не так. Всё намного сложнее. Ты — ребёнок… — Значит, нужно лишь взрастить в себе добродетель в виде терпения? Верно, Джон? Нужно подождать, когда я стану взрослым? — Малыш… Ты понимаешь, о чём мы сейчас говорим? — О том, что нам нельзя спать в одной постели? — вскинула чернильные омуты кроха. — О том, что нельзя прикасаться? Нельзя целовать? Нельзя… — Остановись, — сглотнул Андерсон, прерывая льющийся поток «нельзя», пока не услышал того, чего безудержно страшился. — Ты всё время просишь меня подождать. Подождать, когда засохнут чернила. Подождать, когда получится найти подходящее имя. Подождать, когда сможешь починить музыкальный инструмент. Я ждал целую вечность, Джон! — задрожали тонкие пальчики. — Неужели ты думаешь, что я не смогу подождать четырёх земных лет? Вопрос в другом… Сможешь ли ты? Сможешь ли ты, Джон? Подождёшь ли без ежедневных напоминаний, как всё это неправильно и плохо? Или я… Может… я не нравлюсь тебе? Ты ждал не такого? У Джона Андерсона, архитектора из Англии, никогда не было опыта общения с детьми. Но, по-видимому, он был ему и не нужен. Потому что маленький Шелки, бесспорно, безапелляционно, этим самым ребёнком вовсе не являлся. Это удивительное существо, проживающее свою мороковую вечность в анкерном Мире чудовищного чрева, смогло преодолеть пространство и время, взрастить микроскопический золотой огонёк до размеров жемчужной сферы и, сколлапсировав Нейронной Звездой, сохранить настоящую, неподдельную, детскую наивность и истинный интерес ко всему неизведанному, даже несмотря на всю пережитую боль одиночества, что он так старательно прятал на дне чернильных озёр. Британец резко подскочил с кровати и, схватив мальчишку, заключил того в крепкие объятия. — Я ждал тебя всю жизнь, Малыш! Всю жизнь ждал одного тебя, — вышёптывал Британец в светлую макушку. — И буду ждать тебя всю оставшуюся. Столько, сколько потребуется. — Джон, — расплакалась кроха, обнимая Смотрителя за шею. — Тогда прошу… не лишай меня хотя бы того, что можно! Пожалуйста… — Больше не буду, Малыш. Не буду… Чёрная коробочка заиграла навязчивой мелодией, но архитектор так и не выпустил малыша-Шелки из тесных объятий, пока тот сам не отстранился, успокоившись, и не одарил мужчину кроткой улыбкой. — Скоро Он позовёт меня… Я чувствую… Британец качнул головой, соглашаясь со всеми условиями потустороннего Мира и, погладив кроху по голове, запуская пальцы в шёлк светлых волос, сказал: — Будем надеяться, ненадолго.***
Освободившись после очередного завода механизма, Андерсон обнаружил малыша за непредсказуемым занятием. Умостившись на высоком кухонном табурете за письменным столом, кроха старательно выводила на листке пожелтевшего папируса чернильные закорючки, пытаясь повторить записанное вчера Джоном послание из тёмного Мира. Стоило ожидать, что первое знакомство с жидким красителем обернётся испачканными пальцами и залитым в нескольких местах деревянным столом. Но эти небольшие детские шалости отнюдь не вызвали в умиляющемся такой картиной архитекторе желания поругать маленького Шелки. Мужчина просто застыл в дверном проёме, облокотившись о косяк, и, наблюдая за сосредоточенным личиком потустороннего гостя, засунул руки в карманы джинсов. Порой, у дверей происходят интересные вещи. Там, на границе, у самой кромки, ты, словно смотритель снов, наблюдаешь со стороны, как течёт чья-то чужая жизнь. Недаром рыбаки в древности отправлялись туда, где тёплые воды встречаются с холодными. Мелкие рыбёшки, доплыв до края тёплых течений, останавливались, а крупные, приплывая из холодных, ели мелкую рыбу. Рыбакам же доставались и те, и другие. Да. Эти двери между Мирами необыкновенны. Мальчишка, рисуя символы, периодически шептал написанные слова, вторя предсказанию и пытаясь на слух определить звучание той или иной буквы. Да так увлёкся, что даже немного вздрогнул, когда Хранитель Маяка приблизился, чтобы его похвалить. — У тебя отлично получается, — заглянул Джон в листочек, положа руку на плечо малыша. — Спасибо, — пискнула кроха, застеснявшись. — С такими способностями обучение пойдёт быстрее, чем я предполагал. — А можно попросить тебя написать своё имя? — Конечно. Британец перехватил перо из руки Шелки и, наклонившись, аккуратно вывел четыре литеры. — Какое красивое, — мгновенно потянулся пальчиками к влажным чернилам мальчишка. — Избавиться от пятен на руках можно будет только керосином. Других средств на Башне нет. Поэтому прежде, чем измазаться в красителе с ног до головы, подумай о том, что я не позволю тебе лечь спать рядом со мной, если ты будешь отдавать шлейфом топливной жидкости. Шантаж, на удивление, подействовал настолько эффективно, что Андерсон даже немного удивился неожиданно приобретённому искусству ведения диалога с потусторонним «ребёнком». — Я бы хотел написать письмо, — предвкушая исполнение давней мечты, засиял омутами космических глаз Шелки. — А кому бы ты хотел его написать? — улыбнулся архитектор столь неожиданному желанию, подставляя стул ближе к столу и присаживаясь рядом. — Пока не знаю. Я ведь даже не умею писать. — В таком случае, могу предложить тебе свою помощь. Ты его продиктуешь, а я — запишу. Можем начать с азов, — заключил Джон и, взяв новый листок бумаги, вывел на нём три слова. — Уважаемая миссис Армстронг, — прочёл написанное вслух Британец. — Все письма должны начинаться с обращения. Слово «Уважаемая» покажет твоё почтительное отношение. «Миссис» — говорит о том, что это замужняя женщина. А «Армстронг» — её фамилия. Ты обращаешься к ней. Это понятно? — А кто такая миссис Армстронг? — уставился на папирус Шелки. — Это вымышленное имя. Как и сама миссис Армстронг. Я не знаю такой женщины в настоящей жизни. — Зачем же нам писать письмо человеку, которого мы не знаем? — Очень логичный вопрос. Но ведь ты не ответил, кому бы хотел его написать, поэтому мне пришлось выдумать вышеупомянутую достопочтенную госпожу. — Нет. Миссис Армстронг я писать не хочу. — Тогда, предложи свой вариант. — Тебе. — Мне? — улыбнулся Андерсон. — Но, письма пишут тем, кто находится далеко, а я ведь тут, рядом с тобой. — Зато, ты мог бы его прочитать, когда Он позовёт меня, и я уйду. От сказанных слов у Смотрителя кольнуло под рёбрами. — Хорошо, — согласился архитектор. — Давай напишем письмо мне. «Уважаемый мистер Андерсон» — вывел чернилами мужчина, озвучив слова для крохи. — Не нравится, — приуныл малыш-Шелки. — Не нравится написание моей фамилии? — Нет. Не нравится письмо. Пусть будет: «Джон». — Ладно, — продолжил умиляться Британец, зачёркивая два предыдущих обращения. — Джон. — Да, — кивнул мальчишка, но мгновенно передумал. — Нет! Нет. Пусть будет: Дорогой, Джон. — Дорогой, Джон? — мгновенно спрятал улыбку Смотритель. — Да. Дорогой, Джон, — подтверждая окончательный вариант, кроха закусила нижнюю губку и, прикрыв глаза, погрузилась в вереницу вспыхнувших в воображении слов.Дорогой, Джон.
Я часто думаю об океане. Он завораживает своим величием. Он многолик. Перекатывая пенные воды — сердится. Омывая скалистые уступы — ласкает. И, возможно, ты никогда не подозревал, но океан — бесконечная часть тебя.
Твоя Душа, временами, столь же тревожна. Волнуется, бушует, и может превратиться в настоящий шторм, как и его тёмные крепдешиновые воды. Но, вместе с тем, Она кротка и покладиста. Ведь, когда ты улыбаешься мне, я вижу в ней умиротворение и покой, словно штиль, пришедший на смену ураганному буйству Большой воды.
Я люблю твой покой.
Не бойся потерять из виду берег. Не бойся далёкого горизонта. Океан усмирит твою беспокойную Душу. Окунись с головой, и доверься его объятиям. В них тихо и сладко. А я, здесь, во мраке моего Мира, спасаюсь лишь мыслями о Вас. Об океане и о тебе.
Очень скучаю.
Кроха распахнула глаза, возвращаясь в сумрачную комнату, окутанную тёплым керосиновым свечением. Джон безотрывно смотрел на лежащий перед глазами листок с выведенным посланием. Перо дрожало в пальцах, и с острия на тонкую бумагу упало несколько капель, разбившись чёрными кляксами. — Ну как? — тихонько спросил малыш и, в надежде получить одобрение, вскинул космические бездны на Смотрителя. Британец сглотнул, аккуратно положил ручку на папирус, привстал, отодвигая стул, и, неожиданно подхватив Шелки за подмышки, усадил потустороннего гостя на стол так, что глаза их оказались практически на одном уровне. Коснувшись острых мальчишеских коленок, Андерсон медленно повел рукой выше, переместив ладонь чуть ближе к внутренней части бедра и, не сильно надавив пальцами, в немой просьбе посмотрел на кроху. Мальчишка ослабил напряжение в теле, поддаваясь мужчине, и развёл ноги, предоставляя архитектору возможность подойти ближе и разместиться между ними. Маленький Шелки, немного нервничая, не отрывал чернильных омутов от жемчужных радужек. А те, в свою очередь, отвечали, транслируя послание, словно неизученным ещё коннектомом, неся в себе всю бурю эмоций, всколыхнувших, казалось бы, давно окаменевшее сердце. Джон запустил пальцы в светлые волосы, осторожно притягивая податливое существо ближе. Поцеловал малыша в уголок губ, спустился на подбородок, и едва уловимой влажной дорожкой прошёлся до самой ушной раковинки, прошептав: — Ты моё Чудо… Мальчишка, заученным жестом, обхватил Смотрителя за плечи и, уткнувшись носом в его шею, прижался к мужчине. «Должно быть, вы ошиблись, мистер Оллфорд», — мысленно обратился к старому Бену англичанин, прижимая светлую макушку теснее и обхватывая тонкое тельце за талию другой рукой. «Февраль — один из самых тёплых месяцев на Острове». Ледяной дождь за окном вновь сменился крупными хлопьями, выплясывая свой загадочный северный танец белоснежными мотыльками на глубоком, тёмном полотне зимней ночи. Потусторонний Монстр дышал ровно и размеренно, откликаясь анкерным эхом в пустоте Башни. — Дай тебе волю, ты приклеился бы ко мне. Да, кроха? — улыбнулся Британец, ослабляя объятья спустя какое-то время. — С тобой очень тепло, — шепнул малыш. — Как ты смотришь на то, чтобы мы придумали секретное место, где могли бы прятать эти письма от посторонних глаз? — предложил новое развлечение для маленького Шелки Андерсон. — Ты хочешь хранить мои письма? — обрадовался мальчишка. В глазах крохотного существа повседневная событийность виделась, как нечто особенное, необыкновенное. — Не только хранить. Я буду писать тебе в ответ. Мне кажется, из этого может получится кое-что интересное. Тем более, если учесть, что твои возвращения, как и всё, связанное с Башней, весьма непредсказуемы. Вдруг, ты вернёшься в моё отсутствие? Ожидание всегда можно будет скоротать за прочтением писем. Как тебе такая идея? — Но, я не умею читать, — расстроилась кроха. — Ты научишься, — подбодрил архитектор. — Со временем. Но, не жди от меня столь прекрасных посланий, как твоё. Не думаю, что я обладаю подобным красноречием. — Тогда, давай его найдём? Секретное место, — очаровательно улыбнулся Шелки и весь засветился от радости. — Тайник! — Да. Наш с тобой тайник, — Смотритель чмокнул мальчишку в лоб и помог слезть со стола. — Но, сначала… отмоем твои пальчики. — Нет, — запротестовал малыш, пряча ручки в карманы тулупа. — Пусть будут грязные! Я хочу спать с тобой! Не хочу пахнуть керосином. — Не будем обманываться, — искренне рассмеялся Хранитель Маяка, подгоняя кроху в башенный холл. — Даже, если ты весь изваляешься в рыбной трухе, я всё равно не смогу устоять перед твоими щенячьими глазками и позволю тебе лечь рядом. Так что, вперёд, оттирать чернила! Пока кроха усердно очищала руки, потирая их смоченными в керосине ватными тампонами, Джон совершил полный обход помещений, подбросил дров в камины и произвёл трёхчасовой завод механизма, наполнив по пути все лестничные колбы очередной порцией горючего топлива. На улицу выходить не рискнул. Вернувшись в комнату Смотрителя, мужчина хотел было внести необходимые заметки в вахтенный журнал, да вспомнил о так и не разобранном чемодане. Опустошать тот полностью не требовалось, потому Британец выудил из него лишь зимние вещи, уместив их в сундуке мистера Бакера, свои альбомы с зарисовками, да купленную аляску — проклятую, по всей вероятности. Ибо, за неимением альтернативы и отныне отсутствующего права на тёплый овчинный тулуп, коротать февральские морозы ему придётся именно в ней. Маленький Шелки, сварив ароматный кофе для Андерсона и не менее ароматный какао для себя, присоединился к архитектору с двумя кружками в руках в тот самый момент, когда Джон просматривал сделанные во время путешествия на «Попутчике» эскизы. — Что это? — восторженно открыла рот кроха. Джон перехватил из крохотных ручек горячие чашки, предотвратив сразу две беды — и обожжённые пальцы, и залитые напитками рисунки. — Мои работы, — улыбнулся мужчина. — Я довольно много рисую. Только, не в последнее время. — Это какой-то особый язык? — восхищённо уставился на изображение афалинов малыш. — Можно и так сказать. Называется — эскиз. Или, графика. Художники таким способом выражают свои мысли. Без слов. — Джон! Это так красиво! Научи меня так писать! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — совершенно по-детски запрыгал мальчишка, подёргивая Смотрителя за свитер. — Я и сам не очень-то хорош в этом деле, — усмехнулся Британец такой реакции крохи. — Но, мы можем попробовать. — Да! Мы можем! Мы можем. — Тихонько, не скачи так, а то в козлика превратишься, — потрепал светлую макушку Андерсон. — Ты хочешь научиться очень многим вещам разом. И это похвально, Малыш. Но каждая из них требует усердия, времени и правильно распределённой нагрузки. А это означает, что нам придётся установить чёткое расписание и для занятий, и для отдыха. Иначе, всё твоё стремление, просто-напросто, приведёт к упадку сил и нежеланию потрудиться тогда, когда это действительно станет необходимым. — Хорошо, Джон, — послушно умерил пыл малыш-Шелки. — Хочешь попробовать переписать текст своего письма самостоятельно? Мне было бы вдвойне приятней перечитывать его, зная, что оно написано твоей рукой, а не моей. — Да, — улыбнулся мальчишка и указал на вахтенный журнал. — Вот сюда. — Нет, — мотнул головой архитектор, достав из ящика стола новый листок бумаги. — Вот сюда. — Нет. В журнал, — не принимая возражений, отрезала кроха. «Да и чёрт с ним!», — подумал Джон. «Никто не говорил мне, что я вообще должен его вести. Я делаю это для себя». — Хорошо, — пошёл на мировую Британец. — Хочешь в журнал, пусть будет в журнал. Малыш переписывал своё послание, каждый раз уточняя у мужчины правильность начертания непонятных букв, страшась испортить столь ценный предмет, как вахтенный журнал Хранителя Башни. А Андерсон, отвлекаясь, бросал найденный в кладовке мастерок, которым удалял натёкший на подоконник воск и на черновике рисовал для мальчишки непонятные слова, на примере увеличенного масштаба объясняя сплетение литер между собой. Архитектор переместил все имеющиеся в здании Маяка свечи на музыкальный инструмент, посчитав его наиболее подходящим предметом интерьера для подобных украшений. Но в тот момент, когда мужчина расставлял белые цилиндры в красивом порядке, кроха-Шелки неожиданно пискнула, вся искривившись на высоком табурете и вжав голову в плечи. — Малыш? — не двигаясь с места, позвал Британец, но не услышав ответа, повторил. — Эй, кроха? — Что-то не так с Башней, Джон, — дрожащим голосом проговорил мальчик. Андерсон подбежал к сидящему спиной Шелки и, заглянув в наполненное болью лицо, перепугался до смерти. — Кроха?! Что не так?! — Наверху, Джон. Ему больно, — потекли тонкие струйки из чернильных глаз. И архитектор обязательно бросился бы выяснять причины, спровоцировавшие потустороннюю боль Чудовища, если бы перед ним в этот самый момент, прямо на глазах, маленькое существо не корчилось в припадке, разъедавшем будто весь его организм. — Малыш, чем тебе помочь? — взмолился Смотритель, опускаясь на колени подле крохи. — Помоги Ему, Джон, — только и смог выдавить тюленёнок, с трудом шевеля губами. — Я скоро вернусь, кроха! Слышишь? Я скоро вернусь! Пожалуйста, потерпи! Британец взмыл в вахтенную, несясь сломя голову по лестнице, не в силах выбросить из той картину текущих слёз по нежным мальчишеским щекам. Поскользнувшись у самого входа в округлую комнату, он напоролся коленом на острый угол ступени, не чувствуя боли. Схватил ближайшую керосиновую колбу, вскрыл крышку и уставился на механизм, отчеканивающий ровным стуком свою заунывную песню. Осмотрел шестерёнки, удостоверился в должном количестве смазки, проверил заваренный по шву чан со ртутью, но так ничего и не обнаружил. — Да что с тобой стряслось?! — прикрикнул на Башню Андерсон. — Выше, — пискнул за спиной малыш, нагнавший Британца. — В сердечной комнате? — опешил архитектор. — Да. — Но… туда нельзя. От лампы можно ослепнуть, — нахмурился Джон, выискивая ответы для решения возникшей проблемы. — Надо приглушить фитили. — Ему будет плохо без света, — шепнула кроха. — Это ненадолго, — успокоил кроху Смотритель, накрывая по очереди горящие фитили гасильником. Поднявшись выше, да только едва приоткрыв дверь в сердечную комнату, Британец мгновенно сориентировался в истинной причине негодования потустороннего Монстра. Из помещения резко вырвался холодный поток воздуха, сдав с потрохами виновницу всех бед. Несчастная плёнка трепыхалась на ветру, удерживаясь лишь одним краем липкой ленты на раме, а под ноги уже намело приличный слой снега. «Чёртова птица!» — выругался про себя Андерсон, проклиная почившую чайку, умудрившуюся и после смерти принести хлопоты на его голову. Архитектор вернулся в вахтенную за совком и скотчем. Маленький Шелки выглядел бодрее, но боль всё ещё продолжала сковывать хрупкое тельце. — Я сейчас всё исправлю, кроха. Ещё немного. Потерпи. Спустя минут пятнадцать Хранитель расправился с навалившими сугробами, побросав скопившийся снег прямо из разбитого окна в океан, заклеил предательское окно и, осмотрев сердечные жабры, вернулся вниз. — Двадцать минут темноты, Джон, — обеспокоено прошептала кроха. — Он будет недоволен. — Не переживай, Малыш. Сейчас вернём Ему его драгоценный свет, — поджигая фитили, вздохнул Британец и, закрыв крышку механизма, обернулся к тюленёнку. — Ты как, кроха? Уже не больно? — Нет. Уже нет, — хлопнул чернильными глазками мальчишка, приблизившись и обняв Андерсона за бёдра. Сделать это хотя бы за талию малышу не позволял рост. — Испугался? — чуть наклонился мужчина, чтобы рассмотреть лицо Шелки. — Немного. — И я, — улыбнулся архитектор. — Ну всё, пойдём. Теперь всё в порядке. Надеюсь, подобных сюрпризов сегодня больше не будет. — Тебе тоже больно, — печально бросил взгляд малыш на проступившее пятнышко крови поверх джинсовой материи брюк Хранителя. — Ерунда, заживёт. Такой у меня сегодня день — травмоопасный. Может перекусим? Ты не проголодался? — Я должен дописать письмо, Джон, — первым направился на выход из вахтенной Шелки. — Сначала письмо. — Как скажешь, кроха. Ты очень трудолюбивый тюлень, — усмехнулся Британец. — Пока ты дописываешь, я что-нибудь приготовлю, идёт? — Рыбку! — решительно заявила о своих предпочтения кроха. — И мне посолить. — А волшебн… — Пожалуйста, — улыбнулся мальчишка через плечо, не дав договорить следующему за ним Смотрителю, а мужчина впервые за время знакомства с потусторонним существом разглядел в его взгляде искорку глумления. «Погоди у меня», — съехидничал про себя Джон. «Только подрасти немного… Я тебе такую трёпку устрою! Мало не покажется». Перед тем, как усесться за стол, Хранители долго искали потайное местечко в здании, способное приютить вахтенный журнал. «Один на двоих секрет» —так маленький Шелки назвал досмотровые рукописи, что они договорились прятать за комодом при входе. — А когда ты научишь меня читать? — отделяя рыбный хребет от мяса, поинтересовалась кроха. — Как только ты выучишь алфавит. Думаю, много времени не потребуется, чтобы овладеть этими знаниями. Благодаря тому, что на подсознательном уровне ты знаешь язык в совершенстве, это не должно вызвать у тебя трудности. Книг для практики тут хватает. Попробую подобрать для тебя что-нибудь не очень сложное на первое время. — Спасибо, — потянул уголки губ кверху малыш, неожиданно застыв. Он прикрыл глаза, да так и не смог до конца улыбнуться. Улыбка сошла и с лица Британца. Потому что Джон явственно ощутил на себе происходящее с крохой, понимая, что их время вышло. — Джон, — виновато взглянул на Смотрителя Шелки. — Я знаю, Малыш. Тебе нужно идти. — Я бы очень хотел остаться, — нервно сглотнул мальчишка, и инопланетные глазки заблестели, наполняясь слезами. Андерсон опустился к его ногам и, обхватив руками тонкие лодыжки, внимательно посмотрел крохе в глаза: — Я буду ждать тебя, Малыш. И когда ты вернёшься, мы выберем тебе имя. Будем учить алфавит, тренировать твой красивый почерк, чтобы он стал ещё краше. Будем пить какао и любоваться океаном. — Да, Джон, — немного приободрился мальчишка. — Я бы очень хотел, чтобы всё это произошло. — Оно обязательно произойдёт, — подмигнул архитектор и, привстав, поцеловал кроху в макушку. — Ты только возвращайся. Возвращайся ко мне, Малыш. — Я вернусь, Джон! — сорвался с места мальчишка, подхватывая со стола свою шубку и скидывая по дороге человеческую одежду. — Я вернусь! Обещаю! Это «обещаю» Британец уже едва смог расслышать. За распахнутой настежь дубовой дверью оно слилось в созвучие мальчишеского голоса и всплеск атлантических вод, потревоженных нырнувшим в океаническую пучину морским обитателем.