Видящий

Глава 19. Нейтральные воды. Сингулярность. Летаргический сон.       Обернувшись, Джон чуть было не опрокинул на себя кружку с горячим напитком. Будь то, что он увидел перед собой, ярким акцентом синопсиса к какому-нибудь остросюжетному фильму — дело, пожалуй, не стоило бы и выеденного яйца. В киноленте герой, наверняка бы, грациозно отпрянул в сторону, словно кошка-гимнастка, и со срывающейся с уст многозначительной фразой типа: «Люк, я — твой отец!», скорчил бы отважную физиономию, сверкнув глазами. А его оппонент ни разу бы не охренел от подобного заявления, ибо: «Какого Лешего ты несёшь? Я и так давным-давно всё знаю — мне мама говорила!».       Только вот Джон Андерсон не был голливудским киногероем, как и не читал сценария данного эпизода, а малыш-Шелки, отныне, больше не был малышом.       Архитектор застыл на месте, бестолково шаря глазами по незнакомому телу.       Нет, нет. Это был всё тот же светловолосый мальчишка с чернильными омутами, очаровательной улыбкой и прекрасной бархатной кожей цвета слоновой кости. Но с лица его сошла детская припухлость, проявив на свет формирующиеся скулы, чёткий контур линии подбородка и даже едва вырисовывающиеся очертания желваков. Белый песок Карибских островов в его волосах напитал тропического дождя, привнёсшего естественных оттенков в основной тон, но сохранившего отголоски натурального мелирования у самых кончиков — тоже вытянувшихся в длину, как и сама кроха, — обрамляющих тонкую шею изящными природными локонами. Шелки прибавил в росте, как минимум, на голову. Перед Британцем стоял подросток — ещё не совсем юноша, но уже точно не ребёнок.       Андерсон, как в землю вкопанный, вероятно, долго бы держал рот раскрытым, не способный шелохнуться, если бы не обратил внимания, что его юный гость заметно дрожит от холода, привычно оставив чёрный тулуп на распашку. — Пожалуйста, пойдём внутрь? — наконец выволок себя из оцепенения Смотритель, понимая, что произошедшая мизансцена как рукой сняла поствахтенную сонливость. — И когда ты только успел прошмыгнуть мимо меня? — Ты чистил лампу наверху, — улыбнувшись, отозвался мальчишка, а архитектор заметил, что Шелки ещё и лишился своей особой звонкой нотки в голосе.       Войдя в Башню, потусторонний гость сразу направился на кухню, а Джону — одурманенному выставленной на показ впадинкой пупка и гладкой молочной кожей на плоском животе, — не оставалось ничего, кроме как последовать за ним на нетвёрдых ногах. — Твой кофе, наверное, остыл, — прикусил губу новый Шелки совсем как тот, знакомый малыш трёхнедельной давности. Но, если тогда подобный жест Крохи вызывал у Британца трогательное умиление, то сейчас непроизвольно родил нечто вроде «Святые небеса, какой же ты сладкий…». — Пфууу…       Джону пришлось выпустить ртом из собственных недр горячий воздух, словно покатившийся по рельсам локомотив. Вышло довольно громко, но мужчина даже не пытался скрыть этого.       Он по привычке зачесал пальцами назад волосы, как ему показалось, мешавшие адекватно воспринимать ситуацию. Но те были ни при чём, ведь совсем недавно их состригла умелая лапа Ролло. Рука просто проехалась по голове, натягивая кожу на лбу до предела. — Джон? — несмело позвал мальчишка, и Британец, в конце концов, отпустил алюминиевую кружку, уже какое-то время придерживаемую малышом-Шелки, намеревавшимся подогреть бодрящий напиток. — Ты в порядке? — Да, прости, — тряхнул головой Андерсон, а мысленно влепил себе смачную пощёчину, возвращая здравый смысл месту в районе паха, без спросу занятому кровавой пульсацией. — Ты выглядишь… иначе… — Я знаю, — растянул губы в довольной улыбке мальчишка. — Как думаешь, сколько мне теперь лет? Шестнадцать? — Пхы-х… Даже не мечтай! — на автомате обескураженно выплюнул архитектор, понимая скрытый смысл заданного вопроса. — Четырнадцать! Не больше. «Или… больше?»       Но точного возраста мужчина не определил бы при всём желании, ведь косточки скелета потустороннего существа были словно нарочно созданы тонкими и хрупкими, — мороча голову архитектору, сбивая с толку разрозненные мысли — способными своим изяществом уместиться в шкурке мраморного тюленя. Но, даже если Малышу было и больше озвученного показателя, Андерсон ни за что бы не признался в этом потустороннему гостю, ибо ситуация между ними прямо на глазах окрашивалась совершенно удивительными оттенками, а Смотритель, тем временем, метался из стороны в сторону средь собственных желаний — противоречивых, как всегда. — Ты тоже изменился, — подросток бросил оценивающий взгляд на Хранителя Башни и, облизнув пухлые губки, просиял улыбкой. — Мне нравится.       Джон вновь поплыл чумной головой, объятый пленом сладостных губ — влажных от постоянных покусываний и сочных, словно цвет едва распустившегося бутона.       Шелки взялся за подогрев кофеинового допинга, а чёртово желание Джона прильнуть к сахарным устам, нежно прикусить зубами мягкую кожу, огладить большим пальцем жаркий ротик заставило его сдавить переносицу пальцами, не в силах смахнуть вырвавшихся из подсознания фантазий, а свободной рукой — ухватиться за край деревянного стола, дабы удержаться на ногах.       Эти действия не остались без внимания потустороннего гостя, смущенно опустившего чернильные омуты на затрепетавшую в турке кофейную пенку и едва сдержавшего — Джон тоже не слепой! — поползновения краешков вожделенных губ кверху. — Тебе это нравится, да? — хищно сощурившись, Андерсон вычеркнул из сознания все ранее установленные между ними рамки.       Ну, или почти все. — Что именно? — тихонько переспросил мальчишка, не отрывая глаз от узкого горлышка турецкого ковша. — Очевидно же, что нравится, — хмыкнул архитектор. — Нравится наблюдать за тем, насколько я поражён. — Ты поражён, Джон? — ещё тише, практически беззвучно произнёс малыш, а мужчина в этом вопросе прочёл между строк совсем иное, похожее скорее на утвердительное «Ты возбуждён, Джон!». «Вздумал играть со мной?»       Британец приблизился к Крохе со спины, оставляя между ними жалкие остатки воздуха, закипающего от жара двух тел, и уставился на светло-русую макушку сверху вниз — теперь юный гость ростом доходил мужчине до груди. Шелки не сдвинулся с места ни на дюйм, застыв оловянным солдатиком, но Смотритель был уверен — мальчишка отчаянно терзал свои прекрасные, нежные губы, искусав их до проявившихся кровоподтёков.       За столешницу, приютившую одноконфорочную плиту на своей плоской поверхности, Андерсон ухватился руками по обе стороны, отрезав, тем самым, все пути отступления неземному существу. Тонкие пальчики на деревянной рукоятке ковша дрогнули, и Шелки глубоко задышал, когда мужчина с наслаждением вобрал присущий потустороннему гостю запах морского прибоя, уткнувшись носом в непослушные локоны на затылке. «Как тебе такие игры, Малыш?»       Архитектор хотел… нет, не так! Джон отчаянно жаждал прильнуть к мальчику всем телом, вжать того в ребро столешницы — чтобы ни шагу в сторону, ни малейшей возможности удрать! — но будучи не уверенным в собственной силе воли и в возможности остановиться в нужный момент, Британец — сам не готовый к опасным играм, — лишь склонился к мальчишескому уху, цепляя носом хрящик раковинки, прихватывая ту губами на нищенские доли секунды, и жарко прошептал: — Сбежит… — М? — промычал Шелки, не способный на слова, и Андерсон, заглянув в его лицо, расплылся в улыбке — мальчишка, поджав губы, даже прикрыл глаза в предвкушении… «В предвкушении, чёрт возьми!»       Как и стоило ожидать, оба они оказались свидетелями сбежавшей жижи за пределы кованой меди. — Я предупреждал, — отстранившись, присел на табурет архитектор, оценивая символичность произошедшего — сейчас он и сам с немалым удовольствием превратился бы в эту чертову пенку, изливаясь нутром наружу. До последней капли! — Прости, — тяжело вздохнул Шелки, рассматривая плоды собственной оплошности. — Я всё уберу.       У Джона сжалось в груди. Кроха выглядела не на шутку расстроенной — сверх положенного для того, чтобы горевать о разлитом кофе. Его печальный взгляд поспособствовал возвращению Британца с небес на землю. «Ты — идиот, Андерсон! Он же совсем ребёнок!!! Что же ты творишь?!»       Джон собрал всю имеющуюся в себе невозмутимость и улыбнулся. — Ничего страшного не произошло, — дотянулся он через стол до лежащих на деревянной поверхности пальчиков и осторожно притронулся к ним, пытаясь переложить своё хамство на плечи ни в чём не повинной пенки. — Подобное случалось с каждым, кто хоть раз в своей жизни варил кофе. И это — не последний из дней, когда тебе придётся ловить убегающий напиток. Не стоит так печалиться по этому поводу. — Я не поэтому…       Мальчишка медленно вытянул из-под тёплой ладони свою — горячую, и взял с полки небольшое полотенце, намереваясь пойти в ванную, чтобы смочить то водой и избавиться от накипи. «Доигрался, придурок?! Теперь он будет тебя бояться!» — А в чём же тогда причина твоего уныния? — скрестил отвергнутые руки на груди Андерсон, к тому моменту полностью избавившись от дурмана потустороннего существа. Облокотившись спиной о холодную стену, мужчина проклинал себя и чёртов отключившийся мозг за неспособность даже в столь внушительном возрасте контролировать разгул собственного влечения. — Я… не достаточно… — запнулся на слове малыш, минуя архитектора и замышляя оставить фразу незавершённой.       Но Джона такой расклад не устраивал!       Смотритель вскинулся и поймал кроху за полы чёрного тулупа, резко дёргая на себя — да так, что не ожидавший подобного обращения Шелки ойкнул, по инерции падая назад, но приземлился на вовремя подставленные под его пятую точку бёдра. — Не достаточно… что?!       Крепким захватом Британец запустил руку в мягкие светлые волосы и умостил Шелки поудобнее на собственных ногах. — Джон… Я всё ещё маленький, — увлажнились инопланетные океаны. — И что с того, Малыш? — улыбнулся Смотритель, поглаживая большим пальцем точёную скулу.       Мальчишка спрятал чернильные глазки за завесой ресниц, вжавшись щекой в чужую ладонь. — Но я хочу быть идеальным для тебя, — прошептал в шероховатую длань архитектора потусторонний гость, похоже мечтавший провалиться сквозь землю от высказанного вслух секрета. — Кроха… — онемел Андерсон, но, в то же время, вздохнул с облегчением, осознав, что Шелки опечалился собственному — не достигшему нужного состояния — возрасту, а вовсе не из-за его бестактных действий. — Ну-ка, посмотри на меня? Посмотри, Малыш…       Мальчик поднял исподлобья растерянный взгляд, вновь поджимая свои очаровательные губки. — Помнишь, я сказал тебе, что ты — моё Чудо? — мягко проговорил мужчина. — Угу. — А помнишь, я сказал тебе, что хоть всю жизнь готов тебя ждать? — Угу, — шмыгнул носом мальчишка. — Что из сказанного мною тебе не понятно? — широко улыбнулся Джон, поцеловав кроху в переносицу, спустился губами на кончик носа, едва коснувшись и его, а затем, острожно, целомудренно взял то, что требовало нутро — нежно прильнул к потусторонним губам — всего на секунду, на долю секунды. Но даже этого оказалось вполне достаточно, чтобы испытать взволнованное удушье. Им обоим. — Не торопись взрослеть, кроха. Ты и так идеален. — Угу.       Андерсон залился смехом в голос от этого «угу», а потустороннее существо обхватило Британца за шею и уткнулось мордашкой в сонную артерию мужчине. — Ты потрясающий, Малыш. Удивительный мальчик, — вернул внимание крохи Джон, отнимая его голову от себя и обнаруживая на фарфоровом личике покрасневший нос — второй, после задрожавших омутов, предвестник готовых пролиться наружу слезливых рек. — И… очень красивый, — несмело добавил Смотритель.       Британец перевёл пальцы на мальчишеский подбородок, посчитав собственный захват слишком интенсивным, способным напугать крохотное существо. И пусть Шелки уже оставил за спиной свой детский возраст, Андерсону казалось, что особая, хрупкая комплекция обитателя параллельного Мира навсегда укоренит в его подсознании восприятие потусторонней крохи не иначе, как маленького и беззащитного создания. — Что это? — всмотрелся в чернильные омуты архитектор. — Новые крапинки? — Где? — хлюпнул носом Шелки. — В твоих прекрасных космических глазках, — отозвался архитектор, изучая вкрапления. — Что за крапинки, Джон? — А мне почём знать, кроха? — улыбнулся Британец. — Голубые пятнышки. Я заметил одно из них в прошлый раз, когда ты был здесь. Но, посчитал, что просто не обращал на него внимания. Теперь их уже пять. Они — точно звёзды на просторах тёмной Галактики. — В моих глазах звёзды? — воспрянул духом мальчишка, позабыв о недавнем желании развести сырость на груди у Смотрителя. — Это от того, что ты — настоящее Чудо, Малыш, — совершенно серьёзно ответил Андерсон. — И у любого Чуда обязательно должно быть имя, верно? — Ты придумал мне имя?! — вскинулся Шелки. — Нет, — усмехнулся Джон. — Я выписал варианты. А тебе стоит взглянуть на них и выбрать то, что ты посчитаешь для себя подходящим. Ну так что, подберём тебе нечто достойное? — Да! — широко улыбнувшись, спрыгнула с колен архитектора кроха. — С тебя кофе, — подмигнул Британец, направившись за блокнотом, и чувствуя, как на него наваливается усталость после бессонной ночи. Стрелки часов подползли к восьми. — Только оставь его, пожалуйста, в турке, а не на плите.       Малыш-Шелки впервые одарил Джона испепеляющим взглядом. — Я — за заметками, — оценил чернильную Преисподнюю мужчина, лукаво улыбнувшись сработавшей подначке. — Кстати, ты уже был в комнате? — Ещё нет, — насупившись, ответил малыш. — Оу… Тебя ждёт сюрприз! — Я хочу сюрпри-и-з… — совсем по-детски заныл юный Шелки, разрываясь между необходимостью приготовления напитка для Смотрителя, подбором возможного имени и чем-то ещё — не познанным, рождающим искренний интерес, и мгновенно вычёркивающим из памяти лёгкую обиду. — Научись расставлять приоритеты, — хохотнул мужчина, скрывшись за деревянной дверью комнаты.       День за окном обещал быть пасмурным. Атлантика, словно ограждая двух Хранителей от нежелательных вмешательств, ярилась и бушевала, подбрасывая волны высоко во мрачное небо, не оставляя надежд на успешный исход добраться до скалистого уступа всякому желающему.       Джон разжёг несколько керосиновых колб, умостив светильники на кухонном столе для лучшего освещения, и вскрыл консервные банки с морепродуктами, чтобы они с малышом могли немного перекусить. Кроха, поначалу, воротила нос от новой пищи, но, в конце концов, распробовала консервированные мидии, знатно чавкая и урча от удовольствия. А Британец заинтересованно поглядывал на упивающегося едой потустороннего гостя, открыто улыбаясь и наслаждаясь разливающимся внутри него тёплым и уютным чувством. Каминное пламя лишь способствовало этой неге. — Я нарочно отказался от тех вариантов, что так или иначе созвучны со словом «Оушен», и разделил отобранный список на несколько групп, — начал Джон, раскрывая блокнот перед малышом.       Шелки, заварив для себя какао, взгромоздился на табурет коленями и, уперев локти в деревянную столешницу, опустил подбородок в ладони, тем самым, нависнув прямо над записями — довольно близко к лицу Смотрителя, к слову говоря. Британца такая поза ненадолго выбила из колеи, заставив прочистить горло и силком оторвать вперившиеся глаза в оттопыренную пятую точку мальчишки. Она не вызвала похоти, но шлёпнуть маленького засранца по булкам за откровенную стойку почему-то захотелось. — Начнём, пожалуй, с тех, что мне не особо приглянулись, — собрался с духом Джон. — И которые, по моему мнению, не подходят к твоему образу. — Тогда зачем нам вообще их рассматривать? — блеснула познаниями в построении логических цепочек кроха. — Вдруг какое-то из них тебе приглянётся? — Но, ведь, тебе они не понравились. Не хочу, чтобы ты называл меня именем, которое тебе не нравится. — Ладно, — согласился Андерсон, переворачивая страницу. — В твоих словах есть смысл. Тогда обратимся к списку языков восточных народов? Для меня они звучат, по меньшей мере, необычно. Немного странно. Думаю, для любого англоговорящего человека звучание слов на восточный лад будет казаться особенным. Среди таких языков я отобрал вьетнамский, корейский, монгольский, японский и китайский. — Это всё национальности народов? — растопырил чернильные глазки мальчишка. — Разновидности языков. Малая часть из них, — усмехнулся архитектор, разворачивая блокнот к крохе, и воспользовался ручкой, вместо указки. — Если первые три — «Дайдзу», «Теянг» и «Далай» — режут мне слух, то «Кайо» и «Хайя» — японское и китайское — звучат довольно сносно. — Мне нравится «Кайо» и «Далай», а вот «Хайя» — не очень. — Принято. Значит, «Кайо» и «Далай»? — уточнил Смотритель, выписывая слова на отдельную страницу. — Угу. — Хорошо. Поехали дальше? Я сам не понял, почему вынес следующие переводы в единый список, но, как случилось — так случилось, — хмыкнул Джон. — Сюда попали венгерский «Уциан», валлийский «Кэвивор», исландский «Хаф» и финский «Валтамери». Последний — довольно сложен в произношении и, должно быть, я постоянно буду сокращать его до Вал. А ещё, я могу прихватить последние слоги и боюсь, что однажды ты станешь моей девчонкой по имени Мери! Поэтому, не советую выбирать финский вариант. — Я никогда не буду девчонкой! — насупился Шелки. — Ты не любишь девчонок!!!       Андерсон оторопел. — Откуда ты это знаешь? — Знаю, и всё! — отрезала кроха. — Ты сейчас без имени останешься, если я немедленно не получу ответ на свой вопрос, — пригрозил Британец. — Я почувствовал это… Тогда, ещё до нашей встречи на Башне — когда ты пришёл в мой Мир. — И это не смутило тебя?       Архитектор опустил застывшую в воздухе кисть с ручкой на стол и уставился в далёкие галактики, засверкавшие звёздами. — Я выбирал тело для тебя, — тихонько отозвался малыш, поджав губы. — Ты… прости, что? Выбирал тело? Для меня?       Джону казалось, что крохотному потустороннему существу — после всего уже сказанного и увиденного — больше не удастся вогнать его в ступор. Но прозвучавшая фраза словно вбила мужчину в земную твердь по самую макушку. — Да, — пикнул мальчишка. — Что там твориться в твоём Мире? — нахмурил брови Британец. — Перед тобой, что… выстроился парад из тел и ты оценивал какое из них, на твой взгляд, лучше всего подойдёт? — Нет, конечно, Джон, — неожиданно улыбнулся малыш. — Просто, отправляя меня сюда, Он спросил, кем я хочу быть? И я выбрал пол. — Ты заведомо выбрал мужской пол, зная, что я испытываю к нему… влечение?       Андерсон на мгновение потерял дар речи. И, должно быть, в любой другой ситуации он сказал бы что-то вроде: «Ах ты, маленькое похотливое создание!», но в этот момент он испытал такой дикий страх за кроху, что чуть было не захлебнулся собственным сердцебиением. — А что, если бы я оказался каким-нибудь… ненормальным?! Малыш?! Ты подумал о том, что я мог бы сделать с… с таким хрупким и… маленьким существом?! Я, ведь, мог тебя обидеть… Если бы… — Сердца человеческие не похожи одно на другое, Джон, — мягко проговорил Шелки, останавливая тревожную тираду архитектора. — Твоё — особенное. Потому, Он и выбрал тебя. — Он? Маяк? Маяк выбрал меня? — совершенно растерялся мужчина, забывая, как дышать. — Он всегда выбирает Хранителя. Потому что, видит, кто достоин. — Ни черта Он не видит, Малыш! — взвился Джон. — С предыдущим Смотрителем Он явно облажался! — Почему ты так думаешь? — Потому что… — Британец оборвал себя на полуслове, не желая озвучивать малышу свои предположения касательно смерти супруги предыдущего Хранителя.       Джон вообще не хотел говорить с ним о смерти — чьей бы то ни было! Но Андерсон был уверен в том, что гибель Уиллмы Бакер имеет непосредственное отношение к тюленьей шкурке, торчащей из кармана тулупа Элфи на фотографии. Мужчина бросил взгляд на шерстяной свёрток крохи, покоящийся на подоконнике. — Ты говорил, что все Шелки возвращались в тёмный Мир. Все до единого. И я сделал выводы, что мистер Бакер — мой предшественник — не справился с задачей. Он не исполнил предназначения… И не смог спасти своего Шелки. — Но предыдущий Смотритель мог и не быть Видящим, Джон. «Ну вот, опять… Так, и я могу им не быть!». — А ещё, то, что мистер Бакер не смог спасти Шелки, не значит, что Маяк ошибался изначально, — продолжала защищать потустороннего Монстра кроха. — Со временем ваши сердца имеют свойства накапливать зло. — Значит и моё может. И могло сделать это к тому моменту, как ты пришёл на уступ! Но ты предпочёл рисковать. Ты подверг себя опасности в тот день, когда решился на первый переход. А второй раз — поверив в небылицы странного предания. В третий — когда, непонятно чем руководствуясь, выбирал заведомо вожделенное тело! Ради чего всё это, Малыш? — Ради этого, Джон… — мальчишка коснулся тонкими пальчиками блокнота с записями. — И вот этого… — перевёл руку на деревянную поверхность стола, поглаживая многолетний узор. — Но, больше всего… ради этого… — дотронулась кроха до кисти Смотрителя. «Чёрт!»       Гулко выдохнув, архитектор перехватил тонкую ручку своею и поцеловал в середину ладошки, прикрывая глаза да так и уткнувшись носом в тёплую длань. Какое-то время они просто просидели в тишине, пока Британец не пришёл в себя и не осознал, что маленький Шелки из потустороннего Мира отважился рискнуть собственной жизнью лишь для того, чтобы испытать давно малозначимые для многих людей, живущих на планете, приевшиеся и воспринимаемые как должное, трепетные прикосновения — то самое единение, что Андерсон с первого дня ощущал между ними. А исполнению предназначения здесь отводилось лишь второе место. На первом был Джон. — Ты не будешь моей девчонкой! — отрезал Смотритель, вычёркивая из списка финское «Валтамери» и возвращая на лицо невозмутимость. — Итак, остаются «Хаф», «Кэвивор» и «Уциан». — Пометим «Хаф», — отозвался Шелки, поддержав их игру под названием «Да ничего не было». — Остаётся третья группа, и я разбил её на две подгруппы. В одной из них — индонезийский «Лаутан» и гавайский «Моана»… — «Моана» мне нравится! — загорелась кроха. — Только, оно больше похоже на женское имя, — улыбнулся Британец тому, что они вновь вернулись к «моей девчонке». — Вычёркивай! — скомандовал Шелки, насупившись. — Какао тоже считается детским напитком, но ты ведь до сих пор его любишь, верно? — Вычёркивай, Джон! — Как скажешь, — усмехнулся Андерсон, удаляя из списка имя, приглянувшееся и ему.       Малыш, по-видимому, устал стоять на коленках и, сменив позу, взгромоздился на табурет с ногами, заключая те в ручной замок. — А вот это что за имя? — углядела в записях обведённое кружком слово кроха. — Где же твоё терпение, оно же — благодетель? Мы оставляем «Лаутан»? — Оно странное. — Согласен. Но странное, ведь, не значит плохое. Нравится или нет? — Пусть пока останется, — кивнул мальчишка.       Джон добавил индонезийский вариант произношения в список отобранных, и, внимательно изучив все выписанные слова, продолжил: — Из последней подгруппы остаётся два. — И одно из них ты обвёл в кружочек, — широко улыбнулся Шелки, не в силах скрывать своего любопытства. — Именно так, — подтвердил Британец, не переставая посмеиваться над нетерпеливостью потустороннего гостя. — Но, сначала первый вариант — арабский «Мохит». Это оригинальный перевод слова «Океан». Но, покопавшись на просторах талмуда «Имён народов мира», я обнаружил другое — заинтересовавшее меня. И это — имя. Не дословный перевод, а самое настоящее имя, несущее в себе желаемое тобой значение. Мне так и не удалось выяснить, но его происхождение приписывают двум языкам — арабскому и татарскому. И звучит оно, как «Камус». Оно-то и обведено в кружок.       Малыш-Шелки придвинулся на табуретке ближе, чтобы разглядеть написание слова. — И, если тебе нравится, то мы можем включить в наш урезанный список и его. — И «Мохит» тоже. — Хорошо. Итак, что мы имеем? Японское «Кайо», монгольское «Далай», исландское «Хаф», арабские «Мохит» и «Камус», индонезийское «Лаутан»… — Андерсон сделал паузу, — …и девчачье «Моана». — Джо-о-он! — взвился Шелки, чуть толкнув Смотрителя в плечо, а мужчина удивился тому, что даже не заметил, когда мальчишка успел придвинуться к нему вплотную. — Нет у нас девчачьего «Моана»! — Ну ладно, ладно, — рассмеялся архитектор. — Оставляем сугубо мужские имена. — «Лаутан», всё же, не хочу. — Договорились. Итак, «Кайо», «Далай», «Хаф», «Мохит» и «Камус».       Малыш прикрыл чернильные омуты и бесшумно зашевелил губами, судя по всему, примеряя к себе имена. — «Кайо» и «Мохит» — вычёркивай, — заключил он спустя минуту. — Список остаётся небольшим. — А тебе из оставшихся какое нравится больше? То, что в кружочке? — Кроха, так не честно! — мотнул головой Андерсон. — Ты должен сам выбрать себе имя. — Пожалуйста, скажи! — надул губки мальчишка и умоляюще уставился на Британца. — Мне нравятся «Хаф» и «Камус», — сдался под чернильным взглядом Джон. — Но, в отличие от «Хаф», которое — просто перевод, «Камус» — весьма ёмкое, ибо я обнаружил в нём не только непосредственную связь со словом «Океан», но и иные значения, присущие другим языкам. — Какие? — Ну, к примеру, в гаэльском «Кам» означает «Кулачок». Не кулак, а именно кулачок. И учитывая твою конституцию, можно считать его вполне подходящим. — Я мелкий? — вновь расстроилась кроха. — Миниатюрный, — попытался подбодрить Британец. — С индонезийского, слово «Ками» переводится, как «Мы». И в этом тоже можно разглядеть определённое сходство с тобой. Ведь вас, по сути, двое в одном теле — ты и мраморный тюленёнок. Вы — одно целое.       Малыш-Шелки немного приободрился. — «Кам», как «Камы» во множественном числе, есть не что иное, как «Холмы». Весьма прозаично, так как ландшафт Шотландии — страны, в который мы находимся — в основном представляет собой холмистую местность. Ну, и в довесок ко всему сказанному, «Ками» в японском языке, а точнее в определённой религии под названием Синтоизм, это — «Духовная Сущность» — Божества неба и земли. А происходит само слово от древнего «Каму» — «гром», «гроза». То есть, в данном контексте, это имя охватывает целый Мир — все его ипостаси. — Оно мне нравится, — прошептал мальчишка. — Глубокое имя. — И мне тоже, Малыш. Но… решать тебе. Ибо, тебе же с ним и жить.       Кроха призадумалась, привстав с табуретки и стянув с подоконника свою шубку, а Смотритель предоставил потустороннему существу столько времени на раздумья, сколько могло потребоваться, переключив внимание на записи в блокноте. — Я хочу его! — подтвердил Шелки, усаживаясь обратно рядом с мужчиной. — Можно мне его? — Можно, Ками, — улыбнулся Джон, а Малыш тут же задрожал своими глубокими чернильными омутами, поджимая губки. — Ещё, — пискнул он. — Скажи ещё раз… — Тебе очень идёт это имя, Ками.       Кроха широко улыбнулась, а по щекам побежали струйки потусторонних слёз. — Иди сюда, — Андерсон приобнял мальчишку, облокачивая на себя, и осторожно стёр мокрые дорожки с нежной кожи. — Ты такой милый. — Я очень рад своему имени, — хлюпнул носом малыш-Шелки. — Только не думай, что я перестану называть тебя малышом или крохой после этого, — немного потряс за плечо потустороннего гостя мужчина. — Джон? — Что, Ками? — А фамилия? «Фамилия, мать его! Чёрт!» — Мы придумаем её позже, ладно? Ты не против? — совершенно позабыл о наследственном семейном имени тюленёнка Британец. — Хорошо, — утёр нос тыльной стороной руки малыш и напомнил: — Тебе нужно поспать. — Не мешало бы, — согласно кивнул архитектор. — Но, для начала — покурить.

***

— Грязные носки долой, — скомандовал Смотритель перед тем, как отворить дверь в комнату. — Отныне, они должны оставаться за пределами. Ясно? — Угу, — стянул шерстяные носочки Шелки, а Андерсон разулся при входе и впустил потустороннего гостя в обновлённые убранства. — Ух ты-ы-ы! — воодушевлённо забегал чернильными омутами по комнате малыш. — Как краси-и-иво! Джон! Здесь так красиво!!! И тепло! Здесь так тепло!!!       Шелки бросил свою шкурку на стул и скинул тулуп на пол, помчавшись к овчинному коврику у камина. — Это мне? Это мне?! Теперь я могу сидеть на полу?! — Если повесишь брошенную дублёнку в шкаф, — мгновенно отреагировал на мальчишескую неряшливость Британец, облокачиваясь спиной о стену у дверного проёма.       Кроха поджала свои розовые бутоны и, виновато посмотрев на мужчину, умерила пыл и убрала верхнюю одежду. — Прости. — Я кое-что купил для тебя. Боюсь, только, размер теперь не подойдёт, — наблюдая за взволнованным восторгом потустороннего гостя, приоткрыл дверцу второй гардеробной Андерсон, извлекая наружу непрозрачный пакет. — Вообще, я по жизни неудачник. Ты этого не знал?       Смотритель выудил хлопковый комплект и положил его на кровать, а кроха — мужчина уже не раз говорил себе, что общается с необычным существом, и стоит разжёвывать некоторые моменты прежде, чем произойдёт катастрофа, но, как всегда, позабыл об этом, — вмиг стянула штаны с молочной кожи, оголяя все свои прелести свету. И, безусловно, ошалевшему архитектору. — Ками! — моментально отвернулся к окну Джон. — Так делать нельзя! — Как? — послышался за спиной встревоженный голос. — Нельзя вот так… раздеваться… «Иисусе! Какой же красивый!»… —…перед взрослым мужчиной. — Почему? — пискнула кроха. — Оденься, пожалуйста. И я всё объясню, — почесал бороду в недоумении Британец, пытаясь отвлечься на вздымающиеся за окном волны, и ощущая пульсирующее возбуждение, как ему показалось, каждой клеточкой своего тела.       Над одним из вулканов вдалеке просматривалась нависшая облачная шапка, своей необычной формой напоминавшая сладкий зефир. Словно закупоривающая крышка, она — Джону очень хотелось в это верить, — была способна остановить нежданное пробуждение огненного великана и уберечь и так не многочисленную растительность на плато внизу от разлива кипящей лавы. — Я оделся, — тихонько произнёс малыш-Шелки спустя минуту.       Андерсон, побаиваясь очередного возможного фокуса со стороны тюленёнка, медленно развернулся к мальчишке и… восхищённо улыбнулся. Домашний комплект оказался впору, своим оттенком кремового облака превосходно сочетаясь с цветом карибского песка мальчишеских волос. И пусть очевидность недолговечной жизни нового облачения и скорого отправления его на покой в связи с дальнейшим ростом крохи оставалась неоспоримой, мужчина ликовал внутри от того, что ему удалось угадать с размером — даже при условии, что юный житель тёмного Мира его немного подставил своим внеплановым взрослением. — Идеально!       Вот только перепуганное и выжидающее объяснений личико потустороннего гостя мгновенно осадило загордившееся Эго архитектора, напомнив об «отцовских» обязанностях. — Поговорим на чистоту, — строго произнёс Джон, стирая с лица улыбку. — Хорошо, — поджал губки малыш. — Я — взрослый мужчина… — А я — ребёнок, — вклинилась кроха. — Вот и поговорили, — не выдержал собственного тона и идиотизма ситуации Британец, да хмыкнув носом, похлопал ладонью по покрывалу на кровати. — Иди сюда.       Шелки забрался с ногами, умостившись в уже привычную недолотосовую позу, и обхватил собственные ступни руками. Андерсон сел на край вполоборота к крохе и, закинув ногу на ногу, да поставив локоть на бедро, уперся лбом в ладонь. «Да здравствуют разговоры о половом созревании!» — Ты что-нибудь знаешь о том, чем порой могут закончиться прикосновения между двумя… — Джону сложно было переключаться между «реальным» Миром и мыслью о наличии других Миров, -… существами? Касания, поцелуи… Знаешь, к чему это может привести? — Да, — Камус опустил светлую головку вниз и уставился на собственные ноги. — Как это называется, знаешь? — уточнил поражённый утвердительным ответом Британец, но всё ещё сомневаясь, что они говорят об одном и том же. — По-разному, — выдавил куда-то себе в грудь малыш. — Ками! — настойчивей затребовал ответа Андерсон. — Занятия любовью. Секс. «Да ладно?!» — Хорошо, — кивнул архитектор, утверждаясь в том, что диалог последует в нужном русле. — Вернёмся к твоему выбору тела… ты выбрал его таким не случайно, понимая, что может произойти. Так ведь? — Угу. — А теперь вернёмся к тому, что я — взрослый мужчина, а ты — пока ещё ребёнок. И к тому, что я уже говорил тебе ранее — подобные отношения запрещены, малыш. — Но, Джон! — вскинулся Шелки. — Подожди, не перебивай. Мне и так сложно об этом говорить, — глубоко вобрал воздуха в лёгкие Смотритель. — Очевидно, что мы оба думаем об этом. Верно?       Кроха-Шелки лишь утвердительно, едва уловимо качнула светлой макушкой, подтверждая все опасения мужчины. Или же, нет. Не так. Укореняя его откровенный шок! — Ты спрашивал меня, смогу ли я подождать тебя без ежедневных упоминаний, насколько не правильны подобные отношения. Да? — Угу. — И я смогу, малыш.       Кроха подняла на Смотрителя свои большие глаза. — Но только при условии, если ты не будешь меня провоцировать. Мы никогда не узнаем твой точный возраст. Надеюсь, ты отдаёшь себе в этом отчёт? Но, учитывая столь радикальные перемены в тебе, произошедшие всего за три недели, ждать придётся не так уж долго. Возраст согласия в Шотландии достигается в шестнадцать. Ты довольно близок к нему, насколько я полагаю. — В твоём Мире меня не было всего три недели? — вцепился космическими океанами в мужчину Камус, словно пропустил мимо ушей тираду о возрасте. — Всего? — насторожился Джон, опомнившись, что время в их параллельных вселенных течёт по-разному. — А сколько прошло в Твоём? — Почти два года, — печально отозвался Шелки и глаза его вновь заблестели. — Два года без сна и смены дня и ночи, Джон. Два года бесконечных мыслей — ждёшь ли ты?       Вся трёхчасовая выдержка, сопровождавшая маленькое потустороннее существо в этот прилив, канула в Лету, прорывая слезливую дамбу. А Британец уже не знал куда деваться от бесконечных встрясок и творящегося в округе безумства. Вслушиваясь в жалобные всхлипы, он был не в силах оторвать тиски собственных рук, сдавивших черепную коробку, и заставить себя шелохнуться.       Но, в конце концов, мужчина опомнился и, закинув ноги на кровать, волоком стащил кроху в свои объятия, облокачиваясь на деревянную спинку. — Ну всё, детка. Тсс… Не плачь. Всё хорошо. Уже всё хорошо. Ты здесь, со мной. И я тебя дождался. Тсс… Детка… — Я так соскучился, Джон! — в голос разрыдался Шелки, вжимаясь в грудь Смотрителю. — Тсс… Успокойся, Малыш. Теперь ты со мной. Ты со мной.       Джон шёл обезумевшей головой, крепко обнимая маленькое создание. Целовал в светлую макушку, стирая бегущие солёные дорожки. Вышёптывал слова утешения, убаюкивая лёгкими раскачиваниями. И плавился под напором неизвестного ранее чувства, перехватывающего дыхание и сжимающего все внутренние органы до состояния сверхплотного ядра коллапсирующей Звезды.       Когда малыш постепенно начал успокаиваться, и плечи его отпустило непроизвольное судорожное подрагивание, Британец запустил руку в мягкие локоны и, притянув мальчишку ближе, долго выцеловывал припухшие губки. Он прикасался нежно и ласково, уделяя внимание каждому миллиметру. Невинно, кротко прихватывал непорочные уста, поглаживал большим пальцем бархатную кожу на щёчках и улыбался, отрываясь от сочного бутона лишь на мимолётные мгновения.       И это таинство между ними дурманило загаженный всемирной похотью мозг архитектора своим целомудренным трепетом, несущим в себе многим больше удовольствия, чем любой животный секс, какой только Джону приходилось испытывать. А безмятежная нега, казалось, могла продолжаться вечность. Целую вечность Смотритель готов был наслаждаться этой отчаянной и сладостной истомой, пока не уловил вскинувшимся в панике сознанием лёгкий отклик крохи.       Кам отвечал. — А ну-ка, закрой… свой прекрасный… ротик… — горячо зашептал в приоткрытые губы Джон, перемежая слова поцелуями, и зайдясь интенсивной пульсацией в паху от желания скользнуть языком вовнутрь. — Немедленно, детка…       Шелки безоговорочно повиновался, пряча смущённое личико в шею мужчине, а Британец побежал глазами по комнате, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то — за что угодно, способное снять жар и напряжение его бесстыжего тела. — Я же сказал: «…при условии, если ты не будешь меня провоцировать…», Ками. — Прости, — пискнул в рубашку Джона мальчишка. — Ты, вот этим своим… — непослушным языком начал Британец, но, тряхнув головой, быстро вернул себя в сознание. — Детка, послушай меня… Ты слушаешь? — Угу, — раздался невнятный отклик. — Ками… Твой голый зад совершенно не способствуют моему спокойному ожиданию. Как и твой оголённый пупок, и твои сладкие губы, и… всё в тебе. И да, я был не прав, когда прикрикнул на тебя за раздевание. Извини. Но… очень тебя прошу! Не своди меня с ума и придерживай собственные поползновения в мой адрес. Иначе, дело может плохо кончиться. — Ты сходишь с ума от моей попы?       У Джона из ушей повалил дым. — Надеюсь, ты услышал хоть что-нибудь ещё, кроме этого, — негодующе качнул головой архитектор, запечатывая неловкую тему. — Тебе уже легче? — Угу, — приподнял одурманенный инопланетный взгляд Шелки. — Не против, если я, всё же, немного посплю? — Хорошо, — хлопнул глазками Кам, выползая из объятий мужчины. А потом и вовсе стёк с кровати на пол. — Ты точно в порядке? — Да, Джон. — В пакете есть тапки. Они тоже для тебя. Если будут впору, сможешь ходить в них по Башне, — решил отвлечь малыша ещё одним подарком Андерсон, улыбнувшись и расстегнув пуговицы на рубашке. — А на столе — должные заинтересовать тебя книги. По крайней мере, одна из них. Там много красивых картинок. — Спасибо.       Кам уселся на коврик и принялся возюкать ладошкой по длинной шерсти, накручивая то одну, то другую овечьи пряди на пальчик. Архитектор, делая вид, что не замечает столь незамысловатых действий и полный отказ мальчишки от изучения предложенных подарков, снял рубашку, повесив ту на плечики, брюки, расправив по стрелкам и перекинув через планку вешалки, и, оставшись в домашних подштанниках, направился в ванную почистить зубы перед сном, демонстративно не закрывая двери в уборную. Кроха обнаружилась в открытом проёме спустя пять минут, нацепив на ноги кофейные угги. — Что тебя тревожит? — не выказывая чересчур явного внимания, поинтересовался Британец, сплёвывая остатки зубной пасты в раковину и промакивая лицо полотенцем. — Ничего, — наклонил светлую макушку к косяку малыш. — Хотел узнать, что ты делаешь… — Зубы почистил, — улыбнулся Джон. — А можно мне тоже? — Ты хочешь почистить зубы? — Хочу. — Не похоже, что у тебя есть в этом необходимость, — завистливо отозвался мужчина, ни разу не почувствовав неприятного запаха изо рта потустороннего гостя. Даже, когда тот лопал сырую рыбу. — Мне интересно, — улыбнулась кроха.       Андерсон вскрыл походную сумку для банных принадлежностей и вынул упакованную в заводскую плёнку щётку, прихваченную на всякий непредвиденный случай с борта «Попутчика». «Вот уж и вправду непредвиденный», — подумал архитектор. — Прошу, — уступил место у раковины Джон, предвкушая настоящий концерт, когда кроха распробует на вкус мятную белоснежную пасту.       Шелки проследовал всем озвученным инструкциям и завёл щётку за щеку, осторожно принимаясь за выметающие движения. Но, к недюжинному удивлению Британца, мальчишка и носом не повёл от яркого привкуса, прополоскав как следует рот после процедуры, а по итогу и вовсе сшиб Андерсона с ног — потусторонний гость, убрав свою щётку в стаканчик, вновь вскрыл тюбик с пастой и выдавил белую горошинку себе на язык, а потом, минуя оторопевшего архитектора, без слов покинул уборную. Джону оставалось только вперить недоумённый взгляд в пристроившуюся рядом с его щёткой соседку, чтобы окончательно двинутся бедовой головой.       Хмыкнув, Британец загасил керосиновую колбу в ванной и, прикрыв дверь, направился в комнату. По пути ему в нос ударил знакомый, сладковатый запах, но мужчина уже откровенно мечтал о мягкой постели и глубоком сне, потому не успел выудить из недр подсознания ответа, чему тот мог принадлежать.       Блаженство, что способна подарить лишь прохладная ткань постельного белья в момент соприкосновения с непокрытой кожей, осталось в той жизни, где Джон не живёт в одном помещении с маленьким представителем иного, тёмного Мира — где-то там, перед днём официального вступления в должность Смотрителя маяка. Андерсон не рискнул избавляться от домашних штанов, лишая мелкого пакостника любой возможности застать его в неглиже. И правильно сделал, ибо уже спустя несколько минут после того, как мужчина устроил голову на подушке, потусторонний манипулятор начал весьма недвусмысленно вздыхать, ковыряясь пальчиком в овчинном ковре. — Ками? — позвал архитектор. — М? — Я же вижу, тебя что-то беспокоит. Не хочешь поделиться? — Можно к тебе, Джон? — прикусил нижнюю губу Шелки и вперил щенячьи попрошайки в мужчину. — Я знал, что поступаю правильно, когда покупал два новых одеяла, взамен одного, — ухмыльнулся Британец. — Залезай.       Кроха нырнула под покрывало, а мужчина издевательски отвернул для него край его собственного — принадлежавшего только потустороннему гостю — одеяла. Пусть в комнате и стало заметно теплее после ремонта, Джону, с его катастрофической нелюбовью к холоду, одного тёплого кокона было недостаточно. Потому, стёганное покрывало с кровати не снималось из принципа.       Заявлявшему о своём постоянном хладе Шелки наличие дополнительного покрова, по всей видимости, тоже пришлось по душе. Мальчишка закутался в объёмный конверт, напомнив Британцу лежащего в коляске много лет назад гусеницу-Кирка — сына Спенсера, и мужчина непроизвольно улыбнулся.       Тюленья личинка, тем временем, подползла ближе и, заменив возвышенность собственной подушки — также приобретённой из понятных побуждений, — умостила светлую макушку Андерсону на плечо. В эту самую минуту архитектор осознал всю тщетность ведения переговоров о соблюдении дистанции между ними. Казалось, что его пламенные речи проходят мимо заданной цели, не задерживаясь в сознании потустороннего существа. «Откровенный игнор!», — возмутился про себя Смотритель, но тут же остыл, поразмыслив над тем, что все потуги со стороны малыша сблизиться были весьма лояльны и скромны, чего нельзя было сказать о вечно стремящихся облапать кроху руках Джона, не говоря уже об «увлекательных сюжетах» с участием их обоих, мелькающих на просторах его собственных мыслей.       Архитектор приобнял мальчишку той самой рукой, на которую умостился практически с головой накрывшийся одеялом Камус, и, предчувствуя грядущее онемение конечности, — обязательно должное случиться в самый сладостный момент сновидения, — прикрыл тяжёлые веки. Спустя некоторое время кроха завозилась, умащиваясь поудобнее. Но как бы не старался малыш-Шелки найти подходящее положение, попытки, по-видимому, оставались тщетными. — Ками, ты хочешь повернуться? — сквозь затуманенный усталостью разум, спросил Джон. — Угу. — Ну так, повернись.       Мальчишка выбрался из своего кокона, оставаясь укрытым лишь стёганным покрывалом, и повернулся спиной, плотно пристроившись к Британцу. Правая рука мужчины, вне зависимости от проделанных манипуляций, всё ещё оставалась арендованной потусторонним существом. Потому Андерсон подтянул кроху ближе свободной рукой, немного наваливаясь сзади и обнимая, из-за чего, естественно, пришлось «поделиться» с наглым манипулятором краем собственного одеяла. — На это и был расчёт? — вымученно усмехнулся Смотритель, зарывшись в светлые волосы носом.       Маленький Шелки ничего не ответил, а только вцепился пальчиками в обнимающую руку архитектора и, подтащив ту к щеке, использовал и её в качестве подушки, оказавшись таким образом в желанных тисках.       Не трудно было догадаться, что все эти елозинья и укладывания приведут к самому что ни на есть банальному и вполне ожидаемому пробуждению изголодавшегося за месяц пребывания на холодных землях Холхолма «змея». Тесно прижатая к нему пятая точка потустороннего гостя, придавленного к матрасу под весом мужчины, этому оживлению лишь поспособствовала. «Да ты издеваешься надо мной!», — простонал про себя архитектор, уже откровенно начиная впадать в вертолётный угар от недосыпа.       Но, со стороны Британца было глупо надеяться, что все несчастья закончатся лишь на крепнущем с каждой минутой органе. Ибо в тот самый момент, когда Андерсон уже смирился с погружением в сонливую дрёму, сопровождаемую стоящим членом, Кроха-Шелки подкинула эрегированному дружку смачный кусок мяса на кости, едва заметно дёрнув бёдрами. Совершенно случайно, конечно же, — он просто укладывался поудобнее.       Жемчужные глаза вмиг распахнулись.       Какое-то время Хранители лежали неподвижно, за исключением заходящегося в неистовой пульсации «монстра, мать его!» в штанах старшего. Джон даже чувствовал, как его чёртовы яйца подтянулись к самому основанию члена, требуя ещё одного толчка от вожделенных мальчишеских ягодиц. А ведь желание мошонки — закон! Её желания драная Вселенная исполняет мгновенно. Это Британец может сколько угодно выпрашивать благостей и радостей на свою голову, и, возможно, — но, только, возможно, — годам к восьмидесяти он что-нибудь да получит. Если доживёт. А вот стоит о чём-то попросить чёртовым яйцам — так нате, пожалуйста!       Спустя несколько минут малыш заелозил под мужчиной, и архитектор, казалось, полетел вниз головой в чан с кипятком. Щёки моментально вспыхнули, требуя продолжения банкета, а член, принявший в свои руки бразды правления над очумевшим сознанием, заиграл в тамтамы с новой силой, отбивая пульсацией уже не только в налившейся кровью головке, но и в кончиках пальцев ног.       Последней каплей для зашедшегося жгучим желанием мужчины стала подтянутая чуть повыше ножка крохи, и крепкий стояк в аккурат примостился меж мальчишеских ягодиц.       Джон, собрав жалкие остатки разума, попробовал вытянуть руку из-под щеки крохи, чтобы хоть немного отстраниться и пресечь творящуюся вакханалию, но тонкие пальчики, державшие её, на отрез отказались возвращать хозяину его добро. Андерсон даже не мог понять, спит ли потустороннее существо или нагло издевается над ним, упиваясь такой беспомощностью взрослого мужчины перед своим же собственным телом? И тогда Британец, на свой страх и риск, решил пойти ва-банк, вжавшись пахом в подставленный зад, проверяя, будет ли отдача?       Голова закружилась от неистового порыва обладать. Но потом и вовсе полетела в тартарары, ощутив ответный толчок, повлекший за собой ещё более тесный контакт. А распознав средь собственного гула в ушах напряжённый вздох мальчишки, вбирающего в лёгкие воздух, Джон резко вырвал руку из тонких пальчиков и крепко ухватился за мягкую булку, спрятанную под покровом хлопковых штанишек. Выпустив ртом собственный жар в светлую макушку, Британец с силой вдавил тазовые кости Шелки в матрас, разорвав сладостную связь, и, немного отдышавшись, зашипел на кроху несвойственным для себя голосом: — Ещё раз так сделаешь, и впредь будешь спать на полу! Понятно?!       Мальчишка молчал, весь сжавшись, пряча лицо в одеяло. — Я доходчиво разъясняюсь, Ками?! — Да, Джон, — пискнул в ткань малыш. — И только попробуй заплыть за нейтральные воды!       Смотритель схватил сброшенное одеяло и уложил колбасой между ними, поворачиваясь спиной к потустороннему гостю.       Джон проснулся до будильника.       Пуховые барханы одеял — и потустороннего малыша, и выполняющего роль нейтральных вод — пустовали, безмолвно взирая на мужчину тленной заброшенностью. Никаких тебе кофейных ароматов к пробуждению, никаких любовно уставившихся чернильных глаз. Только одинокая комната, погрузившаяся во мрак плотно зашторенного окна.       Британец распахнул тяжёлые портьеры, впустив в помещение свет, ещё не успевший вобрать сумеречной мглы. Неустойчивая шотландская погода придерживалась своего непостоянства, привнеся в спесивость тёмных вод Атлантического океана завораживающую безмятежность, впитавшую цвет антрацитового заката.       Похоже, Джон проспал благодатный и погожий день. Но, кто мог знать наверняка? Вероятно, небо наполнилось красками лишь к вечеру, преподнеся Смотрителю скромный подарок в виде серовато-пурпурных всполохов на перистых облаках.       Андерсон оделся в уже привычные джинсы и майку, завершив свой полноценный образ северного оленя исландской лапопейсой и тонкой вязаной шапкой. Облачение, повседневное в Англии, но праздничное по случаю вступления в должность на Острове, осталось покоиться до лучших времён на плечиках в шкафу. «Прощай, белая рубашка. Прощайте, тонкие брюки».       Выйдя в прохладный башенный холл, архитектор обнаружил кухонную дверь открытой. Хладная темнота за дверным проёмом без толики каминного пламени заставила его насторожиться. — Ками? — позвал Джон. Но ему отозвался лишь маячный туннель, вторя эхом мальчишеское имя. — Кам? Малыш?       Мужчина кинул взгляд на старый комод при входе, но ни сброшенной одежды, ни мягких кофейных тапок, ни полюбившегося Шелки овчинного тулупа на шифоньере не обнаружилось. Да и подле него тоже. Вернувшись в комнату, Британец распахнул створки платяного шкафа, что теперь негласно отводился жителю тёмного Мира, обнаружив там шубку крохи. Выдохнув с облегчением, он прихватил проклятую аляску цвета спелых томатов и отправился в ванную. Наскоро умывшись и опорожнив мочевой пузырь, Андерсон поспешил выйти на уступ, предполагая обнаружить потустороннего гостя там, но тюленёнка не нашлось и за пределами Башни.       Беспокойное сердце неровно стукнуло.       Отбросив в сторону желание покурить, Джон вернулся внутрь, ещё раз заглянув в пустую кухню. — Детка? — вновь позвал мужчина, невольно нахмурив брови. — Ками, это уже не смешно!       Британец обшарил кладовку и заглянул под деревянную крышку погреба, что была последней надеждой мужчины обнаружить мелкого проказника. «Похоже, мясо испортилось», — мелькнуло в подсознании архитектора, стоило ему почуять едва уловимый душок лёгкой гнильцы в недрах вырытой ямы.       Но в тот момент Андерсону было не до испорченной баранины. Единственным, не обследованным схроном оставалась сама Башня. Сверившись с часами, Смотритель подхватил гарроту и, сетуя на изломанный привычный график, каждое «утро» (кроме сегодняшнего) сопровождаемый чашкой свежезаваренного кофе, поплёлся вверх по ступеням.       Кроха-Шелки обнаружилась сидящей прямо на металлическом основании смотрового балкона. Свесив вниз укутанные в мягкие угги ножки и умостив подбородок на холодную планку ограждения, Камус безотрывно провожал плывущие по небу пурпурные перья тоскливым взглядом.       Джон, не говоря ни слова, умостился рядом с мальчишкой, садясь к тому лицом и облокачиваясь спиной о металлические леера, тем самым безмолвно показывая Шелки, что никакие антрацитовые облака его и в помине не интересуют. Лишь маленький потусторонний гость — вот, кто главный на этой сцене. — Привет, Джон, — бегло посмотрела кроха на Британца, всем своим видом источая вселенскую скорбь. — Привет, малыш.       Андерсон выудил сигарету из кармана аляски и закурил, обнаружив, что весьма удачно приземлился с подветренной стороны — так дым не попадал на тюленёнка. — Страдаешь?       Кроха презрительно посмотрела в жемчужные радужки и, отвернувшись, насупилась пуще прежнего. — Хочешь ещё помучиться в одиночестве или мне можно остаться? — беззлобно проговорив, улыбнулся Смотритель, перехватывая сигарету в левую руку, а правой приподнимая тонкую кисть — ледяную, словно айсберг Арктики — и целуя замёрзшие пальчики. — Злишься? — Нет, — оторвал чернильные озёра от облачных хвостов Шелки и, поджав губки, удостоил архитектора кроткой улыбкой, растворившейся далёким миражом буквально секунду спустя. — Детка, я… — Не надо, Джон. Я всё понял, — оборвал мужчину мальчишка и потянул свою ручку на себя, пытаясь высвободиться.       Британец пальцев не разжал, а лишь крепче перехватил тонкую кисть, прижимая её к груди и подсаживаясь вплотную. — А как же нейтральные воды, Джон? — зашептал потусторонний гость, вновь готовый к очередной порции омовения под струями собственных водопадов и сбитый с толку такой близостью Смотрителя. — Ну… Думаю, мы можем себе позволить иногда заплывать за буи, — подмигнул Андерсон, понимая, что перегнул палку, лишив маленького Шелки — похоже, совершенно не представляющего нормального существования без тактильной связи — даже постельных обнимашек. — Что у тебя там? — поинтересовался мужчина, заприметив вторую ручку мальчишки, припрятанную за полами овчинного тулупа.       Кроха выудила на свет кожаный переплёт вахтенного журнала, без слов объясняя архитектору, что за драгоценность скрывает от холодного ветра. — Ты изучал моё письмо?       Шелки всё-таки вытянул свою ладонь из руки Смотрителя и, раскрыв записи на странице с посланием, повёл пальчиком по чернильным буквам. — Привет, Малыш? — вопросительно посмотрел на Джона мальчишка, интересуясь, угадал ли он со вступлением.       Британец восторженно улыбнулся. — Да, детка. Именно так там и написано.       Кроха заскользила пальчиком дальше, пропуская несколько слов. — Я? — вновь вперил космические озёра на мужчину Кам, а тот утвердительно кивнул.       Пальчик двинулся дальше. — Океан? — Да, верно, — безотрывно следил за мальчишкой Андерсон, восхищаясь маленьким гением. — Вод… Вода? — Водой, — поправил архитектор, и заметив, что тонкий пальчик несмело завис над текстом, больше неспособный распознать знакомых слов, спросил: — Хочешь, я прочту его тебе вслух? — Угу, — кивнула кроха, передавая досмотровые записи в руки Хранителя.       Джон сбил ногтем тлеющий уголёк с сигареты за пределы смотровой площадки, отправляя зловонный окурок в карман, и принял рукописи, крепко прижимая пальцами листы, желающие последовать за порывами ветра в неизвестную даль.       Кроха, подтянув ножки, развернулась, не отрывая пятой точки от холодного металлического пола, и, пристроившись плечом к плечу к мужчине, вжалась в объёмную куртку Смотрителя. — Привет, Малыш… — окунулся архитектор в свои переживания трёхнедельной давности.       Джон хорошо помнил тот день, когда украдкой писал это послание малышу. Помнил, как страшился, что кто-то из островитян постучится в комнату, а может и вовсе войдёт без стука и застанет его за столь необычным занятием. Или того хуже — бросит взгляд на высказанное в письме и станет задавать неудобные вопросы.       Но, ко всему прочему, Джон помнил и то, какими длинными и пустыми ему казались ночи и дни, проведённые в отсутствии Шелки. Тогда, в день появившегося на страницах вахтенного журнала ответа — всего на второй день — душа Смотрителя уже тосковала по потустороннему существу, даже не догадываясь, что горечь одиночества растянется на много дней вперёд. — …Я думаю лишь о том, что на его непостижимой глубине существует трещина меж Мирами, приведшая тебя ко мне. Возвращайся. Я жду, — закончил Британец, захлопывая вахтенный журнал.       Шелки ткнулся лбом в щёку Джона и, не почувствовав негодования со стороны мужчины, потёрся носом о его заросший подбородок. Андерсон, зажав кожаный переплёт меж колен, освободил руки, приобнимая одной малыша, а второй приласкал маленькую раковинку под светлыми волосами, шепотом спросив: — Поцеловать тебя? — Да… пожалуйста… — едва уловимо отозвалась кроха, задирая мордашку повыше и прикрывая чернильные омуты.       Архитектор умилился такой податливости, притянув тюленёнка поближе и чмокнув в лобик. Но малыш, судя по всему, рассчитывал на поцелуй иного рода и, распахнув свои удивительные галактики, умоляюще вгляделся в жемчужные радужки.       Джон отрицательно качнул головой. — Я буду держать закрытым свой прекрасный ротик, — залившись багряным румянцем, пообещала кроха, процитировав утреннюю просьбу мужчины. — Что-то мне мало в это верится, — засмеялся Британец, прильнув к нежным губам и зарываясь в песочные волосы пальцами.       Три, пять, семь… двадцать. Андерсон сам сбился со счёта, сколько раз он прикоснулся к тёплым и сладким устам потустороннего существа, всё плотнее прижимая маленькое тельце к себе. Но, когда скользнувший к нежному бутону палец, готовый погрузиться во влажную негу, был пойман с поличным, архитектор отстранился, прикусив собственную губу. — Марш в Башню, Ками! — скомандовал Джон. — Холод собачий. — Хорошо, — послушно отозвался Шелки, подхватывая вахтенный журнал и подрагивая — то ли от испытанной услады, то ли действительно от пробирающего мороза.       Мужчина, бросив взгляд на объятые атлантическими водами волнорезы у подножия Башни, последовал за своим гостем. Да ну каким там гостем? Самым настоящим постояльцем. — Эй, кроха? — поймал малыша за руку Британец на входе в вахтенную и, развернув к себе, взял в ладони мальчишеское личико. — Пожалуйста, не выходи на уступ в светлое время суток… И на ту сторону Смотровой тоже, ладно? Кто-нибудь может тебя увидеть. Оставайся здесь — со стороны океана. — Хорошо, — согласился Шелки. — Умница. Надеюсь, ты не только покиваешь головой на мою просьбу, — улыбнулся Андерсон, и мгновенно зашёлся лихорадкой от последовавшей за его похвалой фразой. — Я послушный мальчик, Джон, — растянул губы в ангельской улыбке мелкий провокатор.       Архитектора повело.       Он осторожно прихватил кроху за зашеек, скользнув коленом меж тонких ног, и оттеснил мальчишку к твёрдому брусу дверного короба, подавляя кипучий огонь внутри, стараясь не спугнуть маячное чадо чересчур резкими движениями. Вторая рука потянулась под лёгкую ткань хлопковой кофточки, кончиками пальцев исследуя стройную талию и медленно продвигаясь к ложбинке пупка. Мальчишка вздрогнул, весь размякнув в руках Смотрителя и прикрыв чернильные омуты, когда подушечки обвели окружность ямки. А Джон, окрылённый такой чувствительностью Шелки, практически двинулся головой. Он был одержим этой особой лункой на человеческих телах. И, как выяснилось, на потусторонних тоже. Кроха вобрала воздух сквозь зубы и не сдержала тихого стона на выдохе, инстинктивно распахнув рот. — Это ж в каком месте ты послушный, малыш? — зашептал Британец в приоткрывшиеся губы и, надавив пальцем на впадинку пупка, спровоцировал очередной шумный вздох. — А ну, живо в Башню!       Андерсон сдавил пальцы на загривке и, отправляя ватное тельце в комнату, легонько шлёпнул мальчишку по мягкому заду.       Шелки спускался несколькими ступенями впереди, по дороге зажигая керосиновые колбы. Волоча тяжёлые цепи, Смотритель наблюдал за плывущими движениями неподготовленного к столь откровенным ласкам существа, похоже не способного отвлечься от ворвавшейся в потустороннее сознание томительной истомы. Мальчишка то и дело запинался на ступенях, с трудом переставляя вялые ноги, а архитектор, всерьёз беспокоясь, гадал, не полетит ли тот кубарем вниз, плутая в кулуарах новых ощущений?       Следуя за крохой, Джон изучал обновлённое мальчишеское тело. Нет, он не пожирал его глазами и не раздевал на ходу, как могло бы подуматься. Он просто знакомился с неожиданными переменами, привнёсшими в отношения двух Хранителей Башни некоторые нововведения. Их межпространственная золотистая ниточка-связь крепла — с одной стороны, порождая страхи и взращивая сокровенные желания, с другой же — истребляя воздвигнутые социальные рамки и разрушая запреты.       Восседающий на левом плече чертёнок, напевал Британцу искушающие рассказы о его собственном процессе взросления, когда Андерсон в свои четырнадцать уже превосходно владел искусством лобзания, практикуясь по сто раз на дню. Навевал воспоминания о систематических фроттажах с одноклассниками и, конечно же, о самом важном событии в жизни — о первом половом акте.       Архитектор лишился девственности в пятнадцать. И сугубо по его личному мнению, он готов был сделать это гораздо раньше. Просто тот счастливчик, что мог поиметь его задолго до реально случившегося события, должно быть, как-то прошёл мимо, побоявшись заговорить.       А светлый ангелок на правом плече напоминал о том, что партия для этого опыта была выбрана чересчур поверхностно, поспешно; не соответствовала ожиданиям и даже не удосужилась довести молодого Британца до разрядки с первого захода.       Архитектор отчаянно надеялся, что маленький Шелки не допустит той же оплошности, предпочтя отдать себя всякому встречному, лишь бы утолить жажду знаний. Пусть даже этим «встречным» и должен был стать сам Джон. Мужчина хотел бы, чтобы кроха пришла к этому решению самостоятельно. Осознанно и взвешенно. Да только подростковые гормоны и сумеречное вековое томление, похоже, затмевали рассудок потустороннему гостю.       Приземлились успешно.       Джон скинул гарротную петлю с груза, запустив маячное Сердце и положив начало новой рабочей смене. — Ты ел? — поинтересовался Британец. — Нет, — без особого энтузиазма откликнулся Шелки. — Но, я бы выпил какао. Хочешь какао, Джон? — Я, всё же, предпочту кофе, малыш.       Андерсон вернул гарпун на законное место, и пока мальчишка занимался приготовлением напитков, мужчина развёл огонь в кухне, а потом и в комнате. Ночью помещение Башни заметно выхолаживалось, хотя, вполне возможно, архитектору — уходящему в спячку в дневные часы — это лишь казалось. Да и сугубо с эстетической точки зрения Смотритель прикипел к постоянному огню, придававшему помещениям уюта своим красноватым оттенком. — Ты не ел с самого утра. Точно не голоден? — Нет, спасибо. — Ну, как хочешь. А я буду омлет, — не выдержал Британец, когда в животе неистово заурчало. — А что такое омлет? — Моё самое любимое блюдо. И единственное, что я умею готовить хорошо, — рассмеялся Андерсон, выуживая из ящика под столом шесть добротных яиц.       Мужчина взгромоздил сковороду на огонь, налил немного растительного масла, взболтал в стеклянной посудине яйца с молоком и посолил получившуюся жижу, застыв в ожидании разогрева тефлоновой поверхности до нужной температуры. Любопытный мальчишка вмиг материализовался по соседству, окунув пальчик в смесь, и торжественно отправил тот в рот. Джон даже не удивился проделанным манипуляциям, а только прицыкнул языком, почесав лоб под шапкой. — Ками, я всё хотел спросить, — неуверенно начал Британец, выливая яичную жидкость на сковородку. — Вот, ты в своём сумеречном Мире выглядишь столь особенно… Весь сверкаешь и переливаешься. И другие огоньки… — Заблудшие Души, — поправил малыш. — Да, другие Души, — накрыл крышкой омлет Джон. — Все вы представляете собой это безупречное свечение. — Угу, — утвердительно качнул светлой головой Шелки, перехватывая из рук Смотрителя стеклянную баночку соли, что мужчина намеревался отправить на полку, и насыпая небольшую горочку белоснежных кристаллов в ладонь. — И вот я думаю, — улыбнулся Британец этому жесту. — Существа твоего Мира… все, как один, похожи на искорки или же состоят из них, верно? — Да, Джон, — наслюнявил тонкий пальчик Шелки и, тронув сыпучую кучку, слизал прилипшую к подушечке соль.       Смотритель про себя хохотнул. Камус выглядел столь по-детски наивно, что рука сама непроизвольно тянулась потрепать мальчишку по волосам. А вот любой посторонний человек, не знакомый с этим забавным пристрастием Шелки познавать мир через облизывание пальцев, возможно, даже покрутил бы у виска, завидев подобную картину. — Но, когда я сказал тебе про старуху, ты тут же понял, о ком идёт речь. И Элфи Бакер видел её в обличие пожилой женщины. И ты видишь её таковой, правильно? — Угу, — Кам собрал остатки рассыпанного порошка на ладони, утрамбовав в плотную горку. — Кроха? — попытался привлечь к себе внимание Андерсон, тихонько посмеиваясь от вида сосредоточенного личика потустороннего гостя, вылизывающего собственную руку, точно кошка на подоконнике. — М? — выплыл из своего незамысловатого занятия Кам. — В твоём Мире есть существо, которое очень похоже на человека… Ты это понимаешь? — Угу. — Она — человек, детка? — Я не знаю, Джон, — пожал плечиками Шелки. — Но она всегда так выглядела. — Всегда — это сколько? — Сколько себя помню. Она была там ещё до меня. Всегда была там. И я всегда знал, что она — Знающая. «Чёртовы загадки!» — выругался про себя Андерсон. — Ты когда-нибудь задумывался над тем, что она действительно может оказаться человеком? Человеком из моего Мира, каким-то образом попавшим в Твой. — Это вряд ли, Джон, — отрицательно мотнул светлыми локонами мальчишка. — Я хотел бы получить более развёрнутый ответ, если ты не против? — убавляя огонь и посматривая на поднимающийся под стеклянной крышкой омлет, проговорил мужчина.       Кухня наполнилась ароматами еды. Запахи, присущие определённому роду человеческой жизнедеятельности, такой как готовка или стирка белья, разведение пламени в камине, уборка помещений, весь этот букет соцветий сплетался в подсознании Хранителя Маяка в единый благоухающий ансамбль под названием «Дом». И в дыхании этого «Дома» отныне непременно должен был ощущаться землисто-ягельный оттенок Циклопа и лёгкий, едва заметный полутон морского прибоя, принадлежавший потустороннему существу. — Люди… не живут так долго, — пояснил Шелки. — Так долго — это сколько? — Не знаю, Джон. Долго. — И всё же, насколько долго? — не унимался Андерсон. — Очень сложно ориентироваться во времени, если не за что зацепиться. Там нет никаких точек опор для его подсчёта, Джон. — Но, ты сказал, что с момента нашей последней встречи прошло почти два года. Если невозможно понять течение времени, тогда как ты можешь утверждать, что именно столько и прошло? — Здесь ты смотришь на часы, Джон. Или на чёрную коробочку. А ещё — за окно. — Верно, — подтвердил Смотритель, немного приподняв крышку сковороды и выпустив лишний пар. — А я считал. — Что считал, малыш? — Секунды, Джон. С того самого момента, как вновь очутился в своём Мире, я считал секунды. — Да? — усмехнулся Джон, перекрывая подачу газа на баллоне. — И много ты их насчитал? — Шестьдесят миллионов девятьсот двенадцать тысяч секунд, — невозмутимо отозвалась кроха, доставая две тарелки с полки над обеденным столом. — Ты сейчас серьёзно это говоришь? — оторопел архитектор, так и застыв со сковородой в руках. — В одном земном дне — двадцать четыре часа. Или — восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. Каждый раз достигая этой цифры, я начинал подсчёт сначала. Семьсот пять раз я насчитал восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. Значит, прошло семьсот пять дней. В среднем, у вас в году триста шестьдесят пять дней, то есть, я пробыл в своём Мире почти два земных года.       В воздухе повисло затяжное молчание. — Уму не постижимо… — выдавил из себя Британец, как только смог сложить хоть несколько связных слов в голове. — С появлением возможности приходить в твой Мир, мне представился шанс понимать сколько я нахожусь в Своём.       Мальчишка поджал губы и, поставив тарелки на стол, взгромоздился с ногами на табурет. Смотрителю не оставалось ничего, кроме как разложить по тарелкам приготовленный омлет, улыбнувшись высказанному без слов желанию крохи отведать излюбленное самим Джоном блюдо. Но внутри всё сжималось невидимыми тисками. Даже в голове не укладывалось, как такое вообще возможно — два года, не останавливаясь и не прерываясь, считать бесконечно тянущиеся секунды?! Шестьдесят миллионов девятьсот двенадцать тысяч секунд — вот, что такое настоящее терпение! Почти треть от общего срока неудавшихся отношений двух коллег «BritishArchitect». Но в отличии от несчастного создания, у Британца была возможность занимать разум чем угодно, только бы не сойти с ума от желания быть ближе к человеку, к которому прикипел.       Разложив по полочкам собственного осмысления весь шестидесятимиллионный ряд проклятых секунд, Джон признал, что впредь готов будет принять любое количество пролитых маленьким существом слёз. Даже если они заполнят все дамбы мира, а те прорвутся одномоментно, даже если все реки выйдут из берегов, вобрав эти горестные солёные потоки — всего этого, при любых обстоятельствах, будет недостаточно для того, чтобы объяснить, что такое тотальное одиночество в темноте и два года безостановочного подсчёта. — А теперь, когда ты прочувствовал на себе, сколько на самом деле тянутся семьсот пять дней, ты можешь предположить, хотя бы примерно, как долго находишься в своём Мире? Насколько больше, чем прошедшие два года? — Намного, Джон, — не притрагиваясь к еде, ответил Шелки. — Когда я посмеивался, что тебе пятьдесят, ты знал, что на самом деле эта цифра больше? — Догадывался. Но ведь ты не хотел в это верить, — кроха ухватила вилку и принялась ковырять жареное яичное блюдо. — Я и сейчас не могу точно сказать, сколько мне в действительности лет. — Хотя бы приближенные к реальности догадки есть? Может быть, восемьдесят? Или сто? — Я правда не знаю, Джон! Почему тебе так важно знать, сколько мне лет?! Что от этого изменится?! — мальчишка повысил голос, явно не испытывая симпатии к поднятой теме. — Ничего. Ничего не изменится, детка, — мотнул головой архитектор, принимаясь за еду и давая понять, что не настаивает на продолжении неприятного разговора. — Я просто хотел понять, что это за старуха такая и почему она выглядит, как человек. Думал, может твой возраст мог бы дать нам какие-то зацепки? Вот и всё.       Они оба ненадолго замолчали, каждый погрузившись в свои тарелки. Андерсона не оставляла в покое мороковая леди преклонного возраста, а маленький Шелки и подавно понурил светлую голову, на автомате отправляя в рот кусочек за кусочком золотистого омлета. — Кроха, — Джон не выдержал первым и, накрыв мальчишескую ладонь своею, приласкал нежную кожу большим пальцем. — Мне совершенно наплевать на то, сколько тебе лет. Чего ты так страшишься? Неужели думаешь, что я начну относиться к тебе как-то иначе, выяснив, что тебе, допустим, сто? Ты всё равно останешься Чудом. Моим Чудом, — тише добавил мужчина.       Мальчишка неловко сглотнул и, вывернув ручку поудобней, тоже коснулся пальчиками руки Смотрителя. — Думаю, мне вполне может оказаться лет триста… — потупив чернильные омуты, выдвинула предположение кроха. — Я старый, Джон.       Андерсон открыто улыбнулся и засмеялся в воздух. — Кажется, из нас двоих за возраст откровенно переживаешь ты, а не я, кроха. Я уже говорил — ребёнок ты или глубокий старик — не важно. Ты удивительное и необыкновенное существо. И точка на этом. — Люди столько не живут, Джон. Значит, и старуха не может быть человеком, ведь она старше меня. Мой возраст нам не поможет. — Нет, малыш. Не живут, — согласился Джон. — И всё же, мы не можем отрицать вероятность того, что человеческая жизнь, как и необычное течение времени в твоём Мире, тоже может протекать иначе, так ведь? — Вполне возможно, — неуверенно пожал плечами малыш. — Думаешь, она может быть человеком? — Это лишь одно из предположений, — вскинул брови Британец. — Ответ можно найти, только не боясь выдвигать самые смелые теории. А эта — сверх смелая, я бы сказал. Но отвергать её мы не имеем права, пока не найдётся доказательств её ложности. — Но, как же она смогла так надолго там задержаться? — А это уже второй вопрос. Ещё более загадочный, — вздохнул Смотритель. — Если она попала туда посредством сна, как удавалось и мне, и мистеру Бакеру, и, насколько мне известно, первому Смотрителю тоже, то где-то… Да, нет, — отмахнулся мужчина. — Не может такого быть. — Что, Джон? Где-то, что? — встрепенулся мальчишка.       Обратив внимание, что кроха умяла уже пол тарелки, Андерсон улыбнулся и сделал глоток кофе, прожёвывая пищу. — Нравится? — М? — Омлет, — пояснил архитектор. — Угу, — засмущался мальчишка, улыбнувшись в ответ. — Такими темпами, возможно, однажды ты начнёшь и овощи есть, — ухмыльнулся Джон. — И я, надеюсь, тоже. Скудно на Острове с этим добром. — Джон?! — вопросительно посмотрел малыш на Хранителя, требуя ответа касательно старухи. — Твой Мир постоянно вышвыривал меня. Каждый раз. А её — почему-то нет. И, если она — человек, попавший в него через сон, то где-то, должно быть, спит её тело. Но… триста лет — это невозможно. Кто-нибудь обнаружил бы её, и, как и полагается в моём Мире, её обездвиженную плоть уже давно бы обнесли стеклянным куполом. Толпы паломников со всего света стекались бы посмотреть на бессмертное Божество, бились бы челом о прозрачный гроб и воспевали хвалу Господу нашему за сие чудо из чудес. И всеми известная сказка называлась бы не «Спящая красавица», а «Спящая старушенция». — А Господь — это тот, что у вас наверху? — Да, кроха. Где-то там, — хмыкнул Британец. — Так говорят. — Понятно, — не выказывая интереса, отозвался мальчишка.       Андерсон был весьма рад такой реакции, ибо разговоры о религиях и о воскрешаемых представителях божественной ячейки сейчас не входили в его планы. Гораздо важнее было разобраться с загадкой, что устроил ему вполне реальный Маяк. — Значит, остаётся два варианта, Джон. — Варианты чего? — покончив с едой, переключился на кофейный напиток архитектор. — Её попадания в мой Мир. — Чудно. Опция ещё и многогранна? — мотнул головой Британец, тяжело вздыхая. — Или время её пребывания там не соответствует течению времени здесь, или ей удалось унести своё человеческое тело в мой Мир, — заключил малыш. — Хм… Первый вариант мне понятен и объясним. Хочешь сказать, она вполне могла уснуть, скажем, пару часов назад, а в твоём Мире находится уже пару-тройку сотен лет? — Угу. — А второй? — недоумённо уставился Джон в чернильные омуты. — Что значит унести своё тело? Я не попадаю в твой Мир на самом деле? Это действительно сны? Как же, в таком случае, объяснить ссадины и травмы, что я получил в пищеводе твоего Монстра? — Попадаешь, Джон, — недобро глянул Шелки на Андерсона при упоминании такой оценки своего хозяина. — Своим двойником. Здесь остаётся твоё физическое тело, туда идёт — астральное. Но вы, как и я с тюленем, — одно целое. Страдает оно — страдаешь и ты. Радуется оно — радуешься и ты. — В твоём Мире сложно чему-либо порадоваться, — передёрнул плечами Хранитель Башни от не самых приятных воспоминаний. — Со снами всё кристально ясно. Я — сплю, двойник — гуляет. Но, как же те два с половиной часа, когда я бодрствовал, а ты показал мне своё тело? Мы, что… просто застыли здесь, сидя на табуретках? — Нет. Тогда ты забрал наши тела в мой Мир. — Оу, как круто! Я раскидываюсь телами средь Миров, — истерично хохотнул Британец. — По-моему, самая дорога мне в психиатрическое отделение, кроха.       Архитектор сдавил пальцами переносицу, пытаясь таким образом избавиться от навалившихся сверхъестественных загадок, не поддающихся никаким объяснениям. — Это необычно для человеческого понимания, — улыбнулся мальчишка, опустошая свою чашку с какао. — Не просто необычно, — отозвался мужчина. — Это — непостижимо! Столь же непостижимо, как и строение одной маленькой песчинки соли. Порой мне кажется, что разговоры, которые мы ведём — какая-то нелепая выдумка. — Вовсе нет, Джон. Это — не выдумка. Я — не выдумка! — вспылил маленький Шелки. — Нет, малыш. Нет, конечно, — вновь перехватил тонкие пальчики Андерсон. — Ты — точно не выдумка. Ты — Чудо. Сказка, которую я не знаю, чем заслужил.       Британец подсел чуть ближе и прижал маленькую ладошку к щеке, целуя выпирающие косточки, нежную кожу, успокаивая взбунтовавшегося тюленёнка и возвращая разговор в прежнее русло. — Вернёмся к старухе? — Угу, — присмирел мальчишка, покусывая губку. — Триста лет в твоём Мире для человека — это огромный срок. Хотя мне, честно признаться, очень нравится вариант с существованием бреши меж Мирами. Хочется верить, что кротовые норы существуют — учёные так называют туннели в пространство-времени, способные появится при рождении Чёрных дыр — в момент коллапса Звезды — в точке космологической сингулярности. Эти бреши могут позволить перемещаться из одного Мира в другой, в пространстве и во времени. Но и тут не всё так просто. Во-первых, ближайшая к нам Чёрная дыра находится в трёх тысячах световых лет — это больше, чем семнадцать квадриллионов миль. Мы не способны преодолевать такие расстояния. Да и процесс сингулярности уже завершён. А во-вторых, для перехода через такую брешь понадобится ещё и попасть в горизонт событий. Его гравитация относительно удаления от самой Звезды не равномерна. Она ослабевает при удалении от неё, а, соответственно, ноги отважного астронавта, осмелившегося на подобный эксперимент, всегда будут испытывать более сильное гравитационное воздействие, чем голова. Понимаешь, к чему это приведёт? — Не совсем, Джон. — Бедняга либо окажется вытянутым, как спагетти, либо его просто разорвёт на части ещё до того, как размеры Звезды сократятся до критического радиуса, когда возникает горизонт событий.       Шелки скривил личико, вероятно, в красках представив, как несчастного астронавта растягивает, словно макаронину. — Конечно, существует мнение, что во Вселенной есть большие, центральные части Галактик, что тоже могут превращаться в Чёрные дыры. И за счёт их огромных размеров, астронавт не был бы разорван на части до образования Чёрной дыры. Он ничего бы не почувствовал, когда радиус Звезды достиг бы критического значения, и вполне мог бы пройти, не заметив точку, за которой начинается область невозврата. Но, всего через несколько часов, когда и эта область начала бы коллапсировать, разница гравитационных сил, действующих на ноги и на голову, возросла бы так сильно, что его опять бы разорвало на части. Так что, червоточины, кротовины и прочие незамысловатые «коридоры» в космическом пространстве — не что иное, как красивые, фантастические выдумки, похоже. — А, вдруг, они находятся не только в Чёрных дырах? Я попадаю в твой Мир благодаря морскому обитателю. — Да, об этом я как-то не подумал, — машинально потянулся в карман за сигаретами Андерсон, но вовремя себя остановил. Курить на кухне в присутствии крохи было выше его желания насладиться никотиновой отравой. — Что происходит с тобой там, под водой, детка? Как совершается твой переход из этого Мира в иной? Куда девается тюлень? — Остаётся в этом Мире, — коротко ответил малыш. — Ками! — строго посмотрел на кроху мужчина. — Я трансформируюсь внутри его тела. Вода облегчает этот процесс — и мне, и ему. Это очень сложно объяснить. — Даже не сомневаюсь. Что уж говорить о несчастном астронавте в момент сингулярности, — вздохнул архитектор. — Я, как бы, растворяюсь в животном. А потом появляюсь в своём Мире. — Чёрт возьми! — ругнулся Британец. — Человек точно бы не смог влезть в тюленью шкуру. И уж, тем более, раствориться в ней. Как же она это сделала?! Старушка, поди, самая настоящая фокусница! — Возможно, она нашла одну из брешей? — Вариант со сном звучит правдоподобней. Сомневаюсь, что время способно растягиваться в таких пределах, чтобы на Земле прошло два дня, а в твоём Мире — более трёхсот лет, но мои три недели, всё же, вытянулись в твои два года… С того момента, как я впервые увидел седовласую леди во сне прошло полтора месяца. Кроме того, на Маяке было ещё несколько Смотрителей, как минимум, один из которых тоже её видел. Нужно навести справки, насколько давно это было? И видела ли её Ава Фултон — первая хранительница Маяка? Она-то, как раз, могла бы помочь нам с решением этой загадки, потому что заступила на службу… — Джон ненадолго прервался, выуживая в памяти их разговор с Оллфордом на «Попутчике», — …двести сорок четыре года назад. Если предположить, что госпожу из снов Ава не встречала — а судя по рассказам островитян, она тоже попадала в твой Мир — а Бакер впервые увидел эту даму, скажем, незадолго до своей смерти и моего появления на Острове, то, вероятность её перехода в твой Мир через сон довольно высока. Допустим, старушка прилегла поспать месяцев шесть назад, а когда родственники осознали, что долгожданное пробуждение затянулось, списали всё на летаргический сон и поместили её в какую-нибудь клинику. Для общественной шумихи поводов не обнаружилось, а старая леди тихонько себе посапывает сейчас на больничной койке, параллельно развлекаясь в мороковом Мире. Похоже, дело и правда попахивает обыкновенным сновидением. — А летаргический — это долгий сон? — поинтересовался жадный до знаний мальчишка. — Чаще всего, он не превышает нескольких недель. Но, во всём есть исключения. Бывает, пациент не выходит из него годами, — объяснил Смотритель. — Есть и ещё один немаловажный вопрос — что такого эта леди знает, чего не знаем все мы? — Ты всё равно не выведаешь этого, Джон. Шелки не могут говорить со Знающей. Мы даже не соединены с ней трансляцией. А значит, я не смогу её расспросить, — пожал плечиками мальчишка, вылизав тарелку до блеска и всем своим видом предлагая закончить заведомо нерешаемую дискуссию. — Омлет — это очень вкусно! — Я рад, что тебе понравилось, — улыбнулся Британец, окунаясь в собственные мысли. «Да, Малыш. Ты не можешь с ней говорить. Но… что, если… я могу?»

***

— Джон? — повернулся в сторону Смотрителя маленький Шелки, уже некоторое время тренировавший за письменным столом начертание букв алфавита в купленных Британцем прописях.       Андерсон оторвался от книги — надо сказать, первой, взятой в руки с момента пребывания на Острове, — и вопросительно вскинул брови. — А что такое «Холод собачий?». Ты сказал это, когда мы были наверху.       Архитектор прыснул. — Это фразеологизм, малыш. — Фра-зе-о-ло-гизм? — по слогам проговорил мальчишка новое, неизвестное слово. — Да. Устойчивое выражение, словосочетание. Оно означает — так холодно, что даже собака не перенесёт. Хотя, эти животные весьма неплохо приспосабливаются к низким температурам. Не все, конечно, но большинство крупных пород точно. — А как они выглядят? — Неужели ни один Шелки не транслировал этого? — хмыкнул Джон. — Нет. Может другие Смотрители не рассказывали им о собаках? — Это такое животное. — Но какие они, эти собаки, Джон? — Волосатые, — выпалил первое, что пришло на ум архитектор. — У них мокрые носы, шерсть бывает разной длины и окраса. Разновидностей невероятное множество. И размер — от настолько маленького, что можно положить в карман, до гигантского, достигающего моего пояса. — Ух ты! — распахнул чернильные омуты мальчишка, позабыв об уроке правописания. — У них есть хвосты, и собаки часто виляют ими — это знак добродушия или удовольствия. Счастья. И ещё, на Земле существует поговорка: «Собака — друг человека». — А тюлень — нет? — расстроился Шелки. — Тюлени считаются хищными млекопитающими. Их разновидностей тоже невероятное множество. Но, я знаком лишь с одним, — улыбнулся Джон. — И он точно мой друг. Но собаки — это домашние животные. Человек вывел их самостоятельно. От волков — хищников. Было время, когда собак не существовало на этой планете. — А что значит «вывел»? — Путём селекции и отбора. Люди оставляли рядом с собой самых преданных особей волков, что пожертвовали свободой в обмен на пропитание. С течением очень длительного времени агрессия, заложенная природой изначально, истреблялась, эволюционируя в преданность и покладистость. Лучшим представителям породы давали возможность размножатся и делиться своими генами с потомством. Те, в свою очередь, передавали этот геном дальше — из поколения в поколение, пока не появилась та самая собака, что и есть теперь друг человека. — Люди руководили процессом размножения? — ошарашенно посмотрел на Хранителя мальчишка, а лицо его исказилось неприязнью. — Человек только хочет казаться хорошим, детка. На самом деле, я всё больше склоняюсь к тому, что мы — какая-то неудачная ошибка природы. Похоже, именно наше пребывание на этой планете приведёт её к гибели, — ответил Джон, намеренно скрыв от маленького Шелки печальный исход «неугодных» собачьих особей, что жестоко истреблялись, не имея права на жизнь. — Я бы хотел увидеть собаку вживую, — мечтательно улыбнулась кроха. — Погоди минутку, — отложил свою книгу Британец и, спрыгнув с кровати, подошёл к книжным полкам над камином. — Кажется я видел тут одно старое издание… Возможно, в нём есть картинки.       Андерсон выудил с полки тоненькую книжечку небольшого формата. — Вот, точно. Шейла Барнфорд. Её «Невероятное путешествие» даже получило какую-то награду в пятидесятых годах прошлого века. Английская писательница, рассказавшая потрясающую историю о животных, что искали дорогу домой.       Архитектор бегло пролистал странички и, остановив внимание на одной из них, подошёл к вытянувшемуся в натянутую струнку мальчишке. — Смотри.       На картинке были изображены две собаки и гладкошёрстная кошка, свернувшиеся клубочками, жавшиеся боками друг к дружке. — Большой пёс — это лабрадор. Они считаются одной из самых подходящих пород для семьи с детьми. В них отсутствует геном агрессии по отношению к человеку. По крайней мере, так говорят. Кстати, выведены они из более крупной породы — Ньюфаундленд. Хозяин Острова держит такую собаку. Её зовут мисс Полард. Огромная псина! — А собака поменьше? — Это бультерьер. Считается, что если они захотят кого-то клацнуть своими челюстями, то разжать их можно будет только протиснув палку меж зубов, используя ту, как домкрат. Но, я не ручаюсь за достоверность данной информации. — А самая маленькая? — А это вовсе не собака, малыш. Это кот. Другое домашнее животное. Но о них я практически ничего не знаю. Всё, что мне известно — это то, что основная масса кошачьих весьма своевольна. А ещё, они орут, как резанные в брачный период, не говоря о том, что вонь от их экскрементов способна уничтожить любое положительное к ним отношение. Но, даже при этом, человеческие существа разделились на два лагеря: есть — собачники, а есть — кошатники. И этим всё сказано. Хочешь понять, что за человек перед тобой — спроси, какое у него домашнее животное. Хуже всех среди представителей человечества те, у кого животных дома и в помине нет, — наигранно дёрнул бровями Британец, возведя руки над головой и указательными перстами, словно стрелками, просигналил мальчишке о том, что именно таковым и является. — У тебя есть я, Джон, — отмахнулся Шелки, напрочь вычёркивая «худшего представителя человечества» из недр Смотрителя. — Ты — не домашнее животное, детка. — Но я, всё равно, у тебя есть, — улыбнулся малыш, изучив все имеющиеся в книге картинки. — Почитай?       Архитектор бросил взгляд на наручные часы, предложив альтернативный вариант: — Ты допишешь эту страницу, а я пока заведу по новой механизм. И тогда до следующего, часового завода у нас будет достаточно времени, чтобы почитать. Идёт? — Хорошо, — кивнула кроха, повинуясь Хранителю Башни. — …Накануне события, о котором пойдёт речь, примерно в конце сентября, Лонгридж сидел у горящего камина в своей уютной библиотеке. Шторы были задёрнуты, по книжным полкам и потолку скользили, играли блики огня. Маленькая затенённая лампа бросала пятно света на стол, возле которого стояло глубокое кресло.       В комнате было очень тихо. Слышался лишь треск поленьев да шуршание газеты, которую читал Лонгридж, читал с трудом, потому что на коленях у него дремал пшеничного цвета сиамский кот, подобрав под себя шоколадные передние лапы; сапфировые глаза его щурились, когда он глядел в огонь… — Прямо, как у нас сейчас. Правда, Джон? — откликнулся мальчишка, приоткрыв свои чернильные омуты.       Британец читал крохе книгу, подложив под спину подушку повыше и облокотившись на высокий подголовник кровати. Маленький Шелки умостился поперёк их лежбища, задрав ножки на стену, а голову положил на бедро Смотрителю. Книжечка была совсем небольшой, и Андерсон без труда держал её одной рукой. Свободной же, он поглаживал мягкую кожу на щеке потустороннего существа, иногда уделяя внимание его ушной раковинке. — Хорошо, что ты не сиамский кот, — улыбнулся Джон и продолжил: — …На полу, положив костистую, в шрамах, голову на ногу хозяину, растянулся старый, белый английский бультерьер. Его миндалевидные глубоко посаженные глаза с розоватыми ободками были закрыты; большое треугольное ухо на фоне пламени казалось розовым и почти прозрачным.       Неискушённый человек нашёл бы бультерьера с его угловатым профилем, приземистым туловищем на коротких лапах и хвостом, похожим на ременный хлыст по меньшей мере странной и безобразной собакой. Но истинный ценитель увидел бы в этом старом псе настоящую породу: крепкие мышцы и сухожилия, унаследованные от предков, привыкших к суровой борьбе, говорили, что это любопытная смесь злости и бесстрашия с преданностью и понятливостью… — А глубокое кресло хорошо бы смотрелось у камина, как считаешь? — вновь прервал мужчину тюленёнок, поймав руку Смотрителя в тиски между собственной челюстью и плечом и вжавшись в приостановившиеся пальцы. — Думаю, ты, читающий в нём самостоятельно, смотрелся бы гораздо лучше, — хохотнул Британец. — Пора бы тебе интенсивней взяться за изучение алфавита. — Но, если я научусь читать, тогда ты перестанешь, — совсем, как ребёнок, пропищал Шелки. — Ну так, на то и расчёт. — Читай, Джон! — …У двери, положив морду на лапы, лежала вторая собака. Её карие внимательные глаза глядели настороженно. Это был большой рыжий лабрадор — легавая собака могучего сложения с широкой благородной головой и длинной, но тупой на конце доброй мордой — потомок сильных и трудолюбивых собак… — Джон? — Детка, если ты будешь прерывать меня на каждом абзаце, мы не успеем прочитать её полностью до следующего завода. — Прости, но я не могу не сказать…       Кроха спустила со стены ножки, похоже, онемевшие из-за оттока крови, и подлезла под плечо Британца, сунув кончики пальцев в карман джинсов Андерсона. Мужчина, конечно же, оценил столь интимный, по его мнению, жест, но не проронил ни слова, а лишь приобнял вечно не способного улечься с первого раза малыша рукой. — Тебе обязательно нужно завести собаку, Джон. — У меня уже есть один постоялец, — чмокнул мальчишку в лоб Андерсон. — Ещё и собаку кормить? — Она бы развеяла тревогу в твоей душе.       Маячное чадо подлезло макушкой практически под самую бороду Хранителя и продолжило изучать пальчиками джинсовый материал его кармана. — Я, вроде, не тревожусь, малыш, — чересчур серьёзно воспринял сказанное Шелки архитектор. — Тревожишься. Я чувствую, Джон. А когда меня нет — вдвойне. Собака развеяла бы твою тоску. — Лучше уж ты приходи почаще, малыш.       Мужчина подтянул кроху ещё ближе, и потусторонний гость закинул коленку на ноги Британца. — …Им не пришлось долго ждать. Из зарослей на крутом склоне холма выскочил на тропинку зверёк пшеничного цвета на чёрных лапках. Он сделал грациозный прыжок футов в шесть и мягко упал к их ногам. Раздался ни с чем не сравнимый вопль: это приветствовал хозяев сиамский кот. Лонгридж никогда не считал себя особенно чувствительным человеком. Но когда, вслед за котом показался лабрадор и он увидел его измождённого со свалявшейся шерстью; когда пёс со всех ног бросился к своему хозяину и безграничная собачья преданность светилась в его ввалившихся глазах; когда послышались странные, сдавленные, непонятные звуки, которые издавал лабрадор, прыгая на хозяина; когда он увидел, какое лицо было у его друга — Лонгридж почувствовал, как к его горлу подкатился комок… — Да, Джон. Определённо, тебе стоит завести собаку, — зевнув, прошептал Шелки в грудь архитектору, а мужчина почувствовал сквозь вязаные петли лапопейсы его горячее дыхание. — Детка, поспишь? — приподнял светлую макушку Джон, заглядывая в сонную мордашку. — Нет, — едва выговорил короткое слово малыш, даже не разомкнув глаз. — Давай-ка, кроха, — улыбнулся Британец, пытаясь выудить из-под их тел одеяло, чтобы укрыть мальчишку. — Начало первого. Самое время тебе поспать.       Андерсон стащил подушку из-за спины, придерживая ватное тельце потустороннего гостя, бросил ту поближе к стене и, подхватив мальчишку под коленки, уложил его поудобней, накрывая пуховым одеялом. — Побудешь со мной, пока я не усну? — промямлил в мягкую ткань Шелки. — Да, детка, — шёпотом отозвался Смотритель, обнимая кроху со спины. — Засыпай…       Уже спустя пять минут Джон уловил равномерное посапывание и, подоткнув края конверта в нужных местах, встал с кровати. Мужчина выудил из ящика стола бумаги, прихватил вахтенный журнал и, выкрутив подачу топлива на минимум, загасил керосиновые колбы. Он оставил потустороннего гостя наслаждаться земными снами в одиночестве под треск каминных поленьев, а сам отправился в кухню дожидаться следующего завода маячного механизма.