***
— Ками! Ка-ми!!! Болезненно впечатавшись коленями в острые камни, Джон всмотрелся во взбесившуюся атлантическую чернь, жадно слизывающую багровые потёки с утёса. Стылый, почти могильный дождь, разразившийся точно назло, уничтожал все следы недавнего пребывания маячного чада на уступе, сковывая отяжелевшее в груди сердце стальными прутьями. Косые стрелы-лезвия били по орошённому кровавыми брызгами лицу, заставляя архитектора стучать зубами и чувствовать мертвенный хлад влаги, бегущей за воротник дутой аляски. — Отойди от края! — проорал Уилан, пытаясь сладить со швыряющей дряхлую посудину бесовщиной. Парни подошли уже совсем близко, но разъярённая Атлантика не пророчила им мягкой стыковки. — Там мой тюлень! — завопил в ответ Андерсон. — Ка-ми! Ка-ми!!! Огненный Волк поднялся на ноги и вытянул на полную руку весло в сторону островка, пока юный Браун продолжал грести то с одной, то с другой стороны борта. Тяжело перебрасывая увесистое приспособление для гребли, он поддерживал нужное направление движения. Навесной мотор лодки молчал и был задран вверх, из-за невозможности управлять посудиной, двигаясь на полном ходу в столь агрессивный шторм. Смотрителю не сразу удалось ухватиться за деревянную лопасть, и дело было вовсе не в сбивающих с ног порывах ветра и вздымающихся волнах. Всё дело было в том, что Британец не мог оторвать глаз от поглотившей тюленёнка пучины. — Он уже сдох, Англия! Возьми весло — не дай сдохнуть и нам! От этих слов Джон на автомате закрыл рукой нос и рот, отказываясь верить в услышанное. — Мы сейчас к нему присоединимся! Весло, Англия! Отбросив все мысли в сторону, мужчина ухватился за веретено. Но стоило ему потянуть шест на себя, как нечто огромное, бесформенное возмутило пуще прежнего и так ярящуюся поверхность воды и, со всей дури жахнув по форштевню трухлявой лодки, выбило из той балансирующего ирландца. — Аодхан!!! — Уилан!!! Молодой матрос и Смотритель маяка завопили одновременно, но только Андерсону удалось в тот момент разглядеть весь ужас, творящийся в ледяной воде. Рыжебородый хлебал полными лёгкими окровавленную соль Атлантики, а по ту сторону треснувшей носом плоскодонки шёл бой — ни на жизнь, а на смерть. Зубастая пасть мраморного тюленя с яростью вгрызалась в ещё более зубастую пасть гренландской акулы, продолжавшей удерживать задний ласт морского обитателя зубами. Тупое, изодранное в ошмётки рыло устрашающе сверкало белёсыми глазницами, отражая плавно скользящий по кругу маячный огонь — безмятежный, спокойный, безучастный. Острый плавник хвоста полярной хищницы рьяно трепал чёрные воды в такт разрывающей тюленью плоть пасти. Особь эта была не из мелких, раза в три превышая размеры своего противника, а движимая не голодом, но самым настоящим азартом убийства. От неминуемой гибели попавшего в игловидные тиски тюленя отделяла лишь её рекордная медлительность и невозможность широко раскрыть пасть, свойственные акулам семейства сомниозовых. Юдард бросился к бортику, хватая захлёбывающегося мужчину за капюшон и стараясь выволочь того из зыбучих вод, но массивная, длинная куртка уже напитала столько воды, что даже ворочать руками ирландцу было невыносимо сложно. — Сбрось её! — кричал матрос. — Сбрось куртку! Браун, что было сил, тянул капюшон вверх, давая возможность Уилану оставаться над водой, пока окоченевшие руки Волка пытались справиться с заевшей молнией. — Снимай!!! — орал Юдард, стараясь не угодить в воду вслед за опекуном, а Аодхан безмолвно боролся с замком, костеря всё что ни попадя про себя, ибо, однажды познавши моря, уяснил, что силы в воде нужно беречь — крик был способен лишь усугубить и так нелёгкую ситуацию. Британец, тем временем, огорошенным истуканом точно прирос к каменистой тверди, промёрзшей до самого земного ядра, не зная ни как помочь другу, ни как спасти малыша. Он лишь ошалело бросался жемчужными глазами то на изодранную шубку морского обитателя, в отчаянном поединке отвоёвывающего место под солнцем, то на отплёвывающегося ирландца, раздувающего ноздри от нехватки кислорода в затопленных лёгких и рьяно срывающего тянущую на дно верхнюю одежду. И так он простоял бы ещё одному Богу известно сколько, если бы не увидел, как корму плоскодонки обходит дугой второй плавник. — Юдард, сзади вторая! Вторая акула! — взревел Андерсон, позабыв о договорённости в напускных приличиях между ними. — Тащи его! Скорее!!! Озарение пришло спонтанно. Также внезапно, как чуть больше месяца назад Джон решился сигануть в воду за бутафорским утопленником через борт «Гарпуна», он бросился в Башню и рывком открыл верхний ящик комода. Джон достал ржавый наконечник багра, верёвку и кинулся в кладовую за древком. Но, чёртов отпорный крюк не желал плотно сидеть на усохшей деревяшке. И не удивительно, ведь багор не просто так валялся в чулане — хорошие вещи в чулан не кладут. Возможно, приспособление для швартовки всего лишь дожидалось момента однажды быть приведённым в порядок, но так и не было удостоено внимания предыдущего хозяина Башни, перейдя во владения нового Смотрителя совершенно в непригодном состоянии. Но каким бы оно ни было, Джону сейчас подошёл бы любой вариант. Острый шип наконечника, пусть даже изъеденный коррозией, по его мнению, всё ещё был способен выполнять роль колющего орудия. Выскочив в холл, Андерсон на бегу подхватил и гарроту, а со стола в трапезной стянул единственный имеющийся в доме нож. Мужчина и представить не мог, что сейчас способно было спасти истерзанное животное, потому тащил первое, что приходило в голову. Заботу о Уилане архитектор полностью возложил на плечи молодого матроса, но уверенностью, что мальчишка справится, совсем не обладал. Вновь оказавшись у кромки уступа, Британец бегло оценил мало чем изменившуюся ситуацию. Разве что ирландец уже перевесился на полторса через борт, затягиваемый в лодку Брауном, выплеснувшим истошный крик в свинцовое небо. Два представителя морской фауны с остервенением драли шкуры друг друга, каждый преследуя собственные цели. Третий нетерпеливо выжидал своей очереди, курсируя сужающимся кверху тонким плавником неподалёку. По хвосту этой особи было ясно, что она не могла похвастать размером перед главной виновницей трагедии, и скорее была падальщицей, чем хищницей. Но облегчения эти мысли привносили в захлёбывающееся страхом сознание Андерсона не больше, чем стакан тёплой воды в знойный летний день. Мраморный тюлень метил острыми зубами то в горящие смертоносным огнём глаза рыбины, то обвивал шею полярной гигантши шерстяной оплёткой, вгрызаясь в разинутую пасть и пытаясь вырвать нижнюю челюсть напрочь из извивающейся рябой туши. Уходя от нападения, неповоротливая акула давала мнимую фору срывающемуся в бегстве морскому обитателю, ищущему спасение на возвышенности башенного островка. Но мгновение спустя вновь вонзала свои зубы-иглы в окровавленные бока и, не оставляя возможности сделать последний рывок, дабы взобраться на уступ, утаскивала жертву обратно на поле битвы, выгодное лишь ей одной. В больших чернильных омутах Джон видел ужас и боль. Промедление сулило жутким исходом. Былой прыти больше не ощущалось в обессиленном теле тюленя. Раны его были мучительно устрашающими, а ободранная, висящая лохмотьями шкура изливалась кровавым ливнем, подстрекаемым работающим на износ сердечным клапаном. К тому моменту, когда Андерсон обвязался верёвкой, а другой конец страховки примотал к обледеневшему поручню лестницы, лодку прибило в гущу кровавых событий, а на мраморном тюленёнке уже невозможно было разглядеть и живого места. Не в силах держаться на поверхности, он стал чаще уходить под воду, притапливаемый побеждающим врагом. Акула его измотала. Сопротивление превращалось в смирение. Хищной твари только и стоило, что вновь заглотить с боем вырванные из пасти тонкие ласты, да утянуть на дно изуродованное тело жертвы. И тогда, дождавшись последней выпущенной из лёгких капли кислорода, она, опьянённая победой, устроила бы себе пир, набив желудок на ближайший месяц. Подельнице же достались бы обглоданные кости, да недоеденные шматы мяса, коими победительница побрезговала бы. А что же Джон? Вы, может быть, считаете, что молодой архитектор из Англии такой весь из себя бравый солдат удачи, что без раздумий каждый день спасает утопающих, да терпящих бедствия, бросаясь в гущу событий и непременно с лёгкостью забывая о присущей ему водобоязни? Или, возможно, вам кажется, что зачатки зародившейся между двумя Хранителями ниточки-связи уже настолько сильны, что не умеющий плавать Андерсон даже не задумался над возможными последствиями своих действий, совершая эту безумную вылазку без спасательного жилета в атлантический океан, кишащий полярными акулами? А кто-то вполне может решить, что история эта сказочная и главный герой непременно возымеет силу супермена и в два счёта расправится сначала с одной хищницей, потом с другой, да подхватив на руки истерзанную тюленью тушку (весом не менее 200 сотен фунтов), взмоет в тяжёлое небо, где волшебные капли дождя затянут кровоточащие раны морского обитателя? Нет, друзья мои. Ни одно из этих предположений не имеет под собой никакой почвы. Ведь единственное, чем был движим в тот момент Джон Андерсон — это мысль, что виновником случившегося стал именно он! Он и никто другой выбросил протухшее, как показалось, мясо из погреба прямо к подножию уступа, привлекая к Башне плотоядных хищниц. А подкреплялось это чувство вины случившимся незадолго до трагедии разговором. Слова мальчишки так и бились об опустошённые полки сознания Британца, точно двое противников, попеременно швыряющие друг друга об острые камни башенного утёса. «…Если Смотритель — Видящий, он попытается помочь своему Шелки…». Архитектора не заботили предрассудки морокового пророчества, как и было ему совершенно наплевать — Видящий он или нет. Мужчина знал лишь одно: мраморный тюленёнок — Чудо и неотъемлемая часть Башни, которой Джон принёс присягу служить до конца своих дней! — Аодхан, прикрой! — крикнул Смотритель и швырнул на днище плоскодонки гарроту и наконечник багра. — Ты что удумал, идиот?! — пролаял Уилан, наблюдая за тем, как Джон, скинул ботинки, аляску и, вонзив зубы в рукоять ножа, уцепился за холодный металл поручня руками, да начал быстро спускаться спиной вниз, пока ледяная вода не проглотила его тело по грудь. Кости затрещали, точно угодив в охотничий капкан разом, а мышцы зашлись болезненной судорогой, словно выдернутые через кожный покров наружу и вывернутые на изнанку. Перехватив в руку сверкнувшее в свете маячного луча лезвие, Британец зачерпнул ртом воздух и повернулся вполоборота в сторону битвы. Продолжая удерживаться одной рукой, он прицелился, собираясь сделать только один прыжок. Нужно было лишь дождаться, когда коричневое дьявольское отродье, клацая трёхрядной челюстью, повернётся мелким спинным плавником к нему. — Я должен помочь! — стало последним, что успел проорать в ответ Британец, когда сзади что-то толкнуло его жёстким ударом в поясницу, и хлад Атлантики потянул Андерсона на себя. Ноги его соскользнули с округлого приступка, а единственная свободная рука только и успела, что загрести пальцами тягучей ледяной воды.***
— Ты водишь! — передал эстафету Спенсер, зарядив ладошкой Джону по плечу. Ещё продолжая двигаться по инерции вперёд, Андерсон затормозил босыми пятками о тёплый песок и чуть не грохнулся, резко меняя траекторию направления собственного движения, бросаясь вдогонку за другом. На пляже сегодня было многолюдно. Каждый британец был не прочь урвать от по-настоящему жаркого и даже знойного денька свой собственный кусочек лета. — Погоди у меня! — звонко заверещал Джон, зигзагами обходя так и норовящих попасться под ноги отдыхающих. — Давай, давай! Попробуй догнать, мелочь! — крикнул через плечо Олдридж, бросившись наутёк в сторону реки. — Я старше тебя на два месяца! — придал ногам ускорение мальчишка и рывком дёрнул с места. — Ха! А плавать до сих пор не научился! С этими словами, обогнув шезлонг с распластанной на нём девицей в тёмно-синем закрытом купальнике, Спенсер влетел в тёплое молоко воды, прогретое полуденным солнцем, и, воздев руки домиком над головой, в секунду скрылся из виду, чтобы явить золотистым лучам озорную улыбку в нескольких футах от места, где успел исчезнуть. — Так не честно! — завопил Андерсон, заметно сбавив ход у самого берега, и с опаской побрёл по илистому дну речки, раскинув руки в стороны для поддержания баланса. Влекомый игрой в догонялки, мальчишка уже таранил оголённым торсом плотный поток взбаламученной воды, пришедшей в движение от недавно пронёсшегося мимо них катера, продвигаясь всё дальше и дальше. А Спенсер, точно рождённый по ошибке человеком, а не рыбой, ловко дурачил плохо ориентирующегося на воде друга, завлекая на глубину. Да, река хоть и была не широкой, но статус судоходной продолжала поддерживать ещё на протяжении двадцати лет после рокового дня, постепенно иссохнув и обмельчав, но навсегда укоренив страх перед морской стихией в сознании будущего архитектора. — Давай, трусливая курица! Попробуй, достань меня! Спорю, тебе это даже во сне не удастся! — взял на слабо Джона Олдридж и резким ударом кисти об воду отправил целый фонтан брызг ему в лицо. Джон потерялся, мгновенно зажмурившись и отирая влагу с лица. Вот только ноги его отчего-то непослушно сделали ещё два неосторожных шага навстречу другу, провалившись в отсутствующее дно. Глаза сами собой распахнулись, только и успев ухватить взглядом грязную, мутную воду, да тонкую полоску безоблачного голубого неба, мгновенно стёртую с холста рукой недовольного собою художника. По ушам вдарило давлением, и мальчишка почувствовал, как намывное месиво бросилось заполнять его организм через ушные проходы, ноздри и распахнувшийся в ужасе рот. В глаза швырнуло острым песком, поднятым со дна. — Назад! Назад! — вопило перепуганное сознание, тщетно пытаясь направить все импульсы в нижние конечности и отыскать скользкую твердь, чувствовавшуюся под ногами всего каких-то три секунды ранее. — Вверх! Вверх! — верещало оно, заставляя руки хаотично барахтаться, хватаясь за утекающую с течением реки жизнь. Хотите знать, о чём думал в тот момент семилетний Джон Андерсон, захлёбываясь мутью реки и слыша вой своего разума, будто далёким отголоском эха в горах? Джон думал о том, что тонет. Думал, что Спенсер уже отплыл слишком далеко, и не успеет помочь. Думал о том, что ему страшно, но не умирать, а давиться ядовитым привкусом илистого осадка. А ещё маленький Джон думал о красивых, загорелых, смеющихся людях, нежащихся под тёплыми лучами летнего солнца и даже не предполагающих, что в жалких десяти футах от золотого берега кто-то безвозвратно идёт ко дну. За пеленой грязной воды, застилающей глаза, за болезненным давлением на уши и за неспособностью вдохнуть крупицы воздуха семилетний Джон думал об улыбках. О каждом, кто в тот момент радовался внезапно пришедшему лету на земли обычно пасмурной Англии. А когда молодому Британцу исполнилось тридцать пять, он думал так: пусть взрослые продолжают верить в свои сказки о том, что дети не запоминают происходящего с ними в юном возрасте. Пусть дурачат себя, говоря о том, что их отпрыски переживают некоторые события проще и спокойней, чем любой, достигший экватора жизни человек. Пусть думают, что обидное слово или совершённое действие со стороны родителей в адрес ребёнка как-нибудь да забудется и сотрётся из памяти, неспособной воспринимать сыплющийся на детские плечи объём информации. И пусть обманываются, убеждённые, что дети не могут прочувствовать смерть так, как могут взрослые. Каждый ребёнок всегда будет знать о смерти больше, чем любой переваливший за тридцатипятилетний рубеж взрослый. И желать её меньше, чем самый уставший и измотанный перипетиями старик. Ибо дети, ещё не познавшие тягот и бренности существования, на пороге перехода из одного мира в другой думают лишь о том, что мечтают прожить всю оставшуюся жизнь, сколько бы её не было отведено, так, как однажды прожили своё самое лучше лето на свете — самое чистое и беззаботное лето. Но, о чём же думал Джон, когда его утянуло в хлад ледяной Атлантики, спросите вы? Уже не единожды переживший встречу, как с реальной угрозой — в реке, бегущей близ поместья Баррингтонов, так и с потусторонней — в вязкой субстанции, напавшей на него на борту «Попутчика», молодой архитектор из Англии, пребывая в новом статусе Смотрителя маяка на острове Холхолм, идя ко дну, думал о том, что маленький Шелки из морокового Мира ещё даже не успел познать своего самого лучшего лета в жизни. Хватая ртом солёную и горчащую металлическим привкусом воду, он думал, что никогда и никому не позволит лишить Ками этих ещё не случившихся воспоминаний.***
Распахнув глаза под водой, первое, что увидел Британец, была удаляющаяся прочь подельница акулы-великанши. Это она столкнула его с лестницы, трусовато ударив в спину, но не решившись напасть на человека. Хотя, возможно, рыбина лишь подготавливала блюдо к подаче на стол, в эту самую минуту заходя на второй круг и уже разевая голодную пасть. Скрипя зубами от заливающей уши воды, Андерсон отчаянно пытался разглядеть металлический поручень лестницы или хотя бы край страховочной верёвки, буквально через силу заставляя себя позабыть о дыхании. Не слушая хозяина, ноздри непроизвольно глотали отсутствующий воздух, которому никогда не было места в подводном мире, провоцируя спазмы выворачиваемого на изнанку, захлёбывающегося желудка. Чуть правее, над головой сражались в жестокой битве за жизнь два представителя морской фауны, но превращающаяся в гигантскую кровавую лужу Атлантика не позволяла мужчине разглядеть побеждающего. Извиваясь угрём в безысходности, архитектор начал толкаться вверх всем телом, загребая свободной рукой, а кисть с зажатым в ней стальным лезвием вонзала острие ножа в океаническую пучину, точно в скальную породу, пытаясь оттолкнуться. Джон не выплывал, нет. Да и не мог, не умеючи плавать. Но точно выпрыгивал из воды, сродни спасающемуся от полярной акулы тюленёнку в тщетных попытках забраться на уступ. Когда пальцы его коснулись скользких, заточенных словно лезвия камней, Смотритель забил ногами так быстро, насколько сознание смогло среагировать на близящееся спасение. Но сердце его в тот же миг зашлось бешеным ритмом, постепенно сбавляя ход до минимума и возвещая об иссякшем в лёгких кислороде. Всё вокруг почернело сгустившимися сумерками, а почти нашарившая перила рука, безвольно расслабилась, поплыв точно сорванное порывом ветра полотно фаты с головы невесты. «Не презирая смерти, но буду к ней расположенным… выполнить свой долг перед Башней… и нести службу до скончания моих дней… Клянусь…» — Живой, придурок?! Пронзительная боль взрезала темечко — это Уилан припечатал Джона головой об утёс, выдернув из цепких оков Атлантики. — Англия?! Ты живой?! — орал ирландец, удерживая мужчину за грудки одной рукой, а второй сам схватившись за ледяной леер. Британец зашёлся кашлем, вбирая распахнутым ртом стылого холхолмского воздуха. Но времени приходить в себя у него не было. Метнув покрасневшие и треснувшие всеми имеющимися капиллярами глаза на изодранного тюленя, Андерсон в голос взвыл, срастаясь ладонью с деревянной рукоятью ножа, так и не выпущенного из руки даже на пороге смерти. Рассудок его помутнел, стоило увидеть вырванный с мясом кусок мраморной шкурки на мордашке морского обитателя. Уперев пятки в округлую ступень под ногами, мужчина сбросил руку ирландца, не успевшего ничего сообразить, и, с силой оттолкнувшись, сиганул на спину полярному отродью. — Да ты издева… — Аодхан со всей дури жахнул кулаком о каменистый уступ и в одно мгновенье бросился за Джоном в пекло. — Юдард, багор! Гренландская великанша опешила от происходящего и разинула пасть, когда Смотритель глубоко запустил пальцы точно в углубления на шарах для боулинга, которыми оказались колотые раны у неё на хребте, оставленные острыми клыками тюленя. Вцепившись и практически оседлав её, Джон обхватил слюдяную тушу ногами, чувствуя, как извивается под ним небывалая мощь. — Ками, уйди!!! Уйди!!! Уходи!!! — надрывался Андерсон, припав грудью к коричневой хищнице, не оставляя той возможности сбросить его со спины. О том, чтобы попытать удачу и вонзить нож в не менее изуродованное, как и тюленье, тело речи пока не шло. Нужно было сохранить за собой позиции наездника, только и всего. А вот о послушании отважного и храброго тюленёнка Джон даже не успел подумать, видя, как подныривая и заходя снизу, он вонзил свои зубы в горло акулы. Уилан, широко и размашисто загребая, обошёл их с хвоста и, поймав метко брошенный наконечник багра, полоснул по хвостовому плавнику. Здоровенное гренландское рыло дёрнуло в сторону, но голова её тут же попала в гарротную петлю, накинутую Брауном. — Валите её, парни! — закричал матрос. — Валите! — Херачь в башку, Англия! В башку!!! И Смотритель, занеся руку над жертвой, вонзил острие прямо в лобную долю хищницы, если таковая в принципе существует у акул. Это было его первое в жизни убийство. Не такое убийство, как прикупленные в супермаркете, уже разделанные, да подкрашенные пищевыми красителями коралловые вырезки средней прожарки, позже употреблённые в пищу. А самое настоящее, варварское, нечестное убийство одного живого существа другими. Чувствуя изворотливую акулью боль меж крепко зажатых ног, Андерсон наносил удары, расчётливо метя в мозг полярной хищницы, пока Уилан орудовал багром, точно тюремной заточкой, измельчая в решето большущую печень акулы. Молодой Юдард тянул на себя удавку, не давая рыбине уйти от метких попаданий Смотрителя. Тюлень же, тем временем, передал права на смертоубийство в человеческие руки, отпрянув в сторону башенного островка, и, положив последние силы, тяжело взобрался на утёс, так и рухнув изодранным, кровоточащим телом на острые камни. — …язывай, Англия. Завязывай. Джон очнулся, почувствовав ладонь ирландца, сдавившую его бедро. А следующим, что прорвалось в заволоченный жестокостью и безумием разум, было мягко пошедшее вниз тело более неподвижной акулы. Атлантика нежно прибирала к рукам одно из своих многочисленных детищ, убаюкивая колыбелью вечного сна. — Выбирайтесь. Вторая где-то неподалёку, — напомнил юный Браун, устало плюхнувшись на скамью. Окончательно вернуться из кровавого забытья архитектору помогло выскользнувшее под ним мёртвое тело, мягко колыхнув ошмётками раздробленной головы под брусничным покровом Атлантики в последний раз. Британец тут же ухватился рукой за плечо Огненного Волка, в панике растопырив глаза, и выдал в извинение за этот жест самую идиотскую фразу, какую только смог сформулировать его очумевший мозг: — Я плавать не умею. — Серьёзно?! Чтоб тебе пусто было, Англия, — слаживая со сбитым дыханьем и моментально застучавшими друг о дружку челюстями, устало выдохнул Аодхан, перебрасывая руку Британца через плечо и помогая тому обхватить себя сзади за шею. — Тебе и твоему тюленю. Чтоб вам обоим пусто было! «О, Господи… Ками…»***
— Мистер Маккелиайн! Сэр! Добрый вечер, сэр! — на ходу выпрыгивая из притормаживающего у дома пикапа, юный Браун, спотыкаясь и не видя ничего под ногами, подлетел к пыхтящему на крыльце трубкой шкиперу. — Юдард? Что ты здесь делаешь в такой час? Джон заглушил мотор и, приспустив стекло, уставился на двух собеседников, говорящих в густом сумраке наползающей на Холхолм ночи. — Сэр, а Иннис дома?! Нам очень нужна её помощь! — Она ещё в хлеву, возится со своими баранами. — Можно мне к ней, сэр?! У Смотрителя маяка беда! Нам нужен фельдшер! — Я позову, — мгновенно нахмурил кустистые брови Малкольм Маккелиайн, быстрым шагом направившись к сараю. — Открывайте, мистер Андерсон! — махнул рукой мальчишка, и Британец вышел из машины на негнущихся ногах, обойдя ту с тыла, чтобы открыть кузов. Неуверенной поступью пришедший на холхолмские земли март показался Смотрителю, облачённому в лёгкий костюм под полами тонкого пальто и осенние «крокеты», настоящим властелином жестокой насмешки. Суровый февраль на его фоне выглядел тропическим раем. Да и вечерние купания в леденящей не только тело, но и душу Атлантике не способствовали благодатному теплообмену. Одним словом, проклинать этот вторник у Джона нашлось бы не мало причин, но на низменные стенания в адрес всего окружающего у него, просто-напросто, не оставалось времени — за чередой самоуничижительных оскорблений, которыми мужчина безостановочно обливался, было не вставить и мизерной паузы для чего-то постороннего. Молодой матрос поравнялся с архитектором в тот же момент, когда к ним подбежала растрёпанная девушка. — Мистер Андерсон, — кивком поздоровалась она. — Мне очень нужна ваша помощь, мисс Маккелиайн, — дрожащим голосом тихо проговорил Джон, стараясь не жевать слова. — Этому тюленю досталось… Прошу вас, помогите. — Несите его в хлев, — распорядилась ветеринарша и, бросив взгляд на растерянного, вымазанного в крови Смотрителя маяка, добавила: — Чем смогу, мистер Андерсон. Не более. Джон коротко кивнул, принимая чужие условия. — Вы знали, мистер Андерсон, что максимально зарегистрированная длина гренландской акулы составляет двадцать один фут? Хоть наша сегодняшняя подруга была и поменьше, но, честное слово, я чуть портки не обмочил, когда понял, насколько она огромная! — Да, мистер Браун. Большая была, — вымученно поддержал диалог Британец. Джон не мог думать ни о чем, кроме Ками. Нет, мыслей в его голове было предостаточно. Они плодились с невероятной скоростью, точно в ускоренной записи Андерсон смотрел научный фильм о делении раковых клеток. Но все они в купе и каждая в отдельности были о маленьком потустороннем существе. А самой главной оказалась та, что мужчина не мог даже предположить, кого сейчас пытается вернуть к жизни молодая и ещё не очень опытная фельдшер — тюленя обыкновенного или маячное чадо, не успевшее перейти в свой Мир? Смотритель думал о том, сколь нерасторопным и рассеянным он был, что за четыре прошедших дня с момента, как Уилан и Браун застали Хранителей в Башне, даже не поинтересовался у крохи его восприятием земного Мира, пребывая в теле тюленя. Что будет дальше? Услышит ли мальчишка его голос? Узнает ли о переживаниях Смотрителя? И будет ли понимать, что Джон рядом? Выживет ли он? Выживет ли Душа? И вернётся ли когда-нибудь к нему? — Я читал одну эскимосскую легенду о девушке Седне, не слыхали такую? — Нет, мистер Браун. — Она влюбилась в молодого человека и хотела выйти за него замуж. Но её отец был против. Он убил жениха Седны, а дочь выбросил за борт каяка, но та успела ухватиться за него руками. Тогда отец отрубил девушке пальцы и они, опустившись на дно океана, превратились в морских животных. Одним из них оказалась гренландская акула. Седна стала богиней, а акуле поручила отомстить за смерть возлюбленного и сбросить отца с каяка в океан. С тех пор, если кто-то из эскимосов погибает подобной смертью, туземцы говорят, что это Седна послала акулу. Архитектор тяжело вздохнул. — Никакая Седна эту акулу не посылала, мистер Браун. Это я выбросил в воду протухшее мясо, вот они и приплыли. — О, это всё объясняет! — не сообразив, что только раздует и так вышедшее из берегов чувство вины Хранителя, обрадовался Юдард продолжению диалога. — В нашей акватории полярная акула не частый гость — исландские соседи со своим необычным пристрастием к хаукарлю совсем распугали бедолаг. Но полярная хищница может учуять запах падали за многие мили! Вот, видимо, они и прибыли на пир. Как думаете, сколько ей было лет? — Что? — падая в искромётное отчаяние, не ожидал такого вопроса Джон. — Какая разница, сколько ей было лет? — Говорят, учёным удалось доказать, что самой древней из всех пойманных и исследованных гренландских акул было триста девяносто два года. Ну, плюс-минут сто двадцать лет. — Если та, которую сегодня мы отправили на вечный покой была столь же живучей, я рад, что дело кончилось тем, чем кончилось. Сколько тюленей она могла сожрать за время своей жизни? — А сколько пингвинов сожрали за время своего существования тюлени, мистер Андерсон? Британец прикрыл глаза и, уперев локти в бёдра, спрятался за завесой собственных ладоней. — Это особенный тюлень, мистер Браун. Вам не понять. — Иннис ему поможет. Вы должны верить, мистер Андерсон. Но Джон верил только в то, что маленькому Шелки было не место в грязном хлеву в средоточии вонючих баранов, пусть с виду милых и ухоженных. Всё остальное — были лишь надежды. Надежда на то, что юная Маккелиайн не зря провела свои два года вдали от родного Ноунфорда. Надежда, что маячное чадо не пойдёт ртом тюленя прямо на операционном столе, отвергнутое морским обитателем. Надежда на то, что оставшийся в Башне Уилан не встретит Ками, обернувшегося с того света посредствам другого млекопитающего. В голове Британца оставались лишь одни надежды. — Что ж так долго-то! — запустив пальцы под шапку, мужчина сильно сдавил лоб. Кожа на лице горела, а тело пробивало мелкой дрожью. Мужчина понимал, что купания в ледяной Атлантике этим вечером не пройдут без последствий. Но, как бы не саднило в каждом уголке организма, всё это было лишь крупицей, слабыми отголосками тела-ворчуна, в сравнении с испытываемой болью, которую перенёс мраморный тюленёнок. — Господа, мне нужна помощь! — раздался твёрдый, уверенный голос Маккелиайн, донёсшийся из соседнего помещения. Андерсон вскочил на ноги, молодой матрос тут же последовал за ним. Крохотная операционная смердела болью. Вся насквозь пропитанная запахами стухшей крови, смешанной с медикаментами, она погрузила Британца в ещё большее угнетение. От прекрасного морского обитателя, всегда переливающегося точно вычесанной мраморной шубкой, не осталось и следа. На столе безжизненной массой растеклось нечто отвратительное, перештопанное от кожаного носика до самых ласт грубыми, кривыми стежками. Торчащие во все стороны синие нитки перетягивали набухшую, повреждённую кожу, выбритую и лишённую шерсти в местах рубцов. — Боже мой… — выдохнул Андерсон, коснувшись неповреждённого местечка на спине тюленёнка. — Я зашила спину и бока там, где смогла подлезть. Помогите перевернуть, — скомандовала она. — На брюхе тоже есть раны. Общими усилиями они справились с поставленной задачей, повалив огромную тушу на бок. Омыв тюлений живот, Иннис осмотрела раны и вынесла вердикт: — Не глубокие. Поверхностные. Не более одного-двух дюймов. Это единственное, что может служить залогом выздоровления. Но есть и более серьёзные повреждения, а также некоторые причины, по которым я не могу дать никаких гарантий. Маккелиайн внимательно посмотрела на архитектора, чтобы удостовериться, что её слышат. Ошеломлённый видом мраморного тюленёнка, Джон нервно глянул на ветеринаршу, наконец осознав, что обращаются именно к нему. — Сломано несколько рёбер. Насколько серьёзны повреждения — сказать не могу. Рентген аппарата у меня нет. Если хоть одно из них пробило лёгкое… — озвучивать самое страшное девушка не стала, а просто с сожалением покачала головой, поджимая губы. — Также, большая проблема с левым ластом. Я вычистила раны, но, если пойдёт заражение, боюсь его придётся ампутировать. За этим нужно будет следить, мистер Андерсон. И очень внимательно. И очень оперативно реагировать, в случае… — Хорошо, — сглотнув, просипел мужчина. — Вы понимаете, что это значит? Тюленя нельзя отпускать с такими ранами. — Я возьму его в Башню. Он будет под моим присмотром. — Это не домашнее животное, мистер Андерсон. Это дикий хищник, с которым даже не каждый служащий океанариума сможет справиться. Вы уверены, что оно того стоит? — Не обсуждается, мисс Маккелиайн. — Дело хозяйское, — пожала плечами Иннис, обмотав свою длинную косу вокруг шеи несколько раз. — Но, должна предупредить, что самки в положении весьма агрессивны не только к присутствию посторонних, но к человеку особенно. — Простите? — нахмурился Смотритель и даже немного прочистил ухо пальцем, всё ещё заложенное после атлантических купаний. — Самки что? — Это особь женского пола, мистер Андерсон. И она ждёт потомство, — заключила ветеринарша, но не найдя в жемчужных радужках понимания, произнесла коротко и доступно: — Внутри щенок. — Ух ты, мистер Андерсон! — просиял Юдард. — К вам пришла беременная тюленьша! — Когда малыш появится на свет — трудно сказать. Судя по габаритам этой самки, либо она очень крупная женщина, либо — на последней стадии, и вскоре должна разродиться. Обычно этот процесс у обыкновенных тюленей проходится на конец мая или начало июня, но глядя на неё, складывается впечатление, что срок — завтра. Уж не знаю, за что она носит своё название, но «обыкновенным» тюленем она точно не является, раз планирует рожать в марте. — Это девочка?! — огорошено вытаращился на Иннис Британец. — Самка. Так принято говорить о животных. Первичные половые признаки у тюленей скрыты. Они, в этом плане, скромники. «Ага, как же!», — Джон мгновенно припомнил каждое незапланированное раздевание мальчишки перед ним. Скромностью там и не пахло. По всей видимости, всё пуританство прибрала к рукам его девичья тюленья ипостась. — А если это случится? Если она начнёт… ну… Что мне делать? Принимать роды? — Я бы посоветовала не высовываться, — мягко улыбнулась Иннис. — Природа всё сделает сама. Остаётся только надеяться, что встреча вашего тюленя с этой акулой не навредила плоду, и что плод, в свою очередь, не навредит ослабшей матери, которой сейчас жизненно необходимы все имеющиеся у неё соки. Дожидаясь, когда Маккелиайн доведёт до конца своё фельдшерское дело, Джон, облокотившись о стог наваленного сена, да переминая скрещенные в замок пальцы, размышлял о беременной самке тюленя, пытаясь разобраться в хитросплетениях межпространственных путешествий. Приставучий лохматый баран то и дело намеревался стянуть с остриженной головы чёрную шапку. И мужчина, в конце концов, уставший от столь пристального внимания со стороны парнокопытного к своему головному убору, стянул его и сунул в карман пальто. Только тогда Британец разглядел, сколь удручающе выглядела его одежда — всё было вымазано в крови. Юный Браун продолжал трещать об акулах, расхаживая по стойлу из одного угла в другой. Говорил о разнице между всеми иными видами тюленей и того самого — обыкновенного, что пришёл (а точнее пришла) к новому Смотрителю маяка. Рассказывал о том, что этот вид морских обитателей выбирает для родов отмели и побережья, взамен льдов, где на свет появляются щенки остальных тюленей. О том, что потомство тюленя обыкновенного сбрасывает свой детский, белоснежный мех внутриутробно, и всего через несколько часов после появления на свет эти малыши резво пускаются вплавь. Андерсон же, тем временем, думал, что тюленьша в положении неспроста, не отвергая и того факта, что портативный аппарат УЗИ, которым молодая Иннис проводила обследование, оставлял желать лучшего и банально мог воспроизвести картинку на мониторе с плохой чёткостью. Да и какой человек в здравом уме, разглядев движимый плод в чреве тюленя, смог бы допустить хоть малейшую вероятность того, что внутри морского обитателя находится самый настоящий человеческий детёныш, а не, как выразилась фельдшер, — щенок? Архитектор был уверен в том, что Ками всё ещё находится в этом Мире, не успев совершить переход в потусторонний. — Забирайте пациента, — устало произнесла Иннис, выходя из операционной и отирая окровавленные руки полотенцем. — Наркоз будет действовать ещё около часа, затем она постепенно начнёт возвращаться в сознание. Думаю, этого времени должно хватить, чтобы добраться до маяка. По месту, лучше расчистить и минимизировать пространство её передвижений, чтобы избежать вероятности расхождения швов и дополнительных увечий. Джон выслушал Маккелиайн молча, не в силах даже поблагодарить за оказанную помощь. Он ощущал себя вымотанным и опустошённым. Максимально. До самого предела. Настолько, что ему казалось, если хоть одно слово вылетит из его рта, он рухнет навзничь и уже никогда не сможет подняться. — Мисс Маккелиайн, огромное вам спасибо! Мы так благодарны! — взял на себя роль челобитчика Юдард, вернув Британцу здравомыслие последующим за благодарностью вопросом. — Сколько мы вам должны? — Матушка была так рада сделанному вами приобретению, — улыбнулась девушка Смотрителю, намекая на купленный недавно овечий коврик. — Если закажете у неё ещё один такой — считайте, мы в расчёте. — Передайте ей, что я заказал ещё два, — кивнул мужчина. Погрузить тюленя в кузов было нелёгкой задачей, но отработанная на пути к ферме Маккелиайнов схема помогла и на этот раз. Юдард, забравшись наверх, тянул на себя одеяло, что разместило в импровизированном гамаке мраморного тюленёнка, а Андерсон, подхватив снизу, толкал тушу вверх. — Мисс Маккелиайн? — Прошу вас, мистер Андерсон. Просто Иннис. Мы с вами уже и в баре посидели, и, надеюсь, спасли жизнь этому существу… — улыбнулась фельдшер, раскручивая свою растрепавшуюся косу и позволяя той рухнуть длинной плетью на ягодицы. — Иннис, — кивнул архитектор. — В таком случае, будет честно, если и вы станете обращаться ко мне по имени. — С удовольствием, Джон. — Как считаете, сколько этому тюленю лет? — Этой, Джон. Этой тюленьше. И никак иначе, — рассмеялась дочь шкипера. — Сложно сказать. Увы, медицина научилась определять их возраст только после смерти. Посчитав слои дентина на их клыках, можно было бы с точностью сказать, сколько прожитых лет за плечами этой красотки. Процедура напоминает процесс подсчёта долголетия деревьев, по срезу которых можно посчитать кольца. Но, поправьте, если я ошибаюсь… Вы же не хотите, чтобы я вырвала, готова спорить, пока ещё нужные ей зубы, дабы удовлетворить вашу потребность знаний? — Нет, определённо не хочу, — улыбнулся девушке Смотритель. Улыбнулся — это, конечно, громко сказано. Но мужчина изобразил на лице нечто очень схожее с улыбкой. — Нам пора. Не хотелось бы, чтобы он проснулся в лодке и спрыгнул в воду. — Она, Джон, — подмигнула Иннис. — Будьте осторожны. Если станет проявлять агрессию — лучше уйдите. На обратном пути к управлению пикапом был допущен взбудораженный такой перспективой Юдард. Безусловно, передача этих прав была подкреплена договорённостью, что ожидавший их в Башне Уилан никогда об этом не узнает. Даже под страхом смерти тайна Смотрителя маяка и молодого матроса должна была остаться за семью печатями. Архитектор сел в кузов и, укутавшись поверх тонкого пальто в тёплый плед, любезно одолженный фельдшером, положил мраморную мордашку себе на бёдра. — Всё будет хорошо, детка. Всё будет хорошо, — поглаживал по скользкой голове морского обитателя Джон, на отрез отказываясь воспринимать тюленя за существо женского пола. — Ты ведь сильный. Ты такой сильный, малыш. Ты непременно поправишься и вновь вернёшься ко мне. Когда пикап ушёл с объездной на северное бездорожье, мраморный тюленёнок подал первые признаки возвращающегося сознания. Ободранная и истерзанная шкурка местами собиралась в складки, подрагивая. Тонкие усы едва уловимо шевелились. И пусть движения эти были смазанными, архитектор прекрасно понимал, что спровоцированы они были болью. Как бы сейчас хотелось… Отчаянно хотелось бы продлить малышу сладкий, бессознательный сон, в котором ни одно из существ — ни земной тюлень, ни мороковая Душа — не испытывали бы того, что всегда приходит в израненное тело после растворившегося в венах наркоза. А вот когда зашитая грубыми стежками щека морского обитателя, вдруг искривившись, пошла в сторону, Андерсон не на шутку перепугался. Мужчина припал к мраморной голове, обхватив ту руками и практически улегшись на холодный металл кузова, зашептал в ушное отверстие хищника: — Пожалуйста, детка, только не сейчас. Только не сейчас, прошу тебя! Умоляю, потерпи. Потерпи, не высовывайся. Не снимай свою шубку, прошу. Ками… Не снимай свою шубку… Так они и доехали до домика Смотрителя, где на промёрзшем чёрном песке их дожидалась оставленная желтопузая спасательная лодка. Маячное чадо вняло мольбам хозяина Башни, оставив попытки покинуть тело млекопитающего, и животное вновь притихло. Сняв клеммы с аккумулятора, мужчина закинул его в носовую часть борта, и на пару с Брауном они затянули тяжёлую тушу на резиновое дно. В очередной раз промочив никогда не способные согреться на холодных землях Острова ноги, они вытолкали шлюп на воду и расселись по местам. — Держись, красавица. Скоро ты окажешься в тепле, — подбодрил уснувшее тело молодой матрос, хватаясь за вёсла. Атлантика сменила гнев на милость за прошедшее с момента трагедии время. А вот сколько его минуло, Британец заплутал в подсчётах, оставив наручные часы в Башне — похоже те приказали долго жить после сегодняшней морской вылазки. Но по хорошо читаемому звёздному небу, расчищенному злым Нордом, смело можно было утверждать, что стояла глубокая ночь. Скользящий по окружности луч Маяка вторил равномерно вздымающейся грудной клетке истерзанного животного, завершая полный круг на вдохе. А Джон всем своим естеством трясся внутри от злости за то, что мороковый Монстр так равнодушен к страданиям тех, кого Он, казалось бы, должен оберегать. — Мистер Браун? — не оглядываясь в сторону сидящего на корме матроса, позвал архитектор. — Да, мистер Андерсон? — мгновенно отреагировал Юдард. — Я готов приступить к нашим занятиям по плаванию.