Грани ответственности

      Джереми Блэр умел себя контролировать. Не то чтобы он целенаправленно работал над своим характером, пытаясь сломить и переделать что-то в нем, просто жизнь сама продиктовала такие условия, в которых оставаться слишком эмоциональным было бы проблематично. Работа в «Маунт Мэссив», стремление к руководящей должности и сильное выгорание сделали его таким, однако ошибкой было бы предположить, что Джереми — абсолютная ледышка без чувств. Он видел мир таким, какой он есть, без прикрас и розовых очков, осознанно идя на преступные риски, часто даже с самим собой, откинув далеко в прошлое какие-либо пустые мечтания и надежды. Блэр жил сегодняшним днем, отдавая ему столько энергии, сколько еще находилось в его порядком уставшем организме каждое утро, уже заранее зная, что сегодня не случится ничего такого, что заставило бы супервайзера себе изменить.       Конечно, Джереми не был роботом. У него не раз наступали моменты отчаяния, когда сдержанность уступала бесконечной боли, которая будто змея поднимала свою голову после длительного сна. И тогда в прозрачных глазах мелькал ужас перед тем, что способна вытащить наружу его память, заставляя сжимать кулаки и, стиснув зубы, встречаться со своими демонами лицом к лицу. Страх остужал кровь, в которой и так уже смешались алкоголь и наркотик, тело будто уже не принадлежало Блэру, а становилось обузой, последним якорем для вопящей души.       Хотя, он не верил и в нее.       Идя этими коридорами, он никогда не ощущал себя частью чего-то целого. Потому что он сам был целым, единым в своих взглядах и ощущениях. Сложно представить, чтобы Джереми Блэр стал именно тем «корпоративным» человеком, которых можно было бы назвать душой коллектива, скорее, наоборот. Он — отдельно, отдельно и коллектив. Но у него были свои способы, как заставить ржавые шестеренки «Маунт Мэссив» работать, оттого супервайзер и находился на своем месте. Кто-то мог бы назвать его садистом, эгоистом и негодяем, и это только цветочки из тех эпитетов, которые подбирались к его личине всеми, кто с ним был знаком не самым лучшим образом. А таких было немало.       Просто супервайзер не видел смысла тянуть посредственностей. Плевать, насколько те были «хорошими людьми», или сколько там надежд они подавали. Ему важен был лишь результат, который они могли дать. Никаких вторых шансов или скидок на семейные обстоятельства — ты либо работаешь, либо нет. Уважение же Блэра было бесполезно и практически невозможно заслужить — он максимум останется далек от вас и ваших достижений. Нет, конечно супервайзер проявлял признательность некоторым особенно сильным чертам личности, но такое случалось крайне редко и обычно оставалось на уровне его осознания.       У Блэра были и такие черты, которые он сам никому не пожелал бы увидеть. Ему и прятать их особенно не приходилось — грани, к которым Джереми не прикасался, оставляя их глубинными, стремительными ледяными потоками на дне реки жизни. И горе тому, кто посмеет нырнуть так глубоко. Он точно не был «хорошим, но недопонятым». Блэр был просто собой, а каждый уже сам подгонял сложившееся о нем мнение под нормы той морали, к которой привык.       И в абсолютном большинстве случаев, Джереми Блэр оказывался на темной ее стороне. ***       — Стоило мне отлучиться всего на какой-то сраный месяц, а у вас опять твориться черт знает что! — рявкнул Джереми, в сердцах шлепая папкой по столу. — Какого хуя вы были так халатны! Десять умерло, пятеро сбежали и были прирезаны, а все потому что в лабораториях сломалась система охраны, а какой-то псих сумел одолеть десятки санитаров и взломать замки! Немыслимо!       Отдых супервайзера, после приезда из Калифорнии, на долго не затянулся. Нужно было немедленно выяснить, что же там такого с нижними этажами, и как оказалось, все еще хуже, чем он мог предположить. Буквально через неделю после его отъезда случился массовый сбой системы охраны, сотни замков были взломаны, а ключ-карты срабатывали через раз, оттого пятерым заключенным подопытным удалось сбежать. Десяток убитых же составляли в основном лаборанты и санитары, которые успели попасться под горячую руку психов. И это была сильная головная боль, потому что даже если погибших не будут искать (а их не будут искать), «верхушка» вполне могла заинтересоваться отчетностью по смертям. И десять лишних человек в нее никак не вписывались.       — Но мистер Блэр… Мы и сами не поняли, что произошло, наши программисты сказали, что с системой все было в порядке, ошибка вылезла сама по себе…       Один из старших научных сотрудников, должно быть, заслуженный, уважаемый и порядком в летах, съежился перед Джереми словно школьник, который не знает, сколько будет два плюс два. Его седую лысину так и потряхивало, стоило супервайзеру повысить голос или сделать шаг ближе от стола.       — А кто должен понимать, Шейерд? — голос Блэра понизился, стал очень холодным и вкрадчивым. — Кто, по вашему, должен понимать? Может быть я? У вас была одна работа — следить за пациентами, но вы не справились и теперь мы несем убытки. Крупные убытки, я бы сказал. И за это все в ответе — кто?       Супервайзер сделал паузу. Он придавил ладонью личное дело Шейерда, постукивая по нему большим пальцем. Сейчас Джереми больше думал о вариантах решения этой проблемы, а не о подчиненном. Их было несколько, но для окончательных выводов, видимо, придется собрать совещание. Чего ему тоже очень не хотелось. Не в его власти собрать вокруг себя только единомышленников — все-таки на руководящие должности руководство «Меркофф» предпочитает само отбирать кандидатуры.       — Мы, сэр… Но я не…       — Все, ничего больше не хочу слушать. Ваша расхлябанность и некомпетентность привела к плачевным последствиям, поэтому корпорация больше не нуждается в ваших услугах, мистер Шейерд. Вам даются сутки на то, чтобы покинуть лечебницу. Не смею вас задерживать. В противном случае, в моей компетенции отправить вас и ваших коллег по лаборатории убирать утки за блюющими старухами. Вам этого хочется?       — Нет…       — Тогда собирайтесь. Документы об увольнении заполните перед самым отъездом.       Блэр произнес все это быстро, не терпящим возражения тоном. На самом деле ему уже надоел этот бесполезный «разбор полетов», необходимо было срочно собирать совещание. Наблюдая, как научный сотрудник покидает его кабинет с явным облегчением, Джереми раздосадовано бросил папку с личным делом в ящик стола и постарался о ней забыть. Будь его воля, все «провинившееся», даже на высоких должностях, пошли бы на замену утраченных рабочих рук тех же санитаров. Полезно было бы этим зажравшимся научникам немного поработать ручками, может, хоть тогда бы научились ценить что имеют.       Оставшись в одиночестве, он тут же связался с начальником их научно-исследовательского центра и главным врачом, согласовав время совещания. Подумав, Блэр вызвал и финансового директора, который считал Джереми своим приятелем (чего не скажешь о чувствах самого Джереми, но быть на короткой ноге с главным по их расходам и доходам было очень важно, по понятным причинам). Не забыл и о начальнике охраны. Оставался только один человек, которого ему хотелось бы видеть на этом совещании — их главу развития бизнеса, будь он не ладен. У Блэра и к нему поднакопилось вопросов, ведь в последнее время этот человек слишком много себе позволял, от чего этот самый «бизнес» готов был пошатнуться в любую минуту. И еще очень хотелось обговорить некоторые моменты, о которых на широкую публику не расскажешь. Так, чисто по-дружески.       Все, кроме Трагера, прибыли на совещание вовремя. Видеть эти лица, лоснящиеся от денег и безнаказанности было сродни испытанию его терпения. Эти люди были вне власти Джереми, хоть он и мог оказывать влияние на их деятельность. Уволить или заменить он их не мог — этим занималась сама «Меркофф». Впрочем, как и им самим.       Ричард Трагер, с неизменной хитроватой ухмылочкой, появился только спустя пятнадцать минут, когда супервайзер уже обозначил проблему и выслушивал предположения. Джереми сверкнул на него глазами, однако Трагер остался невозмутим. Его вообще мало что могло поколебать в этой жизни, за это Блэр его уважал. Такой настрой полезен в их деле. И даже нелегкое прошлое этого человека ни разу никак не сказалось на его мировосприятии. Уж такой он был устойчивый.       — …Вопрос в том, кто оказался зачинщиком? — Джереми повернулся к главе охраны, который сейчас очень долго и очень нудно отчитывался о состоянии охранной системы и замков. Этого он давно уже мечтал заменить на Криса Уокера, но опять же, не имел такого права. — Ну не сами же они резню устроили. Все сбежавшие были, типа, «мирные».       — По крайней мере, вскрытие это показало. В их крови было достаточно транквилизаторов. — подал голос врач. — Они не могли сами убить санитаров, но характер ранений показывает, что это все совершил если не один, так двое с очень похожим методом нападения.       — Каким именно?       — Ну… — главный врач немного замялся. — Этот некто отрезал гениталии а затем измывался над трупами, сами знаете, каким образом.       — Ну так скажите, каким. — Блэр потер переносицу. — У меня нет времени играть тут с вами в «угадайку».       — Он насиловал их, сэр. — сухо поведал медицинский сотрудник. — И самое страшное то, что мы не уверены, что среди тех пятерых был убийца. Потому что, как уже упоминалось, они были здорово накачаны.       — Значит, вы хотите сказать, что есть еще один, который сейчас разгуливает на свободе? — голос Блэра прозвучал с ноткой угрозы. — И где он сейчас? Из-за какого угла его ожидать?       Повисло молчание. Все лица за столом, кроме, естественно, Трагера, выглядели встревоженно. Видно было, что им и раньше приходила эта мысль в голову, но они не позволяли себе думать, что кроме прочих «радостей» «Маунт Мэссив», по ней еще может разгуливать жестокий псих, готовый в любой момент совершить нападение.       Тишину прервал глухой голос начальника научно-исследовательского центра, который до этого сидел молча. Это был старик, годами под восемьдесят, однако о его «методах» молва шла далеко за границами его рабочего пространства. Мраксус Бушар, француз, говорящий с легким акцентом, был тем человеком, которого не остановит ни мораль, ни закон. Блэр был в курсе что этот Бушар выполняет прямые указания Вернике, а их проекты стоят миллиарды долларов.       — Это был кто-то из новоприбывших вариантов, мистер Блэр. Из тех, кто еще не успел получить «постоянное место жительства», если вы понимаете, о чем я. — Мраксус громко прокашлялся, утер губы платком и только потом продолжил. — Его еще не было в списках учета, поэтому мы допрашиваем его сокамерников, с которыми он прибыл. Пока что кроме общих черт внешности ничего не получили.       — Значит работайте быстрее. Меня не интересует процесс, главное остановить неучтенные смерти.       Джереми заранее предвкушал встречу с главами «Меркофф», где ему предстояло признаться, что в первые же его месяцы на посту супервайзера закончились побегом и массовой поножовщиной. Это будет конец всему. На него тут же повесят всю тяжесть этого дела и место, которого он так долго добивался, будет утеряно. Годы работы пойдут просто в никуда. Поэтому он немедленно распорядился усилить охрану, обыскать подвалы, канализации и чердаки — где бы сейчас не прятался убийца, он должен быть найден.       Вскоре, когда были обговорены еще несколько организационных моментов, Джереми объявил об окончании их небольшого собрания, попросив задержаться Ричарда Трагера, который все это время сохранял молчание. Тот остался без лишних вопросов, терпеливо ожидая, пока все соберутся и покинут офис. Его лицо выглядело умиротворенно-понимающим, как если бы он уже заранее знал обо всем, о чем будет говорить его друг. Предвосхищал и уже давно разложил все в своей голове по полочкам. В умных глазах Трагера читалась усталость, но Джереми был последним человеком, кто хоть на секунду бы усомнился в работающем как часы остром сознании главы развития бизнеса.       — Я соскучился, дружище. — первым подал голос Трагер, когда дверь за последним главой прикрылась. — Что-то ты не захаживаешь ко мне. Трудные времена?       Блэр опустился за стол неподалеку. Не рядом, не напротив, а именно неподалеку, уже привычным жестом массируя виски.       — А когда они были другими, а, Рик? — спросил он вдруг совершенно другим тоном, в отличие от того, которым он только что раздавал указания. — Когда, скажи мне?       Это внезапно прозвучало голосом прошлых, более счастливых лет. Блэр и сам был немало удивлен этому, но уж слишком его прошлое заволокло пеленой сигаретного дыма, чтобы придать этому какое-то значение.       Трагер молчал. В его очках вдруг блеснул яркий луч и только сейчас Джереми понял, что в окна светит солнце, внезапно проглянувшее сквозь зимние тучи. Это был предвечерний час, когда светило как раз медленно уходит от зенита, раззолачивая небо. Удивительно. Как все-таки редко здесь можно увидеть солнечные лучи — они просто противоречили этому месту, внутри которого стоял вечный, мертвенно-туманный покой.       — Ты ведь знал, что все так и будет. — наконец, изрек Ричард, покручивая большими пальцами, сцепив все остальные в замок. — По-моему, ты единственный, кто всегда реально оценивал весь пиздец, что вокруг происходит. Или я не прав?       — Не выдумывай. — коротко оборвал его Блэр. — Вообще, я тебя сюда позвал по делу. Как там мой список?       Трагер тихо рассмеялся. Он протер очки, будто сгоняя с них яркий луч, а затем, оттягивая момент истины, начал медленно разворачивать листок, сложенный вчетверо, который до этого покоился у него в кармане. Вряд ли его целью было побесить Джереми, скорее, придать происходящему легкую нотку интриги и торжественности. Легкие шалости, которые позволяет себе человек всего часом ранее разобравший мозг еще живого подопытного на волокна.       — Я все достал, господин Блэр. Не извольте беспокоиться.       — А по качеству?       — Обижаешь! — Ричард притворно обиделся, но в его глазах так и плясали чертики. — Лучшее из лучших, как всегда.       Блэр тоже ухмыльнулся, предвкушая. Ричард всегда знал толк в хороших наркотиках, его итальянское чутье тонко подсказывало ему, как, где, и в каких количествах, чтобы выжать самый максимум из продукта. Но для него, так же как и для Блэра, это было вовсе не средство развлечения или показателя достатка и прожигаемой жизни. Для них это средство забыться, хотя бы на некоторое время остановить постоянный, непрекращающийся ни на секунду вопль внутренних надломов. Наркотики, алкоголь, сигареты — и внутри становится спокойнее, стены и атмосфера вечного умирания уже не так давит, оставляя лишь горькое послевкусие холода, который пробирает до мурашек в первые секунды, когда жидкость только-только проникает в вену. А потом — мир отходит куда-то на другой план. Его больше нет. Нет ничего и никого вокруг, только лишь ты и твое сознание, которое наконец-то получило покой.       На время. ***       По прошествии трех недель так ничего и не изменилось, разве что убили еще четверых. И только после того случая с мужчиной-насильником, которого случайно увидел Вейлон, по горячим следам удалось найти преступника, который не успел скрыться. Случилось это совершенно случайно — санитары, убежденные, что насильника детей убил один из сотрудников «Маунт Мэсссив», даже не подумали проверить личные комнаты, зато догадалась охрана, запоздало прибывшая на место происшествия, уже когда Вейлон ушел спать. И каково было их удивление, когда в одной из таких комнат, прямо под кроватью какого-то храпящего старика, они обнаружили странно одетого мужчину, чьи руки и рот были перепачканы кровью. Более того, он был без штанов, и все что ниже пояса было также окровавлено.       Незнакомец тут же попытался напасть — у него при себе был нож, однако охранник выстрелил ему в колено и убийца упал как подкошенный, под испуганные крики хозяина комнаты, расплескивая вокруг себя кровь и ругательства. Его тут же накололи сильными транквилизаторами и поспешили отправить на нижние этажи, где над ним уже давно произошел суд. Тело этого человека, которого, кстати, звали Эдди Глускин, решено было подвергнуть множеству тестов и проверок, прежде чем он, в числе первых, примет участие в одном масштабном проекте, который сулил Глускину долгую и мучительную смерть.       Но кто бы мог подумать, что эта учесть отложится так на долго? Проект, о котором говорили, был только на стадии разработки, однако Рудольф Вернике был убежден в том, что кандидатуры следует отбирать уже сейчас.       — Это очень интересный экземпляр… — бормотал он, изучая диагнозы и поступки Глускина. — Очень… Человек с таким удивительным мышлением просто обязан нам помочь в нашем дельце. Его мозг — такая неизведанная глубина, что вы и представить себе не можете.       Джереми Блэр был с ним категорически не согласен. Он предлагал убрать Эдди тихо и без всякого вмешательства его персоны в какие-либо дела «Маунт Мэссив», ведь чем меньше этот маньяк, убивший (по официальным данным) пятнадцать человек только внутри лечебницы и так долго скрывающийся у него под носом может рано или поздно привлечь к своей персоне взгляды «верхушки», а та уж не будет особенно разбираться и уволит (это в лучшем случае) всех, до кого дотянутся ее руки. Супервайзер был в этом списке первым. Но перечить Вернике не имел права, оттого распорядился запрятать Глускина глубоко в подземной тюрьме, и чтобы даже заключенные никогда не узнали, кто их сосед.       А узнавать было о чем. Многие преступники, проходящие «лечение» в «Маунт Мэссив», не могли и близко сравниться с Глускиным в жестокости, с которой они подходил к убийству своих жертв. В основном это были одинокие женщины, которых никто не стал бы искать, но не брезговал и мужчинами. Эдди представлялся галантным кавалером, провожал свою цель, ухаживал за ней и проявлял знаки внимания, а затем привязывал в каком-нибудь закрытом помещении и начинал свою операцию, суть которой состояла в избавлении несчастного или несчастной от их половых признаков. Медленно и жестоко, с полным наслаждением и без капли жалости. Судя по его ответам следователю и потом психиатру — он вообще не понимал, что делает что-то незаконное или болезненное, в его представлении это было чем-то вроде ласковых прелюдий перед сексом, которым Глускин с неменьшим удовольствием занимался со своими жертвами, трахая их прямо в то, что осталось от половых органов. Если несчастные доживали до этого момента, то после быстрого самоудовлетворения Эдди завершал все вспарыванием животов с последующим извлечением всего содержимого.       И когда следователь, морщась от отвращения, спрашивал, зачем он это делал, Глускин, с огромным удивлением спрашивал: «Как, вы разве не знаете, что когда два человека любят друг-друга, у них появляются дети? Я просто помогал им родиться, только и всего.» И он был таким во всем. Спокойным, обходительным и вежливым — самым обычным человеком, у которого будто пелена опускается на глаза, когда он находит свою очередную «дорогую». Эдди искали полгода, и вот, наконец, месяц назад поймали в окружении пяти разлагающихся трупов. Остальных его жертв (по предварительным данным, около двадцати), до сих пор ищут, находя лишь части тел, зарытые в совершенно случайных местах. Взять маньяка оказалось не так просто — он обладал немалой физической силой, оказал сопротивление, едва не убив одного из полицейских.       А когда было заключено, что голова его — сплошной ком болезненных нервов, решено было отправить его в Маунтмэссивскую тюрьму, из которой Эдди смог бежать.       Все это, холодея спиной, Вейлон выслушал, сидя на неуютном кресле перед Джереми Блэром, который остался удовлетворен реакцией практиканта. Он сидел, откинувшись на спинку своего гораздо более уютного кресла, взирая на Парка сверху вниз своими прозрачными глазами, понимая, что правильный эффект достигнут — Вейлон осознает, с кем он едва не столкнулся тогда в том злосчастном коридоре. «Маунт Мэссив» — не курорт. И Парку еще не раз придется это осознать.       — Вот ты, наверное, думаешь, зачем я все это тебе рассказал? — Джереми немного подался вперед, оперся пальцами о крепкий стол. Стол едва слышно скрипнул. — Просто, чтобы напугать?       Вейлон неопределенно пожал плечами. На самом деле от истории Глускина у него мурашки поползли по коже, и он действительно подумал, что Блэр его запугивает. На ум неохотно пришли события месячной давности, когда он увидел развороченный живот одного из беглецов. Кто дает гарантии, что больше никто не вырвется и не убьет уже лично его, Парка, не совершит то же, что Глускин вытворял со всеми своими несчастными? Вейлон сглотнул, а Блэр не спешил давать ответ. Он будто бы наслаждался его страхом, хотя в лице супервайзера абсолютно ничего не поменялось. Он все так же смотрел сверху вниз, разве что в льдистых глазах прибавилось опасного блеска.       — История Глускина во многом очень поучительна и показательна, — вполголоса начал Джереми, зачем-то поглядывая на часы, — она учит нас, что совать свой нос в чужие дела, а уж тем более шастать по коридорам, куда тебя не звали — очень опасное предприятие. Не находишь, Парк?       Вейлон открыл было рот, но Блэр не дал ему вставить слово.       — Я в курсе обо всех твоих прогулках. Не думай, что у меня не нашлось пары лишних механических глаз, чтобы за тобой поглядывать. Я знаю обо всех твоих перемещениях по больнице, знаю, что ты не раз наблюдал за работой моих подопечных, мистер Парк, и не скажу, чтобы был в восторге от твоего самоуправства. Мне просто интересно было посмотреть, как далеко ты готов зайти в своих жалких исследованиях.       Голос Джереми с каждым предложением становился все более грозным. Однако, это была отдаленная гроза, которая только-только оповещает небо и землю первыми приглушенными раскатами. Но Вейлон уже ощутил нагнетание предгрозового воздуха, который заставил мурашки ползти по коже, а в позвоночник кто-то будто вставил металлический шест, мешая расслабиться. Практикант был в напряжении. От Блэра веяло опасностью, даже больше, чем раньше. Даже этот особенный запах, который Вейлон невольно улавливал рядом с Джереми, вдруг стал сильнее. Запах сигарет и еще чего-то сложного, но однозначно давящего и покоряющего.       — Мне просто было интересно…       — Просто интересно?       Гроза прогрохотала уже совсем рядом. Разряженный воздух прорезала первая, яркая молния цвета льда.       — А если бы тебя убили, Парк? А если бы ты сдох в лапах Глускина или еще бог весть кого? Ты об этом, мать твою, подумал?       Вейлон съежился. Джереми был прав. Это было неосмотрительно и глупо, он мало того, что рисковал жизнью, так еще и вылетит отсюда, скорее всего, не добрав всего-то каких-то неполных три недели практики…       — Но даже не это самое страшное, хотя я представляю, как вытянулись бы рожи твоих наставников из Беркли, сообщи я им трагичную новость о кончине их гениального студента, — научный руководитель сделал особенный упор на слово «гениальный», произнеся его с явной издевкой, — а то, что ты шастал там без моего на то разрешения! Искал острых ощущений среди наших пациентов? Тогда я устрою тебе «острые ощущения», и у тебя быстро отпадет желание лезть туда, куда тебя не просят!       Последнее предложение Джереми Блэр выкрикнул, отрывисто и жестко хлопнув ладонью по столу. Его лицо, все такое же холодное и отстраненное, стало яростным, и эта ярость была куда дальше, чем какая-то показная злость. Вейлон даже отшатнулся — его вдруг охватило четкое ощущение, что Джереми может в любой момент схватить его за горло или ударить — так сильно покраснели его пальцы в сжатом кулаке.       Но уже через мгновение наваждение спало. Блэр медленно поднялся в кресле, нависая еще больше. На нем не было привычного пиджака — просто легкая рубашка серого цвета, которая смотрелась как что-то в чем обычному, вроде Вейлона, человеку, было бы холодно в начале весны в горах. Но Джереми был явно не из таких.       — Извините, сэр. — Вейлон поднял на него глаза. Ему было страшно. По-настоящему страшно, и это явно отразилось в его взгляде. Джереми был опасностью. Вейлон бы не удивился, будь у того свое оружие. — Я не думал, что нельзя…       — Ты не отличаешься особым умом, чтобы думать, Парк. — сухо бросил Блэр, после короткой паузы разрывая зрительный контакт и отходя к вешалке с халатом. — Вставай, пошли.       — Куда?       — На хуй! Мистер Парк, хватит задавать глупые вопросы. Я хочу удовлетворить твой интерес, поэтому поторопись, пока я не передумал.       Заинтригованный и немного успокоившийся тем, что изгнание откладывается, Вейлон поспешил следом за Блэром, который уже накинул медицинский халат и ждал его в коридоре. Студенту он так же протянул халат, и они пошли к лифтам. Парк пытался угадать, куда же они сейчас идут, но судя потому, что они, внезапно, спустились ниже первого этажа, его ждало удивительное зрелище. Спустились еще на один этаж и лифт, наконец, остановился.       На этом этаже Вейлон никогда не бывал. Он догадывался, что под «Маунт Мэссив» есть минусовые уровни, и даже заезжал сюда, но дальше небольшой лифтовой комнаты пройти не мог — нужна была специальная ключ-карта. Да и холод тут был — просто будь здоров, стоячий, ледяной воздух, который заставлял кровь стыть в жилах. В голову практиканта начали пробираться первые подозрения, и когда они вошли, его тревога, которая на время затихла, снова взяла верх. Уже с первых секунд стало понятно, где они оказались.       Это была тюрьма. Та самая, о существовании которой Вейлон и не подозревал, пока не узнал, что тут держат преступников. И это помещение разительно отличалось от тех, что наверху. По сравнению с этим этажом, мрачные этажи «Маунт Мэссив» казались теплыми гостеприимными уголками, ибо тут не было и намека на хоть какую-то жизнь — подвальные, черные бетонные стены, которые явно пережили не один пожар, влажный, увешенный ледяными каплями потолок и грязный пол — все это напоминало, скорее, темницу, нежели тюрьму. По сторонам от двери из лифтовой протянулись два ряда камер с монолитными дверями и маленькими закопченными окошечками. Вдалеке виднелась лестница на первый этаж, с точно такими же камерами и разлинованной площадкой в центре. И эти два этажа образовывали что-то вроде колодца.       — Это место не раз горело. — вполголоса прокомментировал Блэр. Видно было, что даже ему здесь неуютно. Он достал сигарету и с наслаждением затянулся — затхлый воздух немного разбавился ярким дымным запахом. — Как ни странно, не смотря на то, что здесь минимум дерева и пластика, эти стены горят как солома. Говорят, что проблема в газе, что испаряется от стен. Но если хочешь знать мое мнение, то это просто некачественная кладка, которую укрепляли смолой. Это помещение — самое старое в больнице.       Вейлон прислушался. Он ожидал, что на их приход как-то отреагируют, что психи-маньяки начнут голосить и выламывать двери, но в тюрьме было так тихо, что можно было четко пересчитать капли, которые гулко упали с потолка на пол в маленькие лужицы.       — А почему тут нет охраны? — Вейлона передернуло. Они как раз поравнялись с первой дверью и он заметил, что ее заключенный стоит прямо перед окошечком: его мутные, лишенные всякого выражения глаза и тощее, фиолетово-желтое лицо казалось похожим на маску.       — Есть, но патруль сейчас в другой части тюрьмы. Вот, полюбуйся на этого, — Джереми ткнул пальцем в глазастого заключенного, который и стоял около двери. — Убил свою дочь после того, как она отказалась ему потакать. Потом сделал из ее трупа куклу и поставил в огород в виде чучела. А затем повторил это еще с троими соседскими детьми.       Они прошли мимо еще трех окошек, в которых даже свет не горел, и остановился у одного, особенно грязного. Создавалось ощущение, что на него плевали с той стороны.       — А этот из недавних. Я помню даже его фамилию, Сэдж. Редкостный мерзавец. Совершил множество мелких махинаций за спиной у начальства, пока у него не обнаружили запущенное расстройство личности.       Блэр хмыкнул и снова закурил. Его тяжелые шаги зазвучали дальше, а Вейлон задумался, а не на Блэра ли он работал, раз у него внезапно обнаружилось такое расстройство. Но как он не прислушивался, из-за двери не донеслось ни звука.       — Можешь зря не стараться, Парк. Они смирные, осознали свои ошибки и муки совести заставили их сидеть и думать о своем поведении. Если ты понимаешь, о чем я.       Запах его сигарет был уже едва различим, когда Парк, наконец, побежал догонять. Они больше не останавливались, а спустились по темной лестнице на нижний этаж колодца, где тянулись и тянулись все такие же двери. Из-за угла показался патруль, состоящий из двух довольно крепких с виду мужчин, которые также хранили молчание, будто бы были призраками, блуждающими на месте своей смерти.       — Мистер Блэр? — удивленно спросил один, при останавливаясь. — У нас все спокойно.       — Прекрасно. — сухо бросил супервайзер. — У меня тут небольшая обзорная лекция, поэтому откройте нам на пару минут четыреста пятую.       Патрульные переглянулись. Казалось, их недвижимые лица находятся в шаге от того, чтобы изобразить эмоцию изумления.       — Я позову санитаров. — ответил, наконец, второй и скрылся в темноте.       Вейлон вопросительно взглянул на Джереми, но тот не собирался ему ничего объяснять. Он все так же курил, только теперь дым не рассеивался, а поднимался вверх, стремясь прочь от леденящего холода подземелья. Парку вдруг подумалось, а не хочет ли Блэр его, Вейлона, посадить в такую «палату»? За то, что слишком много видел. Стало как-то уж совсем неуютно и Парк уже открыл было рот, чтобы сказать, что больше не хочет ничего смотреть и вообще извиняется, как появились три крупных санитара в зеленом, один из которых принес связку ключей. Странно было видеть, как в таком месте, где пользуются ключ-картами и компьютерами, существуют двери с обычными, довольно крупным замками.       — Мистер Блэр, я все-таки не рекомендую вам этого делать. — пробасил он, подбирая ключ с нужной бумажкой. — Вы ведь понимаете, что это не безопасно.       — Понимаю. Но мой юный коллега слишком любопытен, пусть удовлетворит свою жажду знаний. — Блэр снова хмыкнул и сунул недокуренную пачку в карман халата. Вейлону вдруг на секунду показалось, что на лбу руководителя проявилась складка тревоги, но это был лишь секундный блик его чуть влажной кожи.       Санитар отпер дверь и первым туда заглянул. Вейлон вытянул шею, но могучая спина мужчины отгородила того, кто там сидел. В конце-концов, последний посторонился и Блэр, жестом конферансье, который объявляет главный номер в цирке, пригласил Вейлона зайти. Парк тут же попятился, но Джереми так сурово глянул, что студент не посмел ослушаться. С чуть подрагивающими ногами, он перешагнул через порог, ожидая увидеть жуткого, искореженного человека-монстра, который немедленно бросится на него с ножом и его запрут вместе с ним навечно. Но вместо этого в лицо Вейлону ударил яркий свет лампы, точно такой же, как и в остальных камерах, а душный больничный запах каких-то препаратов заставил горло засаднить.       На плохонькой койке сидел человек. Он тут же обернулся на Вейлона, но вопреки его боязливым ожиданиям, не набросился и даже не вскрикнул — его спокойные, внимательные глаза обежали его с ног до головы и остановились на очках. Густые брови чуть приподнялись, а странная, похожая на усеченный ирокез прическа чуть качнулась, когда незнакомец склонил голову в приветствии. Одет он был как и остальные узники — какое-то подобие смирительной рубахи, у которой очень опасно болтались рукава. Казалось, что стоит мужчине немного поднапрячься, как она развернется и выпустит его руки на свободу. Могучее тело так и раздувалось под грубой тканью, стремясь к свободе.       — Здравствуйте… — произнес он и Вейлону показалось, что кто-то сыпанул ему в уши горсть бархатного песка — это был очень странный, будто хриплый, но в то же время глубокий голос. — Вы пришли, чтобы выпустить меня отсюда?       Парк промолчал. Он не знал, зачем Блэру было все это устраивать. Ему что, просто хотелось, чтобы Вейлон побывал в камере психа? Что же, это произошло. Он вопросительно оглянулся на своего руководителя, но тот не ответил на взгляд. Джереми о чем-то беседовал с одним из санитаров, мало обращая внимания на своего подопечного.       — Я вас уверяю, юный сэр, я не сделал ничего дурного, за что меня можно было бы посадить. — его ровное, но уже стареющее лицо, некогда знававшее лучшее времена, сделалось грустным. — Я искренне не понимаю причины, по которой меня здесь держат.       — Правда?       — Абсолютно! — незнакомец вдруг оживился. Он развернулся всем корпусом к Вейлону и даже немного привстал, настолько его воодушевил этот вопрос. — Я честный человек, который попал сюда по ошибке! Прошу вас, помогите мне отсюда выйти, пожалуйста!       Тут он вдруг переменился в лице, чуть склонил голову на бок, словно любопытная птица и прищурился, будто во что-то вглядываясь. Его рот расслабился в аккуратной полуулыбке, а глаза подернулись поволокой, да и вся фигура стала немного плавнее, он уже не был так напряжен.       — Или сами приходите ко мне, когда будет случай. Я, знаете ли, столько за жизнь повидал… Столько раз был женат, расскажу все, без утайки. Местные врачи меня и слушать не хотят, а вы… Вы куда симпатичнее их.       На слове «женат» до Парка, наконец, начало доходить. С выражением ужаса, он попятился к двери, а Глускин (да, это был именно он), начал привставать.       — Куда же вы, дорогой мой? Мы ведь только поговорим! — его голос приобрел странный оттенок, будто эту фразу ему приходится повторять и повторять, но он уже настолько устал, что произносит ее как механическая кукла. — Как же так… Я могу быть милым, честно!       Вейлон уперся в дверь. Ее заперли из целей предосторожности и понял он это только тогда, когда ручка не поддалась. Ни с первого раза, ни со второго. Парк даже не успел подумать, что это, наверное, Блэр решил запереть его здесь вместе с маньяком, да так и избавиться, как подвижное лицо Глускина снова переменилось. На сей раз оно стало злым, отвратительным и каким-то сморщенным, как от глубокой старости.       — Они думали… — Эдди сделал два шага к нему. — Они думали, что забрав всех моих жен, они лишат меня счастья? Нет! — выкрикнул он и подскочил к Вейлону, который уже не способен был толком соображать и, словно кролик от удава, не мог отвести взгляда от Глускина. — Нет, дорогая. Никуда ты от меня не денешься!       И как раз в ту секунду, когда Глускин был готов броситься, дверь открылась, Вейлона выволокли наружу за капюшон кофты, а трое санитаров кое-как вернули Эдди на прежнее место и, несмотря на активное сопротивление, сделали ему два укола.       — Ну что, понравилось? — с издевочкой спросил Блэр. И снова у Парка появилось чувство, что за этим ехидным голосом кроется тревога, перемешанная с облегчением. — Теперь ты видишь реальное лицо «Маунт Мэссив»? Это тебе не курорт, блять. Заруби это себе на носу.       И, не говоря больше ни слова, Блэр пошел к лестнице. Вейлон не сразу последовал за ним. Еще какое-то время он постоял так, собирая мысли в кучу, а потом вдруг понял, что ему здесь еще работать месяц. И нужно будет очень постараться, чтобы не попасть на место этого Гускина. Он ведь не знал, что место этого психа куда как дальше от сегодняшнего дня и чтобы они снова встретились, должно пройти около года. ***       Это еще ждало его в том будущем, о котором он не знал, заканчивая свой очередной рабочий день в «Хилл Каданс», готовясь, с разрешения Блэра, отправится сквозь теплый Калифорнийский вечер домой. О своем прошлом, точнее, обо всех этих событиях месячной давности, как ни странно, он почти не думал. Старался не думать. По крайней мере не здесь, не в Калифорнии.