Грани ответственности

      — Лиза! Постой, Лиза!       Вейлон бросился через весь коридор, как только увидел в толпе студентов знакомую розовую юбку. Девушка обернулась, и Парк затормозил рядом с ней, тяжело дыша.       — Вейлон? — девушка удивленно скользнула по нему глазами и остановилась на крупном фингале под его правым глазом. — Что случилось? Где ты пропадал?       У Парка немного отлегло от сердца — если она еще находит в себе силы интересоваться его делами, значит еще не все потеряно. Он откинул со лба волосы и выдохнул — бегать с таким количеством книг не самая лучшая идея.       — Я позже все расскажу, там такая история… Ты-то как?       — В порядке. — то ее стал на порядок суше. — Неужели тебя это заботит?       Лиза сложила руки на груди в привычном жесте, а глаза ее сузились до маленьких щелочек. Вейлон отметил, что сегодня она без косметики и укладки — волосы лежат непослушной копной, едва заколотые сзади. Для Хардин это было несвойственно. Обычно, Лиза уделяла много внимания внешнему виду, но нельзя было сказать, что и в таком чуть растрепанном состоянии она была не хороша.       — Да. — Парк собрался с духом. — Лиза, прости, что тогда так убежал. Я не хотел, правда. Слушай, может, пойдем в кафетерий и там поговорим? Не думаю, что тут будет удобно…       Девушка только вздохнула. В ней боролись два противоречивых чувства — обида и надежда. Вейлон Парк действительно когда-то был ей хорошим и даже близким другом, и тем более, она сама не лучше поступила, когда отказалась с ним общаться из-за этого идиота Лукаса. Они оба были «хороши» и с этим надо было что-то делать.       — Пошли, — вздохнула она, наконец, — без лишних ушей действительно лучше.       Они пересекли коридор третьего этажа и направились давно знакомым путем в кафетерий главного корпуса. Это было большое, красивое помещение с высеченными на стенах высказываниями великих ученых, где всегда так вкусно пахло домашней едой, что можно было порой забыть (а то и забить) о парах. Здесь, кроме обеденных, имелись еще уединенные столики с диванчиками для комфортной учебы — туда они и направились. В окружении растений (которые были расположены тут вокруг каждого такого «островка»), они оставались незамеченными для лишних глаз. На младших курсах Вейлон любил это место особенно — он чувствовал особый домашний уют, которого ему порой так не хватало вдали от семьи.       Помолчали. Вейлон понимал, что вопросов у него накопилось больше, чем он в состоянии будет задать, потому что невысказанная неловкость прошлой их беседы до сих пор висела невнятным стыдом. Парк даже поразился себе — до Маунт Мэссив ему было, по большому счету, все равно на Лизу, на ее бойфренда, на то, что она так просто отказалась от остатков их дружбы, а сейчас… Может, он стал больше ценить жизнь? Сложно было вот так это осознать, учитывая, что вот так дословно Вейлон об этом не думал.       — Лиза, прости меня еще раз. — вздохнул он, прерывая затянувшуюся паузу. — Если честно, я даже и не знаю, что я могу еще сказать, чтобы ты не думала, что я просто идиот.       Она с некоторым удивлением глянула на него и коротко улыбнулась, самым краешком губ. Но в глазах Хардин читалось больше озадаченности, чем понимания.       — Вейлон, я не понимаю тебя. С чего ты взял, что хоть что-то мне обязан? Я сама влипла в эту историю с беременностью, и то, что я осмелилась тебе рассказать об этом, еще не значит, что ты должен мне поддержку и какой-бы то ни было выход? — она закусила губу. Возможно, это было влияние гормонов, но глаза у девушки снова стали на мокром месте, остекленели и из карих превратились в практически зеленые, отражая густую зелень монстер и китайских роз.       — Мне самому стало неприятно. — отреагировал Парк, уже ощущая неловкость. Он не знал, как следует успокаивать девушек, особенно когда они беременны. — Но не это сейчас важно — что ты в итоге решила с… Ну, ты поняла.       — Я сделаю аборт, только и всего.       Хардин выпалила это резко и на одном дыхании, и тут же слезы покатились по щекам, хотя лицо ее оставалось ровным. Видно было, что она снова пытается быть сильной. Лизе было страшно. Она боялась за свое решение, боялась, что эта история всплывет за пределами кабинета врача, боялась осуждения и боли, и даже за то, что совсем не испытывала угрызений совести за якобы прерванную жизнь, о которой ей в красках расписали на дурацком розовом буклете в гинекологии. К черту эту самую «жизнь» — Хардин не была дурочкой, она прекрасно знала о стадиях развития эмбриона и достаточно четко представляла себе, что будет с ее будущим, вздумай она его сохранить.       Вейлон почувствовал облегчение и сжал ее ладони в своих. Почему-то он был уверен в том, что именно ему придется высказать вслух такое решение и это окончательно ее добьет.       — Когда у тебя операция?       — Никакой операции. Просто приму таблетку, только и всего. Но… Врач сказал, что может стать плохо. Поэтому я жду, когда подойдет время. Но это случится уже на выходных.       Высказав вслух самое страшное, Хардин почувствовала облегчение. Просто таблетка. Всего лишь.       Короткое молчание было прервано шумной толпой болельщиков, которые вернулись с очередного матча по баскетболу с радостной вестью — их факультет подчистую разнес «ботаников» с биологического. Они все были разодеты в ярко-оранжевые футболки и на их рукодельных знаменах красовались нечитаемые граффити. Вейлон вдруг понял, что сейчас бы запросто сошел за одного из таких — видимо, в очередном поединке с фанатами противников, они понахватали красивой «раскраски» на лице в виде финалов и ссадин.       Лиза, видимо, тоже обратила на это внимание. Она поправила волосы и вгляделась в лицо парня, в который раз задерживаясь на его гематоме. Вейлон вернул чуть отросшую челку обратно на лоб, но это явно не спасло положение — темнокожий «мародер» слишком хорошо приложился кулаком к его лицу. Сегодня Парк не раз ловил на себе взгляды, а от профессора Дамиана даже получил неутешительный комментарий по поводу того, что «неотесанная молодежь еще не переросла уличные драки». Знал бы он, насколько близок к правде…       — Ну а у тебя что стряслось? Откуда это?       Лиза странно дернула рукой, видимо, она хотела прикоснуться к лицу парня, но в последний момент сдержалась. Вейлон рассказал обо всем, начиная с подготовки к стажировке в «Хилл Каданс», заканчивая Джереми Блэром, который его приютил. Про «Маунт Мэссив» он упомянул очень вскользь — на какое бы доверие не рассчитывала Элизабет, Вейлон не готов был рассказать о столь невероятном и пугающем опыте. Так же он тщательно избежал всех подробностей о Блэре — теперь ему было стыдно и сложно даже близко этого касаться.       Вейлон был уверен, что этот запах еще нескоро выветриться из его легких.       — Вот придурки… — Лиза явно вообразила себе эту с избиениями. — А этот твой Блэр молодец, он правильно поступил. Тебе повезло с руководителем, а вот мой — полнейший зануда. Он бы меня спасать не стал.       Вейлон ничего не ответил. Он был уже далеко от этого маленького зеленого островка, будто на секунду вернувшись в ванную Джереми Блэра, к его рубашкам. И тут же запретил себе об этом вспоминать. Это действительно неправильно, отвратительно, пошло… Ни в коем случае нельзя было погружаться в этом, позволять себе быть этим самым пидором, которым так лестно обозвал его Лукас Грэм.       — Вей?       — А?       Парк понял, что отвлекся.       — Можно тебя кое-о-чем попросить?       — Конечно.       — В выходные… В субботу… Мог бы ты приехать? Мне будет легче, если ты побудешь со мной…       — Да, конечно. — Парк даже не задумался, отвечая. ***       Однако что сегодня, что в последующие дни, Вейлон так и не смог вернуть себе то состояние души, к которому привык за долгий срок своего существования. Если раньше университет и все его дела были для него центральной частью, то сейчас парень ощущал себя будто бы в стороне от всего происходящего — он словно превратился из участника некоего спектакля в зрителя, который каким-то образом попал на сцену. Привычная жизнь перестала быть для него тем якорем, который притягивал душу к определенным укладам движения мыслей, привязанностей и интересов — мятежный ветер перемен тянул Вейлона прочь от жары разгоравшейся весны и Калифорнии в целом, туда, где неуловимой опасностью веяло буквально от всего, где холод полз по жилам не только от дурного отопления и где обитали такие кошмарные вещи, о который Парк мог только фантазировать перед сном, снова закрывая уставшие глаза перед самым рассветом. Он и поверить не смог бы, расскажи Вейлон о своих странных порывах себе из прошлого.       Тот парень, который когда-то впервые в жизни набрался смелости чтобы бросить все в погоне за мечтой, хоть и отличался от себя — подростка, но все равно бы ужаснулся такой идее: стремиться в психушку? На возможную смерть? Ты что, Парк, в край ебанулся? Или ты рассчитываешь на головокружительную карьеру в кругу белых халатов и боли? Но мятежный, свежий ветер перемен было не остановить — он набирал силу, крепчая, как крепчал горячий и соленый ветер с залива Сан-Франциско. Хотя, Вейлон и не замечал его — у него были экзамены, защита диплома, учеба-учеба-учеба…       Единственным, что выбивалось из этой бесконечной вереницы книг и пикселей, были поездки с Джереми Блэром после работы в «Хилл Каданс». Супервайзер теперь часто подвозил его, мотивируя это тем, что «Парк, ты опять в какую-нибудь историю влипнешь, нечего шастать по улицам, иди домой и учись». И пусть сначала Вейлон старался отказываться, но потом привык и для него это стало обыденностью — в машине всегда было прохладно и уютно — пахло сигаретами Джереми, которые он в последнее время особенно часто курил (Парк связал это с нервной работой), кофе и теплым покрытием сидений. Вейлон не раз засыпал, пока они ехали, и когда просыпался от легкого толчка в плечо с недоумением ругал себя, что опять позволил себе быть настолько по-детски расслабленным. Но как ни странно, Блэр ни разу не стыдил его, ни словом ни делом не намекнув, что Вейлон позволяет себе лишнего.       Парк не хотел залезать так глубоко, но ему постепенно начало казаться, что Джереми меняется, стоит им сесть в машину или выйти за пределы работы. Студент не мог объяснить, что же такого происходит, ведь супервайзер оставался все таким же невозмутимым, как и всегда, его лицо не меняло собранного выражения отчужденности и холодности — глаза-льды все так же отстраненно смотрели на мир. Возможно, дело было в голосе, который, по мнению Вейлона, слегка смягчался (хотя они почти не разговаривали пока ехали), либо в более расслабленной позе… Должно быть, за пределами «Хилл Каданс» Джереми уже не нужно было быть настолько строгим, как к другим, так и к себе. Но вот что не изменилось, так это его язвительность. Вейлону приходилось ждать подвоха практически отовсюду — Блэр очень тонко подмечал малейшие колебания в настроении своего подопечного, какие-то мелочи, которые мог использовать в любом удобном для себя случае. А еще Вейлон часто ощущал себя рядом с ним глупым, прекрасно осознавая, что это не так, ибо его психика уже настроилась воспринимать Джереми Блэра как «серьезного и строгого научного руководителя, который может жестоко придраться к любой мелочи» и ему сложно было разглядеть за этим устойчивым образом другого человека.       Очень неоднозначная ситуация произошла примерно за две недели до выпуска, когда Вейлон покидал главный корпус Беркли, распрощавшись с очередным дедлайном: сегодня ему нужно было отчитаться за все учебники и благополучно сдать их в библиотеку. Сложность заключалась в пугающе длинной очереди, которую ему пришлось отстоять. Духота библиотеки в конец его разморила, и Парк, с облегчением вдыхающий свежий воздух, не сразу заметил черный «Ауди» недалеко от входа. Он остановился в тени навеса над дверями и расслабленно провел по глазам рукой, избавляясь от натерших нос очков. Кроме него на крыльце расположилось несколько его однокурсников — они весело переговаривались о чем-то своем, а одна девушка обмахивалась тетрадью, ведь несмотря даже на свежий ветер, погода была душная. Кажется, собиралась гроза.       Краем уха Вейлон пытался уловить, о чем они говорят, но выцепить хоть что-то определенное не мог: их голоса походили больше на ровный гул насекомых.       — О, вы посмотрите, какой мужчина…       — Интересно, не жарко ли ему в черных брюках…       — Препод что-ли какой-то? Не видела его раньше…       — И вот как раз тогда, когда мы выпускаемся! Ну что за невезуха…       Вейлон лениво повернул голову, чтобы разглядеть необычного «препода» и тут же пожалел, что не ушел с крыльца а остался сидеть на перилах — к ним приближался Джереми Блэр. Две девушки из компании неподалеку смотрели на него со смесью заинтересованности и восторга, ни разу не беспокоясь о том, что их рассуждения о Джереми слышно и за пределами их группки. Одна из них, с длинными светлыми волосами, тут же и без малейшего зазрения совести сообщила, что обожает мужчин постарше, спрыгнула с перил и принялась очень уж активно поправлять волосы, в то время как ее подруга со смесью веселья и зависти захихикала.       И блондинка добилась своего. Блэр ее заметил, хмыкнул про себя и покосился на Парка, у которого было такое лицо, будто он готов провалиться сквозь землю. Появилось желание немного усилить его чувство неловкости, поэтому супервайзер направился не к подопечному, а прямиком к компании этих девиц. Девушка, что так активно пыталась привлечь его внимание, тут же притворилась, что ничего такого не было, но ее поблескивающие глаза выражали гордость и озорство. Когда Блэр остановился около них, она активно захлопала ресницами, а краснота лица Вейлона уже наползла ему на уши.       — Здравствуйте, сэр! — донеслось радостное. Блондинка широко улыбнулась и скользнула по его фигуре длинными ресницами. — Вас может отвести куда-нибудь? Тут можно заблудиться по незнанию.       — Нет, не стоит. — Блэр уже предвкушал развязку. — Я здесь за Вейлоном Парком, знаете такого?       Вейлон крепко зажмурился, стараясь исчезнуть с этой планеты, но чуда не случилось.       — За Парком? А, так вон он. — Парк прямо почувствовал, как на него указали пальцем. — А зачем он вам понадобился?       Джереми Блэр был очень доволен. Он уже готовился к завершающей части своего мини-спектакля. В глазах девчонки все еще теплилась надежда, но супервайзер был неумолим. Аккуратным жестом он указал на свою машину, а затем кивнул на Вейлона:       — Я всегда забираю его после учебы. Он — единственное, почему я сюда приезжаю.       Повисла гробовая тишина. Девушки и их приятели молчали, а Джереми, не сказав больше ни слова, направился к ошеломленному Вейлону. Он не сомневался, что студентик слышал все, до последнего слова.       — Пошли. — приказал властно. — А то машина перегреется, сваримся заживо.       И специально пошел медленнее, чтобы сполна насладиться охуевшими взглядами блондинки, ее компании и стыдливостью Вейлона. И только когда они сели в машину, позволил себе глухо рассмеяться, рассматривая красные скулы своего подопечного. Едва сдержался от комментария и повернул ключ: с Парком Блэру уже давно было все ясно, а понаблюдать лишний раз как тот краснеет было сплошным удовольствием. Но к удивлению, студентик молчал, уставившись в новый телефон. Не то чтобы он и раньше был разговорчив, но в этот раз тишина даже немного настораживала. Неужели даже не попытается огрызнуться? Раньше, стоило Блэру бросить ему какой-нибудь колкий комментарий, Парк пытался либо оправдываться, либо отрицать, выдавливая смелость.       Тем временем, солнце уже скрылось за первыми грозовыми тучами. Густая, пенистая масса несла непогоду и природа замерла в ожидании первых ее проявлений. Отдаленные раскаты грома оповещали всех и каждого, что с океана надвигается буря — люди торопились с набережной подальше от бушующей стихии, а волны поднимались все выше, выбрасывая на пляж черно-бурые водоросли.       — Ты что, обиделся?       Вейлон оторвал взгляд от окна, мимо которого прямо сейчас проплывали тяжело гнущиеся от первых порывов ветра пальмы. Лицо Джереми было обычным, без тени ухмылки, а глаза шарили по дороге впереди, выискивая место для удобного обгона. Опять издевается?       — Нет. — Вейлон подумал о том, что завтра расспросы и сплетни не заставят себя ждать. — Ничего такого.       — А по тебе и не скажешь. Что-то ты какой-то тихий сегодня.       — Устал.       — Так почему бы тебе не поспать?       Ох, Парк бы ответил, почему. В последний раз, когда они ехали долгой дорогой, он снова задремал и к своему стыду снова увидел во сне своего куратора, но на сей раз в куда более откровенном образе — абсолютно нагим, все так же сидящим за рулем своей машины и странным образом двигающимся в такт какой-то дурацкой музыке. Особенно хорошо Парку запомнился (к глубокому стыду) его член, который двигался вместе с остальным телом и был крепче и больше рычага коробки передач.       Тогда Вейлон проснулся со стояком и возблагодарил небо, что на коленях у него сумка с тетрадями и ноут. Сложно было сосредоточиться в тот день на работе — из головы не шел дурацкий сон и злость на самого себя за такую реакцию. Хотя, Парк не то чтобы так уж удивился — все-таки он не мог отрицать, что вспоминает о запахе и голосе Джереми перед сном, да и это был уже третий раз, когда супервайзер ему снится с эротическим подтекстом. До этого Вейлон как-то не задумывался, нравятся ли ему мужчины гораздо старше его (или сколько том его куратору лет), даже и близко не мог о таком рассуждать, а тут ему приходится всерьез рассматривать вариант, что это его недотрах говорит ему, что пора бы уже с кем-нибудь переспать к двадцати трем годам, а иначе ему только и останется что наброситься на своего супервайзера и быть убитым пулей в лоб.       — Нет, пожалуй не буду. Не то придется носом клевать перед компьютером.       По машине ударили первые тяжелые капли, когда они остановились напротив «Хилл Каданс», втиснувшись на переполненной парковке.       — Вейлон.       Блэр смотрел на него в упор. У Парка мурашки поползли по коже, ведь тот так редко звал его по имени.       — Неужели ты серьезно ревнуешь меня к этой блондинистой шлюхе?       А вот сейчас Вейлону действительно показалось, что у него что-то внутри обрывается и падает в бездну. Блэр одним только вопросом умудрился поставить его в настолько неловкое положение, что не то что слов, мыслей не находилось, все прыгало и трепетало в осознании. Парк даже и не думал о ревности — его больше беспокоили сплетни и расспросы, которые точно появятся, но он уже выдал себя с головой. Если сейчас попробует отрицать, то это уже будет звучать слишком наигранно и неубедительно, ведь лицо его просто полыхало от стыда, а если попробует высказать опасения о сплетнях, это тоже будет подозрительно — ведь с чего бы Вейлону бояться подозрений о каких-то связях, если у него и на уме такого нет…       — Я… Э-э-э…       — Да ты что, Парк, совсем что-ли? Чего ты так разволновался? — Джереми не смеялся, а говорил очень четко и отрывисто, даже вкрадчиво. Его голос твердо звучал поверх вопящего хаоса мыслей парня. — Я же пошутил просто, а ты ведешь себя как стыдливая школьница, заканчивай уже! Не знаю, что ты там себе нафантазировал, но выкинь это из головы поскорее, а то, блять, смотреть противно.       Вейлон кивнул, отвернулся. Он сделал глубокий вдох и тут небо прорезала первая молния. Через секунды три ее догнал ужасающий грохот — ливень, казалось, вот-вот догонит одинокие капли. Сильно стемнело.       — Извините, сэр. Я сегодня реально что-то перегрелся, — студент постарался, чтобы его голос звучал ровно. — все эта библиотека… Пойду, спасибо что подвезли, извините.       Он дернул дверь, немного не рассчитал силы и почти вывалился из салона на встречу непогоде. Сильнейший ветер рванул волосы, швырнул в глаза колкие капли. Не медля, почти побежал ко входу в стильное бледно-желтое здание, на котором красовалась горделивая надпись «Хилл Каданс», все еще находясь в какой-то прострации. Блэр прав. Что с ним вообще такое? Какого хрена вообще?       А Джереми не последовал за ним. Он откинулся на спинку сидения и позволил стене ливня отрезать его машину от всего остального мира. То, что он ощущал, можно было назвать всплеском животной силы, энергии и безудержного желания, которое заставляло сужаться зрачки а пах — тяжелеть. Чертов Парк. Чертова духота, что так усилила его запах, эта сучья, абсолютно бесстыдная краснота, податливость, растерянность и страх… Ох, какого же хрена. Супервайзер внезапно осознал себя глядящим в одну точку и барабанящим пальцами по коробке передач — Парк даже и представить не мог, на какие точки ему удалось надавить одним только фактом своего существования. О, он был лакомым кусочком. Такой невинный, с претензией, честный, такой мило-наивный и прозрачный, как стекло — господи, Блэр в который раз убеждался, что ни разу не ошибся в своем выборе. Какими же сладкими будут пытки, насколько медленно и нежно будет разрушение, которое уже давно вышло за рамки быстро изложенных на бумаге проектов. Неужели сама судьба приготовила ему, Джереми, такой подарок, появившись в тот момент, когда он впервые заглянул в эти глаза?       Молнии сверкали одна за одной, где-то уже выла сирена пожарных — кажется, даже кошмарной плотности ливень не мог предотвратить изничтожение природным огнем всего, что хрупкое человеческое создание ваяло вокруг себя в качестве защиты от этой же природы. Тьма была такая, словно бы наступила ночь — бесконечные ручейки воды скрыли все, что находилось дальше этого островка из кожи и металла. Шум стоял такой, будто миллиарды неизведанных существ копошились снаружи, претендуя на душу владельца черного «Ауди» и с каждой секундой они становились все злее.       Джереми был настолько поглощен этим торжественным моментом, что не позволил себе даже взглянуть на иглу, когда она легко скользнула по вене. Сила, что рвалась наружу, уступила легкости и теплу — битва за душу была выиграна. Демоны, рвущиеся извне, поутихли, оставляя размытые образы, следы своего присутствия и ядовито-красные точки, которые были следом его прошлых побед в войне с надломами, из которых, собственно, и появлялись адовы создания. Ему захотелось, чтобы сейчас Парк был здесь, вот прямо здесь, на его руках. Чтобы он кричал ему что-нибудь, чтобы пробил головой ветровое стекло — хотелось увидеть это стекло в его светлых волосах, хотелось дышать его болью и дать этим глазам смотреть вглубь него, туда, куда супервайзер не станет заглядывать. Пусть это сделает он.       — Твою ж… Сукха-а-а…       Блэр прикрыл глаза. Он уже забывал и забывался. Мысли плавно двигались прочь, вместе с тучами, унося непогоду. Но супервайзер уже этого не слышал. Он считал тяжелые удары своего сердца, соотнося их с прошедшим временем. Час, два, три… ***       — А где мистер Блэр?       Вейлон поднял голову от своих таблиц. Секретарь его руководителя, пожилой и очень нервный тип, возвышался над ним не удостоив даже приветствием.       — Здравствуйте… Не знаю, мы вроде вместе приехали…       Так «вроде» или приехали? — старик фыркнул, выказывая крайнее недовольство. — Ты хоть в чем-нибудь когда-нибудь уверен?       Вейлон едва сдержался чтобы не закатить глаза. Этот идиот всегда его недолюбливал, и вот снова нашел повод, чтобы прицепиться. Прямо Дамиан номер два.       — Может, позвонить ему?       У секретаря сделалось такое лицо, будто он съел лимон.       — Он не поднимает. Парк, ты думаешь, если бы я смог ему дозвониться, я бы подошел к тебе?       Как раз в этот момент, как по заказу, раздался противный звук его мобильного. Наглец тут же изменился в лице и самым своим вежливым голоском поздоровался, из чего Вейлон сделал вывод, что Блэр все-так объявился.       — Добрый вечер, мистер Блэр!       — Ленс! Какого хрена ты мне названиваешь? Я же написал, что пришлось уехать по делам в администрацию!       — Да? Ох, сэр, извините, я, видимо, не заметил…       — Пришлось тут задержаться, без меня уже как-нибудь протяните один день, и хватит дурью маяться — подготовь на завтра все сметы за май, а то я вас там знаю, блять.       — Да, сэр, обязательно.       — И передайте Парку, чтобы сходил в канцелярию за формой для характеристики и подписал все что скажут. Я его перевожу на другой объект.       Секретарь сверкнул на Вейлона глазами, но тот и так все услышал и понял — видимо, у старикашки было плоховато со слухом, и поэтому его древний телефон стоял на громкой связи постоянно. По-правде, парень еще не отошел от всего, что произошло, и поэтому даже рад был, что Блэр не явился — еще не хватало перед ним тут краснеть. Но кое-что Вейлон осознавал очень ясно — его все-таки переводят в «Маунт Мэссив». А это значит, что через пару-тройку недель он попрощается с Беркли и уедет обратно, в свою квартирку. Сложно было в это поверить.       И там уж Блэру не придется его подвозить или хоть как-то давлеть над ним — Вейлон станет полноценным работником-стажером, уже с дипломом инженера-программиста, можно будет забыть обо всем этом Клифорнийском стыде и устроить свою жизнь так, как он того пожелает. Может быть, их отношения с Лизой наладятся, ведь ей тоже предстоит вернуться на родину, в их Денвер. Может, он найдет в себе новые чувства к ней, или вроде того, и забудет все это отвратительное наваждение как страшный сон… Внутри поселилось нетерпение. И тут же охватили бытовые заботы — нужно было собрать все вещи, навести порядок в заброшенной на год квартирке, найти какую-то подработку на лето, ведь по правилам стажировка после выпуска начиналась в сентябре… Возможно, стоило так же позвонить родителям и сказать, что он все-таки получил профессию, все еще жив и весьма здоров…       И пусть парню и показалось, что две недели до выпуска тянулись ну очень медленно, однако он вдруг обнаружил себя стоящим в феске, держащим диплом в руках и свободным делать все, что ему вздумается. А неподалеку Лиза — бледная, но такая же улыбчивая, как и раньше. Вейлон слышал, что в Колорадо она уже нашла себе хорошего психолога. И пусть на церемонии вручения не было ни одного его родственника, Парк был счастлив осознавать себя успешным выпускником. Ничего дурного не случилось — он все сдал, все было уже готово к отъезду, все документы о его назначении в «Маунт Мэссив» подписаны, а Блэр вел себя на удивление спокойно после того случая, ни намека на что-то личное — формальное, весьма деловое общение. И это приносило облегчение. Жизнь налаживалась. Впереди у Вейлона было целое лето, которое он хотел посвятить спокойной жизни и ненапряжной подработке, и никто уже не мог этого у него отнять.       Лишь утром, перед самым отправлением своего автобуса, Парк в последний раз вдохнул морской аромат яркого залива Сан-Франциско. Волны лениво махали ему в след, будто отпуская навсегда.       Точка невозврата была пройдена.