Грани ответственности

      Вейлон как-то совершенно упускает из мыслей дорогу, которую он преодолевает до нужного дома. Это просто какие-то серые, смазанные блики — он уходит из кабинета, сжимая ключи, он из последних сил добирается до ванной комнаты, чтобы какое-то время стоять под душем и заклеивать раны и синяки стремительно кончающимися пластырями. Перебитая нога болела (он все-таки мог на нее опираться — это был не перелом), болели внутренности. Про ягодицы и вовсе не стоило заикаться — там все ныло и неприятно тянуло, заставляя поскуливать от боли. Переоделся в чистое — ещё один серый мазок, вышел, наконец, на свет полудня — ещё один… Удивительно, что даже воздух свежести, на котором Парк не был так давно, не произвёл большого впечатления. Да и разве может изнасилованный человек думать о погоде? Бывший программист даже ни на секунду не задумался, почему его так спокойно пропускают. Охрана не обратила на него внимания — личное распоряжение Джереми Блэра все-таки не пустой звук.       И вот он уже за воротами лечебницы. Так просто… Вейлон так много мечтал об этом и вот — он на свободе. Но не совсем. Его хозяин лишь немного приспустил поводок, на котором все еще его держит. Теперь предстояло добраться до Денвера, но тут как по заказу подъехал автобус и Вейлон не опоздал. Он просто чувствовал, что знает, куда именно нужно ехать. Расшалившееся сознание выдало картинку — дождливый летний день… Машина, запотевшие стекла… Тогда ему было слишком хорошо.       — Эй, парень! Ты в порядке? — какой-то мужик, вошедший уже на подъезде к городу, толкнул его в плечо. — Не ранен?       Вейлон посмотрел на него отсутствующим взглядом и отрицательно помотал головой. Надо сказать, что вид у него был очень даже не важный. Беспокойство незнакомца можно было понять.       — Ты это, слушай. Если случилось что, давай я тебя в больницу отведу? А то тебя как будто десятеро били.       Тут уже и другие пассажиры начали предлагать ему свою помощь. Какая-то женщина громко потребовала у водителя аптечку, а другая протянула ему бутылку воды. Бессвязно благодаря их, Вейлон жадно напился, осушив всю бутылку за раз, а вот от аптечки отказался. Ему как раз надо было выходить.       «Вот где она — реальная жизнь. В людях есть живые души. В «Маунт Мэссив» — пустое ничто, со всей его грязью и похотью. Смерть, которая наступает на земле, но не отправляет тебя в Ад. Твой персональный Ад начинается прямо в этих проклятых стенах…»       Добраться по нужному адресу — отняло еще какие-то полчаса, и вот наконец дом, который усталому, но явно посвежевшему сознанию теперь напоминает тюрьму, не лучше «Маунт Мэссив». Вейлону даже кажется, пока он поднимается по ступенькам к двери, что Блэр просто пошутил, и это какие-то поддельные ключи, или не тот адрес, чтобы его «жалкий работник» зря потерял время, ничего не успел и дал ему дополнительную возможность для избиений и унижений. Но нет. Как ни странно, дверь поддаётся.       И тут на Вейлона обрушивается осознание.       Этот запах.       Он тут повсюду.       Тяжёлая входная дверь закрывается и программист оказывается в темноте помещения с плотно затянутыми шторами. Когда вспыхивает свет, Вейлон ещё какое-то время стоит, рассматривая убранство, думая о том, как сильно жилище отражает натуру его хозяина. Так странно, но он почти забыл, что уже видел все это однажды летом.       Здесь нет вычурности, нет излишков. Нет помпезности или хоть какой-нибудь безвкусицы, мебели минимум, но она как будто на своём месте. Всё в сдержанных тонах, однако хранит на себе следы жизни — плед на диване брошен второпях, на журнальном столике — пепел и бумаги, книги брошены на полках вразнобой, как если бы их читали и забрасывали как попало, наспех загибая странички. Среди них много и на немецком. Парк цеплял взглядом деталь за деталью и смутные видения просыпались на дне его памяти…       Вейлон тенью ходит по комнатам, прислушиваясь и присматриваясь. Даже фотографий нет. В открытом шкафу в спальне — что-то висит, а что-то брошено просто на пол, видимо, всё так же в спешке. В ванной — грязная одежда в корзине и вне её, тут же и разбитый бокал. На кухне — нет следов готовки, хотя в холодильнике присутствуют продукты, в основном нераспечатанные. И алкоголь, названия которого Парк даже не берётся читать.       Но всё увиденное было пустяками, по сравнению с тем, что он ощущал, вдыхая тот самый запах, что сводил Парка с ума ночами. Забывшись, он присел на незастланную постель в спальне и прижал к лицу подушку, отпуская сознание всего на несколько минут… А затем, испугавшись своих действий, отбросил ее от себя. Боль в ягодицах ударила по телу, захотелось не то вскрикнуть, не то заплакать от безысходности. Какой же стыд!       Бывший программист постарался не думать. Ему легко это удавалось — сознание погружалось в пустоту и просто существовало, а руки — работали. Он заправил постель, разделался с одеждой в шкафу и кое-как сложил книги. Пыль протереть — снова как во сне. Парк отдался кошмарам, он больше не желал их контролировать. Должно быть, это был отдых после долгой боли, который он подарил себе, и после которого ему будет в стократ хуже.       То же случилось и с рубашками в ванной. Запах тела Джереми, его парфюма… В кошмарах Вейлона его руки были нежными, а касания — плавными, его тело было разогретое донельзя, а шёпот будоражил кровь… Он сидел так минут двадцать, раскачиваясь в своём безумии и едва не забыв о еде, которая готовилась на кухне. След от помады на одной из рубашек… Вейлону показалось, что это кровь, вид её отрезвил и он немедленно отправил всю одежду в стирку. Даже открыл окно на кухне, чтобы отдышаться.       Нет, нельзя так. Нужно срочно собраться, иначе можно лишиться не только конечностей… Что же такое он ощутил? Неужели — ревность? Не может быть. Должно быть, всё игры его больного мышления. Не дышать. Не думать.       Где-то за двадцать минут до появления хозяина, всё уже было готово. ***       Остаток рабочего дня тянулся до логического завершения, бесконечный поток важнейших бумаг, точнее, остатки этого дневного потока, скользили сквозь руки начальника. И вот, с делами было покончено, точка в рабочем дне была поставлена прямо сейчас, когда мужчина захлопнул очередную папку, оставив ее валяться на собственном массивном столе на неопределенный срок.       Погода давала о себе знать. Пусть даже был самый разгар весны — вечером было все еще достаточно холодно, чтобы носить пиджак и плотное пальто. С последними мыслями о работе, гаснет настольная лампа, закрывается тяжелая дверь. Остаётся посмотреть в глаза уставшей от надзора за помещением охране, махнуть им уже заученным жестом «домой».       Опустошенная еще утром бутылка вермута под вечер давала о себе знать куда ярче, ложась на своего потребителя ощутимым грузом. Очередной день, в который Джереми Блэру предстояло проехаться пьяным до дома. Как ни странно, отстукивая каблуками по выложенным доскам лечебницы, супервайзер все еще думал о работе. О той удивительно системе, которая сложилась в «Маунт Мэссив», и которая претерпела значительные перемены из-за проекта. С одной стороны, она была похожа на тонущий корабль, с которого можно было либо соскочить в бескрайние воды (да там же и умереть), либо задержаться на этом пиру во время чумы (и тоже умереть). Лишь избранным достанется счастливая лодка до берега. А с веслами или без — это уже как карта ляжет.       Полин Глик явно сейчас рвет и мечет — Джереми продолжает поступать как ему вздумается, выпуская сотрудника 8208 за пределы лечебницы. Хотя сейчас ее это меньше всего должно было волновать — Пол донес, что их все-таки направляют заниматься «Храмовыми Вратами» — Глик придется свернуть свою деятельность здесь.       Уже на улице Джереми оглянулся на подсвеченные окна в одном из корпусов. Административный блок давно охватила тьма, но специалисты, следящие за лабораториями и порядком, не закончат работу до утренней смены. И это тоже части сложной системы, которая выматывала. Но так же сегодня был один из немногих дней, когда дома есть что пожрать, есть куда лечь — теперь постель наверняка свежая. Туда хотелось вернуться, вот только Блэр не мог, не хватало сил. Сплошные потребности окружали его, как и вредные привычки.       Тяжёлая дверь здания характерно хлопнула от порыва холодного горного ветра, который заставил Джереми поморщиться, немного взбодриться после выпитого, почувствовать холод вперемешку с приятной дрожью где-то под пальто, у самой груди. Слегка шатаясь, он доходит до автомобиля, но пропускает момент, когда оказывается на привычном сидении. Широко расставив колени в стороны, еще какое-то время супервайзер барабанит пальцами по рулю, засматриваясь в зеркало заднего вида, видит собственный пьяный взгляд и ловит себя на мысли, что сейчас, где-то в его доме Вейлон Парк. Хозяйничает, наверняка лапает его вещи своими руками, засматривается на какие-то обыкновенные «предметы роскоши», просто потому что не имеет таких дома. Вычитывает загнутые страницы книг, осматривает каждую мелочь… Может, ищет во всем это его, Джереми. Пытается понять связь.       И Блэр искренне ненавидел это в Парке, прямо здесь и сейчас, как и ненавидел всего его. Эта проникновенность, эта девственная душа, вдохновленная мелочами, слишком «святая», что для этой корпорации, что для приземленной жизни. «Его амбиции мешают нам, мешают мне, мешают проекту». Джереми не мог признаться себе до конца, что ненавидел Вейлона уже за то, что тот посмел мутить воду, в которой так долго прятались его демоны…       — Ничего личного, Парк, ты просто выполняешь свои обязанности. — не заметив собственного голоса, будто в бреду прошептал Джереми, рассеивая прочь все мысли и неувязки в своей голове.       Дорога показалась слишком короткой. Прохладный ветер целовал лицо, охлаждал и прояснял рассудок. Всего секунда жизни — и вот одна массивная дверь сменилась новой. Джереми сбивчиво пытается нащупать по карманам собственные ключи, но не услышав характерного металлического всплеска, жадно процеживает «блять» сквозь зубы, вспоминая, что отдал их Вейлону Парку. Тому самому, который занял в голове Блэра целый спектр чувств от ненависти до животного желания. Отвратительно.       Джереми вымещает это на двери, ударяя в нее кулаком, прожигая взглядом дубовое пространство перед своим носом.       Вейлон провел остаток вечера сидя на кухне, наблюдая за тем, как медленно и плавно ползут тени по стенам. Холодно. По спине бегут мурашки, а сердце учащает своё биение с приближением неизбежного. Джереми Блэр так или иначе приедет, он будет сидеть здесь, напротив него, а может и на его месте, точно выгонит его вон, не желая ужинать рядом с… Ненавистным ему объектом. Отбросом. Программист даже и не подумал о том, чтобы что-нибудь съесть, голод, который, казалось, преследовал его уже давно, сейчас будто отступил под наплывом впечатлений от этого помещения и запахов. Особенно от них.       Парк рассеянно заламывает пальцы, не осознавая, как уютно ему сидеть на мягком полукресле, и как усталость и уже начинающая действовать новая порция обезболивающего берёт своё — он начинает дремать. И в этой полудреме программисту чудится, что он уже не один, что это не мягкое кресло обволакивает его уставшее тело, а чьи-то руки, которые движутся вверх по спине, едва касаясь шеи…       Но громкий стук в дверь вывел Вейлона из транса. Он ошалело оглянулся на часы — время пришло. Судорожно забегал глазами по комнате, а затем и по прихожей, стараясь уловить, не упустил ли он чего. Сон едва отпустил его, когда Парк коснулся прохладной ручки и дёрнул замок. Щелк.       — Я всё сделал. — вместо приветствия выпалил бывший программист, торопясь отступить вглубь комнаты, уступая хозяину дорогу.       Джереми тяжело переступает порог собственного дома. Знакомая фигура уже с порога освобождает для него огромное пространство и Блэр чувствует животный страх, отчаяние и усталость от этого программистишки, что вызывает сильное желание дожрать все его соки до конца.       Джереми молча снял пальто и аккуратно оставил в шкафу. Ботинки же неряшливо бросил около входа, где, собственно, и остался стоять, оказавшись всего в паре шагов напротив уставшего тела. Взгляд супервайзера был отстраненно-холодным — все «прелести» работы никуда не делись. Все проблемы остались прежними, только вокруг поменялись стены и мебель. Здесь полностью царит власть Блэра, над ним уже нет руководства, все границы стерты напрочь. Это только его безумный мир.       Наконец, низкий, с нотками алкоголя голос прерывает повисшую паузу:       — Я не услышал, чтобы вы меня встретили как полагается, где ваши манеры, мистер Парк?       Противная липкая ухмылка находит место на уставшем лице, а аккуратные пальцы по-хозяйски обвивают щетинистый подбородок подчиненного, в очередной раз заставляя усомниться в собственной защищенности. Это выглядит и ощущается так мерзко, наигранно нежно… От этих липкий касаний Парку, должно быть, хотелось бы согнуться пополам и запачкать чистый пол. Чувство вседозволенности и возможность домогательства против чужой воли заставляли Блэра преисполняться своей важностью. В его руках Парк — словно скрипка. Покладистый и благородный инструмент, на котором Джереми научился искусно играть благодаря своему слуху, а не наработанным навыкам.       Шелковый низкий тон сменяется на приказной, отчетливый и, кажется, до безумия громкий в этой тихой квартире.       — Ты не слышишь меня, Парк?! Ты на той же работе, я все еще твой начальник, и ты все еще имеешь наглость… — шипит Джереми сквозь зубы, стискивая в пальцах, словно в тисках податливый подбородок. Он подтягивает побледневшее от ужаса лицо к себе и украдкой заглядывает куда-то внутрь зелёных глаз.       — Мхх…       Вейлон с трудом заставляет себя смотреть в глаза Блэра. Льдистые, они не отражают ничего, кроме триумфа победившего человека. Который точно знает, что эта рыбка уже никуда не денется из его рук. И еще что-то звериное, глубокое, чему сложно дать объяснение. Такой же взгляд Вейлон смутно запомнил, но при каких обстоятельствах…       — Добрый вечер, сэр… — выговаривает Вейлон как можно чётче, стараясь, чтобы его голос не дрожал. Обезболивающее спасало его, тело было не настолько больным, чтобы совсем ничего не соображать. Нужно было держаться. Продержаться ещё хоть немного. Скоро ему укажут на дверь, и вот она — свобода.       Но что-то будто бы изменилось. Так ли хотелось программисту оказаться сейчас на улице? Сломленное сознание противными червяками закопошилось ощущениями, заставляя чувствовать и дышать. Зрачки Вейлона чуть расширяются, когда лёгкие наполняются запахом Джереми Блэра. Сейчас он как никогда яркий — очень алкогольный, от одного дыхания которым, казалось, можно было опьянеть, его парфюм, который пропитал одежду и ту злосчастную подушку, и запах тела, о да, именно он. Тот самый, который появляется под конец дня. И у каждого он свой.       У Джереми Блэра он будто древесный, как мебель его кабинета, терпкий, как разогретая от трения ткань, уставший, как у человека, который просто заебался отвечать на тонну вопросов и заполнять миллионы документов. И как его, Вейлона, постоянные кошмары.       — Как добрались…? — спрашивает он, не особенно придавая смысл словам. Голос звучит слегка сдавленно из-за крепкого захвата. Если его сейчас изобьют, то по крайней мере смерть его будет не в этой пропахшей болью больнице.       Джереми рывком отпускает подбородок, пальцами медленно, будто специально прочертив по щеке. Как будто бы в качестве прощального жеста, но далеко не это имелось ввиду. Блэр проходит мимо Вейлона, так и не ответив на последний вопрос, не желая заводить теплых бесед и разводить любезностей. Он проводит пальцами по полкам, наблюдая непривычную чистоту вокруг, но внезапно его сбивает запах мяса, волокнистый и сочный. Фантазии заиграли не на шутку, заставив хозяина дома даже на секунду застыть на месте. Он сбросил пиджак на кресло и прошел в кухню, все теми же тяжелыми, хозяйскими шагами.       — Хочу заметить, что тут чисто. Хоть на это ты годишься. Видимо, твоими руками можно только рубашки стирать, а не водить по клавиатуре в огромной корпорации. Надеюсь, сегодня ты окончательно понял где тебе место? — как ни в чем не бывало произнес Джереми, вставая над столом, сложив руки в карманы.       Он томно посмотрел на сочившийся соком стейк, от которого еще медленно утекал вверх пар. Вейлон Парк в его доме… В пьяном рассудке хозяина роится множество мыслей, вплоть до самых грязных. Не могло же быть все так сказочно и до безумия просто!       — Подойди сюда, Парк. Ко мне, на кухню.       «Нет, это не кончилось».       Нехотя, но в то же время с каким-то внутренним порывом, Вейлон направляется вслед за хозяином. Не «похвала» с издёвкой его так дёрнула. Блэр и раньше ни разу не расщедривался на какую-либо теплоту в его адрес. А всё те же неуловимые мысли, на грани ощущений, которые давно уже преследовали Вейлона, нашептывали ему на ухо весь бред, который после воплощался во снах.       Псих никогда не признает, что он сходит с ума. Для Парка не убежать даже сейчас было более чем естественно, пропускать в свою голову всякое тоже стало нормальным — особенно на фоне того, что произошло сегодня днём. На языке крутилось — «ведь это вы одобрили мою кандидатуру, значит, чего-то я все-таки стою». Но в целях самосохранения, Вейлон об этом промолчал.       — Я приготовил мясо, подумав, что это может вам понравится. — говорит он, всё ещё волнуясь. Кто знает, может прямо сейчас все его труды будут опрокинуты ему на голову. — Гарнир… Овощи…       Бывший программист встал рядом со столом, не совсем понимая, куда себя деть. Ватные ноги слегка подрагивали, он потер подбородок пальцами, растирая. Нигде не было ни соринки, но он всё ещё волновался, что что-то пропустил. И это было безумием. Так трястись над домом человека, который желал его страданий.       Джереми встретил его нежной ухмылкой.       — У тебя лицо, как будто ты уже проблевался в коридоре, прелесть какая, видел свое ебало?       Блэр не сдерживал себя в оскорблениях, поэтому чётко транслировал то, о чем думал, глядя на уставшее, побледневшее словно от ужаса и стыда лицо. Точнее, сейчас он было похожим больше на белый лист офисной бумаги, нежели на что-то живое.       — Сядь за стол.       Джереми начал заворачивать рукава собственной рубашки до локтя с обеих сторон, дабы не запачкать светлую ткань, так же ослабил давящий на пульсирующую от алкоголя шею, воротник на несколько пуговиц вниз. Супервайзер бросил взгляд на Вейлона, который все еще словно в трансе стоял в недопонимании, жался к краю стола, не решаясь сесть. Это выводило из себя.       — Твою мать… — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Тебе что-то не ясно? Ты совсем тупой? Сядь за ебучий стол, иначе я напомню тебе о твоей ноющей коленке, мать твою. Сел куда тебе сказано.       С этими словами, Джереми сжал в руках сервировочный нож и вилку, пронзая, наконец, водянистые и ароматные мясные волокна. Он с особым холодом наблюдал за поведением Парка, осознавая, что все эти широкие вынужденные жесты, скованность, излишняя суетливость могла указывать на самые противные его догадки о программистишке. О возможности его сладкой мести. Ведь для этого была уникальная возможность — отомстить без следа своему обидчику, насильнику и ненавистнику.       Парк дёрнулся к стулу и сел, повинуясь. Ранить и без того измученное колено ой как не хотелось. Он отвёл глаза и взглянул в окно, за которым, из-за светящейся в кухне люстры, всё казалось непроглядно чёрным. Ужас. Страх вдруг одолел его, Вейлон вздрогнул от резких слов и откинулся на спинку стула, дыша немного чаще. Он увидел в этом окне своё отражение — действительно белое, словно призрак. Он здесь абсолютно точно в ловушке.       «А ведь прошлым летом ты тут уже бывал». — подсказал внутренний голосок. — «И к тебе относились совсем по-другому».       Вейлон вздохнул. Он не знал, правда ли это. Может, это тоже была галлюцинация? Или прекрасный сон, в котором Джереми Блэр был с ним нежен? Да, скорее всего, это лишь работа его воображение. Желаемое, а не действительное.       — Я всё понял. — выговорил он, искоса наблюдая за действиями мистера Блэра. Он был ловок в обращении со столовыми приборами, но алкоголь делал своё дело, заставляя его движения быть более резкими. Вейлон вдруг очень чётко вообразил, как этот нож оказывается у него в животе, и поспешил отвернуться от мяса. Хотя, стоит признать, пахло действительно притягательно. Зато глаза уловили в отражении окна шею, которую Джереми Блэр освободил от галстука…       Вейлон моргнул, снова перевёл взгляд на своё испуганное лицо. Сейчас он сам себе показался тупым — настолько оно выглядело растеряно и запуганно. Неужели это всё на самом деле происходит? Вероятнее всего, хозяин хочет заставить своего подчинённого попробовать кусочек, чтобы убедиться, нет ли в еде яда. Конечно, Парк не мог об этом не подумать. Но яда там не было. Не только потому, что Вейлон по природе своей вряд ли бы осмелился на убийство, но ещё и из-за этого самого голоска, который только усиливался, стоило мистеру Блэру оказаться рядом, слишком близко.       Джереми удостоверился, что Парк послушно ждет дальнейших указаний. Он отрезал достаточно сочный кусочек от основного куска и на вилке протянул его к губам подчиненного. На лице Блэра отразилась серьёзность, он с интересом смотрел на то, как отчаянные зеленые глаза бегают по его лицу в полном принятии и осознании происходящего.       — Должно быть, ты уже догадался, Парк? Я знаю, какой ты бываешь проницательный. Понял ведь, что это небольшая проверка на вшивость? Ненавижу пригревать змей у себя на груди, поэтому… Позволь разделить это невероятное удовольствие с тобой. Комплимент маэстро самому себе будет кстати, да и ты, наверное, приехал сюда совсем не жравши. Прекрасно, полакомишься самым вкусным.       Джереми был далеко не глупым человеком, напротив. Он был почти уверен в том, что мясо не причинит ему вреда. Вейлон ведь действительно был болен, только заболевание его называлось «Джереми Блэр». От которого его и тошнит, и кружится голова, в котором он тонет, но ему хочется глотать эту воду ещё и еще, опуститься на самое дно. Парк был в его глазах прекрасным начинанием, прекрасным образцом человеческой выдержки, усердия и рассудка, который, несмотря на трещины, все ещё сложно ломать. Его сопротивление идёт не физически, а внутренне. Работа над его сознанием обретала в голове Блэра новые оттенки, контракт горел прямо в его руках, и для него не будет сюрпризом, если Вейлон распишется в нем своей кровью, а возможно даже и не принудительно. Игра в кошки-мышки. И мышка сейчас готова на все, лишь бы кот в очередной раз не цапнул ее тонкий проворный хвостик, который она выпустила совершенно случайно из своей норы.       — Рот. — сухо приказывает Джереми и заставляет вилку соприкоснуться с зубами, а губы по инерции сами, сбивчиво дрожа, провожают пищу.       — Сэр…       Вейлон вздохнул и обхватил губами мясо, стащил с вилки и прожевал, не сводя взгляда с холодных глаз. Мясо было вкусным. Даже очень. А тем более, после длительной голодовки. Но в горло оно едва пропихнулось комом. Вейлон тяжело сглотнул и провёл языком по губам, слизывая сок. Отвёл глаза. Слишком странно это было, вкусно и противно одновременно.       — Оно чистое, сэр. — закончил Вейлон фразу. — Я добавил туда только специи, которые нашёл у вас.       Он вздохнул, думая, что наверное чем-то заслужил всё это. Где-то он просчитался. Какой бы логикой не отличался разум программиста, но разве можно считать его адекватным, учитывая, что он сейчас сидит на кухне у изнасиловавшего его человека и ест с его рук мясо?       Парк подумал, что если он сейчас рассмеется, то Блэр побьёт его похлеще чем днём. Поэтому он снова прерывисто вздохнул, в ответ на бурчание своего желудка. Тот явно был недоволен, что о нём так надолго забыли. Кажется, щеки Вейлона немного порозовели, он почувствовал лёгкий жар, приливший к скулам от смущения (меньше всего ему хотелось хоть чем-то выдавать свой голод). Но в реальности они остались всё такими же меловыми, разве что кое-где пошли некрасивыми красноватыми пятнами. Парк поднял глаза и посмотрел на мистера Блэра, который все еще изучал его, с любопытством ученого, который только что вколол крысе свое новое изобретение. Вейлону вдруг до боли захотелось прикоснуться к пульсирующей красноватой вене на его шее, провести по ней пальцами и… А что дальше, он даже думать боялся. Сознание снова отхлынуло, уступая видению. Вейлон моргнул, сопротивляясь. Сейчас было не время.       Джереми без особого удивления убедился в том, что Парк слишком слаб для того, чтобы пойти на такое дерзкое и опасное деяние. Убить своего руководителя и вместе с тем зависимость — это как убить самого себя вместе со своими демонами и внутренними призывами к действию, которые вызывали диссонанс и удовольствие. Действительно, это портрет человека, который, в условиях постоянного стресса и жизни в неведении, распознал свою человеческую ничтожность и слабость в одном единственном объекте и это стало для него заглавной буквой, с которой началось его восприятие жёсткой действительности, в которой он непосредственно находился.       Джереми с упоением наблюдал, как с лица Парка сходит немой ужас. Он будто бы видел его мысли сквозь зелёные глаза и собственные пальцы. В его голове — облегчение, тело больше не скованно, оно получает насыщение, а нервы так или иначе расслаблены, от уверенного осознания не свершившегося покушения. Это забавляло Блэра. Человеческая слабость перед собственными потребностями… человек не может жить без еды, не может без зависимостей. Все это напоминало Джереми самого себя. И от этого становилось еще противнее.       Супервайзер обвел взглядом вымазанные соком губы. Прошло несколько минут — мясо на тарелке исчезло наполовину. Но праздник жизни было рано заканчивать.       — Не подскажешь, что это там, на полу?       Джереми с треском уронил вилку на стол и холодно прожег взглядом программиста.       — Какой отвратительный жест, мистер Парк.       Джереми отошел от столешницы и мёртвой хваткой схватил Парка за воротник рубашки, словно за шкирку, и дернул на себя, заставив потерять равновесие. Тот оказался на полу, возле его ног.       — Если ты ведёшь себя как животное, в доме, в который тебя по доброте душевной пригласил не кто-то, а твое руководство — тогда уважай хозяина дома, а не капай на пол. — Джереми тяжело дыша от настигающего негодования.       Жалкое зрелище. Однако супервайзеру и в голову не пришло останавливать поток унижения.       — Высовывай язык и убирай за собой. — четко и понятно выразился хозяин дома, потирая взмокший от злости висок пальцами.       Парк не успел собраться, как всё это произошло. Миг — буря снова поднялась в этих льдистых водах, вот так, в одну секунду, и он уже не полу, изо всех сил старается догнать убегающее прочь сознание. Какое унижение. Неужели из-за какой-то дурацкой капли придётся вылизывать языком этот чертов пол? Промедление опасно. С каждой секундой его мучитель разъяряется ещё больше, и как бы он не разбил его лицо об этот пугающе чистый пол, на котором очень чётко видна жирная капля.       Нужно было придумать выход. Любой выход, только не языком. Казалось, что сделай он это, Вейлон окончательно потеряет всё человеческое, что в нём осталось. Интересно, какого потом будет хозяину оттирать его кровь с пола? Программист сделал вид, что склонился над каплей ниже, благо, его руки были довольно близко к лицу, и легко стёр пятно большим пальцем. А затем быстро сел, морщась.       Голова закружилась, но потребность рационально мыслить слегка «прочистила» сознание, и он уставился на мистера Блэра, ожидая, что тот сейчас сделает с ним. Вариантов масса.       — Такого больше не повторится. — тихо и холодно произнёс Вейлон, поднимаясь на ноги, и утирая тыльной стороной ладони губы.       «Я больше не переступлю порог этой квартиры, ибо сдохну раньше». — молниеносно подумал он. И тут видение — он умирает, А эти руки держат его, держат, не дают отключиться навсегда… Парк слегка зажмурился — он уже предвидел, что будет дальше. Боли он почти уже не боялся. Почти. И тут же заныла область внизу спины. Наверное, обезболивающее проходит, скоро все его раны загорятся, и тогда будет еще хуже. Резко захотелось домой. Домой, в теплую воду, чтобы смыть с себя всю эту грязь, похоть шероховатых рук и взгляд, который словно смола обтекал его со всех сторон. Его сознание тоже испачкано, и вывести эту грязь не получится никакой водой. Кем же он стал?       Джереми неотрывно наблюдал за своим подчинённым. Все ведь по правилам, не так ли? В его пьяном мозгу все это было более чем естественно — с того самого дня, когда Парк нагнулся за бумагами. Трещина превратилась в разлом. Он ожидал, что Парк в силу своего упрямства и малейшего чувства собственного достоинства не сможет унизить свое существо до вылизывания пола. Поэтому заметив, как подушечка пальца коснулась жирной капли, он еще раз убедился в правильности своей тактики. Он шел по правильному пути, буквально стискивая в своих пальцах остатки чужого сознания.       «Парк ждёт наказания, понимая, что я не смог бы упустить его непослушание, не смог бы так просто спустить ему с рук это возмутительное самоуправство. Это в очередной раз доказывает, как он зависим от моих эмоций, словно от кислорода, от взаимодействия двух умов, касаний… Даже самых жестоких. Он питается этим, словно побуждая на конфликт. Как и я питаюсь его сутью. Он играет со мной, без стыда заставляя убеждаться в том, что он действительно почти лишился рассудка. Я ненавижу его.»       Была бы воля Блэра, он бы без особых проблем утилизировал Парка вместе с его старым ноутбуком и документами. Но привязанность к этой стойкой ненависти была чем-то более сильным, это хотелось чувствовать, ведь даже самые злейшие враги никогда не смогли бы существовать друг без друга, являясь исключительной в своем роде зависимостью.       — В таком случае, на сегодня ты свободен. — привычным холодным тоном процедил Блэр, безразлично вставая спиной к гостю, и занялся остатками мяса.       — До свидания. — бросил Вейлон, стараясь не сорваться на бег. Тут было бы уместнее сказать «прощайте», но не схватят ли его за руку после этих слов?       Он, всё ещё не веря своей свободе, прошёл в прихожую, схватил свою куртку. Неужели его так просто отпустят? Что Блэр снова задумал? Снаружи донёсся раскат грома. Холодная апрельская ночь неотвратимо надвигалась, но какая уже была разница — пусть хоть тысячи молний в него попадут, но Вейлон не вернётся больше ни к Блэру, ни на работу. Заявление об увольнении можно отослать и по факсу.       Он пулей вылетел за дверь, и тут же сотни капель превратили его волосы в мокрую солому, а одежду — всё в те же мокрые тряпки. Вейлон сделал несколько шагов в непроглядную тьму и тут же что-то случилось. Его впервые накрыло видением. Просто так, абсолютно на ровном месте.       «Он никуда не уходил, а остался в кухне. Они молчали с мистером Блэром, а затем произошло невероятное — тот вдруг преодолел расстояние между ними, и вот Вейлон уже жестко прижат к столу, а руки его начальника уже под рубашкой, они везде, а запах заставляет зажмуриться и простонать, цепляясь пальцами за нежность тканей… »       Парк не видел в своём кошмарном бреду, что рухнул мешком на дорожку из щебня, загребая заледенелыми от воды пальцами камни и песок, а вода окончательно поработила его, укрыв, словно смертельным одеялом. Упав, он разбил нос, и теперь кровь мешалась с дождевой водой, а он всё улыбался, всё тянулся к прозрачному теплу, не понимая, что валяется как последний отброс в грязной луже, захлебываясь какими-то неразборчивыми криками. Сознание — неведомая, сложнейшая машина, и стоит в ней сломаться хотя бы крошечной шестеренке, как весь механизм просто останавливается или функционирует как попало. Разум же Вейлона Парка, вспыхнув ясностью на некоторое время, рухнул, не выдержав пыток. И во всём виноват только он сам, он, который допустил ошибку уже очень давно.       Кажется, он это понимал, хотя всё ещё грезил, подтягивая к подбородку тощие коленки. Молнии высвечивали его фигуру на дорожке, которая со стороны казалась каким-то неживым сломанным объектом.       Когда птичка выпорхнула из своего заточения, словно пуля из холодного оружия, Джереми даже не успел прикрыть дверь, услышав отчетливый хлопок входной. Никакого удивления, никакого сожаления. Парк при любой возможности готов бежать от собственного кошмара, в который он принудительно себя загнал, готов бежать от рук, которые душат, от бумаг, которые его держат…       Поток нетрезвых мыслей.       Руки мужчины крепко прижаты к столешнице, сжимают, что есть сил. В комнате становится по-настоящему душно, на лбу выступает испарина. Взгляд прожигает пространство под собой, поле зрения становится поверхностным, фокусируется на деталях. Голова низко опущена. Пальцы белеют. Срыв.       Пары секунд достаточно для того, чтобы сморгнуть пелену треска стекла, который с пульсацией бьётся о пол. Теперь приготовленное такими трудами мясо — на полу, приправленное осколками. Гнев, который удалось перетерпеть еще в присутствии программиста, дал о себе знать. Блэру много стоило сдержать себя ради собственной цели, вместо того чтобы придушить мерзавца прямо за этим столом кухонным полотенцем или голыми руками.       — Вы всегда были паршивым сотрудником, мистер Парк. — шепчет мужчина себе под нос, доставая из запаса выдержанную бутылку бурбона. — Всегда считали себя умнее руководства, не раз пытались сорваться с крючка, да? Нарушить конфиденциальность, так?       Алкоголь наливается в низкий хрусталь, булькает и слегка пузырится, заставляя Джереми смачно сглотнуть от желания расслабления.       — Паршивая тварь… — цедит он сквозь зубы, алкоголь пламенем греет гортань, заставляя запрокинуть голову. Он подошел к окну и немного отпустил мысли, переводя взгляд на задний двор. Алкоголь в крови давал о себе знать, но не настолько, чтобы поддаться безумию.       Внезапно, Джереми натыкается на до боли знакомое тело, укрытое пеленой свежей воды от дождя. Его одежда вымокла настолько, что различимо блестит в свете фонаря, будто переливаясь. Кажется, птичка оказалась не столь сильной, чтобы далеко улететь с подбитым крылом.       — Твою мать… — шипит Джереми, сопротивляясь своим железным принципам. — Отличный конец дня. Парк.       Вымокший до нитки, словно дворняжка, трясущийся от холода и боли в теле, наверняка без сознания, опущенный до состояния душевного разрыва, он ведь без проблем мог бы умереть, пролежав без сознания как минимум еще минут пятнадцать. Его легкие наверняка не выдержат переохлаждения, а может, он и сам захлебнется в лужице собственной противной крови.       На губы легла ухмылка со вкусом бурбона, которую Джереми поправил обрамлением бокала, сделав еще один растянутый глоток, смакуя терпкий выдержанный алкоголь. Он все больше прожигал горло, и вместе с тем прибавлял рассудку безумия и решительности. «Он думал, что настолько просто сдохнет в моем саду? Запачкав своей кровью дорогу? Нет ничего хуже, чем так легко дать умереть такому интересному объекту исследования. Он не заслужил такую спокойную смерть, ему еще совсем далеко до встречи с Богом, если такой когда-то и существовал».       Джереми не накинул на себя абсолютно ничего. Вышел на улицу, не особенно торопясь, оставив лишь бокал. Жалкое зрелище. Прибитый к камням, окровавленный, слабый и дрожащий, в нем почти не осталось сознания. Абсолютно беспомощный, залитый водой и грязью. Дождь укачал, окрасив русые пшеничные волосы в розоватый грязный оттенок. Лицо совершенно спокойно, нет никаких эмоций — пустое измученное полотно, будто бы дремлющее самым непробудным сладким сном. Нос все еще кровоточит, окрашивая воду, Джереми на секунду усмотрел в ней свое отражение.       Ему с лёгкостью удается вынуть из воды ослабленное тело и забрать на руки. Положение было весьма выгодным, на случай если тело вдруг оживет и захочет вырваться. Преграды не последует. Одной рукой Джереми держит под коленями, второй придерживает корпус и голову, по дороге осматривая грязное и окровавленное лицо. Занося тело в дом, он оставляет обувь, крепко придерживая тело, прижимая то к своей груди. Удивительная картина. Убийца с жертвой на руках возвращаются к свету сквозь пелену дождя.

      Не уходи, я ещё не готов       Искать тебя внутри этих домов       Я обязательно к тебе приду       Я не прощу тебя, я не прощу

      Вейлон ничего не ощущал больше. Как только видения отступили, он потерял сознание, проваливаясь в черноту. Он мог запросто захлебнуться кровью из носа, или той самой водой. Холод заставил его руки и ноги заледенеть и потерять чувствительность, Парк не смог бы уйти, даже найди он силы встать. Окончательное истощение, полное изнеможение. Теперь его тело едва подавало признаки жизни, не представляя тяжести для рук мистера Блэра, заражая их холодом. С волос потекла вода, на лице высветились блики фонаря и очередной молнии.       Но стоит ему снова оказаться в тепле, как его веки вздрагивают, на доли секунды открывая миру покрасневшие белки закатившихся глаз.       — Хххааарх… — стонет Вейлон, не понимая ничего, ничего не ощущая, кожей чувствуя лишь перемены в окружении, не больше.       Разум снова вспыхнул, выдавая ему липкое видение, которому Парк слепо улыбнулся. В небытии нет боли. Ни физической, ни душевной. Это укрытие, безопасное укрытие для всех слабых духом или рассудком, а то и для тех и других одновременно. Вейлон предпочитал не относить себя к этим категориям, однако обстоятельства и ошибки сделали свою работу.       — Мххх…       Кажется, в глаза ему ударил яркий свет люстры. Вейлон невидящими глазами мазнул по расплывающимся объектам, по человеку, который держал его. Всё это было воспринято очень легко, как очередное безумное видение. По телу прошла волна тепла, но вместе с ней — боли, и Вейлон снова отключился от реальности, забываясь в спасительном «ничто». Кровь капала на ковёр, добавляя к серым водяным каплям красные, контраст, который так ярко выделяется на фоне общей сдержанности тонов. Абсолютно безмятежный, наивный, идущий на поводу у собственных пылкостей. Таким и был Вейлон Парк. Он делал такие безумные вещи на работе, о которых на его месте, да и в его положении было страшно подумать любому сотруднику. Он бежал без оглядки, туда, куда сам не знал, лишь бы успокоить свою душу, которая вряд ли уже каким-то чудом была самому ему ясна и кристально понятна.       Джереми не испытывал к нему жалости даже сейчас, когда полы окрашиваются капля за каплей, алкоголь в крови не давал чувствовать этого к обреченному телу.       — Чш-ш-ш… Чш-ш-ш…       Мужчина уверенно зашагал в ванную, имея перед собой одну единственную цель. Не дать этому бренному телу подохнуть здесь и сейчас в его доме. Грязь и кровь, к сожалению Блэра, стоило смыть, а организм нуждался в тепле. Вынужденные широкие жесты, на которые Джереми обязан был пойти, дабы не портить задуманное.       Он усадил Парка в ванную, но тут же поймал себя на мысли, что пробудить его все ещё не получилось, и ничего не сможет привести его в чувства лучше, чем контрастный душ. Только для этого было необходимо стоять под ним, а это у жалкого тела сейчас совсем бы не получилось без особенной поддержки. Джереми стер все границы дозволенного для самого себя. Быстро, чтобы не передумать, он начал последовательно расстегивать пуговицы собственной рубашки, обнажая тело. Следом и остатки одежды не заставили себя долго ждать.       Расправляться с бренным телом программистишки было совсем нелегким занятием. Обмякшие конечности с трудом прощались с вымокшими до нитки тканями, те постоянно липли к бледной, холодной коже. С одеждой, в конце-концов, было покончено, и только сейчас стало видно все то, что тщательно скрывалось от лишних глаз. Множественные гематомы и ушибы — все напоминания о работе. Лицо Парка, размалеванное кровью, беспорядочно прилипшие грязные волосы как никогда делали картину идеально завершенной. Вот так он бы и выглядел. Соленый и изнасилованный. Кем-то, возможно в лесу, возможно в подворотне лечебницы, или по пути к единственному спокойному месту — домой. И это зрелище толкнуло на еще одну крамольную мысль:       «Таким я и хотел его увидеть. Мечты сбываются.»