Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер. Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер, кто пророс густой травой. Впрочем, это не впервой.
Бродский, 1986
Прошло много времени, прежде чем Вейлон Парк смог снова открыть глаза. Вначале, когда его везли, увешанного всевозможными капельницами, пока в самом срочном порядке госпитализировали и оперировали, он был попросту в нигде. За него дышал аппарат искусственной вентиляции лёгких, циркуляцию крови поддерживали насосы, а пищеварительную систему заменяла капельница. Он не чувствовал ничего. И жизнь Вейлона держалась на том самом «честном слове», чудом оставаясь гореть тоненькой свечой в густой темноте. Затем, после операции по пересадке кожи на спину, после переливания крови и бесконечности зашитых ран, наложения металлических штифтов на ребра, спустя месяц пустого беспамятства, он начал понемногу просыпаться. И это было по-своему чудо, разве что с пробуждением приходила боль, и он снова отключался, позволяя аппаратам дышать и «жить» за себя. На этом этапе начались сны. Тяжёлые, болезненные, сопровождающиеся ледяным потом и стонами, подергиваниями конечностей и ухудшением и без того тяжёлого состояния. Он их не запоминал. Только боль, красная, всепоглощающая до бесконечности и небытие, наполняемое звуками медицинских аппаратов. Спустя ещё какое-то время, когда уже наступило лето, Вейлон всё же пошёл на поправку. Надо сказать, что заботились о нём очень бережно, боясь угроз мистера Блэра, отчего постепенное снятие капельниц и отключение аппаратуры проходило вполне удачно. Теперь Парк мог не только спать и бредить — он уже был в сознании, всё такой же бледный, но уже живой, думающий и вспоминающий. Его старательно кормили, ведь помимо ран и нарушений работы органов, его тело оказалось на грани полного истощения. Первое, о чем Парк подумал, как только очнулся окончательно, было именем «Джереми Блэр». Неудивительно, ведь последнее, что он видел до попадания в палату, было именно лицо супервайзера и какие-то слова, но какие… Вейлон периодически пытался расспрашивать врачей о том, что же с ним произошло, но они лишь отмахивались, говоря, что это навредит его покою. В конце концов, примерно в начале июля, Вейлон понемногу начал садиться на постели, и даже порывался ходить, хотя каждый шаг для него был очень и очень болезненным. Затекшие конечности ныли и болели, но бывший программист наотрез отказался от кресла-каталки, предпочитая справляться самостоятельно. Он твёрдо решил, что чем быстрее он научится самостоятельности, тем скорее ему представится возможность узнать от Блэра все — потерянное воспоминание не давало покоя. И не только оно. Казалось, что вся его жизнь теперь представляла собой сплошное лоскутное одеяло, состоящее из обрывков памяти, и Джереми будто был ключом к рассеиванию этого тумана. С момента инцидента прошло чуть больше двух месяцев. За это время Джереми то и дело снабжали пакетами документов о текущем состоянии Вейлона Парка. Операции, жизнеобеспечение и хорошее питание пациента, которые держались в строжайшем секрете от начальства, требовали немалых затрат, однако, вздумай Джереми использовать деньги лечебницы, он точно привлек бы лишнее внимание. Поэтому все затраты капали прямиком на его собственный счет — он лично финансировал все вышеперечисленное. Это сильно ударяло по кошельку, заставляя, порой, экономить на привычном, однако позволяло держать «пациента Х» и всех причастных к его лечению под полным контролем. Каждый шаг врачей, хирургов и персонала был исключительно с одобрения «инвестора», чему он не мог не радоваться. Состояние Вейлона зависело только от него. Джереми, порой, не мог поверить, что когда-либо потратит хоть доллар на лечение того, чье место в его мыслях не заслуживает даже могильного ящика. Но Блэр чётко понимал, на что шел, когда ежедневно подвергал себя и всех причастных опасности в лице «Меркофф». То, что пару месяцев назад казалось просто прихотью, сейчас же оборачивалось для него новым, весьма интересным планом. — Мистер Блэр, возьмите. Джереми пробегается взглядом по очередному отчету, выписывает чек на определённую сумму и возвращает врачу. Щелкает ручкой. — Пройдемте, сэр. Блэр кивает. Лечащий врач Вейлона сопровождает его до лифта, а потом, уже по пути к палате, к ним присоединяются два санитара и пристраиваются у них за спиной, чтобы защитить от какой-либо угрозы со стороны пациентов. Ведь отделение, в которое они направляются, переполнено острыми, и, зачастую, довольно буйными случаями. Вейлон Парк же находится в особой палате, переделанной специально для него. Оттуда вынесли все койки, заменив одной, довольно удобной кроватью, вокруг которой в нужном порядке была расставлена вся необходимая медицинская аппаратура. Глухие шаги супервайзера сопровождается разговорами врача о состоянии пациента, но Джереми практически его не слушает. Его больше волнует вопрос о том, что же сейчас на уме у бывшего программистишки? Вспоминает ли он хоть о чем-нибудь? В каком состоянии пребывает его сознание? До сегодняшнего для Блэр посещал его всего два раза, но Парк в то время был в глубоком беспамятстве. — Вы отключили его от аппарата ИВЛ? Джереми накинул на плечи врачебный халат, который ему протянули на входе в палату. — Да, сэр. Сейчас он восстанавливается. Все операции прошли успешно. Мистер Парк уже может самостоятельно передвигаться, переваривать пищу и разговаривает он весьма внятно. Все естественные процессы восстановлены, только пациент еще очень слаб, но делает успехи. Джереми остановился напротив стекла, отделяющего палату от коридора, сложив руки за спиной. Такое одностороннее окно было практически в каждой палате в «Маунт Мэссив», что позволяло врачам и персоналу беспрепятственно наблюдать за больными, не вступая с ними в контакт. — Мистер Блэр, а как ваша… Джереми на автомате касается пластыря на своей шее кончиками пальцев. Рана заживала очень долго. На ее месте теперь — отвратительного вида рубец, который непременно станет шрамом. Понадобилось немало уколов и таблеток, чтобы отвести от организма угрозу нагноения и гангрены. — Все в порядке. Супервайзер не стал больше медлить. Он решительно приложил ключ-карту к специальному замку, и дверь автоматически открылась, неприятно пискнув. Стоя у порога, он какое-то время наблюдает уже в живую за тем, как Парк пытается делать какие-то невнятные шаги навстречу здоровой самостоятельности. Он топит руки в карманах брюк и встречается с Вейлоном взглядом, не говоря ни слова. Парк сталкивается глазами с мистером Блэром и силы тотчас покидают его. Он тяжело садится на свою кровать, но взгляда всё ещё не отрывает, невнятно поражённый. Конечно, он надеялся, что рано или поздно Джереми сюда придёт, но к тому, что он увидит его прямо сейчас, Парк явно не был готов. Все утро он снова посвятил попыткам начать самостоятельно ходить, но ноги все еще практически не слушались. — Я хочу знать, что случилось. — тут же выпалил Вейлон, не откладывая в долгий ящик. — Вы как-то замешаны в моём положении, я в этом уверен. — голос его прозвучал на удивление уверенно, совсем не совпадая с нынешним положением тела. Парк провёл ладонью по лицу, стирая холодные капли. Все-таки попытка ходить оказалась нелегкой. Он всей душой ненавидел это помещение грязно-белыми стенами, которое стало его больничной тюрьмой, и стремился встать на ноги еще и для того, чтобы иметь возможность хотя бы ненадолго ее покидать. — Последнее, что я помню, были вы. Тут он остановился, вспоминая, какие сны ему снились в последнее время. Если бы Вейлон мог, то покраснел бы, а так его кожа сохранила всё ту же желтоватую бледность. Парень стиснул пальцами халат на коленях, стараясь не думать об этом. Иногда ему казалось, что именно сны были его настоящими воспоминаниями, такими реалистичными, порой, они были. В них между ним и мистером Блэром происходила целая фантасмагория страсти, которая выражалась в словах, касаниях, нежности и грубости — по-настоящему влажные сны, дать объяснения, которым Вейлон не мог. — Ты даже после двух месяцев в коме все такой же по-детски глупый и наивный, Парк. Нет бы проявить хоть каплю уважения к тому, кто спас тебе твою никчемную жалкую жизнь. — также без приветствия начал Джереми, измеряя шагами небольшое помещение. Он шагал медленно, не вынимая рук из карманов брюк. А затем развернулся к Парку и сдержанно улыбнулся. Хмыкнул что-то себе под нос, еле слышно, отмечая про себя то, что его бывший подчиненный все еще не дурак, а лишь создает подобное впечатление. Ведь задал-то он весьма верный вопрос, обратившись как раз по адресу. Но правду знать ему не положено. Блэр чуть было не убил его, переломав почти все кости, а он все упирается, находясь в погоне за правдой там, где ее быть по природе своей не может. Даже после угрозы смерти его горячая голова все не стынет. Настырный, наивно жаждущий правды в этой лживой и абсолютно грязной системе… Все верно, таким тут никогда не было места. Джереми делает пару шагов к кровати Вейлона и наклоняется к его лицу, словно хищник над жертвой, насыщаясь его болезненным видом. — Кое-кто решил свести счеты с жизнью, выпрыгнув из окна башни… Переломал себе кучу костей, разодрал кожу и едва дышал, когда его подобрали. Трусливый, гадкий поступок, 8208. Неужели вы настолько глупы, что не смогли признать своей слабости более адекватным образом? Джереми с некой брезгливостью охватывает подбородок Парка, достаёт свою зажигалку из кармана пиджака и включает встроенный фонарик (наверное, впервые в жизни эта бесполезная хуйня ему пригодилась). Водит над зрачками, лично прослеживая их реакцию на свет. Он всегда был таким. Он должен был убедиться во всем лично, даже если и доверял врачам. — Есть контакт. Джереми убирает зажигалку обратно и до боли сдавливает бледные скулы, а затем резко отпускает, когда видит в зелёных глазах удивление и просьбу. Ох уж эти зелёные глаза. Как красиво они смотрятся, когда наполнены слезами и похотью… Но тут дверь открылась и на пороге появился санитар с подносом. — Вейлон, время обеда. Я оставлю все на столе, пожалуйста, поешьте как следует. Джереми вытягивается и смотрит на вошедшего с нескрываемой ненавистью. Будто тот прервал что-то важное между ними, чего прерывать было ни в коем случае нельзя. — 0х… А… Мистер Блэр, сэр, извините что потревожил… Я принёс мистеру Парку… Джереми лишь фальшиво улыбается и взмахивает руками в жесте «пожалуйста, делайте свою работу, вперёд». Санитар все же поспешно удаляется, так и не договорив, а Джереми устремляет изучающий взгляд на поднос. Вейлон хмурится. Его гость явно играет с ним в какие-то игры и продолжает делать из него полного дурака, как и когда-то ранее. Странно, что это Вейлон Парк еще помнил. Он даже ни на секунду не усомнился в верности этого понимания, как если бы был уверен в этой части своего прошлого. Так или иначе, он понимал, что должен быть благодарным за всё это, за спасение его жизни в частности, но ощущение, что это было вовсе не самоубийство, не покидало его. Парк повторяет движение Джереми и тоже смотри на поднос. Вдруг он почувствовал себя очень странно: какая-то неловкость, что ли… Ему необходимо поесть, он чувствует сильный голод, но Блэр явно не собирается уходить, а это значит, что придется либо потерпеть, либо есть при нем, чего Вейлону точно не хотелось. — Спасибо. — буркнул он уже удаляющемуся санитару. — Неужели после падения с высоты со спины так обильно сползает кожа? — скептически осведомился бывший программист уже у супервайзера, все-таки переставляя поднос на колени. — И, если по вашим словам, моя жизнь была настолько никчемна, зачем же было ее спасать? Решив, что голод сильнее смущения, Вейлон чуть подрагивающими пальцами берет вилку и принимается за еду. Она не имеет особенного вкуса, обычная больничная еда, пусть и содержащая гораздо больше питательных веществ, чем еда всех остальных пациентов. Но вот факт, что он ест сам, а не эти проклятые трубки… — А знаете, я всё же благодарен вам. — вдруг говорит он тихо, но вкрадчиво. Парк и сам не осознаёт, отчего переходит на такой тон. — Вы ведь действительно спасли мою жизнь… — он делает упор на слово ‘спасли’. Это делает вас моим героем, которого я обязан отблагодарить. — на лице расплывается улыбка и тут же выцветает. Вейлон утыкается носом в тарелку, хмурясь. Он недоволен тем, что сейчас произнес. Ведь это были совсем не тем слова, которые он планировал высказать. Как будто нечто непрошено-дерзкое дернуло его за язык, как будто то самое чувство недоверия к безгрешности супервайзера, или еще что-то, чего он еще не понял. — Никто не виноват в том, что вы привыкли падать на спину, мистер Парк. Джереми внимательно следит за поведением подопечного, наблюдая, как тот с трудом держит в собственной руке прибор. Не просто так Вейлон Парк остался жив. Везде и у всего имеется своя цель и свое предназначение. Джереми крепко сжимает челюсти, до скрипа зубов. Когда Парк произносит слова благодарности, внутри все сжимается. То ли от отвращения, то ли от ряда непонятных, давящих словно наступая сверху, чувств. — Не меня стоит благодарить, а нашу корпорацию, которая выделяет вам средства на лечение. Джереми оставляет данную реплику без подробностей и приподнимается над Парком, лёгким движением руки забирая у того вилку. — Смотреть на вас жалко, Парк. Он перехватывает прибор и набирает еду, а затем с серьёзным, сосредоточенным видом ждет, пока Вейлон приоткроет губы. Джереми никогда не признает того, что все эти месяцы ему не хватало подчинения его ручного зверька. Вейлон Парк не сопротивляться. Он просто не видит к этому причин, да и не хочет видеть, если быть честным. Он просто берёт бледными, заветренными губами еду с вилки и ест её, глядя в эти серые глаза напротив. — Вам когда-нибудь говорили, что ваши глаза похожи на лёд? — вдруг всё так же неожиданно для себя говорит Вейлон и снова удивляется, с какой лёгкостью у него это получилось. Видимо, если это было действительно падение с высоты, то он здорово приложился головой и внутри у него что-то сдвинулось. Захотелось поднять руку и потрогать волосы Джереми Блэра, но сейчас Парк смог себя сдержать, понимая, что это было бы уже слишком. Стоило насладиться этим моментом, когда его руки, его запах и его глаза были настолько близко. У него осталось ещё очень много вопросов, дать ответ на которые его начальник не сможет или не захочет. В его голову не влезть, а оттого остаётся довольствоваться крупицами этой странной, пропитанной запахом лекарств, близости. Джереми медленно поднял глаза в глаза напротив, смотря с томящей серьёзностью, будто горе-комплимента не прозвучало. «Не удивительно что этот полудурок позволяет себе подобные выходки — наверняка наркоз передавил ему все артерии с кислородом, который и так с трудом доходил до его мозга. Он будто даже в приподнятом настроении от моего визита — стоит хорошенько пообщаться с психиатром, кажется, в его сознании что-то действительно наебнулось, причем не слабо. И куда только делся его скулящий тон? Но больше интересно, что сейчас с его памятью… Она может представлять реальную опасность.» На лицо Джереми натягивается язвительная улыбка. — Про глаза не говорил никто. А вот про то, что мое сердце схоже со льдом, не раз звучало в стенах этой больницы. И лучше вам не знать, при каких обстоятельствах. Супервайзер протолкнул в Парка последнюю вилку и похлопал того по плечу, как бы даже с некоторой долей угрозы. — Мистер Фостер, подойдите. Джереми поднялся, сложил руки за спиной и украдкой взглянул на пациента, который каждую секунду будто электризуется от ожидания чего-то неизбежного. — Покажите его нашим психиатрам. Мне кажется, мистер Парк очень болен не только физически. Такое количество травм и лекарств дурно сказалось на его сознании. Возьмите его в тиски и не выпускайте, работайте. Дайте ему транквилизаторов чтобы не нес хуйню. — Джереми стрельнул взглядом в Вейлона и, чуть обнажив зубы, улыбнулся. Парк делает вид, что не понимает показной жесткости. Он всё так же смотрит перед собой, как если бы мистер Блэр и не уходил с его постели, а затем, отставляя уже пустой поднос, ложится на спину и прикрывает глаза. Он очень устал. Даже такое простое действие заставило тело напрячься, а эта встреча так же далеко не способствует улучшению его состояния. Психиатр… Знал Парк, какие тут психиатры. И если хирурги ещё старались, припугнутые начальством, то эти мозгоправы и сами были долбанутые на всю голову, им самим нужен был врач. Программист твёрдо решил, что ни слова им не скажет, пусть хоть режут. Опять же, он понятия не имел, откуда в нем столько уверенности в этих мыслях, но видимо, какие-то частицы здравого рассудка и памяти все-таки просыпались в его покалеченной голове. Встреча с Блэром всколыхнула в нем что-то, на что супервайзер явно не мог рассчитывать. Мало того, что за время полного отсутствия сознания, с ним будто бы случилась «перезагрузка», так еще и волнение от встречи с объектом своих мыслей и снов подтолкнуло Вейлона еще ближе к отчаянному желанию выбраться и узнать всю правду. «Из башни выпрыгнул, ага, как же. Враньё, с первого и до последнего слова, отговорка. Я не настолько идиот, чтобы не понять, что этот человек хорошенько приложился к моему состоянию, раз сейчас так хлопочет о моем выздоровлении. Ну зато теперь я приложусь к его репутации.» Почему-то страха не было. После пробуждения с эмоциями и ощущениями Вейлона вообще стало твориться что-то непонятное — они возникали сами собой, просто по наитию. Стоило лишь натолкнуться на триггер. И правильно. Психи редко осознают, что сошли с ума. Но в случае Вейлона все было иначе — отсутствие контакта с объектом его помешательства, покой и уход сделали свое дело — память начала просыпаться, будя залежавшиеся на дне болота личностные качества. — Да, мистер Блэр? Джереми останавливает врача за плечо — тот собирался уже было звать психиатров — Я не смогу сейчас его контролировать, у меня есть дела и поважнее. Проследите чтобы все было как надо. Он отпускает прощальный взгляд на улегшегося Вейлона, и, так и не встретившись с его глазами, выходит из палаты. — Да, мистер Блэр. И уже этим вечером к Вейлону заглянул специалист, который явно предназначался «для копания в мозгах». Сначала он задавал вопросы лишь общего характера, но очень быстро перешёл к явному давлению, чтобы выяснить подробности прошлого Парка. Бывший программист сдержал данное самому себе обещание и не проронил ни слова, кроме «не помню» и «не знаю». Психиатр очень быстро понял, что так они ничего не добьются, поэтому оставалось только ждать распоряжения Джереми Блэра о куда более суровых методах допроса. Так незаметно пролетели еще две недели, в течение которых Вейлона все еще тщательно лечили, а его физическое состояние улучшалось в геометрической прогрессии. Более того, он мог уже вполне уверенно передвигаться и даже выполнять нехитрые физические задачи. Единственное, что его беспокоило, это полнейшая информационная блокада — ни врачи, ни психотерапевт, ни санитары не говорили ему ни слова кроме «как ваше самочувствие?» и «сегодня вы примите это». Джереми Блэр больше не появлялся на пороге его палаты, хотя Вейлону хотелось этого больше, чем чего-либо еще. Супервайзер действительно был очень серьезно занят — в «Маунт Мэссив» проходила череда очень важных совещаний, на которые съезжались специалисты из других подразделений «Меркофф». Каждый день в конференц-зале велось напряженное обсуждение, касающееся дальнейших планов корпорации, но особое внимание оказывалось теперь так называемому «Вальридеру» — тому самому проекту, который все еще велся в недрах психиатрической лечебницы. Огромный прогресс, которого удалось добиться всего за какой-то год, и радовал, и настораживал одновременно — по оценкам некоторых специалистов, мощь, которую развивал этот удивительный рой, могла запросто превзойти их возможности и ожидания. Поэтому решено было бросить все силы в укрепление оборудования и систем безопасности. Ведь у всесильного нано-роя, объединенного сознанием носителя, вряд ли появиться хоть толика понимания того, кто же действительно является его врагом, а кто — создатель. Многомиллиардная машина для убийств должна была быть в первую очередь контролируемой, а уже потом — разрушительной. Много слов было сказано о прибыли, документах, секретности и других насущных вопросах. Джереми Блэр впервые был допущен к информации такого уровня — он осознавал, что присутствуя на абсолютно всех заседаниях, он сам себе подписывает приговор — никто из тех, кто все это слышал, не рассчитывал больше на возможность уйти из «общего дела». Главы корпорации, чьи настоящие имена были известны только им самим, и так держали всех на очень коротком поводке. Сейчас же, он и вовсе превратился в колючую проволоку. А как могло быть по-другому, когда в руках всего какого-то десятка человек находится власть покрепче, чем у президента? Джереми пришлось отчитываться перед ними не раз за эти недели. В отличие от многих, он не робел — его натура, закаленная в условиях хаоса «Маунт Мэссив», собственным опытом и нелегким прошлым, попросту не могла до конца воспринять этих людей в дорогущих костюмах как прямую угрозу собственной жизни. Хотя он и знал, что одно лишь слово с их стороны, и он окажется ниже любого из «вариантов». Блэр явно чувствовал то давление, которое оказывается на него в мгновения зачитывания многочисленных отчетов, но даже в такие минуты нередко возвращался мыслями к своему особому пациенту, работа с которым была едва ли не самым рискованным на данный момент, ведь она проводилась под носом у тех, в чьих руках его жизнь. Однако, у Безымянных было слишком мало времени. Они поручили своим подопечным дальнейшую работу на объекте, а сами уехали так же незаметно, как и появились. С их подсосами было куда проще — Джереми был само гостеприимство, в душе ощущая, как же сильно он от них устал. Стоило подождать всего несколько дней и эта шайка, наконец, свалит. Однако, даже Блэр не мог предвидеть то, что произошло в последний день пребывания делегации в «Маунт Мэссив». Это был более неофициальный, заключительный этап, в разгар которого гости собрались в кабинете супервайзера. За разговорами о погоде, доходах и семейной жизни все проходило весьма непринужденно, в точности так, как и нужно было супервайзеру. Сидя напротив этих лоснящихся достатком лиц, он искусно транслировал им о том, насколько же блестяще справляется со своими обязанностями, как его любит персонал и что его уже не раз признавали первоклассным руководителем. — Как видите, за этот год не уволился… — Джереми Блэр ткнул в отчет пальцем. — Никто. Ну, не считая некоторых недоразумений, но они создавали одни убытки. Дела идут как надо… Наша прибыль возросла в три раза за последний год — я сделал все возможное для достижения такого показателя. А еще… Джереми вдруг ослабил улыбку и посмотрел куда-то вглубь кабинета, невольно вспоминая о том, что произошло несколько месяцев назад. Шрам дернуло холодом, супервайзер как-то болезненно скривился, чувствуя фантомный привкус крови во рту и в горле. Такой яркий, что он непроизвольно закашлялся и расстегнул две верхние пуговицы собственной рубашки. Это случалось уже не в первый раз, но только сейчас — настолько реально. Блэр даже немного растерялся, на секунду поверив, что рана снова кровоточит. — Мистер Блэр? Все в порядке? — Да. Просто легкая сухость в горле. Он потянулся к уже начатой бутылке дорогого алкоголя, который предлагал гостям и щедро налил себе. Стоило сделать пару глотков, как боль утихла. В это же время, в палату к Вейлону Парку, наконец, нагрянули санитары. Только сегодня утром Джереми Блэр отдал распоряжение о переводе пациента в «варианты» — его приказ был исполнен немедленно. Парня тут же схватили за руки, сдернули с кровати, но уже более-менее окрепший Вейлон вывернулся. «А вот и долгожданная весточка от Блэра — скорее всего, сейчас или убьют, или отведут прямо в палату смерти. Первое предпочтительнее…» — Отпустите, сволочи. Сам пойду. — Парк вырвал руки из, внезапно, некрепкой хватки. По отчетам психиатра уже успели заключить, что он — невменяем и безопасен, оттого связывать Вейлона не собирались. Ноги бывшего программиста слушались с переменным успехом, однако ярость, которая сейчас в нём закипала, не позволяла дать хоть кому-то к себе прикоснуться. Он предчувствовал, куда его ведут. И не ошибся. Его увлекали все ниже и ниже коридорами, от одного только вида которых в Парке все ярче просыпались воспоминания о прошлом, он ведь был тут, и не раз… Не убежать, ловушка. Длинный серый коридор с одинаковыми дверями, на которых виднеются небольшие окошки. Еще десяток шагов, и тяжёлая дверь закрылась за ним и очередным психиатром, немолодым мужчиной, на лице которого была написана скука. Для него Парк был не больше, чем расходный материал. — Итак, мистер Парк. — начал он. — Давайте начнём с простого. Расскажите о себе. Я хочу познакомится с вами, чтобы составить план дальнейшей работы. Вейлон сделал вид, что не услышал. Он лёг на простенькую кровать, подтащив к себе капельницу и закрыл глаза. — Меня зовут Гарольд Браунвик, и я хочу вам помочь… — Нет. — Что значит нет, мистер Парк? Я знаю, вам, возможно, хотелось бы поговорить непосредственно с мистером Блэром, но у него сейчас важная делегация, поэтому… Но Вейлон и в этот раз промолчал, показывая, что он не настроен разговаривать. Браунвик пытался задавать вопросы, пускался в рассуждения о его диагнозе и причинах молчания, давил, но Парк упрямо сохранял молчание и не слушал его: внезапно полученная информация заставила его думать в совершенно неожиданном направлении — внутри у него зародилось очень яркое, до безумия страстное желание увидеть, как выцветет на ненавистном, но таком до омерзения притягательном лице эта гадкая ухмылка. Как Блэр падёт, под грузом собственной вины, расплатится за всё свои грехи и останется ни с чем… Мозг Вейлона действительно повредился, внезапная вспышка активности и ярости толкала на безумства. И куда только делся этот забитый, забывший сам себя парень из его недавнего прошлого? А ведь стоило всего-навсего пару месяцев провести в покое… — …придется пойти на крайние меры. Браунвик поднялся и кликнул санитара, который вошёл уже с готовым шприцем наперевес. Парк сел, буравя его взглядом. — Я был бы рад, если бы вы хотя бы лекарство приняли без упрямства… — начал Гарольд, уже отходя к двери. И тут Вейлон понял, что это его, возможно, последний шанс. Он изо всех сил укусил санитара за руку, а тот от неожиданности выронил шприц. Парк схватил его и с яростью воткнул прямо в шею, выплескивая всё, что там было, а затем хорошенько пнул ногой. От неожиданности и резкой боли, не такой уж мощный санитар завалился на бок, а лошадиная доля «лекарства» лишила его возможности двигаться практически мгновенно. Гарольд завопил, но прежде чем он успел хоть что-либо предпринять, Вейлон уже рванул прочь по коридору, прихватив со стола с инструментами скальпель. Как ни странно, кабинета Блэра он достиг без особых препятствий. Сейчас было время обеда — большая часть персонала находилась на отдыхе, а охрана почти в полном составе была приставлена к важным гостям и их свите, которые осматривали лаборатории и не присутствовали в кабинете супервайзера. Конечно, нашлись и те, кто попытался остановить Вейлона, но он упорно ускользал, ведомый болью мщения и, наверное, удивительным везением. Многие, скорее всего, попросту испугались настолько разъяренного психа с ножом, не решившись погнаться вслед, а тех, кто все же попытался его схватить, Вейлон даже ранил. Он еще не знал, что за ним уже выслали подкрепление, а еще ему становилось все хуже с каждым пройденным метром, но адреналин долбил в виски, подгоняя вперед. И вот, наконец, заветный коридор. Полно охраны. На него тут же нацелились минимум пять пистолетов. Парк завопил, что хочет видеть Джереми Блэра, вложил все свои оставшиеся силы в рывок, с которым он умудрился пнуть ногой дверь ненавистного кабинета и она открылась сама собой. Как раз в этот момент Джереми допил свой бокал, в попытке отставить поскорее надоедливые воспоминания и продолжить беседу. Вдруг дверь с силой ударилась о стену и он увидел поистине невероятную картину: на пороге, удерживаемый с двух сторон, в своем больничном халате полустоял-полувисел Вейлон, мать его, Парк, который так отчаянно брыкался и вопил, что не оставалось сомнений — он пришел за ним. Но первый шок быстро прошел, чего не скажешь о гостях. Все как один, они тут же потянулись к своим карманам, явно увидев в этом вторжении прямую угрозу жизни. Но Джереми понимал, что именно панике он поддаваться не должен. Не в их глазах. — Отпустите его. Бедный мальчик лишь хочет что-то мне сказать, не будьте такими жестокими! — с наигранным сочувствием бросил он охране. Вейлона тут же отпустили. Скальпель уже давно был отобран. Они встретились глазами. Взгляд Блэра сейчас излучал немой холод, ярость, которая так и сочилась сквозь ледяные зрачки. В темных бровях была лишь капля удивления, а на лице — немой вопрос. И все это могли понять только ярко-зеленые, которые сейчас полыхали ярче индикаторов на приборной панели двери за его спиной. В последний раз так сильно они полыхали очень давно, когда обстоятельства их близости были совсем другими. «Какой смелый, отчаянный ход, щеночек. Неужели в тебе проснулся старый добрый студентик-Парк? Никчемный, как же я натерпелся твоих ебучих выходок. Грязная, паршивая сука… Куда смотрели эти чёртовы придурки с их автоматами, я лично засуну их… Вырвался и думает, что сможет спасти мир, наивный мальчишка.» — Мистер Парк? Быть может, вы ошиблись кабинетом? Вам, должно быть, в процедурный? — Джереми чуть вскинул брови. — Понимаете, — тут он обратился уже к перепуганной делегации. — Его жена и дети погибли, а потом бедняга совсем двинулся сознанием, попытался свести счеты с жизнью… — Заткнись! Замолчи уже наконец! — бросил Парк, входя в раж. Он как-то не думал о том, что скажет, когда появится здесь и теперь слегка растерялся от направленных на него нескольких пар глаз. Однако сейчас Вейлона заботили лишь одни — серые, льдистые, словно вода поздней зимой. — Заткнись, твою мать! Его кто-то схватил за руку, но Парк все же сделал пару шагов вперёд, понимая, что даже если это будет последнее, что он сделает, то Джереми Блэр утонет вместе с ним. — Да вы хоть понимаете, с кем вы сейчас разговариваете? — крикнул Вейлон все еще шокированным гостям. На него снова подняли оружие. — Вы в курсе, что этот человек проворачивает за вашими тупорылыми спинами? Проверьте, куда уходят финансы, сверьте, блять, сметы и печати! Я бы на вашем месте прогулялся по палатам, где больные подыхают в собственном дерьме, а всё потому, что находятся на попечении у этого! Он угрожает семьям, убивает и избавляется от неугодных, а его приспешники боятся настолько, что рта не могут открыть! — Вейлон дёрнул головой — перед глазами замелькали чёрные пятна. Кажется, из носа пошла кровь от перенапряжения. Он понятия не имел, откуда у него эти кристально-чистые мысли. — Это всё он со мной сделал! — Вейлон махнул на себя рукой. — Я слышал, о чем говорят врачи, они находили следы изнасилования! Это всё он! Он! Он ничего не слышал. Он помнил. Парк уже не видел ничего. Давление скакнуло, перед глазами было черно. На лицах гостей замелькал ужас. Раздался щелчок затвора, многие с неприкрытым отвращением пялились то на психа, то на Блэра, но он рявкнул «Не стрелять!», уже поднимаясь на ноги. Речь Вейлона многое для него прояснила. Но одних слов мало. «Бедный Вейлон, ты такой наивный. И был, и есть, и будешь.» — Понимаете, — вкрадчиво обратился Джереми к уже знатно охуевшей делегации. — это один из наших «особых случаев». Недавно только подобрали. Как я уже говорил, его жена и дети погибли в автокатастрофе, мы едва спасли его от самоубийства… Для него нормально винить во всех бедах того, кто его спас. Джереми совершенно спокойно выслушал визги своего подопытного зверька. Внезапно прорезавшаяся память ясно говорила о том, что Парк окончательно натрепелся, рванув из себя все свои силы на этот отчаянный шаг. Это поражало воображение. Как в этом куске плоти и обреченности еще осталось такое рвение к достижению справедливости? Как может этот изнасилованный и буквально прикованный к кровати молодой программист с пеной у рта и кровью у носа отстаивать остатки себя там, где у него нет шансов на спасение? Как он все еще стоит, чуть ли не теряя сознание, но пытаясь что-то доказать всем этим прогнившим людям? Такой отчаянный, горячий. Но отчаянно глупый. Безнадежный, слишком правильный для общества, слишком вредный для этой большой «корпорации зла». В один момент у Блэра даже возникает желание со всем сарказмом встать и захлопать в ладоши этому невероятному представлению одного актера. Захлопать и рассмеяться. Он замялся, пытаясь сдержать собственную насмешку, прикрыл подрагивающие губы пальцами. Парк еще не понимал, что это «спасение» и пролитая правда окажется его пролитой кровью. Словно жертва убийцы пытается попросить о помощи у купленных этим же убийцей полицейских, думая, что спасение ближе некуда. Супервайзер не отрывался от зеленых глаз. Вейлон точно видел в них безразличие и холод. Парк представал перед ними дешевым клоуном в цирке, где его никто и никогда не воспримет всерьез. — Интересный образец, который по случайности выпрыгнул из клетки, ну с кем же не бывает. Джереми скупо улыбнулся и развел руками. — Мистер Парк, вам же сказали не вставать, у вас кровь, вы что, не хотите поправиться? Прошу извините этого пациента, он очень болен, у него шизотипический бред, он все еще не может оправиться. Такая грустная история… — Мистер Блэр, мы все понимаем! — решился подать голос кто-то из «смелых» гостей. Тем более, стоило супервайзеру махнуть рукой, как Парка снова схватили. — Все-таки это психиатрическая лечебница, тут это неизбежно… — Уведите. Парк брыкается, рвётся и кусается, но силы на исходе, поэтому напоследок он просто шлёт всех присутствующих на хуй. Джереми Блэр слишком хорошо устроился. Везде у него всё схвачено, всё вокруг играет по его правилам, действительно, какие уж тут шансы! Он то точно знает всех и всё, залезает к нему, Парку, в голову, предвидит все возможные исходы и события, чертова сволочь. Да он уже к нему в мозг пробрался, не даёт спать, не даёт жить… Все эти мысли перемежались с матами, ненавистью, выплескивались неразборчивыми криками и проклятиями. Это был уже не Вейлон. Тот тёплый человек, который потерялся на пути между поглотившей работой и этим чудовищем, который сначала приманил, а затем жестоко надругался надо всем, что Парк пытался ему отдать, умер. Память, все ее потерянные кусочки собрались воедино, чтобы обрушиться на и без того слабую психику страшным осознанием. «Ничего личного, просто бизнес. Конечно. Естественно. Бесчеловечная сволочь, Богом себя возомнил. Думает, что смеет так распоряжаться чужой жизнью…» Поправочка. Уже смог. И как раз в этот самый момент, на несколько мгновений обретший себя Вейлон Парк, окончательно потерялся. Теперь он уже не тот Вейлон, который когда-то работал тут программистом. Теперь он просто псих без личности, который уже через несколько минут ощутит на себе все «прелести» чудовищной дозы успокоительного, и провалятся под ним без сознания ещё двадцать четыре часа. А когда очнётся — на вопрос, как его зовут, ответит неразборчивым мычанием и новыми попытками бросаться на людей. Спустя неделю, он уже забудет из-за чего попал в палату, обколотый препаратами и замотанный в смирительную рубаху из-за попыток свести счёты с жизнью и покушений на жизнь врачей и санитаров. А ещё через неделю — целые куски его прошлого начнут снова пропадать из его памяти. Крики сменятся спокойствием и безразличием, тупой депрессией, в которой он откажется от еды и любых разговоров, будет лишь просто смотреть в одну точку, не соглашаясь спать. Через месяц из его головы выветрятся все имена. Он даже не вспомнит, где он находится, и за что так сильно ненавидит всех, кто к нему заходит. К концу лета Вейлон уже путает сон с реальностью. Только лишь тихо плачет порой, потеряв счёт времени, ведь в его палате нет окон и часов — он уже не знает, какой была та жизнь, до этих стен, и почему ему так нестерпимо больно от внезапно возобновившихся, таких тёплых снов. Он еще не подозревает, что впереди его ждет осень, когда на нем будут тестировать самые разные препараты, тщательно записывая показатели, которые будет выдавать его тело. Дозы, естественно, невелики, чтобы не убить подопытного, но достаточны, чтобы нанести вред. Но Парку уже все равно. Он — кукла. Без мыслей, без эмоций, без страха или отчаяния, он — просто есть. Не помнящий даже своего имени. Он переживет много боли, будет кровоточить, плакать, умолять, когда ему снова введут очередной препарат, но также быстро забудет об этом до следующей пытки. Потеряется в своих душевных и физических ранах. Боль станет нормой. *** Настоящее время. …— А ведь все так хорошо начиналось! Жаль, что ты сейчас не в состоянии со мной поговорить, но я дождусь, когда действие препаратов ослабнет. Нам с тобой есть что обсудить, не так ли? Спустя столько месяцев, Джереми, наконец, видит результат дела рук своих. Все эти отчеты, которые с таким подобострастием подносил ему Гарольд, яйца выеденного не стоят, по сравнению с тем, что он сейчас наблюдает. «Вейлоном» это едва соображающее создание назвать уже довольно сложно. Как же давно они не виделись? У Блэра были дела с «Маунт Мэссив», а его подопытный кролик отлично справлялся со своей ролью и без него. — Давно не заглядывал к вам, мистер Парк. — полушепотом озвучивает свои мысли Блэр, в некотором роде завороженный этой картиной. Браунвик зря опасался — Вейлон не способен даже сидеть как следует, не то что бросаться. Видимо, последние препараты таки подкосили его окончательно. «Существо» вглядывается в пришедшего. Вглядывается и не понимает, правда ли то, что он сейчас перед собой видит? Или снова галлюцинация, навеянная бесконечным туманом из боли и снов? — Вы ведь Джереми Блэр, верно? — произносит он тихо, недоверчиво. Единственное имя, которое тоненькой ниточкой соединяло его пустое сознание с прошлым. Кроме того, в отвратительном больничном смраде, его едва живое обоняние уловило запах, отличный от химического. — Вы… Вы ведь мне сейчас не снитесь, да? — с надеждой спросил «вариант», подаваясь немного вперёд, насколько позволяло спеленаное в смирительную рубаху тело. — Зачем вы здесь, сэр? — шепчет он, резким движением головы откидывая волосы с лица, ибо руки связаны. Открываются выделившийся бледные скулы и небритость, отросшая бородка и щетина. Бесчисленные следы инъекций на шее. Джереми молчит. Столько же всего было между ними когда-то? Эта взаимная ненависть, приправленная извращениями, битые носы и в крошку стекла раздавленные глотки… Страсть, химическая реакция, посильнее ядерной, которая ведет к уничтожению всего живого… Все это сейчас сузилось до одной крошечной точки — этого робкого, дрожащего голоса. Вот теперь Джереми окончательно убедился, что добился поставленной цели. Перед ним — чистый лист. Пустой жесткий диск, ноль данных. Кроме одного имени, которое уже не вывести никакими пытками. План сработал. Как можно в такие короткие сроки уничтожить личность? Стереть с подкорки все, до самого основания, чтобы записать новую, абсолютно отличную жизнь, вложить то, что только пожелаешь? Фантастика? Нет. Он, Джереми Блэр, достиг этого, пусть даже изначально планируя просто прогнуть живую волю и привязать к себе. Но результат превзошел все ожидания. Перед ним — чистый холст, который не сделал ему абсолютно ничего дурного. Просто однажды подсел к нему в машину в дождливый Калифорнийский день. Льдистые глаза медленно обогнули бледное лицо. Джереми вспомнился некогда здоровый румянец сотрудника 8208, его горящие глаза, в которых сейчас были видны лишь пустота и смирение. Раньше они горели яркими, никогда не гаснущими огнями, искали спасения, а сейчас… Они абсолютно померкли. Вместе с ними померк и Вейлон Парк. Много воды утекло с тех пор. Какое-то время, Блэр, подпирая подбородок руками, сложенными в замок, молчал, будто бы и не услышав слов бывшего программиста, лишь прожигал взглядом каждое нанесенное шприцами и капельницами увечье. Затем, все также молча протянул к нему ладонь, наблюдая за реакцией. Словно ища подход к запуганной собаке, проверяя ее рефлексы. Вейлон не понял этого движения, но и не отстранился. Он также наблюдал за мистером Блэром, как и тот наблюдал за ним, и между их взглядами происходило какое-то безумное общение, когда каждый говорит о своём, но разговор всё ещё ведётся. И вот его ладонь настолько близко, что Вейлон может рассмотреть старые мозоли, шрамы, натруженные пальцы и грубую, красноватую кожу. Немного усилился тот самый волнующий запах, который пришёл сюда вместе с мистером Блэром. Парк не знает, как ему сейчас поступить, отчего лишь коротко касается протянутой ладони чуть взмокшим лбом, щекочет волосами и отодвигается к стене, боясь, что этот человек сейчас уйдёт. Или достанет очередной шприц, который принесет новую волну боли. — Я здесь, потому что ничего не помню? — всё так же тихо спрашивает Вейлон, чуть склоняя голову на бок. — Мне кажется, это как-то связано с вами, но я не знаю, как… Я чувствую. — уже практически не слышно закончил он. Блэр почувствовал трение чуть взмокших волос о собственную руку и это ощущение заставило его вздрогнуть. Он с силой сжал пальцы в кулак, а затем потер их между собой, пытаясь разгадать свое ощущение. — Я здесь не для того чтобы обижать тебя. — вдруг неожиданно для себя выдал мужчина, хмуря брови. Он быстро сократил между ними расстояние, забыв обо всем. Это прикосновение… Что же это… — Мистер Блэр! Что вы делаете! Не трогайте пациента, он опасен для вас! Джереми краем глаза увидел в дверях напрягшихся санитаров и охранника, который уже поднял винтовку и снял предохранитель. Джереми через спину махнул им, и тот послушно отступил. Все затаили дыхание. Блэр положил горячую и тяжёлую ладонь на пшеничные волосы и провел большим пальцем по отросшим локонам, все еще пытаясь сосредоточиться на том неуловимом ощущении, которое на секунду возникло в глубинах его сознания. Вейлон Парк чуть дёргается, когда слышит голоса ненавистных существ за стеклом. Он даже не заметил винтовок, а всё потому, что очарован близостью — смотрит снизу вверх на мистера Блэра, прямо в его глаза. Рядом с этим человеком ему было иначе. Рядом с мистером Блэром он вдруг почувствовал кровь внутри себя, её быстрые реки, даже закололо в кончиках сжатых в смирительной рубахе пальцах. И когда на его волосы ложится тяжёлая ладонь, он прикрывает глаза и прерывисто вздыхает, чувствуя её тепло. В палате всегда было холодно, а эта мягкость пришла из внешнего мира, где жили все остальные люди. Он снова потерся головой о пальцы, дыша глубоко и ровно. Кажется, он сейчас улыбнётся впервые за несколько месяцев, находясь в середине этого окутывающего, волнующего запаха, рядом с человеком из своего прошлого. Но этого не происходит. — Я не сделаю вам ничего плохого, сэр… — едва слышно шепчет Вейлон. — Я не буду вас кусать и прогонять, обещаю… — он вспоминает, сколько раз уже бросался на этих противных людей, которые убивали его своими длинными иглами и противными таблетками. Вейлон чувствовал, как пальцы перебирают его волосы и дышал глубже. Как давно он уже не чувствовал ласки? Это подкупало. Парк опять усомнился, не сон ли это, но проверить не смог — из настоящего здесь был только мистер Блэр — такой живой, такой… Отличный от его, Вейлона, нынешней вселенной, что даже странно. На фоне мертвенной бледности всего вокруг он был источником тепла, ярким, живым. Вейлону вдруг захотелось, чтобы тот забрал его с собой, унёс на руках из этого белого бреда, но это были лишь крамольные мысли, перекликающиеся с подступающим сном. В какой-то момент Джереми снова заглядывает в зеленые глаза. Он вдруг видит в Парке новое, будто бы девственное существо, которое ещё не знает этого жестокого мира, не знает ничего, не знает похоти. Эти глаза готовы поверить во все и сделать все, что будет приказано. Покорный, послушный и весь он целиком — только для него. Его, такого не знающего, не видящего никого и ничего кроме Блэра, хотелось касаться, хотелось ещё больше подчинять своей власти, только лишь себе единственному, чтобы этот жалкий, недостойный этих чистых зелёных глаз мир никогда не смог завладеть хотя бы крошечным его кусочком. — Поговори со мной. — неожиданно выдаёт Джереми, с особой, не характерной для себя нежностью, проводя по чужому подбородку большим пальцем. Он приподнимает голову Вейлона и поворачивает чуть влево, затем вправо, словно медленный маятник, прослеживает его реакцию на слова и жесты, изучает, словно свое детище, словно предмет своего упорного труда, словно редчайшее произведение искусства. Следит за каждым движением обкусанных губ, за каждым взмахом тёмных ресниц. Невыносимо хочется напиться. — Я думал о том, что там, за стенами… — Парк принимает просьбу поговорить, как призыв рассказать о мыслях, которые у него роились в голове в последнее время. По крайней мере, все эти врачи требовали от него именно этого. Но они были не достойны. — Понимаете, я не помню, где раньше был мой дом, и была ли у меня… Как это… Семья. — чуть грустно заканчивает он, ласкаясь щекой о пальцы. Ему более чем хорошо — мистер Блэр не уходит, он здесь, он рядом. Он не делает больно. — Я не думаю, что когда-нибудь окажусь снаружи… — снова продолжает он, принимая тишину в ответ за призыв продолжать. — Потому что я даже не помню, как меня зовут. Парк вдруг вздыхает, и, сильно очарованный знакомым запахом, осторожно касается губами пальцев Джереми Блэра, чувствуя их лёгкую солёность и жар. Тут же глядит тому в глаза, будто извиняясь за свой порыв. Он суетно облизывает губы, стараясь сохранить новый для него вкус где-то внутри себя. Блэр несколько секунд не открывает взгляд от молящих, блестящих под искусственным светом глаз. Он прослеживает в них нескончаемый поток доверия, подчинения. Любые фразы, которые сейчас он скажет, окажут на бывшего программиста лишь седативный эффект, это просто невероятно. Супервайзер заминается в собственных мыслях, когда его кожи касаются шершавые, разогретые губы. Это заставляет его погрузиться в липкие воспоминания, все откатывается на второй план, когда шрам на шее тянет, словно тот только начал стягиваться и заживать, словно ему стукнула неделя, а не полгода. Рефлексы и ощущения становятся острыми. Под грузом неподъемных объёмов работы и прошедшего времени он совершенно отвык от того, что некогда было его антидепрессантом. Это осознается слишком резко, будто бы это всегда было для него тайной, о которой Джереми даже боялся говорить или вспоминать, запретный плод его грязных фантазий. Его тёмное «я», его страсть к подчинению и что страшнее — удовольствие, которое мог своими мучениями отвоевать из его глубин лишь объект 8208. Все эти бумаги, бесконечные документы, логические выводы, доводы, сухость в его голове, вызванная спецификой его работы… В такие моменты все это отходило на второй план. Это его эрогенная, самая запретная зона. А сейчас перед ним такое чистое, девственное существо, очищенное и выдрессированное. Вейлон Парк — грань его и только его, Джереми, ответственности. Блэр только сейчас замечает, что рефлекторно прикрывает глаза, расслабляется. Чувствует, как в паху тяжелеет с каждой секундой, как наэлектризовывается воздух. Внезапно хочется, чтобы из этих невинных, ангельских, словно в забвении, глаз, снова потекли слезы. Хочется услышать, как задрожит голос и выкрикнет заветное: «Прошу, Мистер Блэр, прекратите!» И как не захочется прекращать. Его член до невозможности твердеет, ширинка начинает давить. Палец утопает в чужих губах, обводит плавно кончик нежного языка. — Не важно, что там за стенами. Все, что у тебя было, уже здесь. Он плавно отпускает уже полусонного Вейлона обратно на подушку, едва сдерживая рвущийся из груди стон. Сейчас не время. Коротко целует прохладный лоб и спешно удаляется, покрывая матом всех, кто встает на пути. Вейлон спит. *** — Вы ведь хотите увидеть своих детей живыми, Гарольд? Часы показывали одиннадцатый час вечера. Перед супервайзером на стуле съежилась запуганная насмерть фигура. У ее виска все тот же пистолет. — Если так, то делайте то, что я говорю и не тяните. Он еще сильнее надавливает дулом и его жертва заливается слезами и клятвами сделать все, что только угодно. — Немедленно пеленайте этого упертого мерзавца со всеми его чёртовыми пилюлями и грузите в джип, который ждет снаружи. Будьте предельно осторожными. Заломайте его, завяжите ему глаза и заткните пасть, и чтобы ни звука! Везите на этот адрес. Даю вам последний шанс. Это ясно? Или мне отстрелить у тебя еще один палец? — Н-нет… Прошу… Я все сделаю! — Пошел прочь! Дверь с лязгом захлопнулась. Джереми втянул носом воздух и выпустил сквозь крепко сжатые зубы. Пришла пора Вейлону Парку сменить место жительства.Конец второй части.