Грани ответственности

      Раздался отчетливый, громкий звук. По лицу скользнуло ледяное дуновение.       Вейлон вдохнул поглубже и застонал. Сознание возвращалось с трудом, как сквозь туман или толщу воды, которую никак не преодолеть. Он ничего не понимал, да и не хотел — колени его упирались во что-то твердое, а руки были крепко связаны за спиной. Боли не было — только вязкое небытие и блики, которые можно было даже не пытаться идентифицировать. Должно быть, его снова чем-то накачали, и это — лишь только начало нового этапа «терапии».       Из ниоткуда пришло осознание, что он в помещении не один. Что-то двигалось рядом, что-то, что явно не принадлежало его телу. В гудящую голову закралось точечное ощущение страха, как если бы его заперли в клетке с голодным львом. По изможденному телу побежали судороги — чье-то присутствие означало только боль. Но окружающий мир был отличен от привычного, пахнущего препаратной химией. Пока что только запах помогал это понять.       Где же он? Может, все-таки умер? Вейлон боялся дать себе на это надежду.       Странно было не мочь думать. Состояние было весьма похоже на сон, вот только физически чуть более материальный.       Джереми Блэр стоял перед своей жертвой, осознавая всю невероятную важность и нереальность момента — Вейлон Парк, скрученный по рукам и ногам, тот самый, который в последний раз покидал это помещение в состоянии, близком к смерти, снова здесь, перед ним, на его ковре. Супервайзер буднично покручивал в пальцах бокал вина, который должен был отвлечь его от работы, но цвет напитка удивительным образом походил на кровь, которой были окрашены бесчисленные раны Вейлона — до чего же прекрасное сочетание. Он медленно обошел вокруг подчиненного, не говоря ни слова, даже почти не дыша — хотелось выдержать напряжение, в котором сейчас пребывает Парк. С этой же целью повязка все еще оставалась на глазах пленника, пусть даже желание сорвать ее и насладиться моментом встречи было очень сильно.       К нему на воспитание подкинули совсем молодого щенка, которого нужно хорошенько приучить к рукам, прежде чем начинать давать команды. Никаких слов, все на уровне ощущений. Никаких картинок перед глазами. Только полутона этой бесшумной игры.       Вейлон бы точно дернулся, если бы не количество «смирительного» и другой отравы в собственной крови. Он просто задышал чуть чаще, когда совершенно из ниоткуда появилось ощущение стянутости в волосах. Заныли виски, кожа на затылке напряглась, а в ушах тоненько зазвенело, когда неведомая сила заставила его еще чуть наклониться, уткнувшись лицом в что-то, что можно было различить как ткань. Сознание было в ловушке пустоты, это точно было не смерть. Что же тогда?       Джереми крепко прижал его голову к своей ноге, все также забывая о вине — дежавю мурашками и стальными разрядами наэлектризовало тело и неприятно дернуло шрам.       — М-мм--ххх… — неясно пробормотал Парк, будто силясь что-то сказать. Кляп между его зубов не позволял выразить больше.       Он с трудом приподнял подбородок, огромными зрачками навстречу бликующей реальности, снова попытался что-то сказать, но вместо этого — все те же хрипы и мычание. Нечто нависало над ним. Жар и боль были связаны с этим чем-то, из носа бывшего пациента вдруг потекла тонкая струйка крови, напряжение и страх были слишком велики — что с ним будет дальше? Отсутствие осознания самого себя в пространстве, отсутствие хоть малейшего понимания ситуации и беспомощность — это ли не самый страшный кошмар для рассудка?       Джереми поймал глазами бордовые капли, которые внесли немного красок в однотонный, пушистый ковёр молочного цвета. Он было подумал, что пролил алкоголь, но появление таких же оттенков на бледном лице пленника подсказали ответ.       «Ткнуть бы туда твоей никчёмной мордой и заставить убирать, да только твое воспитание, щенок, на этом и закончится.»       Супервайзер поборол разразившуюся внутри бурю.       «Здорово же его накачали, если он ещё не понял, что его ждет.»       Мужчина опустился на корточки — теперь его лицо было вровень с лицом пленника. Если бы кто-то увидел это со стороны, то, вероятно, захотел бы написать картину — пронзительный, льдистый взгляд, красноватое, разогретое алкоголем лицо, в котором так много красок и абсолютно белое, с едва различимыми ниточками губ — напротив. И на нем — ярко-алая полоса, как финальный мазок. Кровь Вейлона пробудила в Джереми извращённые, приглушенные временем желания, но их «обряд» не терпит спешки. Создание нового шедевра на чистом холсте требует терпения.       Подушечкой большого пальца Блэр проводит по косой струйке свежей крови и собирает её, наблюдая за тем, как та эротично огибает все новыми приливами подбородок, окрашивая неровную светлую бородку в алый. Как стекает вниз по шее, заползая куда-то за воротник больничной пижамы. Он облизывает палец, чувствуя на языке металлический привкус, смакует и хмурится, тяжело втягивая ноздрями воздух.       А затем перехватывает Вейлона за подбородок и выдергивает слюнявую тряпку из ослабевшей челюсти, тут же замечая, как слюна с кровью мешаются на его губах в кровавую пену.       — Пф-ф-фх… — Вейлон тут же хватил ртом воздух, но не подумал о том, что горло и рот у него все еще полны слюны и крови, отчего гортань резко засаднило и он надрывно закашлялся, жмурясь от боли. Парк даже не мог закричать, потому что болезненные спазмы не давали произнести ни одного связного звука.       Однако, минуты шли, и прилив свежего воздуха в легкие и мозг заставил его думать чуть четче. Действие «усмирительных» тоже было не вечным, и хотя Вейлон все еще был в невменяемом состоянии, он уже мог понемногу исследовать окружающий мир, подобно ребенку, который только-только учится жить. Например, он очень четко распознал, что не может шевелиться из-за силы, сдерживающей его руки, а соответственно, не может отмахнуться или защититься от окружающего его хоровода безумных пятен и бликов. Или этот отвратительный вкус, от которого было только одно желание — сблевать. Он четко напомнил Вейлону кровь, которой за последние месяцы он лишился в большом количестве. Это зажгло в его сознании рефлекс «кровь = опасность». Но предпринять что-то для своей защиты тело Парка все еще не было способно.       — Ш-чш… — Вейлон попробовал задать вопрос, но язык был словно камень, он не желал слушаться слабых импульсов от не менее слабого мозга. — Ш-ч-что…       Запах усилился. Пленник шмыгнул окровавленным носом и чуть приоткрыл рот, но это мало помогло. Расслабленный и вялый организм был ведом рефлексами и Парка стошнило всем тем, что было внутри — жижа из крови, желудочного сока и, возможно, скудного ужина, который он успел съесть, находясь еще в палате. Все это зловонной волной выплеснулось на его подбородок и пол, а тело затрясло от спазмов. Он снова закашлялся, выплевывая остатки.       Джереми и раньше сталкивался с омерзительными сценами, с годами практики видел множество случаев, которые вызывали у него отвращение и неприязнь. Однако в этот раз, после первой волны ярости, эта сцена не вызвала у него даже лёгкой злости, ведь ковёр и так уже был испорчен. А его ненавистный подопечный, вызывающий отвращение к себе в любом исходе и случае, даже когда просто молчит, оказавшись в таком несчастном положении, оказавшись таким беспомощным, зависящим лишь от того, кто напротив него, показался Блэру вдруг симпатичнее чем когда-либо. Видеть его его слабость и боль было невероятно приятно.       «Наверняка бедняжке Вейлону очень стыдно за то, что он натворил, но я ведь не буду ругать его за это».       Джереми поднялся, без какой-либо неприязни оттолкнул Парка, свернул ковёр и вынес его на улицу. Он обязательно заглянет в химчистку, после того как даст своему новому-старому «эксперименту» немного отдохнуть.       Вейлон, откашлявшись, почувствовал себя чуть лучше. Яды, которыми было наполнено его тело, отчасти сейчас покинули его тело, дыхание стало чуть более ровным, а резкие сокращения мышц сменились лишь тихой дрожью. На глазах выступили слезы от нисходящего напряжения, пропитывая крепкую повязку. Естественно он не понял, что из-под него просто убрали ковер, а лишь ощутил большее давление на колени, так как теперь стоял на голом полу. На плечи медленно, но верно наползала страшная тяжесть, как ели бы на них взвалили камень — дикая сонливость, которая стала третьей, «завершающей» фазой его сегодняшнего «лечения». Лицо его будто бы начало отекать, оплавляться, а к векам будто подвесили по гире. Затылок заныл тупой болью, а тело запросилось упасть на бок и уснуть прямо здесь и сейчас.       Но постепенно восстанавливающийся рассудок все еще не выбросил из головы ассоциацию «опасность», и поэтому Вейлон держался, видимо идентифицируя сон со смертью.       — Ш-ч-что… — снова начал Парк, едва поднимая десятитонный язык. — Г-дс-с… Я…       Разум искал лазейки в тупом неведении. Вейлон щурился изо всех сил, прогоняя слезы, но окружающий мир не пожелал проявиться. Голова болела все сильнее, не только от желания отключиться, но и из-за отвратительного смешения запахов, к которым теперь еще присоединился и запах его желудочного наполнения, пусть даже после блевоты тело ощущалось куда более легким. Он все-таки завалился на бок, неловко и коряво, как стреноженная лошадь. Подтянул колени к самому подбородку — тело посчитало эту позу наиболее безопасной. Но он еще не спал. Лишь ресницы трепетали под грубой тканью, рискуя вот-вот окончательно сомкнуться.       Наблюдая за этими неловкими попытками пленника обрести самого себя, Джереми четко осознал вдруг, что его «образец» так долго не протянет. Необходимо было поддерживать его в состоянии, оптимальном для дальнейшего обучения и приручения, а не позволять ему просто так валяться на полу (хотя, признаться, искушение было слишком велико). Джереми поднял мужчину за воротник рубашки и грубо поволок в ванную к раковине, наклонив покладистую голову вниз к струе воды. Он тщательно умыл его от остатков крови и желчи, одновременно с этим исследуя кончиками пальцев доступные черты лица, припоминая детали их совместного прошлого.       Прикосновение воды отрезвляло. Вейлон даже не пытался (да и не смог бы) сопротивляться крепким рукам, которые умывали его все это время, ведь ему стало куда легче, когда тяжелый смрад сменила свежесть. Даже тяжесть сонливости немного отступила, а разум чуть прояснился, вычленяя из общего некоторые доступные пониманию моменты, вроде того, что умывают его обычной чистой водой, что на сухих губах кажется слаще любой сладости, что кто-то держит его, не дает упасть в неизвестность, усиливая боль, но одновременно подтягивая к спасительной воде. А еще то, что он все-таки может ходить, пусть и с трудом.       Вейлон сейчас напоминал тряпичную, набитую ватой куклу, в которой была твердая сердцевина, на которой эта кукла и стояла, пусть и кое-как. Он снова склонился, ведомый тяжестью головы и уткнулся лбом во что-то более мягкое, чем пол. Если бы он мог понять, что это плечо того, из-за которого все это и случилось, реакция была бы далеко не такой спокойной. Но пока что Вейлон пребывал в своем мире тяжелых препаратов. Слух улавливал шум воды, чье-то дыхание где-то совсем близко… Может, это его спасение? Скорее всего, так оно и есть.       Только боль не дает забыть, что Парк не в порядке. Сотни проведенных часов наедине с болью повысили ее порог, но это было уже другое. Знал бы Вейлон, как отчаянно сейчас сжимаются его пальцы за спиной, как сильно бьется сердце — физическое тело боится умирать. Джереми чувствовал, как руки пленника то и дело резко вздрагивают, слышал тихие всхлипы сквозь воду, но продолжал жестко удерживать Парка в одном положении, дожидаясь, пока вода смоет абсолютно все.       В конце-концов супервайзер отталкивает Парка от раковины и, держа его за завязанные сзади руки, ведёт вверх по лестнице на второй этаж. Вейлон неуверенно идет вверх, борясь с новым страхом — упасть. Куда его ведут? Так далеко он еще ни разу не перемещался за границы своей палаты, но теперь прогулка затянулась. На краешке сознания блеснуло понимание того, что он уже даже не в больнице, и это напугало и успокоило одновременно. Но неизвестность (а вдруг его ведут на смерть?) заставляла сердце колотиться быстрее и быстрее, будто пытаясь настучаться за всю непрожитую жизнь. Но руки, что его вели, были осторожны. И даже по-своему ласковы. Если бы Парк мог, конечно, дать определение ласке.       Джереми выдернул из кармана ключи и отпер спальню для гостей, в которой никто не ночевал, наверное, уже больше пяти лет. Все те немногочисленные «гости», которым он платил за совместную ночь, бывали выставлены за порог его дома немедленно после содеянного, и это в лучшем случае.       Необжитость комнатки тут же ударила в нос застоявшимся, пыльным воздухом, но Джереми не обратил на это внимания — он усадил Вейлона на колени на ковер, плотно прикрывая дверь. А затем размотал крепкую верёвку, обводя взглядом алые вмятины на запястьях. В каких-то местах от давления даже полопались сосуды, образуя синяки. Где-то чувствовалась припухлость. Джереми не задумался о том, что это может быть не безопасно: ослабевший Вейлон ни за что не станет распускать руки или стягивать повязку с глаз, раз его спаситель все ещё рядом.       Он оказался прав в своих суждениях. Не имея возможности видеть, до конца понимать, Вейлон обрадовался облегчению как никогда, тут же начав неловко растирать руки, насколько позволяло постоянно ускользающее сознание. Оно становилось все четче, но медленно. Тихий стон сорвался с его губ, захотелось увидеть, кто этот спаситель, который выволок его из бесконечной муки, а сейчас так бережно касался его запястий. Если бы Вейлон мог, он бы искренне и горячо благодарил его, этого некто, но мог только скулить. Он боязливо дёрнул руками, снова едва не падая, суетливо и нервно повел пальцами, разминая. Выждав всего несколько секунд, Блэр одним движением срывает с него грубую повязку — лоскут какой-то неаккуратной накрахмаленной ткани, стоя за спиной у пленника, чтобы до последнего придержать интригу.       Парк хотел было воскликнуть от удивления, но спустя всего пару секунд на его глаза снова надвигается тьма. Но уже с приятным запахом чужого терпкого одеколона, и лаской мягкого шёлка. Джереми завязывает глаза Вейлона своим галстуком, самым приятным на ощупь, чтобы обеспечить своему подопытному максимально приятные ощущения. Создать невероятный контраст.       Его спаситель позаботился о том, чтобы Вейлон остался в темной и томной нирване, снова помог, и этот запах, который так неясно пробивался к нему из глубин сознания, усилился и охватил Вейлона с головой. Этот запах показался таким родным и таким знакомым, что он не мог не обернуться в сторону предполагаемого расположения спасителя, рассеяно улыбнулся ему, как бы сквозь сон. Подался вперед головой, будто угадывая, где тот стоял, и коснулся влажным лбом пальцев, потираясь.       Он точно ему снился. Вейлон неловко потянулся руками, шаря в воздухе, но так и не смог его найти. И вдруг пришло спокойствие — он в безопасности. Его спаситель рядом.       Блэр поразился плодам своей нежности, но к таким быстрым их проявлениям он не был готов, поэтому получив доверие пленника, резко отступил назад, заставив того покачнуться, потеряв точку опоры и завалиться вперёд, оперевшись на руки. Джереми оставил его одного в такой позе, спустя пару минут вернувшись в комнату с бокалом холодной воды. Программисту сейчас было необходимо попить, освежиться и хоть немного привести в порядок голову. Блэр взял его за подбородок и, придерживая, поднёс к губам бокал, медленно наклоняя, заставляя делать мелкие глотки.       Парк испытывал сильнейшую жажду, но все-таки старался не торопиться, потому что угроза захлебнуться или снова сблевать была все еще велика. Он чувствовал, как наполняется прохладой его нутро, как с каждым глотком становится легче. А когда бокал убрали, он вдруг смог ясно осознать себя до конца, собрать какое-то количество мыслей воедино. Он провел ладонью по губам, утирая капли, а потом медленно прикоснулся к повязке на глазах, не решаясь ее приподнять. Страшно было от того, что будет, если этот кто-то увидит, что Вейлон сам ее снял. Не стоило.       — Что происходит… — произнес он в пустоту. — Где я?..       Половину звуков он выговорил нечетко, язык был как камень, но уже слегка поддавался. Парк начал соображать, что руки ему подвластны целиком и начал слепо шарить вокруг себя, стараясь через них «разглядеть» окружающий мир.       Джереми смотрел на все это со смесью презрения и любопытства. Он оставил бокал на тумбочке около кровати и снова приблизился к своему бывшему сотруднику. У того проявились удивительные способности к восстановлению, и границы, которые для него еще никто не расширял, начали наглейшим образом нарушаться. Мужчина резко наступил на ослабшую руку, плотно прижимая её к полу.       Он хотел на доступном языке дать своей игрушке понять, что не стоит лезть туда, куда ее еще не звали.       — А-а-рх-хх!       Вейлон взвыл от боли и поморщился, с усилием выдергивая пальцы из-под чьего-то ботинка и прижал колени к телу, сгруппировавшись. Это новое пространство оказалось не таким дружелюбным, как он уже начинал думать. Появилось дикое желание снять повязку, но ему уже намекнули, что самодеятельность тут не приветствуется. Парк уже абсолютно точно убедился, что это не его палата, и это место не пахнет больницей, а значит, вероятнее всего, что он не в «Маунт Мэссив». Воспоминание о названии места его заточения стало отправной искрой: Вейлон резко поднял голову, стараясь связать два плюс два — этот человек, больница, лекарства…       — Кто вы? … — снова невнятно попытался узник. — Вы меня спасли, верно?..       Он попытался напрячь память, но больная голова и тяжелые мышцы мешали сосредоточиться. В ответ он услышал лишь невнятное шуршание: Блэр открыл новую коробочку со снотворным и вложил в приоткрытые губы белоснежную гладкую таблетку. Вейлон дернулся, как от удара током, но глотнул, не успев совладать с ситуацией. За таблеткой снова последовала вода, и на сей раз Парк торопился выпить ее как можно больше, пока бокал не убрали. Он уже отчаялся получить хоть какие-то ответы. Незнакомец аккуратно поднял его на руки, а через несколько мгновений Вейлон уже лежал, утопая в чем-то мягком и свежем.       «Это было снотворное?.. Или может что-то похуже…»       Он практически мгновенно потерялся в тепле и запахе, который словно туман тут же обступил его уставшее тело со всех сторон, отвлекая от сложных мыслей. Дикая сонливость вдруг свела на нет все попытки думать и анализировать, и Вейлон, устроившись так, чтобы ему было удобнее, уснул тяжелым сном больного. Мышцы лица разгладились, тело тоже, он обмяк и замер, глубоко дыша. Тьма была абсолютной, никаких снов. Он спал так невинно, даже не подозревая, в какой опасности находится, не думая о сложности своего положения.       Пока он спал, Джереми не терял даром времени: он готовил самые сочные стейки с самыми свежими овощами: чтобы его щеночек не помер раньше времени, его надо было хорошенько откормить. Чистые растительные белки сейчас были необходимы для его в край отравленного организма, и так как на него у Джереми были очень большие планы, следовало начинать с питания.       Время летело незаметно. Супервайзер думал обо всей этой ситуации с разных сторон, уже ожидая, что еще минута — и его телефон разорвется от гневных звонков, переполненных угрозами, либо его входную дверь выбьют, немедленно забирая его и пленника на принудительное «увольнение из жизни», но нет. Ничего не происходило. Джереми пока что все сделал абсолютно правильно — Вейлон, как сотрудник и пациент, давно исчез из всех записей «Маунт Мэссив», но на то, что его похищение навсегда останется секретом, не стоило рассчитывать. Однако Джереми это уже мало волновало. Ввиду последних лет его жизни, даже если на этом «проекте» и закончится его собственное существование, то он совершенно не будет против. ***       Вейлон проспал несколько часов, а когда проснулся, то сперва не совсем понял, где же он находится. Он рывком сел на постели, ощущая, как падают оковы теплого одеяла, и что он по прежнему ничего не видит, пусть и попытался открыть глаза. Рука его взметнулась к повязке, но Парк одернул себя, вдруг вспоминая вчерашнее (ну, или когда это было, он ведь совершенно потерялся во времени) — его спаситель пусть и нежен с ним, но за лишние телодвижения следует боль, это Парк тоже хорошо усвоил. Голова кружилась, тело все еще ныло, но действие препаратов почти полностью сошло на нет, и он мог проанализировать все по порядку: вначале он абсолютно точно был в палате, а потом… Потом его, наверное, снова накачали лекарствами, затем — провал в памяти, а еще после — он уже спасен, где-то находится, в уютном, чистом помещении. А еще — здесь так аппетитно пахнет…       Вейлон вдруг почувствовал сильную резь в желудке — он очень давно ничего толкового не ел, тело было совсем истощено, голод дал наконец знать о себе. Пошатываясь, Парк кое-как сел на кровати, принюхиваясь. Сглотнул подступившую слюну.       Ужин был давно уже готов и пора было нести его наверх. Джереми поставил всю посуду на поднос и, поднявшись в спальню, приставил стул к краю кровати, уселся напротив, аккуратно поставив поднос на колени своего ручного подопечного. Он очень вовремя проснулся, и его сонное выражение лица снова заставляет улыбаться — Парк сейчас действительно похож на лохматого щенка.       — Осторожно, горячее.       Бывший программист и без предупреждения не стал бы трогать еду, пусть она и пахла чем-то невероятно приятным, сочным и свежим. Он все еще ничего не видит, пытаться есть в таком положении было бы безумием. Послышался влажный хруст свежеприготовленного мяса. Острый нож легко рассек волокнистый кусок. Джереми видел, как его питомец от одних только звуков готов подавиться слюной. Он не стал больше медлить, а насадил отрезанное на вилку и поднёс к дрожащим от волнения губам.       — Думаешь, отравить тебя решил?       Вейлон ощутил эти слова у своего виска — чье-то дыхание обожгло нежную кожу, по телу пробежала дрожь. Мгновение назад его голод был просто зверским, хотелось набросится на этот аромат и съесть все немедленно, но сейчас его поставили перед выбором — рискнуть, или же нет? Парк вдруг шокировано сомкнул губы, слепо обернувшись на звук. Этот голос… Он точно уже слышал его, но где и когда… Чертова память услужливо скрывала объект его интереса, но Вейлон боролся, хмурился и только решился было задать вопрос, как звук его бурчащего желудка прервал попытки.       «Не притворяйся умным, ты просто хочешь жрать.»       Вейлон согласился с этим внутренним голосом и снова сглотнул слюну, когда еда оказалась у него прямо под носом. Всего в каком-то сантиметре. Но голос на ухо пробрал до мурашек, заставив его вздрогнуть, и вдруг очень сильно заболела спина, как если бы к ней прикоснулись раскаленным железом. Всего на секунду — фантомная боль. Парк подался вперед и снял с вилки мясо, принялся быстро жевать, обжигая язык. Господи, каким же вкусным оно было! Кому бы не принадлежал голос, даже если он и вздумал его отравить, то по крайней мере, это будет самая вкусная отрава за долгое-долгое время.       И снова это странное, фантомное чувство. Такое ощущение, что однажды он уже ел это. Но когда, где?       Пока Вейлон мучился, Джереми с живым, и прямо-таки животным интересом наблюдал, как он ест, облизывая губы от мясного сока, как этот сок стекает у него по подбородку, с каким зверским звуком хрустят овощи… Пленник давно нормально не кормили, это было заметно. Блэр прикладывает к его подбородку и губам салфетку, а после сжимает её в руке, напряжённо наблюдая за тем, как тот глотает кусок за куском, которые жует всего по паре раз.       А когда на тарелке остается только пустота, супервайзер кладет на нее вилку и отставляет в сторону, помогая Вейлону запить съеденное. Затем, по-хозяйски касается подушечкой большого пальца влажных, раскрасневшихся губ и нежно ласкает, и, вдруг не сдержавшись, толкается пальцем к языку, гладит его поверхность, и палец наполовину утопает во рту. А потом резко поднимает голову Парка вверх за подбородок, приходя в себя.       — Может, скажешь спасибо?       Низко бормочет Джереми куда-то за ухо пленника, а его вторая развязная рука уже скользит по волосам.       К этому моменту Вейлон уже успевает забыться в ощущении сытости и вкуса. Давно неизведанное, приятное наслаждение отвлекает его от мыслей о неволе, о том, что он заложник, что он, скорее всего, в смертельной опасности. Это заставляет его мозг подкидывать странные образы, пришедшие будто бы во сне. Парк почувствовал мурашки. Создавалось ощущение, что он вот-вот должен вспомнить что-то очень важное, но вот только что?       И стоило ему мало-мальски сосредоточиться на этом образе, как руки незнакомца, который все время кормил его, вдруг отложили приборы и это означало конец этой вкусной передышке. Вейлон растерянно замер, когда большие горячие пальцы касаются его губ, гладят, будто усыпляя бдительность…       — С-спасибо… — выдавливает Вейлон, когда его голова оказывается непроизвольно запрокинута. Но палец глубоко во рту мешает сказать четко. Чего добивается хозяин?       На краешке сознания зашевелилась догадка, но Парк испуганно отмел ее, ощущая, как палец гладит его язык, едва не доставая до точки рвотного позыва. И он сам не замечает, как непроизвольно слизывает остатки мясного сока, словно стремясь урвать для себя еще немного драгоценного вкуса. Рука в волосах еще больше путает. Вейлон отдается ей, постепенно охватываемый странным волнением, вызванным отсутствием зрения и запахом, который снова начал усиливаться, стоило кончится еде. Узник хотел было коснуться этих рук, но вместо этого сжал пальцы на простыни, до побелевших костяшек.       Парк чувствует, что рискни он сейчас дернуться или вырваться, как эти горячие сильные пальцы мгновенно свернут ему шею. Поэтому он вдруг подается вперед, принимая палец глубже, показывая, что он послушный.       Джереми же помнит абсолютно все точки, распознает абсолютно любой мотив поведения этого вечного мальчишки. Он понимает, что в его одурманенным и страхом, и неизвестностью сознании есть только один выход — подчиняться и ждать пощады. И если он решил, что сможет отделаться только напускным прилежанием, если хочет закончить все быстро, значит на уме его все еще далеко не то, чего бы ему, Джереми, хотелось. Природа Вейлона Парка известна Блэру лучше, чем кому-либо.       Джереми грубо выдергивает палец, замечая эту фальшь. Дрессировка его строится на методе проб и ошибок, и лучше бы Парку как можно быстрее задуматься о своём поведении.       Не проронив ни слова, Блэр покидает помещение, захлопывая дверь.       — Неблагодарная сука… — цедит он сквозь зубы, спускаясь вниз по лестнице.       В ярости раскрывает домашний бар и наливает в бокал виски. Тут же опускается в кресло, широко расставив колени и выдыхает. Видимо, на перевоспитание этого мерзавца понадобится ещё очень много времени. Ведь заставить его думать, что кроме этих стен и его нового хозяина ему ничего не светит, будет сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Но не только послушанием единым: его игрушке могут помешать его так называемые друзья…       С этими мыслях Джереми провалился в неглубокую дремоту, оставшись в кресле.       Вейлон же, как только за его тюремщиком захлопывается дверь, немедленно срывает повязку с глаз и тупо обшаривает ими комнату, стараясь уловить как можно больше информации сразу.       Комната самая обычная. Мебель не вычурная, из серого дерева, без особых примет. Личных вещей тоже почти нет. Одно большое окно занавешено плотными темными шторами, под ним — пустой письменный стол и стул к нему. Рядом с его кроватью располагается прикроватный столик, на котором зажжена одинокая лампа под темным абажуром. Самая заметная вещь — шкаф, скорее всего для одежды. И светло-серый ковер на полу — вот и все убранство. Здесь могло быть даже уютно, если бы Парк понимал, что это вообще за место. Он вылез из-под одеяла, подобрался к двери и прислушался — нет ли рядом охраны? Но за ней не было слышно абсолютно ничего, а попытка открыть не увенчалась успехом — дверь была защелкнута на замок.       Это точно был плен. Но с какой целью? Зачем кому-то понадобилось забирать его из больницы и удерживать здесь? Вейлон заходил по комнате, удивляясь резким переменам в поведении хозяина, и проникся еще большей тревогой: с одной стороны, этот незнакомец заботился о нем, спас, вытащил с того света, ну а с другой… От него веяло опасностью, Парк чувствовал это.       Он обшарил взглядом каждый уголок, даже выглянул в окно, но не смог там ничего разобрать — было очень темно. Но даже попробуй Вейлон сбежать — ручку форточки кто-то предусмотрительно заблокировал, да и стекло казалось довольно прочным — вряд ли бы у него получилось его разбить. Тем более, что Парк понятия не имеет, на какой высоте находится. Снова вернулся в кровать.       Больница… Теперь Вейлон вспоминал ее уже куда лучше. Кажется, он пролежал там довольно долго, находясь в заточении, но что было до этого? Ему показалось, что его прошлое тесно связано с хозяином дома, но нужное воспоминание ускользало.       В итоге, перед тем как снова уснуть, бывший программист сдался и снова надел повязку на глаза. Он сделал вывод, что незнакомец был из тех мучителей, которые любят соблюдение правил их плена, в противном случае — пытки. Парк вдруг пришел к умозаключению, что это «некто» был ему очень дорог в прошлом, но что-то между ними пошло не так. А теперь он, Вейлон, должно быть, расплачивается за что-то, несмотря на спасение.       Иначе, как же можно объяснить, что он так хорошо помнит запах этого дома и это сильное влечение, которое заставляет его испытывать хозяин?       За ночь пленник просыпался и засыпал еще несколько раз. В тревоге, он снова и снова предпринимал попытки исследовать комнату в надежде найти хоть что-нибудь, что натолкнуло бы его на приближение к разгадке о том, что ему делать дальше и кто на самом деле его запер.       И все это прерывалось странными видениями, в которых он видел то мужчину, который, как Вейлон был теперь уверен, и был хозяином этого дома, то девушку со светло-каштановыми волосами, то какого-то парня со странной прической… И только под утро, когда в комнату проникли первые солнечные лучи, он вдруг совершенно четко вспомнил: Джереми Блэр. Это осознание снизошло на него как гром среди ясного неба, но Вейлон ни на секунду не усомнился в его верности — это было так просто и так очевидно.       Ох, этот человек многое для него значил. Голова Вейлона тут же наполнилась вереницей воспоминаний, настолько неестественных, что их все можно было сравнить со сном. Таких страстных и страшных, словно безумие, и Вейлон это осознавал. Так вот, почему он был в больнице. Эти странные образы с горячими, трущимися телами, с бесконечной болью и лужами крови — все это были его видения, навеянные этой странной тягой к этому самому Блэру. Понятно теперь, почему Джереми хотел его вылечить… Стало до одури страшно. Что из всех этих недовоспоминаний он, Вейлон, творил на самом деле? Разве между ними могла быть возможна такая страсть? Или, может, он взаправду лежал на полу в луже крови, порезав его спасителя осколком стекла?.. Господи. А в больнице его попросту «залечили», едва не убив, а этот человек спас его, даже после всего произошедшего!       Вейлон понял, что ждать больше нет смысла. Он несколько раз дернул дверь, даже попытался упереться в стену ногами, но не помогло — сил у него было еще слишком мало.       — Джереми Блэр! — крикнул он, надеясь, что хозяин его услышит. — Это ведь вы, верно? Вы спасли меня, мистер Блэр! Вы не дали им меня убить! Я все вспомнил!       — Я не хочу тебя видеть, щенок помойный! — донеслось откуда-то из глубин дома.       К этому времени Джереми давно уже успел перебраться в свою спальню. Но сон его также не был спокойным: он прислушивался к шагам на втором этаже: его пленник явно не терял даром времени. Но усмирять его не было ни сил, ни желания. И только собственное имя заставило Джереми забыть о том, что он хотел сделать: неужели? Как вообще это возможно?       Главное было не подавать виду.       — Я слышу как ты возишься там, словно неблагодарная крыса!       «Может, просто убить его в конце-концов?»       Джереми не выспался. Вчерашняя пьянка сказалась, и он, пошатываясь, перебрался на кухню, в надежде облегчить свое состояние. Пожелания смерти Парку вырывались недовольным бурчанием, пока первый крепкий стакан не принес долгожданное облегчение.       Вейлон вздохнул, в который раз за это утро мазнул глазами по ручке двери, склонился к ней. Какая-то маленькая деталь привлекла его внимание — замок. Удачно слившаяся с цветом ручки защелка, которую он по рассеянности и занятости мыслями попросту не заметил. Вне себя от удивления, Парк щелкнул ею и дверь, наконец, поддалась.       И тут Вейлон оробел. Он не знал, что ему делать дальше. Было страшно спуститься и принять на себя очевидный гнев хозяина, но он ведь его спаситель и Парк обязан был с ним поговорить. Он чувствовал, что Блэр знает очень многое, и ему это сейчас необходимо.       «Обнять. Прижаться и не отпускать»       Чертовы видения. Чертово притяжение.       «Нет. Я не вернусь в лечебницу, я должен все это контролировать.»       Вейлон осторожно спустился вниз, потихоньку оглядываясь: в прихожей-гостиной наблюдались последствия его вчерашнего «приезда»: разбросанная обувь, верхняя одежда, брошенная как попало… Пахнет дождем. Очень сильный запах дождя — это неплотно прикрытая входная дверь. Парк вздохнул… и закрыл ее окончательно. Он не хотел бежать. Благодарность и смятение чувств (от страха и до странного влечения) тянули его остаться. Фатальное решение.       А куда ему еще идти? И как сильно бы Джереми не сомневался в результатах терапии — все работало как надо. Вейлон Парк только что выбрал остаться со своим мучителем.       Пленник направился прямо на кухню, по звукам распознав там мистера Блэра.       — Сэр… — начал он, немного неуверенно. — Я…       Он проглотил язык, когда заметил, каким взглядом пронзили его два ледяных глаза. Ноги примерзли к полу, но Парк собрался, борясь с эмоциями.       — Я не уйду. — он почему то оборвал тут фразу, но больше ему нечего было сказать. Вейлон забыл обо всех своих вопросах, и просто держался искреннего порыва, который его сюда и притащил.       Джереми смерил взглядом дрожащего от страха мужчину, допивая алкоголь, покручивая его в стакане. Очередном за это утро.       — Я так и знал, что ты снимешь повязку.       Он с треском опустил пустой бокал на стол и в несколько шатающихся, но уверенных шагов приблизился к мужчине. Он не смог долго смотреть Вейлону в лицо и одним движением подхватил его легкое тело на руки, заставив робко охватит свою шею.       Он нёс его в свою обитель.       Прямо в свою спальню. Раздражение и злоба нашли свой выход, трансформируясь в нечто иное.       Когда они оказались в комнате с очень плотными шторами (а от того полутемной), Джереми опустил растерянного Вейлона спиной на мягкую кровать, заставив охватить себя ногами. Он с упоением и голодом расцеловал открывающуюся в темноте шею, прошелся губами по раскаленной коже, будто собирая на них этот медикаментозный привкус.       Его тянуло к Парку. Ох, как же к нему тянуло, со всей ненавистью, со всей жаждой и страстью.       При этом, Джереми был настолько нежен в этом донельзя пьяном состоянии, что его горячие, сухие пальцы не стеснялись гладить светлые волосы, ласкать лицо и эту чертову бородку, а затем снова горячо отдаваться поцелуям, впиваясь в губы напротив. Всё было быстро, но эта бредовая нежность, эти плавные жадные движения… Блэр перехватил руку Вейлона и сплел свои пальцы с чужими, вытянув её вверх, к спинке кровати.       Второй рукой он дернул клетчатую хлопковую рубашку, оголяя выстроенный мышцами торс, на котором так отчетливо просматривались ребра и бесчисленные травмы, а затем поднял её прямо до шеи и коснулся горячими губами мягкой груди. Сколько же он ждал этого момента! И эти розовые, торчащие соски все также ужасно пошло выделяются на фоне значительно исхудавшей грудной клетки, но сладость кожи никуда не делась. Это был все тот же Вейлон.       Джереми расслышал этот сладкий запах, который словно яд уже оседал в его крови и легких. Он в спешке дёргал в полутьме пряжку своего ремня, стараясь как можно быстрее избавиться от ненужной одежды, не отрываясь от тела под ним ни на секунду. Хотелось его всего. До последней капельки, до последней слезинки. Этого непослушного, преданного, горячего, беспомощного…       Такого помутнения у Джереми не случалось никогда.       Вейлон же с головой окунулся во все то, что лежало на его душе так долго, что никакими лекарствами было не вытравить. Лишь мгновение осознания себя на руках, как он уже лежит, прижимаемый к мягкой постели, утопая в этом терпком запахе, который не давал ему покоя, кружил голову похлеще любых препаратов. Запах кожи, разогретого тела, дождя, алкоголя и одеколона, страсти… Он обхватил Джереми ногами, сжал бедрами, распаляясь в мгновение ока, сердце пропускало удар за ударом, когда их губы соединились. Вейлон отвечал на все это, пустив язык глубоко, еще глубже, сходя с ума от нежности и скорости, вкуса дорогого напитка и вседозволенности.       Поцелуй распался влажно, пошло, оставив его губы пылать ярко-алым. Одной рукой Парк зарылся в волосы мистера Блэра, сжал их, пропуская сквозь пальцы. Ладонь непроизвольно сжалась, когда чужие губы прикоснулись к груди, заставив приятную волну возбуждения пройтись по телу мурашками. Вейлон тихо простонал, выгнулся в талии, касаясь своим возбуждением чужого тела, прижимаясь сильнее и сильнее, крепко схватывая пальцы удерживающей руки. Месяцы воздержания сказывались: Вейлон едва не плакал, не имея возможности получить все, прямо здесь и сейчас.       Разгоряченный, он смотрел в эти льдистые глаза, которые подчиняли себе его безоговорочно. Какая разница, что будет потом? Сейчас он ощущал себя там, где и должен быть.       Парк чувствовал, как мокро и тесно становится в белье даже от этого трения. Как в бреду, он провел свободной ладонью по лицу мистера Блэра, пока тот расстегивал ремень, спустился холодными пальцами на шею и скользнул к рубашке, одергивая верхние пуговицы. Ласкающе коснулся торса и вдруг как никогда почувствовал, как сильно он хочет этого мужчину. Снова легкий стон, с которым глаза Вейлона опустились ниже. Захотелось избавиться от одежды, а сладкая тяга в мышцах заставляла гладить бедрами чужое тело, то сводя, то снова разводя их шире.       В глубине души он молился, чтобы это не оказалось очередным видением.       Они снова и снова сходились, выплескивая друг на друга свои самые сокровенные желания, но одних поцелуев и касаний уже было мало. Джереми перестал себя контролировать. Он не знал, от чего же пьян больше: от алкоголя, или Вейлона, который сейчас напоминал грязную фантазию. Расцелованный, такой бледный, такой тонкий и измученный, безумный — просто хрупкое создание, призрак бывшей пылающей жизни. Но это был именно он, его Парк, его собственность, его смерть.       Они даже не разговаривали. Ни слова. Только тяжелое, прерывистое дыхание и хриплые стоны. Даже когда супервайзер взял Парка (после некоторой растяжки) — тот оставался молчаливым. Джереми двигался в нем, едва не срываясь на рык, а Вейлон царапал его спину, уже ничего не видя из-за подкатившихся глаз. Он сильно запрокинул голову в своем экстазе — каждый толчок внутрь будто добавлял к его возбужденному безумию еще и еще. Блэр вдруг перехватил оба его запястья в свою руку и снова вытянул вперед, прижав к жесткому изголовью: теперь Вейлон был натянут под ним, словно струна. Супервайзер вжимал его в постель с каждым толчком, не переставая зацеловывать все новые и новые укусы на шее, ключицах, скулах и губах, которые не просто было поймать из-за бесстыдных стонов.       Одного раза им было недостаточно. Смена позы — Вейлон на коленях, дрожащий, измотанный, но снова возбужденный донельзя. И это не смотря на то, что сам кончил всего пару минут назад — его сперма поблескивала у Джереми на животе и дорожке волос ниже пупка. Да и внутри бывшего программиста уже было слишком влажно от искусственного лубриканта и семени Блэра, но разве это могло им помешать?       И еще, и еще… Время перестало существовать. Все эти месяцы, пока им что-то мешало, превратились в страсть, огонь, который грозил убить их обоих прямо здесь и сейчас. Сердце, казалось, вот-вот откажет, но им было все равно. Именно в эту самую минуту оба, не сговариваясь, решили забыть о том, что же связывает их в действительности и побыть просто слишком возбуждёнными, охреневшими от притяжения людьми.       В комнате стало слишком душно, но этот самый запах секса заводил похлеще феромонов. Кончив уже в третий или четвертый раз, Вейлон задался вопросом, как же он ещё жив — в его глазах было темно, голова кружилась, а в ушах стоял такой звон, что не слышно было даже собственного дыхания. Но огромное удовлетворение держало его на поверхности, заставляя тело подрагивать в сладкой истоме.       Джереми вернул его на кровать (они каким-то образом оказались в кресле), и сам прилёг рядом, поражаясь самому себе — неужели ему действительно так сильно не хватало близости? Остро хотелось закурить, но сил не осталось даже на то, чтобы шевелиться — он притянул к себе своего пленника, убеждаясь, что тот все ещё жив. Хрипит, сорвавший и без того слабый голос, но все ещё живой.       И было как-то уж слишком плевать, что скоро настанет осознание и все вернётся в исходную.       Было до одури хорошо.