календула – значит отчаяние

мир живых, лето 2021

Жизнь, кажется, понемногу начинает приходить в себя. Кошмары никуда не пропадают, но Кира учится с ними справляться, пьет бесконтрольно снотворное, спит не дольше пяти часов, зная, что сны даже с таблетками начинают затягивать сознание под утро, и старается как можно больше забивать делами вечер, чтобы в кровать падать совсем без сил. И все идет своим чередом, дышать становится легче, существовать – спокойнее, и учебный год подходит к концу, обещая скорый отдых… Пока вдруг – громом среди ясного неба – Изуру не узнает, что ответственным за практику их группы назначен Ичимару Гин. – Я же не выдержу, я его сегодня точно прикончу… – шипит он каждое утро под сочувствующие вздохи парней. На практике Ичимару, как и следовало ожидать, уделяет ему особое внимание, за что неоднократно получает и от самого Киры, и от его одногруппников, но привычки своей упрямо не меняет. По-змеиному гадкий голос то и дело насмешливо свистит над ухом. Поразительной выдержки Изуру хватает, чтобы не только не убить мерзавца, но даже не отправить его в далекое эротическое. Если бы великое терпение вознаграждалось материально, он бы давно перестал искать работу. Однако со временем находить общий язык с наставником все-таки приходится – банальная потребность выживания. Не всегда легко, не всегда приятно, но Кира понемногу привыкает к лисьим манерам, перестает огрызаться, предпочитая раздражению леденящее игнорирование, а в редкие моменты серьезности спокойно ведет разговор. В очередной бесполезный день, сбежав из шумной компании первокурсников на обед, Ичимару забывает на столе блокнот. Изуру не раз замечал его в руках Гина, но все никак не мог рассмотреть, что же он там постоянно выводит. Не сдержав любопытства, юноша сцарапывает его ловко, осторожно, как котенок острым коготком, и здесь же, устроившись в углу, перелистывает желтоватые страницы, истерзанные росчерками черной ручки вперемешку с такими же колючими линиями рисунков. Кира не понимает, когда из небрежно-скользящего его взгляд становится восторженным и восхищенным. Он погружается в чужой текст с головой – так, что даже не замечает выросшую за спиной фигуру Ичимару, который давно уже застал мальчишку за неблагородным занятием. – Нехорошо чужое брать, Изуру, – укоризненно вздыхает он, вероятно, устав ждать внимания увлеченного студента. Тот резко вскидывает голову – и спустя секунду уже стыдливо опускает взгляд. Пальцы только сильнее стискивают тут же закрытый блокнот. Мышцы напрягаются так, что все тело превращается в одну натянутую струну – и ни вздохнуть, ни заговорить, ни пошевелиться. Стыдно на таком попадаться. Особенно стыдно – попадаться Ичимару. И стыдно втройне – перед самим собой – признаваться, что ничего искреннее, проще и при том изящнее он никогда не видел. Как вообще можно читать, затаив дыхание, что-то написанное чертовым Гином? А он улыбается нахально и самодовольно – наверняка чувствует себя победителем, мерзавец – и протягивает руку, веером раскрывая длинные пальцы. Юноша почему-то замечает в этом жесте неявное приглашение. Чуть наклонившись вперед, заложив вторую руку за спину (в их случае, правда, всего лишь в карман, но кому это мешает?), сверкая улыбкой и склоняя голову – Гин в этом образе выглядит слишком естественно, настолько, будто Кира его уже видел именно так, именно таким. Именно с такой снисходительной, насмешливой ухмылкой. Смущенный нелепой фантазией, он упирается взглядом под ноги и подает блокнот вслепую. Рука почти дрожит, зависшая в воздухе без опоры, а Ичимару все ждет чего-то, не принимая обратно возвращенную вещь – и чего тянет? – Стихи у тебя.. красивые, – неловко роняет Изуру, чтобы хоть чем-то разбавить застывшую тишину. И тут же улыбка парня расцветает просто несуществующей для нее яркостью – он сразу весь такой довольный-довольный, почти счастливый. Еще бы – его оценил сам Кира Изуру! Гин-то специально осваивал это мастерство несколько лет… – Правда? Пальцев касается что-то сухое и холодное. Ичимару накрывает их ладонью будто в насмешку – а руки у него ледяные, как у мертвеца – и смотрит пристально, безотрывно, вынуждая поднять взгляд в ответ. Глаза у него тоже – прозрачный лед. Вскрывают плоть осколками айсбергов, видят насквозь, сжигают изнутри голубым пламенем… Кире кажется, что между ними и вправду проскальзывает синий язычок огня. – Выходит, я не безнадежен? Поймав растерянность юноши, Гин обрывает напряженность недолгой сцены небрежной усмешкой, тут же прячется за узким прищуром и, скользнув по подрагивающим пальцам Изуру, выхватывает блокнот из его рук. – Если повезет, – фыркает он и снова отводит взгляд, скрываясь за удачно упавшей на лицо челкой. А потом, немного подумав, добавляет: – Можно и лучше. – О, еще как можно, – довольно мурлычет Ичимару, совершенно игнорируя холодность Киры: это его очередная сверхспособность, выводящая из себя даже самых сдержанных и невозмутимых студентов. – Знаю я одного человека, который писал удивительные стихи… Взгляни. Традиционная японская форма – лист исчерчен изящными иероглифами. Кира хорошо знает язык и еще лучше понимает японские каноны, чувствует нутром своеобразное для европейцев японское искусство, и оттого мурашки пробегают по спине уже на середине. Он шепчет одними губами, скользя взглядом по строчкам… – …под крик журавля молю о прощении в последнюю ночь, – не задумываясь, заканчивает Изуру. Гин замирает, теряя вдруг улыбку, смотрит на него будто удивленно, и юноша недоуменно поднимает бровь: – Что-то не так? Последних трех строк на странице не хватает. – Наверное, я где-то его уже слышал, вот и запомнилось, – Кира задумчиво почесывает затылок. – Кто автор? Ичимару, странно потерянный, словно выбитый внешней силой из своего привычного кокона, все еще ничего не отвечает. Незнакомо, неестественно, почти ненормально для него – но в груди встает ком и слова застревают в горле, мелкая дрожь разносится под кожей. Его хватает только на короткую улыбку и кивок, и Кира, следуя безмолвному указанию, опускает взгляд в нижний угол страницы. “Лейтенант…” – а дальше оборвано. Ни имени, ни фамилии, ни года. Ничего больше он спросить не успевает – Гин, словно опомнившись, встряхивается, захлопывает блокнот и, ничего не говоря, разворачивается и уходит, оставляя Изуру недоуменно смотреть ему в спину. Для Киры подпись так и остается загадкой. Он бы счел это нелепой шуткой, но взгляд Гина пробуждает подозрения о том, что в ней есть что-то крайне серьезное и почему-то для него важное. Хотя какое ему дело до личных переживаний Ичимару? А Ичимару возвращается в общежитие куда быстрее, чем вообще способен человек, заходит в комнату молча, тут же падает на кровать и закрывает глаза. – Он жив, Канаме, – выдыхает он тихо. – Жив. Мой Изуру…