календула – значит отчаяние

мир живых, лето 2021

– Да к черту все… Он не специально. Просто так вышло. В груди липким комком скатывается обида, встает поперек горла, не давая вздохнуть. Ему должно быть стыдно обижаться, тем более стыдно расстраиваться – за что угодно – и, не приведи небо, сморгнуть даже единственную крошечную слезу. Кира смотрит на Хисаги, смотрит на – будь он проклят десятки раз – Абарая и никак не может понять, как они живут. Как справляются. Как находят в себе силы терпеть, сжав зубы. Он бы хотел так уметь. Вот и Ичимару тоже – его вообще невозможно представить без улыбки. Злость, конечно, еще можно подстроить под его бесконечную насмешку: все-таки ирония – тоже форма агрессии. Но о прочем – ни единого подозрения. Интересно, знает ли он вообще хоть что-нибудь о человеческих чувствах? Потому что пока “Гин, который умеет чувствовать” звучит как самая нелепая байка. Хотя даже если сам он не умеет, то в других все равно замечает быстрее, чем его собеседник успевает осознать собственные переживания. К такой проницательности Кира до сих пор не может привыкнуть. – В чем дело, Изуру? Этому вопросу удивиться можно разве что ради приличия. Мрачный, молчаливый, отчужденный, не реагирующий на подколки и язвительные комментарии – не таким юноша показывается обычно внешнему миру. Только слепой не заметил бы проблемы. И то неправда, потому что Канаме хоть и слеп – а чужое настроение угадывает безупречно. – Ничего, – невпопад отмахивается Кира, – все нормально. – Изу-уру, – Гин укоризненно качает головой: не отмазаться, раз он выбран на сегодня жертвой допроса. – Нехорошо обманывать. – Не обращай внимания, – повторяет он и как-то дергано вскидывает голову, чуть улыбаясь уголком губ: – Я в порядке. – Врешь. Ну конечно, Ичимару знает, когда он лжет – это же так очевидно… Для Гина почему-то особенно просто обнажать истину, даже такую, которой не заметил бы Хисаги. И это вроде странно, но совсем не удивляет. Будто так и должно быть. – Бесишь, – бросает он, отводя взгляд. – Правда? – парень удивленно склоняет голову. – А по-моему бесишься ты совсем по-другому. – И как же? – с натянутым любопытством уточняет Кира, физически ощущая нарастающее раздражение. Вот ведь надо было сегодня согласиться куда-то выбраться, да тем более с Гином… Изуру наивно надеялся отвлечься и прийти в себя. Жаль только, что с таким спутником нервы не восстанавливаются, и легче станет вряд ли. – Пойдем. По пути Кира пару раз ловит себя на желании отказаться и вернуться домой. К счастью, в последний момент все-таки приходит осознание, что там его наверняка встретит – какая, чтоб его, неожиданная радость – Абарай, а если не он – то никого не окажется вообще, потому что Хисаги уехал к родне. А в одного он без внешнего контроля и необходимости держать себя в руках вообще с ума сойдет, постоянно ожидая возвращения Ренджи. Изуру даже думал выселиться и переехать, чтобы не существовать с ним больше в одном пространстве, потому что, как оказалось, напряжение между ними сдерживало только присутствие третьего. Без Шухея рыжему бандиту сорвало тормоза, а тут еще и такой повод для разборок в лице Ичимару… Кира держаться, конечно, умеет, и стоять на своем может тоже, да так, что не сдвинешь никакими усилиями – но под напором Ренджи ломается всегда. Потому что он знает, куда бить и на что давить. Потому что нельзя оставаться рядом с человеком, который когда-то был слишком близко. Опасно для здоровья и жизни. Обоим. Так что возвращаться Кире оказывается некуда, да и с Гином, конечно, невыносимо, но беситься на него все равно если не приятнее, то хотя бы проще, чем переживать личные драмы. Правда, он даже не ожидал, что может вдруг оказаться на арене. О том, куда именно они направляются, Изуру узнает – догадывается – лишь за пару минут до, когда отказаться уже, очевидно, невозможно. Брошенный Гином без лишних слов меч Кира ловит скорее рефлекторно, чем сознательно, и неловко замирает в ожидании объяснений. Впрочем, их от Ичимару ожидать не стоит никогда. – Бей. И все. Просто – бей. – Что? – Не учить же тебя простейшим вещам, это должен был Шухей делать, – насмешливо шипит Ичимару, поднимая перед собой щит. – Не первый раз на арене стоишь. Бери и бей. – Чего ты от меня хочешь? – недоверчиво переспрашивает Кира. – Не прикидывайся идиотом, Изуру, – Гин вздыхает будто разочарованно. – Ты же дрожишь как мокрый котенок. Чем тебе это поможет выжить, страдалец несчастный? – Но… В том, что все его напряжение сконцентрировано исключительно внутри и не имеет никаких внешних проявлений, Кира уверен. Но поспорить не успевает – намек Ичимару улавливает мгновенно. – Не пытайся сказать, что не умеешь, – он обрывает не просто на полуслове – буквально на полумысли. – У тебя есть инстинкт. Большего не нужно. Об источнике этого вывода Кира вовсе не задумывается: в голове застревают ржавые шестеренки, наткнувшись на ситуацию непривычную, необъяснимую и не слишком, говоря откровенно, комфортную. Вероятно, замешательство его читается уже по взгляду, потому что Гин, не затягивая, вынимает свое коронное: – Ты мне веришь, Изуру? – Допустим… – все еще неуверенно отзывается он. – Тогда бей. Пронзительный взгляд попросту берет на слабо: неподвижно стоять под насмешливым ожиданием становится физически невозможно, и юноша поддается дешевой провокации. Впрочем, он довольно быстро входит во вкус. Гин еще бесконечно его раззадоривает, даже не осторожными намеками – нагло и бесцеремонно выводит на эмоции. И сквозь те десятки и сотни проклятий, что сыпятся постоянно в сторону Ичимару, Кира, кажется, впервые искренне ему благодарен. Все забитое и задушенное обычно внутри, глубоко, без шанса на реализацию, вдруг находит выход, и когда удары становятся чаще, сильнее и резче, и он перестает себя контролировать, поддаваясь неясному инстинкту – дышать действительно легче. Вывести его из себя было лучшей тактикой. Гин наблюдает с явным удовольствием, как постепенно меняется выражение Изуру, как его напряжение из тревожной скованности, сквозящей еще и фирменной вековой печалью, становится чисто физическим, как сосредоточенность превращается в импульсивную резкость, как на лице отпечатывается слабыми пятнами злость. Какой же он красивый, когда бесится. Это идет ему намного больше, чем вселенский траур. Изуру с каждым ударом будто встряхивает клубок эмоций внутри себя, сгоняя на дно тоскливо-разочарованное и выбивая на поверхность устало-раздраженное. И чем выше оно поднимается, чем ярче сверкают глаза, чем сильнее сжимается в ладони рукоять – тем отчетливее звучит в голове в самой нецензурной форме пожелание рыжему бандиту исчезнуть куда подальше.