календула – значит отчаяние

где-то между мирами, лето 2021

– Ну сколько жизней ему нужно, чтобы прекратить эту дурь? Привычка Киры к страданиям иногда выводит из себя. Ичимару досадливо шипит и откидывается на холодную стену – та едва отдает чужой реацу, насмешливо-тонкой, почти прозрачной. Реальность вокруг тоже едва уловима, немыслима во всем разнообразии. Только ее маленький кусочек, что находится под рукой прямо сейчас, кажется хоть сколько-то настоящим. Обломок вселенной между Генсеем и Обществом душ. Единственное укрытие, предоставленное двум полуживым-полузабытым дезертирам скромным владельцем магазинчика японских сладостей. – Ему всего семнадцать, Ичимару. Не сто семнадцать, – спокойно отзывается Тоусен. – Вспомни себя в его возрасте. – В котором из? В свои семнадцать я шатался по Руконгаю и таскал все, что плохо лежало, – Гин тонко усмехается. – А в эти семнадцать точно так же шатался по чертовой России в поисках русской версии Изуру. Занесло же в такую глушь, чтоб его… И ведь Урахара тут же на горизонте объявился – следил, что ли? Или сам постарался, чтобы на перерождении закинуло куда подальше и Готей не обнаружил вчерашних предателей так быстро? Пока они жили в Обществе душ, на Цикл жизни и распределение умерших никто не мог повлиять извне даже с огромной силой. Впрочем, менос знает этого шляпника – он что угодно может сотворить. – Слушай, Канаме, – вдруг затягивает Гин и, приоткрыв глаза, сквозь узкие щели простреливает напарника взглядом, – а ты помнишь здесь свое детство? – Не уверен. – Мне кажется, я вообще ничего не помню, – признается он, задумчиво прищурившись. – Как будто открыл глаза уже после того, как оно прошло. Пару-тройку лет назад, не больше… А может, мы вообще не умирали? – Если бы ты не умер, то рассуждал бы куда более здраво, – холодно напоминает Тоусен. – Тебя убил враг; ты не в гигае, но тебя видят живые; у тебя нет занпакто и Общество душ не имеет понятия о том, кто ты. О том, что последнее не совсем так, он вспоминает тут же сам и напряженно замолкает, стиснув зубы. Если бы не патрули и не усиленный контроль, им бы и не пришлось ставить барьер в Генсее. Потому что кидо на грунте в человеческом теле использовать – вообще безумие. – Не на-по-ми-най, – вздыхает Ичимару наигранно трагично. – Знал бы ты, как я скучаю без Шинсо… – Неудивительно для того, кто общался с занпакто больше, чем с товарищами. – Какой ты суровый, Канаме… – Я просил не называть меня по имени, – тут же жестко отрезает парень. – А что такое? Неужели я так похож на господина Айзена? В который раз нахальный союзник дает ему повод благодарить свою слепоту: в темных линзах очков отражается такая наглая ухмылка, что увидь ее Тоусен – снес бы гаду голову в ту же секунду. Он и так не в силах сдержаться: не задумываясь о последствиях, вскидывает руку и, пропуская от плеча до ладони огоньки реацу, почти неслышно роняет команду хадо. – Успокойся, – Гин успевает уклониться от небольшого шара в последнюю секунду, и сгусток духовной энергии, столкнувшись вместо цели с бетонной стеной, сливается с покрывающим ее барьером. – Такими темпами нас быстро засекут. Здесь же на десятки километров ни одной вспышки реацу… Канаме, тихо выругавшись, опускает руку и чуть склоняет голову. Когда-нибудь он точно привыкнет к провокациям и перестанет на них поддаваться, как в первый раз – но пока на яд Ичимару иммунитет вырабатываться не спешит. – Ты первый с поклоном к Урахаре пошел, – напоминает он, придя в себя. – Думаешь, Общество душ до сих пор не в курсе, где мы находимся? – О нет, Урахара бы никогда не выдал, – качает головой Гин. “Нас еще не скоро обнаружат, – говорит он, а мысленно добавляет: – Если повезет, нам дадут еще пару месяцев”. И оба понимают, насколько хрупкая установившаяся здесь тишина, и знают, насколько мало отведено им на грунте. И ни слова не говорят друг другу о том, сколько готовы отдать, чтобы остаться здесь еще немного дольше. Капитанам не положено страдать.