календула – значит отчаяние

общество душ, лето 1980 (2080)

– Капитан Айзен, как думаете, – затягивает Ичимару, по давней лейтенантской привычке вышагивая справа и чуть позади, – если слить хогьеку Урахары с вашим, может ли с его помощью шинигами получить силу пустого так, чтобы его не постигла участь наших дорогих вайзардов? – Я собираюсь это проверить, – безразлично отвечает Айзен. – Ка-ак интересно, – Гин улыбается тонко-тонко, хищно, и взгляд – как у змеи, обнаружившей новую жертву. – А поучаствовать позволите? Тоусен, бесшумно ступающий по другую сторону от лидера, прислушивается к натянуто-певучему голосу внимательно, с невольным подозрением: что на этот раз выдумал нахал? По крайней мере, так его сдержанное молчание и чуть поджатые губы интерпретирует Айзен. Айзен-то знает Канаме лучше, чем он сам. – В качестве подопытного – вполне. – Вот как. А это, знаете, нехорошо, – и без того острые края улыбки становятся просто до невозможного колкими. – Зря вы меня недооцениваете, капитан Айзен. Очень зря… Айзен поворачивается к нему медленно и с тошнотворным высокомерием приподнимает бровь – безмолвный приказ объяснить излишнюю дерзость. Объяснения ему преподносит пригретая в широком рукаве змея. – Пронзи, Шинсо. Меч за поясом висит всегда слева; Шинсо лежит обычно в правой руке. Слишком рано владыка лишился бдительности и потерял инстинкт самосохранения: иначе бы наверняка обратил внимание на то, что с самого начала Ичимару держится с одной стороны. Идеальные условия для мгновенной атаки: обнажить клинок, перехватить в ладони рукоять, выстрелить из-под рукава… И встретить самодовольную невозмутимость Айзена, словно сквозная рана совсем его не беспокоит. Вот ведь крепкая сволочь. Уже успел реацу нарастить, подонок… – Вы ведь знали, капитан Айзен, не так ли? – гадко смеется Гин, рывком выдергивая Шинсо из его груди и оставляя за лезвием тонкий просвет. Ох, как он ждал, когда белая одежда наконец пропитается этой отравленной кровью… Впрочем, ответ никого не интересует: за спиной у Айзена уже молниями сверкает чужая реацу и раскрывается беспросветно черный шатер. – Банкай. Сузумуши Цуишики, – роняет Тоусен и щелчком пальцев захлопывает над их головами пустоту. От предательства верного рыцаря, кажется, Айзен все-таки чуть шире распахивает глаза, но его негромкий вопрос Гин уже не слышит и не видит удивленного выражения на лице. Обыграли вас в ваши же игры, владыка? Какая непростительная дерзость. – Камишини но Яри, – эхом, слышным лишь напарнику и – уже с трудом – самому себе, отзывается Ичимару. И… Ничего. Гин не ждет – он и не узнает исхода, пока не покинет пространство чужого банкая. А хозяин смертоносной пустоты ожидает по секундам любой перемены – чувствует грузом на плечах хлещущую мощным потоком реацу Ичимару и его меча, но духовная сила Айзена остается такой же плотной и практически стабильной… Неужели опоздали? Неужели упустили активацию гипноза? Но ведь Кьека Суйгецу не может на него подействовать, если только его не обманули, как весь Готей. Доля секунды – метнуться к соратнику и скользяще задеть его краем лезвия, чтобы тот снова обрел чувствительность и сориентировался для следующей атаки. Гин щурится и шипит от света, ударившего по ослепшим недавно глазам, и только поднимает вернувшуюся в свою форму Шинсо с потерянным уже осколком… Тяжелый удар о землю где-то вне заставляет нервно вздрогнуть и его, и самого Канаме. Пространство банкая тут же рассеивается, вышедшее из-под контроля. В безразличном обычно взгляде Айзена вспыхивает огонь, он безвольно опускает – роняет – меч, до сих пор не разжимая ладонь, словно тот резко становится неподъемным, и тело не слушается под сильным заклинанием. Руки оплетены тяжелой поблескивающей цепью, клинок трещит от нескольких ее витков. Тут же после падения Кьека Суйгецу пригвожден к земле огромным двухклинковым серпом, вошедшим в податливую почву до самой рукояти. Сконцентрировать реацу для мгновенного удара хадо не позволяет сдерживающее заклинание на стальных путах – его непризнанный мастер кидо угадывает по знакомому уже давлению. Правда, раньше до такого доходил только Урахара. Кто осмелился сейчас попытаться остановить его такой жалкой техникой? За спиной у беспомощно опустившегося на колено Айзена встает фигура в черном плаще, и горла касается ломаное лезвие. – Продолжайте, капитан Ичимару. Гин в первую секунду не скрывает удивления в широко распахнутых глазах, но, узнав заброшенный под шею предателя крюк, тут же преображается и улыбается с нарочитой ласковостью дикого зверя. Медлить нельзя: внезапность и скорость – их единственное преимущество. – Говорил же я вам, капитан Айзен, будьте внимательны к подчиненным. Какого офицера потеряли, ай-яй-яй… – и, перехватив в ладони тонкую рукоять, Ичимару роняет роковым шепотом: – Убей его, Камишини но Яри. Одна вспышка реацу – и в груди Айзена остается огромная рваная дыра. В следующее мгновение приставленное к горлу лезвие рывком отводится назад, обезглавливая растерзанное тело. В глазах его так и застывает выражение того ужаса, который настигает сильнейшее существо, когда все его могущество вмиг ломают между пальцами, словно спичку. – Беспечностью не стоит гордиться, капитан Айзен, – насмешливо свистит Ичимару. – За годы жизни с руконгайцем можно было научиться хоть какой-то осторожности… Тоусен реагирует мгновенно, и созданный им духовный огонь охватывает разорванное тело. И все это происходит так быстро, будто каждое следующее действие было спланировано заранее, четко продумано и отработано. Только когда последний намек на густую реацу растворяется в жару разрушающего кидо, капитаны будто пробуждаются ото сна. Хладнокровный палач, только что лишивший жизни одного из самых уважаемых капитанов Готея, легко скидывает капюшон и брезгливо стряхивает со своего оружия чужую липкую кровь. Ичимару назвал этот меч ручной гильотиной – не ошибся. К нему с серпом на плече подходит напарник, бездумно раскручивая на цепи вторую часть занпакто. – Ты в порядке? – уточняет почти спокойно, скорее, чтобы просто удостовериться. – В полном. Кира краем губ улыбается в ответ. Замирает вполоборота, перехватывая по секундам теплеющий взгляд – Хисаги на глазах превращается из безжалостного воина в заботливого друга, – и вдруг бессильно утыкается в крепкое плечо. Если честно – было страшно. Было отчаянно страшно, и сейчас этот страх дает о себе знать невольной дрожью, пробивающей тело. Изуру даже предположить не мог удачного исхода, просто о плохом старался не думать, не представлять адскую боль в груди и бледнеющие обрывки уходящего сознания. А тут – все хорошо. Все получилось. Они живы. Оба. – Спасибо, – одними губами шепчет он в плечо Шухея. Спасибо, что выслушал то, за что любой назвал бы сумасшедшим. Спасибо, что поверил в то, во что не верил весь Готей. Спасибо, что пошел следом – туда, где при любом исходе будет подписан приговор. Хисаги едва заметно улыбается, тоже позволяя себе расслабиться, ободряюще хлопает по плечу, мол, держись, пока не время, капитаны смотрят. Гин за этой сценой наблюдает молча, внимательно, и только спустя мгновения тишины выдает, не оглядываясь на Тоусена: – Повезло же нам с лейтенантами, а, Канаме? Удивительные… Парни тут же встряхиваются, синхронно поворачиваясь к командирам. Хисаги уже готов благодарно откланяться, Кира готов смущенно спрятаться за челкой и пробормотать что-то неловко-радостное… – Удивительные идиоты, – жестко завершает Тоусен. – Абсолютно согласен, – подхватывает Гин. Без шуток. Совершенно. Лицо его вдруг принимает такое серьезное выражение, такую неумолимую холодность, что Изуру от этого взгляда вздрагивает до костей: таким он капитана еще не видел. Ни намека на улыбку, только глаза сощурены по-прежнему, и то совсем не так, как раньше – теперь сквозь узкие щели сверкает безжалостный ледяной огонь. Шинсо проносится в миллиметрах от головы, отсекая приличную прядь от челки. Капитан зол. Просто ужасно зол. В такой ситуации лучше ничего не говорить. И не делать. И вообще, пожалуй, не существовать… Причем им обоим – Кира лица товарища не видит, потому что смотрит во все глаза на Ичимару, но кожей чувствует его напряжение, слышит, как воздух трещит от сгущения дрожащей реацу, потому что капитан Тоусен тоже едва сдерживает гнев. – А если бы я не успел? – первым нарушает тишину Гин. Искренне старается придать голосу привычную насмешливую легкость, но поверх на кипящую злость получается нечто еще более угрожающее. – Для этого Хисаги обездвижил его меч, – нервно сглотнув, поясняет Кира. В том, что они все сделали правильно, лейтенант уверен – настолько, что готов даже спорить с самим капитаном. Даже в присутствии другого капитана. – Я увеличил вес Казешини до предельного, чтобы задержать Айзена до вашего последнего удара. Урахара наложил печать... Ладно еще Урахара – который, кстати, едва мелькнул перед капитанами и тут же пропал, даже не поздоровавшись, – потому что присутствие шляпника они угадали сразу, а сомневаться в нем, по опыту прошлых веков, повода нет. Но остальное... – А если бы он активировал шикай? – Мы сохраняли связь с его занпакто. – Касание его меча ничего не дает, – шипит по-прежнему Ичимару, хотя последний звук подозрительно вздрагивает: впервые за неизменной маской показывается краешек истины в виде искреннего волнения. А изнутри буквально пожирает собственная реацу, жгучим смертельным холодом скручивает внутренности, укусами Шинсо-змеи неуловимо покрывает тело. В тот момент он просто не успел испугаться, но сейчас, представляя возможные последствия… И Изуру мог… из-за него… снова… – Его лезвие надсекло одно из звеньев цепи Казешини, – подает голос Хисаги: с его опытом самообладание сохранять значительно проще, чем Кире. – И я мог контролировать духовную энергию Кьека Суйгецу. Вдох. Выдох. Вдох. Гин медленно натягивает обратно соскользнувшую с губ улыбку. – Надо же, и ведь все предусмотрели, – холодный блеск снова прячется за ресницами, и голос возвращает прежнюю ироничную мягкость. – Простить их, что ли? Что скажешь, Канаме? После этого вопроса, адресованного, казалось бы, Тоусену, но на самом деле обращенного к лейтенанту, Изуру выдыхает свободно, узнавая прежнего капитана. Пронесло. Будут жить. – За самоуправство выговор, – сурово отрезает Канаме. – Да, капитан Тоусен, – покорно склоняет голову Хисаги. – Жалование сократить вдвое на шесть месяцев. – Да, капитан Тоусен. – И.. примите нашу благодарность, господа лейтенанты, – добавляет он, чуть смягчившись, и едва заметно улыбается обоим. У Шухея колени подгибаются от радости. – Расписку на стол до вечера, Хисаги. Свободен. – Спасибо, капитан! И лейтенант, попрощавшись быстро с товарищем, срывается в шунпо и уносится в сторону казарм. Хотел бы, конечно, дождаться Киру – но “свободен” у капитана означает что-то в духе “скройся с поля обнаружения реацу сейчас же”, и испытывать судьбу может быть весьма опасно. И так уже получил. Даже немного обидно: с половинчатым-то жалованием, знаете ли, долго не прожить… Но ничего, на грунт выберется – без наградных точно не остается. А сейчас – все документы до возвращения капитана нужно подписать, оформить и оставить в кабинете. Иначе грозит остаться вообще без средств к существованию, зато с головой в работе.