Мэйделе

      Гита вытащила все треугольники писем из сумочки, почти торжественно вручив их Маме сразу же после завтрака. Девочка была такой счастливой, Изя понял, что никогда не видел еще Мэйделе такой счастливой. Уцепившись за Маму, девочка будто стала намного меньше, она всюду следовала за женщиной, и вскоре Гарри начал копировать Мэйделе. А Рахель понимала, что теперь им нужно попасть в Одессу. Там дети, выросшие уже, но дети… Изя улыбался, ребе знал, что так и будет, поэтому заранее начал утрясать этот вопрос.       Сегодня Гита впервые не писала письмо сидевшей рядом Маме. Рахель читала написанные ей письма своей маленькой Мэйделе, всхлипывая, читала строку за строкой, написанные на идише этим ребенком, сохранившим в памяти и мир, и войну… А главное, Мэйделе сумела сохранить себя. Читать эти письма без слез было просто невозможно.        «Здравствуйте, мои родные Ривка и Йося! Я такая счастливая! Мне кажется, будто нет никого счастливее меня на всем белом свете… Мама вернулась! Мама! Наша! Вернулась! Мы скоро приедем к вам! Все вместе!» — перо скользило по бумаге, абсолютно счастливая девочка улыбалась, желая подарить свою радость близким. Ее совсем не интересовал магический мир, тем более что вопрос Хогвартса теперь вообще не стоял — девочка никогда и ни за что бы не уехала от своей Мамы. Больше никогда! Понимала это и Рахель, обнимавшая своих детей — прилежно учившихся, но каждый раз провожать Мэйделе в школу было серьезным испытанием — девочка до паники боялась, что Мама исчезнет.       — Рахель, нам надо что-то решать, — ознакомившись с какой-то бумагой, сообщил Изя. — Мэйделе каждый день рвет себе сердце, расставаясь с тобой. Она может заболеть. С Гарри все тоже не просто — он перехватывает отношение Гиты к тебе, отчего…       — Я понимаю, — кивнула женщина, искавшая выход и не находившая его. — Что ты предлагаешь?       — Пока оформляются документы, переведем детей на домашнее обучение, — спокойно предложил ребе. — Меньше будет евреев, битых нашим ингеле, — усмехнулся мужчина.       — Гарри дерется? — удивилась Рахель, агрессивности за мальчиком не замечавшая.       — Ну если ему покажется, что кто-то непочтителен к его святой… — хмыкнул Изя. — То бьет сразу и без предупреждения.       — Ой-вей… — протянула женщина. — Тогда да, стоит переводить, он, кстати, русский учит с Мэйделе, ты знаешь?       — Я подозревал, — кивнул мужчина. — Значит, с завтрашнего… — он покосился на окно, вздохнул и решительно закончил: — С сегодняшнего дня дети на домашнем обучении. С документами разберемся.       Давая возможность Маме поговорить с папой, которого Гита потихоньку тоже уже начинала упоминать с большой буквы, девочка занималась с Гарри. Стараясь не думать о том, что через полчаса надо будет расставаться с Мамочкой, чтобы идти в школу. Мэйделе будто стала младше, растеряв весь свой опыт офицера — девочке казалось, что Мама может исчезнуть в любой момент, отчего расставаться с самой лучшей на свете женщиной было болезненно до слез. Но Гита молчала, ни за что на свете не желая расстроить Мамочку.       Никогда не имевший близких Гарри начал копировать Гиту, почти во всем, поэтому прилежно учился, даже через «не могу», потому что девочка таких слов, кажется, и не знала. Для нее существовало только «надо», по крайней мере, так казалось самому мальчику. Учиться было иногда очень тяжело, но та, кого называли «девочкой», произнося это слово как имя и как звание, всегда была готова помочь.       — Так, дети, слушайте здесь! — начала по-русски Рахель, но потом поправилась, перейдя на идиш. Почему-то все в семье предпочитали идиш как язык общения, возможно, именно из-за Мэйделе. — С сегодняшнего дня вы учитесь дома и никуда ходить не надо!       — Ура! — не сдержалась Гита, кинувшись к Маме. — Спасибо, Мамочка! Спасибо!       — Малышка моя, — очень ласково произнесла женщина, погладив девочку по голове, что той очень нравилось. — Занимайтесь, дети… Гита, ты на маарив пойдешь?       — Конечно, Мамочка, — улыбавшаяся девочка закивала, ожидая какое-то поручение.       — Тетю Сару потом приведи к нам, — попросила Рахель, на что девочка только кивнула. — А сейчас пойдем кушать.       — Ура, кушать! — Гарри был все еще вечно голодным, но это, по мнению Гиты, была просто привычка голодного ребенка, врач с девочкой в этом был, кстати, согласен, поэтому Мэйделе ограничивала аппетиты мальчика, чтобы не привести к неприятным последствиям.       — Скажи, Мама, — обратилась к женщине девочка, пока они шли в сторону столовой. — Я будто стала намного меньше, почему так?       — Потому что ты ребенок, доченька, — ласково улыбнулась ей Рахель. Ощущать себя центром мира ребенка было иногда сложно, хотя муж лишь улыбался. — Ты пережила многое, но сейчас все спокойно, поэтому ты становишься ребенком, и это хорошо.       Дальше задумываться Гита не стала. Мама сказала, что это хорошо, других аргументов Мэйделе было просто не нужно. Девочку ждал еще один сюрприз, о котором Изя подумал в тот же день, когда Рахель вспомнила. Мужчина решил, что правильным будет полностью узаконить детей, переговорив с Гарри, за фамилию Поттер не цеплявшегося совершенно. Она для мальчика не значила ничего, а о деньгах тот не думал, зато подумали израильтяне, очень быстро обнаружив некоторые неприятные подробности. Но сегодня после обеда детям предстояла поездка в город за сюрпризами, о которых они еще не знали.       Официальные власти поступившему предложению были только рады, поэтому суд соответствующим образом простимулировали из «Дома-на-Темзе», и вопрос о заседании решился буквально за неделю, что было, конечно же, очень быстро. Впрочем, покушавшие и возблагодарившие за еду дети еще ничего не знали. Гита помогала маме убирать со стола, Гарри был тоже готов помогать, но мальчика наладили с кухни, и он пошел к папе, поймав того за подготовкой каких-то документов.       — Покушали? — поинтересовался Изя. — Очень хорошо, через час поедем в одно интересное место.       — Очень интересное? — спросил Гарри, просто чтобы что-то сказать. Он хорошо знал, что люди, которых он уже называл «родители», ни за что не сделают ему плохо, а потому надо набраться терпения. Не могут сделать плохо люди, которых боготворит Гита, ведь она святая.       — Очень, — хмыкнул ребе, читая все эмоции на лице сына. — Не знаю, как само место, а результат тебе понравится точно.       — Ну и хорошо, тогда я пойду прилично оденусь, чтобы выглядеть, как «приличный еврейский мальчик», — явно процитировал Мэйделе мальчик, вызывая улыбку мужчины. Иногда у Гарри прорывалось что-то такое, специфическое, заставляющее улыбаться.       Когда Гита и Рахель домыли посуду, улыбнувшаяся женщина погладила ластившуюся к ней девочку, посоветовав одеться покрасивее. Гита уже почти убежала, но все же поинтересовалась:       — А зачем? — от типа мероприятия зависела и одежда, девочка это очень хорошо знала.       — В суд поедем, — ответила женщина. — Усыновлять, удочерять и быть семьей даже для бумаги, только Гарри не говори.       — Сюрприз, да? — спросила едва сдержавшая счастливый визг девочка.       — Да, маленькая, — кивнула ей Рахель, после чего Гита вприпрыжку убежала. Сегодня действительно был праздник.       Увидев, как празднично разоделась Мэйделе, Гарри начал что-то подозревать, на всякий случай сменив кипу на праздничную. Автомобиль ребе двинулся не быстро, в нем недоумевал мальчик, а девочка изображала смирение, только глаза ее выдавали. В них было такое счастье, что Гарри залюбовался, совершенно пропустив всю дорогу. Здание суда мальчику было незнакомо, зато девочку неожиданно накрыло иррациональным страхом, с которым она справлялась с огромным трудом.       — Мэйделе, все будет хорошо, я тебе обещаю! — сказала Гите все сразу понявшая Рахель.       — Страшно стало, — призналась прижавшаяся к ней девочка, но была расцелована и успокоилась, только губы ее шептали молитву, заставив взрослых переглянуться.       Снова знакомые коридоры и кабинеты, куда на этот раз завели и детей. Людей внутри было немного, но они выглядели какими-то строгими, отчего Гарри всхлипнул, а Мэйделе, неожиданно даже для себя, закрыла его собой, вызвав переглядывания среди собравшихся. Мамина рука погладила сразу же успокоившуюся девочку, за мгновение до этого готовившуюся чуть ли не в бой идти.       — Не надо бояться, — мягко произнес мужчина, сидевший во главе стола. — Мы собрались, чтобы спросить вас, дети, согласны ли вы, чтобы Рахель и Израиль, присутствующие здесь, стали вашими родителями?       — Мы согласны стать детьми Маме и Папе! — выкрикнула Мэйделе, которой опять стало страшно.       — Ох, Мэйделе, — мама кинулась к детям, обнимая обоих, начала негромко выговаривать по-английски, то есть — на публику, что поняла девочка и не понял мальчик: — Ну чего вы испугались, дяди совсем не страшные, не надо бояться…       — Мамочка, — всхлипнула Гита, а Гарри просто обнял женщину и прижался. — А тебя не отнимут?       — Они очень боятся без супруги, — извиняющимся тоном произнес ребе.       — Что же, я думаю, мы увидели все, что хотели, — заключил сидевший во главе стола мужчина. — Не будем больше мучить детей, вы свободны.

***

      Почему Гите стало страшно, не могла объяснить и она сама, но Рахель просто успокоила ребенка, думая о том, что нужно Мэйделе показать врачу. Нужно было подождать еще немного, а потом у семьи был запланирован праздник. Гарри, надо сказать, даже и не особенно понял, что произошло, ему объяснила девочка.       — По бумагам мы были сиротами под опекой, понимаешь? — Гита цеплялась рукой за мамину юбку. — А теперь и в бумагах будем с Мамой и Папой.       — А что это значит? — иногда у Гарри будто отключался мозг, по мнению девочки.       — Никаких больше опекунов, — объяснила Мэйделе. — Только Мама и Папа. Навсегда.       — Навсегда… — прошептал мальчик, едва подавив желание заплакать, но Рахель, разумеется, все поняла, обнимая его, отчего плакать расхотелось.       Непривычная откладывать в долгий ящик, женщина проинформировала мужа о необходимости посетить врача, в результате автомобиль поехал не в парк аттракционов, а в медицинский центр. Накатывавшие волны страха не сильно нравились и Гите, потому что девочка любила контролировать, что с ней происходит, да к тому же вспоминался Папочка, которому в детстве не очень нравилось, как вело себя сердце девочки. Тогда время от времени возникали похожие ощущения.       Быстро оказавшись у кардиолога, Рахель объяснила суть проблемы, а потом открыла рот Гита, объяснив свою позицию. Свободное оперирование понятиями, подходящими, скорее, истории медицины, несколько смутило кардиолога, но улыбнувшись, доктор предложил девочке раздеваться, чтобы снять кардиограмму и, возможно, посмотреть и на ультразвуке. Однако кардиограмма ребенка его сразу же насторожила.       — Страх накатывает в период переживаний? — поинтересовался посерьезневший врач.       — Да, ко… доктор, — вовремя поймала себя за язык Мэйделе. — Причем, скорее радостных, потому что печальных у меня уже нет.       — Понятно… — вздохнул доктор. — Ты пережила сильное эмоциональное потрясение, а, возможно, и не одно, поэтому твое сердце немного устало.       — Можете говорить нормально, вы меня не испугаете, — сообщила ему одевавшаяся десятилетняя девочка.       В двух словах кардиолог рассказал об экстрасистолии, чем это может закончиться и почему нужно держать себя в руках, на что Гита только кивнула. Выяснив все необходимое, взрослые и дети клинику покинули, но поехали домой праздновать. В дороге Рахель расспрашивала дочку о рассказанном доктором, потому что женщина мало что поняла.       — Понимаешь, Мама, — объясняла Мэйделе. — Это тело же уже умирало, как раз от сильных эмоций, а у меня же еще… ну… — она почему-то виновато посмотрела на женщину. — Сердце устало от потрясений, но теперь все точно-точно будет хорошо!       — Ну, раз ты уверена… — Рахель была абсолютно уверена в том, что обмануть ее Мэйделе не способна, поэтому успокоилась, решив в Одессе еще раз показать девочку врачам.       — Все будет хорошо, Мамочка… Теперь все будет хорошо, — заулыбалась Гита, приникнув к женщине. — Пока резать не нужно, вообще все хорошо.       — Ну, тогда время праздновать, — улыбнулся прислушивавшийся к разговору папа.       В Магической Британии экстрадировали Дамблдора в Россию, уничтожая по ходу дела всякие следы темных лордов и других местных страшилищ, да реформировали школу Хогвартс. Получив уведомление о том, что семья Пельцер в школе Хогвартс не заинтересована, Минерва МакГонагалл задумалась, пытаясь сообразить, кто это, но не преуспела и была погребена под очередными делами.       А за праздничным столом возносила хвалу Ему девочка, счастьем которой можно было залить всю Британию. Обнимая руку своей Мамы, не желая с ней расставаться ни на секунду, счастливо улыбалась а идише мэйделе.