Глава 34. В сад гордых роз любви моей пришла зима, снег и метель.
10 мая 2024 г. в 18:58
Примечания:
ТГ-канал с контентом и житухой: https://t.me/shilisva
Открыв дверь, посмотрела вниз, увидела цвета снега густую, но такую низкую траву. Оглядевшись, перед глазами предстала будто бы картина белых кустов с бардовыми огромными розами. В сознание постепенно подступала мысль о неминуемом. Я окончательно заперла свою душу в теле и сознании Евгена. Руки немного замёрзли, а с неба стал падать снег, обернувшись, заметила, что дверь за спиной пропала.
В груди что-то закололо, и я мигом схватилась за сердце. Вокруг стояла пугающая и раздирающая душу тишина. Ненавижу ничего не слышать. Мне всегда нужен шум, внешние раздражители, чтобы чувствовать себя спокойной, более живой, сосредоточенной и настоящей. Когда звуки застывали, то с ними это делало и само время. Оно нещадно и безжалостно останавливалось в стрелке часов.
Помню, как мама в наказание игнорировала меня в течении трёх недель. Не могла никак отыскать в сознании событие, которое привело к этому, но помнила неумолимое и жгучее чувство вины в груди, которое свернулось там комом и не давало есть. Тогда перепробовала всё: от взаимного игнорирования до голодовок, но ничего не помогло. Она продолжала хранить ужасающее молчание, ожидая, что я пойму всё в семь лет. Владу же всегда было словно безразлично это наказание, поэтому мама быстро перестала им манипулировать в таком ключе, перейдя на простые избиения, которые он понимал ещё от рук нашего отца.
Мне всегда было интересно, как мама приняла чужого ребёнка в семью. Она любила нас с Владом одинаково, наказывала так же. По общим рассказам он достаточно быстро стал называть её мамой, по началу даже очень любил, пока она не стала с ним строже, как это было изначально со мной. Я же всегда велась на эту уловку с игнорированием. Тишина никогда не проходила для психики бесследно, всегда оставалась какая-то рана и недосказанность.
Возвращала мама общение так же резко и беспричинно, как и купировала это. Закрывая свой рот, она словно отнимала и моё право на речь. Мне казалось преступлением говорить с кем-либо ещё. Когда мы общались, то я всегда чувствовала это тепло и близость, но на фоне зудело ощущение страха и непостоянства: она могла взорваться в любой момент. Мамина злость всегда была тихой и незаметной, но чересчур губительной для всех домочадцев. Я быстро научилась чувствовать настроение непостоянных на эмоции людей. В какой-то момент стало очень понятно, как строить разговор с ней на грани, с Владом на приступах, с Женей на срывах.
Такое же состояние всегда испытывала и в общении с Богданом. Это что-то родное и убивающее изнутри. Он постоянно стоек и спокоен, но я будто видела насквозь его злость и ложь. Лебедев во время всего нашего общения гасил очень сильно гнев внутри себя. Это вырывалось в тех снах, что видела с ним. Именно там юноша отыгрывался за всё. На самом деле я очень сильно боюсь умереть от его руки. Видимо, подсознание не обмануть. Меня тянуло поговорить именно с Богданом, потому что он никогда не желал объяснять, что с ним или его состоянием. Женя не был таким. Даже если он молчал в моменте, то всегда к месту пытался упомянуть о своих чувствах в злорадствующей форме. Шетелих казался мне более открытым, чем Лебедев или моя мама.
Когда впервые увидела его лицо, то содрогнулась. Евген был так на неё похож, а после поглощения души этой женщины стал незначительно копировать и повадки. В какой-то момент меня так сильно тошнило от одного появления бледно-голубых глаз, от одного аромата сирени и мокрого асфальта. Мне чудилась в каждом его прикосновении и взгляде лишь она. Стоило Шетелиху впервые потушить сигарету о подошву обуви, так сердце защемило, хотелось убежать. Я опять была с ней, снова рядом. Никакой свободы, никаких планов и надежд.
Иногда его улыбка кривилась по-особенному, словно уголки губ чем-то опущены, как будто он не хотел радоваться. В этом жесте читалась она. Тот сочувствующий взгляд взбесил меня сразу и бесповоротно, потому что мать глядела точно так же, когда я болела. Время отдыха, передышки, свободы. В такие дни хотелось попасть под волю остановки времени, чтобы проживать эти секунды вновь и вновь. Но когда взгляд принадлежал бледно-голубым глазам, то считывалось второе дно. Я чувствовала, как ему безразлично происходящее, но понимала, что Женя корчил именно эту мимику, чтобы просто поддержать. Мама делала так же.
Помню звук выстрела, её удивлённое лицо. Мать ожидала это от кого угодно, но не от меня. Иногда думала, что не смогу себя простить. Разве такое отпускают с совести? Хуже всего становилось, когда я представляла себя опять там. Стены давили, пол уходил из-под ног, сердце покалывало, руки слегка дрожали. Снова и снова нажимала на курок. Если бы появилась возможность что-то изменить, то я всё повторила бы. От этого тошно и больно. Не знаю почему, но однозначно сделала бы то же самое. Эта мысль мучила и убивала.
Не могла назвать её плохой матерью, не в силах упрекнуть в отсутствии любви, которая была. Она точно дорожила мной, воспитывала. Я была привязана и любила её, но почему каждый раз в своей фантазии нажимала на курок?
Меня злило, что отец нас бросил, что позволил себе пропасть из моей и Влада жизни. Мы всего лишь дети, которые уж точно заслужили хоть каких-то объяснений. Даже жалкие попытки оправданий так перед нами и не предстали, что всегда заставляло меня пропускать любые разговоры и упоминания об отце. Не хотела о нём ничего ни слышать, ни говорить. На сколько надо быть козлиной, чтобы бросить ребёнка на день рождения? Вначале я искала причину в себе, ведь это случилось в мой праздник, а потом поняла, что дело в суматохе и в нём. Мама полностью отдала себя нам, не пытаясь найти замену отцу, говоря, что не готова страдать вновь. Но мне до сих пор вспоминался разговор, в котором она призналась подруге по секрету, что Влад точно не переживёт такого. Моя мама была ему чужой, родная же отказалась от родительских прав, уйдя с головой в зависимости, а собственный отец даже не подумал его забрать с собой. Слава всегда попадал в ситуации, где был никому не нужен. Это отчётливо чувствовалось в наших отношениях.
Когда отец ушёл от нас, то единственной более или менее кровной роднёй для него была я. Влад стал любить меня так сильно, что это по-настоящему пугало. Брат ревновал меня к друзьям, к матери, боялся, что уйду. Если я поняла, что в отцовском уходе не было моей вины, то Слава растил в себе это чувство покинутости до момента нашего с ним расставания. Он так боялся, что его бросят, но поступил со мной ровно так же. Я вновь осознала, что дело не во мне. А меня снова оставили.
Винила долго себя, что продолжала жить. Мне никогда и не хотелось умирать. Особенно чётко поняла это, когда пришлось выживать на улице, обманывая людей и показывая им дешёвые трюки мистических сил на потеху. Вспомнила, как во время показа воспоминаний своровала кошелёк. Влад бы мной гордился. Жаль, что это невзаимное чувство.
Среди бардовых роз и белоснежных кустов на каменной и обвитой шипами лавочке сидел Евген. На нём красовалась чёрная, как смоль, рубашка и такого же цвета почти кожаные классические штаны с лакированными туфлями. Бледное лицо юноши было усыпано небольшими веснушками на щёчках и носу. Словно нарисованные краской губы слегка улыбались, как только небесно-голубые глаза посмотрели в мою сторону. В этом взгляде читалось что-то хищное и зловещее, хоть улыбка и пыталась компенсировать такое впечатление.
Подуло в спину, чтобы я двинулась вперёд. У Жени была старая причёска. Длинные волосы парня развевались на ветру. Чем больше страх подкрадывался к моему сердцу, тем сильнее толкало сзади. Понимала, что это был не он, из-за чего становилось тревожнее внутри. Так или иначе, но зашагала вперёд, ведь если я не играла в «эту игру», то для подсознания она продолжалась. Лена, это не он. Чем ближе была, тем чётче ощущался аромат сирени, сигарет и мокрого асфальта.
Встала перед ним, тогда Шетелих улыбнулся по-звериному в зубы, похлопал ладошкой по лавочке, чтобы я присела рядом. Лучше бы ты был настоящим, мой друг.
— Всё-таки ты потеряла душу, — мягкий и ласковый голос, — Что будем делать? — неужели он или обман сознания?
— Хотелось бы выбраться.
— Спасибо за ложь, Лен, — Геша нахмурил лоб, — Ты сама закрыла клетку. Хотел бы я пошутить, что так сильно не хотела завтрака, но сейчас не до смеха. Прежде, чем мы начнём тебя вытаскивать, — бледно-голубые глаза гляди сквозь меня, — Зачем ты это сделала? Мать не хочет с тобой говорить, иначе давно бы связалась, неужели не понимаешь?
— Ты настоящий? Я не понимаю.
— Скажи спасибо Богдану, который всё на свете перерыл, чтобы я смог это сделать.
— Жень, — ощущение вины нарастало, — Я не хочу с ней говорить, желаю вернуться к тебе.
— Ложь, — усмехнулся, — Ладно-ладно, пожалуйста, избавь меня от вовремя сказанной правды, и так очень больно от твоего поступка.
— Выскажись, пока мы сидим здесь.
— А что говорить? — дёрнул бровью вверх, — Ты и без меня всё прекрасно знаешь, да и к тому же я не хочу ругаться и как-то давить, ухудшая ситуацию.
— Это действительно ты, — прошептала, — Жень, — взяла за руку, он смотрел на меня, — Всё сделаю, чтобы вернуться. Только подскажи, пожалуйста.
— А что я подскажу, если мы с Богданом ничего не смогли придумать, кроме связи с тобой? — тишина, — Найди Наума, — голос словно искривился на другую интонацию, какой-то еле-еле слышимый крик, — Найди Наума, — громче издалось из уст Евгена, — Найди его! — глаза пожелтели, послышался голос Богдана.
Молча смотрела на Шетелиха, не понимая до конца происходящее. В голове образовалась каша. Глаза юноши снова стали напоминать небо. Он подделка? Почему я слышала Богдана? Фраза выкрикивалась как будто вне контекста. Женя глядел на меня, словно чего-то выжидая. Где-то вдали и из-за спины слышался приглушённый голос Лебедева, среди аромата роз повеяли нотки пряных булок с корицей: «Найди Наума, он умеет занимать тела!». События из реальности переплетались с моими подсознательными играми? Ребята пытались со мной связаться, поэтому и слышала голос Богдана. Видимо, из-за происходящего в реальности моё сознание смешивало обрывки правды и лжи. И чем больше я понимала, тем сильнее мозг погружал в игру, усложняя эти квесты.
— Знаешь, что я с тобой делаю, пока ты в моей власти? — послышался мягкий и бархатный голос.
— Что? — Женя улыбался и смотрел на меня, — Ты подделка.
— Даже если так, то представь картину, — лавка под нами будто опустилась вниз, постепенно заменяясь на уже знакомую мне кровать, — Помнишь, как я тебя зажимал? Тогда мне мешало твоё нежелание. А тут? Ты же ничего и не вспомнишь. Для меня должен быть хотя бы один утешительный приз.
— Женя никогда бы так не поступил.
— Ты говоришь это про человека, которого контролирует Дима, поясняя за правила поведения? Раевский сам был не против по пьяни переспать с тобой, — сдерживал смех, — По кругу пускать не будем, так я сказал? — словно подпрыгивал тазом по матрасу, тряся его немного под нами, — В каждой шутке есть доля правды, Лена. Два парня в подростковом возрасте, а одному из них ты дала карт-бланш на признание взаимных чувств, это же согласие. Если я тебе нравлюсь, — пододвинулся ближе, что его лицо стало близ моего, — То рано или поздно мы переспим. Тогда с какой стати лишать себя такой возможности? — ухмыльнулся.
— Это не правда.
— Утешай себя, — схватил за запястье, — Забыла, как заломил тебя? Может напомнить, как снимал? А как я быстро тебя отбросил в сторону от телефона, — сжал сильнее руку, а я не могла почему-то пошевелиться; тело застыло, как и во время удушения Богдана, — Знаю же, что ты в меня влюбилась от безысходности. Дима оказался слишком неуправляемым для тебя, а других вариантов и не было. Но, — ладонь положил на талию, приподняв мою белую майку, — Я не злюсь на это, — сжал пальцами мой бок, хотелось вскрикнуть, но рот пришило словно, — Даже наоборот, очень рад, что ты такого мнения обо мне ложного. Лена, мной невозможно управлять. Семья попыталась это сделать, и я сбежал. Если чего-то хочу, то оно будет моим. Ты моя, Лена. Сейчас в теле нет души, это просто кусок мяса, — опустил глаза на моё декольте, — Который можно использовать, как захочется хозяину. Ты меня сразу зацепила, — поднял мою футболку, а я не могла выйти из состояния молчаливой куклы, — А сразу же нельзя влюбиться в характер? Мне очень понравилось твоё тело, — улыбался, пустив змеёй руки за мою спину, чтобы расстегнуть лифчик, — При нашей первой встречи стал заменять тобой Соню. Так желал женского тела, а тут такая возможность, так ещё и твои параметры оказались более созревшие. Вначале, — он повалил меня на кровать, пока сверху я видела серое небо, откуда шёл снег, — Хотел просто дождаться случая, чтобы прикоснуться к тебе, дышать твоей свежестью, — сел сверху, опустив голову к моей шее, отчего длинные волосы упали рядом с лицом, закрывая небосвод, — А потом сама сказала, что влюбилась в меня. Знаешь же, — целовал шею, — Что это значит? Ты теперь моя, — слегка укусил, — Можешь и не возвращаться. Я знаю, чем займусь с тобой, — рука полезла в штаны, забираясь под них, — Пока ты интересовалась Богданом и делом о маньяке, то даже не заметила, как сильно желаю тебя, — медленно спускал штаны, после сел на бёдра, проведя пальцами по моему оголённому телу, — Помнишь, что ты почувствовала со спины, когда я прижал тебя в ванне? У меня и сейчас встаёт от одной картинки перед глазами, — наклонился спиной вперёд, запустив руки за шею, влажные поцелуи стали проходиться по телу, затем он поднял голову, не скрывая улыбки, — А что я пошёл делать после извинений в ванне, ты не забыла? Могу скрывать свои мотивы сколько угодно, но ты прекрасно знаешь, что в моей голове, Елена. И твоя мама никак не поможет тут.
— Не надо, — голос дрожал, — Пожалуйста.
— Наша молчаливая кукла заговорила, — засмеялся, — Заткнись и хавай, тебе не привыкать, — стянул с меня трусы зубами, следом расстегнул свой ремень, — Я люблю, когда ты молчишь. Откроешь рот, когда в него положат что-нибудь, — сунул между зубов ремень, обвязав мою голову в несколько кругов, застегнул, — Не сопротивляйся судьбе. Сама знаешь, что общение со мной этим и закончится. Мои желания и поведение на самом деле более непредсказуемые, чем настроение. Лена, — провёл по щеке, — Моя бедная Лена, — снял с себя всё снизу, ухватился рукой за изголовье кровати, которое было за моей головой, — Тебе лучше подготовиться тут, чтобы признать реальность, которая случилась вне твоего сознания, — другая рука держала меня за талию, тело отказывалось двигаться, — Никто ж не откажется от такого шанса, — почувствовала, как что-то упиралось между ног, — Научись получать удовольствие, тебе же понравился псих, вроде меня, — зажмурила глаза.
Тяжелое и надрывистое дыхание, резкие и болезненные движения вперёд и назад, давящая и бегающая по телу рука. Жар чужого тела надо мной, внизу живота всё ныло и болело. Он был сверху. Во всех смыслах надо мной. Наконец-то почувствовала запах тела, а не майского дождливого дня. Пахло потом, кожей и шампунем. Волосатые по ощущениям ноги тёрлись о мои ляжки. Внутри всё ныло и скулило, тошнота подступала к горлу. Нет, это не может происходить в реальности. Женя никогда так со мной не поступит. Откуда эти ощущения? Нет-нет, это точно не из настоящего. Приоткрыла глаза и увидела тучное тело взрослого мужчины над собой. Воспоминание из секты? Когда моргнула, то увидела и ощутила на себе вновь худого юношу.
Безумные бледно-голубые глаза то приближались, то отдалялись. Тело продолжало быть ватным и непослушным. Пахло сиренью и железом, вспомнила тот самый запах крови. К горлу подступал ком, отчего хотелось блевать, но рот словно зашили нитками. Тяжёлый взгляд избегал со мной прямого контакта. Жар его тела отдавался сверху. Пришлось сильнее прежнего зажмурить глаза.
Сидела на мягкой и зелёной траве, свернувшись в комок, когда открыла глаза. Передо мной раскинулось поле маков. Где-то вдали виднелся сосновый лес, который я уже видела в той деревне. Чистое и голубое небо заволакивало тёмно-серыми тучами, со спины дул сильный и холодный ветер. Тело трясло: то ли от погоды, то ли от случившегося. Встала и заметила, как собственные волосы касались локтей. На мне буквально висело белое свободное платье по колено. Впереди стоял огромный дуб, на ветке которого висели верёвки, держащие дощечку, образуя самодельные качели.
Стоило пройти пару шагов вперёд, как под ногами что-то захлюпало, голова кружилась. Взгляд опускать я не решалась, понимая, что это кровь из-за специфического запаха. Руки продолжали дрожать, хотелось стереть из памяти происходящее. Подойдя к качелям, увидела, как русоволосая макушка торчала за кроной дерева. Передо мной предстала Варвара на босые ноги в белом длинном платье, облегающим талию, но свободным в юбке.
— Почему ты не уехала? — в этот миг вспомнила её голос, который начинала уже забывать.
— В каком смысле, Варя?
— Почему мальчикам из-за тебя пришлось бежать? — девушка подошла ближе.
— Это был их выбор.
— Которым бессовестно воспользовалась. Лена, ты же в курсе, что могла просто уйти, а не оставаться их проблемой. Да, мы знаем, что выбор был за ними, — она смотрела мне в глаза, не моргая, — Но ты больше осознавала риски для них, но намеренно не стала отговаривать.
— Ты хочешь сказать, что это моя вина? — девушка кивнула, — Я виновата, что хотела выжить?
— Виновата, что пренебрегаешь для этого всем, что видишь. В чём твоё отличие от брата? От матери? Яблоня от яблони.
— Я не стану извиняться, — сжала руки в кулаки.
— Почему ты напала на неё только после моей смерти? Это могло же закончиться раньше, но моя жизнь не твоя, верно? — стало тяжело дышать, но я продолжала изображать безразличие, ведь это просто моё подсознание, — Ты же понимаешь, — девчушка улыбнулась, — Что от правды не убежишь? Ведь Елену Боголюбову волнует только собственная жизнь. Из тебя хуже командный игрок, чем из Богдана. Он пытался защитить свою компанию. Но тебе удобнее признать, что самый младший из трио, Дима, является капитаном, переложила на него всю ответственность. Раевский виноват не меньше в наших проблемах, но никто сознательно не держится от команды особнячком, кроме тебя.
— Это не так.
— Да? — она толкнула меня в плечо худой ручкой, торчащей из длинного и широкого рукава платья, — Тогда почему я это всё говорю? — в области груди белоснежная ткань её платья начала краснеть, бардовый узор стекал вниз, — Если мои слова — это твои мысли, то…
— Хватит, — перебила, опустив голову, — Я дорожу всеми, — увидела, как сырая земля под босыми ногами окроплялась кровью.
— Лжёшь! — прикрикнул звонкий голос, — Семья, возможно, твоя и пропала, но ты до сих пор только с ней, а остальные — чужаки. Мы обе знаем, что даже в секте ты не дружилась толком с другими детьми, предпочитая компанию брата или матери. Тебе никогда не нужно было ничьё внимание, кроме их.
— Но их больше нет, и я хочу научиться жить без той семьи.
— Уверена? — подняла голову, увидев уже перед собой шестнадцатилетнюю версию себя, — Если я скажу правду, то как сильно разрушится мир в твоей голове? В любом случае она произнесётся, но кем из нас? Когда ты уедешь от них?
— Я не знаю, довольна?! — сделала пару шагов назад.
— Когда закроешь дело с братом и Коллекционером, — улыбалась в зубы, — Деньги ещё чужие так вовремя подвернулись, да?
— Я неплохой человек! — захотелось убежать, — Не смотри на меня с таким пренебрежением. Тут просто нет другого выбора, — младшая копия сделала шаг вперёд, я же обернулась и побежала, пока она резко не появилась передо мной, из-за чего упала на землю, — Ладно, он есть. Не хочу ничего решать! Устала от всего, неужели ты не понимаешь? — строгий взгляд испепелял меня сверху вниз, — Просто хочется другой жизни, я виновата в этом?
— Вадим приютил в том числе и тебя на свой страх и риск. Его дочь мертва, она на что-то копила деньги, которые заработала сама, а может ей их отдавал отец. Ты готова их просто взять? Это то же самое, что и кража небольших сумм на улице? Сравнимо ли это с угоном велосипеда?
— Они никому уже не принадлежат, ей или ему деньги не нужны. Этот поступок не сделает меня чудовищем.
— Ты права, — она протянула мне пятнистую руку, — Но сделает ли этот поступок тебя собой? Кого играешь сейчас? Влада? Мать? — я отползла назад, — Где настоящая ты? Или всё это копирка под них и подстройка под других, чтобы сбежать, да бы обрести свободу? — моя копия сделала шаг вперёд, — Потом появятся ещё какие-то обстоятельства, которые тебе помешают быть собой. Понимаешь же, что главное препятствие ты сама?
— Я всю жизнь молчала. Мне нельзя было спорить, ругаться, как-то ярко себя показывать, ошибаться. Нельзя приносить проблем, надо быть удобной. Тогда эгоизм станет простительным.
— Бедная, — села на корточки, — Моя девочка, — погладила по голове, — Ты сама себе это никогда не простишь, как бы не оправдывалась.
Стоило мне моргнуть, как всё вокруг пропало. Я сидела в белой комнате с мягкими стенами. Жаль, что это продолжение кошмара, а не законченная история. Стоило встать на ноги, как дверь по близости заскрипела отворившись. В комнату зашёл юноша с подстриженными волосами и венком одуванчиков на голове. Это был Евген, внутри всё затряслось, и я попятилась назад, пока не упёрлась спиной в стену.
— Подожди, — спокойно произнёс, поставив стакан воды на рядом с ним стоящий журнальный столик, — Тише, — сделал шаг вперёд, закрыв перед этим дверь на ключ, — Я не сделаю тебе ничего плохого, — юноша был во всём белом.
— Не подходи! — взялась за волосы, закрыв уши, сползла вниз, — Не трогай меня! — начала кричать, но Евген приблизился.
— Лена, — присел рядом, обняв меня, — Я тебя не трону, — руки стали сильно сжимать моё тело, — Тебе надо успокоиться. Смотри, я безопасен для тебя, моё солнце, — было тяжело дышать, только сейчас заметила экран ноутбука рядом со стаканом, — Всё хорошо, — веб-камера всё снимала; прищурив глаза, заметила какую-то папку с фотографиями, на которых была я.
— Отпусти, пожалуйста.
— Нет-нет, — на вид худые ручонки сжали меня со всей силы, голову он положил на моё плечо, — Тебе надо убедиться во всём самой. Тогда нам помешали Дима и Богдан, но сейчас их нет.
— Зачем ты это снимаешь? — голос дрожал.
— Ты не понимаешь. Не хочу, — шептал в ухо, — Забыть этот момент. У меня должны быть доказательства, что я не повторю, что было с Соней.
— А что с ней случилось, если ты не про душу?
— Я не виноват, пойми, — это сознание моего хоста? — Она тогда очень сильно слушалась меня, а я был невероятно тупым эгоистом. Нам было совсем мало лет, чтобы что-то правильно делать. Молодость же нужна для ошибок, — интонация Шетелиха дрожала, — Соня не хотела со мной спать, а я твёрдо уверял, что если мы пара, то это обязанность. Любви нет без секса. Когда-то усвоил эту позицию от отца, который изменял матери, ведь она перестала его привлекать.
— И она тебя послушала или…
— Я не нападал на неё физически, — пауза, — Около месяца проводил с Софой беседы по душам, в которых рассказывал историю отца, знакомых. Я должен был похвастаться перед друзьями по переписке. В какой-то момент начал активно утверждать, что никто не станет ждать поезда, который не приедет.
— И тогда всё случилось? — чувствовала капли слёз на плече.
— Да, Соня сказала, что готова. После той ночи она начала плакать. Хотела скрыть это, заперевшись на пару минут в ванне, но я подслушал за дверью плач. Вначале подумал, что сделал ей физически больно, но потом сообразил…
— Что боль была психологической?
— София после этого неделю лежала на больничном, вышла из всех социальных сетей. Понял, — глубокий вдох, — Что был абсолютно не прав. До этого думал, что она просто боится, и её надо подтолкнуть к «правильному» решению. Меня мучала совесть, но признавать вину не хотел: ни перед ней, ни перед собой. В конце концов я замял всю эту тему, больше не предлагая постель, но оставил её абсолютно одну разгребать тот беспорядок, что наделал внутри.
— Ты сожалеешь?
— И да, и нет, — выдох, — Мне кажется, что я не стал бы даже думать о своём ошибочном взгляде на мир, если бы не та ситуация.
— Но ты же не изменился после этого?
— Это всего лишь являлось стартом в долгом пути осознания, — отодвинулся, сняв с себя венок и надев на меня, — И это ещё не конец. Я глубоко верю, что изменения — это не просто слова. Оглядываясь назад, вижу, как многое делаю, особенно с момента переезда, когда вопрос стал ребром: либо стану гибче, либо буду выкинут за борт.
— Разве это не измена себе?
— Мои головняки и установки прошлого и родителей не делают меня мной, это под силу только мне. И знаю, что могу не быть лучше или хуже себя самого, а просто быть собой. Детство чуть ли не лишило этой возможности. Уверен, что если бы не тот случай, если бы не переезд, где всё пришлось начать заново, то я остался бы в той же клетке мышления.
— А как же Соня?
— Больно это говорить, но если погружусь в такую проблему с головой, то закрою для себя снова клетку, — бледно-голубые глаза смотрели на меня, немного поблёскивая из-за слёз, — Я так же хочу для себя лучшего и свободного будущего, как и ты. Больше ошибок не будет, — взял меня за руку, — Если ты захочешь уйти, то я отпущу тебя. Свет клином же не сошёлся на твоих зеленоватых глазах. Все, кого я встречал, были особенными людьми. И, мне кажется, — отвёл взгляд, слегка улыбнувшись, губы его дрожали, — Что я такой же, как и вы.
— А её душу никак не вернуть?
— Нельзя вернуть, чего уже давно нет, — пауза, — Она, видимо, не сохранила душу в этой клетке, — взгляд вернулся ко мне, — По крайней мере, я давно её не слышу и не чувствую.
— Чёрт.
— Согласен. Как я живу с этим? — нервный смешок, — Успокаиваю себя, что это было всё ненамеренно. А теперь и ты здесь. Лен, — жалобно произнёс, — Я до жути романтичный пубертатный чел, поэтому до последнего буду верить в тебя, в наше будущее, вне зависимости будет оно совместным или раздельным. И это, — веснушчатые щёчки покраснели, — Я скучаю. Не вини себя ни в чём, мне это помогает, насколько это вообще возможно. А сейчас, — повернул голову к двери, — Уходи отсюда. Эта комната принадлежит мне.
Неожиданно дверь открылась, на белый пол упала огромная тень. Впереди была только тьма, куда мне нужно было идти. До конца не понимала, как здесь всё работало. Надо найти Наума.
Оказавшись в кромешной темноте, увидела впереди мигающую сверху лампочку, заманивающую меня в маленькую комнату. В жёлтом и мерцающем освещении находился советский диванчик, столик и книжный шкаф. Пахло хозяйственным мылом и старостью. Чёрт, поняла, что это напоминало: квартиру, где жил Дима.
На диване сидел альбинос в чёрной футболке и спортивных штанах такого же цвета. Он пронзительно глядел на меня, разминая руки. Когда Раевский встал, то я слегка дёрнулась, понимая, о чём сейчас пойдёт речь. Неожиданно парень схватил меня за шею, толкнув в сторону книжного шкафа, приподняв на пару секунду.
— Я из-за тебя стал убийцей! — мышцы на шее напряглись, связки почти срывались, — Он единственный, кто смог меня взять в том возрасте, — приблизился, снова схватив, — Никому больше не сдались такие поношенные временем дети. И я убил его! — руки альбиноса были в крови, он продолжал держать меня за шею и орать, — Ты даже спасибо не сказала тогда, неблагодарная тварь! — отпустил горло, ударив рядом ладонью, очень близко прижался, повернув голову к моему правому уху, — Почему отношение как к должному?! Ты не просила себя спасать, но и от помощи моей ни разу не отказалась!
— Ты прав, — холодно произнесла я.
— Как это вернёт чужие жизни? Как спасёт следующие? — отошёл, — Ты не заслуживаешь такого хорошего к себе отношения со стороны окружающих! — со всей силы ударил меня кулаком по лицу, что я упала на пол, получив удар ногой в живот, — Варя не должна была умереть из-за нашего приезда. Я покинул Питер, — удар, — Лишился всех знакомых и друзей, — схватил за затылок, — Планов и будущего, — голову об пол, звенящая боль прошлось от носа по всему телу, — Теперь мы умрём или кто-то из нас из-за твоего Богдана, — заломил мне руку за спину, — Или твой брат сдаст нас всех в секту, — хруст, Раевский сломал мою руку, — Это ты жила такой ужасной жизнью, но не я. У меня она была обычной и заурядной, пока не появилась ты, Боголюбова, — не уставала кричать от боли.
— Я не извинюсь, — снова удар ногой в живот, из-за которого повернулась на бок, смотря в глаза альбиносу и выплёвывая кровь, — Не могу нести ответственность за вопросы вне моего контроля. Да, может, я осознанно не хотела к взрослому мышлению, — пыталась встать, но смогла только присесть, оставаясь на полу, — Если вина лишь в моём молчании и нежелании вытаскивать кого-то из проблем, то к чёрту такое правосудие. Прости, что не ценила твою помощь! — закашлялась, — Это всё, за что я реально могу извиниться. Но и без тебя бы выжила, но ты действительно, — кровь стекала с лица, — Смог облегчить и улучшить моё положение. И я реально благодарна тебе от всего сердца.
Лампочка перегорела, боль стихла. Запахло чем-то до жути знакомым, но неописуемым. Пальцами ощутила под собой покрывало кровати. Вскоре появился свет. Сидела в своей комнате, которая была в секте. На моих ногах зашнурованы старые кеды Владислава. Длинные волосы решила завязать в хвост старой чёрной тоненькой резинкой.
Сзади послышался кашель брата, и я обернулась. Парень улыбался и глядел на меня, а затем присел рядом: спина к спине. Хотелось его обнять, но сдерживала этот наплыв ненужных чувств.
— Лен, — наклонил голову назад, наклонив затылок на моё плечо, — Когда мы вернёмся домой?
— Не знаю, — совсем детский голос, и я не хотела этого говорить, — Ещё и мама с папой никак не зайдут. Что-то их задерживают, — это воспоминание?
— Не переживай, — положил свою руку на мою, — Они же взрослые, а, значит, знают, что делать, — его густые волосы щекотали лицо, — Можем поиграть, хочешь?
— Во что?
— Я скажу три факта, но два из них будут ложью, а другой — правдой. Если угадаешь, то исполню твоё желание прямо сейчас.
— Даже если прикажу кукарекать? — усмехнулась.
— Прыгая на одной ноге, согласна, плакса? — ударила брата в бок кулачком, — Ауч! Я же любя, систер. Ну?
— Согласна!
— Тогда, — хитрая и озорная интонация, — Первый факт: я не жалею, что мама обнаружила в нас силы альтера и спирита, — моё многозадачное хмыканье заставило его посмеяться, — Второе: мне ни капельки нестрашно здесь находиться. И последнее: иногда я думаю, что люблю твою маму, как когда-то мог полюбить свою, — тишина, — Думай.
— Последнее является правдой? — неуверенно произнесла.
— Спрашиваешь или отвечаешь? — в голосе слышался наигранный задор.
— Это мой ответ, — брат глубоко вздохнул.
— Кукарекать на одной ноге? — посмеялся, а я развернулась, увидев на его глазах слёзы, — Ты чего повернулась? — лицо покраснело, он опустил голову.
— Она тоже тебя любит, Слава.
— Чего? — начал вытирать глаза рукавом толстовки, — Ленка, харе.
— Мне тоже страшно, но мама нас не даст в обиду, мы же её дети, — взяла его за руку, — И ты тоже!
— Она правда меня любит, и я ей нужен?
— Конечно! А как может быть иначе? Ты же её единственный сын!
— Оказалось, что это всё ложь, да? — послышался взрослый и знакомый голос из-за спины.
Я развернулась и увидела перед собой фигуру старшего брата. Он был в классическом белом костюме с бутоньеркой лаванды в кармашке пиджака. Влад мягко и печально улыбался, а я встала на ноги. Короткие волосы щекотали плечи, снова была в своём возрасте. Подойдя поближе, заметила, как он тут же убрал руки в карманы. Слава не моргал, глядя мне в глаза.
— Я ей не был нужен, как и всем остальным, кроме тебя. Мне так хотелось сбежать с тобой, чтобы видеть этот взгляд, — смотрел будто сквозь меня, — Всё равно я больше никем не буду любим.
— Почему ты так говоришь?
— Знаешь же, что я вечно приношу проблемы, давлю. Я отвратительный и жалкий, чтобы во мне нуждались.
— Нужда не равна любви, Влад. И ты хороший брат, друг. Уверена, что ты найдёшь себе новую семью.
— Тогда почему ты не вернёшься ко мне, если такой замечательный?
— Я уже нашла новый дом, где чувствую его внутри себя. Прости, но тебе там не будет места. Безумно по тебе тоскую, — взяла брата за руку, пытаясь вытащить её из карманов, но он не поддавался, — Мне очень хочется с тобой изредка видеться и общаться, не потерять связь, но быть вместе нам нельзя. Это разрушит меня, тебя. Нам нужно разойтись в разные стороны, Влад, чтобы получить лучшую жизнь.
— Елена, — женский голос послышался сзади, но я не хотела разворачиваться.
— Это тебя, — усмехнулся Слава, сделав шаг назад, отворив дверь, — Удачи, — захлопнул.
— Да, мама?
Развернулась в сторону голоса. На стуле за письменным столиком сидела женщина в белых штанах и майке с босыми ногами. От неё за версту веяло холодом, как и от Наума. Неужели мать настоящая, а не проекция сознания? Женщина открыла коробку старых сигарет, зажгла зажигалку, показался огонёк. Клубы дыма спешили заполнить её лёгкие и пространство. Она строго и укоризненно глядела на меня, никогда не видела таких злых ярко-голубых глаз.
Сделала неуверенные шаги вперёд, а мать же положила нога на ногу, не отрывая от меня взгляда. Женщина тут же потушила об голую ступню сигарету, когда я оказалась совсем близко. Мама пододвинула рукой ещё один стул. Она похлопала ладонью по сиденью, а затем твёрдо проговорила:
— Села. Нам надо кое-что обсудить, пока ты здесь.