Заснеженные

Эмилия: Со мной можно спорить сколько угодно, но мне с недавнего времени кажется, что нет приятнее зрелища, чем увлеченно работающий Северус. Мне погружаться в работу всегда было проблематично: я легко отвлекаюсь. Северус же явился образцом сконцентрированности, в каждом его резком движении чувствовалась уверенность и глубокое знание своего дела. В мгновения посвященные экспериментам и исследованиям точно весь мир замыкался вокруг его рабочего места, бурлящих котелков, пробирок , мензурок с разноцветным содержимым, записей мелким почерком на страницах старой желтой тетради, и все отвлекающее переставало существовать. И его глубокая увлеченность позволяла мне беспрепятственно любоваться им. Если честно, я не всегда понимала в чем суть его работы и экспериментов помимо преподавательской практики и подготовки к занятиям с детьми. Я не особо любила зельеварение как предмет, хотя в свое время вызубрила и осталась с неплохой оценкой в дипломе. Северус был очень доволен, когда задав мне несколько вопросов вне школьной программы по зельеварению обнаружил существенную брешь в моих знаниях. Поймав насмешливые искорки в его глазах, мне захотелось его покусать! Но, конечно, он не пытался тем самым меня обидеть, унизить или показать сомнения «в моей компетентности», как он говорил. Просто наставник усвоил мою любимую вечную игру-соперничество. А мне даже нравилось иногда быть в чем-то слабее его… После причудливого объяснения на чердаке в башне мы словно прикипели друг к другу и боялись потеряться. Вернулся утренний ритуал с кофе, по которому мы оба, как оказалось, успели соскучиться. С вторника по пятницу днем мы работали каждый в своем кабинете: он в подземелье, я – в залах, где были удачные места для тренировок, или в аудиториях, если предстояли теоретические занятия. А декабрьские вечера, после реставрационных работ, проводили вместе, при свете настольной лампы и возле теплого и уютного камина, в пламя которого Северус добавлял какое-то снадобье, отчего воздух в комнате благоухал каждый раз по-разному: то горным медом, то тропическими фруктами, то цветами… Именно в такой обстановке он рассказал мне про Лили, свою единственную любимую подругу детства, умершую слишком рано. Люциус за все это время приходил лишь один раз, кажется, это было в среду. И – слава небесам за то, что это было только один раз! Потому что если рядом с Северусом, другом и наставником, я чувствовала себя, как за каменной стеной, и пребывала в уверенности, что мне не причинят вреда, то общение с Люциусом стало напоминать хождение по лезвию бритвы. Опасной бритвы, старого образца, напоминающей очень тонкий нож. Когда он пришел и попросил дать возможность поговорить со мной в комнате, я не знала чего ждать. Приставаний и навязчивых ласк, от которых воля распадалась на атомы, сознание отключалось, а глупое тело просило продолжения? Или очередной попытки моего морального уничтожения? Признаюсь, что поддалась на подобие сожаления, которое слабо мерцало в непроницаемых глазах непредсказуемого аристократа, и впустила его снова на свою территорию, хотя рассудок вопил от возмущения, вызывал в теле волну мурашек, а животе – неприятный спазм. Люциус говорил. Долго и печально говорил. Рассказывал об одиночестве, своих терзаниях. Признался в том, что женат и неровные отношения заставляют его искать утешение на стороне. Услышь я эту пронзительную речь в начальный период нашего общения, сразу после спасения, прониклась бы мгновенно сочувствием и была бы готова раствориться в нем, чтобы сделать счастливым хотя бы на некоторое время, забыв про собственные чувства и желания. Но я уже хлебнула его равнодушия. И увидела, как агрессивно он реагирует на неповиновение. Я не хочу, чтобы мне разбили лицо наконечником трости, также как моему бедному Драко. Какие выводы мне удалось сделать из его долгого монолога? Люциус никогда и ни в чем не бывает виноват. Даже несмотря на то, что он, казалось бы, пожалел о своих словах, брошенных тогда в мой адрес, он все равно в собственном рассказе умудрился оказаться в позиции жертвы. Жертвы тяжело окружения, деспотичного отца, мрачных правил, войны и навязанных ему амбиций… Северус умел признавать ошибки и просить прощения, Малфой будто бы боялся этого. Не хотел показаться слабым? Или не был готов смирять свою непомерную гордость? Но одним его монологом наша встреча не окончилась: – Ты тоже одинока, – уверенно произнес Люциус, после окончания своей речи и поднялся ко мне навстречу – И потому позволь мне бросить вызов душным правилам и условностям, доказать самому себе, что я что-то стою, и избавить тебя от одиночества... – Я не одинока, Люциус, – внезапно возразила я, заняв такую позицию, чтобы меня отделяло от аристократа расстояние, равное двум вытянутым рукам. Однако же интересные у него были формулировки: «избавить тебя», «доказать самому себе, что чего-то стою»… А я обмолвилась хотя бы одним словом, что меня нужно спасать? – Ты боишься сама себе в этом признаться. Хочешь казаться сильной, но надолго ли тебя хватит? Он сделал осторожный шаг, отчего я отступила, взявшись руками за спинку стула и неожиданно спросила: – Что такое любовь? Он испугался или растерялся от этого вопроса. На какое-то время задумчиво замер, снова престав для меня ожившей картиной, идеальной мечтой из детства и юности. Нет, к черту наваждение... – Это наивысшая степень близости, душа моя. И нам пора перейти к ней. – Это невозможно, – вырвалось у меня. Тут же, столкнувшись с вопросительным взглядом я добавила – Потому что… мое сердце занято другим человеком... – Я его знаю? – шокированная собственной дерзостью я не заметила, как он неслышно подошел, оказался за моей спиной и практически задышал мне в затылок. Преграды между нами больше не было. Непредсказуемый хищный снежный барс. Просто красивый самец? Всего лишь актер с пышными пустыми фразами? Где же ты настоящий, Люциус? Если бы ты действительно полюбил меня, я бы не ощущала этот невыносимый налет фальши на всех твоих фразах. – Нет, не думаю, что знаешь, – пробормотала я, пытаясь осознать во что я вляпалась. Кем занято мое сердце? Что я навыдумывала? – Чем же он лучше меня? – в голосе Люциуса появилась угрожающая интонация. Я резко развернулась: – Люциус, да пойми же ты наконец, это так не работает! Это невозможно объяснить! Да и… я не могу отделаться от мысли, что лезу в семью своего ученика… И к тому же… Страх покинул меня окончательно и я выпалила: – Ты наиграешься со мной и бросишь! Какое-то время Люциус молча оглядывал меня сверху вниз со смесью непонятных чувств. В воздухе комнаты между нами разве что не проскакивали голубые электрические разряды. – Жаль, что ты такого низкого мнения о человеке, спасшем тебе жизнь,–проговорил он так устрашающе тихо, что все чувствительные волоски на моей коже встали дыбом. Снова попытка надавить на жалость и стыд! – Спасибо тебе, Люциус, но на твоем месте так бы поступил любой мужчина! И я ничего не должна тебе в связи с твоим самоотверженным поступком! – я снова развернулась к нему спиной и вцепилась в спинку стула. И, как оказалось, напрасно. Раздался щелчок. В следующее мгновение сильная рука грубо вцепилась в мои волосы, запрокинула голову назад практически до предела возможного, а в горло уткнулась палочка. Стало больно. Я обмерла и похолодела. Страстный жуткий шепот словно проник под кожу: – Ну что мне сделать, чтобы ты поверила в серьезность моих намерений? Может найти и убить твоего возлюбленного? Или ты лжешь, чтобы поиздеваться, заставить меня ревновать? И не надо сочинять, что я не восхищал тебя и не вызывал в тебе трепет! Я больше не намерен терпеть твои выходки, слышишь, не намерен!… В дверь решительно постучали. Я была уверена, что это Северус и попыталась рвануться к двери, но Люциус злобно шепнул, вдавив палочку сильнее в мое горло: – Скажи, что занята! – Северус, входи! – крикнула я, и Люциус тут же оттолкнул меня и спрятал палочку. Наставник оглядел нас настороженно. Я неловко улыбнулась, а Люциус тут же направился к выходу, одарив меня на прощание таким тяжелым взглядом, что кровь застыла в жилах. «Взгляд у него недобрый», – сказала маленькая Дендра еще когда Малфой не проявил себя в полной мере. Где были мои глаза, когда он только начал оказывать мне знаки внимания… ... Я очнулась от воспоминаний, когда ощутила, что подошедший к дивану Северус накрыл меня пледом. Я удивленно обернулась: – Я думал, ты задремала… – объяснил он, возвращаясь к столу и перелистывая страницу своей тетради. – Нет, нет, просто задумалась, – я подняла голову от книги, на которую прилегла щекой, села и завернулась довольно в плед, вдыхая бодрящий запах бергамота. Как хорошо, что Северус внял моей просьбе и перестал пользоваться этим удушливым парфюмом. Я сама найду для него подходящий аромат, который будет подчеркивать его благородство. – Ты сегодня снова задумчивая, – он обернулся – Страшный старик не приходил? И что от тебя хотел тогда Малфой? Ты ушла в тот раз от объяснений... Что-то помешало мне признаться Северусу в том, что аристократ снова напугал меня. Стыд? Обида на себя из-за того, что я снова не среагировала как следует и не двинула героя-любовника по тому-месту-что-нельзя- называть? Откуда у меня еще силы юморить над этой ситуацией? – Старик не приходил, – я украдкой потянулась – А Люциус теперь на меня злится потому, что я сказала ему правду. Северус сосредоточенно поймал мой взгляд: – Тогда будь осторожна вдвойне. Ты уже поняла, что он мстителен. Если что-то тебя не устраивает в его поведении – не молчи, сразу говори мне. Снова в горло будто уткнулась чужая палочка и стало тяжелее дышать. Захотелось перевести тему: – Ты вспомнил меня-школьницу? – спросила я, закрыв книгу. Не так давно мы выяснили во время разговора, что могли пересекаться, будучи еще совсем молодым учителем и младшекурсницей. – В тот год, когда ты поступила, я выполнял обязанности лаборанта, большую часть времени сидел безвылазно в кабинете, помогал старшему преподавателю. Мне не было дела до незнакомых детей. Он оглянулся и его глаза живо блеснули: – Я не знал, что среди них окажется моя будущая практикантка. Я улыбнулась в ответ: – Как поживает мой портрет? – спросил Северус после недолгой паузы и сел рядом со мной, таким образом обозначив конец рабочего процесса. – Осталось немного. Жди к Рождеству. Просто я хочу еще для него рамку подобрать. Какой у тебя любимый цвет? Черный, да? Черную рамку делаю? – уточнила я. Северус усмехнулся и покачал головой. Я удивленно развела руками. – Я бы назвал любимым цветом свинцово-серый. – Вот в жизни бы не подумала! – призналась я, протерла очки, надела их на лоб и вдруг, глядя в базальтовые глаза, хлопнула себя по колену– Клади голову! Взгляд наставника стал вопросительным и напряженным. – Что ты смотришь на меня с таким ужасом? Положи голову мне на колени! – повторила я, но он не пошевелился. Реакция Северуса меня изумила и позабавила. Еще чуть-чуть подождав, я выдохнула: – И ты меня еще упрямой называешь? – а затем решительно схватила его за плечи, преодолев небольшое сопротивление устроила тяжелую темную голову на своих коленях, запустила пальцы в густые волосы, пробежалась по коже головы, переместилась на лоб. Северус, казалось, замер. На мгновение мое сердце слегка сжалось от чуткого осознания, что его никто и никогда не ласкал и такое обращение для него в новинку. Потому он так неловок при обращении со мной… – Какой у тебя восхитительный высокий лоб… – не сдержалась я после некоторого молчания, нежно разглаживая подушечками пальцев строгие горизонтальные морщины на бледной коже наставника. – Восхитительный? – он усмехнулся, пытаясь не показывать, что ему польстил комплимент. – И вообще ты красивый, – заключила я. – Эмилия, ну что ты такое говоришь? – я впервые ощутила, что наставник за насмешливым и укоризненным тоном прячет самое настоящее смущение. Он попытался подняться, но я не дала ему вырваться. – Что есть, то и говорю. Не спорь, пожалуйста и смирись с тем, что есть вещи которые доступны и понятны только мне. Хотя этот факт и задевает твою слизеринскую гордость! – Я – злой черт из подземелий, пугающий взрослых и детей одним своим видом… – Неправда, – возразила я, невольно мысленно сопоставляя с образом наставника ожившую мечту многих девушек и женщин – Люциуса Малфоя: галантного, утонченного, обольстительного. Но какой толк в цепочках-перстнях-подвесках, которыми увешен аристократ, подобно рождественской ёлке, и какой толк в его красивом пустословии, если рядом с ним страшно и холодно? Сердце сапфировой подвеской и цветами не подкупишь… Воспользовавшись моей задумчивостью, Северус выскользнул из моих рук, деликатно заглянул в мою книжку и, столкнувшись с французским текстом, делано ворчливо проговорил: – Эмилия, ты знала, что у тебя галломания последней стадии? – Еще какая! – тут же откликнулась я – И, между прочим, этот роман во многом поспособствовал развитию моей галломании! – Не знал, что ты читаешь романы, – Северус глянул на обложку, на которой было выведено готическими буквами «V. M. Hugo Notre-Dame de Paris» («В. М. Гюго «Собор Парижской Богоматери».) – Не только романы, – возразила я – Вообще художественную литературу люблю. Я долго набиралась житейского опыта в магловском мире, там же скрывалась от Пожирателей. Благодаря этому и познакомилась со значительным количеством литературы! – О чем этот роман? – спросил Северус. – Ну, там долго объяснять, – смущенно хихикнула я – О любви, о судьбе, о Париже… Как пересказать в нескольких предложениях толстенный роман с огромным количеством персонажей и авторских отступлений? – У меня есть время послушать тебя, – наставник поглядел внимательно и явно заинтересованно. Это добавило мне решительности. – Действие происходит в Париже, в Средневековье, по большей части возле и внутри Собора Парижской богоматери. В Париже живет молодая цыганка, очень красивая и все в нее влюбляются. Например, в этом самом соборе есть молодой монах, в целом неплохой, но когда он видит эту девушку… у него просто сносит крышу и ему уже наплевать на то, что он связан обетом, он хочет провести с ней ночь. И там же живет молодой человек, горбун… Он тоже влюбляется в цыганку, но пытается ей помогать и охранять от действий обезумевшего монаха… Я облизнула губы слегка нервно. Почему-то в душе шевелилось смущение, пока я пыталась пересказать Северусу эту безумно запутанную истории неразделенной любви: – А ей… ей, понимаешь, вообще нельзя было никому честь отдавать! Потому что ей предсказала волшебница, что она узнает правду о своем прошлом только если останется невинной. Кончилось все плохо – вся главная троица героев умерла: цыганку повесили, монах разбился, горбун умер от горя. – М-да, ну и страсти, – слегка язвительно пробормотал Северус и поднял на меня глаза – Тебе нравится история главной героини? – Нет, – честно ответила я, испытывая странное неуютное чувство, – Ты просто выполняешь свою работу, а все хотят вокруг провести ночь с тобой... Думаешь, она там всех соблазняла специально? Она танцевала, фокусы показывала, только чтобы прокормиться... Северус слегка усмехнулся. – А вообще, ребята-маглы, мои друзья, сводили меня еще и на музыкальный спектакль по этому роману… Как мне понравилось! Именно после этого, я начала учить французский язык! – я ощутила, что заливаюсь возбужденным румянцем, – И Собор мне теперь кажется историей любви в камне и стекле. И я даже иногда знаешь о чем думаю? Я слегка нагнулась к наставнику, который внимательно смотрел на меня: – Что Хогвардс – это тоже чья-то история любви, только не написанная и не спетая песней, а сложенная из камней. Правда, красиво? Несколько минут мы помолчали, слушая как трещат поленья в камине. Затем Северус усмехнулся снова и провел рукой по моим волосам: – Сказочница. Иди отдыхай. Если я не ошибаюсь, я завтра должен прийти помочь тебе провести показательную дуэль. Я смутилась еще сильнее: – Не должен. Только, если можешь. Северус поймал мою руку и слегка церемонно поцеловал: – Могу. Доброй ночи. Заснуть я не могла долго. «Тебе нравится история главной героини?»… Я и села перечитывать свой любимый «Собор Парижской Богоматери», только потому что оказалась в том же положении, что и цыганка Эсмеральда. С одной стороны – верный защитник, с другой – обезумевший от страсти человек, повязанный обетом. Только не монашеским, а супружеским. Опасный, непредсказуемый. Такие страсти мне и не снились. Уснуть помогла только пилюля от Северуса из того флакончика, который он дал мне в больничном крыле после трагедии на льду. Северус: Поднимаясь по лестницам затихшего Хогвардса в зал, где Эмилия занималась со своими второкурсниками, я не переставал дивиться самому себе. Любое движение давалось легко, плечи не сжимала тревога, а, заметив на полу крупное солнечное пятно, я невольно ощутил, как сердца коснулась тихая радость, оттого, что все в порядке, жизнь продолжается и я сегодня снова увижу ее. «Какой у тебя восхитительный высокий лоб…» – сказала она вчера с таким искренним изумлением, словно сделала открытие мирового уровня. Если бы я еще месяц назад посмел только подумать, что кто-то скажет обо мне, как о привлекательном и приятном человеке, я бы решил, что у меня начинаются горячка и бред. Почему мне не дано говорить красиво… Я ненавижу болтунов, но последнее время жалею, что ощущаю себя бессловесным камнем, который никак не может ответить на тепло и ласку, которые не заслужил. Я ненавижу поэзию, однако одновременно всей душой жалею, что не имею возможности выразить даже простейшую благодарность. Выталкиваю дежурные короткие фразы, чтобы не начать бестолково заикаться... Как ей удалось разбудить во мне взволнованного мальчишку? Внешне я остался прежним, но в душу мне эта странная девочка украдкой подмешала своего неукротимого жизнелюбия, и все, что раньше казалось привычным, сейчас неописуемо радовало. Вошел я в зал четко за десять минут до окончания занятия: – О, наконец-то! – голос Эмилии прозвучал откуда-то с пола, студенты, видимо, заслоняющие лежащую на полу преподавательницу, испуганно оглянулись на меня. – Что вы сделали с преподавателем? – холодно поинтересовался я. – Ничего особенного, – Эмилия поднялась мне навстречу с пола, стряхивая запястий остатки веревок – Тренировали «инкарцеро», ваш факультет сегодня по коварным выпадам превосходит всех! Я не без удовольствия оглядел своих второкурсников, многие из которых тут же приосанились и улыбнулись: – Что ж, господа, в заключительной части урока мы проведем для вас показательную дуэль. Смотрите внимательно. И – не беспокойтесь – все трюки выполнены профессионалами! – объявила неугомонная учительница – Панику не создавать! В глазах Эмилии загорелся знакомый озорной решительный огонек. Сейчас ее могло остановить только заклятие «остолбеней», и то если бы с ним напали со спины. Студенты освободили нам пространство. Кто-то загалдел, кто-то замер в ожидании зрелища. Вынимая палочку, я зацепил взглядом Анабель, которая напряженно вцепилась в свой галстук. Кажется, волновалась за сестру. Дендра по правую руку от подруги глядела на меня исподлобья, Стоун сложила руки едва ли не в молитвенном жесте. Мы двинулись друг на друга. На мгновение я заколебался, и Эмилия почувствовала это. Вскинув палочку к лицу, она прошептала, почти не разжимая губ: – Только попробуй поддаться... – Так уверена, что все отобьешь? – ответил я, стараясь сохранять спокойствие. – Хочу проверить на что способна, – серьезно отозвалась девушка и, мотнув неизменным пушистым каштановым хвостом, отправилась на свою точку. – Три… Два… Один! – скомандовала дрожащим голосом Анабель ... Недооценил. Несмотря на заклинания стандартного «школьного» набора должен признать, это был интересный бой. Стремительный поединок с ярким соперником. Невероятная скорость и звериная ловкость. То, от чего она не успевала отбиться, от того умело уклонялась, демонстрируя впечатляющее владение телом. Глупо было с моей стороны в начале ноября злиться на Макгонагалл за то, что она взяла в преподаватели защиты от темных искусств «неопытного ребенка»... Однако, как я и предположил в самом начале поединка, тактика Эмилии сыграла против нее самой. Я принял заданный ею темп, однако она сама от него постепенно вымоталась, собранность стала покидать ее. В одно мгновение она слегка отвлеклась. Ну что ж, раз просила не щадить… Голубой луч старого малоизвестного заклинания, мысленно произнесенного оттолкнул Эмилию назад. Девушка влетела спиной стену и сползла, глядя перед собой изумленно: Ученики потрясенно загалдели. А я не мог понять, бежать за помощью, или все оставалось под контролем.. – Вот это да… – Эмилия хохотнула беспечно и я понял, что напрасно беспокоился – Такого заклинания я не знала. Нужно будет подучить, правда, студенты? Дети закивали, потрясенно оглядывая то ее, то меня. – О-ох, – Эмилия приподнялась с пола на локте, – Ладно, я жива. Занятие окончено, мои дорогие, бегите! Когда студенты ринулись к выходу, я неслышно двинулся к моей практикантке. – Волшебница, победившая законы гравитации! – я рывком поставил ее на ноги и отряхнул от пыли, которую она успела собрать на свою спортивную кофту с капюшоном. – Что есть, то есть, – девушка невероятно довольно оглядела меня – Спасибо, что принял мой вызов! – Все тебе игры, – ответил я, но беззлобно и даже без ворчания, а затем прибавил искренне – Ты – достойный соперник. От похвалы лицо Эмилии мгновенно раскраснелось. Держи себя в руках, Снэгг… Держи… Люциус: Если я не ошибаюсь, здесь… Галдящие второкурсники посыпались из зала, заполняя все пространство вокруг невыносимым гомоном. Ненавижу детей... Мимо прошла та самая страшная брюнетка и смерила меня суровым недоверчивым взглядом. Я ответил ей почти сладкой улыбкой, но внутренне содрогнулся. Мало ли что еще ляпнет… Злят меня всякие предсказатели, прорицатели. Да и кто их вообще любит... Наконец-то черт унес эту толпу. Эмили должна остаться одна. Но как только я заглянул в дверь зала, тут же отпрянул, точно меня кто-то ударил по спине кнутом. Почему с ней патлатый зельевар?! Кто его звал на ее урок? Эмили стояла у стены, потирая локоть. Снэгг стоял напротив и глядел на нее пристально. Он снова сиял. Сиял, как начищенный котел, даже не улыбаясь. Просто сиял так, что мне хотелось уничтожить его непростительным. Сияющий Снэгг… Бред сумасшедшего! – Вся в синяках теперь. Довольна? – слегка язвительно спросил он. – Очень! – отозвалась Эмили живым и бодрым голосом – Для преподавателя защиты от темных искусств синяки – это нормально! Зато теперь, ты можешь воспринимать меня как равную. – Я и не сомневался в твоих способностях. Зайдешь ко мне, дам тебе мазь из арники от ушибов. – Да брось! Мне очень понравилось заклинание, которым ты меня впечатал в стену! Снэгг склонился над моей Эмили почти трепетно: – Ты в своем уме? Я думал, что этим ударом вышиб из тебя дух. Ты могла сломать позвоночник. – Ну не сломала все-таки! И снова спасибо за то, что не сдерживался! В следующий раз с ребятами разберем последовательно выпады каждого дуэлянта... Жаль только я временами забывалась и пользовалась невербальными, им такое еще рано... Она глядела на наставника с такой необъяснимой нежностью, восхищением и уважением, что мои внутренности будто перекрутились внутри в болезненный узел и заныли. Эмили никогда не смотрела на меня так. Какого черта?... – Тебе следует быть осторожнее, – зельевар смирил свой резкий голос до почти трепетной интонации. – Слушаюсь, профессор, – беспечно отозвалась Эмили. Раскрасневшееся личико Эмили и непроницаемую физиономию Снэгга разделяли ничтожные сантиметры. Он что-то почти неслышно спросил, девушка тут же кивнула и подняла очки на лоб. И в следующее мгновение они слились в поцелуе. Дьявол... Меня поразило молнией в тот же момент… Я отказывался верить глазам. Отказывался принимать этот абсурд. Они целовались, не расцепляясь. Страстно и пламенно, словно давно оба этого ждали. Он слегка нагнулся, она обхватила его тонкой рукой за шею запустила пальцы в волосы... Когда он успел? Как он добился от нее этой пронзительной необъяснимой живой нежности? Чем околдовал? Чем опоил? Чем мою неопытную романтичную Эмили зацепил книжный червь, который даже отдаленно не напоминал воплощенную женскую мечту?… Я задыхался… Первая мысль посетившая потрясенное сознание была ворваться, разрушить эту идиллию, но я не мог двинуться с места, едва дыша от распиравшего гнева и еще более тяжелого осознания, что я опоздал, несмотря на решительные действия и даже на спасение жизни девушки… Я проиграл спор… ... Ночь я провел в борделе. В самом грязном разгуле. Думал, что смогу в этой суете и грубом веселье отвлечься, забыть о своем позоре. Но сколько бы я не сидел в эпицентре безумия, не ощущал ничего, кроме жуткой тоски, которая словно закрыла все каналы моего восприятия и не пропускала никаких раздражителей внешнего мира: – Мистер Малфой, давно вы не посещали нас, – блондинка Сенди по-хозяйски положила руки мне на плечи и промурлыкала прямо в ухо – Позвольте сделать вам приятно... В то же мгновение эта ловкая жрица любви, самая любимая,самая горячая, показалась мне невероятно омерзительной. Я оттолкнул ее руки с такой силой, что она испуганно вскрикнула и отскочила к подружкам, которые глядели на меня с восхищением, ужасом и плохо скрываемым вожделением… Кому вы нужны, дешевки… По горло сыт вашими пошлыми взглядами, фразочками… Когда я успел настолько низко пасть, что перестал быть мечтой и предметом любовного интереса сотни волшебниц? Почему я, Малфой, позволяю себе довольствоваться этими отбросами? Я ненавидел себя, жалел себя, меня страшно тошнило от алкоголя и от всего, что я видел вокруг, хотя, казалось, меня уже ничем нельзя удивить… Под утро я сам не понял как снова оказался у этой чертовой школы под окнами корпуса, продрогший, пьяный, безумный, готовый отчаянно выть голодным волком. Я высматривал в сырой зимней мгле ее окно, надеясь уловить тонкий силуэт. Глядел до тех пор, пока из глаз от напряжения не потекло. Как легко она отреклась от меня… Как ранила… Я виноват, что напугал ее? Она сама вывела меня из себя… Ее не тронула история моего одиночества... Где моя легкая победа? Где мой трофей победителя? Почему все хотят отдаться мне, а она захотела другого? Я лучше этого мешка костей… Знаю, что лучше. Я уверен. Любая, побывавшая в моих руках и в моей постели желала отдаться мне вновь хотя бы однажды, почему мое очарование и обаяние не вскружило голову Эмили? Ненормальная… Больная… Самая желанная… Угораздило же сделать предметом охоты женщину, у котором ум держал сердце под контролем!…. Как я желал замерзнуть прямо под ее окном, чтобы утром она увидела, до чего довела меня! В тот момент, мне было плевать на то, как я выглядел… Плевать на гордость, на достоинство… Было плевать на задеревеневшие пальцы, обветрившееся от соленой влаги лицо и на мокрый снег, нещадно осыпающий меня. Я ненавидел Эмили и ревновал. Ревновал так, что темнело в глазах в теснило в легких. Желал так, что внутренности внутри выкручивало. Ненавидел, за то, что позволила себе отказать мне. Я давно так не страдал… Уязвленная гордость, пьяный бред, кипучая злоба вымотали так, что к утру после ночных приключений в притонах и сугробах от меня словно осталась одна только пустая оболочка. Неидеальная, мятая, выброшенная, как никому не нужный мусор. В себя я пришел только после двенадцати часов сна. Ледяной душ на пределах человеческих возможностей прогнал тяжелейшее похмелье. Голова прояснилась. Краем глаза заметив в зеркале свое унылое, полудохлое отражение, я бросился практически с остервенением и яростью приводить себя в порядок. «Кто не бережет то, что имеет и гонятся за неуловимым, потеряет все», – бросила мне тогда в лицо эта мерзкая малолетняя гречанка. Что мне беречь? Нарциссу? А она бережет меня со своими вечными придирками?! Живет в довольстве и богатстве и еще ей что-то вечно надо! А в чем еще смысл жизни, если не преследовать свою цель?! Кто сказал, что она неуловима? До Рождества практически неделя. Самое время писать письмо Санте. Я жестко усмехнулся,продолжая избавляться от щетины на своем лице, к которому наконец-то вернулся здоровый цвет. Мальчик не отличался хорошим поведением в течение года. Но мальчик способен оплатить любое свое желание.