Яблоки Эдема

      — Яблоки! Яблоки! Отличные красные яблоки!       — Три штуки пожалуйста, — я ссыпала в ладонь торговки монеты и забрала покупку. Недавно минуло осеннее равноденствие, и Прага была вся в золоте и меди листьев. Отойдя от лотка, я, прислонив трость к фонарному столбу, убрала два яблока в сумку, подернула вверх рукава пальто и вгрызлась в третье. Оно оказалось сладким и сочным. Ровно таким, каким и должно быть яблоко, которое выглядит, как с картинки.       Вокруг спешили по своим делам люди, среди которых нет-нет да попадались мужчины с механическими руками — наследие прошедшей войны. На столбе все прочие афиши подвинула одна, самая яркая: «Чудесное шоу автоматонов пана Жижека». Я все собиралась на него сходить, но вместо постоянно находились более срочные дела или заканчивались свободные деньги. Но сейчас вроде бы ничего не мешало, и я пошла по набережной Влтавы, постукивая тростью, в сторону маленького театрика, в котором ставили шоу.       За середину перевалил тысяча девятьсот двадцать третий год, и я все гадала, как теперь повернется история с тридцать девятым. Теперь, когда все пошло не так, как должно было, из-за меня. Ладно, не все, но ощущения у меня были именно такие. Да и пошло ли? Может, здесь все и не пошло бы, как в родном мире, даже без моего вмешательства.       За десять лет в этом времени и в этом мире я поняла некоторые правила, по которым теперь приходилось играть, и первое из них заключалось в том, что, как бы похож этот мир не был на тот, который я изучала в университете, это все-таки был не он. Все, что я читала о невозможности с помощью механики и пара прыгнуть выше определенного технологического уровня, здесь оказалось просто макулатурой. Они добились здесь таких высот, каких я не видела дома. Те же протезы. Как они работали — одни боги знали. Но они были полностью функциональными. Я ставила на магию. Тут она тоже была. И вот уже я не гадаю в качестве подработки подружкам, а за четыре года становлюсь сертифицированным магом. Денег, которые отступными подсунул мне Карл, как раз хватило на то, чтобы получить образование и хорошее место. Это было второе правило.       Третьим правилом была невозможность вернуться домой. Я потратила уйму времени в библиотеках, говорила и вела переписки с крупными специалистами по множественности миров, даже обращалась к духам и демонам. И ответ был один: в одну реку дважды не войти. Человек, который пересек границу мира, смог это сделать только потому, что родному миру он был лишней деталью. Как не подошедшая вещь, которую отдают подруге. Так миры иногда отдают людей другим мирам.       Впрочем, этому миру я действительно пришлась впору. Этим я утешала себя, когда никак не могла уснуть в своей небольшой квартирке на верхнем этаже дома, стоящего почти вплотную к границе тех районов, в которых лучше ночью не ходить. Я скучала по своей старой жизни. По подругам, по вещам, по местам, по цифровой среде. Здесь я смогла наладить кое-какие связи за годы обучения, но вся моя жизнь, которую я рассказывала этим людям, была выдумана от начала и до конца. Даже когда речь шла о годах, которые я провела здесь.       Ведь не могу же я сказать, что первое, что произошло, когда я очутилась в Петербурге тысяча девятьсот тринадцатого года — это переход меня в руки людей, которые давали «революционную гидру»? Напуганная, дезориентированная, потерянная… Меня даже обрабатывать особо не пришлось тогда. И я ненавижу себя за это. Впрочем, был ли у меня действительно выбор в тех условиях? На самом деле нет. Но я все равно возвращаюсь мыслями в тот день и думаю, что было бы, скажи я Троякому, что отказываюсь? Ушла бы я оттуда живой? Мне казалось, что нет. Он сожрал бы меня. И это не фигура речи.       Когда мы с ним виделись в Кракове прошлым летом, он сказал, что мой итоговый провал послужил ко благу общего дела. Именно поэтому он пригласил меня выпить чая, а не реализовывал какой-то более мрачный сценарий. Этого он уже не говорил, но я все додумала сама, зная его безжалостный нрав. Манеры, прекрасные манеры, но я-то знала, что он может свернуть человеку голову походя и продолжить разговор. На том мы с ним попрощались. Больше он в моих услугах не нуждался, а я хотела отмыться от того времени. Все-таки испуганная девочка в чужом мире не имела никакого отношения к пани Кассандре Левандовской, вдове польского клерка, погибшего на войне, которая решила получить сертификат мага в Карловом университете.       Я любила себя новую, как любила себя, какой я была в родном мире.       Я даже почти поверила в свою выдуманную биографию, максимально не примечательную, чтобы в нее было легко поверить другим, но при этом наполненную трогательными подробностями. Я любила рассказывать о прелесть каких платьицах, которые шила мне мама в детстве, и о том, как от папы пахло табаком и древесной стружкой. Как я рисовала на полях тетрадок в школе карикатуры на учительниц, и как мне за это попадало. Как брат познакомил меня с Николой Левандовским, своим другом. Какой была очень скромная, но такая уютная свадьба. И так далее. Родители и брат в этой истории уехали в Америку еще до войны. Брат там женился, и у меня, наверное, подрастают племянники, а Николу я даже не смогла похоронить, и точно не знаю: забрала его война или испанка.       В этой истории не было ни слова про Российскую империю, про Вену. И про Румынию. Ни слова о том, как я с крохотным чемоданом, куда не поместилось почти ничего, садилась в рассветных сумерках на поезд с очередными «чистыми» документами, зная, что в грязной подворотне уже остыло, наверное, тело человека, за которым я должна была следить. И уж, конечно, там не было ничего про мою настоящую жизнь.       Нет, этого всего не было в этой истории. Зато это было во мне.       Доев яблоко, я избавилась от огрызка и пошла быстрее. Можно было бы сесть в трамвай и доехать с ветерком, но вместо этого я продолжала идти по набережной, чтобы недалеко от одного из мостов свернуть в переулок. Там, зажатый двумя пустующими доходными домами, стоял третий с вывеской «Театр "Ложная мечта"». Двери его были заперты, но на мой стук открылось окошко кассы, расположенное так низко, что я чуть ли не первый раз в жизни почувствовала себя великаншей.       — Добрый день! А на шоу автоматонов есть билеты? — спросила я, нагибаясь к окошку и прикрывая от солнца глаза ладонью как козырьком.       — Есть, пани! — голос кассирши был глубоким, грудным и я сразу подумала о разбойнице из «Бременских музыкантов», — И даже на сегодня есть. Хотите?       — Хочу. А что, не ходят, раз на сегодня есть?       — Еще как ходят! Просто пан Жижек велел резервировать место для случайной гостьи. С вас пол-кроны.       — Как это, случайной гостьи? — я отдала деньги и получила взамен билетик.       — Ой, мое дело маленькое: продать билет на это место первой женщине в синем за день. Остальное — уж пана Жижека дело.       Я покачала головой, поблагодарила и вернулась на набережную. Сейчас выяснится, что пан Жижек — это человек Троякого. Бывший шеф же соблюдает конспирацию всеми силами, и успеха у него в этом деле больше, чем у меня.       Впрочем, неуловимый Джо был неуловим, потому что никому не нужен.       Я теперь, как этот неуловимый Джо.       Время до вечера я провела у Эржи. Мы вместе пекли пироги с яблоками и болтали.       Точнее, это она болтала о симпатичном коллеге, который ее теперь провожает, а я, в основном, молчала. Как старшая и вдовая подруга я, конечно, вставляла реплики, призывая ее к благоразумию, но мыслями я была на набережной и вертела в руках билетик с указанием места.       После Румынии я уже не была той напуганной девочкой, которую заставили работать на себя, используя меня как козырь в рукаве, как темную лошадку, про которую никому ничего неизвестно. Но сытые и спокойные годы нового студенчества сделали меня невнимательной и неосторожной. Я потеряла и хватку, и чутье. И все-таки сейчас внутри меня шевелилось неприятное предчувствие. Как духота, собирающаяся перед грозой, оно давило, не давая о себе забыть. Но почему-то, вместо страха, я ощущала воодушевление. Как будто бы у меня вдруг возник шанс отыграться за свою былую слабость и страх, теперь, когда во моих руках больше могущества, чем когда-либо.       Кассирша не соврала: на шоу действительно ходили. У дверей театра стояла длинная очередь, хвост которой тянулся почти до набережной. Я отстояла ее всю.       Зал театра был неожиданно большим для такого здания. Он, похоже, занимал его почти целиком. Меня проводили в одну из двух имеющихся тут лож. Она была маленькой, но, учитывая то, что я скорее ожидала цирковую арену, чем сцену, мне все нравилось. Усевшись ближе к краю и прислонившись спиной к стене, я прикрыла глаза, слушая обстановку вокруг.       Пока я стояла в очереди и шла до ложи, я не заметила ни одного знакомого лица или кого-то, кто вел себя подозрительно. Кончено, люди шефа — профессионалы. Я замечу их только, когда придет время, но люди шефа — люди. В отличие от него. Они ограничены человеческой природой и ничто им не чуждо. Могли и проколоться.       Все-таки это так странно, понимать, что сейчас тысяча девятьсот двадцать третий и что я сижу в каком-то непонятном театре в Праге, и думать, что за мной следят, как будто я героиня исторического детектива, хотя могла бы сейчас лежать на своем диване через сто лет и смотреть ролики с телефона или читать какую-нибудь историю вроде той, которая здесь стала моей жизнью. Ухватиться за эту мысль я не успела. По ложе прошелся ветерок. Я открыла глаза. Свет в зале погасили и теперь ложу освещала только сцена. Я оказалась в почти полной темноте.       Прежде, чем я успела подобраться, наполненная чувством, что сейчас что-то произойдет, над ухом раздался болезненно-знакомый хриплый голос:       — Наконец-то, ты попалась.       Не закричала я только потому, что все тело оцепенело.