Яблоки Эдема

      – Тише-тише, – говоривший стоял чуть сзади и сбоку, – дыши. Давай, как ты всегда делаешь: вдох-задержка-выдох, вдох…       Я стала дышать в этом почти забытом ритме и, наконец, смогла выдавить из себя:       – Карл…       – Он самый, – он пододвинул стул в круг света и таким знакомым движением развернул его спинкой ко мне, чтобы оседлать. Франтом он не выглядел: в таких костюмах – невнятного коричневого цвета, видавших лучшие времена – ходила треть мужчин в Праге, наверное. Небогатые клерки, работяги в выходной день, те, кому надо одеваться поприличнее, но денег особо нет. Впрочем, я и не ожидала от Карла другого. Бороду в порядок привел и уже выглядит не как разбойник с большой дороги, что немалое достижение, – но тут меня называют паном Жижеком. Как ладно я все продумал! Знал же, что ты мимо автоматонов в жизни не пройдешь! Если бы я еще придумал как бы дать в них поковыряться, то месяц бы я тут не торчал: в первый бы день прибежала бы пачкать свои прелестные платьица в машинном масле!       Я чуть расслабилась, только сейчас поняв, что пока он говорил, я сидела вжавшись в стену. Похоже, что опасности мне сейчас он не несет. Хотя, зная его, все может поменяться в любой момент.       – Ты меня искал.       – А то ж! Как с делами покончил, так стал думать, где тебя найти можно. Ты-то, ясное дело, не особо-то прятаться будешь – для этого надо усилия прилагать, но мир большой. В нем затеряться можно даже такой лентяйке как ты. В конце концов, в выгребной яме перстенек золотой затеряется так, что не найдешь, хотя сам он ничего для этого не делает.       Я слушала его и меня рвало на части. Я думала он мертв! Мне было так больно от этого. Мы с ним так разругались! Я так зла на него. Я его так любила! Он выставил меня за дверь, обманув. Он! Я.       У нас все было сложно даже тогда, когда между нами не лежало почти пять лет тишины. Теперь я же смотрела на него и не знала, что сказать и что чувствовать. Он самодовольно размахивал руками, ходя по ложе и рассказывал про своих автоматонов, невероятный план, как найти меня, не зная ничего настоящего обо мне.       Я куснула губу в задумчивости, а он остановился и я почувствовала, как его горящие желтым огнем глаза буквально вцепились в меня, и от этого мне захотелось на него наорать.       Я пять лет думала, было ли то, что связывало нас чем-то настоящим, а не просто моей стратегией выживания во всех смыслах, а он ведет себя так, как будто бы мы только вчера виделись и не было той ссоры.       Больше злилась я только на себя. За то, что увидев этот взгляд я сразу вспомнила то влечение, которое он умел пробуждать, как, наверное, никто. Но я не была бы собой, если бы поддалась бы этому чувству, несмотря ни на что.       – Зачем ты меня искал? – тихо спросила я. Мой голос потонул в овациях зала: начиналось шоу, но у меня все равно не было никакого настроения смотреть его. Карл меня, конечно, услышал.       – Странный вопрос от женщины, которая носит мое кольцо.       – У меня не так много украшений.       – Я это исправлю. Завтра же! Сегодня уже все закрыто, но завтра!..       – Я не сказала, что хочу что-то исправлять.       – Ты и не говорила, что не хочешь этого.       Знает меня, подлец. Конечно, знает. Я же использовала его как своего духовника две трети времени нашего прошлого знакомства. Я встретилась с ним взглядом. Мы молчали. Со сцены играла музыка. Карл снова сел напротив меня.       – Расскажи, – наконец, сказал он, – чем ты жила эти годы.       – А сам ты ничего мне не хочешь рассказать? Я думала, ты мертв!       – Да с чего мне быть мертвым?! – едва не закричал Карл. Если до этого момента я еще думала, что, может, вышла ошибка и это вовсе не он, то теперь, когда я буквально кожей ощутила его гнев, сомнений не оставалось.       – Крушение цеппелина над румынской деревней. Выживших нет, – едко процитировала я новостной заголовок.       – Ты следила за новостями.       – Да.       – Значит, письмо ты нашла и прочитала.       – Да.       Повисло молчание. Мы смотрели друг на друга, почти не моргая. Наконец, он сказал:       – Надо полагать, ты злишься.       – До этого вечера – не особо.       – Потому что о мертвых либо хорошо, либо ничего.       – Вроде того.       Мы снова замолчали.       – Послушай, – он снова заговорил, – ты же понимаешь, что выбора у меня особо не было. Когда дело запахло керосином, мне надо было тебя выгнать как можно быстрее, желательно еще вчера, как говорят. А ты упертая и до черта нравственная. Начались бы рассуждения о женах декабристов и прочих святых, которые шли складываться за компанию с кем-нибудь. Ты-то, может, в святые и метишь, а мне было как-то приятнее думать, что ты находишься от меня далеко и живая, пусть и проклинаешь меня почем свет стоит, чем до последнего иметь возможность подержать тебя за ручку, а потом копать тебе могилу, если сам жив буду. Довольна?       Я покачала головой и перевела взгляд на сцену. Автоматоны играли пьесу, которую я не узнавала и сюжет которой не улавливала. Впрочем, и не очень-то хотела. Просто смотреть на Карла было сейчас чем-то невыносимым. Слишком уж походило на горячечный бред, что мужчина, которого я считала мертвым, оказался мало того, что жив, так еще и устроил целое шоу, чтобы со мной встретиться. И что теперь делать?       – Как ты выжил? Что вообще случилось? – наконец, спросила я.       – Э нет, так не пойдет, дорогуша. Я первый спросил.       – Я сертификат мага получила в Карловом университете. Никаких захватывающих историй и остросюжетных драм. В прошлом году на меня вышел Троякий, правда, но мы разошлись миром.       – Кровосос снял с тебя ошейник? – присвистнул Карл, – Ничего себе. Они же как крокодилы: если попал им в пасть, то все, крышка.       – Он сказал, что больше в моих услугах не нуждается. Я не удивлена: все бонусы работы со мной я старательно уничтожила: обрела имя, бюрократический след, социальные связи. Забросить быть кем-то другим уже не выйдет, а среди тех, кому надо готовить новую биографию есть уйма других людей с гораздо более значимой квалификацией.       – Странно, что он тебя не убрал.       – Тешу себя надеждой, что это из сентиментальных соображений и нежности воспоминаний о приятных ночах, а не потому что еще предполагает возможность разыграть мою карту с новой рубашкой. Но…       – Но не будем думать о нем слишком хорошо. А… как на личном фронте, раз уж заговорила об этом? – он спросил как будто между делом, но привыкшие к полутьме глаза различили как напряглись его плечи.       – Ты же знаешь, я в браке со своей учебой. Вечная студентка и все такое, – сказала я, наконец. Просто потому что надо было что-то сказать.       – Не назвал бы я тебя верной женой в таком случае, – наши взгляды встретились, но долго смотреть в его глаза, пронзительно-желтого цвета, я в этот раз не смогла и отвела взгляд.       – Если ты хочешь узнать, есть ли у тебя надежда на продолжение банкета, то мне нечего тебе ответить, – сказала я, разглядывая свои ладони, – я думала, что ты мертв и потому попрощалась с тобой в своих мыслях. Когда-то, когда только нашла письмо, я думала о том, что все может... возобновиться. Что ты закончишь с этими всеми делами и мы снова встретимся. Я строила воздушные замки планов и сценариев, как это могло произойти: у меня тогда не было ни имени, ни адреса, ни друзей. Ничего, что указало бы на меня. За это я и была любима Трояким. Как я не вертела все это в голове, я никак не находила ответа на вопрос, как это все вообще возможно. Я... Я, конечно, обращалась к картам, но, знаешь дальше, чем на три года у меня смотреть не особо выходит. А где-то через год или полтора с последнего просмотра пришли те самые новости и я это все забросила. Я убедила себя в том, что это все был стокгольмский синдром и ничего более… Ну знаешь, симпатия к своему палачу. Я даже порадовалась тому, что мне не придется теперь с тобой объясняться, а питать теплые чувства к мертвецу так просто, – я говорила и говорила, а он достал из кармана пиджака портсигар и теперь медленно курил, слушая. Хоть он и смотрел в сторону, я чувствовала, что ни одно слово не проходит мимо него. Я не могла остановить свой поток слов, – И я стала перед сном представлять, как я приезжаю в Румынию и встречаю тебя в лесу или еще где-то. Постепенно меня отпустило. Я даже начала искать себе кого-то нового. Ходила, знаешь ли, на свидания и испытывала что-то вроде радости: вот тут мне и кафе, и кино, и цветочки. Настоящая романтика вроде как, а не... как было у нас там. Где все, что мы могли себе позволить, по сути дела, жить жизнью давно женатых супругов, чья романтика -- это вместе планировать закупки и добавить в итоговый список пару пунктов для своей половинки, – я перевела дыхание и посмотрела на него, – я, конечно, утрирую. Мы пытались, но у нас были такие обстоятельства и возможности, что ни о какой "традиционной программе" – я изобразила кавычки в воздухе, – речи даже не шло, конечно. Но это все неважно. Уже. Я просто хотела сказать, что я не была готова к тому, что ты жив и что надо проводить ревизию моих чувств. Как говорится, я к уроку не готова, не спрашивайте сегодня, – и я подняла руки как делала всегда, когда хотела показать, что сделать я сейчас ничего не могу, не хочу и не буду.       С минуту он молчал, а потом тихо рассмеялся и хлопнул по бортику ложи.       – Ладно, сегодня не буду. Но я хочу вернуться к этому вопросу. Не сейчас, конечно. Ты и так сказала, на самом деле достаточно, чтобы мне было над чем подумать. Ты сказала больше, чем я спрашивал.       – Звучит так, как будто я слишком быстро раскололась на допросе, – я улыбнулась, но как-то скорее по инерции, чем от реального желания улыбаться. Уголок его губ дернулся, намечая ответную улыбку и я перестала улыбаться, – Но я ни слова не сказала о том, что собираюсь с тобой вообще о чем-то говорить. Да, ты объяснился в письме и ты три тысячи раз прав, говоря о том, что я бы осталась. Но прошло пять лет. Я стала другой.       – Ты отказываешь мне?.. – В его голосе было изумление, но очень быстро оно перешло в гнев, – Ты. Отказываешь. Мне?!       – Я больше не в твоей власти, Карл. Надо мной вообще теперь только король и боги, как над любым из магов. И любым из искаженных, если уж на то пошло. Я могу тебе отказать, – и так было сложно не сжаться как перепуганный котенок, слушая как он не срывается на крик только чудом, – И ты мне ничего не сможешь сделать.       Когда он смотрел на меня, его глаза сверкали злым огнем и мне подумалось, что он вот-вот начнет все крушить, но вместо этого он вдруг подал мне портсигар и спички:       – На вот, покури, пока я на стенку лезу.       Я взяла их, повертела в руках и отложила. Курить не хотелось. Карл же отошел в темноту ложи и стоял там так, что его присутствие выдавал только огонек сигареты и свечение глаз, когда он поворачивался ко мне. Я снова отвернулась к сцене. Надо было встать и уйти, но я чего-то ждала.       Все-таки это странно. Во всем этом мире у меня есть только двое, кто знают меня действительно хорошо: носферату, для которого я разменная карта в его играх и ликантроп с проблемами с гневом и границами. И ни одного из них я видеть на самом деле не хочу. От Троякого даже открытка на Рождество будет перебором, а в то, что Карл жив все еще не верилось. Почему я ему не рада, если пролила по нему столько слез?       – Я хочу пригласить тебя в гости, – наконец, сказал Карл из темноты, – У нас все было сложно и неправильно. Ты это знаешь. Я писал тебе об этом. Точно так же я писал о том, что хотел бы, чтобы все было по-другому. Дай мне шанс. Дай мне показать, что я умею делать правильно.       – Что толку с того, что ты умеешь делать правильно, если я уже знаю, что ты умеешь делать так, как ты сделал все тогда. Только не говори, что передумал и теперь для тебя люди перестали быть мясом и запчастями.       – Не перестали, дорогуша. Но ни ты, ни я не люди.       Он, черт бы его побрал, был прав. Ликантропы не люди. Как и маги. Как не ярилась я, когда это слышала, это оставалось правдой.       – И поэтому я могу тебе доверять? Рассчитывать на то, что ты не поведешь себя так, как начал знакомство в тот раз? – теперь уже злоба начала сквозить в моих словах.       – Не лезь в бутылку, дорогуша. Ты меня знаешь: хотел бы похитить – не стал бы лясы точить. Ну так что? Останешься на ужин?