Разрушительница мифов об алхимии

прим. автора - небольшие изменения: Март 28. Может иметь смысл перечитать окончание главы. Итак, по просьбе Михайло Ломоногова, главного придворного Алхимика Черноруссии, я погрузилась в воспоминания о последующих событиях Я сидела, поджав ноги, в облезлом кресле в номере, который я сняла в дешёвом мотеле, уйдя из особняка Джона через чёрный ход, заказав к нему роботизированную машину каршеринга. Сидела и рефлексировала о происходящем. Мне было больно и одиноко. Я обнимала мягкую игрушку совы в очках, которую подарил Джон — хотела заполнить таким способом боль в душе. И поняла, что я больше не смогу заниматься блоггингом — меня и так выворачивает, когда конфедераты смотрят меня и донатят мне как донатили бы любой симпатичной для них внешне девушки, которая делает что-то необычное. Донатят только для того, чтобы написать подсвеченное сообщение в чате, что место бабы на кухне — кстати, я люблю готовить. Ещё бы я не любила после того, как систематически не доедала в трущобах. А теперь вместо них придут мужики такие же, но только хуже — которые с сексуальными перверсиями, и мечтами попробовать что-то новенькое в постели — например с животными. Или вот с трансухой, бр: ( И не важно, что у меня там, если я накоплю деньги на пластику между ног, всё будет неотличимо от того, что у обычной девушки, как и то, что такую операцию я сделать бы очень хотела — возможно, у нас с Джоном всё не сложилось, так как у нас, на самом деле никогда не было полноценного секса кроме моих, для него, оральных ласк — я наотрез отказывалась от чего-либо такого до операции, хотя Джон и предлагал разные варианты. Так же я не хотела и брать от бойфренда и деньги на операцию. Это всё не важно. А важно то, что по слухам жанр порнухи под названием футунари в Конфедерации и Чернороссии стал ещё популярнее после своего законодательного запрета и ухода контент-мейкеров в подполье. Никакого научпоп блоггинга в такой ситуации не выйдет. Будет обычный треш-блогинг с призывами от подписчиков перейти от тщательно смонтированных видео на интеллектуальные темы и с платформы айТуб на что-то более сладенькое, «клубничное» и стримы на платформе совсем другой, вроде ЭлсоФанс, а так же перестать ломаться — «как будто настоящая девочка», и, наконец, обнажиться на камеру. Кроме того, если я не прекращу заниматься своим блогом, Джон может передумать, сконтактировать со мной, и уговорить меня возобновить наши отношения, чем повредит своей семье и самому себе. Я не могу позволить, чтобы он тратил время своей жизни на меня. В общем, решено — пришла к заключению я, сказав вслух: — нужно удалить все аккаунты и просто для всех исчезнуть. Как будто бы меня никогда и не было. Но в ту же секунду я вспомнила о Максиме, и решила, что нет, я не могу пропасть таким образом — я должна с ним поговорить. Уговорить его согласиться на усыновление в другую семью. Записать последнее видео, в котором всё объяснить, и попросить подписчиков найти для этого удивительно умненького мальчика другую семью — увлечённо думала я. И тут за моей спиной прозвучал голос. Я так испугалась, что даже не сразу и поняла, что голос ответил на то, что вслух сказала я сама — Хорошее решение. Сделай это прямо сейчас и мы отправимся домой — Кто Вы? — Я оглянулась и увидела чувака-коротышку, явно сбежавшего или с посиделок Булкоинистов — знаете, эльфы, гномы и всякие орки с магией и холодным оружием — или прямо из дурдома, ведь разве нормальный человек будет вламываться в чужой номер, будучи одетым в средневековый металлический доспех, который странным образом переливался фиолетовым цветом, и с поясом со склянками, в которых были разноцветные жидкости и порошки. «Что за пояс?» Испугалась я — кажется, это пояс смертника — провела в уме и в глазе калькуляцию я, испугавшись оценочной силе взрыва, если у него там в колбах кустарно синтезированный нитроглицерин — Я — нанятый Короной Ландскнехт. Я подписал контракт кровью с самим Королём доставить Вас, Ваше высочество, домой. Вы либо сами пойдёте, либо я отведу Вас туда силой. Кстати, почему Вы выглядите как женщина? Как это, прикажите, понимать? Стыд какой… Впрочем, не моё дело. — Какой ещё Ландскнехт? Какая корона? Вы о чём? — я даже не заметила, что сумасшедший говорит на чернорусском языке, вместо ставшего уже привычным для меня кетского языка — общего языка Конфедерации, Королевства Великих Озёр и Республики Туманов Средиземского союза, откуда к на мою новую родину сто лет назад сбежала, после революции, Королевская Семья. — А, плевать — сказал самопровозглашённый Ландскнехт, после чего выдал длинную матерную тираду, суть которой сводилась к тому, что я должна замереть и не двигаться. Впрочем, я и не собиралась, будучи в шоке. И тут этот псих достал меч из ножен, и замахнулся на меня мечом. Я бы завопила от ужаса, если бы умела вопить женским голосом — вместо этого я просто остолбенела, и закрыла лицо руками, отпустив сову, которая осталась сидеть у меня на коленях. Ряженный закричал: «умри, идол!», и мимо меня просвистел смертью острый металл. Прошло несколько секунд, а я всё ещё была жива. Я осторожно открыла глаза, и увидела, что ненормальный срубил моей мягкой игрушке голову. Её туловище укатилось куда-то далеко, под кровать, а вот голова упала и осталась у меня на коленях, от чего остолбенела повторно, особенно когда недоношенный мечник выдал вторую матерную тираду, упрекая меня, что он же сказал не двигаться! Псих решил, видимо, подстраховаться, достав верёвку, и побрызгал на неё из какой-то склянки. А дальше случилось удивительное: верёвка сама затянулась на моих руках, не сдавливая, тем не менее, в них кровоток. Если я двигала руками, верёвка адаптировала силу своего на них воздействия. Я озадачилась — как это косплеер такое смог сотворить? Из чего же сделана верёвка? Там, наверное, внутри микроконтроллер, а сама верёвка из полимера, который реагирует на электрический ток? Очень странный нынче реквизит у сумасшедших ряженых… Тем временем, самопровозглашённый Ландскнехт повторил процедуру с моими ногами, после чего разлил какой-то жгучей, для моего обоняния, жидкости сперва вокруг моего кресла на полу, а потом смешно подпрыгивал, пытаясь дотянуться до потолка, погромыхивая своим фиолетовым доспехом. В конце концов у него это вышло — прочертить такой же круг на потолке — как и на полу. Далее он сделал то же самое и вокруг себя. — Нет, нет, нет, не надо, я хочу жить — закричала на чернорусском я, когда ненормальный чиркнул спичкой и поджёг мои круги и свои. — апчхи, прервала крик я, когда придурок сыпанул на меня и себя каким-то ещё более едким порошком. «Всё, амба, конец» решила я, и зажмурилась. Но почему-то так и не умерла — только получила по голове чем-то свалившимся на неё сверху, и зашипела от боли. — Простите Ваше Высочество. Что-то у вас чернь там в том мире, где Вы жили, живёт не по чину — потолки слишком высокие. У нас, гномов, крестьяне не наглеют, а как заведено ещё у дедов, проживают в землянках. Я открыла глаза, и с удивлением обнаружила себя на полянке посредине леса. На той же полянке стояла хижина и какой-то деревянный навес — с несколькими дырами в нём, примерно совпадающими по диаметру с круглым куском потолка мотеля, что сейчас лежал у моих ног. А ещё, мой бионический глаз перестал работать. Я направила лицо к моему похитителю, на что он сказал: Так-то лучше! Это морок, наверное, был, Ваше высочество, что Вы сделались как баба, да? Сейчас вы мужик как и должны быть! — залыбился дырявым ртом, но почему-то с идеально белыми зубами иномирянин, обрезая путы на моих руках и ногах. Я, не веря его слова, достала зеркало из сумочки, и увидела… Молодого мужчину, куда более мужественного, чем я была, когда совершила трансгендерный переход, хотя всё равно и не лишённого некоторой изящности, но с достаточно странно выглядящими ушами — их кончики были заострены, и торчали из-под моей густой шевелюры волос, которая никуда не делась — после переезда в Королевство Великих Озёр. Мне сразу же расхотелось жить ещё больше, чем после недавних событий с шантажистом (или это был не шантажист? Ландскнехт? Подумала я, но отказалась от этой мысли — наверное, его подельник, который в курсе реалий нашего мира?) — А что у Вас, Ваше высочество, с глазом? Я решила ничего не отвечать придурку. — А, или у вас так всегда и было? Вы инвалид? Ну тогда не моё дело по контракту. Вообще мне говорили, что у Вас глаза нет. А у Вас он есть, но мёртвый. Но хорошо, в любом случае, не моё дело: сказано доставить в том же виде, что и было, без ущерба для членов тела. *** Прошло несколько часов. Я, наконец, сумела убедить себя, что я на самом деле в другом мире. Ладснехт требовал от меня отправится по бурелому к привязанным лошадям — упирая на то, что они никак тут не пройдут, а я мужик высокий, большой, и отнести Его Высочество он никак не сможет — его отец бедный рыцарь, и мяса в детстве он почти не ел, питаясь, в основном, как чернь Чернороссии варёной репкой — к стыду для гнома. Я наотрез отказывалась. Хотела поговорить с Максимом предварительно. Только теперь без видео — моя способность говорить женским голосом осталась при мне, я ведь тренировала свой голос — от гормонов при переходе он не меняется, только от тренировки или операции. Я сказала, что без общения с Максимом никуда не пойду. Наёмник, видимо, сперва подозревал, что мои стенания про Максима это такой способ от него сбежать. Но потом начал понимать, что я и в самом деле эмоционально связана с этим ребёнком, что его удивило: он несколько раз переспросил не отец ли я малыша? И точно ли он простолюдин? И вообще, ландснехт грозился, что я пожалею, и что он не мой подданный, и вообще чо я разныЛСЯ как баба-истеричка? В конце концов плюнул, и телепортировался куда-то тем же способом на несколько часов — в деревянном навесе и настиле, что рядом с хижиной, добавилось по круглой дырке. Я нервно ожидала его, бродя по полянке. И уже жалея, что мой несдержанный язык в результате впутал в эту историю ребёнка. Наёмник вернулся уже затемно, с чем-то вроде налобного фонаря, свет в котором издавало что-то, похожее на кусок металла, находящегося в фокусе чего-то вроде выгнутого зеркала, поверхность которого будто бы колебалась — я предположила, по цвету, что это вольфрам — вряд ли другие металлы могли бы светить почти белым цветом и, при этом, не рассплавиться. «Фонарь» охлаждался вращающимися вентиляторами с обеих сторон. Кажется, они лопасти вентиляторов вращались от реактивных струй пара, вырывавшихся с кончиков лопастей. Вся эта конструкция выглядела крайне потешно, чрезмерно переусложненной, и до предела какой-то стимпанковской, и при этом одновременно была зловещей. Мне казалось, что человек, который такое на себя надел, а не просто достал смартфон и использовал его вспышку как фонарик, ментально здоров быть просто не может. Наёмник бросил что-то круглое, отбрасывающее длинные тени, и брызгающее чем-то тёмным к моим ногам. Через несколько мгновений я опознала голову Максима — ребёнка, которого мы с Джоном хотели усыновить. — Вот теперь можете говорить сколько хотите, гыгы! — выдал несмешную шутку средневековый варвар, и продолжил — а мне рассказали, что Вы, Ваше высочество, из этих, дырявых. У вас там и этот, как его называют в ваших-то краях? Бойфренд был. А ежели не пойдёте со мной подобру, поздорову, поговорить Вы сможете, Ваше высочество, и с Вашим партнёром по заднеприводным делам! «Это какой-то страшный сон» — решила я, ущипнув себя. К сожалению, я не проснулась. Пальцы, которыми я себя ущипнула, хоть и были достаточно, для мужчины, изящными, всё же стали куда более толстыми, бочкообразными, чем были. «Боже мой, с этим ничего же нельзя теперь сделать. Только отрубить и заменить на бионические! Никакие гормоны никогда не превратят эти кости в такие же руки, что у меня были в детстве и после перехода…» «О чём я думаю? Какие руки? Моя жизнь — не имеет ценности. Этот дебил и в самом деле убьёт Джона, а он так был ко мне добр, хоть никогда и не любил. Он убил ребёнка! Что же он за чудовище?» Так же я ощутила сильное чувство вины, что впутала в эту историю Максима. И уколы стыда за то, что меня больше потряс сам факт кровавой расправы, а не то, что этого замечательного, живого, любознательного и доброго мальчика больше нет. Я оправдывала себя тем, что всё же не успела полюбить Максима как потенциального приёмного сына, а так же шоком от всех происходящих событий. Я стала существенно выше. И, как я выяснила, сильнее. Я продиралась через бурелом не только сама — ещё и помогала убийце Максима. Устройства на голове безпринципного морального урода не только освещало ближайшие окрестности желтоватым светом, но так же продуцировало лучи узконаправленного света, как лучи прожектора, которые шарили по чаще — видимо, наёмник боялся не меньше меня, но делал вид, что крутой и храбрый. Ублюдок. Так же из устройства исходил сильный жар, сдуваемый вентиляторами. Я так же заметила за спиной у него, помимо заплечневой сумки-клапана — аналога современного мне рюкзака, что-то вроде стеклообразного баллона, в каждом из которых булькала, кипела какая-то жидкость — в одном случае чёрная, а в другом прозрачная. Чёрная жидкость прямо тут и выбрасывалась за спину наёмника, и её струйка била через что-то, напоминающее винтажную катушку-соленойд. Из «катушки» к раскалённому куску «металла» тянулись, к каждому торцу, по нити. Из прозрачного же баллона выходили трубки, которые тянулись к установленным «реактивным» вентиляторам. Так же я заметила еле видимые нити, тянущиеся из-под шлема убийцы — тоже в направлении примерно источника света. «Любая достаточно продвинутая технология похожа на магию» — вспомнила знаменитое изречение Артура Клерка, великого фантаста Туманной республики. Но нет, некоторые технологии похожи скорее на буйство фантазии шизофреника. Тем не менее, вспоминая то, что меня перенесло сюда, я не могла не признать, что мои научные представления — по крайней мере об этом мире — придётся пересматривать с нуля. Но, вполне возможно, что не все: устройство, при всей его бредовости и переусложнённости, имело определённую логику: жидкость — источник энергии. Вырывающийся через катушку чёрный пар, видимо, продуцирует что-то вроде силы ЭДС, а та — вызывает какое-то подобие электрического тока (или даже именно электрический ток?), который в свою очередь, раскаляет, по принципу лампы накаливания, тугоплавкий металл. Так же можно сделать важный вывод, что термодинамика в этом мире, хотя бы в каком-то виде работает, и энтропию, тепло от машины нужно отводить. Но реактивные паровые вентиляторы выглядели, конечно, крайне винтажно и избыточно — почему местные «инженеры», додумавшись до лампы накаливания, так электрический двигатель и не изобрели? Или хотя бы не использовали паровой двигатель — вряд ли автор конструкции знает о концепции коэффициента полезного действия — подведя к более аэродинамичным вентиляторам момент вращения с помощью шестерёнок. Ну и, наконец, чёрный пар — наверняка его через соленойд можно было бы выстреливать через оптимальное реактивное сопло. Но потом очередной луч прожектора, вырывавшийся из устройства, и освещавший тот или другой тёмный уголок чащи вызывал у меня суеверный ужас, чувство собственной ничтожности, и не способствовал попыткам найти объяснение принципу своей работы, которое могли бы найти, я уверена, и Михайло, и читатель. К рассвету мы вышли к привязанным лошадям. Убийца ребёнка, перед тем, как заняться лошадьми, закрыл какой-то вентиль у себя на поясе, после чего чёрная жидкость, а следом за ней и прозрачная, кипеть перестали. Через минуту-другую и зловеще светящийся металл на лбу у ублюдка потух — и из-за рассвета, и из-за того, что прозрачный пар всё ещё вырывался из баллона с прозрачной жидкостью, и раскручивал вентиляторы. Лошади были осёдланы, с одной из них был снят притороченный сундучок и открыт. Что примечательно, сундучок был не кубический, а плоский, невысокий — при основании в примерно две сложенные с друг другом ладони, его высота была не более четырёх пальцев. Причём не моих нынешних, а старых. Стараясь не попадаться на глаза отморозку, я, не сдержав любопытства, заглянула в сундучок. После чего, все мои предыдущие презрительные мысли про примитивность и техническую отсталость аборигенов столкнулись, второй для меня раз, с шокирующей реальностью: внутри сундучка перспектива невысокого прямоугольного параллелепипеда была искажена — дно явно находилось как минимум на метра полтора ниже, чем снаружи. Искажение было очень похоже на то, как в анимациях на айтубе показывают чёрные и, гипотетические, белые дыры. Ландснехт снял с себя девайс, и сложил в это почти бездонное устройство. Туда же отправились, из заплечевой сумки, моя сумочка, мой смартфон, и… Голова плюшевой совы. Я заметила, что внутри сундучка клубится чёрный дым, ну или пар, похожий на тот, что использовался и в осветительном устройстве. Я была вынуждена сделать вывод, что пока рано делать выводы о том, что аборигены не знают каких-то концепций, вроде КПД, электродвигателей или механической трансмиссии. То, что кажется примитивностью, может оказаться и единственно возможно работающей в этом мире машиной. Тут абориген заметил меня, заглядывающую ему через спину в сундучок, подпрыгнул, хватаясь за оружие, но потом немного успокоился, и раздражённо сказал: — Вы это чего, Ваше высочество? Так и зарезать Вас по-ошибке недолго. Как того оборванца, да. Нам пора в путь. Видите вот этого гнедого коня? Он как раз подходит под вашу королевскую жопу — такой же гордый и породистый. Никто не сможет сказать, что я выказал Вам неуважение — блюду контракт. Залезайте на коня и поехали, — решительно указал он мне рукой Я никогда не ездила на лошади, и весь мой опыт общения с этими замечательными животными сводился к кормёжке их морковкой. Под смех мучителя, я дважды падала с лошади. В первый раз я только сильно ушиблась и лежала на земле, плача несколько минут. После того как моральный урод перешёл, повторно, к угрозам в отношении Джона, упирая на то, что «этот дырявый, хоть его папаша и знатный, сам никто, и никто ему, ландснехту, ничего не сделает, если он его прирежет», я с кряхтением заставила себя влезть на лошадь заново Хоть Михайло меня бы и не понял, но зато понял бы читатель — я попыталась убедить мучителя в том, что сословия, дворянский статус итд, итп это всё устаревшие концепции, и ценность человека не может определяться тем, кем и как ему пришлось родиться — знатным ли, без врождённых болезней ли, со своим ли полом и со стандартной ли ориентацией, но он, кажется, просто ничего не понял из моей речи. Тем более, что она была прервана тем, что конь опять решил показать, что он обо мне думает — второй раз, когда я упала, в моей руке что-то громко хрустнуло, и я потеряла сознание от пронзительной боли. Мне привиделось, что я стою рядом с лачугами в гетто Саурон-града. Вокруг зима, идёт снег. Земля рядом с лачугами парит — оборванцы вроде меня предусмотрительно поселились, чтобы не замёрзнуть замертво, под теплоцентралью. Я стою перед бандой Сёрёги-гнилозуба, и уверенно твержу: — Серёг, нет тут Маньки. Она ушла. Ушла к клиенту, он оплатил её работу на всю ночь. Она вернётся и отдаст долг. — А слово пацана дашь? Сам ответишь потом перед Димоном-Твёрдым, если шлюха опять соврёт? — спрашивает Серёга — один из подельников усмехается, и говорит: — Ты у кого спрашиваешь слово пацана? У того, чьи лучшие друзья — валютные бляди? Или у того, кто до сих пор спит с плюшевой игрушкой с помойки, и играет в куклы, выкинутые дворянками? Говоря это, рано повзрослевший тинейджер разбивает ногами с надетыми на них армейскими ботинками хижину моей лучшей подруги Маньки. Её там и в самом деле не оказывается. Я игнорирую Сергеевскую шестёрку, и уверенно вру: — Конечно, даю слово пацана — никого тут нет, правда-правда! Меня игнорируют, и хуже того, своими действиями, я, похоже, наталкиваю их на верную идею, где может быть Манька — гнилозуб поворачивается, хмурясь, уже к моей лачуге. Я столбенею от ужаса, что ничего, совсем ничего не могу сделать! Гнилозуб снимает с плеча кустарную, тем не менее смертоносную самоделку, и начинает из неё стрелять по моей лачуге. Но тут раздаётся шум новых взрывов, выстрелов, и на площадку с лачугами красиво, как в Орлеанском кино, вбегают солдаты спецназа Иностранного Легиона, которые застреливают Серёгу, а потом и всю его банду. Я, наконец, выхожу из ступора, и бегу к своей расстрелянной лачуге. Из неё течёт темная кровь. Отрицая то, что произошло немыслимое, и Маньки больше нет, отвязываю дверь, после чего из лачуги выкатывается окровавленная голова, которая забрызгивает меня кровью. Однако голова оказывается не головой Маньки, а Максима. Рядом со мной появляется командир спецназа. Он открывает забрало, и я вижу, что это Джон. Он говорит мне: — Я знал, что ты не сдержишь слово пацана, и качает головой осуждающе. — Джон, милый, но я же девушка — почему я вообще должна это делать? Тем более, я пыталась спасти Максима. Это ложь во спасение. — Вот именно, пыталась, и не смогла, — говорит он, снимая свою футуристическую гаусс-винтовку с плеча, — Если бы ты не открыла свой прелестный ротик, он был бы жив. А поэтому, ты будешь наказана. И стреляет мне сперва в руку, а потом в правый глаз, после чего наступает мне на лицо ботинком на подошве которого написано на орлеанском «Лежион Этранже». Через мгновение ботинок превращается в средневековый сапог из металлической, фиолетовой брони убийцы Максима. В себя я пришла под ощущение мерного покачивания, от перестука копыт и от боли в разных частях тела — моё лицо натёрло до кровавой мозоли о лошадиное седло; рука болела не переставая, стреляя болью каждый раз, когда конь делал очередной шаг. Я не знаю, сколько это продолжалось. Вероятно, я опять потеряла сознание, и металась в бреду. Я не знала, что сон, видение, и что реальность. Мне привиделось, что меня лечили, как в фэнтези, или ролёвках булкоинистов эльфы, произносившие заклинания, и за мной ухаживали орки и орчанки, одетые в одежду позднего средневековья. В другой раз мне привиделось, что я, как птица, порхаю над семейным склепом семьи Джона, и наблюдаю над тем, что происходит внизу. А вижу я там Джона и Матильду — свою лучшую подругу в Королевстве Великих Озёр. У Матильды животик беременной. Джон выглядит как обычно. Они говорят между друг другом на кетском языке. — Ах Джон, — говорит Матильда — мне так её жаль! Она была моей лучшей подругой! — И мне жаль! Будет очень её не хватать, — отвечает он — Да, бедняжка отмучалась. Она была инвалидом всё же: ни глаза, ни даже возможности подарить любимому мужчине — тут Матильда выразительно посмотрела на Джона — ребёнка. Всю жизнь как белка в колесе. Как будто бы играла, ну как эти, булкоинисты, знаешь? Которые притворяются эльфами, драконами и сражаются на мечах? — Да-да, очень точное сравнение, — согласился Джон, — Её отношение к деньгам и к социальному неравенству такое болезненное! Знала бы ты, какие неудобства доставляли эти её попытки не сидеть у меня на шее, одни только её стремления покупать билет в отпуск в эконом-класс, когда я летел потом бизнесом один и скучал, будто у меня и нет гёрлфренды, чего стоят! Она будто бы играла в жизнь. Понимала её очень по-своему. А ради чего? Ради миража. — Может быть. Но всё же мне кажется, она хороший человек, — ответила ему моя лучшая подруга, и положила на плечо моего любимого свою голову — Конечно, она хороший человек, и она бы за нас порадовалась, — говорит он, кладя руку на животик Матильды. В этот момент я пришла в себя, и обнаружила себя, всю в слезах в постели — похоже, я плакала во сне, а о чём он был, от меня в тот момент ускользало, пока я не вспомнила всё под зельем Михайло. Меня отмыли, переодели в чистую одежду, на руку наложили что-то вроде шины, а на лицо в кровавых мозолях — повязки с чем-то вроде компресса под последней. Я немного повернула голову, и компресс свалился с моего лица. Под ним была чистая кожа — никаких ран. Да и рука, кажется, уже срослась или почти срослась, хотя и побаливала. Под одеялом что-то ощущалось. Что-то твёрдое. Я уже и забыла за многие годы новой жизни это ощущение — и точно, это оказалось оно — отросток, который всегда живёт своей жизнью, игнорируя то, что для меня всегда было важно, что бы он хотя бы дал о себе забыть, если не исчез совсем. На глазах опять выступили слёзы. Я жалела себя. И думала, что даже если я и вернусь — я никогда не заработаю достаточно денег для хирургии, чтобы исправить это тело — вероятно, так я и должна была бы сейчас выглядеть, если бы не сделала свой довольно ранний трансгендерный переход… Видеть одним глазом, и не видеть больше подсветки дополненной реальности, и не иметь подключения к паутине — это тоже очень огорчало. Но потом я подумала: похоже, здесь есть магия или что-то вроде того. Нельзя ли её использовать для решения проблемы с тем, как я теперь выгляжу? Есть ли мне теперь место в старом мире? Кажется, рыться на помойке в Королевстве Великих Озёр мне не грозит — всё же у меня есть диплом химика, и я могла бы работать в промышленности. Но и заниматься тем, чем я так полюбила заниматься, я больше не смогу — я ведь больше не выгляжу той, кем должна была родиться, а публика знает, что я не натуральная девушка, и будет меня травить и считать треш-блоггером. Мне вообще очень больно с кем-либо общаться — из-за гендерной дисфории — кто не видит во мне девушку. Но с другой стороны, всегда можно совершить самоубийство, подумала я. Особенно, если местный король и знать не практикуют такой же подход, как Ландскнехт-убийца, и никто не тронет близких мне людей… Когда-то близких — поправила себя сама, и горестно вздохнула, вспомнив что-то в только что минувшем сне. При этом я почему-то ощутила злость. *** В этот момент я себя повторно осознала в лаборатории Михайло. Кажется, он что-то даже понял из того, что происходило в моей жизни благодаря этому, особому способу передачи информации — кажется, это похоже на наше кино, но сделанное из памяти рассказчика. Но многое и не понял, в силу того, что он просто не знаком с концепциями, привычными для меня, Джона, Матильды и даже читателя. Я приготовилась отвечать на его вопросы, удовлетворять его научное любопытство. Но вместо этого Михайло участливо спросил, — Ну а что было дальше? Когда ты впервые предстал… Предстала — тут я впервые ощутила что-то позитивное при этой оговорке — перед королевской четой и двором? Хочешь поделиться? — Да, большое спасибо, что слушаешь! — поблагодарила я — конечно, я бы хотела продолжить изливать душу — Хорошо, давай. Только один вопрос, можно? — Я кивнула, и Михайло всё же спросил — что такое святая вода, в которой у вас топят дефективных бродяжек? — Почему сразу дефективных? — Слека обиделась я, — каждый человек ценен. Жизнь каждого человека важна. Не бывает дефективных людей! Михайло молчал, и не спорил. Ждал подробностей, так что я продолжила: — Мракобесы-жрецы Единого проводят обряды над водой, называют её после этого святой, и используют в обрядах. Никакие научные тесты не подтверждают особые свойства этой воды. — О, у вас тоже верят в Единого? Это ли не доказательство его реальности? Не хули бога, он поразит тебя молнией — поёжился Михайло — У нас образованные люди давно не верят ни в Единого, ни в других богов! А у Вас вера в Единого — доминирующая? — У нас эльфы верят в Единого, в союзе Средиземья инквизиция выселяет из Средиземья тех, кто в него не верит. Дворяне черноруссии тоже верят в Единого. А вот орки-крестьяне, кто как. Кто верит в своих богов, кто в Единого, кто в и в Единого и в старых богов. Инквизиция, если находит полукровок, кто верит в старых богов, обращает их в рабство. Дворянам-язычникам рубят голову. Кочевники-орки верят в пантеон оркских богов. — А гномы? А люди? — спросила я — Гномы тоже кладут требы Единому. Более того, у них там в пещерах и землянках инквизиция лютует больше всего! Они своих еритиков отдают на алхимические опыты, — Михайло поморщился — не хотел бы я быть обвинённым первосвященником гномов в еритичестве! Что касается людей… Людей почти нет в этом мире. Те, что есть — пришельцы из другого мира. — Из моего? — спросила я — Этого я не знаю. Сам я пришёл из совсем другого мира. И мы тоже верим в Единого! И используем магию, алхимию, астрологию. Мы знаем, что в твоём мире не работает Алхимия.... Но вот что не вы считаете, что там не работает ни магия, ни астрология, и что ваши учёные мужи святотаствуют, меня поражает! — А расскажи мне, пожалуйста, о своём мире, — попросила я — Я бы с радостью… Но не могу, на мне магическая печать безмолвия, — ответил Михайло, и, видя по моим глазам, что я просто так от него не отстану, решил сменить тему: — Кстати, ты знаешь, что тебе предстоит? Зачем тебя привезли в наш мир? Почему вспомнили о твоём существовании? — Нет, не знаю — ответила кротко я, опустив единственный глаз — Тогда… Для тебя это будет сюрпризом. Я сперва думал, что кошмарным, хуже и врагу такого не пожелаешь! Но в твоей ситуации, похоже, всё не так плохо. Хотя нет — конечно, всё отвратительно. Но… Прости, я не имею права рассказывать подробности — Спасибо, что намекаешь. Ничего не понятно, правда, но хоть что-то… Наверное, ты хочешь узнать что было дальше? — спросила я, и, дождавшись кивка Михайло, продолжила