Разрушительница мифов об алхимии

Глава 2 прим. автора: Апрель, 17-го — небольшие правки (если ранее прочитанную главу пропустить, читатель ничего не потеряет) Как Михайло и предложил, я продолжила, по сути, плакаться к нему в жилетку и рассказывать о том, что было после того, как я очнулась… В своих воспоминаниях, я лежала в чистой постели, чистой белой одежде, и прислушивалась к привычным и уже забытым ощущениям в новом-старом теле — в первую очередь к тому, что было у меня между ног. Больше всего меня занимал непокорный отросток, которым меня наградила, вопреки моей воле, природа, ранее умерший от женских гормонов, который я, к сожалению, не успела отрезать, а точнее, переделать в некоторое подобие женских половых органов — с которыми я должна была, как всегда, сколько знала о разнице между мальчиками и девочками, родиться, но не родилась. В моей душе разливалось чёрное отчаяние. Я впервые пожалела, что не взяла деньги на операцию у Джона — ведь я всегда гордилась тем, что не сижу на его шее, и вместе с ним вовсе не из-за его денег. Но, похоже, в данном вопросе всё же нужно было действовать по-другому, быть гибче, и смирить гордыню. Но тут я вспомнила о том, что какая-то магия отменила все те изменения, которые я сделала со своим телом, чтобы выглядеть как девушка, и погрустнела — наверное, сделав эту операцию, сейчас я бы ничего не изменила. Или… Изменила бы? Ведь новый глаз у меня не появился? Может быть, если бы я сделала куда более дешёвую операцию по удалению мужских гонад, сейчас ситуация была бы хоть немного лучше — на моё тело не действовали бы всё сильнее и сильнее, накапливая свой эффект с возрастом, мужские гормоны — и сделать, если я вернусь, можно было бы хоть что-нибудь — хоть дорого, хоть с худшим результатом — лучше быть уродиной, но всё же определяться окружающими представителем своего истинного пола, а не того, в который тебя сунула по ошибке природа. «Или не определяться», подумала я, вспомнив травести артистов и прочих кросс-дрессеров. Представила себя в виде бородатого мужика с огромным кадыком, гипертрофированными надбровными дугами, мощными бицепсами, и в свадебном белом платье, и тут же почувствовала рвотные позывы. Чтобы не блевануть прямо в постель, вскочила с неё. Когда я лежала на постели, я не видела то, что находится в правой части комнаты — из-за глаза. Вскочив же с постели, я оказалась прямо перед начищенным до блеска медным тазом, в котором и рассмотрела своё отражение в полный рост. Увиденное мне совсем не понравилось, даже несмотря на то, что как зеркало медный таз был таким себе девайсом. Решив рассмотреть себя получше, я принялась искать свою сумку, в которой у меня, как и у большинства настоящих девушек, всегда лежало зеркало. К сожалению, сумка не находилась. Кроме зеркала в сумке была и куча другой всячины. В том числе смартфон, который сейчас бы оказался для меня ценнейшим артефактом технологической цивилизации. «Либо не оказался ценнейшим артефактом, а превратился в кирпич из стекла и алюминия» — с грустью подумала я, вспомнив об умершем бионическом глазе. «Может быть, он не умер, а просто отключился из-за, например, мощного электромагнитного импульса — сработал какой-нибудь одноразовый предохранитель? — тешила себя надеждами я — но даже если это и так, как я смогу включить сложнейшее устройство в дремучем средневековье?» «Интересно, кто спёр сумку? Кто-то из местных, или этот, как его, ладснегт?» — подумала об обитателях этого жилища я, после чего заметила на прикроватном столике колокольчик. Решив, что хуже уже не будет, я решительно позвонила в него. Через минуту-другую дверь открылась, и в неё вошли мужик, смахивающий чем-то на неандертальца со слегка зеленоватой кожей, и мужиковатая же, с грубыми чертами лица, женщина — у неё кожа была слегка синеватой. Я ощутила смутное ощущение узнавания — как будто бы я уже видела этого мужика и эту женщину. Например, во сне. Но тут же укорила себя за скатывание в мистицизм и отказ от рационализма — да просто я действительно видела уже их, пока болела — они наверняка за мной и ухаживали! Мужик отвесил поклон, коснувшись рукой пола, а женщина сделала книксен, приподняв длинные, до пят пышные юбки. Я с интересом разглядывала местную моду. Ребята были одеты как в дешёвом историческом фильме. Почему историческом? Потому, что в современном мне мире разодетый таким образом парень вызвал бы сомнения в своей гетеросексуальной ориентации. Почему дешёвом? Потому, что то тут, то там на одежде парня и даже на девушке виднелись хоть и аккуратные, но латки. «Что за глупость? Почему в параллельном мире, если это действительно он, люди одеваются как в прошлом моего мира? Как это можно объяснить?» — задумалась я, и решила не делать ответный поклон — да, в моём мире поклоны, как часть общественного этикета, отвешивали только в Сёгунате. И в этой стране это были именно взаимные поклоны. На родине было что-то похожее — в Черноруссии было принято не-дворянам падать в ноги и просить поцеловать ноги дворянина. Точно так же дворянин должен был упасть в ноги члену императорской семьи. Но поклонов, как таковых, не было. Разве что очень давно, сотни лет назад, когда Тевтоны, сейчас входящие в Союз Средиземья, ненадолго завоевали Черноруссию, и сместили нашего легитимного Сатрапа, попытавшись инсталлировать нам Кайзера из своей собственной династии. Но дворяне не приняли чуждых чернорусскому духу Тевтонов, и, дождавшись когда государство последних погрязнет в очередной усобице, отравили чужого кайзера новейшей разработкой — ядом, названным в честь музы заговорщиков — «бабушка-княгиня». После возвращения из заключения в Бара-Дуре на престол легитимной династии Сатрапов, по Черноруссии прокатилась волна странных смертей дворян, большая часть из которых сотрудничала с двором Кайзера. Народная молва связала эти смерти с ядом, сократив его название сперва до бабушки, потом до старой, а в последние годы до старичка. Но что-то я отвлеклась, так вот, ребята поклонились мне, а я в ответ кланяться не стала. И как оказалось, это было правильным решением. — Ваше Высочество, Я Ваш паж Митька, — первым представился мужик, смотря мне в глаза прямым, уверенным взглядом, что несколько диссонировало с обращением «ваше высочество» и поклоном. Больше же всего меня удивило то, что когда мужик заговорил и открыл рот, внутри него, на нижней челюсти, обнаружилось два мощных, полузакрученных в баранку, клыка — А я Ваша фрейлина Катька — представилась женщина. У неё, в свою очередь, во рту тоже нашлись похожие клыки, которые, однако, были несколько тоньше и изящнее. Женщина избегала прямого взгляда глаза в глаза. «Всё страннее и страннее, — подумала я — А как же мне представиться? Не своим же именем из новой жизни? Да и старое, времён жизни в трущобах Черноруссии тоже вряд ли подойдёт…» Мои сомнения разрешил Митька: — А Вы, Ваше высочество, принц Софий, — поклонился повторно, после чего продолжил, — кроме нас, Вам будут прислуживать и простые слуги, после чего поднял вверх свою руку с совсем толстыми и короткими, до трети длины ладони, пальцами, сверху которых угадывались аккуратно обструганные когти — выглядели в точь-в-точь, совсем как на видео на айТубе кошек, у которых придурочные хозяева обстригли когти, чтобы первые не царапались. «Что это ещё за маникюр у него такой? — Со страхом подумала я — куда это вообще я попала?» Тем временем, Митька щелкнул пальцами — было видно, что этот трюк дался ему, учитывая длину его пальцев, с трудом. Но всё же сделал он это с какой-то прямо-таки показной гордостью. В дверь, которую ранее закрыла Катька, осторожно постучались. Митька громко крикнул: «войдите», после чего в комнату заглянуло несколько лиц разного пола, примерно таких же грубых. Но все лица были коричневого цвета. Что удивительно, вошедшие ребята были волосаты, кроме лица и ладоней, везде — ну примерно как шимпанзе. Решив не стоять истуканом, я приглашающе махнула рукой. В комнату вошло два мужика и три женщины. Все они стояли, потупив взор — кажется, не смея его поднять ни на меня, ни на Катьку с Митькой. Я ощутила сильный дискомфорт от такой недемократичности, и решила нарушить молчание, сказав — на всякий случай своим мужским голосом, а не ставшим уже привычным за все последние годы натренированным женским: — Митрофан говорит, что я принц Софий. Не знаю, правда это, или он обознался — на этих словах Катька отвернула лицо в сторону, но я всё равно заметила, как она рассмеялась — но как зовут, мои дорогие, вас? — Я Плешивый — отозвался первый, и, кажется, самый смелый мужичок, почесав спину и, кажется, держащийся на последней нитке камзол. — Я косой — отозвался второй, и чуть-чуть поднял глаза, всё же не став встречаться со мной взглядом. Его зрачки, несколько смещённые, как и у всех остальных в этой комнате, кроме, пожалуй, меня к носу, смотрели в разные стороны — Я вонючка — сказала первая женщина, после чего поправила, кажется, десятки раз штопанные юбки, и почесала задницу. В этот момент с трудом удержалась от смеха уже я. — Я косоногая — продолжила третья, тоже оправив не менее штопанные юбки, продолжив — а она немая — указав на третью женщину с самым коричневым лицом — Ох, а нормальные имена у вас, ребята, есть? — Спросила я, поразившись и представлению, и, ещё больше пантомиме. — А чем эти имена для Вас, Ваше высочество, ненормальные? — спросил Митька. Это же обычные слуги, простолюдины. Умеют читать по-складам, знают, что разгуливать без одежды неприлично — в отличие от рабов, и всё. Не требуйте от них слишком многого. — Но это же… Это же оскорбительно! — эмоционально возразила я — Как вот может себя человек сам назвать «плешивым»? — Почему бы и нет? — спросил митька, и повторно щёлкнул пальцами, изобразив удивительно изящным для его телосложнения, явно отточенным движением кисти руки, поворот, после чего тот, кто обозначил себя «плешивым» резво снял с себя перештопанный камзол, и повернулся ко мне спиной, на которой оказалась огромная плешь в его густой чёрной шерсти с волдырями — вероятно, от ожога Я не знала что и сказать. Пауза затянулась. Придворная челядь молчала. Но тут, от неловкой ситуации, меня спасла появившаяся изящнейшая девушка с длинными, торчащими из-под волос, ушами — кажется, такими же как теперь и у меня — Ваше Высочество? Разрешите? — ответа с приглашением она от меня не дожидалась, войдя в комнату и сделав книксен. Однако, я кивнула, показывая, что совсем не против, с некоторым запозданием. — Я фрейлина её королевского высочества, королевы Анаэрель. Меня зовут баронесса Идриль. У меня послание для Его Высочества принца София от моей госпожи, — продекларировала она, и, вздохнув, продолжила: — Дорогой племянник! Добро пожаловать в наш дворец. Надеюсь, тебя не утомила дорога — на этих словах Катька прыснула, уже не скрываясь, смехом — видимо надеясь, что я не замечу, а Идриль улыбнулась — Приказываю тебе немедля прибыть в мои покои! Конец послания. Ваше высочество? Вам не нужно переодеться? — она оценивающе взглянула на меня, пробежав глазами по моей белой, шелковой одежде, в которой я спала, и остановившись глазами на перевязи, на которой болталась моя больная рука — Да зачем? И так сойдёт — сказала Катька уверенным голосом — Вы уверены? Эта одежда не похожа на то, в чём было бы уместно предстать перед королевой — возразила я — Более чем, Ваше высочество! Вы же принц. Кто Вам укажет что носить, а что нет? Делайте так, как Вам удобно. Кроме того, у нас просто нет для Вас одежды — мы думали, у Вас есть Ваша с собой. Однако, ландснехт доставил Вас даже без сундука, сказав, что у вас ничего — совсем ничего, не было при себе, когда он отбил Вас от врагов — сказала с улыбкой она. Я сразу же ощутила фальшь, и поняла что Катька врёт. Видимо, она поняла по моим глазам, что я понимаю, что она понимает, что я понимаю — и так далее, после чего продолжила, щёлкнув пальцами, совсем как Митька — а впрочем… Плешивый, отдай Его Высочеству свой камзол. Я скосила глаза на фрейлину королевы — та удивлённо подняла брови, но ни во что не вмешивалась. Ну и выбор — явиться к жене местного монарха в исподнем или в дырявом одеянии бомжа? Что же хуже? Наверное, лучше в исподнем — всегда можно сделать вид, что просто не знала местного этикета — а вдруг тут и правда принцы ходят именно так. Решив, я остановила решительным жестом руки засуетившегося Плешивого, и вышла с гордо поднятой, как положено принцу — в моём представлении — головой. Моя уже позабытая, за время жизни в трущобах адаптивность вновь заработала на полную катушку. Я решила попробовать сыграть принца, напялить его ментальную маску, раз уж никаких вариантов, похоже, в этой ситуации для меня сейчас нет. Если уж элита местного бантустана считает меня родственницей… Родственником, грустно поправила я сама себя — местного людоеда-диктатора, считающего себя законным монархом, то нужно пользоваться этой ситуацией… Или нет? Размышляя таким образом, я шла по дворцу. И как-то он не слишком напоминал дворец чем-то, кроме размеров — был весь какой-то облезлый, обветшалый. И дворцовая челядь, что попадалась мне, хоть и была чаще всего, в вопросе одежды, менее штопанной и перештопанной чем та, что была выделена кем-то для меня, всё же одевалась значительно хуже знати — той же фрейлины, что плыла впереди нас, указывая путь. На фрейлине было лазурно-серое платье с кружевами в пол. Я залюбовалась им. И пожалела, что в моём мире носить такое можно было бы разве что на тематическом бале-маскараде. Тем временем, окружающая реальность дворца становилась всё более похожей на настоящий дворец — сперва появилась выцветшая позолота, а в тот момент, когда фрейлина остановилась перед массивной, инкрустированной драгоценными камнями дверью, дизайн помещения напомнил мне столь любимый на родине, в моём мире в Чёрноруссии, среди дворян, стиль «кичь» — когда всего слишком много. Слишком резные мраморные колонны, слишком толстые, свисающие с них золотые цепи. Слишком разноцветные драгоценные камни в слишком бархатных обоях. Благо что в моём мире недостатка ни в искусственных бриллиантах, неотличимых от настоящих, ни в золоте, привозимом на Землю из космоса, с астероидов не было. В том же Королевстве Великих Озёр все эти атрибуты роскоши древности давно считались дурным вкусом. В Черноруссии же законодательно запретили кому-либо, кроме дворян, владеть драгоценностями, поэтому там это было, напротив, знаком статуса — Черноруссия моего мира была крупнейшим нетто-импортёром драгоценностей. Рядом с покоями королевы стояли рослые и бравые, в фиолетовых доспехах — как у моего похитетеля — стражники. Я залюбовалась ими. Особенно тем широкоплечим молодцом, что вытянулся ближе ко мне. Идриль заметила мой взгляд на охранника. А я заметила, что заметила она, и… Выходя из образа принца вдруг покраснела. Напротив меня стояла зеркальная — не кажущаяся такой, как в комнате, где я проснулась, а по-настоящему зеркальная — колонна. Стараясь лишний раз не смотреть на своё собственное отражение, чтобы не сделать себе опять больно, в её кривом отражении я опять обратила внимание, как Катька прыснула в кулачок. Она переглянулась с двумя другими, одетыми так же, по местным меркам богато, как и Идриль девушками. Одна из них тут же убежала, и через мгновение вернулась, волоча за рукав ещё одну изящную и хрупкую, с ушками, девушку, и кивнула взглядом на меня. «Кажется, прийти в исподнем было всё же большей ошибкой», — сделала вывод я Я решила сделать хорошую мину при плохой игре, и не обращать на происходящее никакого внимания. Тем временем, фрейлина королевы, поискав меня взглядом, постучала в дверь, и, получив разрешение, продекларировала: — Его высочество, принц Софий — после чего сделала рукой приглашающий жест «Достаточно» — остановил меня Михайло, — я знаю, что было дальше. А тебе, я думаю, лучше бы про это не вспоминать, ведь так? Я кивнула с благодарностью — да, я бы сделала всё, чтобы развидеть, из своей памяти, последовавший скандал.