Hard Feelings — Palisades
Первая мысль, возникающая в голове при осознании собственной слабости — бегство. Юнги никогда не мнил себя сильной личностью и бесстрашным воином. Просто плыл по течению и делал то, что от него всегда было необходимо. Щит. Такой он видел свою роль для семьи и их мира. Он не имел права чувствовать. Не имел права расслабляться и падать духом. Но сейчас, чувствуя на языке железный привкус крови и боль. Он понял, что ошибся ещё в тот вечер, когда позволил притащить себя в эту квартиру в первый раз. Когда открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо Пака. Красный. Красный. Красный. В голове каждую секунду проносились звуки сирены и красный цвет тревоги. Слова Техёна повлияли на него сильнее, чем было нужно. И совсем не так, как планировалось изначально. Юнги затрясло только от одного осознания, какой выбор сейчас поставили перед ним. Он не глупый. Он понимает, что случится, если он сдастся и останется. Он больше всего в жизни боялся собственного ощущения, наступающего ему на пятки. Бежал, скрывался, но оно как дикий зверь рвалось за ним царапая когтями и без того израненную душу. Он достаточно долго бежал от этого проклятого ощущения слабости. Но сегодня, не получив свою дозу бесстрашия, сдался и позволил зверю с силой уронить его на лопатки. Дал ему разорвать свою грудь когтистыми лапами, но не сдался. На краю сознания продолжали мелькать лица семьи, возвращая силы. Позволяя обрести второе дыхание и скорость. Он истекал кровью, открытый и уязвимый, но нашёл силы бежать снова. Так было правильно. Так было нужно. — Я ухожу, — даже не взглянув на лицо Чимина, Юнги на полной скорости выскочил в коридор, натягивая на себя кроссовки. Чимин совсем не понял, что случилось и что так сильно испугало шатена, но по взгляду Техёна стало понятно. Это он постарался. — Ну ты и слабак, — за оскорблениями Техён в карман не лез, впечатывая первый же вердикт в спину Юнги. Да, Мин слабак. Да, он стался ещё в начале дистанции, разворачиваясь и унося ноги в противоположном направлении. Но он не дурак. Нет. Дружба с Чимином всё разрушит. Блондин всё сломает. Он уже начал рушить Юнги, а тот и не заметил. — Да пошел ты, — бросил он напоследок, не прощаясь и хлопая дверью так, что та еле устояла на петлях, чуть не отлетая обратно по инерции. Сегодня Юнги найдут в луже. Луже собственной крови, рвоты и разочарования. Но это будет позже. Это будет там, где Чимин его не найдёт. — Что ты ему сказал? — Чимин себя не узнавал. Глаза заплыли гневом, а руки сами нашли воротник друга, сильно припечатывая его к стене. Возможно, влияние Юнги. Чимин не позволял себе такого ранее. Но злость была так сильна. Он ведь видел, как Мин ослабил защиту. Видел, как тот начал тянуться к нему. Так почему его лучший друг всё рушит? Зачем? Из-за собственной обиды? Почему Паку просто не дают то, что ему нужно? Юнги уже почти был в его руках. Почти принадлежал ему. В ответ Техён таким же гневным взглядом врезался в друга, находя руками его щёки и с силой похлопав обе, привёл того в чувства, грубо сжав лицо. Чимин, болезненно поморщившись, качнулся, но не от ударов. Касания Кима ощущались ужасно. Руки горели. Щёки горели. Он хотел бы прочистить желудок прямо здесь и сейчас, но не мог даже пошевелиться от смеси страха и разочарования в собственной крови. Вовремя вошедший в комнату Джинн поспешил разнять друзей и сильно удивился реакции Чимина на прикосновения. Он вертелся, кусался, царапался, вырываясь из цепких рук психиатра, и, когда тот запоздало понял, в чём дело, разжал руки. Пак унёсся в сторону туалета, шумно прочищая желудок. Он в мгновение откатился на несколько лет назад. В те времена, когда даже малейшее касание или грязь вызывали в нём страх, оцепенение, а позже подобную реакцию. Джин хорошо помнил их долгую реабилитацию, когда Пак понемногу начинал выходить на улицу, как впервые позволил пожать себе плечо в ободряющем жесте и как без страха позволил впустить всех друзей к себе домой. Этот шаг они делали долго. Очень долго. Но всё миг разрушилось. — Что произошло? — вопросительно смотря на друга, Джинн нервно постукивал ногой, лихорадочно перебирая в голове сотню вариантов произошедшего. Все это не сулило ничего хорошего. — Спроси у сбежавшего, как трусливый шакал, бандюгана, — небрежно поправляя воротник и направляя взгляд в сторону ванной, Техён тоже еле сдерживал рвущееся на свободу волнение. — Я спрашиваю у тебя, Техён. Что ты ему сказал? — с Джином, когда дело касалось Чимина, лучше не спорить. — Я лишь сказал ему правду. У этого тупицы самооценка ещё ниже, чем у этого, — мотнув головой в сторону ванной, Техён продолжил. — Ты чего ожидал? Что я буду молчать, пока он его не укокошит? — А чего ожидал ты, Техён? Что за грубые слова кто-то из них скажет тебе спасибо? — Джин не сдерживая собственного разочарования тоже сорвался. Техён не был примером для подражания, если дело касалось взаимодействия с людьми, но он не желал зла. Даже Юнги. Он лишь заботился о них обоих. По-своему, как мог. И эта правда была открыта Джину уже давно, как ясный день. Но его методы никуда не годились. Даже Чонгук, который мог в разы мягче прибегнуть к раскопкам истины, не стал лезть. Они с Джином понимали, что ещё рано. Что Юнги и Чимин сами ещё не разобрались в своей дружбе, и что эти двое колючие, напоминающие ежей, личности в любом случае не скажут им, что послужило причиной такой странной дружбы. Юнги совсем не говорил, пуская на Пака злые взгляды даже после упоминания собственного имени, словно это была запретная тема, а Чимин, закрывшись, держал все важные детали в себе. — Я… Я лишь хотел., — паническая атака подкралась незаметно, указывая на ошибку Кима, но он не сдавался. Держался до конца, пока его, трясущегося от страха, не окольцевали сильные руки Чона. — Я просто пытался… — Чшш, — шепча на ухо слова успокоения, Гук заботливо помог парню аккуратно опуститься на пол, скрывая его рыдания в своем плече, и мотнул головой сторону Чимина, говоря Джину идти к нему. Психиатр без лишних слов благодарно кивнул, напоминая себе извиниться перед Техёном, как всё закончится, и поспешил на помощь к Паку, которого сейчас колошматило не хуже. Никто не винил Юнги, но сейчас всем было не до него. Его личности ещё не было в их маленьком мире. Ему никто не смог бы помочь. А вот Чимину помощь была необходима. Он бы не вынес чувства вины и горечи на языке от того, что по его вине Юнги сейчас должно быть где-то терзается угрызениями совести. Джин отлично понимал это, замечая все небольшие изменения в Паке, пока Юнги был ещё тут. И Техёна винить смысла не было. Блондина бы накрыло в любом случае, как только Мин покинул бы порог дома. Синдром отмены. Он неизбежен, если ты привязываешься к чему-то так сильно и маниакально, как Чимин. У Пака большие проблемы с психикой. Но решить их пока не мог даже Джин, только лишь притупляя его симптомы. Это всё равно случилось бы. Не с Юнги — так с кем-то ещё.***
Black Heart — nothing, nowhere.
Бегство — это не выход. Если только ты не Мин Юнги. Чон Хосок, его брат, никогда не умел бежать, лез на рожон, не страшась встретиться с последствиями. По крайней мере, сам Хосок думал так. Встречался ли он с последствиями собственных действий и решений на самом деле? Едва ли. Это и стало самой большой ошибкой Юнги и Намджуна. Дать ему свободу. Дать ему выбор. Будучи воспитанным тем же человеком, что и Юнги, он вырос на удивление безответственным и жадным. Он не был плохим человеком. Но думать перед тем, как действовать, не любил, спуская всё на тормозах. Импульсивность часто помогала ему в нахождении резких и действенных решений, но также мешала, когда дело касалось собственной безопасности. А там, где появлялась опасность, появлялся и Юнги, принимая весь удар на себя. Расплачиваться за грехи брата стало привычкой ещё с детства, и сейчас его принципы и привычки наступили ему на горло. Хосок переборщил. Юнги не смог разрулить, а отца никто и не поставил в известность. Будь тут Мин, он несомненно уже давно встретился бы с ним лицом к лицу, получая заслуженное наказание, но Мина тут не было, а Хосок был трусом. Жадным до власти трусом. — Я лишь хочу завоевать достаточную власть в Тегу, чтобы мы никогда не были в опасности! — полностью уверенный в собственной правоте, он даже и не думал сдавать назад. В голове даже мельком не возникла идея того, что он мог совершить ошибку. Гордыня — сама по себе ошибка. — Имея власть, ты всегда будешь в опасности, Хосок, — привычно спокойным и надменным голосом вторил Джун, вселяя в младшего сомнения. Он восседал на большом удобном кресле в комнате сына, до этого без лишних разбирательств убрав свидетелей их разговора. От них сейчас остались только несколько кровавых дорожек, тянущихся от кровати до закрытой на ключ двери, по которым он лениво проследил глазами. — И что же, ты готов идти по головам ради цели? М? Показательная казнь до этого совсем не помогла, не вселяя в сына и капли страха. Но это ненадолго. Рм знал, храбриться Хосоку осталось недолго. Пора начинать учиться брать за себя ответственность. Пора показать, каков мир на самом деле. Даже такой большой ценой. Его скорбь уже пропитала мысли, когда он самостоятельно, без помощи младшего, разузнал, что случилось. У Юнги нет и шанса. А Намджун не мог позволить себе потерять и второго. — По трупам, — короткий ответ, вырвавшийся из Чона, с коротким смешком выбил из старшего последние капли сострадания и жалости. — Не забудь, что у всего есть своя цена, Хосок. Наши с Юнги трупы тебе тоже придётся перешагнуть. Намджун не был строгим или злым отцом. Не был. До этого дня. Хосок просто не оставлял ему шансов. — Я этого не допущу, — бегло осматриваясь глазами по комнате в поисках того, за что он мог бы зацепиться, Хосок наконец начинал заметно нервничать. Неужели в голове что-то прояснилось? Переоценка ценностей отца не пошла ему на пользу, как гангстеру. Но была полезна, как оружие для его раздутого эго. Он знал, он не так талантлив, как Юнги и отец. Ему просто повезло прийти на всё готовое и взяться за штурвал корабля, в управлении которого он не смыслил. А бегло разобранный и сколоченный обратно прямо во время плавания корабль не был надёжным. Реформа. Для этого тут Рм. — Уже допустил, — короткий, но верный вывод заставил шатена дёрнуться, отшатываясь в сторону от отца. — Молись, чтобы мы вернули Шугу хотя бы по частям, — не торопясь и сотрясая воздух, Намджун поднялся с места, чтобы снова сократить дистанцию. — Юнги сказал, что все решит! Идиотская отговорка не вселяла надежды. А младшего запоздало посетило озарение собственной ошибки. Отец ему этого не простит. Никогда. — Что он решит? Что он может сделать там один? — переходя на повышенный тон и ускоряя шаг, Джун впервые за весь разговор показал признаки злости. Держался он героически долго. — Хосок, включи голову. Помочь ему теперь может только Бог, — неутешительный вывод, словно пощёчина обожгла младшего, вынуждая поднять запуганный взгляд на отца в поисках решения. Но кроме злости и разочарования в отражении карих глаз он ничего не увидел. — Я что-нибудь придумаю, — лихорадочно бегая испуганным взглядом по лицу старшего в поисках поддержки, Хосок лишь сильнее убеждался в собственной беспомощности и слабости. Ему не помогут. И он ничего не мог. — Сиди и не отсвечивай, — большая грубая рука отрезвляюще схватила младшего за шею, угрожающе сдавливая, но не лишая доступ кислорода. Если бы Рм хотел, уже сломал бы её одним нажатием. — Следующий твой прокол снесет мою голову. Имей ввиду. — И что ты так и будешь сидеть и ждать, когда он умрёт? «Когда он умрёт?» Странная формулировка, подумалось Джуну в тот момент, когда младший продолжил. — Он жив, он ещё жив. Звонил мне два дня назад и говорил, что всё решит, — правда, верилось в это теперь слабо. Слова отца казались более весомыми в такой ситуации. Небольшой, совсем маленький отблеск надежды, пронёсшийся в этом диалоге, помог старшему вовремя взять себя в руки. Ещё одной дорожки крови, ведущей из этой фальшиво роскошной комнаты, он не хотел. Но сдерживать злость было так тяжело, что он мысленно уже видел её очертания. Угрожающе приблизившись к младшему сыну и сильнее сжав руку, он ядовито прошептал. — Если нам получится найти его живым, скажи ему спасибо за то, что я не убил тебя сегодня.***
Normandie — Chemicals
Один. Юнги снова один бездумно скитался по холодной осенней аллее, посильнее натянув чёрный капюшон на голову. Чего ожидал, он не понимал. Но разочарование, разлившееся в груди, так сильно давило на мозги, что те, казалось, плавятся под натиском мыслей. Юнги никогда не думал, а чего хочет он сам? А что уготовила ему эта жизнь? Зачем забивать голову подобным, когда ты лишь жалкий бегунок с места на место. Без будущего. Без смысла. Почему один лишь маленький, нуждающийся в нём человек, внушал ему, что он нужен. Что от него ещё есть какой-то толк. Зачем? Он сам уже давно запустил таймер, отсчитывающий дни до собственной смерти и смиренно ждал. Верил, что этим сможет спасти семью. Спасти себя. Почему же теперь спасение виделось ему в чём-то другом. Забытом и покрытом пылью у него в голове. Доверие, дружба, чувства. Юнги уже так долго отрекался от собственных потребностей, что это стало не более важным в его жизни, чем еда и вода. Он настолько привык отталкивать себя от людей, что такое поведение организма стало лишь показательным синдромом отмены, когда он подсознательно понял, что не равнодушен к птенчику как к человеку. Понял что тот ему интересен. Но насколько хватит его сил сопротивляться — не ясно. Понятно только, что чувства в понимании шатена были такой же роскошью, как и наркотики. И, подсев однажды, отказаться будет так же сложно. На сегодняшний вечер спасением стали забытые под шнурками ботинок таблетки. Бросая их на язык в очередной раз, он уже видел собственную смерть. Ждал её, так и не получая удовлетворения на утро. Кто знает, может сегодня повезёт проснуться не с болью в кишках, а в аду, где ему и уготовано место. В своём личном аду по имени Пак Чимин.