Я хочу быть с тобой

      Джонатан теперь был помолвлен с Эриной. Он так радостно рассказывал Спидвагону о том, что и родители Эрины, и сама девушка были рады, что они вместе успели отпраздновать эту помолвку. ДжоДжо, когда пришёл, уже был изрядно пьян, но продолжал пить портвейн вместе с Робертом. Точнее, пил в основном Джонатан, Спидвагон же сидел, медленно потягивая из стакана напиток. Лицо его не выражало никаких эмоций, но душа у него горела. Каждое слово Джонатана укалывало его так сильно, что Спидвагон готов был скрючиться от боли, упасть на пол, стонать и кричать. ДжоДжо был слеп от счастья, он не видел, как дразнит Роберта своим словом. А Спидвагон дразнился каждой фразой, он был как Помпея, а сердце его — как Везувий. Он не мог упиваться счастьем любимого человека, он был злой, пустой и больной. Ему хотелось всех вокруг убивать и калечить, но снаружи он абсолютно спокоен. Страшное зрелище.       Время бежало, был уже рассвет, но рассвет этот был Роберту противен. Они сидели до сих пор, пьяные, у него на квартире. Джоджо часов пять к ряду говорил, как счастлив. Но говорил бы он так, если бы знал, что Спидвагон болен?       Болен прекрасно. В рассвет, он глаза со слезами выпучил. Он смотрел на ДжоДжо, а сердце так и кричало: «Выскочу».       — Джонатан, мой милый Джонатан! — Спидвагон положил руку ему на ладонь. — Мы же с тобой целовались, шептались… почему она, а не я? С нами столько было, а ты выбрал её…       — Роберт, ну как? — прошептал ДжоДжо. — Мне нужно жениться, чтобы у меня была любимая жена. Я Эрину люблю, а тебя не могу любить как её: мы же мужчины.       — Это не честно! — воскликнул Спидвагон. Слёзы брызнули из его глаз. — Я-то тебя люблю! Я-то тебя искренне целовал и беседовал с тобой, ничего не тая! Я на тебя смотрел влюблённо! Я всегда был готов пойти с тобой и в огонь, и в воду! А ты с ней! Что я для тебя такого не сделал, что сделала она?       — Любила, — на выдохе ответил ДжоДжо, — она меня любит и всегда любила, за это и я её люблю… Не пойми меня неправильно: я тоже тебя очень ценю. И целовал я тебя… — он запнулся, покраснел и потупил взгляд. — с желанием и страстью… И говорил я откровенно и честно… И… Глядел… — на выдохе произнёс он.       — Так почему? — голос у Спидвагона дрожал, он не мог ничего поделать с текущими по лицу слезами. — Почему Вы меня не любите?       — Потому что я могу любить тебя только как друга, — спокойно рассудил ДжоДжо, — потому что мы друзья.       Спидвагон смотрел на Джонатана с какой-то звериной ненавистью и отчаянием. Он скалился, краснел, глаза его были застланы слезами. Всем телом Роберт дрожал, стараясь сдержать в себе слепую ярость. Джонатан был спокоен и внутри, и снаружи, будто не замечая чувств Роберта. С минуту Спидвагон скалился и дрожал, а потом упал на стол и громко расплакался. ДжоДжо тогда вскочил, шагом преодолел расстояние между ними, упал на колени перед Робертом, стал обнимать его за талию, целовал его безвольные руки, просил прощения. Спидвагон только ревел навзрыд, потому что всё было кончено.       — Роберт, прости, я не знал, что всё так серьёзно, — лепетал ДжоДжо, положа голову ему на колени и гладя спину Спидвагона, — прости, Роберт…       — Нет, — Спидвагон вздохнул тяжело, погладив Джонатана по голове, — твоей вины нет тут… Это я всё… Глупый…       — Не глупый, это я не знал… — самозабвенно говорил ДжоДжо.       — Надо спать… — Спидвагон продолжал гладить его по голове.       — Прости… — Джонатан не хотел отпускать Роберта даже когда тот привстал с табуретки.       Роберт уложил ДжоДжо на маленькую свою кровать, и тот быстро заснул. Спидвагон всё глядел на него спокойно, бесстрастно. Хотелось бы кинуться к нему на грудь, обнимать долго-долго, просить как-то исправить всё, но он понимал, что так всё и должно быть. Джонатан имеет право быть только с Эриной, и ни с кем другим. Он им мешает и не может винить ДжоДжо в том, что тот хочет быть счастливым. Спидвагон вздохнул тяжело, достал какой-то клочок бумаги и написал: «Скоро приду». После этого он прихватил с собой бутылку вина, вышел из своей квартиры и направился в специальное заведение, где, может быть, не лечат душевные раны, но помогают забыть боль. И Спидвагон хотел надеяться на то, что боль его там утихнет хотя бы на время.       То было особое заведение, скрытое от лишних глаз, которые не заинтересованы в том, что происходит в нём. Это заведение таило в себе такие ужасные грехи, коих не было, наверное, нигде в мире. Озираясь, Спидвагон юркнул в арку и исчез.       В заведении находились только мужчины, и они отнюдь не собирались друг с другом просто дружить. Роберт был немного растерян: он никогда не приходил в такие места, чтобы найти себе кого-нибудь на один раз. Он не был любителем беспорядочных связей, потому что верил, что существует любовь, а зачем какая-то близость тел, если души не близки? Спидвагон всё стоял посреди помещения, оглядываясь по сторонам как-то испугано.       А потом зашёл какой-то мальчишка. Он осторожно озирался по сторонам, видимо, тоже был тут впервые. Он был достаточно миловидным и юным, ему нельзя было дать больше семнадцати. Золотые короткие волосы его вились немного, белая кожа ещё не была сильно обезображена жизнью. Выглядел он вполне опрятно и приятно, а особенно Спидвагону понравились его глаза. Голубые, как озеро в ясный весенний день, они пленили Роберта, и он решил, что этот юноша будет его спутником. Роберт шагнул к нему, взял за плечи, но, поняв, что ведёт себя неприемлемо, отпустил юношу, который был весь в тревожном внимании.       — Ты ждёшь здесь кого-то? — несколько с нажимом спросил Спидвагон.       — Нет, — быстро и честно ответил юноша, испугано глядя на Роберта.       — Прости, я не хотел напугать, — Роберт немного успокоился и опустил взгляд, — тогда составишь мне компанию?       — А Вы не какой-нибудь убийца? — взгляд юноши переменился, теперь он глядел как-то изучающе. — Я ещё слишком юн, чтобы прощаться с жизнью.       — Прощаться с жизнью никогда не рано, — Спидвагон хмыкнул, — но ты не заслужил того, чтобы тебя убили.       — А может и заслужил, — юноша становился всё смелее, — найдутся люди, которые готовы убить меня хотя бы за то, что я нахожусь здесь.       — Нет, не за что тебя убивать, — просто ответил Спидвагон, — ты неплохой человек, вижу по глазам и чувствую… Не пахнет от тебя злобой…       — А может чутьё Вас подводит? — юноша усмехнулся. — Да и как человек может по запаху понять, плохой человек или нет?       — Я столько видел в жизни, что, поверь, могу сказать, как пахнут злодеи, — Спидвагон приобнял практически неощутимо своего нового знакомого, тот не противился, — я Роберт, а ты представишься?       — Зовите меня Фелл, — юноша улыбнулся широко, — Вы какой-то чудак или слишком пьяный, от Вас пахнет алкоголем… Но это весело, мне нравится. Пойдёмте же! — он хотел потащить Спидвагона к выходу, но он стоял на месте.       — Подожди, — остановил ласково его Роберт, — я хотел бы остановиться тут, на втором этаже… — голос его надломился, оттого предложение звучало больше как мольба остаться в этом месте.       — И ты даже не прогуляешь меня? — возмутился Фелл. — Не думал, что ты просто скучный взрослый дядька, которому нужно только сидеть в какой-то вонючей каморке и скучать…       — Я бы с радостью, но мне нельзя на улицу, — нервно начал Спидвагон, — я сам охоч до приключений, но сегодня, прошу, побудем здесь…       — Сегодня? — хмыкнул Фелл. — сегодня, пожалуй, стоит решить, будет ли вообще завтра и послезавтра… Ладно, можно и тут…       Комната стоила недорого, а больше для уединения им ничего и не надо было. Как только они остались совсем одни в не самых уютных апартаментах, которые были пригодны только для того, чтобы пьяным отсыпаться в них или кончать жизнь, Спидвагон выставил бутылку вина на маленький столик и, открыв её, приказал пить Феллу.       — А то не честно, что я тут один такой пьяный, — сказал он, страдальчески выдохнув, и опустился на кровать.       — Ты будто чем-то огорчён, — сказал Фелл, подсев к нему, — Расскажи, не хочу общаться с человеком, у которого грустное лицо!       — Знаешь, в моей жизни было мало радости, оттого я и серьёзен, — Спидвагон взял из рук Фелла бутылку и сделал глоток, — с самого рождения мир со мной был жесток. Я был ребёнком улицы не по желанию, а по нужде. И улица эта знаешь, чему меня научила? Ненавидеть всех, кто живёт, припеваючи! — на его лице появился злобный оскал. — Правда, этот урок я вынес как-то плохо, но не важно… У меня никогда никого не было, всё, что я знал, это то, что побеждает тот, в ком живёт стремление бороться! Всё время я жил, борясь, с несчётным количеством врагов, и никого из них не боялся… Но что-то, к сожалению, во мне переменилось: я не нахожу теперь такую жизнь приятной… Хотя лучше жизни я не видел…       Он всё говорил о том, как жил с друзьями в борьбе, как ценил всегда верность и честь, как их банду боялись трусы и подлецы, а Фелл слушал его, затая дыхание. Спидвагон рассказывал обо всём, кроме Джонатана. Он утаивал свою настоящую боль, но чувствовал, как его душа рассыпается, словно песок. Он предавал ДжоДжо, этим предавая и себя. Чести и верности в нём не оставалось, теперь была только пустота. Он хотел сжаться и разрыдаться, но не мог позволить себе упасть в грязь лицом перед новым знакомым. Он изо всех сил старался полюбить Фелла, но не мог: что-то мешало ему это сделать. Фелл не Джонатан, столько не пей, он им не станет.       — Я понял! Понял! — возбуждённо воскликнул Фелл, когда Спидвагон замолк на мгновенье, и обнял его. — Ты столько пережил! Такой же честный, как Робин Гуд! — он пьяно хихикнул. — И всё-таки интересный ты взрослый!       — Мне двадцать пять, а ты так говоришь, будто мне под пятьдесят, — Спидвагон слабо улыбнулся.       — Судя по тому, что ты пережил, ты намного старее и мудрее некоторых стариков, — сказал Фелл, — ведь возраст — это года не прожитые, а пережитые.       — Но если судить по моим поступкам, — Спидвагон смотрел на него, на его лице застыла снисходительная улыбка, а глаза были мёртвые, — то я оказываюсь не мудрее младенца…       — Почему? — изумился Фелл. — По твоим рассказам ты вполне хороший человек.       Спидвагон улыбался всё так же, выражение его лица никак не менялось. Он глядел на юного своего друга, пытаясь найти его черты лица милыми, гладил его по голове, путал его волосы. Роберт ничего не чувствовал, кроме отвращения к себе. Он хотел громко рассмеяться в лицо Фелла, обозвать его самыми обидными словами, а потом расплакаться, обнимая юношу. Фелл ластился к нему, словно брошенный щенок, который всё ещё не потерял веру в людей, чтобы его согрели, накормили, приютили. Спидвагону всё не нравилось, но при этом он так желал того тепла, которое дарил ему Фелл, что не мог сделать ничего плохого, чего так просила его тёмная искалеченная душа.       Фелл вдруг неожиданно начал целовать ласкающую его руку. Спидвагон тут же замер, тогда юноша взглянул на него глазами, полными желания. Он, гибкий, грациозный, умеющий показать себя выгодно, потянулся к Роберту, чтобы поцеловать его. Любой бы на месте Роберта сказал, что это был прекрасный страстный поцелуй. Каждый желает, чтобы такие нежные сладкие губы ласкали его губы. Но для Роберта не было ничего лучше, чем беспорядочные неумелые невесомые касания мягких губ ДжоДжо. Никто не целовал Роберта так чувственно, как по-дружески целовал его ДжоДжо. Фелл мог быть самым лучшим и красивым любовником, но ничто так не будоражило разум Спидвагона, как статная фигура Джонатана, укрытая всеми атрибутами жизни аристократа.       Они в унисон выдыхали друг другу в губы, их движения были синхронны. Могло показаться, что им нужно совсем немного, чтобы слиться воедино. Спидвагон же понимал, что до единения их душ очень далеко. В этот момент в нём говорил не его дух — тело сейчас само собой управляло, а душа погибала в страшном разочаровании.       Фелл отстранился и теперь глядел выжидающе на Спидвагона, пока тот смотрел в его глаза уж очень пристально. У Фелла такие же голубые глаза, как и у Джонатана, но роберт не любил эти глаза. Его глаза — жалкие лужи, в которых отражается небо глаз ДжоДжо. Роберт потянулся за бутылкой, отхлебнул из неё вина, сказал пить и Феллу, тот слушался. Но вино — не оборотное зелье, оно не сделает из одного человека другого. Спидвагон это знал, но не хотел верить.       — Позвольте, — выдохнул Фелл и потянулся к галстуку Роберта.       Спидвагон вытянул шею и застыл, позволяя Феллу оголить тело. В это утро Спидвагон слишком много позволил и себе, и своему спутнику. Фелл целовал сначала его лицо, шею, постепенно опускаясь ниже и ниже. Только вот он не забрался в душу, отчего Спидвагон остался неудовлетворён и чувствовал себя ещё более разбитым. Некоторое время спустя он вышел из комнаты, оставив недопитую бутылку вина, и направился в свою квартиру.       Теперь он был в квартире, подле Джонатана, который был близок к пробуждению, но всё ещё дремал. Роберт смотрел на него, и слёзы невольно текли из его глаз. Он предал всех, и оттого становилось тошно.       Наконец Джонатан проснулся. Он стал ворочаться, наконец нашёл взглядом Спидвагона, улыбнулся сонно. И Спидвагон тоже ему улыбнулся, правда, через силу.       — Роберт, я женюсь, — слабым голосом, но радостно произнёс ДжоДжо.       Роберт тут же переменился в лице: он стал абсолютно спокоен. И снова. И снова он слышит эти слова, режущие его и так умирающую душу. Джонатан не помнил их разговора утром. Он, видимо, вообще ничего не помнил. Но на лице Спидвагона это никак не проявлялось. Только глаза у него были будто мёртвые.       — Ты вчера говорил, — сказал Спидвагон, в его голосе были слышны нотки обречённости.       — А, — ДжоДжо отвернулся и громко вздохнул, — а я говорил, что хочу, чтобы ты был свидетелем?       — Нет, — Спидвагон ахнул и дёрнулся.       — А ты хочешь быть? — спросил ДжоДжо.       Спидвагон отвёл взгляд и кивнул. А что он мог ещё сделать? Как он мог ещё ответить любимому человеку? Он пытал себя, но по-другому не мог. Джонатан был счастлив, и Спидвагон сквозь боль был рад этому счастью.       И началась подготовка. Спидвагон стал чаще появляться в доме Джостаров, его учили правилам этикета, шили на него костюм, учили танцевать. Роберт всё запоминал, но сколько боли ему приносили теперь эти встречи! Он понимал, что с каждым днём близится неизбежное. И уже не было поцелуев, не было откровенных интимных разговоров, не было туманящих разум прикосновений. Они встречались только по делу, и этих встреч Роберту совсем не хватало. Он злился на весь мир, но Джонатан об этом не знал.       Холодная улица. Ночь. Фонарей нет ни одного. Спидвагон стоял в компании таких же бандитов, как и он сам. Они, все изрядно пьяные, пошли гулять. Им всем было весело, а веселились они как-то по-злому: кричали, пили, шумели, били друг друга. Вдруг все затихли — услышали шум. Прислушались — шаги человека. Роберт, ничего не говоря, рванул вперёд. Бесшумно с пустой бутылкой он шёл к человеку. Заходит за угол — слышна возня. Через секунду — лежит изуродованное тело на дороге. Роберт продолжал его избивать. То был джентльмен, хорошо одетый, но, видимо, глупый. По таким улицам нельзя ходить ночью. Приятели оттащили его и принялись снимать всё ценное с человека. Спидвагон дрожал от злобы.       Так часто происходило. Спидвагон так и норовил на кого-то напасть. Он зверел, особенно напиваясь. И это пугало друзей его, которые, к слову, были отъявленные преступники, которым чужды были моральные законы. Каждый из них боялся безумного взгляда Роберта, который нападал на не нравящихся ему прохожих. Казалось, будто скажешь ему слово, и он с неистовой злобой набросится на того, кто что-то ему сказал. Как злой уличный пёс, которого хорошо было бы уже давно пристрелить, он не давал покоя прохожим.       Он сам был бы рад, чтобы его кто-нибудь бы пристрелил. Сам он не хотел брать ещё один грех на душу. Только вот каждый раз, когда он брился, он себя правил острой бритвой. Грудь он резал, потому что сердце слишком сильно болит, пальцы он резал, потому что они не могли коснуться Джонатана. Резал — но не мог унять ту боль, что мучила его.       Настал день, который всё изменит. Спидвагон ночевал у ДжоДжо, точнее, у него и Эрины. Его вымыли в ванной тёплой водой и мылом с шампунем. Таким чистым он себя ещё никогда не чувствовал. Лёг он в мягкую кровать. Ему было непривычно отдыхать на мягком матрасе и подушках, укрывшись большим тёплым одеялом. Всё хорошо. Ни о чём не нужно беспокоиться. Вот только заснуть Спидвагон не мог, а почему — сам не знал. Он всё ворочался, вскакивал, когда его всё-таки настигала полудрёма, лежал, погружённый в свои мысли. Когда же время перевалило за полночь, он весь сжался и тихо заплакал. Каждый робкий всхлип, который он ронял в пустоту, отзывался эхом. Он всегда был одинок в своих страданиях, но сейчас это одиночество ранило его, копьём оно входило в его грудь и выходило через спину. И так тысячу тысяч раз.       Послышался вежливый стук, потом дверь открылась. Это был Джонатан. Он в ночной рубашке стоял в проходе и пытался разглядеть что-то в темноте.       — Друг мой, ты тоже не спишь? — спросил он ласково.       — Да, мне что-то не спится, — ответил Роберт, изо всех сил держась, чтобы неосторожный всхлип его не выдал.       — Что-то не так? Кровать скрипит или холодно? — Встревоженно поинтересовался Джонатан. — Или, Боже, у нас завелись мыши, которые не дают тебе спать? — он ахнул.       — Нет, ни в коем случае, всё хорошо, — торопливо объяснял Спидвагон, — я просто не привык к такой роскоши, вот с непривычки и не могу уснуть! А ты что здесь делаешь? Почему не спишь перед таким важным днём?       — А я… Волнуюсь… — Джонатан произнёс это неловко и потупил взгляд. — Пойдём в винный погреб? У нас там много хорошего вина!       — Пошли, — Спидвагон с опущенной головой встал с кровати.       Они шли по тёмным коридорам особняка, освещая себе путь только свечой в канделябре. В погребе воздуха не хватало, казалось, будто вместо воздуха там был лишь сладкий запах брожения. Единственным источником света был канделябр, который принёс с собой Джонатан. Он зажёг старую свечку на небольшом столике, пригласил Роберта сесть и принялся разливать вино по бокалам.       — Наверное не хорошо пить перед венчанием, — ДжоДжо нервно усмехнулся, — но я очень волнуюсь: я ведь никогда не женился… И не буду больше…       — Ты проживаешь последние часы… — Спидвагон не мог из себя выдавить продолжение фразы. Получилось как-то жутко, поэтому Спидвагон ахнул и поторопился закончить. — Своей молодой жизни… Но это не плохо — ты же будешь счастлив! — он улыбнулся так наигранно, как никогда не улыбался. Он ненавидел эту искусственную, неискреннюю улыбку в людях. Он ненавидел себя.       — Тогда за долгую и счастливую жизнь! — торжественно сказал Джонатан и поднёс свой бокал к бокалу Роберта. Они чокнулись.       Хорошее вино разгорячило их, они непринуждённо общались преимущественно предстоящем событии. А на лице у Роберта всё играла холодная улыбка. Его лицо застыло в этой отвратительной гримасе. Всё болело, только вино немного утоляло его мучения.       — Вечером соберутся гости и будет великолепный бал! — Джонатан рассмеялся. — Знаешь, там будет немного людей, но они все очень хорошие, а среди них есть и милые девушки на выданье!       — Это что-то должно мне говорить? — спросил Спидвагон, глядя на ДжоДжо изумлённо: он искренне не понимал, зачем он ему это говорит.       — Я то хочу сказать, что если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, то можешь потанцевать эту девушку и влюбиться в неё, — заговорчески произнёс Джонатан, пьяно хихикая, — а она влюбится в тебя, и вы будете жить долго и счастливо! Только вот… Ты ведь научился танцевать? — Джонатан вдруг поднялся со стула.       — Но, ДжоДжо, — прошептал Роберт, поднимаясь за ним, — какая девушка? Какая любовь? У меня-то за душой ничего нет…       — Будет! Я тебе во всём помогу! — решительно сказал ДжоДжо, нежно дотронувшись до плеча Спидвагона. — А пока предлагаю повторить танцы, чтобы завтра ты был готов полностью!       — А как же пригласить? — робко произнёс Спидвагон.       — Да, надо бы, — ДжоДжо смущённо захихикал.       Спидвагон поклонился и подал Джонатану правую руку, тот, в свою очередь, подал левую. Встав наконец, они посмотрели друг другу в глаза и вместе засмеялись. Как они были близко! Это, скорее всего, была их последняя близость. Спидвагон был очень смущён, когда танцевал. Его прикосновения обжигали, наконец у Роберта появилась причина улыбаться по-настоящему. Вот только мозг ежеминутно поражали мысли о завтрашней ночи. Сегодня они танцуют в одних спальных сорочках, а завтра в это время Джонатан будет раздевать Эрину, высвобождать её тело из корсетов и подъюбников. Сегодня они глядят друг другу в глаза и дышат рядом друг с другом так сладко и часто, завтра — ДжоДжо будет целовать Эрину и не только в губы. Сегодня они пьют на брудершафт, завтра — ДжоДжо будет сжимать в своих объятиях хрупкое тело этой милой девушки. Сегодня они вместе, завтра — будет вместе он с Эриной. Они пытались танцевать, пьяные, в тесном погребе, пили. Их тела сталкивались друг с другом, они размыкали руки и пытались их вновь соединить, цепляя друг друга за сорочки и волосы. Но завтра уже ничего этого не будет.       Они перестали пить из бокалов, стали просто передавать друг другу бутылку вина. И Спидвагон надеялся, что какой-то глоток станет для него ядовитым, и он умрёт, а с ним умрёт и его грех. Но ничего не происходило, они просто пили, пьянели, но большего им и не надо было.       — Джонатан, танцуй, пожалуйста, меня всегда! — восхищённо пролепетал Спидвагон, обнимая его уже за шею. — Мне больше ничего не надо! Я хочу быть с тобой!       — Но я должен танцевать с Эриной, и быть с ней я должен буду, — ДжоДжо рассмеялся, — а как ты хочешь быть со мной, когда я буду с ней, я не понятия не имею.       — Да… — Роберт выдохнул, влюблённо глядя на ДжоДжо. — Я понимаю, но ничего с собой поделать не могу. Если бы в огне пропало всё то дорогое, что у меня есть, сгорело, но я бы мог быть с тобой, то я бы даже смеялся, глядя на то, как всё горит.       — Роберт, — ДжоДжо протянул его имя очень нежно и дотронулся до его щеки, — мне кажется, что ты сам горишь. Может, ты заболел?       — Да, — согласился Спидвагон, — я заболел любовью к тебе… К Вам… Смертельно заболел и прошу прощения за это… — он поник и отстранился.       — Нет, всё хорошо, — нежно прошептал ДжоДжо, — я этого не понимаю, но верю тебе. Верю, что твои чувства настоящие. И Верю, что ты понимаешь меня.       — Понимаю Вас, — тихо сказал Спидвагон.

***

      Церемония была торжественной, пышной. Только вот Спидвагон не мог смотреть на светлое убранство церкви и красивых гостей. Он даже не мог смотреть на себя в зеркало. Он выглядел как никогда ухоженно и прилежно. Только вот ни белоснежная сорочка, ни шитый на него бархатный фрак с блестящими шёлковыми лацканами, ни парчовый жилет, ни строгие брюки с тесьмой по бокам, ни атласный бант не могли заставить его радоваться. Спидвагона поглотила скорбь, и он не мог ничего с этим поделать. Каждый шаг Джонатана к алтарю отзывался болью в груди Роберта. Но ничего поделать уже было нельзя.       А после был бал. Все были счастливы, и только Спидвагон стоял в стороне, чтобы никого не смущать своим мрачным видом. Иногда его можно было увидеть с шампанским. Ушёл он рано, не прощаясь ни с кем.       Утро он провёл, мучаясь похмельем. Но в душе его что-то прояснилось. Он решил, что будет рад и служить верно Джонатану и его семье. Главное быть рядом с ним, и на большее он не рассчитывал. Провожал ДжоДжо в свадебное путешествие с самыми светлыми чувствами и надеждой на скорую встречу.