Лицом к лицу

Обработка информации занимает куда больше времени, чем обычно. Старательные шестеренки, вшитые в подкорку, работают на износ. Заржавевшие механизмы здравого смысла скрипят, как поломанный музыкальный инструмент — и крутятся, крутятся, крутятся. Но, в конечном итоге, сказанное Кирой так и не укладывается у меня в голове. — Повтори? Реске смотрит на меня, как на умалишенную, но без пререканий выполняет просьбу. — Тебя тоже пригласили поучаствовать в проекте… — По возрождению японского футбола, я в курсе, но… Ты сам-то слышишь, как это звучит? — мое злобное, хоть вовремя приглушенное чертыхание просачивается сквозь зубы. — Т-ц… Дай-ка это сюда! Я рывком выхватываю письмо из рук Киры, теряя к последнему всякое доверие. Есть вариант, что он меня разыгрывает. Вот так просто берет и разыгрывает, как малолетнюю дурочку. Подобное за ним не водится, но надо же когда-то начинать? И мир, и человеческие манеры довольно изменчивы. Нельзя предугадать, растают сегодня ледники или верный муж вдруг с порога заявит, что нашел другую. И чтобы не разочаровываться, лучше вообще ни к чему не привыкать. Либо же Реске попросту перегрелся, стоя у включенной плиты. Или сошел с ума от одиночества, пока я возвращалась за накопившейся почтой. Или шатающийся в хлам лифт вытряс из Киры всё разумное, оставив после себя исключительно абсурдное. Есть масса вариантов, призванных объяснить происходящее. Поэтому я решаю убедиться в содержимом письма самостоятельно, прежде чем делать какие-то выводы. Гладкая, приятная на ощупь бумага покрыта россыпью иероглифов. Я немного смяла листок, когда варварски отнимала его у Реске, но это не мешает разобрать текст, написанный довольно заковыристым шрифтом, больше похожим на реальный почерк. В левом углу, в графе «карточка участника» и вправду выведены мои инициалы и персональные данные: имя, дата рождения, рост, вес и даже группа крови. Как эти сведения попали в руки тех, о ком я ни сном ни духом — неизвестно. Во рту собирается густая слюна, которую безумно хочется сглотнуть, но подкатывающий к горлу ком не позволяет. Тревожно топтаться на месте наскучивает, и я механически шагаю в сторону кухни. Кира следует за мной. На строчку ниже центрального заголовка красуется и само обращение: «Сато Рин, японская футбольная ассоциация выбрала вас в качестве менеджера команд, участвующих в проекте по возрождению футбола нашей страны. Просим вас явиться в указанное время по адресу…». Не успеваю я переварить прочитанное, как встречаюсь с прямым взглядом Реске. Смятения в Кире как ни бывало. Наоборот, в выражении его лица отчетливо поблескивают признаки искренней радости, заинтересованности и облегчения. Словно он уже нашел грамотное применение тому, что указано в письме. Портят общую картину едва заметные, скрытые за натянутой улыбкой нотки чего-то еще. Шок это, напряжение или беспокойство — трудно сходу разобрать. — Это же здорово! — Реске приближается на шаг и крепко обнимает меня за талию. — Если ты станешь моим менеджером, мы сможем видеться чаще! У меня от его позитивных вибраций глаза закатываются в мозг. — Да каким к чер… — я осекаюсь, вспоминая, что за последний час значительно превысила установленный лимит ругательств, которые и без того огорчают Киру. За все время нашего знакомства он ни разу не позволил себе некультурных выражений. И меня приучил, хоть и восторга образ тургеневской барышни не вызывает. Театрально откашлявшись, я настраиваю цензурный фильтр и продолжаю: — Каким менеджером, Реске? Я о футболе знаю только то, что когда мяч попадает в ворота — это гол. А уж кому принадлежали эти ворота — нашей команде или команде соперников — вопрос под звездочкой. Так что могу заверить: это приглашение — концентрированный бред! Чья-то глупая шутка или фатальная ошибка — не имеет значения. Отправлено оно было явно не по адресу. Моя истеричная растерянность не остается незамеченной. Кира прижимает меня ближе к себе — так, что запах его въевшегося в пиджак парфюма забивается глубоко в ноздри. Гармоничное сочетание аккордов корицы, красного мандарина и мяты действует, как тормозной нейромедиатор, и я, наконец, могу вдохнуть полной грудью. — Чтобы быть менеджером, не обязательно знать правила. По крайней мере, я так считаю, — он запускает длинные пальцы в мои волосы и принимается нежно, успокаивающе поглаживать меня по затылку. — Возможно, менеджер в команде отвечает за контракты с брендами, связи с прессой и построение стратегии того, как игрокам вести себя при общении со СМИ. А где СМИ, сама знаешь, там и почитатели, и безумные фанаты, и… Реске делает паузу, отвлекаясь на истошно свистящий чайник. Кира немного наклоняется в бок и прокручивает конфорку, попутно заканчивая свою мысль: — Расположение публики влияет как на имидж отдельного игрока, так и команды в целом. Но это расположение еще надо заслужить. Футболистам некогда об этом думать. Они заняты тем, чтобы выкладываться на поле. А нам с тобой, как студентам рекламного факультета, такие вещи по зубам. Разве я не прав? Может, и прав, но, признаться, я вообще не слушаю, о чем толкует Реске. Вернее, слушаю, но не стремлюсь понять. Все внимание сосредоточено на том, как его руки блуждают по телу. Уже совсем не там, где ему это дозволено, однако я не рвусь оказывать сопротивление, что странно. Ладони Киры предупредительно скользят вдоль копчика, а затем плавно, как бы невзначай спускаются вниз и тут же возвращаются на свое законное место. — Мы ведь много раз говорили о том, чтобы съехаться… А теперь рвусь. И внутренне ощетиниваюсь, не забывая про себя отметить, что говорил об этом только он. Он! Я и словом не обмолвилась. Разве что в тот исключительный раз. — Знаю, для тебя это тяжелый шаг, и я не собираюсь давить, но… — вновь сминая в руках талию, Кира слегка отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. — Я хочу стать ближе к тебе, Рин. Может, нам и в самом деле следует поддаться случаю и начать с чего-то попроще, чтобы ты могла на это решиться? Организовать такой… ни к чему не обязывающий промежуточный этап в виде совместной деятельности, работы и хобби в одном лице. Менеджерство, как по мне, идеальный вариант. Как думаешь, м-м? Он кладет ладонь на мою щеку и большим пальцем вырисовывает круги на смугловатой, облюбованной солнцем коже. Методично. Ритмично. По частоте его движений можно отсчитывать время. Реске приподнимает уголки своих губ в мягкой, понимающей улыбке, и все напряжение последних нескольких минут сквозняком выветривается из тела без шанса на скорое возвращение. Уверенность в том, что с твоими страхами считаются — подкупает. Кроме того, думаю, Кира попал в точку — между «мы встречаемся» и «мы живем вместе» должен быть промежуточный этап. — Обещаю над этим подумать. До завтра еще полно времени. — Хорошо. Невесомый поцелуй в лоб и крепкие объятия — идеальное завершение непростого для нас обоих диалога. Я благодарно улыбаюсь и утыкаюсь носом в грудь Реске, ощущая тепло его ладоней, поглаживающих затылок. И будто весь мир вокруг замирает. Особенно, когда тебе так отчаянно этого хочется. Я бы рада подольше насладиться мгновением, но его наполненные трепетом движения вдруг становятся другими — руки тяжелеют, касания грубеют. Сам того не замечая, он настойчиво сдавливает мою голову в тиски. — Интересно… — осторожничает Кира, невольно напрягаясь всем телом. Его кадык рвано ходит вдоль шеи, когда он сглатывает склеивающую неба слюну. Будто то, что он намеревается озвучить, дается ему отнюдь не легко. — А он тоже там будет? Оглушающая тишина, рухнувшая на нас монолитом, весит целую тонну. Придавливает к земле. Не дает сделать вдох. Сердце предательски колотится, как запертая в клетке раненая птица. Реске тем временем, похоже, принимает мой череп за игрушку-антистресс и усиливает нажатие. Волосы цепляются за его внезапно взмокшие ладони, тонким намеком сообщая, что, если мне не хочется, чтобы с меня не нарочно сняли скальп, нужно думать не о том, как успокоиться самой. Нужно успокоить его. В первую очередь. Оцепеневший посреди этой крошечной кухни, Кира кажется таким взволнованным, таким уязвимым, словно рискует потерять самое ценное, что у него есть. И его болезненному сопротивлению невозможно не поддаться. Внутри меня закипает кровь. Желание буйствовать берет верх над приличием и я чувствую, что мой долг — вложить сейчас все силы в то, чтобы на месте доказать ему: я здесь, я рядом с ним, и никакие приветы из прошлого, жаждущие ураганом вмешаться в наш быт, мне не нужны. Я набираю в легкие запредельное количество кислорода и, сжав кулаки на удачу, уверенно произношу: — Не знаю, посмотрим. «Не знаю, посмотрим. Не знаю, посмотрим. Не знаю, посмотрим», — позорным эхом проносится в моих мыслях. Предполагаю, это не совсем то, что Кира хотел услышать. И явно не совсем то, что я планировала сказать. Однако если план «А» с треском провалился, не стоит давать оппоненту время на раздумья, а следует сразу переходить к плану «Б». — Кажется, мы забыли про чай, Реске. Отвлекающий маневр срабатывает «на ура». Кира оживляется и, поддерживая концепцию, бодро заключает: — Точно! По-моему, он уже остыл… Ты пока сходи, переоденься. Я сам все сделаю. С вымученной улыбкой на губах я наблюдаю за тем, как Реске суетится возле плиты, буквально по травинкам отсчитывая оптимальное количество заварки для крепости, которая нравится мне. Он — замечательный молодой человек. Любая была бы с ним счастлива. Возможно, и я когда-нибудь буду. *** Грязные кружки находят пристанище в раковине. Новая черная керамическая посуда контрастирует с обшарпанной белой эмалью. На губах застывает стойкий имбирно-мятный привкус выпитого чая. Приятный вечер подходит к концу. — Увидимся завтра, — говорит Реске, зашнуровывая свои брендовые кроссовки. — Не засиживайся допоздна. — Ты тоже, — дождавшись, когда Кира выпрямится из полусогнутого положения, я прижимаюсь к его телу, чувствуя, как он сцепляет руки за моей спиной. — А то увлечешься подготовкой и не выспишься. Возможно, мне бы тоже не помешало подготовиться. Да только я понятия не имею — к чему. Для начала, наверное, стоит почитать, кто такие спортивные менеджеры и чем они на самом деле занимаются. Представления Реске похожи на правду, но было бы здорово подкрепить его слова информацией из проверенных интернет-источников. — Не беспокойся, — Кира заботливо заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. — Утром меня ждет очередная игра, поэтому лечь в постель придется, как только на улице стемнеет. — Значит, пойдем по отдельности и встретимся уже там? На месте? — Да. А после того, как все закончится, отправимся получать нагоняй от Макото-сана за невыполненные доклады. — Тогда я приду в каске. Заранее, чтобы потом нам не пришлось возвращаться домой и дополнительно раскаиваться за опоздание. Надеюсь, тебе не будет за меня стыдно. — Не будет, — Реске кладет ладони на мои плечи, поглаживая выступающие ключицы большим пальцем. — На меня тоже захвати. Я слегка ухмыляюсь. Он бы не оценил, если бы я и вправду явилась на место назначения в строительной экипировке. И уж тем более не поддержал бы весь этот маскарад с парными нарядами. Но пока наши шутки остаются на уровне шутки — грех не посмеяться. — Идет! Двери за Кирой закрываются с прощальным поцелуем. В этом он не менее хорош, чем в футболе. И техника что надо, и послевкусие. И даже давно окоченевшие бабочки в животе начинают вновь подавать признаки жизни. Со стороны все кажется таким замечательным, если бы только… Если бы только было не с чем сравнить. Не с кем сравнить. И этот кто-то, с великой долей вероятности, может завтра оказаться от меня на расстоянии вытянутой руки. И что тогда? Все рухнет? Или, наоборот, осознание того, что я проделала огромную работу, желая оставить этот этап в прошлом не на словах, а на деле, поможет окончательно освободиться? Сердце как-то нездорово тяжелеет. Волнение колыхается в груди, как выброшенная на берег рыба. Благо, разум не собирается поддаваться на провокации и подкидывает мне пищу для размышлений. — Прежде, чем углубляться в тонкости работы менеджера, нужно взвесить все за и против. Выудив из рюкзака тетрадь и ручку, я усаживаюсь за стол. Небрежно разделив бумажный лист на две половинки, принимаюсь выписывать плюсы благоприятного сценария: — Меня пригласили поучаствовать в проекте, где будет Реске. Я смогу быть рядом и поддерживать его так, как он этого заслуживает. Неплохое начало. — Меня пригласили поучаствовать в проекте, где, возможно, будет он. Я пойму, что ничего к нему не чувствую, и навсегда закрою эту пожелтевшую страницу, насквозь пропитанную горечью потерь. Еще лучше. — Мы с Реске сблизимся и перейдем на иной уровень в наших отношениях. Будем смотреть фильмы ужасов по вечерам, вместе ходить в магазин и готовить ужин. Может, заведем рыбок, как настоящая семейная пара. Кажется, мои представления о жизни двух студентов больше напоминают жизнь двух пенсионеров. Чуть позже я подредактирую описание, а пока сойдет и так. — Он увидит, что жизнь после него — существует. Он увидит, что любовь после него — существует. Он увидит, что счастье после него — есть. И я не лью слезы у разбитого корыта, а по кусочкам, своими руками строю безмятежное будущее. Думаю, личного достаточно. Пора подумать и о работе. — Я освою новую профессию, наберусь опыта, познакомлюсь с влиятельными людьми и сделаю себе имя… Словно в потоке, я с наслаждением вырисовываю строчку за строчкой, пока прямо на моих глазах не появляется это: — Швы разойдутся. В должности менеджера ничего не выйдет. Реске исчезнет. Я потеряю все, к чему так долго стремилась и закопаюсь в расстройствах. С подозрением глядя на написанное, я нервно трясу головой. Уже пошел неблагоприятный сценарий, для которого, между прочим, была заготовлена соседняя колонка. Вероятно, самое время обратиться к советам психолога, который за десять тысяч иен за сеанс учил меня: «Не думать о плохом». Необыкновенная мудрость. Даю двадцать, и разучите меня думать вообще. Я устало массирую виски, внутренне договариваясь с собой наплевать на предстоящую встречу. Моя цель — прийти на нее. А заранее переживать, анализировать и сношать себе мозг не входит в перечень задач по подготовке к завтрашнему дню. Устало откинувшись на спинку стула, я потягиваюсь и едва сдерживаю зевок. Веки тяжелеют. Я настолько истощила себя мыслями, что сил на реальные действия не осталось. Кое-как поднявшись на ноги, я следую в спальню, хваля себя за удачное решение не заправлять постель с утра. И плевать, что я никогда ее не заправляю. Просто сегодня особенно нуждаюсь в самоодобрении. Однако стоит мне перевести взгляд в левый угол комнаты, как поводы для похвалы улетучиваются от меня на расстояние нескольких световых миль. Клетка. Клетка для кролика. К моему ужасу — пустая. Я упорхнула на учебу и забыла закрыть дверцу. — Вот же… — в панике прикрыв рот ладонью, я нервно озираюсь по сторонам. — Ю-юк-ки…?! Но вместо откликнувшегося питомца на горизонте маячат лишь погрызенный провод, ободранные обои и многократно помеченный белый коврик с высоким ворсом — явно на выброс. Злость и обида наваристым бульоном закипают в груди. Параллельно отыскивая ушастого преступника, я в деталях вспоминаю, как сама делала этот чертов ремонт! Сама копила деньги! Скиталась по подработкам, пахала, как сумасшедшая. Ночами не спала! Пускай и спать мне тогда вовсе не хотелось. Проверив все доступные места, я опускаюсь на колени и заглядываю под кровать, где виновник погрома мирно сопит в своем излюбленном углу. — Нашла! Никакой реакции. Широкий носик продолжает упорно подрагивать на каждом вдохе. Ушки плотно прижаты к телу. Пушистые лапки вытягиваются в такт сну. Судя по исходящей от Юки ауре безмятежности, в это мгновение он видит свои лучшие кроличьи сновидения. Плотно сжав челюсти, я пролетаю через все стадии принятия неизбежного и прихожу к бесхребетному выводу о том, что ругать его не стану. Даже злиться на него долго не могу. Провод — заменим, обои — переклеим, коврик — постираем или купим новый. Все это ерунда. К тому же, я сама виновата. Это я не закрыла клетку, это я невнимательная хозяйка. Это я подчиняюсь разуму и могу себя контролировать в отличие от тех, кто живет инстинктами. Почему-то именно в этот момент в моей голове всплывает заученная назубок фраза: «Если тебе изменили, если тебя избили, если тебя обидели, если тебя бросили или еще что, это не всегда твоя ошибка, Рин. То, что с тобой поступили плохо, услышь меня, не всегда значит, что с тобой что-то не так. Что это ты неполноценная. Что это ты проблемная. Что это ты с изъянами. Твоя зона ответственности должна заканчиваться там, где начинаются поступки другого человека. И это его крест, но никак не твой», — твердил мне мой психолог на каждом сеансе за десять тысяч иен. Может быть, в других ситуациях это работает безотказно. Более того, иногда там, где я виновата сама, я запросто найду причину обвинить другого, забыв про наставления мозгоправа-спекулянта. Но в случаях, где так или иначе фигурирует он, я чувствую, что уступаю. Чудной зайчик тоже взялся дома не просто так. Это он мне его притащил. Даже имя сам дал: — Рин-чан, знакомься! Его зовут Юки! Смотри, какой классный? Ха-ха! И они как две капли воды похожи: такие же взбалмошные, капризные, сами себе на уме. Самостоятельные, обособленные, привыкшие жить без других, но клейкой липучкой привязывающиеся к людям, которые их поняли и приняли со всеми недостатками. И липучка эта если отдирается, то отдирается с мясом. Я опять мотаю головой, одергивая себя от дурацких мыслей. «Он, ему, его, о нем». Что за конкурс склонения по падежам? Он уже давно не тот, кого нельзя называть. У него есть имя. Мегуру Бачира. И если завтра я приду на эту встречу потенциальных менеджеров, об обязанностях которых я ни сном ни духом, нам, вероятно, предстоит увидеться вновь. Да только… готова ли я?