Лицом к лицу

Стою на балконе, нервно втягиваю дым и стремлюсь к тому, чтобы яд опутал каждый кусочек легких. Обычно предпочитаю баловаться никотиновыми палочками не чаще одного раза в месяц, но за несколько часов пребывания в Синей Тюрьме уже превысила лимит в два раза. Такова истинная суть этого места. Здесь все выходят за свои пределы, и я не исключение. Тем более, никто не уточнял, в какую сторону идти. Да, Бачира и Кира были знакомы. Когда мы с Мегуру были вместе, каждый вторник, четверг и утро субботы он ходил гонять мяч на спортивную площадку в двух кварталах от дома. На поле мог выйти любой желающий, но основная масса состояла из талантливых игроков других японских школ или же страстно преданных футболу простых фанатиков. Иногда я ходила туда вместе с Бачирой. Занимала место на скамейке в окружении остальных зевак: случайных прохожих, мамочек с детьми, которые таким образом воспитывали в юных дарованиях любовь к спорту, и текущих водопадом по смазливым спортсменам королевах класса в сопровождении собственной свиты. Куда без нее. Удивительно, как по доброй воле люди могут отдать в жизни предпочтение роли цепных, выдрессированных, безмолвных и бездумных собак. Никто не знал, что я здесь делаю. Никто не знал, в каком статусе я сюда прихожу. Но все видели, с кем я заступаю на территорию площадки и с кем ее покидаю. Ни больше ни меньше, поскольку одним из нерушимых постулатов наших с Бачирой отношений было не проявлять чувства на людях. Я возьму твое лицо в ладони. Я оставлю мимолетный поцелуй на каждом его сантиметре. Правый уголок губ. Левый. Центр. Ты легко улыбаешься, позволяя мне и дальше задавать темп. Теперь кончик носа. Двигаюсь снизу вверх, в направлении медовых глаз, которые сейчас сладко прикрыты. Густые черные ресницы подрагивают, когда горячее дыхание, предвестник нового поцелуя, опаляет скулу и лоб. Совсем расслабился. Растекся по дивану, как плавящаяся на солнце медуза. Пришло время для элемента неожиданности. Резко хватаю за щеки. Так, что от кожи отскакивает звон, а глаза широко распахиваются. Тяну на себя, смачно ударяюсь губами о губы и замираю. Отрываюсь спустя пару секунд, приправляя происходящее натянутым и звонким: «Муа-а-а-а-а!». Моя очередь улыбаться. Выражение твоего лица сейчас такое смешное. Я обхватываю тебя ногами за талию и стягиваю руки вокруг шеи. Прячу лицо где-то в районе мускулистого плеча, вдыхая запах тела. Если бы из атмосферы выкачали весь кислород и у меня осталось право на последний вдох, я точно знаю, на что бы его потратила. Я прижмусь к тебе ближе. Так, чтобы невозможно было разобрать, где заканчиваешься ты и где начинаюсь я. Я отдам тебе всю свою нежность, я отдам тебе все свое внимание. Все, что накопилось. Но это будет дома. Когда никто не видит. Когда никто не смотрит. Когда никто не знает, насколько сильно я люблю тебя в этот момент. Не могу вспомнить, по какой причине стала так категорично к этому относиться, но в моей картине мира образцово-показательные ми-ми-ми на публике как-то обесценивают химию между вами. Распыляют ее мелкие атомы на случайных свидетелей: одна пара любопытных глаз, вторая, третья. Чем больше людей увидят кусочки вашего счастья, тем меньше останется вам самим. И вообще, какой смысл многим в толпе знать о том, что происходит между двумя? Бачира принял правила игры и следовал им настолько, насколько это было возможно, если речь идет о Бачире. Он не оставлял попыток найти мою руку в битком набитом автобусе, приобнять за талию, когда мы переходили улицу или потрепать по голове, если я вдруг надолго задумаюсь над заказом в местной забегаловке. Иногда приходилось смирить его убийственным взглядом, иногда точным ударом локтем под дых. Но в общем и целом Мегуру относился к моим заскокам с пониманием. За исключением одного вопиющего случая. *** Сегодня четверг. Я сижу на первом ряду трибун и наблюдаю за эксцентричной игрой Бачиры. Он держит мяч и наспех оглядывает поле. До конца матча пятнадцать секунд. Счет 1:1. Его глаза мечутся из стороны в сторону. Изучают позиции соперников. Рыскают в поисках товарищей по команде. Ищут путь к победе. Прокладывают дорогу для финального гола. До конца матча десять секунд. Счет по-прежнему 1:1. Перевожу взгляд с Мегуру на таймер. Успеваю смириться с тем, что, наверное, матч закончится ничьей. И в момент расцвета моего пессимистичного сомнения Бачира срывается с места и несется в обход противников. Вытворяет с мячом невероятные вещи, будто они единое целое. Завидую мячу. Скоростным дриблингом по очереди обводит за нос одного противника, второго. Затем сразу троих. Бачира останавливается, но расстояние до ворот слишком большое, а позиция не самая выигрышная. Ни разу не видела, чтобы он забивал с этого места. Но Мегуру заносит ногу для удара, движимый инстинктами. Словно его кто-то направляет, вынуждая сделать невозможное, и ему ничего не остаётся, кроме как подчиниться. До конца матча две секунды. Раздается удар. Мяч летит дугой куда-то в левый угол. Летит быстро, рассекая воздух. Вратарь кидается навстречу, предвосхищая траекторию полета. Неужели поймает? До конца матча одна секунда. Наконец раздаются три звука: соприкосновение уставшего человеческого тела с холодной землей, удар футбольного мяча о сетку ворот, а следом — звонкий свист, объявивший о завершении матча. Гол! Победа! Подумать только, у него получилось! Не могу сдержать эмоций и вскакиваю с насиженного места. Складываю ладони домиком и подтягиваю к лицу, но это не помогает скрыть расплывшуюся на лице гордую улыбку. Перекатываюсь с пятки на носок, туда-сюда. С пятки на носок, с пятки на носок. Очень хочется домой. Очень хочется уйти от посторонних глаз. Очень хочется побыстрее обнять его и сказать, какой же он невероятный. Бачира стоит вполоборота и победно скалится, пока с него крупными каплями стекает пот. Товарищи по команде на предельных скоростях несутся, чтобы взять звезду финального гола в кольцо триумфа, но Мегуру отталкивается и бежит в противоположном направлении. В направлении трибун. Не успеваю среагировать и толком осмыслить происходящее, как он хватает меня в охапку и отрывает от земли. Кружит и кружит, заливаясь хохотом и отрицая само существование вестибулярного аппарата. Инстинктивно упираюсь ладонями в крепкие плечи и непонимающе смотрю на его сияющее лицо сверху вниз. Мои ноги снова ощущают твердую поверхность, когда Бачира рывком приближается вплотную к моему телу и напористо целует, одной рукой сминая волосы на затылке, а другой обхватывая за талию. При всех. — Видала мой гол, Рин-чан? Ньяха, — самодовольно провозглашает он, прерывая поцелуй, и продолжает: — Хочу в душ. Пойдем домой? Мегуру выпускает меня из своей цепкой хватки, разворачивается и бежит к раздевалке. А я тем временем чувствую, как несколько завсегдатаев с трибун и парочка с игрового поля прожигают во мне дыру. Пожалуй, пойду-ка я отсюда и подожду своего непокорного за пределами площадки. Нас ждет очень, очень долгий разговор. *** — Ты что устроил? — на повышенных тонах вопрошаю я, едва нам стоило пересечь порог его дома. — Рин-чан, не кипятись. Я знаю, что разозлил тебя. Но можно я сначала помоюсь, а потом мы поругаемся? — скидывает рюкзак, и, двигаясь в направлении долгожданного душа, на ходу стягивает одежду. Сначала толстовку. Потом, спустя пару шагов, по очереди снимает бутсы без помощи рук, помогая себе исключительно ногами: первый, второй. Преодолевая коридор, сворачивает налево, в гостиную, чтобы, как я думаю, взять домашнюю одежду и скрыться за дверью ванной комнаты. Теряю корень всех своих ментальных бед из виду. Я слишком долго возилась с замком на босоножках, чтобы угнаться за ним, но, благо, знаю, куда идти. По хаотично разбросанным по дому предметам гардероба можно запросто составить маршрут передвижений Бачиры Мегуру. Когда мы вновь встречаемся в коридоре, на нем остаются только футболка и спортивные шорты, а сама фигура уже скрывается за дверью ванной. — Так не пойдет. Мы разберёмся с этим здесь и сейчас, — почти бегу, но не хватает доли секунды. Дверь захлопывается и с характерным щелчком закрывается на ключ прямо перед моим носом. Гадина. Нервно дергаю холодную железную ручку туда-сюда. Наваливаюсь корпусом, несколько раз ударяю по двери заряженной на знатную оплеуху ладонью, но все бестолку. Сдаюсь и с силой пинаю бывший кусок дерева напоследок, просто потому что могу. Ну а что. Не я одна должна вечно страдать в плену этого дома. Отхожу к стене напротив и наваливаюсь затылком на твердый бетон. Слышу, как струи воды бьются о кафель. Не в силах справиться с эмоциями, вслух выцеживаю: — Да как ты только до этого додумался. Щелчок, и дверь приоткрывается, а из небольшой щели приветливо выглядывает хитрое лицо. Но если скользнуть глазами чуть ниже, можно разглядеть не только лицо. Он полностью разделся. Накаченная грудь приподнимается на вдохе и опускается на выдохе. Кубики стального пресса отчетливо проступают на плоском животе. Манит. Хочется прикоснуться. Приложить ладонь вплотную, почувствовать жар оголенной кожи, спускаясь ниже и ниже... Дальше — выступающая граница пахового треугольника и теперь все, как в тумане. Не в силах оторвать взгляд, шумно сглатываю. Замираю в оцепенении, пока внутри разгорается пожар, а низ живота скручивает в тугой узел. И я знаю, что он это заметил: — Если тебе так не терпится узнать, то присоединяйся. Мой душ — твой душ, — Бачира издевательски подмигивает и упивается моим выступившим румянцем. Приходится приложить не мало усилий, чтобы прийти в себя: — С удовольствием. Давай, потру тебе спинку. Если ты не против — наждачкой, — угрожающе несусь к двери, чтобы поставить этого лидера общественной партии эксгибиционистов на место. Бачира звонко смеется и кидает в меня каким-то лоскутом ткани. Предположительно, футболкой. Четко на лицо, чтоб дезориентировать оппонента в пространстве. И пока я пытаюсь высвободиться, дверь с глухим стуком вновь захлопывается на замок. Какой же ты несносный, невыносимый, неконтролируемый, неизлечимый баран, Бачира Мегуру. *** За то время, пока Бачира принимал душ, я, как и было задумано, успела немного успокоиться и теперь хозяйничаю на кухне. Наливаю горячий чай в прозрачные чашки и поворачиваюсь в сторону Мегуру. Он сидит на диване, рядом с которым расположился небольшой журнальный столик. На Бачире чистая домашняя одежда. Казалось бы, ничего примечательного в образе Мегуру нет: базовая белая футболка и серые тканевые спортивные штаны. Нижняя резинка, правда, заканчивается не на нижней трети голени, как это принято в обществе. Вовсе нет. Резинки Бачира натянул до самых колен с целью продемонстрировать свой главный элемент одежды. Эдакую нотку самовыражения. А как иначе, если вы имеете дело с настолько темпераментной личностью? Носки. Его, черт возьми, носки. Высокие, почти что гольфы, в мелкую, яркую, желто-черную полоску. Или черно-желтую. Тут как с зеброй — без бутылки не разобраться. На выступающей косточке мило покоится толстая мультяшная пчелка в полете. Наряд такой, что хоть сейчас срывать овации на шоу «Модный приговор». Стою на месте и держу расстояние. В каждой руке по чашке свежезаваренного чая. Мы смотрим друг другу в глаза. Не произносим ни слова, но оба понимаем, что сейчас будет. Бачира прерывает тишину, откидывает руку в сторону и несколько раз хлопает ладонью по мягкой сидушке дивана. — Садись. Пора ругаться. Хотя ругаться мне, честно говоря, уже совсем не хочется. Я подвигаюсь ближе, ставлю чай на столик и сажусь на «настученное» хозяйской рукой место. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим. — Просто скажи мне, что это было? — спрашиваю ровным тоном и двигаю головой вполоборота, чтобы видеть его лицо. Бачира не спешит встречаться взглядом и продолжает смотреть перед собой в стену с кухонным гарнитуром, где минуту назад находился мой силуэт. Планировка его дома мне нравится: небольшая прихожая плавно переходит в длинный коридор. Десять-двенадцать широких шагов, и слева появится вход в совмещенную с кухней гостиную, а справа — дверь в ванную. Прямо по курсу — лестница на второй этаж. Наверху три спальни: для Бачиры, для его мамы и для гостей. Плюс вторая ванная комната и балкон. — Порыв чувств, не иначе, — не улыбается даже, врет. — Врешь. Бачира, пойми, я не собираюсь ругаться и обижаться на тебя. Ситуацию я уже отпустила. Единственное, чего я хочу — разобраться в причинах, почему это случилось, чтобы больше этого не случалось. Ты же знаешь, что для меня это важно, и… — договорить уже не успеваю. Бачира съеживается, как нашкодивший котенок. Собирает руки в замок, перебирает пальцы. Плечи слегка опускаются, и я не понимаю, что это — злость, чувство вины или переживания похуже? — Это все он виноват. — Кто он? Монстр? Мегуру… — кладу свою руку поверх его. — Мы же уже об этом говорили… — Не монстр. Тот парень. Из средней Мацукадзе. Спасибо за пояснение, но кто это блять? Этот разговор начинает выматывать, хотя другого я и не ждала. Из Мегуру все приходится доставать тисками, если мы говорим о чем-то действительно важном. Не имеет значения, для меня или для него. Просто серьезность для Бачиры по шкале приоритета в разговорах стоит на последнем месте. Другой расклад — выяснять, что круче: хлеб, тофу или белый рис. Бачира, кстати, всегда топит за рис. — Что за парень, конкретнее. И что он сделал? Расскажи мне все по порядку. Чем быстрее мы расставим точки над «и», тем быстрее я начну хвалить тебя за тот нереальный гол в конце матча. Маленькие манипуляции еще никому не навредили, и я крепко переплетаю наши пальцы. Бачира оживляется на сочетании слов «гол» и «похвалю». Глаза снова загораются, а лицо расплывается в улыбке. Он пестрит нетерпением, когда поворачивается ко мне и начинает рассказывать: — Да этот белобрысый просто подошел ко мне, когда мы переодевались и спросил, кто ты и как с тобой познакомиться. Мол, понравилась, и все такое. Я сказал, что ты моя девушка, но он не поверил. Вот я и сделал то, что сделал. Надеюсь, теперь-то у него не осталось сомнений. Мать моя, вот это номер. Он сделал акцент на последней фразе и выплюнул каждое слово обжигающе ледяным тоном, что невольно захотелось сжаться в комок. Но прошла секунда, и от былого устрашающе грозного, расчетливого, холодного, готового к борьбе ни на жизнь, а на смерть Бачиры не осталось и следа. Он подтягивает ноги к себе и устраивается в позе лотоса, повернувшись ко мне всем телом. Глаза прикрыты, щеки залиты застенчивым румянцем. Мегуру нетерпеливо покачивается из стороны в сторону и продолжает: — Вот так все и было. Давай уже, рассказывай, как там тебе мой гол? — сама непосредственность. Только спустя несколько месяцев я узнаю, как звали того «белобрысого из средней Мацукадзе». Реске. Кира Реске. *** Снова набираю контакт. Давай, Реске, ответь мне уже. Где ты пропадаешь, когда ты так нужен? Сидишь там, сосредоточенно зализываешь кровоточащие раны, и даже не интересуешься, где и в каком состоянии сейчас пребывает твоя девушка. Его молчание начинает порядком раздражать. Набираю гневное смс и отправляю проклятье адресату: «Надеюсь, тебя расчленили и закопали в лесу, иначе я покажу тебе нечто гораздо страшнее, чем это. Вытри сопли и перезвони мне. Срочно». Неожиданно дверь балкона открывается, я со страху доверяю недокуренную сигарету силе гравитации и она медленно летит вниз. Наотмашь трясу руками в надежде растворить дым и запах никотина в воздухе. А вообще, какого дьявола кто-то посмел припереться сюда? Это мое место для экзистенциальных кризисов и emotional damage. Мое, понятно? И делиться с другими я не собираюсь. Незваный гость закрывает за собой дверь и одаривает меня таким взглядом, будто я должна была прочитать его мысли задолго до того, как он переступил порог. И плевать он хотел, что балкон — это моя персональная зона отчуждения. — Угостишь сигареткой? А то сдам тебя Анри, — дружелюбное начало. Вот уж кого не ожидала тут увидеть, так это его.