Лицом к лицу

Автобус высадил нас в центре Токио около тридцати минут назад. Тридцати минут безуспешных попыток прийти к консенсусу, что я не курица — наседка, не строгий надзиратель и не требовательная учительница, которая вывезла на школьную экскурсию толпу одичавших первоклассников. Что рядом со мной — одиннадцать взрослых, осознанных, половозрелых молодых людей, и они в состоянии о себе позаботиться. Получается плохо. Честно говоря, мне хотелось провести время всей командой, и эта вылазка не была запланирована под эгидой «мне по личным делам». Но стоило водителю затормозить вблизи намеченного места, звезды Синей Тюрьмы повскакивали с мягких кресел и едва не подрались за право выйти первым. А когда победитель был определен — разбежались в разные стороны: Чигири, Гагамару и Куон отправились по магазинам; Раичи, Кунигами и Иемон пошли смотреть поединок в закрытом боксерском клубе; а Нарухая, Имамура и Игараши — искать балдеющих фанаток и раздавать автографы. Никакие призывы к благоразумию не помогли. Единственными, кого я успела в дверях схватить за капюшоны и предостеречь от безобразного поведения, были Исаги и Бачира. Они не возражали. Мы дошли до квартала Харадзюку и остановились возле популярной блинной «Marion Crepes», чтобы перекусить. Давно хотела там побывать, да не было повода. Кира предпочитал стороной обходить места, где потенциально могут найтись люди красивее, нежели он сам. А поскольку за Харадзюку со времен прошлого века закрепилась слава японского центра уличной моды, этот квартал был на первом месте в его персональном блэк-листе. Вслух Реске этого, конечно, не произносил, но по добротному количеству выдуманных отговорок догадаться несложно. Я же, привыкшая идти по пути наименьшего сопротивления, на поездке не настояла ни разу. Зато теперь я здесь, и с гордостью заявляю — Харадзюку удивительное место. Шумное, людное, но такое… живое, что ли? Вдоль улицы Такэсита, его главной артерии, расположились палатки на все случаи жизни: и подкрепиться, и аксессуарами обзавестись, и одежды прикупить, и даже украсить тело татуировкой. Временной или вечной — не имеет значения. Найдется все. Будто отдельный мир внутри большого города. Цены, правда, кусаются, но гулять так гулять. — О-о-о-о-о, сколько здесь всего вкусного! — Бачира прилип к витрине, разглядывая ассортимент лавки «Marion Crepes». — Я буду с клубникой и шоколадом. И двойной порцией творожного крема! — Как скажешь, — машинально киваю, калькулируя в уме стоимость его заказа. — А ты, Исаги? Йоичи задумался и слегка порозовел, будто на него негой накатило стыдливое воспоминание. — Я… да… не знаю. Может быть… Он с увлечением рассматривал меню, сглатывая подступающие слюни. Однако, стоило его взгляду зацепиться за нижний угол, где были написаны цифры, Исаги робко опускал голову. — Все в порядке. Эго платит. Джинпачи выделил нам небольшую сумму на карманные расходы, и я собиралась потратить ее на коллективные развлечения — боулинг, кино или, возможно, тир. Смотря насколько специфичный досуг предпочитает команда Z. Однако, раз уж все разбрелись, кто куда, то и кошелек, будьте любезны, опустошаем свой. Артельная казна нам еще пригодится, но от трех блинчиков в ней не убудет. — Это было бы очень кстати. Просто я почти не брал с собой денег. Не думал, что понадобятся. Если бы я знал, я бы… — Исаги, — Йоичи пора осадить, иначе он погрязнет в рефлексии, как в болотной трясине. Его мыслительные процессы и оценка ситуации приносят пользу на поле, но наблюдать за этим в обычной жизни крайне утомительно. — Давай скорей. — Прости. Я буду тоже самое, что и Бачира. — Главное, двойную порцию творожного крема, Рин-чан! Двойную! — Мегуру резко приближает лицо вплотную к моему и показывает знак «победы». В растерянности обхватываю его пальцы ладонью и отодвигаю их от себя, пока не упираюсь рукой в широкую грудь форварда номер восемь. — Я поняла. Пока я делаю заказ, поищите с Исаги, куда можно присесть. Бачира протестующе трясет головой: — Я в автобусе насиделся. — И что ты предлагаешь? — Предлагаю взять еду и продолжить прогулку. — На ходу жевать вредно. — Кто сказал такую глупость, Рин-чан? — Он театрально закатил глаза. — Ты ешь и двигаешься, набираешь калории и тут же сжигаешь. Перпетуум-мобиле*! *в переводе с латинского — вечный двигатель. — Твои бы слова, да медицинскому консилиуму в уши. — Заодно не забудь рассказать им, как ты месяц делала луковую маску для кожи головы и вела в тетрадке статистику выпадения волос. Допустим, подобное имело место быть. И это было ненаучно. Но я еще в те времена наслушалась от Мегуру столько, что теперь авансом могу полгода наносить зловонную жижу без права на отпуск комментариев. — Это не медицина, а косметология. Если быть точнее — трихология. Еще точнее — народные рецепты. — Но пахло от тебя так, будто тебе срочно нужен не целитель, а профессиональный доктор. Причем патологоанатом. Исаги молча наблюдал за нашими прениями, скривив губы. Перекатывал синими глазами то вправо, то влево, вслед за говорящим, как третий лишний, но его можно понять. Кто добровольно захочет стать случайным свидетелем интимного спора двух людей, чьи пути однажды разминулись обидой, и вдруг снова внезапно сошлись? Однако, среди безликой массы шумных выпадов он отметил для себя одну единственно важную деталь. Руки. Наши руки остались в том же положении, что и в начале. Моя ладонь поверх пальцев Бачиры. И чем дальше заходила словесная перепалка, тем крепче они переплетались между собой. Мы — не со зла. Мы — неосознанно. И от Исаги это не ускользнуло. — Бачира, — встревает в разговор Йоичи, вынуждая обе стороны конфликта обратить на себя внимание. — Я бы, если честно, тоже лучше посидел. Резко оборачиваюсь к Мегуру с праздным выражением лица «Вот видишь!», но он предпочитает сосредоточенно сверлить взглядом Исаги. Невольно разглядываю его гладкую щеку, на которую падают лучи яркого света. Кожа светится на солнце, отражает все, что подарено ей пылающей звездой обратно. Будто Бачира не человек вовсе, а зеркало. Солнце в эту минуту любуется солнцем. Плавная линия очерчивает скулы, острый подбородок, выступающий кадык, густые черные ресницы. Я тоже любуюсь солнцем. И до сих пор не могу выпустить его пальцы из своей ладони, прижатой к груди, которую знаю «от» и «до». Которую столько раз обнимала. На которой столько раз засыпала. Я не могу, поэтому Мегуру берет инициативу в свои руки и лениво отступает на шаг: — Ладно, вперед на поиски, Исаги-кун. Не забываю благодарно кивнуть Йоичи прежде, чем вернуться к палатке и сделать заказ: — Три блинчика с клубникой и шоколадом, пожалуйста. И двойной порцией творожного крема. *** — Выпьем! — Да! — команда Z привстала из-за столика, чтобы чокнуться пивными бокалами. Когда часть игроков покончила с личными делами, а славная троица в лице Асахи, Юдая и Гуриму не нашла бурного отклика среди женских сердец, ребята начали присоединяться к нам с Бачирой и Исаги. Мы сыграли партию в боулинг, затем снова пообедали, а остаток дня бесцельно гуляли по улицам Токио, где и забрели в местный паб на втором этаже обветшалого здания. Обветшалого, но продуманного — первый этаж занимает «отель на час». Очень удобно. Даже на такси тратиться не надо. Планировка в баре довольно странная — от стойки охраны к главному залу ведет длинный коридор, в центре которого по правую руку находятся туалеты. В самом зале небольшим полукругом стоит подиум, вокруг него — танцпол и две барные стойки. Столики, зонированные тонкими перегородками, больше напоминающими коробки, расположились вдоль каждой свободной стены. Вместо стульев — мягкие шестиместные диваны, но мы на них еле уместились. Думаю, здесь и закончится наше маленькое приключение. Условно-досрочное освобождение из Синей Тюрьмы. Громкая музыка режет перепонки, но Раичи Джинго не составляет труда ее перекричать и произнести третий (из трех) по счету тост: — За то, чтобы во втором этапе против нас перестали играть несчастные слабаки! Дайте мне нормальных соперников, а не этот мусор! — Да ты едва в штаны не наложил от усталости, пока эти «слабаки» тебя по полю гоняли, — тыча товарища в бок, произносит Нарухая. — Заткнись! Я тебя урою. — Хорош-ш-ш, ребят, — подхватывает Куон и слегка шепелявит после тяжелого удара Джинго в конце матча с командой V. — Давайте уже выпьем, а потом можно пойти танцевать. — За победу в первом этапе! — Да! Между нами катастрофически мало места, поэтому рядом сидящий Мегуру, чтобы привстать и поднять бокал, опирается на мою ногу. Сарафан, конечно, чуть выше колен, да только собирается в положении сидя, так что жар его ладоней я чувствую голой кожей. Щеки моментально наливаются пунцом. Вообще, это не первый раз, когда он вгоняет меня в краску, не считая того случая с блинчиками. То невзначай коснется плечом, то легко положит руку на талию и подтолкнет, как бы пропуская вперед. Теперь еще и это. Бачира сегодня подозрительно тактильный, а я подозрительно с ума схожу от его мимолетных касаний, придавая им какое-то значение. И не я одна. Исаги держит пост почетного караула, периодически с прищуром поглядывая в нашу сторону. Игроки команды Z отпивают по щедрому глотку и направляются к танцевальной площадке. Мы с Бачирой сидим у самой стены, так что он выходит из-за стола в числе последних. — Пойдешь танцевать, менеджер-сан? — протягивает руку, помогая мне встать. Его щеки давно сделались румяными под действием алкоголя и духоты помещения. Глаза довольные, немного хмельные, но в целом он в порядке. — Я чуть позже к вам присоединюсь. Мегуру пожимает плечами и следует за ребятами, а нагнав их на танцполе, прыгает на спину Исаги и звонко смеется. Затем игроки команды Z встают кругом и, обнимая друг друга за плечи, подпевают в такт музыке и качают головой. Пока все заняты делом, не могу упустить момента, чтобы уединиться. Встаю, не забыв пригладить платье, и направляюсь в сторону выхода. Улица встречает свежестью прохлады. Кожа с непривычки покрывается мурашками. Глубоко вдыхаю запах ночного города, прикрыв глаза. Как только солнце заходит за горизонт, начинаешь чувствовать мир совсем по-другому. Достаю из сумочки припрятанный никотиновый сверток, сжимаю губами и чиркаю зажигалкой. Успеваю сделать всего пару затяжек, когда за спиной слышатся одинокие шаги. Это было ожидаемо. Не приходится догадываться, кто это, так что я поворачиваюсь и спрашиваю: — Чего не танцуешь? — А ты чего тут одна приключений ищешь? Исаги подходит ближе и неодобрительно смотрит на дымящийся объект между моих пальцев. — Будешь? — я не жадная, но отчего-то ликую, когда Йоичи мотает головой. — Ты говорила, что если я забью еще один гол — с тебя причитается. — Так и есть. Сейчас я закончу, — кошусь на сигарету, — и куплю тебе что-нибудь выпить. — Мне уже хватит, спасибо. У меня есть право выбрать другой приз? Бросаю на него настороженный взгляд, и до Исаги доходит, как прозвучали его слова. Он резко машет руками перед собой, извиняясь: — Нет-нет, я не в этом смысле. — Окей, что ты хочешь? — Чтобы ты ответила на один вопрос. — Если он мне не понравится, не отвечу. Так что придется пить коктейль. — Зачем ты встречаешься с Кирой, если до сих пор любишь Бачиру? Как снег на голову. Исаги даже времени на подбор обтекаемых формулировок тратить не стал. Скомкал смысл и в лоб. Хвалю и одобряю, но не от всей души. — У тебя устаревшая информация. Не «встречаешься», а «встречалась». — От перемены мест слагаемых сумма не меняется. — Не умничай, эгоист. — Так ты ответишь? — Осторожнее, Исаги, — делаю паузу, чтобы слабо затянуться. — Я уже неплохо выпила, могу и правду рассказать. — Это и требуется. Слабой затяжкой тут не отделаешься. Вдыхаю столько, сколько позволяет объем легких. Не могу оторвать взгляд от неба — сколько же на нем сегодня звезд! Как светлячков в глухом лесу. Уверена, до них часто доносятся с земли восторженные возгласы: «Ого-о-о! Смотри, какая красота!». Но звездам неприятно это слышать. Им больно и обидно от того, что люди задирают голову к небу и находят их свечение привлекательным, не задумываясь о том, что ради их мимолетной радости и прихоти звездам приходится гореть. Гореть при температуре двадцать пять тысяч градусов, пока их свет не погаснет насовсем. И никто их не вспомнит, потому что на небе таких звезд — тысячи. Подумаешь, одна перестала сиять. И что с того? Говорю же, ночью все видится по-другому. — Тогда запасись терпением. История будет долгой. *** — Но это неправильно, Рин! — вопит Чи на том конце провода. — Что неправильно? Держать ноги сомкнутыми больше одного дня в месяц? Мы с Чи дружим уже лет восемь. Если брать в оборот только периоды, которые мы провели без споров — срок сократится до полугода. — И это тоже! Женский организм — штука тонкая. Если он способен за девять месяцев подарить новую жизнь, то и другие коварства для него раз плюнуть. Подашься в монашки, зарастешь там и бум! Из юности сразу в климакс. Обсуждать с ней дела сердечные — отдельное испытание. В переводе с японского ее имя означает «тысяча благословений». Я настаиваю на том, что это грубая опечатка, и оно на самом деле означает «тысяча сношений». С тех пор, как Чи стукнуло шестнадцать, она была без парня разве что минут сорок. Знакомилась, встречалась и, махнув рукой, расходилась, если подворачивался вариант получше. Неизменно было одно — она всегда уходила первая. По своей воле и с легким сердцем. Вряд ли жизненный опыт Чи позволит ей понять, что я сейчас чувствую, но длинному языку это не помеха: — А так нельзя! Пока ты свободна, весь мир для тебя, как шведский стол. — Тебе не кажется, что ты переедаешь? — Да мы сейчас не обо мне. Твоя собачья преданность меня поражает и раздражает. Сколько времени прошло с тех пор, как вы расстались? Месяц? — Да. — Жопа! Ох, Рин, это просто откровенная задница. Жопа, потому что в системе исчисления Чи (а Чи не любит терять время даром) тридцать дней — это тридцать новых парней, с которыми она еще не ходила на свидания, но которых внесла в список кандидатов. У нее их как трусов на каждый день. Она тяжко вздыхает и продолжает: — Месяц жизни, Рин. Месяц он живет и радуется, а ты сидишь и смотришь в стену. Никого к себе не подпускаешь. Постоянно проскальзывает у тебя вот это «А что бы он сказал? А как бы он отреагировал? А одобрил бы? А что, если нет?» — И что в этом плохого? Я понимаю, о чем говорит Чи. Она пытается донести, что я не могу смириться с собственным одиночеством, открепиться от другого человека и перестать мыслить в границах чужого одобрения. По ее мнению, мне снова необходимо научиться принимать решения на основе своих «хочу» без погрешности на «а я могу себе это позволить?». Бачира никогда ничего не запрещал мне прямым текстом, но даже здоровые отношения несут в себе ограничения и постулаты, которые ты сам для себя определяешь — не изменяй, не перевоспитывай, не прогибай и так далее. И здоровыми они получаются, только когда ваши «можно» и «нельзя» совпадают. Поэтому, когда отношения заканчиваются, фокус не сбивается, ведь это были исконно твои убеждения. Не требуемые, не навязываемые. Твои. — С какого момента начать? — говорит Чи, брызжа сарказмом. — Тебе нужно из этого выплыть, Рин. Сделать то, что он наверняка бы не одобрил, даже осудил. Сжечь мосты и перестать оглядываться назад. Нет его уже в твоей жизни, и власти у него над тобой нет. Когда ты перешагнешь черту, которую сама себе нарисовала и поймешь, что катастрофы не произошло, сможешь вдохнуть полной грудью и начать историю заново, но уже от своего лица. Только от своего, понимаешь? — Я все это знаю, Чи. Но я боюсь наломать дров, потому что вдруг он… — Еще вернется? — ее голос принимает благожелательный, сочувствующий тон, не свойственный легкомысленной натуре Чи. — Да. — Черта с два! — а вот это уже больше похоже на правду. — Я, конечно, тоже буду скучать по его фирменному «Рин-ча-а-а-а-ан», но оставим это в прошлом. Помнишь, ты говорила, что к тебе подкатывает тот парень, с которым они как-то закусились на игре? — Он не подкатывает, он просто сидит со мной на парах! Чем ты слушала? — Сам подсел? — Да. Чи ехидно хмыкает в трубку и подхватывает: — Тогда я услышала достаточно. Позовет на свидание — не отказывай, — она делает паузу, поставив жирную точку в нашем диалоге. — Это и есть твоя черта. Сухо прощаюсь и кладу трубку. Время поджимает, мне пора выходить, чтобы успеть к началу учебы. Накидываю куртку, переступаю за порог родительского дома и по пути к университету наспех просматриваю уведомления в надежде найти там одно единственное желанное. «Я погорячился. Прости» Или хотя бы: «Давай еще раз все обсудим». Но нет. Захожу на его профиль, который сообщает: «Был в сети пятнадцать минут назад». Выложил фотографию с мячом на футбольном поле и подписью: «Сегодня устроили товарищеский матч между командами университета Сюкутоку. Было весело!». Глаза прикрыты ни то от палящего солнца, ни от радости и вкуса жизни. Стоит вальяжно, улыбается во все тридцать два. Чи права. Его жизнь продолжается, и только моя — замерла. — Привет, — отдаленно знакомый голос раздается из-за спины. Поднимаю глаза и идентифицирую в миловидном блондине с родинкой под глазом своего соседа по парте. Здороваюсь в ответ, блокирую экран мобильного и убираю его в карман. — Странно, каждый день хожу этим маршрутом, но тебя здесь встретил впервые. Живешь поблизости? — Да, но это ненадолго. Не хочется вдаваться в подробности о том, что мы выставили дом на продажу, чтобы все некогда «члены одной семьи» могли разъехаться и отправиться в свободное плавание. Развод дело семейное, хоть я и не сильно из-за этого переживаю. Любым, даже самым глубоким чувствам рано или поздно приходит конец. С годами их сменяют благодарность и уважение за то, что было. За все, что сумел дать тебе другой человек. Есть пары, которым этого вполне достаточно, чтобы продолжать жить и встречать старость вместе. Мои же родители договорились поступить иначе и подарить друг другу шанс обрести новое счастье. Я принимаю их выбор и нисколько не злюсь. Вот бы и мне скорее перейти на стадию «уважения» и отпустить человека, который с такой легкостью отпустил меня. — Что ж, пока действует твое «ненадолго», может, будем ходить вместе? Следующие два месяца так и прошли: мы встречались возле моего дома, шли в университет, сидели за партой и заканчивали день в исходной точке. Иногда Кира приносил скромные букеты цветов со словами: «Шел мимо цветочной лавки, увидел и сразу подумал о тебе». Иногда вручал сладости, милые брелоки и прочие безделушки. И я поняла для себя кое-что важное. Рядом с ним я совершенно забываю о существовании Бачиры Мегуру. Не потому, что Кира Реске захватил мое сердце и завладел вниманием. А потому что он попросту не оставляет мне возможности подумать. Мы всегда вместе. Ходим, общаемся, переписываемся. Все свободное время занято им. Он вымещает из головы человека, которого я самостоятельно забыть и вычеркнуть не в силах. Поэтому, когда в конце июня — третьего учебного месяца, Кира пригласил меня на свидание, я не стала отказываться. Не знаю, чего он ожидал, но явно не этого. Я прорыдала почти всю нашу встречу, как только он спросил: — Слушай, когда я первый раз тебя увидел, тогда на трибунах, как-то даже растерялся. Ты была не одна, но такая красивая! Знал бы, что ты свободна, попытался бы завязать диалог гораздо раньше. Но я не была свободна. И тот день помню прекрасно. От нахлынувших воспоминаний слезы как-то сами собой выскочили из глаз и я рассказала ему все. О том, что мы с Бачирой были вместе. О том, что мы не так давно расстались. О том, что я очень сильно его любила и о том, что я также сильно хочу его забыть. Навсегда забыть. Реске внимательно слушал, иногда сочувствующее кивал. Ни разу меня не перебил, давая возможность выплеснуть все, что накопилось. Все, что так долго грызло душу. И когда я обессилела настолько, что начала захлебываться словами, он так трепетно, так аккуратно приобнял меня за хрупкие плечи и шепнул на ухо: — Я все понимаю, Рин. И мне очень, очень тебя жалко. То, что с тобой произошло — несправедливо, — затем помолчал немного и добавил: — Но ты мне нравишься. Как девушка нравишься. Я бы ни за что не позволил себе такую потерять. — Ты готов ждать? — я подняла на него размазанный от слез взгляд, полный вызова. — Ждать, пока я приду в себя? Он в ответ лишь улыбнулся и приятельски провел широкой ладонью по моей макушке. — Конечно. Сколько потребуется. Я всегда рядом, если тебе понадобится выговориться. И он сдержал слово. Спустя три месяца истерики прекратились. В первые дни я вообще не могла об этом говорить. По крайней мере, начать. Отвечала, только когда спрашивали, и едва сдерживала дрожь, если придавалась воспоминаниям и рассуждениям о том, что могло бы быть и как могло бы быть. Потом пересказывала так, будто это и вовсе произошло не со мной. Повествование от третьего лица. Словно видела это в кино или кто-то рассказывал мне похожую историю, и теперь я передаю ее из уст в уста. Мозг защищался, как мог, пока до меня не дошло — я не просто не чувствую ничего в рамках произошедшей с Бачирой ситуации, я вообще ничего не чувствую. Я поделилась этим с Кирой, и он настоял на помощи специалиста. Терапия дала свои плоды, и я сообщила, что готова к новым отношениям. Не потому, что на самом деле была готова, а во многом потому, что наставления Чи о сожженных мостах и невозможность находиться одной, утопая в собственных мыслях, били по воспаленной голове кувалдой, пока наконец не добились своего. Так что когда мы с Кирой объявили себя парой и скрепили обоюдное решение первым поцелуем, я зареклась больше никогда не говорить о Бачире. Разумеется, не из благородных побуждений, мол, парень тебя так долго добивался, поддерживал, во всем помогал, поэтому держи язык за зубами. Это неправда. Я делала это для себя. Ластиком стерла прошлое имя и написала новое. Переступила черту, чтобы двигаться дальше. Вот и все. Я пыталась полюбить Киру, но никогда не любила. Довольствовалась комфортом и тем, как я ощущаю себя рядом с ним. А кто бы отказался? Тебя купают во внимании, тебя слышат и слушают. Тебя обожают и не отрекаются, что бы ты ни сказала и ни сделала. Бранные выражения — исключение. Проблема только в том, что напиши вместо имени «Кира» любое другое, я бы не заметила подвоха. Человек, которого использовали, как пластырь, заведомо взаимозаменяем. Реске — субститут, оказавшийся в нужном месте в нужный момент. *** — Так что Кире просто не повезло, — заключаю я, обращаясь к Исаги. — Я встречалась с ним, потому что так было надо. И чтобы Чи от меня отстала. Исаги потребовалось время осмыслить происходящее. — Допустим, я понимаю. Но с Бачирой вы почему расстались? — Это уже два вопроса. Мы условились на одном. Дверь паба открывается, и отголоски громкой музыки вырываются наружу. — А что вы тут делаете? Вспомнишь солнце, вот и лучик. Мегуру закрывает за собой дверь и спускается по лестнице. — Флиртуем, — Выбрасываю сигарету щелчком пальцев прямо в урну. — Так что, Исаги, к тебе или ко мне? Исаги заливается краской и обнажает зубы от негодования. Мегуру, наоборот, скалится улыбкой Джокера от уха до уха, подхватывая волну: — Какое лестное предложение, менеджер-сан. Но Исаги поедет со мной. Ему не помешает выспаться. Так ведь, Исаги? — Ну что нам делить шкуру неубитого медведя, не зная, по мальчикам он или по девочкам. Отвечай, с кем ночевать будешь, Исаги Йоичи? — Вот-вот, с кем! Выбирай: она или я? Исаги только багровеет сильнее, когда на него уставляются две пары глаз, и в спешке взбирается по лестнице: — Дурацкие шутки! Вы оба не в себе! — И то верно, — подхватываю я вполслуха. — Какая неженка, — заключает Бачира, наблюдая за стремительно удаляющейся фигурой. — Когда приедет автобус? — С минуты на минуту. Позовёшь остальных? Он молча кивает и идет наверх. Чудесно. Успею в последний раз насладиться уединением и свободой. На самом деле, все прошло гораздо лучше, чем я ожидала. Никто не перепил, не подрался. Даже Раичи Джинго спрятал колючки на время нашего отдыха за пределами Синей Тюрьмы, а это дорогого стоит. Встаю спиной к лестнице и прислушиваюсь к звукам ночного Токио. Повсюду доносится музыка баров, шумные разговоры и кое-что еще… Чертов отель на час. Неужели нельзя было увеличить бюджет на звукоизоляцию? Слышу резкий скрип открывающейся двери и невольно вздрагиваю. Бачира слетает со второго этажа, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, и тормозит в сантиметрах от моего удивленного лица. — Что-то забыл? — Да, — отдышавшись, продолжает: — Тебя. Сердце падает куда-то в пятки от его тона. От его фразы. От него всего. Мимолетное смятение Бачира находит забавным и ухмыляется. — Не будешь же ты стоять тут одна. Опасно, — в момент переключается, подходит еще ближе и, огибая шею, глухо шепчет на ухо: — Или не хватает острых ощущений? Приближающийся свет фар выводит из транса, и я еле заставляю себя отпрянуть от Мегуру. Остальные выходят как раз вовремя, выталкивая Раичи, который бросается проклятьями в охранников: — Когда я вернусь в следующий раз, вы у меня попляшете, сукины дети! — Заткнись, Раичи, садись уже, — запихивая разбушевавшегося товарища в автобус, говорит Кунигами. — Что случилось? — Как обычно — ничего, — он тяжело вздыхает. — Просто в гардеробе ему дали не ту куртку. Вымученно улыбаюсь и перевожу взгляд на Бачиру, который стоит позади. Он лишь пожимает плечами и подталкивает меня за поясницу, задавая направление. Мы садимся втроем: Исаги — у окна, Бачира — с краю, я — по центру. Мегуру вырубился почти сразу. Все бы ничего, да только его обмякшее тело начало клонить в сторону прохода, так что мне пришлось сменить вектор его предполагаемого падения и уложить спящего парня на свое плечо. Честно признаюсь, я держалась достойно. До тех пор, пока Бачира не принял меня за мягкую игрушку и не прижал к себе, смяв в объятиях. А когда его пальцы нащупали тонкую талию — я охнула и покраснела в лучших традициях Синей Тюрьмы. Ресницы форварда задрожали и он забылся крепким сном. Исаги покосился на умилительное зрелище и слегка улыбнулся: — Так почему вы расстались, говоришь? Разглядываю сверху вниз мирно сопящего Бачиру. Его голова покоится в районе моего живота, а обтянутые светлыми джинсами ноги давно вытянуты в проход. Кисть движется по своей воле, и я привычно начинаю поглаживать его по макушке, запуская пальцы в густые волосы. Кожей ощущаю контраст между натуральными локонами и скрытым окрашиванием. Первые на ощупь — мягкие, гладкие, послушные, даже, наверное, детские. А от вторых не знаешь, чего ожидать — грубые, колючие, пристающие к ладони. В них руки путаются. — Он сказал, что хочет играть в футбол. Исаги внимательно уставился на меня, ожидая продолжения истории. Разделяю его удивление, конечно, но заключаю: — Это все. Брови Йоичи сначала ползут наверх, но взгляд резко сменяется недоверием. — Не вижу связи. — Вот и я не видела, — отворачиваюсь от него, уставившись в спинку кресла напротив. Крепче сжимаю свободной рукой подлокотник, чтобы не поддаться пагубной привычке и не прильнуть зубами к ногтям. — И что ты сделала? — Ничего, просто смирилась. — И вы даже не поговорили? — О чем-то поговорили, о чем-то нет. У меня очень обрывочные воспоминания из того дня. Йоичи помолчал с минуту прежде, чем продолжить: — Ты не хочешь еще раз его об этом спросить? Конечно хочу. Но сейчас я хочу просто помолчать. — Я спать. Разбуди, как доедем, — закрываю глаза и устраиваюсь в кресле поудобнее, насколько позволяет прижатое сверху сонное тело. *** Еле волочу ноги до комнаты. Вечерняя дрема — это что-то на молодежном. Чувствую себя убитой. Выжатой, как лимон. С трудом попадаю ключом в замочную скважину, открываю дверь и, впервые не запирая, плюхаюсь на кровать прямо в одежде. Вжимаюсь затылком в подушку, раскидываю руки в стороны, а ноги подгибаю к себе. У меня нет сил даже раздеться, но сон почему-то не идет. Заключаю, что виной всему — пагубное, как и привычка грызть ногти, влияние Исаги Йоичи и его провокации. Не знаю, когда еще выдастся более располагающий к долгим, изнурительным разговорам вечер, чем сегодня. Да и какой смысл бесконечно ждать подходящего момента, который никогда не настанет? Жить и дальше с терзающими душу вопросами становится все невыносимее. Особенно рядом с ним. Когда он так беззаботно улыбается, подхватывает шутки, засыпает на моем плече. Для него будто ничего и не было, а для меня в тот день целый мир рухнул без объективных на то причин. Что было в его голове, когда мы встретились за пределами футбольного поля в последний раз? Казалось бы, еще вчера вместе смотрели фильм и держались за руки, а на следующий день, когда я подошла после тренировки, чтобы обнять по привычке, он только бросил небрежно: «Рин-чан, я хочу играть в футбол. Лучше нам дальше как-то порознь». И точка. Раздается легкий стук в дверь и тихое сопение по ту сторону: — Менеджер-сан, можно войти? Поверить не могу, исключительный раз не закрылась на замок, и в Бачире тут же проснулась манерность. — Открыто. Он застревает в проходе, глядя на мое бездыханное тело. — Есть на ходу нельзя, а спать в уличной одежде, значит, можно? — Сейчас третий час утра, я смертельно устала. — Что об этом думает медицинский консилиум? Рада, что у него остались силы ерничать. К сожалению, у меня — нет. — Что ты хотел? — Я забыл телефон в автобусе. — Мне развернуть водителя обратно? Смотрит с надеждой, игнорируя сарказм. Тяжело выдыхаю и поворачиваюсь на бок, подкладывая руки под щеку. — Завтра позвоню ему. Поживешь одну ночь без своих… — чуть было не выдаю типичный женский ревностно брошенный козырь, но вовремя осекаюсь. — …куртизанок. Мегуру хмыкает в моменте, затем принимает серьезный вид и подходит вплотную к кровати. Опустившись на корточки, чтобы наши лица поравнялись, произносит: — Один день так и быть, потерплю. В его глазах отражается лунный блеск, и я не могу оторваться, чтобы не пересчитать его ресницы. Вдруг за год их количество изменилось? Мы оба молчим. Только смотрим. И это так странно. Люди всегда молчат, когда хотят сказать многое, но почему-то без раздумий открывают рот, когда сказать нечего. Мегуру привстает и направляется к двери: — Спокойной ночи. Сегодня был очень хороший день, Рин-чан. — Стой, — приподнимаюсь с кровати и останавливаюсь в метре от его спины. Бачира замирает. — Мегуру, скажи мне, почему мы тогда с тобой… Последнее слово застревает в горле и отказывается выходить наружу. Ему приходится договаривать за меня: — Расстались? — Да, — выдержав паузу, продолжаю: — Просто все так внезапно произошло, и я до сих пор не знаю причины. И ты ни разу мне о ней не говорил. — Я говорил. Просто ты не слушала. — Хочу играть в футбол — это не причина. — Я не так тебе сказал. Я говорил, что хочу играть в футбол с «ним». — Именно так и ты сказал! — голос предательски срывается от непонимания. Если он держит меня за идиотку, то очень скоро об этом пожалеет. — С кем с «ним»? Кто он? И самое главное — чем я тебе мешала? — По-моему, это я тебе мешал. — О чем ты говоришь? От таких заявлений невольно пячусь назад. Как он мог мне мешать? Зачем выдумывает? Делает из меня виноватую, а сам бежит от ответственности, и в кои-то веки не может сказать правду. Правду, которая уже ничего не решит, но поможет мне освободиться. Осознать, обдумать, закрыть вопросы, собрать пазл и жить дальше. Мегуру поворачивается, и от его ледяного взгляда и такого же ледяного тона бегут мурашки: — Сама посуди. Ты меня стеснялась. Наверное, даже стыдилась. Но понял я это гораздо позже. — Да что ты вообще несёшь. — Только то, что видел. Взять хотя бы эти твои вечные советы или постулаты про «не проявлять чувств на публике». — Мегуру, Боже! Нашел, за что зацепиться. Я сотню раз объяснила, что для меня это важно. Объяснила, почему важно. И ты не возражал, и ты меня понимал. — Но с Кирой-то это не работало, ведь так? — он ухмыляется ехидно, и его слова ядом проникают под кожу. Глаза округляются от услышанного, грубая правда бьет тело сухой дробью. Мозг работает на бешеных оборотах в бесплодных попытках найти ответ — почему так? Я ведь действительно Киру к себе на публике подпускать не отказывалась. Забыла о собственных правилах? Поступилась принципами? Не правда. — С Кирой не было счастья, Мегуру. Так что и поделиться этим с публикой — не жалко от слова совсем. Пускай глазеют, мне было плевать. С тобой — не было. То, что происходило между нами, я ценила. Каждый день ценила, как последний. Клянусь, мне никогда не было за тебя стыдно и стеснительно. Я просто… я думала… — Рин, хватит. Лучше скажи, как ты сейчас относишься к монстру? — нетерпеливо перебивает на полуслове, сопровождая сказанное жестким взглядом исподлобья. Этот монстр — гнойный нарыв в сознании Мегуру. Это он сделал его одиноким. Это он сделал его отстраненным. Это он сделал его непонятным для остальных. Я его ненавидела. И пыталась бороться. Но здесь, в Блю Локе, монстр раскрывается с другой стороны. И пока он помогает Бачире выжить, должна ли я принять его? — Это сейчас так важно? — Это и есть самое важное. Не дожидаясь ответа, Мегуру хлопает дверью с той стороны, бросая напоследок: — Из того дня ты запомнила только то, что хотела. Покопайся в памяти и найдешь нужные ответы.