Лицом к лицу

Не знаю, сколько видеорядов, репортеров и локаций сменилось по ту сторону экрана, прежде чем я осознала, что до моего уха доносится глухое, мелодичное сопение. Неужели движок Бачиры на сегодня окончательно себя исчерпал, и мне все-таки удастся поработать? Боюсь его потревожить, но проверить хочется. Поэтому я блокирую телефон и через доступ к быстрым командам включаю фронтальную камеру. Судя по блаженно подрагивающим ресницам, Мегуру видит десятый сон, а я еще раз убеждаюсь, что Бачира и задачи, требующие предельной концентрации, но не требующие физической активности — вещи несовместимые. Его большой палец, как всегда, зажат между очерченных по лекалам губ. Нос находит пристанище в ложбинке между моим плечом и шеей, а теплая щека приветливо устраивается на ключице, когда Мегуру чуть меняет позу и укладывается поудобнее. Поудобнее для себя, разумеется. Обо мне никто не справлялся. Впрочем, неважно. Он выглядит таким расслабленным, что сама безмятежность перед ним стушевалась бы. Вот и я, не в силах сдержаться, жму на кнопку в центре дисплея, чтобы сделать снимок и задокументировать этот сладко-приторный момент на фотопленке. Не выбираю ракурс, не настраиваю кадр. Щелкаю, как есть, и возвращаюсь к просмотру интервью с танцором Лавиньо. Мне то и дело приходится регулировать громкость, потому что девчонки на трибунах при одном его появлении заходятся в громких овациях и пронзительных визгах, но я не могу их осуждать. Харизма хлещет из него кипящим гейзером. И, что самое удивительное, — от Лавиньо не несет фальшью. Он такой, какой есть: сумасбродный, озорной, не боящийся показаться смешным и прямой, как стрела. Что думаю, то и говорю. Что хочу, то и делаю. И его искренность подкупает сильнее всего. Я не ошиблась с выводами. Чем дольше я наблюдаю за Лавиньо, тем больше потрепанным ластиком моего восприятия стирается грань между ним и Бачирой — повзрослевшим, добившимся успеха и признания, сумевшим не просто сохранить свою индивидуальность, а приумножить ее и использовать во благо. Не в урон, как было раньше — за пределами Синей Тюрьмы, на закате нашей юности. Быть может, чтобы угодить Джинпачи и зрителям мне вообще не стоит как-то ограничивать Бачиру в действиях? Быть может, успех ждет нас там, где у Мегуру полностью развязаны руки? Черт, я испытываю непреодолимое желание посоветоваться с Йоичи и спросить, пахнет от моей идеи здравым смыслом или же смердит скорым вылетом из Синей Тюрьмы на почве ревности. Пока я пребываю в раздумьях, крайнее — как я себе обещала — на этот вечер интервью с Лавиньо плавно подходит к концу. Экран меркнет до густой черноты, а «умная лента» бегущей строкой предлагает мне посмотреть похожие ролики. Я готовлюсь ответить четкое «нет», как вдруг взгляд упирается в заставку последнего обзора из предложенных в списке. — Ками-сама… Скажите, что мне это мерещится… — шепотом говорю я, уже кликая на кнопку воспроизведения. Как только Лавиньо вновь заполняет собой каждый пиксель, возможность отлипнуть от дисплея перестает существовать в одной плоскости со всей женской половиной человечества. Ролик представляет из себя нарезку забавных моментов футбольных матчей, ставших частью его карьеры. Сначала танцор Лавиньо забивает сногсшибательный гол и встает в удивительную победную стойку. Затем запрыгивает на спину товарища по команде, чем-то похожего на Локи. После — прессует соперника обворожительной улыбкой, которая не предвещает для противника ничего хорошего. И еще много-много всего. Но меня интересует не это. Меня интересует то, что было на обложке. И, кажется, я увижу это сейчас. Лавиньо обходит сразу двоих и пинком выбивает мяч у них из-под носа, но сам атаковать не спешит. Мечет зоркими глазами по углам, ищет открытого напарника, а когда находит — без промедлений отдает ему фееричный пас, чтобы тот мог загнать в ворота финальный гол. Камера делает наезд на звезду победной голевой передачи, оператор берет крупный план, чтобы ничего не упустить. В кадре — вихрящийся в буре эмоций Лавиньо несдержанно вопит от радости, а затем приставляет к уголкам губ пальцы, раздвинутые треугольником, и просовывает между ними влажный, маняще-розоватый язык. Вот такой недвусмысленный жест, способный спровоцировать настоящий бум бракоразводных процессов по всему миру. Эксцентричный спортсмен, как ни в чем не бывало, бежит прочь от объективов, оставляя девушек на трибунах задыхаться от непрекращающихся воплей. Они жадно глотают воздух, но продолжают рвать горло в лоскуты, сменяя подбадривающие кричалки на откровенные просьбы сделать им детей. И я вновь не могу их осуждать, потому что если бы я могла кричать, я бы тоже кричала! Ноги сводит какой-то непонятной судорогой, хочется то скрестить их до боли, то просто поджать под себя. На щеках красным сигналом светофора загорается румянец. Я невольно прикладываю руку ко рту, чтобы проглотить этот убийственный прилив смущения, как вдруг в воздухе повисает заинтересованное: — А что это он такое сделал? Мегуру удивленно протирает заспанные глаза и слегка приподнимается на локтях, пока я нещадно пытаюсь поймать телефон, который ускользает из моих трясущихся пальцев, словно бьющаяся в агонии рыба. Не знаю, распространяется ли собственнический зуд Бачиры на персонажей по ту сторону Луны от нас и не горю желанием выяснять. Поэтому, усмирив лихорадку и приступ неловкости, переключаю тональность голосовых связок на режим невозмутимости. — Кто спит, тот без ответов сидит. Знаешь такое выражение? — Ты их на ходу выдумываешь, Рин-чан. Попробуй тут, запомни все, — отвечает Бачира, скрывая в кулаке зевок. — Так что он сделал? Почему ему все хлопали? — Забил победный гол, как тут не хлопать? — Пока он не показал вот так… — Мегуру небрежно указывает на потухший экран и усаживается по-турецки. — …никто не хлопал. — Хлопал. Ты просто не слышал. — Не хлопал. — Хлопал. — Не хлопал! Бачира начинает заводиться, а мой мозг начинает работать на скоростных оборотах, лишь бы не объяснять очевидное. Во-первых, я не сильна в сексуальном воспитании. Во-вторых, если Мегуру узнает, что означает этот жест, ему непременно захочется попробовать. Новое и неизведанное — прямой сигнал к тому, чтобы состарить и изведать. Увы, я не настроении потакать его любознательности. По крайней мере, сегодня. — Знаешь, как по-английски будет «победа»? Его бровь изгибается в вопросительном презрении, будто я несу чушь и попусту трачу его время. Я набираю в легкие запас кислорода и продолжаю: — «Victory». Лавиньо сложил пальцы в заглавную «V», чтобы показать, что он выиграл. Вот и вся история. — А язык туда зачем просунул? — не унимается Бачира. — Думаю, это его личные корректировки, — слюна сгущается и склеивает неба, но я не сдаюсь. — Фирменный знак, не иначе. Поэтому копировать такое ни в коем случае нельзя, иначе все подумают, что ты ему подражаешь. — Почему сразу подражаю? Может, я просто восхищаюсь им, как футболистом, и отдаю дань уважения. — Все равно. Придумаем тебе собственную изюминку, а эту оставим Лавиньо, идет? Бачира задумчиво поглядывает на свои ладони, но мои слова, кажется, не вызывают у него подозрений. Успех! — Знак победы, значит… — он складывает пальцы буквой «V» на обеих руках и вертит запястьями, воображая их ветряными мельницами в колосистом поле. — Я понял. — Вот и славно, — у меня от его гипнотических движений усиливается мигрень, поэтому я аккуратно беру его руки в свои, чтобы усмирить этот пыл. — Пора расходиться. Мне завтра рано вставать, да и тебе тоже. — Ага. Эго влепил нам утренние занятия по английскому, — он обиженно надувает щеки и закатывает глаза, всем своим видом демонстрируя, что умственная деятельность в стенах Синей Тюрьмы ему до лампочки. Закончив театральное представление, уточняет: — Ты придешь? — Да, если матч Наги, Чигири и Баро с мировой пятеркой не выпадет на это время. Я еще не смотрела расписание, — я грустно кошусь на дверь и ловлю себя на четком ощущении, что мне не хочется прощаться. Хочется лечь в обнимку и уснуть. Вот так просто взять и уснуть вместе, без страха быть пойманными поутру. Когда-нибудь мы сможем себе это позволить. Когда-нибудь, но не сейчас. И не здесь. Я сглатываю слепые надежды и, переступив через собственные желания, добавляю: — Пойдем, провожу тебя. — Этот Лавиньо… — Бачира словно разделяет мои чувства и тянет время, но все же поднимается на ноги и шагает к выходу. — Он клевый! — Да… — чересчур мечтательно отвечаю я, с головой нырнув в сравнения танцора Лавиньо и Мегуру из будущего. — У него есть, чему поучиться… Бачира замирает на пороге так резко, что мой нос копьем врезается ему между лопаток. — Ай… — Я все-таки хочу попробовать. — Ч-что именно? Он разворачивается и приближается практически вплотную в своей пугающей манере. Воздух вдруг становится невыносимо тяжелым. Мегуру наклоняется к моему лицу, требовательно заглядывает в глаза и с придыханием произносит: — Вот это, — расплывшись в чудовищной ухмылке, Бачира раздвигает пальцы треугольником и просовывает между ними язык. Меня словно окатывает ледяной водой. Даже приложившись щекой к айсбергу, погубившему Титаник, я не смогла бы унять пылающий дьявольским костром румянец. Моя ладонь с характерным, каким-то истеричным хлопком накрывает его рот, с потрохами выдавая бьющуюся под ребрами панику. — Не вздумай так сделать во время матча! Слышишь?! Не вздумай! — я до сих пор надеюсь, что мы говорим о самом жесте, а не о смысле, который он несет. Но когда мокрый кончик языка Мегуру начинает вырисовывать незамысловатые узоры на моей коже, а от янтарных глаз разлетаются насмешливо-похотливые искры, меня до дрожи в коленках прошибает осознание. — Так ты знал… Черт побери, ты знал! — Что знал? — нарочито медленно отводя мою руку в сторону, Бачира принимается сверлить меня ехидным взглядом. — Это! — буря эмоций подчиняет себе язык, не давая словам сгуститься в полноценное предложение. — Это… этот знак… — Конечно знал, — простодушно отвечает Мегуру, переключаясь. — Это знак победы! Ты же мне только что объясняла. Я тебе полностью доверяю, Рин-чан! Наблюдая, как пот заливает мне брови, Мегуру издевательски прищуривается и оставляет на губах мимолетный поцелуй. — Спокойной ночи! Он растворяется в коридоре, насвистывая обрывки каких-то задорных мелодий, а я с силой захлопываю дверь и погружаюсь в пугающий мрак спальни, гадая, чем, а, главное, когда мне аукнется сегодняшняя большая маленькая ложь. *** — Сандэй… Моандэй… — Что, простите? — скривив рот, шепотом выплевывает Исао, глядя, как за соседним столом Мегуру осваивает новые языки и скачет на натянутых канатом нервах Итоши Рина. — Стон-день? Он серьезно?! — Тихо! — огрызаюсь я на третьего менеджера и бросаю беглый взгляд на Бачиру. — Я впервые вижу его таким сосредоточенным на чем-то, кроме футбола, поэтому, сделай одолжение, закрой рот и не мешай процессу. — И не подумаю. Сколько у него классов образования? — Сколько слоев туши на ресницах Итоши Рина? Кудо с грохотом швыряет на стол казенный планшет и вызывающе пялится на меня. Я его вызов не просто выдерживаю. Я поддерживаю. Утро у нас обоих не задалось. Я проспала. Впервые. Настолько погрузилась в работу, танцора Лавиньо и соскоки с щепетильной темы, что забыла поставить будильник. Если бы не натянутый стук дверь и визит Бачиры с просьбой одолжить ему резинку для волос, а еще лучше — сделать прическу, неизвестно, сколько бы еще потенциально-блаженных часов я провела в царстве Морфея. Попытки собрать непослушную челку Мегуру в опрятный хвостик помогли взбодриться, но отняли крупицы времени, отведенного на завтрак. Так что на встречу я пришла чертовски голодная. С Исао все гораздо проще. Исао бесится из-за того, что, даже в совершенстве владея английским, он все равно вынужден присутствовать на уроках и помогать тем, кого природа этими знаниями обделила. То есть мне. — Читай дальше, — Кудо нехотя протягивает мне планшет и скрещивает руки на груди. — Я умею читать. — Вслух. — Зачем? Зачем мы это делаем, скажи мне? Я перечитала уже половину учебника, но какой в этом смысл, если мне тяжело говорить, а не цитировать готовые тексты, переводить и понимать на слух? Надо тренироваться на диалогах, чтобы снять языковой барьер. Разыгрывать сценки, имитировать жизненные ситуации, я не знаю… Вот, к примеру! Хочешь поругаться? Давай поругаемся! Но на английском! И то будет больше толку, чем от твоих сомнительных методов… — У тебя произношение кривое. Бесполезно учиться говорить, если тебя ни один американец не поймет. Общаться — это тебе не песни петь. Читай и не спорь. — Кривое?! — его замечания кажутся мне несправедливыми. — Что-то я за сегодня твоего произношения ни разу не слышала. — Не волнуйся, — Кудо вальяжно откидывается на спинку кресла и накидывает на плечи сплетенную из сарказма и издевок кольчугу. Так пафосно и вычурно, что аж в ушах звенит. — До «моандэй» далеко. Тучи над нами безнадежно сгущаются. За соседним столом дела обстоят не лучше. — Туэсдэй… Вэ… Вэт… Вэднэсдэй? — Уэнсдэй, балбес, — раздосадовано произносит Итоши. — Ты только с воскресеньем не ошибся. — Слушай, Рин-кун, — вступает Токимицу и дергает его за рукав. — А точно можно говорить просто «ай эм» вместо «май нэйм из»? — Эй, Рин, — подхватывает Арю. — Значит, надо зажать язык между зубами? «Тиз»… Нормально у меня «th» получается? Итоши, не выдерживая хаотичного нагромождения звуков, лишенных всякой ценности, зарывается в ладонях и отделывается дежурным: — Я вам… не репетитор… С каждым последующим вопросом товарищей по команде его лицо окрашивается то в зеленые, то в синие оттенки. Зависит от содержания: чем глупее предмет обсуждений, по его субъективному мнению, тем ближе к синему. Поэтому нынешний Рин больше напоминает горсть голубики, исклеванную птицами, нежели красавца-футболиста — номера «один» среди подающих надежды форвардов Японии. На мгновение я даже сочувствую ему. Мне доподлинно известно, каково это — когда кто-то беспрестанно жужжит у тебя над ухом двадцать четыре часа в сутки. — Менеджер-сан! — раздается откуда-то из-за спины. Не смотря на то, что это было предсказуемо, я все равно вздрагиваю. — Одолжи свой телефон. — Зачем это? — Я закончил с днями недели. Хочу посмотреть, как правильно пишутся и произносятся месяцы. — Спроси у Итоши, Мегуру… — говорю я, с невиданным ранее увлечением уткнувшись в планшет на радость Исао. — Я занята. — Рин-чан в трансе, — непримиримо заключает Бачира, поглядывая на утомленного Итоши, и вытягивает вперед раскрытую ладонь. — Я быстро. — А с твоим телефоном что? — Он мне тоже нужен. На нем я открою полный список с января по декабрь, а на твоем — переводчик с голосовым помощником. Абсурдность этой идеи не внушает доверия, но учитывая, как Мегуру требовательно сгибает и разгибает пальцы в ожидании, — отпираться бесполезно. Я неловко вздыхаю и, предварительно выставив на мобильном режим «не беспокоить», чтобы ни одно уведомление не просочилось сквозь эту защиту, вручаю ему гаджет. Бачира салютует и с довольной ухмылкой возвращается на свое место. — Собираешься и дальше вертеться или, наконец, вернешься к учебе? — с осуждением цедит Исао, игнорируя мой безучастный взгляд. Чтобы найти хоть какой-то островок спокойствия в этом образовательном безумии, я принимаюсь наблюдать за Исаги, обустроившим свое рабочее место отдельно ото всех. Книгам он предпочел аудиоподкасты, а беснующемуся в комнате шуму и гаму — наушники. Возможно, поэтому он так расслаблен и доволен жизнью. — Прервемся ненадолго, — бросаю я и поднимаюсь на ноги под скрип зубов третьего менеджера. Йоичи, заприметив нависшую над ним неопознанную тень, запрокидывает голову и вынимает из уха наушник. Я стыдливо откашливаюсь, негласно извиняясь за столь вероломное вторжение в его личное пространство. — Можно ненадолго тебя отвлечь? — Конечно, — Исаги бережно, по-джентельменски отодвигает стул возле себя, а я в очередной раз подмечаю, что он был бы отличным парнем. Замечательным, если быть точнее. — В чем дело? — Все в порядке, просто… Просто сделай вид, что мы говорим о чем-то важном, чтобы Кудо от меня отстал, идет? — Хорошо, — чуть хмыкает Йоичи, но принимает правила игры и строит серьезную гримасу. — Как у тебя дела? — Жутко устала. Хочу дать себе небольшую передышку, поэтому планирую посетить матч Баро, Наги и Чигири и отложить менеджерские обязанности в ящик под названием «сделаю это завтра». Остаток дня проведу за делами, до которых руки не доходили: постираю и поглажу вещи, сменю постельное белье, выщипаю брови… — Значит, они дошли до матча с мировой пятеркой… — облегченно заключает Исаги. — Кто теперь с ними в команде? — Не скажу. Сам все увидишь. В скором времени, надеюсь. — Скажи хотя бы… — голос Йоичи буквально усыхает, словно кто-то запустил машину времени и потерял над ней контроль. Я догадываюсь, что он хочет узнать, и беспокойно загоняю тягучую слюну поглубже в горло. — Там… с ними… есть кто-то… из команды Z? Теперь и мой голос готов надломиться от старости. — Нет. — Ясно, — раздается во всеобъемлющей пустоте, которая обрушилась на нас ветхим зданием. Но Йоичи сегодня не настроен созидать. Он настроен разрушать. Пускай и неосознанно. — Как думаешь, многие из наших прошли второй этап? — Мне хотелось бы верить, что все. Жаль только чудес не бывает. К глотке неумолимо подкатывает горечь. Я была уверена, что отпустила переживания о команде Z и смирилась с тем, что дальше наши дороги могут разминуться. Да, не до конца. Да, с трудом. Да, не бесследно. Но смирилась! Так почему любое упоминание о них продолжает кромсать сердце ножом с затупленным лезвием? — Большинство пройдет точно! — бодро заявляет Исаги, выныривая из засасывающего нас болота преждевременной печали. Его взгляд излучает уверенность. Йоичи не оставляет и шанса поразиться скорой перемене его настроения и принимается по очереди загибать пальцы, перечисляя имена: — Раичи, Гагамару, Йемон… Разве они могут провалиться?! Скорее Солнце поглотит Землю, чем они позволят кому-то себя обставить! Ведь так?! Я прав, менеджер?! Его слова — протянутая рука, которая поможет вырваться из месива скорби и тоски. И я без промедлений хватаюсь за эту руку и отталкиваюсь от дна. — Да! И Кунигами! Его Чигири очень ждет… Вслух об этом никому не говорит, конечно, и на зубных щетках не гадает, но ждет… — улыбка расцветает на моем лице первым весенним цветком. В порыве чувств я небрежно тычу локтем в плечо Исаги. — Закатим вечеринку в честь воссоединения? Как в прошлый раз, м? Было весело! — Нет, спасибо! — он пятится назад вместе со стулом и занимает оборону. — За несколько часов на свободе мы расплачивались неделей двойных тренировок. Никогда этого не забуду… — За все хорошее в жизни приходится платить. Что поделать? — По-моему, только вы с Бачирой тогда легко отделались… — задумывается Исаги и стремительно озирается по сторонам. — Где он, кстати? — Что значит «где…»? Я сглатываю и как в замедленной съемке поворачиваюсь туда, где должен был сидеть Мегуру, но, уткнувшись в пустое место за столом, начинаю вертеться до головокружения, пока не нахожу его в дальнем углу комнаты: совершенно одного, с мобильным в каждой руке, тетрадью под боком и зажатой между зубов ручкой. — Чем он занимается, черт побери? — бубню вполслуха, даже не надеясь быть услышанной. — Наверное, устал от шума и решил отойти, чтобы ему это не мешало… — высказывает линейное предположение Йоичи. — Исаги… Бачира — это синоним шума. Его природная стихия — это шум. По его венам вместо крови течет шум. Он как царь Мидас, только наоборот. Все, до чего он дотрагивается, превращается не в золото, а в шум. Так что поверь моему опыту, Мегуру сейчас вряд ли занят чем-то полезным. Он попросту шкодничает… Наедине с моим телефоном! Ками-сама, да чтоб меня! Нехорошее предчувствие опутывает тело коконом. Я отрываю налитые свинцом ступни от пола и направляюсь в конец помещения. Мегуру и бровью не ведет, когда я угрожающе нависаю над ним, но, держу пари, прекрасно понимает, в каком я расположении духа. — Что такое, менеджер-сан? — простодушно интересуется Бачира, накручивая на ручку прядь осветленных волос. — Разрешите спросить, а что вы здесь делаете? Не отрываясь от экрана, Мегуру поворачивает телефон под небольшим углом — так, чтобы я наверняка видела, что происходит на дисплее. Его губы собираются в хитрую ухмылку прежде, чем с них слетает: — Учу разговорный английский. Я вглядываюсь в изображение и на мгновение забываю, как дышать. Множество пикселей, закружившись в танце, проигрывают запись вчерашнего матча с мировой пятеркой. Вернее сказать — того, что случилось перед ним. Нелицеприятный диалог с Адамом Брейком всплывает в памяти, собирается в потрепанную мозаику, обрастает новыми, похабными подробностями, и я даже не уверена, были ли они на самом деле или мое инфицированное потрясениями подсознание додумывает за меня? Расширенные зрачки бегают от издевательски прищуренных век Бачиры до исписанных его почерком тетрадных листов. Судя по всему, Мегуру воспроизводил отрывки матча на моем телефоне, включал голосовой перевод на своем и фиксировал на бумаге каждое слово, которое смогла распознать программа, чтобы составить полную картину. В горле собирается острый ком и с оглушающим грохотом падает прямо в пустой желудок. Мне приходится приложить немало усилий, чтобы откупиться от тревожных чувств и вернуть голосу твердость. — А ты можешь быть очень находчивым, когда тебе это необходимо. — Угу. Я почти закончил. — Верни телефон, пожалуйста, — говорю я и протягиваю раскрытую в ожидании ладонь, умоляя мелкую дрожь ничем себя не выдать. — Зачем? — Мне пора идти. — Неужели ты не хочешь узнать, о чем они говорили? — хлесткий взгляд исподлобья вышибает из легких оставшийся кислород. — Или ты знаешь? — Не знаю и знать не хочу, — я выхватываю мобильный из его рук, не встретившись с сопротивлением. — И ты об этой истории, прошу тебя, забудь! Бачира откидывается назад, плотно упершись затылком в холодную стену. Глядит перед собой пустыми глазами, скрывая за маской безразличия откровенное раздражение. Его бесит, когда от него что-то скрывают. Его бесит, когда он чего-то не знает. Бесят тайны, недоговоренности. Он из тех, кто измеряет близость отсутствием белых пятен. Иными словами, если тебе посчастливилось войти в круг доверия Бачиры Мегуру, будь готов забыть о понятии «личное» и рассказывать ему все: сколько раз за день ты умылся, куда ходил, о чем думаешь, кого оплакиваешь и какие сны тебе снятся. И в этом его основной парадокс: от других он требует докладывать, о себе же — всегда умалчивает. Моменты откровений по типу «я сегодня отказался от монстра» — лишь исключение, подтверждающее правило. Невозможность докопаться до истины в купе с тем, что Синяя Тюрьма жгутом связывает ему руки, пресекая любую возможность избавиться от угрозы «на кулаках», только подливает масла в огонь. Вчерашняя потасовка плотно въелась в его мозг, вгрызлась, как червь в гнилое яблоко. Враньем и бегством от темы мне его уже не успокоить. — До какого момента ты дошел? — обреченно выдохнув, уточняю я и усаживаюсь рядом. Бачира оживляется, но тут же принимается обиженно дуть губы и выражаться абстракциями: — Дебильный переводчик… — Можно взглянуть? — я кидаю взгляд на его тетрадь и, дождавшись утвердительного кивка, раскрываю ее в ладонях. Облегчение волной разливается по телу с первых строк. Переводчик действительно оказался «дебильным». Все, что Мегуру старательно выписал на листках скорее напоминает набор рандомных слов, нежели цельный текст или хотя бы обрывки осмысленных фраз. — Слушай, Мегуру… Я расскажу тебе, о чем они говорили, если ты пообещаешь, что после мы никогда к этому не вернемся, идет? — Не обещаю, — холодно отрезает Бачира, а затем вмиг переключается. Он обезоруживающе улыбается и устраивается в ожидании долгого рассказа. — Но постараюсь! Постараюсь постараться. — «Постараюсь постараться»… — пальцы нервно пересчитывают хрящи на переносице. — Что ж, это лучше, чем ничего. В общем, они говорили… Моя исповедь не занимает много времени, но отнимает больше сил, чем я рассчитывала. Пока я вкратце пересказываю ситуацию, которая произошла на поле, Мегуру то и дело хмурит брови, изогнутые в отвращении, пренебрежении и злости. Откровенной злости. В какой-то момент мне кажется, что еще немного и он их попросту сломает. Если брови вообще можно сломать. По возможности, я стараюсь не цитировать Адама Брейка и его мерзкого дружка дословно, а подбирать обтекаемые, мягкие формулировки, чтобы сгладить углы. Однако, когда история заканчивается, и я поднимаю глаза на Бачиру, можно подумать, что я и не пыталась этого сделать. — Это все? — говорит он обыденном тоном, но до натяжения сжимает кулаки, зажатые между бедер. — Нет, есть еще кое-что. Самое главное, что тебе нужно понять. Вчера, стоя на игровом поле, они говорили не обо мне. Через меня они говорили о своем отношении к девушкам в принципе, в совокупности… Я как я им никуда не уперлась, не сдалась. Как только двери за ними захлопнулись, они уже забыли, как я выгляжу, как меня зовут и что я здесь делаю. На моем месте могла оказаться любая, но я рада, что все шишки достались именно мне. Потому что из всех девочек в Блю Локе, из всех менеджеров… только у меня есть такая защита, как ты. Но прибегать к ней по пустякам я не стану, слишком высока цена. Не стоит обращать на них внимания, Мегуру. Пока мы скованы правилами Синей Тюрьмы уж точно. Договорились? — Да-да… — куда-то в пустоту отпускает Бачира. Его кадык рвано ходит вдоль шеи. Он вырывает из тетради листок с заметками и складывает в фигуру, отдаленно напоминающую самолетик. Бумага похрустывает, когда он сгибает и разгибает элементы, и этот звук дарит мнимое спокойствие, пока Мегуру не заговаривает вновь. — Но в следующий раз, когда мы с ними встретимся, Рин-чан, захлопнется уже не дверь. Договорились? Я смиренно выдыхаю и встаю с насиженного места, слегка отряхнувшись, но не могу сделать шаг. Расходиться на ноте, когда у нас обоих на душе клубится осадок, мне никак не хочется. — Говоришь, выучил все дни недели? — с ухмылкой спрашиваю я. Мегуру отвечает тем же: — Да-а… — Продемонстрируешь? — Легко! — он прыжком поднимается на ноги и откашливается, как перед выступлением. — Итак, поехали! Бачира перечисляет их по порядку. С ужасным акцентом, режущим слух, но бесконечно гордым выражением лица и расправленными плечами. Я умиляюсь каждому действию, каждому неправильно поставленному ударению или съеденному сочетанию звуков. До тех пор, пока дело не доходит до пятницы. Сверкнув янтарными глазами, распоясавшийся Мегуру нежно поглаживает дно бумажного самолета — от хвоста к носу, чтобы заострить кончик — и благословляет его на удачный полет криком: — Ай билив ай кэн флай… дэй! А затем случается катастрофа. Авиакатастрофа, если быть точнее. Наспех сделанное оригами втыкается прямиком в щеку и без того взбешенного Итоши Рина. Комнату на несколько секунд парализует гнетущая тишина. В момент, когда мое сердце заходится в неистовой чечетке, Рин теряет последние крупицы самообладания. — Как вы меня задрали! — вопит он во всю глотку, швыряясь учебниками и прочими предметами, до которых его длинные руки только могут дотянуться. — Сколько еще это терпеть?! — Айм сори! Вери сори! — наигранно извиняется Бачира и накрывается ладонями. — Моя очень жалеть! Я сталкиваюсь с гневным взглядом Кудо. Третий менеджер зол ничуть не меньше, чем его персональный Король, Бог и Идол — того и гляди вскипит, как забытый на плите чайник. У меня слюна застревает в горле от одной мысли о том, что дальнейшее изучение иностранных языков пройдет в такой атмосфере. Однако, на наручных часах срабатывает напоминание, и я с облегчением произношу: — К счастью, мне пора! До скорых встреч! И игнорируя дробь проклятий, летящих в спину, растворяюсь в коридоре. *** — Динь-дон! Только что завершился второй отбор Блю Лока, — доносится из динамиков в момент, когда мы с Исао, утомленные непозволительно долгим собранием с Анри, направляемся к столовой в надежде поесть хоть что-нибудь за этот чудовищный день. — Мы собрали всех необходимых для следующего этапа участников, включая менеджеров! Скорее надевайте униформу и идите в комнату сбора. Всего прошло семь команд, то есть тридцать пять человек. Вас будут запускать в порядке прохождения второго отбора. — Надо поторопиться, — говорит Кудо и разворачивается в противоположную сторону. — Наши пойдут первыми. — Ага, у меня сразу обе команды, — отвечаю я, не скрывая гордости в голосе, затем крепче прижимаю к себе футбольный мяч с автографом Джулиана Локи и еще кое-что. — Я быстро закину это в спальню и догоню тебя. Третий менеджер молча удаляется, а я на ходу нащупываю связку ключей в кармане спортивных штанов и бегу по направлению своей комнаты. Моим планам отодвинуть менеджерские обязанности в долгий ящик сегодня, увы, не суждено было сбыться. Матч Наги, Чигири, Баро и других завершился быстро. Не сказала бы, что ребята справились хуже, чем команда Итоши Рина, но и лучшего результата не показали. Я переживала, что проигрыш мировой сборной, павшим занавесом оголяющий разницу сил, может их как-то надломить, но игроки будто и не расстроились вовсе — встали, отряхнулись и наперегонки с ветром ринулись в душ, оставив меня наедине с адской пятеркой, которая, на удивление, вела себя максимально пристойно. Приструнил ли их Джинпачи после нашего вчерашнего матча? Вряд ли. Грозный вид Баро смутил знаменитых футболистов? Скорее нет, чем да. Думаю, им просто неинтересно систематически измываться над одним и тем же объектом. Заявись на поле другая девушка, скорей всего, ей бы хорошенько досталось. Но свежего мяса не подвезли, а довольствоваться объедками заморские грубияны не привыкли и ушли разочарованными. Я ненадолго зависла за белой линией, не обращая внимания на опустевшее футбольное поле. Листала ленту уведомлений в мобильном, выискивала, что я пропустила, пока длилось противостояние между громкими профессионалами и рвущимися сквозь бетон тепличными талантами. Тогда и произошло немыслимое — тень Джулиана Локи накрыла меня грозовой тучей. Я спешно отпрянула назад, но футболист не растерялся и возвел к небу раскрытые ладони, выводя чудесную радугу: — Я пришел с миром, не пугайся! Ты вчера была на игре. Сато Рин, кажется? — он дождался утвердительного кивка — единственного действия, на которое я, парализованная, была способна, и продолжил: — Я… должен перед тобой извиниться за поведение своих товарищей. Не знаю, что на них нашло, и оправдывать не хочу, но… Они словно с цепи сорвались. В общем, знай, что они не такие кретины, какими могли показаться. Ты прости их, пожалуйста. И не принимай случившееся близко к сердцу. Он протянул мне широкую ладонь в ожидании ответного рукопожатия, а меня разрядом тока прошибло осознание — второго такого шанса уже не будет. Языковой барьер, как назло, сковал горло. Однако вынуждена отдать Исао должное — занятия с ним не прошли даром, и я смогла промямлить что-то, отдаленно напоминающее просьбу о подписи. — Мне будет гораздо легче отпустить ситуацию, если вы дадите мне автограф, — пребывая в полном шоке от собственной наглости и прямолинейности, я схватила первое, что попалось на глаза, и на прямых руках вручила Локи испачканный травой мяч и шариковую ручку. — Пожалуйста! — Хах! Идет, — он смял колпачок в зубах и принялся оставлять размашистую подпись. От контакта с надутой резиной из-под пера вылетал неприятный, протяжный, режущий уши скрип. Тем не менее, цель, в данном случае, оправдывала любые средства. — Готово! Что скажешь? Теперь мы прощены? Я несдержанно заулыбалась, но вдруг кое-что вспомнила. Точнее, кое-кого… Кто столько для меня сделал, а в ответ ни разу не получил даже сухого «спасибо». Стыд за свою же неблагодарность околдовал разум, и я на свой страх и риск ляпнула, заранее скривив губы от смущения: — Вообще-то, нет… Скажите, вам сильно нужна ваша… майка? А получив желаемое, упорхнула с игрового поля в приподнятом настроении. Мне не терпелось вручить завоеванный трофей человеку, которому он предназначался, но у Синей Тюрьмы, как всегда, были свои планы. — Срочно! — сообщение от Анри пришло в рабочую беседу так же внезапно, как из-за угла в коридоре показался острый нос Исао. — Все не выбывшие и свободные менеджеры, пройдите в переговорную. Нужно кое-что обсудить. Кудо, по-прежнему оскорбленный моим утренним нежеланием учить иностранные языки по его авторским методам, хотя и прекрасно меня видел, но ускорил шаг, обрубая за собой мосты. Однако едва я ввалилась в конференц-зал с мячом наперевес и заняла свободное место рядом, позволил любопытству взять верх, наступив на горло гордости. — Что это? — Футбольный мяч. — Я спрашивал не про мяч, я спрашивал про это, — Исао покосился на кусок ткани, небрежно повисший у меня на предплечье. — Это… кое-что. Для кое-кого. Побила Кудо его же немногословными методами, каюсь. Он шикнул презрительно и больше вопросов не задавал, поскольку Анри взяла слово. Несколько часов мы обсуждали, что нас ждет на предстоящем матче, обещавшем положить конец проекту «Синяя Тюрьма». Разрабатывали рекламную кампанию, составляли скелеты пригласительных писем для важных шишек и думали, как организовать пространство на трибунах так, чтобы подарить им кричащий «возьми все наши деньги, Блю Лок!» ракурс. Джинпачи с нами не было. Он зашел лишь раз, сделал круг и направился к выходу, вполслуха процедив возле меня: «Вычту стоимость загаженного инвентаря из твоей зарплаты». Уверена, Эго ладит с точными науками и не понаслышке знает, что при вычитании из нуля получается отрицательное число. Так что либо большой босс попросту забыл, что зарплату мне никто не платит, либо это был тонкий намек на то, что я должна возместить ущерб из личных сбережений. Что ж, пока я лавирую в витиеватых коридорах и прижимаю награбленное вплотную к груди, мне даже не жаль распрощаться с оставшимися на счете средствами. Свободной ладонью я выковыриваю связку ключей со дна кармана и отпираю дверь. Спальня встречает меня застоявшимся воздухом, не заправленной постелью и прочим бедламом, свидетельствующим о том, что комнату я покидала в утренней спешке. Я открываю шкаф, укладываю на полку мяч, кое-что и несусь к выходу — оглашение результатов начнется с минуты на минуту. Готова ли я по-честному узнать, что кто-то прошел, а кто-то выбыл? — Разве к этому вообще можно подготовиться? — вслух выдаю я, тяжело сглотнув, и запираю дверь с обратной стороны. Тем не менее, чувствую, что непринятия во мне поубавилось. На его долю постепенно пришло и продолжает приходить смирение. Смирение с тем, что по-другому никак. Таковы правила этого места. Люди будут ступать на его территорию, бороться за свое будущее, грезить о счастливом финале, а когда произойдет отторжение — уходить, потупив голову. И моя задача не оплакивать тех, кому не суждено пройти дальше, а выстоять самой и помочь ребятам, до которых я могу дотянуться, для которых я могу хоть что-то сделать — Исаги, Наги, Баро, Чигири и Бачире. Особенно Бачире. Это не значит, что мне не будет грустно прощаться. Это значит, что я найду в себе храбрость выстоять, пока мне есть, ради кого стоять. Такая установка. Твержу себе об этом снова и снова. Мои шаги эхом раздаются в пространстве. Звуки отскакивают от одиноких стен Синей Тюрьмы, как от чумных, и возвращаются обратно к подошвам ботинок. Словно никто не хочет иметь с ними дела, никто не хочет добровольно становиться их частью. Они будто покрыты защитным слоем, где ключевой компонент пропитки — смесь пережитого в этих стенах горя, отчаяния и внутреннего излома. Пройдут годы, но я так и не научусь ощущать себя в них комфортно. Или хотя бы приемлемо. Когда я на ватных ногах, отравленная скорбными испарениями, доползаю до знакомой комнаты-пятиугольника, выжившие менеджеры уже толпятся в углу, однако футболистов на горизонте не видно. Устроившись рядом с Кудо, я наспех пытаюсь пересчитать коллег и отвлечься, как вдруг дыхание спирает в предчувствии чего-то нехорошего. Все тело каменеет, по коже муравьиным строем проносятся мурашки. Капля холодного пота стекает вдоль позвоночника, вынуждая рвано дернуться. Почему хваленое смирение всегда опаздывает, пасуя перед неизбежным? — Первая команда, прошу! — громом раздается из динамиков, когда я как потерявшийся котенок невольно жмусь к худощавой ноге Исао, готовой вот-вот отпинать меня за нарушение личного пространства. Что ни говори, но появляется «первая команда» эффектно. Итоши Рин со своим сложным лицом выглядит так, будто за обедом нагнул всю Синюю Тюрьму просто потому, что у него выдалось свободное время для хобби. Йоичи изо всех сил старается соответствовать, однако пружинистая походка и чуть подрагивающие плечи невербально сообщают, что для таких пафосных метаморфоз милый Исаги еще не окреп. Мегуру остается Мегуру и ступает в центр, вальяжно закинув руки за голову. Дзюбей слепит окружающих блеском на зависть ухоженных густых волос, а Аоши, хоть и боязливо озирается по сторонам, нагоняет страху внушительными габаритами. Менеджеры, глядя на них, начинают странно перешептываться, а мне до безумия хочется наплевать на приступ паники, расправить крылья и прокричать: «Да-да! Это — мои мальчики! Кин, вкуси и выкуси!». Благо, я вовремя вспоминаю, что из «моих мальчиков» здесь только пародист-самоучка и мечтательно, непонятно чему улыбающийся парень с извечно закатанными рукавами. — Менеджер-сан! — простодушно выдает Бачира и подходит ближе, прищурившись. — Ты чего такая пришибленная? — Волнуюсь, — отвечаю я, пересчитывая пальцы. К горлу неумолимо подкатывает тошнота. Я зажимаю ладонью рот и, сгорбившись, добавляю: — Вернись к остальным. Что-то меня мутит… Мегуру как ветром сдувает. Он присвистывает в потолок, разворачивается на пятках и делает вид, что увлеченно слушает, о чем болтают Арю и Токимицу. Впрочем, Кудо ведет себя не лучше. — Тц! — цедит третий менеджер и пятится назад. — Попробуй только заблевать пол раньше, чем закончится оглашение результатов! — Прости, я постараюсь, — уняв непрошенный рвотный позыв, я выпрямляюсь и со звоном хватаюсь за обе щеки, чтобы взбодриться. — Постараюсь постараться. В поисках островка спокойствия среди этого хаоса я принимаюсь разглядывать Исаги, но становится только хуже. Йоичи громко стучит зубами, и даже через несколько слоев ткани невооруженным глазом видно, как под ребрами его сердце трепыхается в немом ожидании. Тоже. — Команда номер два! Как только на сцену выходят Наги, Чигири, Баро и компания, у меня легкие заново раскрываются. Черт возьми! От них исходит разрушительная мощь, разрушительная, мать его, мощь! Менеджеры снова тихонько шепчутся, а я снова ловлю себя на эгоистичном желании раструбить всему свету о том, что это мои парни! Исаги при виде старых товарищей тоже немного отпускает. Он выдыхает с облегчением и говорит: — Ребят… Его улыбка озаряет погрязшую во мраке комнату, как маяк в открытом море. Исходящее от Йоичи тепло поганой метлой выметает из головы любые переживания и тревоги. Поэтому когда Исаги оборачивается, без слов сообщая, что он рад видеть эту убийственную троицу даже без сопровождения бывших участников команды Z, я пожимаю плечами и улыбаюсь в ответ самой глупой улыбкой, на которую только способна. — Что это за облегченный вздох был? — возмущается Сейширо, хватая Исаги за загривок. — Думал, мы не придем? — Че, уже смотришь на нас свысока? Важная шишка? — подхватывает Баро. — Ну все, теперь мы второстепенные персонажи, — наигранно заключает Чигири, игнорируя непрекращающиеся протесты Йоичи. Их трогательное воссоединение и обещание сыграть вместе еще раз прерывает шипение динамиков: — Что ж, встречайте! Третья команда! После этих слов происходит столкновение с неизвестностью. Я наперед знала составы первых двух команд, но я понятия не имею, кто пойдет следом. — О! А из этих я никого не знаю, — озвучивает общее мнение Бачира. Я сглатываю острым ком, твердя себе, что впереди еще четыре команды. Целых четыре команды. Шансы — есть! Но заходит четвертая пятерка, где нет ни одного знакомого лица, а затем и пятая, идентифицировать в которой удается лишь Нико Икки… Гадкое предчувствие опять придавливает нутро к земле, однако, едва сборище под номером «шесть» переступает порог, желание во всю глотку прокричать от восторга рвется в бой! — Раичи! Гагамару! — играет на опережение Исаги. — Ха! Я же говорил, идиот! — скалится Джинго. — Вышло совсем не пафосно. Раичи и Гагамару! Пускай их появление и не было таким колоритным, как им бы хотелось, но я бесконечно рада их видеть. Да что их… Даже нахмуренные брови немого из братьев Ванима веслом разгоняют в душе гладь теплых чувств. Жаль, сосредоточиться на приятном надолго не получается. — Еще одна команда… — беспокоится Чигири. — Угу, — подхватывает Сейширо. — Что-то Кунигами и Рео задерживаются. — Задерживаются — это мягко сказано… — срывается вслух против моей воли. Нарастающая паника находит отражение в зажатом между зубов ногте большого пальца и отплясываемой на месте чечетке. Третий менеджер с осуждением косится на мой невроз и выплевывает: — Что ты скулишь?! Ваш рыжеволосый амбал пройдет точно. Насчет финансового гения не уверен, но он что-нибудь да придумает. Нудист на месте, синеглазый миротворец тоже здесь, чего тебе еще надо? — Кудо прожигает во мне сквозную дыру, но упирается в непробиваемое молчание и отворачивается. — Всех до финала не доведешь, даже если потащишь за шкирку. — Я знаю, просто… ненавижу сюрпризы. И гадать тоже ненавижу. Момент истины близок, вот мне и не по себе… Не обращай внимания, я в порядке. Кудо хочет еще что-то добавить, но густой баритон, льющийся из динамиков, сообщает о выходе седьмой команды — последних пяти игроках, прошедших второй отбор. С колоссальным трудом поборов оцепенение, я поднимаю голову и ожидаю увидеть там кого угодно, но только не… — Номусан! — Игагури! — восклицает Бачира. Вот так номер. Допустим, сюрпризы — это не всегда плохо. Я вглядываюсь в черноту и жду, пока софиты подсветят тех, кто движется позади Игараши. Первым показывается Микаге Рео. Честно признаться, его появление меня совершенно не трогает. Однако Наги при виде старого друга оживляется, наверное, впервые за всю церемонию оглашения результатов, и если он рад, то и я тоже. К тому же, раз Рео здесь, значит и Кунигами не заставит себя долго ждать. Я встаю на цыпочки и вижу — он там, в конце, черным пятном завершает шествие. Но чем больше времени проходит, тем сильнее меня одолевают сомнения. Он ведь прекрасно нас видит, так почему не торопится выходить на свет? Вторая волна тревожного предчувствия вдруг сковывает кровоток. Не успеваю я отряхнуться от печальных домыслов, когда зловещая фигура высовывает нос из тени. Земля в мгновение ока уходит из-под ног. К сожалению, не у меня одной. — Вот и все. Незнакомый голос вспарывает наши слепые надежды зазубренным лезвием. Потрошит их, словно мясник бездыханную тушу. Лица Чигири и Исаги искажаются обрушившимся на них потрясением. Даже Кудо и Раичи непозволительно широко округляют глаза. — А Кунигами? — выстреливает в воздух Джинго. — Эй, Рео… Почему… вы не вместе? Рео? — заводится Йоичи и, выдержав паузу, утробно кричит: — Кунигами не мог проиграть! Но он проиграл, и от осознания этого у меня ступни прирастают к полу. Скользкий вьюн опутывает тело и сжимается вокруг, ломая кости. В ушах гуляет беспорядочный звон. Если Ренске с его физическими данными и невероятным мастерством вот так просто взял и выбыл, то человек, который пришел на его место, и не человек вовсе. — Он проду-у-ул. Я устроил ему эпичные похороны, — язвительно бросает нечто, порожденное мраком коридоров Синей Тюрьмы. — Ну… он правда был в хорошей форме. Да и его настрой мне нравился — вся эта честность и благородство, но… Футболу плевать, славный ты парень или последняя мразь. Те, кто не взрывается ради игры, — мусор. Грош цена таким нападающим. Этот сраный герой с чистыми помыслами и храбрым сердцем лишь слизняк на моем пути к вершине. Тишина, воцарившаяся после его грязных слов, кажется оглушающей. Вальяжной походкой сто одиннадцатый игрок протаптывает себе дорогу в центр комнаты, огибая Йоичи, в венах которого закипает чистый гнев. — Заткнись! Да что ты вообще знаешь о Кунига… — Я же сказал. Мне плевать… — секунда, и сгусток концентрированной ненависти уже заносит в воздухе ногу для удара. — На таких тюфяков, как ты! Эмоции и испуг берут верх. Зажмурившись, я мертвой хваткой вцепляюсь в запястье не менее шокированного Кудо, который не спешит меня отталкивать, а, наоборот, на автомате закрывает собой. В это же мгновение Хьема реагирует на выпад агрессивного форварда и прижимает Исаги к холодной плитке, позволяя избежать удара. — Что за псих? Раздражает… — Я тя понял, — вступает Бачира, разминая кулаки. — Хочешь, можем выйти, поговорить. — Нет-нет-нет! — слова дробью вылетают прежде, чем я успеваю подумать. Я крепче впиваюсь в руку Кудо и в отчаянии утыкаюсь лбом между его лопаток. — Только этого не хватало… — Для меня ты тоже слизняк, гяру недоделанный. — Это естественный загар, — не обязательно смотреть, чтобы понять, как ехидно ухмыляется загадочный игрок. Накалить ситуацию до предела не позволяет обращение Эго. Впервые от его появления я с облегчением выдыхаю, а не рассыпаюсь на осколки от страха и предвкушения предстоящего унижения. — Та-а-ак, достаточно, мои драгоценные. Если хотите устроить тут драку, можете собирать вещи уже сейчас. К тому же… у вас просто нет времени волноваться о проигравших товарищах. Все-таки ваша футбольная жизнь, как и этот проект, может очень скоро отправиться на помойку к другим неудачникам. А… ну вообще, молодцы. Неплохо вас мировая пятерка размазала, правда? Хотя об этом чуть позже… Вторым этапом у вас была языковая школа… Эм… Я подготовил еще парочку заданий, по окончании которых осталось бы лишь пятеро, но… планы изменились. Похоже, важным птичкам из футбольной ассоциации не терпится закрыть проект «Блю Лок». Так что мне пришлось бросить им вызов. Через три недели начнется следующий отбор. Битва, на кону которой наша жизнь… Победив, вы получите их места в сборной. — Их места в сборной? — удивляется Гагамару. — Как они на это согласились? — присоединяется Раичи. — Ну, павлины уверены в своей победе. Думают, что играют против сброда школьников. А услышав, что в нашей команде одни нападающие, они лишь довольно заулыбались. Ассоциация хочет уничтожить Блю Лок, заработать денежек на этом торжественном матче и сделать из нас клоунов… Япония еще долго будет вспоминать это посмешище. Ну, драгоценные, что скажете? Обидно, когда на вас смотрят сверху вниз? Хотите, чтобы они взяли свои слова обратно? Сейчас я могу со всей уверенностью сказать… — Эго театрально простреливает висок пальцами. — Вы в силах навсегда изменить японский футбол. Но есть еще условие… Противники хотят подстраховаться, поэтому к команде сборной добавится один игрок… Руководство решило пригласить Итоши Саэ. На этой многообещающей ноте цепляться за воображаемую руку приходится уже Кудо. Я не вижу его лица, но чувствую, как напрягается каждая мышца в его теле, когда он смотрит на Рина, обронившего на пол фирменную маску непроницаемости. — Пора идти ва-банк, — Джинпачи улыбается, как полоумный, и завершает свой вызывающий монолог. — Здесь вы познакомились со своим эго. Открыли для себя химические реакции и орудия. Прочувствовали мощь мирового футбола. Место в сборной уже не сказка, а реальность, до которой рукой подать. Вперед, драгоценные. Грядет новая эпоха! Эпоха эгоистов! Расставленные Эго акценты не терпят возражений, но никому и в голову не приходит возражать. Выглянув из-за хрупкой спины Кудо, я наблюдаю, как форвардов от брошенного мировому сообществу вызова охватывает неконтролируемое возбуждение. Они сжимают кулаки до белых костяшек, скалятся хищно, будто обезумевшие. Атмосферу насквозь пронизывает арктический холод, азарт и неприкрытая жажда победы. Они готовы к бою. И я бы рада разделить их пыл, рада стать частью этой надвигающейся на звездный футбол угрозы, но, увы, мой эмоциональный лимит на сегодня исчерпан. Я отпускаю руку Исао и продолжаю стоять на тряпичных ногах в ожидании дальнейших инструкций. *** После того, как Джинпачи закончил объяснять принципы третьего отбора, мы покинули страшную комнату-пятиугольник. В качестве исключения, больше напоминающего искупление, нам разрешили поужинать вместе, за одним столом — и футболистам, и менеджерам. Мне бы, увы, кусок в горло не полез, так что я не стала испытывать судьбу и сразу направилась в спальню. Скоро стукнет час, как я лежу и изучаю потолок в попытках принять и осмыслить случившееся. Паника отступила, дышать стало легче, но гири, повисшие на сердце после оглашения результатов, продолжают биться друг о друга и натянуто звенеть. А громкое появление загадочного игрока по имени Рюсей Шидо только усугубляет симптомы. Нутро требует держаться от него подальше. И держать подальше игроков. Шидо — ходячая провокация. Что Бачира, что Баро… да даже Исаги и Наги не отличаются кротким нравом. В ответ на агрессию обязательно последует агрессия. Не хватало еще, чтобы кого-то из них вышвырнули за борт из-за глупой драки. Порассуждать над этим подольше мне не приходится — стук в дверь рассекает тишину раньше, чем я планировала. И звучит он непривычно тихо. И музыкального сопровождения в виде раскатистого: «Менеджер-сан!», — не слышно… Я замираю в полусогнутом положении, оценивая обстановку, но все же откидываю одеяло и подхожу к двери. — В чем дело? — Э-это я, — еле слышно произносит Исаги и пятится назад, когда щелкает замок. — П-привет! — Что-то случилось? — изогнув дугой брови, я жестом приглашаю его войти и вскидываю руки. — Если да, то я не хочу об этом знать. На сегодня потрясений — достаточно. — Нет, все в порядке! Ты так быстро убежала… Вот я и подумал, что стоит зайти, проверить… Извини, если помешал. Он виновато опускает голову и неловко ерошит ладонью волосы на затылке. Его искреннее, даже какое-то детское смущение и удивительная манера за все просить прощения вызывают лишь мягкую улыбку. — Ну и как, товарищ комендант? Я прошла проверку? — по-доброму ерничаю я и, не дожидаясь ответа, направляюсь к шкафу. — У меня для тебя кое-что есть… — Правда?! Что? — оживляется Исаги. — Не поверишь, нечто хорошее, а не зубные протезы, как задумывалось изначально… — бубню я, забывая про принцип «сначала взвесь, потом — говори». Чувствую себя, как разволновавшаяся школьница в день Святого Валентина. Не только Йоичи в этой комнате перетаптывается с ноги на ногу. Я выуживаю с полки припрятанный кусок ткани и трясущимися пальцами протягиваю его Исаги. — Держи. Кое-что. С автографом самого Джулиана Локи. В глазах Исаги вспыхивает огонь. Никогда бы не подумала, что глубокое синее море может полыхать так ярко. Парадоксальное зрелище. Румянец бесстыдно расползается по моим щекам, перекидывается на лоб, на грудь — всюду, куда дотягивается, смущение оставляет свои метки. Когда Йоичи прижимает к себе форму, которую еще днем носил Локи, на умасливающие слова благодарности, плотно осевшие в душе, меня уже не хватает. — Это за то, что перевернул мою жизнь вверх дном, — я с неистовым рвением ковыряю носком дыру в полу. Буквы застревают в горле, и все, что давно вертится на языке, звучит неуверенно, но главное не звучание. Главное — смысл. — Сейчас ты тащишься от майки с его подписью, но… После предстоящего матча с мировой сборной… После схватки с этими футбольными асами… Сделай так, чтобы не только Джулиан Локи умолял тебя оставить автограф, но и все они! Вот… Йоичи бросает на меня пронзительный взгляд и расплывается в широкой улыбке, от которой на уголках его ресниц собираются крохотные слезинки. Исаги прячет лицо в сгибе локтя и чересчур несдержанно выпаливает: — Да! Я облегченно выдыхаю, но остаточные беспокойства вновь стремятся меня опозорить: — Прости, мяч на поле был только один, и мне необходимо вручить его… Кире. Пришлось раздеть Локи, но, благо, не до трусов. Обнимемся? — Н-не думаю, что это хорошая идея, — заговорщическим тоном шепчет Исаги и беспорядочно указывает на дверь. — Там к тебе… очередь… Так что я, пожалуй, пойду. Спасибо тебе, менеджер! «Тебе спасибо», — думаю про себя. — «За каждый твой непрошенный совет». — Ага. Зови следующего, — обреченно произношу, усаживаясь обратно на постель. — Салют, менеджер-сан! — не дожидаясь, пока Йоичи хотя бы выйдет за порог, Мегуру врывается в спальню, негласно требуя у Исаги поторопиться. — О чем болтали? — А то ты не слышал… Бачира игнорирует мой тонкий намек и, заперев дверь, проходит к столу. Он рывком забирается наверх и устраивается на поверхности, согнув ногу в колене. Уголки его губ неожиданно ползут вверх, в медовых глазах плещется насмешка, но я не могу сходу определить источник. — Выглядишь подозрительно. — Я? Совсем нет, Рин-ча-а-ан… — Да. И с каждым словом только хуже. Признавайся, что ты натворил? По комнате разносится ехидный хмык. Прыснув в кулак, Мегуру переключается и возводит вверх раскрытые ладони, словно ответчик в зале суда, дающий клятву говорить правду, правду и ничего, кроме правды. — Я ничего не творил. У тебя паранойя… — чтобы лишить меня шанса на нападение, Бачира, выстукивая пальцем по губам, стремительно переводит тему. — За ужином болтали с ребятами, обсуждали второй этап и этого… как его… жертву солярия… — Рюсея Шидо? — Ага, точно! — Как там… Чигири? — острый ком вновь щекочет неба, произнесенное вслух отзывается тупой болью где-то там, внутри. — Да и остальные ребята? — Все окей, — простодушно отвечает Мегуру и подпирает кулаком подбородок. — За них можешь не переживать. Настрой в группе боевой, справимся. — Правда? — Ага. — С этого момента, пожалуйста, поподробнее. Дважды Мегуру просить не надо. Он в красках пересказывает все, что было проговорено в столовой. Я даже немного жалею, что не пошла с ними. Бачира не скупится на мимику и широкие взмахи руками, скачет с одного тембра голоса на другой, когда цитирует кого-то из других футболистов. Хуже всех из его уст звучат Раичи и Чигири. Ближе к истине — Гагамару и Игагури. Не знаю, сколько времени проходит за разговорами, когда усталость начинает брать свое. Из меня то и дело вырываются зевки. Когда Мегуру наскучивает смотреть, как смыкается и размыкается моя челюсть, он соскакивает со стола и, небрежно потрепав меня по голове, движется к выходу. — Доброй ночи, менеджер-сан! — говорит он с теплотой. Но в следующее мгновение в его голосе вдруг проскальзывает хитрая усмешка. Что-то определенно не так. В чем подвох? — И не забудь выставить будильник. — Точно! — с нотками паники вскрикиваю я и нервно тянусь к телефону, который предусмотрительно закинула под подушку сразу, как только пришла. Впервые за день я смахиваю уведомления, а не перехожу напрямую в приложение, и, разблокировав телефон, не могу узнать свой экран «домой». — Какого… дьявола… Бачира замирает в проходе, придерживая дверь ладонью. Находится на низком старте на тот случай, если у меня остались силы читать нотации. К его огромному сожалению, сил у меня внезапно приумножилось в стократ. — Мегуру… что… это… здесь… делает?! — Это лучше, чем твои цветочки! Или котики? Или что там раньше было… — Космос. Там, вообще-то, был космос, но сейчас не об этом! Разве я не просила не трогать мой телефон?! — Разве я давал разрешение на съемку? — Ками-сама! Когда ты успел? Когда учил «разговорный английский»?! А если бы это кто-то увидел?! — Фотошоп! — парирует он и, нагло ухмыльнувшись, отправляет мне воздушный поцелуй прежде, чем дверь за ним захлопывается с характерным щелчком. — Спи! Скрипя зубами, я душу обуявший меня приступ негодования, механически выставляю будильник и блокирую дисплей, на котором с легкой подачи Бачиры красуется теперь наше совместное, тайком сделанное за просмотром интервью с Лавиньо вчерашнее фото.