По доброте душевной

Паша бежал со всех ног по усеянному обломками асфальту, туда, где еще недавно шли домой Миша и его мама. Бежал, а воздух застревал в груди — нет же, не может быть. — Стой, начальник! Да стой ты! — Садовский догнал конвойного и рывком развернул к себе. — Прямое попадание. Им не помочь, слышишь?! Паша сбросил его руку и продолжил идти, но через секунду замер — прямо под ногами он увидел обрывки цветастого халата и то, что осталось от женщины — обгоревшая ткань спеклась с бесформенным обрубком плоти без головы и рук, из обожженных ног торчали сломанные кости. Рядом лежал Мишка. Конвойного рвало долго и мучительно, когда он почувствовал запах горелого мяса. «Не может быть. Этого не может быть» — крутилось в голове, как на хриплой, заезженной пластинке. — Пойдем, парень. Не смотри. Садовский стоял рядом со скорбным, но невозмутимым выражением лица, будто попал на похороны, где покойные в парадных одеждах чинно лежали в гробах. И от его вида Пашку затрясло в необузданной злости. — Это все ты! Ты виноват! — заорал он, ударив заключенного по лицу, и тот не устоял на ногах от неожиданности. — Никто не виноват, начальник. Это война. Садовский вытер кровь из рассеченной губы рукавом и собирался встать, но получил берцем в живот: — Ублюдок! Ты сказал им, что можно выходить! Ты их убил, ты! — Ладно! — Заключенный зашелся в приступе тяжелого кашля, но, все же, поднялся на ноги. — Я виноват! Какая разница, одним больше — одним меньше! Как выберемся из этой чертовой дыры, скажешь следакам, пусть мне десятку сверху накинут, но сейчас надо выбраться, понимаешь?! Пашка без сил опустился на груду кирпичей, оставшуюся от подъезда, где они совсем недавно нашли укрытие, и закрыл голову руками, будто не мог больше сопротивляться ударам. — Куда нам идти? — вставать не хотелось — ноги стали ватными, непослушное тело билось в ознобе. — Живешь далеко отсюда? — Что?.. — Пашка не до конца понял, что спрашивал у него подконвйный — перед глазами стояла женщина в цветастом халате, а в ушах звенел ее вопрос: «можно нам уже домой?». Уцелела ли их квартира? Что там осталось? Мишкины прописи, мамины новенькие сковородки, фотоальбом, белье на веревках?.. Квартира, куда никогда не вернется прежняя жизнь — лучше бы ее разбомбили. — Где ты живешь? Назови адрес! — Шахтостроителей, 71 Б. — Отчеканил Пашка, будто пожилая учительница спросила у него-школьника домашку. — Хорошо. Теперь вставай. Нет времени рассиживаться. Как тебя зовут-то? — Пошел ты... Садовский со вздохом протянул ему руку, и Паша оперся на нее, поднимаясь на ноги. Он бы не принял помощь убийцы, если бы мог встать самостоятельно, но пролетевший над головами самолет ясно дал понять — сейчас не до принципов. — Народ сейчас повалит из города. Возьмешь любую машину под ствол, пошлешь водителя вот как меня, и покатим к тебе домой. Пересидим кипиш, да с утра двинем в область, там уже порешают, куда нас девать. Мысли разбегались, путались, но Паша понимал одно — нужно во что бы то ни стало вернуть контроль над ситуацией, пока Садовский не почувствовал свободу и не выкинул чего-нибудь похуже угона. — Это преступление. — Только и смог сказать он, стараясь больше не оглядываться туда, где среди руин недавнего мира остались лежать мать и сын. — А какие варианты, начальник? Вызовешь такси? — Зачем выкидывать водителя, он может просто довезти нас. — Незаметно для себя Паша перестал возражать против части плана, в которой ему придется переждать ночь в собственной квартире с заключенным. — А завтра ты в область пешком пойдешь? При таком раскладе лучше сразу застрелимся. — Но… — Дома будешь думать! — увидев вывернувшую из-за поворота машину, Садовский вышел из себя. — Делай, что говорю, иначе оба подохнем! Тормози тачку! Получив ощутимый тычок в спину, Паша вышел на дорогу и прицелился в водителя. Тот ожидаемо дал по тормозам. Дальше как по учебнику — обойти старенькую «десятку» со стороны водительской двери, скомандовать: «выходим из машины!». Зачем он, черт возьми, послушал этого психопата?! — П-пожалуйста, не стреляйте! — взмолился лысоватый мужичок, одетый не по погоде. — Мы просто хотим уехать! Только сейчас Паша увидел испуганную женщину на пассажирском сидении. Он хотел было отступить, но Садовский уже вытаскивал ее из машины: — Простите, дамочка — дальше пешком. Неизвестно, кого гражданские испугались больше — парня с автоматом или же его спутника в тюремной робе, но сопротивляться они не решились. — Молодец, начальник. — Садовский отодвинул кресло и с наслаждением вытянул ноги. — Чего стоим, поехали! — Я не умею. — Что не умеешь?.. Водить, что ли? — такого поворота он явно не ожидал. — Ага. — Кивнул Паша, зачем-то вцепившись в руль. Да, стоило сказать об этом раньше, но мозг начисто стер этот факт и забросил его обратно в сознание только сейчас. — Вылезай тогда, я поведу. Конвоир, твою мать… Садовский сел за руль и неуверенно тронулся с места, но, набрав скорость, как-то по-детски улыбнулся: — Я уже лет десять не водил. Командуй, куда ехать. Они летели по ночному городу, объезжая завалы кирпичей и покореженные машины, иногда с трудом вписываясь в повороты. Паша не послал Садовского, когда тот попросил поискать сигареты в бардачке, но когда из магнитолы заиграл Бумбокс, решительно щелкнул кнопкой выключения. — Ты чего, начальник? — поймал он разочарованный взгляд водителя. — Тут тебе не дискотека. — Тогда давай сам за баранку. Крыть было нечем, и динамики снова захрипели про вахтеров, но когда песня закончилась, Садовский убавил звук: — Я не назло, начальник. Просто когда я еще так покатаюсь?.. — Ты и этого не заслужил. — Пашка презрительно отвернулся, понимая — музыка и машина — еще цветочки. Совсем скоро ему придется впустить убийцу в свой дом, и от этого сделалось тошно. — Но видишь, как оно получается. — Садовский торжествующе улыбался, сворачивая во двор. — Тормози, приехали. На выход! Паша направился к знакомому подъезду, но его «напарник» не спешил, заглядывая в багажник угнанной ими машины. — Какого хрена ты делаешь?! — Ствол-то опусти, я просто смотрю. На этот раз конвойный не послушался, и оружие смотрело Садовскому в грудь, пока тот не захлопнул багажник и не поднял руки. *** В квартире Пашке мучительно захотелось рухнуть в постель, накрыться одеялом с головой и лежать так, пока весь этот бред не закончится. Вместо этого он тяжело опустился на стул в кухне, не выпуская автомат из рук. Что дальше делать с Садовским, не было написано ни в одной инструкции. — Да положи ты пушку, начальник. Не сбегу. — Он усмехнулся и по-хозяйски полез в шкафчик над раковиной. Не успел Павел возмутиться, как на столе появились две рюмки. Садовский достал из-за пазухи бутылку водки и налил до краев. — Это… что такое? — у конвойного округлились глаза. Он не знал, как поступить, потому непонимающе таращился то на рюмки, то на Олега. — Лекарство. Пей, начальник, иначе чердак протечет. Повидал ты сегодня немало. Пашка беспрекословно выпил, пытаясь прогнать прочь мертвого капитана, яркие черточки в небе, остов пятиэтажки и вспышку, в которой растворились Мишка и его мама. Он закашлялся, и, наконец, прислонил к стене автомат. — Когда ты успел? — В багажнике нашел. — Садовский опрокинул рюмку и занюхал рукавом, а потом на лице его расплылась блаженная улыбка. — Ты мародер. — Признанку сразу писать, или как доедем? Курить-то можно у тебя? Паша разрешительно махнул рукой. По телу его разливалось приятное тепло, а тяжелые мысли растворялись в тумане, потому он налил себе еще. — Почему ты не сбежал? Ты же мог. — наконец, задал он съедающий его вопрос. — А куда бежать? Здесь у меня никого — семьи не завел, мать после суда преставилась. Зато найдутся ребятишки, которые хотят моей смерти. Это не считая большой заварушки. — Свалил бы в тыл, документы поменял бы. Неужели на волю не хочется? — Пашка уже не следил за языком, иначе подумал бы, что не стоит подсказывать заключенному варианты побега. — Хотелось поначалу. А теперь не знаю, что там делать. Такая вот штука, начальник. — Садовский выпустил струйку дыма и отрешенно уставился в стену. — А меня зачем вытаскивал? Думаешь, тебе зачтется? — Если скажу — по доброте душевной, поверишь? — он усмехнулся и затушил окурок в раковине. — А еще ты — мой бронежилет. Пока я под конвоем, вряд ли меня кто-нибудь хлопнет по дороге. Один я долго не протяну. — Жить, значит, хочешь?.. — следующий глоток водки разжег внутри Пашки гнев. — Я вот думаю, может, тебя родне кого-то из жертв завезти? А что, скажу, ты сбежал, и… — Думаю, им сейчас не до меня будет. — На улице громыхнуло, и Садовский поднял палец вверх. — Хочешь — сам пристрели. При попытке «побега». — Ты же знаешь, что не стану. — Знаю. Все вы такие — ищете, кто бы за вас ручки замарал, а сами — нихрена. Да и не надо оно тебе, парень. Как зовут-то тебя? — Паша. — Он пожалел, что поспешил с ответом — Садовский с улыбкой протянул ему ладонь для рукопожатия: — Олег. Ну, ты знаешь. — Я про тебя еще пацаном слышал. — Паша не подал руки. — Тебя тогда еще не взяли, весь город на ушах стоял. Ты десятерых мальчишек убил. Задушил, зарыл тела! — Одиннадцать. — Поправил его Садовский — буднично так, обыденно, и снова закурил. — Знаю — ты еще труп на себя взял. Сидеть надоело, решил покататься — вы все так делаете. Ты скажи, сколько еще их? Облегчи душу, или как там говорится — может, мы и до завтра не доживем. — Если доживем, иди учиться, Паша — ты парень неглупый, тебе дорога в следаки. Раз с делом моим знаком, отчего в подвале меня не сдал? — Мишку пожалел. Губы конвойного совсем по-детски задрожали, и он поспешил опрокинуть в себя еще порцию водки. Было понятно — Садовский пытается соскочить с темы, но не было сил припереть его к стенке. — Зачем ты это сделал? — самый важный вопрос вырвался сам собой. — Зачем убил их? Олег только пожал плечами, на несколько секунд замер, уставившись в одну точку — перед глазами его стоял явно не рыжий кафель кухонной стены. — Ты боялся меня в детстве? Думаю, боялся — всех детей мной пугали. Теперь ты наставляешь на меня пушку, бьешь мне морду , угрожаешь не довезти до СИЗО. Ты победил, Паша. А копаться у меня в голове незачем. — Ублюдок! — Пашка ударил кулаком по столу и хотел было встать, но подкосились ноги. — Сколько их было?! — Тише, парень. Сколько есть, все мои. Ты спать-то собираешься? — У меня отца не было, мать сама воспитывала... — конвойный вытащил из пачки сигарету, закурил и закашлялся. — Так вот, она говорила — бить первым можно только если защищаешь слабого. А ты… как?! Это же ученики твои были! — Позвонил бы матери — волнуется, наверное. — Не отрывая взгляда от стены, бросил Садовский. — Точно… Алкоголь поразил цель — комната плыла и качалась, горло непривычно царапал дым, и больших усилий стоило держать глаза открытыми. Пашка пошарил по карманам и, наконец, нашел телефон. Связи не было. — Не боись, глушат, наверное. Вот разберешься со мной — и дуй к ней. Хорошо, когда есть мать. С улицы раздалась автоматная очередь, затем еще одна — ближе. Кто-то вскрикнул и тут же замолк. — В город зашли. Хреново. Ну ничего, Пашка, прорвемся. А теперь отбой, — заметив, что конвойный уронил голову на руки, Садовский улыбнулся и пару раз толкнул его в плечо, — давай, парень, пойдем. Паша промычал что-то нечленораздельное и безуспешно попытался встать. — Что ж ты так набрался? — он помог конвойному подняться и аккуратно повел в комнату, поддерживая за локоть. — Эх, молодость… — Куда мы? — на секунду в глазах Пашки мелькнуло сознание. — Спать. Утром разбужу, часиков в шесть — завтра много дел. — Тебя надо… наручники. Он хотел схватить Садовского за руку, но тот усадил его на кровать и отступил в темноту: — Вот же неугомонный. Я тоже гнул свою линию, по морде получал и снова гнул. Отец у меня был, но лучше бы не было. Когда он в спальню дверь ломал, я матери говорил — вот вырасту, защищать тебя буду. А видишь, оно как вышло?.. Но Пашка уже не слышал, провалившись в глубокий сон.