По доброте душевной

Конвойный сдержал стон, поднимая автомат раненой рукой. Люк, через который они спустились в подвал, был закрыт надежным железным засовом, но занять позицию, взяв вход на прицел, не казалось плохой идеей. — Кто там? — тихонько спросила Катя, но Садовский только пожал плечами. — Они же… все вынесут! Пусти!.. Он сгреб ее в охапку и зажал рот рукой, но поздно — незваные гости услышали. Голоса стали ближе, и, наконец, кто-то дернул крышку люка. — Есть здесь кто? Катя?! — два удара ботинком по металлу. Плохо дело. Пашка вопросительно взглянул на Садовского, но тот помотал головой — оставалось только сидеть тихо, изображая собственное отсутствие. Беспомощность злила, страх выступал на лбу холодным потом. Вспомнилось, как в детстве играли в прятки, и Дима — хиленький, вечно битый парнишка, лежа в высокой траве, умоляюще смотрел на Пашку, не выдавай, мол. Он выдал — побеждать надо честно. А разве честно отсиживаться в подвале, пока наверху какие-то уроды безнаказанно грабят магазин, разве правильно удерживать девчонку, на которую, когда все стихнет, обязательно повесят недостачу?.. — Давай так: я тебя отпускаю, а ты — ни звука, идет? Пока Садовский отвлекся на Катю, Пашка открыл засов и выбрался наверх. Он был готов к выстрелам в свою сторону, был готов открыть ответный огонь, задыхаясь от захлестнувшего адреналина, но не пришлось — в бакалейном отделе копошились гражданские. Увидев человека с оружием, вор — седой мужчина в заношенных трениках — выронил пакет крупы, и гречка с шорохом рассыпалась по полу. — Не стреляйте! — паренек лет тринадцати поднял руки вверх и вышел вперед, закрывая собой деда. — Мы сейчас уйдем, только не стреляйте. — Проваливайте. — Выдохнул Пашка, утерев пот со лба, и воришки неуклюже попятились к выходу. — Стойте. — Вмешался Садовский. Он появился бесшумно, как призрак, но молчать не стал. — Пакет заберите. — С-спасибо. — Не поверил своему счастью дед, поднимая с пола награбленное. — Мне пенсию задержали, так бы я никогда… — Бегом! — Ты что творишь?! — когда дверь за беглецами закрылась и щелкнул замок, Пашка, до этого удивленный, взорвался. — Совсем оборзел?! Добренького включил, а заплатит за это кто?! — Тише, начальник. Война все спишет. Там жратвы на копейку, так что… — Заткнись! Это мародерство! И какого хрена ты раскомандовался?! — Ах, вот оно что. Решил поиграть в героя, а я тебе на хвост наступил? — В глазах Садовского сверкнул недобрый огонек. — Ну так слушай сюда. Перед девками будешь рисоваться там, где снаряды с неба не падают. Были бы здесь ребята посерьезнее — дырок бы в тебе понаделали, пикнуть бы не успел. А знаешь, почему? Потому что ты, вместо того, чтобы стрелять, жевал бы сопли! Что, не так?! В глубине души Пашка понимал — Садовский прав, но гнев не давал ему согласиться. — Жизни меня учишь? Ты?! Гребанный маньяк?! Что ж ты свою жизнь просрал, а?! Ладно свою, хрен с тобой, — пацанов погубил! Теперь до конца дней будешь баланду жрать и спать в полглаза, а ведь одна пуля в Чечне могла бы все исправить! Значит, помни, пока дышишь — каждое живое существо ненавидит тебя! — Паша! — послышался умоляющий голос позади. — Это дед Ваня с внуком, он деньги отдаст, я их знаю! — А за что этот вот сидит, знаешь?! Внутри клокотали злость и досада. Он, Пашка, был готов получить пулю, защищая эти чертовы консервы и гречку, а она пишется за Садовского. — Начальник, не надо. — Попросил тот, но лейтенант, торжествуя, продолжил: — Убивать, значит, было надо?! Он, Катя, детей задушил. Одиннадцать пацанов! Следаки его Бешеным прозвали, знаешь, почему? — Паша, прошу… — Заткнись! На некоторых жертвах были укусы. — Он наблюдал ужас, появившийся на лице девушки, с каким-то странным, не знакомым раньше, удовлетворением. — Куски мяса вырваны зубами. Это не человек, Катя, это… Грохот и звон разбитого стекла заставил Пашку вздрогнуть и обернуться. Из разбитой вазочки запрыгали по полу десятирублевые жвачки. Садовский сидел на полу, прислонившись спиной к прилавку. Он держался за сердце. — Кончай ломать комедию! — Еще больше разозлился конвойный, но заключенный не реагировал. Его лицо действительно побледнело и исказилось гримасой боли. А если он не играет?.. — Да что с тобой? Гнев начала вытеснять тревога. Что делать и как помочь? Совсем недавно он ни на секунду не мог представить, что Садовский может умереть, — напротив, ему казалось, что этот сукин сын без малого бессмертен, но сейчас эта мысль пробралась в голову и не на шутку испугала. Что Пашка будет делать без него? Эта миссия с конвоированием была чертовски нужна, чтобы ухватиться за прежнюю реальность и не лишиться рассудка в новой. Но если Садовский умрет, все рухнет. — Ерунда. Минутку посижу, и… — посеревшими губами начал он, но не договорил и снова скривился, беспомощно хватая ртом воздух. Что, черт возьми, делать?.. Пашка осмотрелся по сторонам, схватил с полки бутылку минералки, открыл ее, чувствуя, что руки у него дрожат. — Вот, попей. — Он наклонил бутылку, осторожно поддерживая голову Садовского, чтобы тому было удобнее. Не было прежнего отвращения — только страх и ощущение себя полным дерьмом. Заключенный сделал несколько глотков, пролив большую часть воды на черный бушлат, и снова бессильно откинулся назад. Теперь оставалось только ждать. Через пару минут взгляд Садовского, только что мутный, просветлел, но смотрел он не на конвойного, а на девушку, которая так и стояла поодаль, сжавшись в тугой комок нервов. — Катя, мне жаль. — Первое, что сказал он, когда снова смог говорить. — Клянусь, мне жаль. — В жопу себе засунь свою жалость! — ее голос, непривычно громкий, вдруг зазвенел в ушах. — Подонок! Чтоб ты сдох! Всхлипывая от слез гнева и отчаянно ругаясь, девушка вытряхнула содержимое своего рюкзачка на прилавок. Тушь скатилась на пол, рухнули рядом ключи, но ей было плевать. Она заметалась по магазину, запихивая в рюкзак хлеб и консервы, а когда тот заполнился, сунула его в руки Пашке и презрительно отвернулась: — Проваливайте! Оба, сейчас же! Он протянул руку Садовскому, помогая ему подняться. — Идти сможешь? Тот кивнул, все еще умоляюще глядя на Катю. — Почему ты не пристрелил его?! — спросила она Пашку и, не дожидаясь ответа, влепила Олегу пощечину, так, что тот еле устоял на ногах. — Это тебе должок. Пашка вспомнил взрыв и падение — земля качнулась и оказалась прямо под носом. Он лежал в странном оцепенении, чувствовал, как твердые комья бьют по голове, по спине, лежал и точно остался бы там, среди мертвецов, если бы не Садовский. — Все, хватит, мы уходим! — Пашка встал между ними, закрывая заключенного от новых возможных ударов. — Спасибо тебе. — Послушай меня, детка. — В дверях Садовский обернулся и посмотрел прямо в катины заплаканные глаза. — На улицу не выходи. Закрой магазин, прямо наглухо закрой. И… — Они долго умирали? Те мальчики. — Девушка не отвела взгляда, и Пашке казалось, что он прожжет насквозь даже его. Будто он соучастник, а не конвойный. Какого черта? — …береги себя. — Отвечай! — прокричала Катя. Но за ними уже захлопнулась дверь. *** — И как мы теперь ее вернем?.. «Десятка», вернее, то, что от нее осталось, догорала, источая запах жженой резины и черт знает чего еще. — Вот чудак человек. — Садовский пожал плечами. — Теперь это не наша забота, а тех, кто ее угрохал. Хоть он и пытался сделать вид, что ничего не случилось, Пашка видел — он едва стоит на ногах. — Теперь пешком? — До первого патруля. А если не пешком, блок-пост нам не проскочить — со стволом и в нашем прикиде. Зеленкой обходить — все растяжки соберем. В общем, думай, начальник. Мыслей не было. Пришлось сойти с дороги ближе к серым пятиэтажкам, чтобы не привлекать лишнего внимания. Садовский без сил рухнул на скамейку и закрыл глаза. Плохи дела — так далеко не уйти. Пашка обругал себя идиотом — если бы не пьяные изобличительные речи, его напарник был бы полон сил, идей и вселял бы уверенность одной только интонацией голоса. Теперь этого всего не стало, и чертовски не хватало. Не хотелось быть «начальником» и вывозить все самому. Хотелось закрыться в продуктовом, который они покинули, спуститься в подвал и переждать, пока это дерьмо не закончится. Но надо думать, как проскочить блок-пост и не получить пулю или чего похуже. Пулю… Бред да и только. Казалось, он случайно угодил на съемки фильма про войну, вот только актеры, переодетые в солдат, слишком вжились в роли. Переодетые… После этой мысли пашкино лицо просветлело: — Какого цвета были повязки у тех типов из "новой власти"? — возбужденно спросил он. — Красные, вроде. — На секунду Садовский задумался, но затем просиял. — А ты голова, начальник!