В свете фар

В возрасте между двенадцатью и шестнадцатью, лучшим другом Антона был мальчик по имени Кирилл - позитивный и в целом неглупый парень, что, как и Антон, давно уже вошел в тот возраст, когда приходы людей на просмотры, не вызывают колющей надежды, а их уходы за оформлением документов на какого-то другого ребенка, не провоцирует слезы. Столько уже раз они стояли у окна их общей спальни, провожая и встречая взглядами не своих родителей, что у них начисто парализовало чувство любой по этому поводу грусти или злости. Они смирились с тем, что выберутся отсюда только в восемнадцать. Они были той еще шпаной - с другими такими же безнадежными пацанами они выводили из себя воспитателей и учителей, дерзили, курили и дрались. Стандартный набор. Никто не старался их исправить. Иногда пытались выбить дурь линейкой или ремнем. Бывало, что целый день не давали есть или запирали в каморке на четыре часа, как в одиночной камере. Воспитатель еще при этом любила приговаривать - "Запомни, Шастун, это и в тюряге тебя ждет, а ты обязательно туда попадешь!". И ее демоническое лицо, в медленно-сужающейся щели между дверью и косяком, подсвеченное контрастирующей разницей от ярко-оранжевого коридора, в котором стоит она, и непроглядно-черной комнатой, в которой был он, действительно врезалось в его память навсегда. Как четкая иллюстрация того, что бесполезно кричать. Ведь его поведение было криком отчаяния, неумелой формой мольбы о помощи, просьбой обратить на него внимание. Он этого не знал, думал, что просто мстить, а потом, когда желание мести сточилось до полного равнодушия, начал думать, что такова его природа. И никто вокруг не знал. Или не хотел знать. Сеансы с психологом проходили, по большой части в угрюмом молчании. Пухлая тетка с прокуренным голосом и отросшими корнями в пергидрольно-белых волосах совершенно индиферентно задавала стандартные вопросы и чиркала что-то в свои бумажки. К концу она поднимала голову, смотрела сквозь него и говорила что-то вроде - "Подумай об этом, хорошо? До следующей встречи." Как-то, сидя на лиане во дворе их детдома, Кирилл спросил: - Как ты думаешь, что нам надо будет делать, когда мы отсюда выберемся? Отковыриваюший кислотную краску с проржавелых балок Антон, ответил, что он без понятия. - Мы вроде должны будем создать свою семью, - продолжил Кирилл. - А как это сделать, если я не знаю, что это такое. Антон такими вопросами не парился потому, что до определенного возраста соглашался с их учителями о том, что он сопьется и умрет под забором до того, как сможет чего-то добиться. До того самого случая. Им по шестнадцать, и они с Кириллом решают в очередной раз убежать на всю ночь, чтобы побухать и погулять. Сделать это проще простого. Точнее, без соответсвующей подготовки их способ может угрожать переломами, но они делали это настолько часто, что проходят миссию на автомате. Через окно галерейного коридора на втором этаже, соединяющего два крыла здания, они нашаривают ногами узкий карниз, по которому проползают, уцепившись рукой за проем следующего окна, до места над козырьком над черным входом в дом. Антон спускается первый так как с минимальным трудом опускается на этот козырек, не вызывая практически никакаго шума. Расстояние между металлической покатой крышей и козырькоем около двух метров, что и составляет его рост без трех сантиметров, так что прыгать ему не надо, лишь немного потянуться носками. Кирилла он поддерживает за ноги так, что и тот вполне мягко приземляется рядом. Звучит лишь приглушенный гул, и охрипшая ворона возмущенно встряхивает идиллию ночи своим возгласом. Дальше остается только осторожно спрыгнуть в траву, правильно сгруппировавшись, и сделав кувырок вперед. Их детдом находится в Кировском районе, что откровенно не является тусовочным местом. Идти пешком от Южно-Приморского парка к центру города слишком время-затратно. Хотя они и не прочь прогуляться, побухать важнее. Погода потрясающая. Середина мая. Закат почти полностью скрылся за горизонтом, оставив бледно оранжевые отсветы на облаках. Асфальт еще не высох после недавнего слепого дождя. По крышам остановки стекают капли, люди, как обычно не подумавшие о зонте, встряхивают влажными волосами. Свежесть, смешавшись с пылью и выхлопными газами приобретает запах ржавчины, бьющий в нос. Он мог бы быть не самым приятным, но после продолжительного холода, первые по-настоящему теплые дни встречаются без всяких условий. Они громко радуются свободе, скача по тротуару, распугивая стаи голубей и привлекая недовольные взгляды. Антон со всего маху приземляется в лужу, обрызгивая и себя и Кирилла. В таком виде - в грязных потеках лужи, застывшей на одежде, они заскакивают в автобус. - Оплату, - гаркает кондуктор - грузная суровая женщина без большей части зубов, что подкралась к ним как-то совсем незаметно с правого фланга. - Щас-щас, - Кирилл начинает рыться по карманам, изображая, что у него в них бесконечная кроличья нора, умудряясь погрузить туда руки по локоть и намереваясь, будто, полностью там исчезнуть. - Оплату, - снова гаркает женщина, будто запрограмированно, но тут автобус тормозит на остановке, Антон перемахивает через коленки Кирилла, тянет его за собой, совсем немного потревожив могучую фигуру кондуктора, и они успевают выскочить в, пахнущую железом и росой улицу, прежде чем двери за ними закрываются. - Оплату! - орут они в окна, показывая невозмутимой кондукторше факи в заднее окно, а затем, гогоча, забегают на станцию метро, перепрыгивают через, оставленные без присмотра турникеты, и несутся вниз по эскалатору. В вагоне они хватаются за поручни, закидывают на них ноги, висят вниз головой. Кирилл проходит модельной походкой - такой какой он ее сам себе представляет - вдоль всего вагона, собирая на себе пару ругательств от нескольких бабок и сопровождаемый захлебывающимся смехом Шастуна. Когда в конце он отвешивает реверанс, с силой приложившись лбом к полу, Антон разражается в стоячих овациях. Они выходят на станции "Гостиный двор", попадают прямиком на ревущий Невский проспект, весь усыпанный уличными музыкантами, ускоглазыми туристами и милующейся молодежью. В этот уже не ранний час не хватает только раздавальщиков листовок, оставивших в память о себе только гуляющие по ветру туда-сюда рекламки. Они решают сразу свернуть на Думскую, что за углом, к которой, как паломники к святилищу, уже начали стекаться все малолетние наркоманы и алкоголики Питера. Так как у большинства присутствующего контингента денег хватает только на сьемные комнаты, в основном все приходят к клубам уже пьяные, чтобы не тратиться внутри, припрятав под подмышками еще по баклахе с чем-то ядерным, вроде самодельной отвертки. Позади квадратного старинного портика - бывшего особняка, теперь "Империи Моды", притулились двое сгорбленных парней, жгущих дырки в бутылках. Компания панков с розовыми волосами и в драной одежде сидят на поребрике, кидая хабарики и допитые бутылки в лужу напротив. Несколько кавказцев обыденно начинают драку, разгоняясь с вялых толчков и негромких матов. - Злачненько, - ухмыляется Кирилл. Они пытаются проникнуть хоть в одно из только открывшихся заведений пестрящих неоновым сумбуром и отрыгивающих басами из своих недр, каждый раз, как открывается дверь, но везде одно и то же - широкоплечее быдло на входе непременно отправляет их дозревать. Плюнув на эту затею, они отправляются искать какой-нибудь подвальный магазинчик. К тому же выпить внутри у них бы точно не получилось, а вот вынести пару банок ягура или трофи из под носа у кумарящего на кассе таджика - это запросто. Все происходит, как они и планировали. Даже лучше - таджик не просто кумарил, он не отрывался от созвона с родственниками, а помимо трех банок ягуара и трех трофи, они умудрились затолкать под одежду толстую пластиковую бутылку блейзера. Вынырнув обратно на антрацитового цвета Садовую, не успев запечатлеть последний луч заката, они идут мимо арок внешней стороны Апраксиного Двора. Они ныряют в щель между двух зданий, спугнув ободранного кота и попадают в сам двор. Гуляя по пустым улицам за блуждающим эхом дневной активности - мимо опущенных роллет, исписанных корявыми "Рубашки и футболки от ста рублей" и "Хоз товары переехали в пом 30 к 10", мимо забытых на улице безголовых манекенов, мимо сваленного мусора, пестрых вывесок, подвальчиков, ведущих в ад, и всей прочей атрибутики внутреннего Питера - они выпивают большую часть награбленного. В какой-то момент все это смертельное месиво доползает в нужные места, и их сознание схлопывается. Антон до сих пор помнит психоделические картинки того дня. Должно быть они поимали что-то вроде белочки, которая перед встречей с ними наелась псилоцибина. Им начало казаться, что у них один мозг на двоих, и они чувствуют друг друга на расстоянии. По факту же они умудрились потерять друг друга, блуждая в ста или меньше метрах друг от друга. Они вытекли безсознательной массой обратно на Садовую, немного накренились в сторону Мучного переулка и скрылись в нем безвозвратно, каким-то образом попав в один из дворов. Антон помнит как на секунду заметил Кирилла, и с радости хотел уже к нему побежать, но тот встал на фоне граффити вопросительного знака на стене, приобрел его формы и слился с ним, пропав из видимости. Через минуту он услышал эхо его голоса сразу со всех сторон и пошел за ним сквозь следующую арку, а потом через еще одну и еще одну, все сильнее путаясь в лабиринте питерских дворов, вполне осознавая, что таких дворов не существует, и скорее всего он ходит по кругу. Кто же знал, что после смеси ягура, трофи и блейзера, заходя в питерский двор, надо не забыть захватить нить Ариадны?! Каким-то образом они все-таки находят друг друга на парапете Мучного моста, опасно с него свешившись, смотрят удивленно, хватаются за руки и слезают на безопасную поверхность мостовой. Через час или два их почти отпускает, и они полные решимости догнаться, направляются еще в один подвальный магазин. Но успех своей первой операции они не повторяют, и, будучи засеченными парой бородатых ребят у кассы, бросают пожитки, чтобы убежать, но встречают третьего бородатого парня на выходе. Их хватают за капюшоны, тянут в какое-то подсобное помещение, и дальше все еще более смазано чем до. Больше не картинки, а воспоминание, состоящее из криков на непонятном языке, запаха тухлой курицы и острой боли. Такой боли, которую он бы врядли выдержал не будь настолько пьяным. Они приходят в сознание на рассвете, когда на щеку Антона льется прохладная вода и чей-то голос, с трудом просачиваясь сквозь вязкую субстанцию его сознания, произносит - "Пацаны, что же с вами произошло?"

***

Дома он оказывается слишком нервным, чтобы подготовиться так, как наказал ему Игорь. Он просто принимает душ, внимательно осматривает себя в зеркало и, не давая себе шанса передумать, выходит из квартиры, делает ровно четыре шага до соседней двери и звонит. Между звонком и звуком поворачивающегося замка проходит вечность. Дверь открывается, Арсений в черном домашнем костюме из хлопка, рука в кармане, глаза в холодном освещении его коридора напоминают два озера под тонким льдом. Антон вдруг теряется в чувствах. Стоит, смотрит в эти глаза, совершенно обездвиженно. Арсений наклоняет немного голову, приподнимает брови, ухмыляется - этим окончательно сбивает Антона с толку. - Только не говори, что ты уже передумал. - Нет, - Антон с трудом отрывает взгляд от этих озер, глядит почему-то немного вбок и в потолок. В каком-то смысле он надеется, что его сейчас схватят и затянут в квартиру и ему не придется совершать этот судьбоносный шаг через порог самому. Но этого, конечно же, не происходит. Арсений так и глядит на него из под бровей, выдавая свое нетерпение лишь легким движением руки, дергающим дверь. Туда-сюда. И, тяжело вздохнув, Антон наконец заходит. Арсений тут же становится куда менее томным. Он захлопывает дверь, энергично поворачивается на пятках, говорит - "Отлично, у меня там потрясающее вино на кухне!" и удаляется вглубь коридора. Как он двигается, в довесок к ухмылке и взгляду, еще один атрибут чисто его Арсеньевской сексуальности, от которой у Антона непременно слабеют ноги. Он всегда идет уверенно и расслабленно, немного выкидывая ногу вперед, при этом корпус держа прямо, а голову немного в наклоне. Антон следует за ним, наблюдает, как рельефно очерчиваются хлопковой гуашью лопатки, как натягивается ткань то на одной то на другой ягодице. Он закатывает глаза, раздражаясь сам на себя. Но факт остается фактом, он успевает возбудиться, не дойдя даже до кухни. Там, пока вино льется звонкой красной струйкой в их бокалы, Антон пытается удобно положить свои руки, чтобы не выдавать в себе волнения. Все бесполезно. Он отклоняется на стуле, борется с желанием накинуть капюшон и в итоге, чтобы чувствовать себя увереннее, принимает паханскую позу, широко расставив ноги и закинув одну руку на соседний стул. Занимает, как можно больше места. Арсений протягивает ему бокал, садится зеркально ему - ноги широко, одна рука на стуле, ухмылка все там же, на его красивом наглом лице, пальцы берут тонкую ножку как щепотку соли, скользят по ней вверх, расширяясь и превращаясь в раскрытую ладонь под чашей. Взгляд при этом прикован к Антону, точнее к его губам. Антону от этих игр хочется сжаться и сесть поскромнее, но он выдерживает. Даже совершенно бессмысленно проводит рукой по кудрявой челке просто, чтобы увидеть реакцию. Ее он незамедлительно получает. Арсений смотрит как его кудри тут же возвращаются на место, отклоняет немного голову назад, еле заметно проводит языком по нижней губе, затем встает. - Ты знаешь, Антон, я слышал, что для лучшей коммуникации людям следует сидеть рядом, а не друг напротив друга. Так гораздо больше невербального контакта, а он, - Арс делает секундную паузу, когда приземляется рядом с Антоном, заставляя того убрать с теперь уже его стула руку и немного сузить размах своих коленей, забрав немного территории. - Самое важное в общении, - договаривает он уже Шастуну в лицо. Тот лишь согласно кивает и отпивает вина, немного поморшившись. - Что, не нравится? - Это какой урожай? - Антон поднимает бокал на уровень глаз, оценивающе рассматривая его под светом лампы. - Две тысячи восемнадцатого, но оно из Пьемонта, - хмурится Арсений, не понимая, что не так. - А-а-а, вот в чем дело! - Антон разочарованно ставит бокал на стол. - Из Пьемонта... Если бы оно было из Равьона. Арсений задумчиво складывает губы трубочкой. - Никогда такого не слышал. - Странно. Замечательное место. Жаль, что существует только у меня в голове. Так бы можно было и взаправду выебнуться, - Антон поворачивается к нему. На его очаровательном лице расплывается озорная улыбка, продавливая в уголках две ямочки. К Арсению медленно приходит понимание шутки, и он тихо смеется в пол-октавы, сморщив нос и немного дернув головой. Сидит он уже, почти полностью повернувшись к Антону, его рука на спинке его стула, жжет Шастуну лопатки. Их лица очень близко. Антон буквально чувствует его вокруг себя. - Смешной ты, Шастун, - Арсений водит взглядом по его волосам, обрамляя контур лица, к губам, задерживается там и в один прыжок снова к глазам, его большой палец тихонько проводит снизу вверх и обратно по его лопатке. Он вытягивает ногу, проходясь электричским током по ноге Антона. Тот уже пьян, и два глотка вина тут конечно же не причем. - Убедительно играешь. Учавствовал в школе в актерском кружке? - Да, пару раз было. - Кого играл? - Один раз Ромео, другой Николая Ростова, - вспоминает он неумелые потуги их детдома привлечь их к искусству. - Ну да, ну да, твой типаж. Я часто играл, и в школе и в институте, но всегда доставалось одно амплуа бонвивана. - Бонви...что? - Бонвиван - это дамский угодник, обычно небедный и без четкого плана на жизнь. Такой метросексуал того времени. - Ясно, я бы такого не смог сыграть. - Я думаю, ты бы все смог. - У Ромео какое амплуа? - Антон старается игнорировать тот факт, что рука Арсения перебралась к его шее и медленно очерчивает каждый позвонок. - У Ромео - влюбленный. Такой лирический юноша, который ни перед чем не остановится, чтобы добиться дамы своего сердца. - Дамы? - Антон издает нервный смешок. Рука уже в его волосах, кудри накручиваются на пальцы. Тихонько тянет. - Ну, ты знаешь, у многих классических историй вообще нет никаких дам. - Нет, я этого не знал. - Теперь знаешь. Рука спускается на его лицо, оглаживает щеку, большим пальцем давит на нижнюю губу, обнажает зубы. - И, возможно именно поэтому Монтекки и Капулетти были так против, - задумчиво произносит он, не отрываяясь от рта Антона, будто только сейчас натолкнулся на такую мысль. Антон, к собственному удивлению, подается вперед первым, накрывая губы Арсения своими. Во-первых он жутко устал ждать. Во-вторых он уже понял правила этой игры - Арсений делает полушаг навстречу, дразнит, раззадоривает, но до конца не доходит, всегда оставляет пару сантиметров места для маневра со стороны Антона. Пока он не раскусил зачем он это делает, но, возможно, из-за его возраста и неопытности, хочет убедиться, что не происходит никакого принуждения. И вот ему дают зеленый свет. И он, как и несколько минут назад у входной двери, в одну секунду сменяет свою размеренную энергетику обольстителя на хаотично-уверенные движения. Резким движением рук он тянет его под ноги к себе, заставляя сесть на колени. Антон тормозит их слишком скорое сближение руками, уперевшись ему в торс. Это оно! Он так ждал. Так хотел наконец ощутить его кожу под своими пальцами. Он запускает руки под кофту, натыкается на поджарый твердый пресс. Ухватиться там не за что, ни сантиметра лишней кожи, поэтому он просто елозит руками по мускулам, еще сильнее впиваясь губами в чужие. Он пытается сохранить доминацию всеми силами. Не дает перехватить управление Арсению. Но тот делает то, что он никак не ожидает. Хватает его за задницу, немного приподнимая над своими ногами, сжимает ягодицы в руках, и направляя к себе, сам толкается навстречу. Их возбужденные члены сталкиваются друг с другом, и Арсений крадет, вырвавшийся у Антона стон. Антон отрывается от его губ, смотрит несколько в ступоре, удивленный собственной реакцией. Он вообще не по стонам. Максимум мычит, когда кончает. Арс смотрит снизу, не удивленный совершенно, лишь говорит: - Давай, заяц, поднимайся. Пойдем в спальню, пока это все здесь и не закончилось. Антону приходится слезть с его колен и не очень твердым шагом отправиться за Арсением в комнату, в которой он еще ни разу не был. Его спальня ничем особым не отличается от остальной квартиры. Здесь опять выкрашенные в светлые тона стены, цветы и странные картины. Посередине, ожидаемо, стоит широкая кровать, неожиданно, впрочем, застеленная словно в отеле. Ровная линия покрывала без холмиков и подушки, выстроенные в треугольник от стены. - У тебя что, блять, ОКР? - Шастун начинает фразу ровно, но заканчивает ее на сдавленном выдохе Арсению в лицо потому, что тот разворачивает его к себе и запускает руки под одежду. - Это еще почему? - Арс чередует каждое слово с поцелуями в шею. - Что по кровати? - Антон вытягивает голову, подставляя яремную впадину под эти поцелуи, тает в руках, которые сжимают его ребра. Попов отрывается от него на секунду, обеспокоенно осматривая кровать. - Что с ней? - Да ничего, - Антон наклоняется, чтобы опять поймать его губы. Арс отвечает. Его рука ползет под кофтой вверх, выбирается из ворота, сжимает несильно горло. Другая скользит пальцами под кромкой штанов. Все не ныряет вниз, и Антон опять берет инициативу в свои руки, засовывая свою руку Арсению в штаны, сжимает его стояк. Арс в ответ больно прикусывает его губу. - Ммм... - мычит Антон, но прежде чем он успевает высказать свое неудовольствие, его, еще грубее сжав за кожу под ребрами, толкают к кровати. Они валятся на нее, Попов тут же поднимается, нависая над ним, на колени. Тянет с него кофту, целует опять, сжав голову Антона сзади рукой и направляя, как ему заблагорассудится. Антон все еще борется за доминирование. Ему непривычно, что его куда-то там ведут. Это касается не только секса. Он в принципе не терпит никакой формы диктатуры по отношению к себе. Но только он хватает Арса под колени, чтобы встретить до боли яркую фрикцию, когда тот садится на его член, Арсений хватает его за плечи и пригвождает к кровати. Он проходится горячим языком по всем ложбинкам его тела, где-то кусая, где-то мягко целуя пока не доходит до резинки штанов. Он медленно оглаживает его член сквозь ткань, то сжимая то ослабляя хватку. Антон закусывает руку, чтобы сдержать любые звуки. Он все еще борется не только с Арсением, но и с самим собой. Путем хитрых манипуляций сквозь ткань штанов и трусов головка Антона обнажается, вылезая из под резинки, и оставляя на его коже влажную дорожку предэякулята. Арсений не спешит. Он мягко ее целует, теребит языком уздечку. - Еб твою, - снова выдыхает Антон. И Арсений, не используя рук, а лишь гибкость собственной шеи, снова исполняет фокус с полноценным заглатыванием. Антон старается молчать, но это почти невозможно. Тот втягивает щеки, насаживается до гортанного порно-звука и выпускает, оставляя висящий мостик слюны от своего рта до его блестящего члена, всасывает одно за другим яичко, делает что-то невероятное языком у головки. - Какая же ты блядь... - тянет Антон и вызывает радостный смешок, проходящийся гулом по его члену. Он тянет руку, чтобы надавить Арсению на голову, но тот резко выпрямляется, делает взмах рукой и говорит немного охрипшим от глубоко минета голосом: - Перевернись. Антон не двигается, только смотрит широкими глазами, будто такого поворота никак не ожидал. Они смотрят друг другу в души несколько тягучих мгновений. Арсений кладет руки Антону на бедра и, медленно скользя ими к его груди, наклоняется, пока не упирается в чужой лоб. Горячее дыхание обволакивает искусанные губы. - Заяц, - зовет он Антона из прострации. - Перевернешься, ммм? - Я в первый раз, - зачем-то говорит Антон, как-будто Попов не понял этого давным давно. Ему на губы ложится шелестящий смешок. - Это значит, надо попросить вежливей? Он целует его в уголок губ так непривычно нежно. Затем верхнюю, нижнюю, еле касаясь. Языком оглаживает внутренню сторону. Опирается руками в кровать по обе стороны от Антона и наклоняется сильнее, проталкивая язык внутрь, при этом вжимая в область чуть выше паха свой стояк. Этот контраст мягких податливых губ и каменного члена, упирающегося в живот, вызывает в голове у Антона эффект вертолета. - Пожалуйста, перевернись, - в этом тоне нет и намека на просьбу. Он твердый и бескомпромисный. Другими словами- не перевернешься, все закончится здесь и сейчас. И опять же, он мог перевернуть его сам, если бы немного повозился, но на каждом этапе этой игры перед Антоном появляется развилка - налево пойдешь и все проебешь, направо пойдешь - хуй знает, что найдешь. Антон собирает все свои длинные конечности, переворачивается, встав на карачки. Руки его предательски трясутся, но это не имеет большого значения потому, что в следующую же секунду он оказывается силой пригвожден щекой к подушке. Сильная рука давит на лопатки, заставляя упасть на локти. Поза слишком открытая, черезчур уязвимая. И у него расходится красный румянец от щек до ключиц. - Блять, Арс, во-первых медленнее, во-вторых не забудь ебаную резинку, в-третьих... - Я не понял, ты хочешь поболтать, стоя задом кверху? - перебивает его глумливый голос. - Не переживай, я все знаю. Антон утыкается лицом в подушку, чувствует руки, сжимающие его бедра, и как продавливается кровать под Арсом, когда он устраивается удобнее. Он готов ко всему кроме того, что происходит дальше. Поток горячего воздуха проходит между его ягодиц, отправляя табун мурашек по всему телу, а затем нечто влажное, мягко вдавливаясь в нежную кожу, проходит от копчика до яиц, затем обратно к анусу, тыкается в колечко, инстинктивно сокращающихся мышц, но все же упорно процеживается внутрь. Его первая реакция - встать, убежать и сгинуть где-нибудь в водах Невы. Он упирается в матрас ладонями, резко отталкивается. Арсений отрываеся от его жопы, хватает его у основания шеи и валит назад. Все это происходит за доли секунды. Антон издает поверженный выдох. - Антох, если ты будешь продолжать, боюсь ничего не получится. Невозможно драться и трахаться одновременно. - Не знаю, в порно-борьбе я такое видел, - сдавленно подает голос Антон той стороной рта, что не соприкасается с подушкой. - Тогда надо было еще намазаться маслом, - язвит Арсений. - Расслабься, хорошо? Антон в десятый раз посылает все свои принципы и убеждения в то место, которое ему сейчас отлизывают. Арсений проводит языком по радиусу мелких мышц, смыкает вокруг них губы, всасывает и отпускает с чмокающим звуком. Антон не знает почему. Он не понимает откуда это берется. Ведь даже представлять, какой там сзади вид ему жутко стыдно. Но этот звук и это ощущение, когда тысяча нервных окончаний посылает импульс в его центр удовольствий, заставляя скрутиться в узел мышцы в области паха, вырывают у него стон, утопающий в подушке. - Сделаешь так еще раз, буду тебя всю дорогу за волосы держать! Будет неудобно, - слышит он угрозу, проходящую жаром по его позвоночнику. - Как? - выдавливает он резонный вопрос. - Не глуши стоны. Я хочу тебя слышать. Дальше идут пальцы. Входят по началу с трудом, несмотря на обилие хлюпающей смазки, но Арс быстрее, чем он сам, находит его простату, и вот он уже вроде и не хочет никуда бежать и сгнивать ни в каких реках. Когда к двум добавляется третий, и они размеренно снова и снова бьют в одну точку, а он уже и не пытаясь ничего скрывать, отвечает дрожащим вокалом на каждый толчок, Антон вдруг понимает, что он вообще перестал мыслить. Все рациональное и иррациональное, его страхи и предрассудки, его нежелание признавать самого себя и его калечная судьба. Годы одиночества и ожидания у окна, картины уходящих в более счастливые жизни детей, но не его. Его непонятно подавленные чувства к женщинам, как будто под толщей тысяч лье, неполные, слабые, начинающиеся и заканчивающиеся на одном желании куда-то присунуть. Все эти невыразительные ревности и страсти, по большей части совершенно фиктивные, изображаемые им, только чтобы сойти за своего. Это все сейчас не важно. Потому, что он отдаст все, что угодно мужчине позади него. Он сделает и скажет все, что он захочет. И мужчина сзади ложится ему на спину торсом, сжимая между ними свою, безустанно трахающую парня под ним кисть, и его, напряженный до невозможного член, и шепчет: - Ты готов? - Да, пожалуйста, - выстраданно отвечает Антон. Пальцы исчезают, и он на автомате тянется за ними, отклячивая зад, но его останавливает влажная рука. - Сейчас, потерпи, заяц, - уговаривает его Арсений слишком низким, бурлящим возбуждением тоном. - Сам же переживал из-за резинки. Антон слышит сзади шелест ткани, звук рвущегося полиэтилена. Кровать ходит ходуном. Его тянут за ноги, наконец разрешая принять удобное положение, заботливо подоткнув под пах подушку. Арс ложится сверху, повторяя изгиб его тела, сплетает пальцы одной руки с пальцами руки Антона, и тот сжимает ее до боли в костяшках. Другой рукой он направляет головку ко входу. Антон ощущает ее у порога, непроизвольно напрягает каждую мышцу. Арс, чувствуя это, трется об его щеку своей, заставляя повернуть голову, нежно целует. Когда он разрывает поцелуй, Антон открывает, до того зажмуренные глаза, и к своему удивлению, наталкивается на совершенно неописуемое вечернее небо, напряженные до филигранных линий скулы, и на рвущиеся нервы. Один за другим. Он хочет его так сильно, что еще чуть-чуть и наплюет на его девственность. Войдет, так сказать, с ноги, забыв постучаться. - Подожди-подожди, - шепчет Антон, потянувшись за еще одним поцелуем, но обладатель вечернего неба в глазах, останавливает его лбом, наклонив голову. Он в него входит. Сказать, что восстанавливаться после того нападения было тяжело, не сказать ничего. Еще две недели они мочились с кровью и ходили, придерживая рукой органы. Каждый шаг давал о себе знать какой-то острой или тупой реакцией в организме. Тех людей, что их избили быстро нашли - благо в центре Питера не так уж и много круглосуточных магазинов- самосуд был каким-то образом наказан. Они тоже. Находясь с того дня под особым надзором, больше они по ночам никуда не выбирались. Но все это было не важно. Через месяц, Антона ждало первое и самое большое разочарование в жизни. Кирилла забрала приемная семья. Он пытался радоваться за него и у него даже неумело получалось, хоть он и не мог подавить в себе невыносимое чувство горечи и одиночества. Но и эта невыразительная радость сошла на нет, когда он перестал получать от Кирилла хоть какие-нибудь весточки. Все его эмоции будто ушли на карантин. Он резко повзрослел, перестав вдруг доводить учителей и громко смеяться. Все вокруг, включая их кустарную пародию на психолога, решили, что мальчик вылечился. И он тоже так решил. Потом он вышел в мир, пошел учиться, устроился на работу и получил возможность гулять, как в тот день, только когда заблагорассудиться, проваливаясь в ночи, как в черные дыры, где останавливается время. Больше никаких закрытых дверей. И никаких красок с того самого дня. Как будто мир отмыли в белизне. Он просто думал, что повзрослел. Пока снова их не увидел. Одним зимним днем, выйдя во двор, покурить и поглазеть на новосельца. Он вспоминает все это, сидя на кухне, уже одетый, с чашкой чая, неудобно сидя на стуле. Внизу непривычно растянуто, и ему кажется, что назад уже ничего не вернется. Арсений в душе, и Антон несколько раз порывается сбежать, чтобы не пришлось ни о чем говорить, но почему-то так и не двигается с места. Арс заходит на кухню - влажный и горячий, с прилипшей над глазом челкой, в тех же брюках, но белой футболке, кидает на него взгляд, резко поворачивается к кухне, чтобы взять чашку, опять поворачивается но только наполовину, кидая Антону профиль своей улыбки и подмигивая. - Ты как? - Норм. Когда Арсений садится напротив, весь предрасположенный к какому-то разговору, Антон вовсе смущается и начинает медленно сползать со стула. - Мне надо идти, - он морщится от неприятного ощущения растянутых мышц. Пытается это скрыть, но выходит неловко. - Ок. Антон обходит стол, Арсений встает, идет за ним к выходу. Он надевает куртку и ботинки в полном молчании и, когда поднимается, завязав шнурки, встречается с Арсом взглядом. Он задумывается на секунду, понимает, что это опять его очередь проявлять инициативу, делает несмелый шаг вперед, кладет руку на талию, целует. Арсений отвечает. Он углубляет поцелуй, ведет своей рукой от талии к заднице Антона, сжимает ягодицу. Антон мычит ему в рот от резкой боли. - Прости, прости, - Арс поднимает перед собой раскрытые ладони в знак капитуляции. - Я не удержался. - Вот ты козел, конечно, - шипит Антон, но они все же оба улыбаются. Антон уходит к себе, и все вокруг вроде остается таким же, но оно нисколько не похоже на себя. На следующий день, после нескольких туманных пар и таких же призрачных разговоров с пацанами между, в которых он присутствует только физически, Антон не удерживается и пишет Игорю. Ему надо поделиться хоть с кем-то, кто знает. Они договариваются встретиться в той же кофейне на Лермонтова. Антон опять что-то придумывает, чтобы покинуть друзей. Он приходит чуть раньше и курит рядом со входом, еле закрепив себя на ледяном холмике у самой стены, чтобы не мешать проходу на узкой мостовой. Когда Игорь сворачивает на улицу, Антон выхватывает его из толпы сразу. Тот оживляет угрюмый серый строй своей яркой зелёной курткой и приближается размашистым шагом, сильно крутясь в талии. Завидев Антона, он немного улыбается, неуверенно махнув рукой. Шастун улыбается в ответ даже как-то непроизвольно. И почему он всегда его только раздражал?! Внутри на том же самом месте, что и в прошлый раз под аромат арабики и призрачного джаза, их разговор, немного замявшись вначале, все-таки заводится. - Ты как? - Норм. - Ты другой немного. - В смысле? - Ну, - Игорь зажевывает губу. Антон подмечает эту их общую привычку. - Как будто тебе было так хорошо, что ты все ещё не оправился. Как будто тебя хорошенько выебали - переводит про себя Антон, но Игорь видимо так не выражается. - Как все прошло? - Было норм, - врет Антон. Было охуенно. Но Игорь и без слов все понимает, улыбнувшись краешками губ. Они говорят о чем-то. Игорь немного делится своей историей отношений. Рассказывает про свою первую любовь, которой, поначалу был уверен он, являлся самый настоящий натурал. Судя по деструктивному поведению. Но в итоге он оказался в его лиге, отсосав как-то Игорю на вписке. - Вас не поймешь! - Кого нас? - не понимает Антон. - Ну вас, вроде гопота гопотой, а вон оно что. С тобой же я тоже и помыслить не мог. - Да, я тоже, если честно, - вздыхает Антон. - Мне всегда такой типаж нравился, - Игорь говорит это и тут же краснеет, с опаской глядя на Антона. Но тот не замечает этой откровенности. Он вообще, похоже, мало, что видит. Он был уверен, что это нездоровое влечение пройдет после первого секса, как происходило это не раз с различными девчонками. Но, почему-то, наваждение не испаряется. Как снять этот ебаный приворот?! Почему никуда не уходят ни желание, ни бабочки в животе, ни эти картинки, ни ощущения. Его глаза, его руки, пресс, плечи, мышцы, что перекатываются под бледной кожей, когда он выпрямляется над ним, отрываясь от его набухшего члена, что только что был в его красивом рту. Ощущение его в себе, размеренно двигающегося - поначалу до крови на губах острое, почти невыносимое, а затем, как волна чистого наслаждения, отпускающая будоражащим отливом и неотвратимо возвращающимся приливом, заставляющая начисто забыть о том, что не по-мужски это стонать во весь голос, как последняя шлюха. Особенно, когда тебя держат за волосы над подушкой, выполнив угрозу. Особенно, когда тебя трахают в жопу. Нет, все это становится только сильнее. Он в замешательстве понимает, что уже хотел бы видеть его вновь и даже не для секса. Просто постоять рядом, касаясь. Поговорить об искусстве. Помолчать, пока снег медленно падает в окне. Может поцеловать. Несильно. Ощутить его запах. Игорь все это видит. То, как резко эти светлые глаза напротив стреляют в сторону загорающегося экрана телефона, и разочарованно опускаются. То, как длинные пальцы нервно крутят салфетку. Игорю хочется накрыть эти пальцы своей рукой, чтобы успокоить, сказать, что все будет хорошо, но он сдерживается. - Ну так, если ты хочешь с ним встречаться, поговорите об этом. Антон только качает головой. -Не хочу. Где-то очень глубоко внутри, Игорь этому ответу рад, хотя и знает, что это вранье самому себя, ведь в первую очередь, врет самому себе Антон. Уже в такси по дороге домой, Антон все-таки пишет сообщение Арсению. Спрашивает, могут ли они встретиться. Через минут десять приходит ответ - "Прости, сегодня и всю неделю много работы. Я тебе напишу." Еще с той истории с избиением Антон очень хорошо запомнил, что физическая боль никогда не сравнится с душевной. Он готов был быть избитым также еще сколько угодно раз, только бы не терять своего друга. Он отрывается от экрана телефона, сжав зубы. Почему так больно?