В свете фар

Он готов к худшему. Его раскрыли, и теперь жизнь его прежней никогда не станет. Город большой, но его социальный круг настолько узкий, что ему остается только подстричься в монахи. Уехать куда-нибудь в тибетский шаолинь и забыть про мирские радости. Про радости анального секса он точно может больше не вспоминать. Вопрос в том, кто его видел и кто его сдал. Они ведь с Арсением особо не светились. Точно не в тех районах, где его могли заметить. Значит, Сечников распиздел. По-любому он! Сука, ответит... Пока эти мысли, сбивая одна другую с ног, проносятся в его голове, Ира не перестает метаться по комнате, как раненный зверь. Он первый раз видит ее в таком отчаянном состоянии. Истерики случались и раньше. Приступы ревности, нравоучения по поводу его, как она выражается "девиантного поведения", всякие его мелкие проебы, доведенные ее эмоциональностью до масштабов конца света. - Ты скажи, что произошло, - делает он слабую попытку. Она, будто не слышит. Сгребает свои вещи, шумно шмыгает носом и бросает не глядя в его сторону какие-то смазанные эпитеты, неразборчивые из-за душаших ее рыданий. Через минуты три он не выдерживает неопределенности, хватает ее за руки и несильно встряхивает. - Ира , блять, скажи, что случилось! - Ты не был ни с какими парнями ни сегодня ни несколько дней назад! - выпаливает она. Он наблюдает, как тушь черными прогалинками скомкалась в ее морщинках под глазами. Молчит. Ждет вердикта. Даже не замечает, что все его надежды обращены к тому, что она обвинит его в измене с какой-нибудь девушкой. Это будет лучшим исходом. Как же низко он пал! - Ты мне врал все это время! Потому, что ты эгоистичный маргинал с проблемами агрессии и боязнью привязанности. Другими словами, ты тупой и жалкий сирота, Шастун! Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но она его прерывает: - Скажи, там, хоть, одна баба, или ты просто под любую подвернувшуюся юбку лезешь? Слава Богу! - Скажи, Антон, хватит уже врать! Ты еще помнишь каково это - быть искеренним? Всего лишь сказать? И отпустить ее наконец? - Что ты молчишь? Урод, ты безмозглый! Разрушить последнюю преграду, которая не давала ему полностью перейти на ту сторону? - Если ты сейчас же не признаешься, я тебе так жизнь испоганю! Может ли он себе это позволить?! - Антон! - Да, есть одна девушка. Она обмякает в его руках. Так сильно, что на секунду он пугается, что она уйдет сквозь пальцы. Издает последний всхлип, судорожно при этом вдохнув, губы кривятся на секунду. А затем, ее лицо разглаживается. На нем медленно, с каждой расползающейся морщинкой, проявляется умиротворение. Момент кажется сакральным. Будто ее измученная душа покинула тело, и на ее место пришла другая - с более толстой броней. В подтверждение его мыслей, она выскальзывает из его рук, смотрит прямо в глаза, говорит ровно, больше без слез в голосе: - Спасибо, что признался. - Ира, прости, - он тянет к ней руку вновь. Внутри вдруг закручивается неожиданное смятение, почти паника. Он не готов. Но она его руку мягко убирает. - Ты ни в чем не виноват. Он больше никогда не вернет ее. И только сейчас он осознает, что этот момент вообще не о нем. Он тут не центральная фигура. Потому, что с ним ничего ровным счетом не произошло. Он так и остался, запутавшийся в комплексах и недосказанностях, а она взяла и отпустила все в один миг. Потому, что она уже все что можно выстрадала. К нему там внутри не осталось и крупицы чувства. Он все тянет к ней руку, совершенно беспомощно. Он ее не любит, никогда не любил. Но почему-то он чувствует, будто у него забирают что-то важное. Она, как ни в чем не бывало, возвращается к сборке вещей. Антон все мнется, открывает и закрывает рот, чешет голову. - Ира, давай мы все-таки все обсудим. - Антош, - она поднимает на него глаза, сидя на коленях перед чемоданом, и до ужаса аккуратно складывая в него футболки. От холода в ее взгляде у него по спине пробегают мурашки. Неужели можно разлюбить вот так, в один миг. Там даже дымящихся углей не осталось. Дотла. - Я надеюсь ты наконец будешь счастлив. Я-то была. С тобой. Недолгое время, но счастлива. А ты никогда не был. - Был, - опять врет он. - Нет. Только если полюбишь, станешь счастливым. Даже, если будет не взаимно. Все равно будешь. И неважно, разобьет ли она тебе сердце. Как видишь, это не смертельно. Зато, хоть, испытаешь ради чего стоит жить. Странная нервозность ползет у него по горлу. Он ее сглатывает. Она карабкается снова. Собравшись, Ира осматривает комнату, проверяя не забыла ли чего, поворачивается к нему, улыбается уголками губ, и прикоснувшись на секунду к его руке, уходит. Он стоит ошеломленный. Он только что оказался свидетелем чего-то, что, ему кажется, сам вынести не сможет. Проходит еще несколько одинаковых дней. Январь близится к концу. На улице замирает угрюмый снежный ландшафт. Больше ничего не тает, не замерзает и не выпадает. Сугробы изо дня в день в тех же местах такой же высоты, как и вчера - их идеальная гладь не тревожится ни ветром, ни людьми, ни животными. Одинаковые тропинки между этими сугробами петляют в определенных неизменных направлениях. Неважно куда тебе надо, есть тропинки, и ты придешь туда, куда они тебя приведут. Небо всегда грифельного оттенка. Висит низко. В таком звезды не водятся. В такое даже не улететь на крылатой ракете. Все медленно и апатично переживают остаток зимы. Все, кроме Антона. У того жизнь бурлит. И она его совсем не радует. На паре английского он не может найти в карманах, служащих ему рюкзаком, ни ручки ни карандаша. Поворачивает голову к Диме, чтобы попросить, но тот на него цыкает и продолжает списывать таблицу времен с доски. Он раздраженно оборачивается к Сереже и просит у него. Тот ничего не записывает, лупится в телефон, но на просьбу никак не реагирует. Все еще обижен на него из-за покера. - Детский сад, блять, - шипит Антон, поворачиваясь обратно. - Да на! - кидает ему Позов ручку. - А, что, сразу было не дать? - А ты прикинь, Антох, помимо того, чтобы рыться в поисках ручки для тебя, я еще пытаюсь чему-то в этой блядской жизни научиться! - Ой, все, завали! - Антон с досадой наклоняется к своей, вытащенной из заднего кармана, потому жутко пожеванной тетради. Все вокруг на него либо злятся, либо вообще не разговаривают. С мазахистским удовольствием он подмечает, что еще чуть-чуть и общаться ему станет абсолютно не с кем. "Арсением соседом", за это время, его экран ни разу не загорается. Антон подолгу и мучительно мусолит в голове ту ситуацию в кафешке. Там она обрастает альтернативными решениями и концовками. А что, если бы он не залупился? А что, если бы все-таки устроил драку? А что, если бы в ответ просто как-то смешно отшутился? Ну или несмешно? А что, если бы он, как любой нормальный парень, не начал ебаться с мужиками, и этого бы всего вообще не произошло? Антон, к своему стыду, замечает, что проводит в среднем от десяти до двадцати минут в день просто пялясь в контакт Попова, пытаясь наскрести в себе смелость ему написать. Или же, напротив, себя отговорить. Он даже не знает, что кокретно он делает. Пока смелости достаточно не наскребается. Ну, или пока он успешно себя отговаривает. Без Иры жизнь становится и легче и тяжелее одновременно. Легче потому, что о ней в принципе больше не надо думать. Тяжелее потому, что с ней из комнаты уходит тепло, растения, вкусная еда и чистота. Он понимает, что хоть и не любил, всегда был к ней привязан. Привязан к ее любви к нему. А теперь дома он всегда наедине со своими мыслями. А мысли его - не лучшая компания. После пары они идут покурить в туалет. Перерыв всего десять минут. Они успеют только куртки из гардероба забрать. А без них стоять и трястись не хочется. В туалете никого. Они встают у большого окна, открыв форточку. Все втроем. Матвиенко, хоть и дуется на Антона, никуда от них не уходит. Некуда. - Антох, что с Ирой? - Дима все еще очень обеспокоен судьбой их отношений, не слишком веря, что это навсегда. - Да, ничего. Я же сказал - все. Тут с концами. - Это того стоило? - Что? - Ну, какая-то разведенка, в существовании которой я уже даже сомневаться начинаю. Антон замирает с сигаретой в руках. - Ты что имеешь в виду? Что я придумываю? Зачем бы мне это? - Не знаю, - пожимает плечами Позов. - Скрываешь что-то. - Например? - Ну, я предположу, что раз скрываешь то, что-то стыдное. Бальными танцами может увлекся. Слишком громкий фырк со стороны Сережи отскакивает эхом от стен. - Он? Бальными танцами? Ты только представь эту каланчу! - и Серега делает пару кривых па для иллюстрации. Они смеются. Антон рад, что Серега вроде начал отходить. Еще больше он рад, что тот увел разговор со скользкой дорожки. Пока они хохочут, в туалет заходит какой-то парень-филолог, насколько Антон помнит из группы Игоря. Он несколько высокомерно их оглядывает. - Здесь нельзя курить. - Дела свои сделай и потеряйся, - бесстрастно отвечает Серега. Они продолжают насмехаться над бальными танцами, но парень, немного замешкавшись, подходит к кабинке, приоткрывает ее, но внутрь не заходит. Решается на еще одну попытку. - Сработает система сигнализации, будут всех выводить, а там важные экзамены у некоторых проходят. Антон цокает, понимая куда это ведет и удивляясь недостатку прозорливости юного филолога. - Я что-то непонятное сказал? - Сережа ниже парня, но его ебанутость с лихвой окупает недостаток силой. - Что бы вам не гадить в своем корпусе?! Прокурили все туалеты. Последняя буква сливается со звуком, соприкоснувшегося с ботинком Матвиенко дерева. Он выбивает дверь из рук парня, та громко бьется об косяк, отскакивает обратно. Воздух вокруг дребежжит. Парень немного дергается. Он больше возмущен, чем испуган. - Ты больной что ли? - резонно спрашивает он. Антону его упрямство тоже надоедает. Он выкидывает хабарик в окно, подходит к парню вплотную в один широкий шаг, оказавшись на голову выше и выдыхает ему в лицо клуб дыма. - Зашел посрать, так сри и уебывай. Что ты доебался? - Слушай, а это не с сечниковской группы придурок? - раздается сзади голос Димы. - А, точно, точно! - Сережа тут же оказывается рядом, зажимая парня между собой, Антоном и стенкой кабинки.- Группа хуесосов. Только сейчас Антон замечает тень страха в глазах парня. Он начинает пятиться, но Сережа отрезает ему путь отхода, уперевшись рукой в кабинку. Он толкает его в спину, и когда парень пытается сделать спасительный шаг вперед, ставит ему подножку. Тот громко падает на колени прямо перед Антоном. Лицо его искажает болью. Антон хмурится, глядит на Матвиенко. У того в лице повляется что-то звериное. Он дергает горе-филолога за капюшон, тянет его лицо к своему паху. - Как вы заебали, пидоры! Еще и права качаете. Вместе с тем, как совершенно сумасшедшая улыбка медленно превращает его лицо в дьявольскую маску, он расстегивает ширинку. - Белка не хочешь навернуть? Может больше не будешь таким борзым. Парень зажмуривает глаза, будто так можно это все остановить. Как в детстве - если я этого не вижу, этого не происходит. - Серег, ты охуел? - Антона парализует, он лишь обалдело выдыхает. Он смотрит на все это действо так, будто одного его движения никак недостаточно, чтобы все это прекратить. На помощь приходит Позов. Хватает Сережу за руку, тянет прочь от парня. - Ты что творишь? Оставь ты его! - Да я же прикалываюсь, мужики! - Сережа смеется, дает парню поджопник, говорит ему уебывать, и тот, приземлившись сначала на руки на грязный, залитый мочой пол, поспешно ретируется. - Это ни хрена несмешно, - Дима поправляет очки. Глядит на Сережу так, будто впервые его видит. - Ты совсем-то с ума не сходи. - Да, ладно-ладно! - Сережа поднимает перед собой ладони, улыбка с его лица, впрочем, никуда не уходит. - Погорячился. Но этот мудак вывел. Я бы их группу всю в ряд на бутылки посадил, честно! Антох, ну скажи угарно было, как он обосрался! Причем до кабинки так и не дошел. Антон слышит свой голос, будто со стороны: - Нет, не очень смешно, Серег. В свою пустую квартиру он возвращается совсем никакой. Самое мерзкое это то, что произойди эта ситуация пару месяцев назад, он бы точно повел себя по-другому. Проблема в том, что он не знает как. Потому, что тем он себя почти не помнит. Он все сильнее теряет себя или все сильнее находит? Смеялся бы он вместе с Серегой над бедным парнем? На каком бы моменте он бы его остановил? Остановил бы вообще? Да и сейчас остановил его не он. Это был Дима. Он снова прокручивает телеграм до заветного контакта, гипнотизирует буквы с минуту или две, закрывает глаза, а с той стороны век отпечатываются яркие пиксели, и перед ним все равно маячит "Арсений сосед". Он открывает глаза, вспоминает, что когда подходил, его майбах стоял во дворе. Значит дома. А что, если и не звонить вовсе? Что, если он заскочет хоть на пару минут? Что может случиться? Просто поговорить. Попов расскажет ему пару тупоролых фактов, Антон посидит в его уютной кухне и уйдет. Взвесив все за и против, так с собой ни о чем и не договорившись, но понимая, что сил вот так просто сидеть в его унылой комнатушке у него нет, он выходит, обувает кроссовки, доходит до квартиры Арсения и вжимает палец в звонок. Раздается противное жужжание. Дверь открывается почти сразу, словно он около нее стоял. Лицо Арсения приобретает странное выражение. Как будто он кого-то ждал, но точно не его. - Антон? - Я не вовремя? - Да не то чтобы, - пространно говорит он. Затем хмыкает какой-то явно занятной мысли. Выглядит таким, приятно озадаченным что ли. Антон не знает, что бы это могло означать, но у него плохое предчувствие. - Ладно, я зря, - он уже разворачивается, чтобы уйти, но его затягивают через порог. - Да заходи-заходи. Раз пришел, значит зачем-то. Я просто человека одного жду. Будет с минуты на минуту, но ты говори, что хотел. Антон чувствует приятный запах, тянушийся из кухни. Он сглатывает. "Просто хотел тебя видеть" проносятся у него в голове слова, которые он бы ни за что не озвучил. Он же не в дешевом ромкоме, ей-богу! С другой стороны, это ли не правда? - Я... Его прерывает жужжание звонка, с этой стороны двери еще более противное. Арсений странно смотрит на Антона, пока его взгляд не отлепляется от него, и он не делает шаг в сторону, чтобы вновь открыть дверь. Там стоит Женя. Шастуна он замечает первым, так как тот возвышается на несколько сантиметров сзади над Арсом. Он поднимает одну бровь, глядит на Попова, вроде как ухмыляется, либо это тени играют на его лице, и наконец заходит. - В рекламном проспекте этого не было, - с насмешливыми нотками говорит он, разматывая шарф. Кренится в пояснице, чтобы заглянуть за туловище Попова и кивает совершенно обалдевшему Антону. - Тебя, я смотрю, тоже не предупреждали, что сегодня у нас пьеса в трех актах. Шастун, который раз за день, не находит слов. - Да нет, Антон пришел неожиданно, - Арсений поворачивается к Шастуну все с тем же, сложно читаемым лицом. Его все происходящее вроде и веселит, но Антона он будто пытается отодвинуть подальше от Жени, стоит между ними словно барикада, видно, что напряжен. Старается не рвать контакт с обоими. - Если хочешь, оставайся. У меня там вино, рататуй и лосось на пару. - Нет, не хочу, - во рту у него пересыхает, слова скребут горло. Он начинает медленно продвигаться к двери. - Да, я не против, - отзывается, чуть прошедший вглубь коридора Женя. Арс с Антоном вдвоем на него оборачиваются. Он закусывает внутреннюю сторону щеки, перебегает взглядом с одного на второго, уже не скрывает наглой ухмылки. - Жень, иди на кухню. Мне надо с Антоном поговорить. Тот разворачивается на пятках, удаляется вглубь коридора, немного жеманной походкой от бедра. Антон сжимает челюсть так, что зубы скрипят. - Антон, - он оборачивается на голос Арса, отцепляясь от фигуры Жени. - Ты пришел потому, что хотел что-то сказать или не за разговорами? Они пересекаются взглядами - синие глубокие, и ничего за ними кроме того, что их владелец разрешает увидеть, не разглядеть, и светло-серые с перламутровым отливом, в которых все и даже больше. Открытая книга. - Да я заскочил за солью. Прикинь, блять, соль закончилась, - злобу в голосе прикрыть не получается. Слова выходят резкими толчками по одному за раз. Арсений открывает рот, чтобы что-то сказать, но Антон выскакивает из квартиры, в три шага добирается до своей коммуналки, внутри сбрасывает кроссовки, пока Васильевна, опять стоящая прямо у его двери, начинает заводить свою скрипучую машину, что у нее вместо рта. - Что ты... Антон не дослушивает. Он просачивается мимо нее в свою комнату, по пути говоря - "Иди", и обернувшись к ней уже с той стороны проема договаривает - "нахуй". Дверь перед ее носом захлопывается с такой силой, что она немного кренится назад. Квартира дребезжит. Внутри Антон останавливается посередине комнаты, чувствует как головокружение, тошнота и ненависть мерзкими отходами всплывают в нем, заполняя каждую клетку, растекаясь зеленой тиной, наполняя зловонные пузыри. Он знает, что это. В его словаре этому чувству уже есть название. Но сейчас оно иное - слишком сильное, чтобы удержать внутри. Он хватает лампу со стола, и она соприкасается со стеной, сворачивая себе металлическую ножку. Этот порыв имеет достаточный эффект, и он плюхается на стул, сжав голову руками. Пытается гнать из головы картинки того, как этот Женя по-хозяйски стягивает свои блядские кроссовки, как он уходит на кухню, на Его - Антона кухню, где его любимое место у окна. Возможно ни до какого рататуя они так и не добрались, и уже сейчас в паре десятков метров от него этот Женя стоит на коленях или раком. Он старается избавиться от Арса в голове, что так порнушно приоткрывает немного рот, прикрывает глаза и облизывает губу, размашисто двигаясь над этим ебаным ублюдком Женей. Он напоминает себе, что он не баба. Что вместо того, чтобы сидеть и жалеть себя, круша мебель, может просто выйти и подцепить какую-нибудь девчонку в баре. Если бы рядом была Ира... В общем потоке проскакивает почти незаметная мысль - почему девчонка? Он может подцепить и парня. Одного такого даже искать и уговаривать не придется. Не успев толком понять в поисках поддержки ли он это делает, либо какой-то совершенно непродуманной мести, он хватает телефон и пишет Игорю. Звук пришедшего ответа вылавливает его из какого-то уже полубессознательного состояния. Полностью морально выпотрошенный, он начал проваливаться в сон прямо на стуле. "Приезжай ко мне - Профессора Попова, 12. От меня сходим прогуляться к моим друзьям. У нас там небольшая тусовка сегодня намечается." Лучше и не придумаешь. Игорь живет в самом центре Петербурга, в Петроградском районе, который Нева обнимает своими тонкими изящными руками - Большой и Малой Невкой. Аптекарский остров, что отделен от остальной Петроградки рекой Карповкой, летом утопает в зелени, скрывающей за раскидистыми кронами доходные дома и старинные особняки. Игорева квартира оказывается через дорогу от Ботанического сада, в жирной квадратной новостройке с пропускным пунктом и подземной парковкой. По внутреннему променаду вдоль магазинов и кафе "только для своих" чинно прогуливаются мамы, толкая перед собой коляски с бамбуковой обивкой и встроенной вентиляционной системой. Выгуливают маленьких писклявых собак. Кофейня, горящая уютным оранжевым свечением зазывает к себе аппетитными сладостями через панорамное окно. Антон поднимается на третий. Игорь встречает его улыбкой и яркой полосатой рубашкой. Выглядит хорошо. От фингала на глазу остался только бледно-желтый синяк. - Ни хуево ты живешь! - говорит Антон о комплексе в целом, но зайдя внутрь, аж присвистывает от обстановки квартиры. Кухня с гостиной смежные. Из гостиной направо уходит коридор к остальным комнатам, теряющимся во мраке. Диван и кресла в стиле арт-деко в бирюзовой обивке и круглый столик на невообразимой ножке стоят посередине большого зала с высокими окнами, рядом уютно трещат и лопаются искусственные бревна в черном электрическом камине. Кухня сразу сбоку от прихожей слепит зеркальными поверхностями. Голые лампы вместо люстр спускаются тут и там на позолоченных проводах скопами по семь штук. Стены, где-то выкрашенные в нейтральный молочный, переходят в чуть более темного цвета кирпичную кладку. У стены дальше от шкафа в прихожей стоит огромный аквариум с целым подводным царством внутри, отражаясь бирюзовыми дрожащими волнами на стенах. - А квартирка-то, ебать! Антон завороженно осматривается, с досадой сравнивая это место со своим клоповником. - Будешь пиво? - окликает его Игорь, стоящий у открытого холодильника. - Да, давай. Он садится за кухонную стойку. Берет, протянутую ему бутылку какого-то неизвестного ему крафтового пива. Игорь вглядывается в его хмурое лицо. - Что-то случилось? Антон мрачно отпивает из бутылки. - Я, если честно, даже не знаю, случилось ли что, или я просто ебу дал. - Расскажи, разберемся вместе. Антон встречается с ним взглядом. У Сечникова там ничего кроме непосредственной искренности. Шастун смотрит вроде и без злобы, но с насмешкой. Игорь его и умиляет, насколько это возможно, и веселит. Антон же ему то нос сломает, то глаз подобьет, а этот - давай вместе разберемся! - Что? - Сечников в ответ на этот слишком продолжительный взгляд нервно и как-то даже смущенно улыбается. Какая прелесть! Где-то в чертогах его, все еще глубоко обиженного сознания, все еще гуляет шальная мысль об "отомстить". Пока она, словно целлофановый пакетик, швыряемый ветром, пуста и безлика, почти несуществующа. Но Игорь перед ним - святая простота. Все еще влюбленный глупый Игорь. И мысль эта опасно начинает приобретать более явные формы. - Да просто, - он трясет головой, сбрасывая наваждение. - Заскочил сегодня к Арсу, а там у него Женя. Помнишь такого? Игорь секунды две нахмуренно рассматривает воздух над бровями. - А, ну да, вспомнил. Ну и что? - Нуу, я не знаю. Я-то думал, он с ним все. - Почему ты так думал? После вопроса, заданного таким непосредственным тоном он уже и сам не уверен. - Ну, я думал мы с ним типа... я не знаю. - Что вы с ним встречаетесь, и поэтому он больше ни с кем не спит? - Игорь сыпет своими добивками, как стреляет автоматной очередью. Антон упирается в очередной тупик. - Мы с ним не встречаемся, но... - Тогда что? - Я просто... - Ты же с Ирой все это время жил. - Но, это же не то же самое. Сечников усмехается в горлышко бутылки, издав духовой звук. - Что же тут разного? То, что она баба? - Ой, я не знаю! - Антона раздражает этот разговор. До него он думал, что его злость хоть как-то оправданна, а теперь и вовсе чувствует себя истеричным придурком. Игорь с силой ставит бутылку на стойку. Оттуда вылетает пара капель. На губах у него трепещет победоносная улыбка. - Что, Шастун, ревнуешь? - Я не... Игорь, хихикая и указывая на него пальцем, словно малолетний школьник, приговаривает: - Ревнуешь, ревнуешь! И даже не скрывай. - Даже если и так, что ты так радуешься? - Ну, не все же только людям вокруг тебя страдать. Вот и тебе прилетело возмездие, - он ставит локти на стол, бутылка опасно кренится в его ленивых пальцах. - Что, неприятно? - Да, иди ты в жопу. Игорь тихо смеется, выпуская носом воздух. Антон тоже улыбается в попытке показать, что все не так плохо. Но внутренности ноют, улыбка выходит натянутой. - Да ладно, Тох. Ты же не хотел серьезных отношений. - Нет, не хотел. И не хочу. Игорь, какие серьезные отношения между мужиками могут быть? - Это единственная причина - общественное мнение? Антон не находится, что ответить. Он ждет, когда Игорь скажет что-то вроде "вот и не ной", но тот лишь тихонько чокает свою бутылку о его. - Добро пожаловать в клуб. - Что за клуб? Сечников в несколько глотков допивает всю бутылку, с грохотом кидает ее куда-то под стойку в мусорку. - Выкидышей безответной любви, - говорит он и разворачивается к шкафу с верхней одеждой. - Пойдем, Шастун. Тебе сейчас нужно просто прогуляться. Совсем рядом с домом Игоря, если свернуть с проспекта Медиков и юркнуть в проход между домами, ты наткнешься на большое общественное пространство - двор и здание бывшего приборостроительного завода "Ленполиграфмаш", в настоящий момент заполоненное веганскими кафе, индийским стритфудом, студиями, шоурумами, йога-центрами и коворкингами. Когда они туда попадают, двор почти пуст - летние кафе закрыты на зиму, несколько людей выходят из здания с коворкингом, их смех эхом прокатывается про протяженному двору. Впрочем, все остальное вполне в рабочем состоянии. Даже ярко-красный фудтрак, переделанный из фургона Фольксваген 1981 года манит кофе и донатами. Они идут в дальний конец двора мимо кафе здоровой пищи и магазина для художников, поворачивают, как Антону кажется к тупику, так как никакого прохода нет, лишь дверь в подъезд. Она оказывается открытой. Внутри действительно самый обычный подъезд с грязно-зелеными стенами, старым лифтом, лестницей, еще одной дверью рядом с логотипом очередной кофейни и третьей дверью для сквозного прохода на следующую улицу. Кофейня на лестничной площадке смотрится необычно, так же, как и серебристые ровные таблички с названиями организаций рядом с лестницей. Они берут по стакану кофе, прежде чем поднимаются на четвертый этаж, где среди школы фотографии, пары студий и офисов, находят тесный, но уютный и светлый шоурум. Среди ярких шмоток, висящих на хаотично расставленных вешалках, можно с трудом заметить такие же яркие кресла-мешки, сшитые из разнородных тканей от твида до джинсы. Глядя на тряпки всех возможных цветов и форм вокруг себя, и на Игоря в его неоново-зеленой куртке, красном шарфе и широченных вареных джинсах, Антон готов поклясться, что тот одевается только здесь. - Это магаз для людей с отставанием в развитии? Игорь поворачивается к нему с выражением крайнего презрения на лице. - Что ты понимаешь, Шастун! Сам ходишь вечно, как мефедроновый барыга. - Ну с тобой побольше пообщаюсь, начну чулки носить. Презрение на лице Сечникова моментально уступает самой светлой радости, которую Антон когда-либо видел. - Я б на это посмотрел! Антон хмыкает и оставляет этот комментарий без ответа. Куда он, блин, попал?! Когда они выбираются из лабиринтов вешалок и смятых кресел, то натыкаются на стойку с кассой и длинный диван за ним, на котором расположилась разношерстная группа в пять человек, каким-то образом умудряющаяся склониться над одним единственным планшетом в руках у парня посередине. Брови Антона взмывают вверх. Ему кажется, что ребята оказались рядом с каким-нибудь лако-красочным заводом в момент его взрыва. Две девушки и три парня - все с волосами разных оттенков - от ярко-алого до иссиня-черного, в чем-то рваном, сетчатом, клетчатом и полосатом, в татухах и пирсинге. Они громко здороваются с Игорем - обнимаются и целуются в щеки, и Антон уже напрягается, что и его захотят поприветствовать таким образом. - Как зовут, красавчик? - девушка сбоку в белом платье с огромным синим воротником, лежащем на груди собачьми ушами и такого же цвета широкими манжетами, белозубо улыбается в его сторону. У нее голубые волнистые волосы, струящиеся по плечам, ярко-синие линзы, пирсинг в нижней губе и бриллиантик между двух передних зубов. Симпатичная. Была бы красоткой, если бы не вот это вот все, думает Шастун. - Это Антон Шастун, мы учимся с ним в одном колледже, - не дает ему ответить Сечников. - Отличный парень. Активист. Комсомолец, Рьяный борец за права ЛГБТ. Филантроп. Плейбой. Миллиардер. Он бы, наверное, продолжал вечно, если бы его не перебил парень с планшетом. Он кладет его на стойку, подходит ближе, звеня цепями и протягивает Антону руку с черным лаком на ногтях. - Привет. Антон руку жать не торопится. Обалдевше осматривает маникюр, многочисленные кольца и под ними рваные джинсы с грубыми ботинками, раскрашенными какими-то аниме-персонажами. - Привет, - говорит он, руку так и не дав. Он осматривает его волосы с бордовыми прядями, тату на лице и вроде бы даже тушь на глазах. Внутренне чертыхается. Его собеседник не смущается, руку так и не убирает, словно не исключает мысли, что Антон просто решил сделать это минутой позже. Он всматривается в его лицо, одна его бровь изгибается в каком-то внутреннем осмыслении. Так и не разрывая зрительного контакта, лишь немного повернув голову в сторону Сечникова, он спрашивает: - Не по этому ли парню ты сох целый год, птичка? Антон переводит взгляд круглых глаз на Игоря. Тот медленно сливается со своим шарфом. - Да, точно, - сам себе отвечает парень. Его татуировки сминаются в складках улыбки. - Высокий, кудрявый и руку не пожимающий. Потому, что? - он наконец опускает ладонь и вновь сам отвечает. - У меня же лак на ногтях, краска в волосах и, если ты вдруг задаешься вопросом - подведены ли у меня глаза, то да, это тоже. Теперь все остальные смотрят на Антона с интересом. Под их взглядами, вроде не осуждающими, просто чего-то ждущими, он становится меньше. Немного проседает, как старый диван. - Ну, что ж, я думаю, все согласятся, что общаться с человеком, который тебе даже руку не пожмет, смысла не имеет. В ответ раздается непродолжительный одобрительный гул голосов. - Так что, Антон, - парень немного наклоняет голову, проезжает по нему взглядом вперед-назад вдоль всего туловища. - Либо здороваешься, как нормальный человек в новой компании, либо бывай. Шастун снова смотрит на Игоря. Тот расстроенно, даже как-то разочарованно рассматривает свои ботинки. Первая мысль - это, конечно, пожать плечами и покинуть зоопарк без всяких сожалений. Но, она вдруг оказывается погребенной под десятком "но". Во-первых, ему жалко Игоря, и он ему должен. Во-вторых он пришел сюда с какой-то целью, и пусть она вступает в конфликт с первым пунктом, ведь это означает, что Игорем он просто хочет воспользоваться, причина эта так же весома. В-третьих, ему все же интересно чем это все закончится. Не каждый день ведь встречаешь столько умалешенных в одном месте. В-десятых, он на самом деле не хочет уходить. Антон понимает, что сейчас именно эта новая часть его расщепленной личности жаждет понимания и поддержки. Та, что еще хоть и не принята, но живет в нем голодным паразитом, крадя ресурсы. Он не может ее игнорировать. Той части его личности, что готова пожать руку парню с маникюром, нужно хоть что-то. Ведь она его больше не покинет. Он может ее загнобить и уморить голодом, но ее хладное тело останется в нем, будем напоминать о себе всю жизнь, отравляя существование трупным запахом. Он тяжело вздыхает и протягивает ладонь. Парень обнажает зубы, игнорирует его руку и закидывает свою ему на плечи, для чего ему приходится приложить некоторые усилия, встав на носки и вытянувшись в боку. Антона тянут в улюлюкающую толпу. Они будто всю жизнь его ждали. Точнее того, в кого он совсем недавно превратился.