В свете фар

Каждый день начинается одинаково. Застилается постель. Делается кофе. Пока нагревается чайник, никаких телефонов. Это время на подумать. Саморефлексия, ревизия мыслей, отметание просроченных идей, все такое прочее. В кружку кладется ровно три ложки сахара. Плоские, без горки. Кофе наливается с отступом от края в четыре милиметра. Когда он пьет, обычно смотрит в окно. Арсений любит рутину. Делить день на задачи, группировать их по приоритетам, загонять себя в четкие рамки, обрезая по краям там, где топорщится шальное бессмысленное действие. Может и есть в этом что-то патологическое, но у него для этого своя вовсе нетривиальная причина. Все, что за рамками этой рутины, пребывает в блаженном хаосе. Если не брать во внимание все эти ежедневные мелкие делишки, вроде чистки зубов и протирания пыли, он двигается по жизни больше по наитию. Планов не строит, всегда легок на подъем, царя в голове не держит. Следование четким ритуалам в сферах ухода за собой, домашнего хозяйства и работы, позволяет ему быть абсолютно ебнутым во всех остальных отношениях. Все, кто его знают, так и не смогли разгадать эту тайну. Как человек может быть в одну минуту скрупулезным аналитиком, не позволяющим себе встать со стула пока не заполнит таблицу учета доходов и расходов, довольно строгим и требовательным начальником, умеющим немым укорительным взглядом заставить сотрудника остаться на пару часов дольше и доделать что-то недоделанное, а в другую вдруг превратиться в прожигателя жизни, купающегося в фонтане в знойный летний день после бутылки текилы. Но он именно такой. Темная лошадка Арсений Попов. Темная красивая лошадка, великий обольститель женщин, которому до женщин дела никакого нет. Сегодня рутина изначально пошла по швам, так как кровать помешало застелить мирно сопящее в ней худое тело. Поглядев на бледные лопатки, рассыпанные по подушке соломенные кудряшки и чуть надутые во сне губы, Арсений уходит в ванную. Шастун - взьерошенный и заспанный появляется на пороге кухни, когда Арс наливает в кружку кофе. Арсений улыбается ему, кивает на стол с яичницей и тостами на тарелке. - Садись, поешь. Антон тихонько улыбается в ответ, так непривычно искренне, не пытаясь утопить эту улыбку в хмуром взгляде. У Арсения от этого брови сами собой выгибаются домиком. Улыбающийся Шастун имеет такой же эффект как охапка щенят. Когда парень делает пару шагов внутрь, он не выдерживает, тянет его на себя, впивается в губы, залезает рукой под кофту и сжимает косточку на бедре. Антон в его руках не сопротивляется, даже отвечает, хоть и не так самозабвенно, касаясь кончиками пальцев полоски кожи на талии. Он садится на свое любимое место с той стороны стола у окна, поправляет привычным жестом челку, шмыгает носом от какого-то, наверное потерявшегося в груди от вчерашней истерики всхлипа, и принимается есть. Несмотря на общее его сдержанное поведение, Арсений чувствует в нем перемену. Мальчишке явно легче дышится. Что-то он отпустил. Какую-то преграду в себе сломал. Но это все еще слишком тонкий лед. По нему надо идти осторожно, задавая правильные вопросы. Противоположный берег еще ох как не близко. Но есть ли у него на этот переход время? И что он рассчитывает на том берегу обнаружить? Разгадывать кудрявого ангелочка с повадками отморозка может-быть и весело, но не окажется ли, что за травмой брошенного ребенка с подавленными чувствами, там ничего интересного вообще нет. Ну пацан и пацан. Таких вагон и меленькая тележка. Их Арсений трахал из спортивного интереса, все проверяя на прочность свои чары. Не стал ли он слишком стар, чтобы затащить в постель юнца с горящими глазами, так отчаянно желающего изведать свою сексуальность и подставляющего задницу под взрослого красивого мужика чуть ли не со священным трепетом. Здесь изначально все было немного по-другому. Желание было. Оно так же отчетливо трепыхало в серых больших глазах, как и в десятках остальных, но кто же знал, что оно окажется прибито такой охуенно толстой бетонной плитой! Но плита дает трещину и то, что проблескивает сквозь нее, вызывает интерес. Его желание сильнее и глубже чем у остальных. Ведь ему приходится ползти к реализации этого желания из своей хтони по отвесной стене, обдирая локти и набивая синяки. Внизу - ад, но он знаком, а все, что наверху неизвестно, но он все равно ползет, рискуя истечь кровью. У таких стержень крепче некуда. В этом и весь интерес. - Отвезти тебя в техникум? - Неа. Я сегодня не поеду. Отдохну. - Хочешь, вечером тебя заберу? Надо заехать к тому знакомому художнику. Сироте. Помнишь я рассказывал? В Эрарте видели его картины. Нужно отвезти ему работу. Зайдем куда-нибудь. - Давай. Антон уходит к себе, Арсений едет в мастерскую. Погода снова солнечная и морозная. Для Питера три подряд солнечных дня более чем подозрительно. Если будет четвертый, в пору задуматься о конце света. Он берет кофе в кофейне на первом этаже бизнес центра. Методично размешивая сахар, бросает взгляд поверх очков на молоденькую девушку, промывающую форсунку резким пшиком горячей воды. - Знаете, проезжаю и Бэггинс, и Старбакс, но беру только у вас. Вот думаю, все дело в зернах или в ваших волшебных руках? - В зернах, я думаю - девчонка на откровенный флирт отвечает в лоб. На губах у неё трепещет стыдливая улыбка. Эти подкаты почти всегда работают. Его фирменная улыбка, взгляд из под бровей, жутко пошлая фраза вроде «Вы в порядке? У меня просто сердце разбилось. Боюсь как бы вас не задело осколками.» Иногда у него лицо судорогой сводит от смехотворности сказанного. Но девочки все равно клеются. Потому что он достаточно богат и красив, а девочки в фартуках и форменных футболках начитались «50 оттенков серого» и все ждут своего мистера Грея. Зачем он это делает? Скорее всего, это тоже стало частью рутины. Еще одной проверкой. Девочки заманиваются в его постель так же просто, как и мальчики. Только к девочкам он почти полностью потерял интерес еще в молодости. Бывает привлечет взгляд какая-нибудь особо знойная красотка, но больше как произведение искусства, чем как сексуальный объект. - У сменщицы же моей вы тоже кофе берете, - говорит девчонка. - Откуда знаешь? Обсуждаете меня? На веснушчатых щеках выступает румянец. - Нет-нет, ну вы же берете? Это вопрос. Ее паника вызывает у него еще более широкую улыбку. Он выкидывает деревянную палочку в мусорку, бросает на нее контрольный взгляд. - До завтра, - говорит он и идет к ресепшену, практиковать свои чары еще на паре девиц. В мастерской только Паша. Очищает ржавчину с чего-то, что уже даже и не опознать. Он почти не отвлекается, приветствует Попова на секунду вытянутой вверх рукой. Остальные по всей видимости работают с мебелью в другой мастерской. Сам Арсений принимается за керамичесскую белую лошадку, почти доделанную. Остается подобрать цвет и закрасить несколько мелких сколов, а затем нанести лак. Он отпивает еще глоток кофе и растворяется в работе, как обычно с головой. Полностью сосредоточен на ювелирном замазывании маленькой кисточкой крохотных шрамов. Когда он выныривает обратно, шея затекла, а кофе превратился в холодную горькую дрянь. Солнце красиво освещает всю мастерскую до дальней стены, рисуя на ней затейливые тени. Он смотрит на Пашу. Тот сидит молча над своей работой, положив голову в чашку ладоней, отдыхает. - Как жизнь? - Нормально. Как сам? Они ведут ленивый разговор о бизнесе, сроках и доходе за месяц. Паша идет налить себя чай, когда возращается назад с кружкой, впервые за утро с интересом смотрит на Попова. - Как чудо-мальчик? У вас все нормально? Арсений вздыхает. - Если ты об Антоне, то да, все хорошо. - Ясно, - Паша задумчиво дует на чай. - Поедет в Долину с нами? Арсений проводит рукой по лицу. - Не знаю, Паш. Вообще должен был ехать Женя. - У него же дела какие-то. - Он сказал, что возможно перенесет. - М-м, жаль. - Что это тебе жаль? - вскидывает брови Арс. - Хотел, чтобы Антон поехал, - по лицу Воли сложно понять издевается ли он или говорить серьезно. - Почему? - Ну во-первых, он мне нравится. И Ляйсан. И Стасу. И Дарине... - Всем, в общем. - Ну да. Во-вторых он наверное в таких местах никогда не отдыхал. Новые ощущения для парня. - А мы что теперь агенство по предоставлению новых ощущений? - в груди незаметно копится раздражение. Он допивает кофе, морщится. - Не, ну ты же ему пообещал. - Я ему ничего не обещал. В это время раздается громкий хлопок дверью. Через комнату скорым шагом проносится Женя. - А-а-а-арс! Я хочу свою вазу! - он останавливается, хлопает рукой по столу, на нем что-то дребезжит. Паша, затаив дыхание смотрит на стоящие на нем вещи. Ничего вроде не падает. - Теперь выйди и зайди нормально, - шутливо говорит Арс. - Не-не, давай мою вазу, ты обещал! И пойдем покурим пока ты тут пылью не покрылся. Арс со вздохом поднимается со стула. - Я, оказывается, до хрена чего всем пообещал. - Бери Антона, - шепчет ему Паша, когда он проходит мимо. - Да, иди ты в жопу! С Женей они познакомились через общих друзей. Он типичный представитель своей профессии - диджитал художник - творческая личность с не таким как у всех виденьем. Любит вставлять англицизмы в речь. Утверждает, что действительно не может найти подходящей альтернативы на родном языке. Умный, разносторонний, свободных взглядов. Он глядит на Арсения, сощурив глаза. Почти всегда плохо скрывает загадочную улыбку на пухлых губах. - Я слышал, что уже никуда не еду вне зависимости от того, смогу ли. - Неправда. Если у тебя получится, то конечно езжай. - А Антошка? - почему-то любое упоминание Шастуна его веселит. И без того извечно шкодливое выражение его лица, становится еще более озорным. - И Антон поедет, если захочет. Женя вертит между пальцев сигарету, поджав губы. - Не знаю, Арс. Мне кажется я Антошка-картошке не нравлюсь, - он строит обиженную мордашку. Кривит душой. - Идеальных условий ни для кого не бывает. Придется ему смириться. Заботливо уткнув подмышку пакет с забракованной антикварной вазой, Женя привстает на носочки, чтобы поцеловать Арсения, и уходит танцующей походкой к своей машине. Иногда Попов ему завидует. Ведь, у него самого полностью ситуацию отпустить не получается. Сталкивать этих двух в одной среде, как смешать водород с кислородом и зажечь спичку. Внутренне он соглашается, что сам загнал себя в эту ситуацию. Расхлебывать в любом случае ему. Часа в два он заезжает обратно домой за Антоном. Наблюдая за тем, как его, скрытая в сто слоев, начиная с куртки и худи и заканчивая упрямым недоверием и излишней агрессивностью фигура, приближается к его машине, он ловит себя на мысли, что снимать с него всю эту одежду даже менее интересно, чем все остальное. Мысль эта его настораживает. Увлекаться не стоит. Ведь, для него это все равно что распаковывать новогодний подарок, а для парня, как кожу сдирать. Видно, что ему больно. Он дергается от прикосновений, скукоживается от поцелуев, морщится от нежных слов. Приятно тоже, но боль пока сильнее. Поэтому Арсений себя сдерживает, как бы не хотелось ему эту упаковку разорвать, не возясь с распутыванием ленточки. К тому же, что делать с ним после? - Че, куда мы там едем? - из фантазий о ленточках и ярких упаковках в серую реальность его вытаскивает грубоватый голос Антона. Он раскладывает на стуле свое длинное тело, достает телефон, подносит к лицу, включая какую-то игру, и судя по всему, не очень заинтересован в ответе. - Здесь недалеко, до Садовой. - Ясно. Пока они едут, Антон в привычной манере откидывается на кресле, расставив как можно шире ноги - чисто пацанская манера - елозит ленивым взглядом по виду за окном. Вдруг усмехается. - Смотри, - говорит. - У телки еблет как атомная война. Мы таких называем целлофановая башка. - Это что значит? - Ну, типа, если с пакетом на голове, то можно и выебать. Арсений качает головой и закатывает глаза. Его эта уличная непосредственность одновременно отталкивает и привлекает. Как нечто неприглядное, но настоящее. Нет у него фильтра, нет ретуши. Когда-то и он сам мог себе такое позволить. - Мы таких называли десять по пятьдесят. - А это что? - Антон заинтересованно отворачивается от окна. - Нужно десять порций по пятьдесят чего угодно крепкого, чтобы на такую залезть. - Ха, прикольно! - он широко улыбается и довольным котом откидывается обратно на кресле. - Десять по пятьдесят, - бурчит под нос, будто пытается запомнить. - Девки раньше нравились? - Шастун снова оборачивается, кривит губы в ухмылке. - Или они все для тебя были десять по пясят? - Нравились и до сих пор нравятся. - Серьезно? - Ну да. Я ж женат. Ухмылка с лица Антона исчезает за секунду. Брови взмывают вверх. Даже кадык судорожно дергается. Арсений отвлекается от дороги, встревоженный внезапной тишиной. Увидев ошарашенное лицо напротив, он смеется и тянется рукой, чтобы взлохматить его кудряшки. - Да шучу я! Господи, какой же ты ревнивый заяц. Антон, все еще под впечатлением от шутки, так правдоподобно исполненной, молча проводит рукой по челке и отворачивается обратно к окну. - Я замужем, - буднично выдает Арсений. Антон так и смотрит в окно, первую секунду никак не реагирует. Затем булькает проскользнувшим смешком, пытается сдержаться, но все таки хохочет. Делает он это совершенно залипательно, даром что в присутствие Арсения крайне редко. Сгибается, коленки опасно подлетают вверх на несколько сантиметров, жмурит глаза, сминая всю верхнюю часть лица, оставляя больше места для своего широкого рта. - Не, ну вот в это я верю! Ты пиздец, конечно, Попов! Арсений довольно улыбается, аккуратно перестраиваясь в другой ряд. Вчерашний вечер определенно приносит свои плоды. Ехать три минуты. Студия Леши находится в Доме Городских Учреждений на углу Садовой и Вознесенского. Затейливое здание словно со страниц детской сказки. Бело-серое, протыкающее угол, на котором стоит, готической башенкой. Увенчанное совами и грифонами на карнизах, испещренное темными эркерами, щипцами, выпирающий тут и там ризалитами. Чего в нем только не было - от ломбарда в период империи до комитета ком партии в советское время. Сейчас это, в основном, офисный центр. - Мы могли бы и пешком дойти, - вылезая из машины, говорит Антон. - Надо было довезти работу, - Арсений достает из багажника небольшую коробку. За неимением лифта они поднимаются на пятый последний этаж пешком, минуя коричневые ступеньки и желтые стены вестибюля. Леша - симпатичный мужчина примерно того же, что Арсений возраста, с медным оттенком русых волос, небритостью и крупными чертами лица, встречает Попова крепким рукопожатием, а затем зажимает в таком же крепком объятии. Увидев Шастуна он расплывается в улыбке. - Привет, Антон. - Привет. Антон несколько удивленно смотрит на Арсения. Мол, откуда он знает мое имя. На его немой вопрос отвечает Леша. - Слышал тебе понравилась моя выставка в Эрарте? Антон смущается. - Ну я не то чтобы знаток. Ну так, интересно. - Давайте, проходите. У меня тут виски - высший сорт. И даже на закусь рыбка. - То есть ты не бедствующей художник? - спрашивает Арсений, проходя и ставя на стол коробку. - Ну, если я могу позволить себе заказать у такого спеца, как ты реставрацию, то видимо да, последний хуй без соли не доедаю! - он достает керамическую лошадку и оглядывает ее удовлетворенным взглядом. Студия находится частично в овальном эркере, от того выглядит очень уютно. Несмотря на творческий беспорядок, что по сути является частью интерьера, все кажется лежит на своих законных местах. Несколько масляных пейзажей стопкой у стены, пара портретов, напротив, повешенных на стену как в музее. Принцип, по которому картины разделяются на достойные быть висящими и те, что остаются сваленными в кучу, не ясен. Скорее всего, его и не существует. Кожаный икеевский диван соседствует с самодельно выструганным столом и дешевым, давно потерявшем первоначальные формы, офисным креслом на колесиках. Еще один стул, переживший, судя по виду революцию, стоит у окна. Пара холстов посередине - один пустой, другой тронутый наброском какой-то питерской понурой улицы. Полки заставлены потрепанными книгами, красками, банками с мастихинами и кистями. Стены в сером и оранжевом кирпиче. Какая-то джазовая мелодия доносится из-под иглы патефона, поскрипывая на каждом обороте. Антона что-то привлекает. Он проходит через всю комнату к стоящей первой в стопке картине у стены. Там двое взрослых, чьи тела изображены довольно детально в нижней половине тела, но чем выше, тем абстрактнее фигуры. Их головы превращаются в бесформенные мазки. Перед ними стоит мальчик, на контрасте до неприятного четкий. Он стоит у этой картины, немного склонив кучерявую голову, руки в карманах брюк, немного покачивается. Лицо такое, будто он у полки в магазине пиво выбирает. - Что, Антон, нравится? - спрашивает Леша. - Прикольно. - Что думаешь? - он садится за стол с Арсением, оба они закуривают сигареты. Леша с интересом наблюдают за парнем. Арсений переписывается с кем-то в телефоне. Отношение Шастуна к искусству он знает. - Мне сон такой недавно приснился. - Серьезно? Арсений тоже удивлен. Отрывается от переписки. Леша смотрит на него вопросительно, будто у них могут быть общие сны, и он может подтвердить правдивость этих слов. Попов лишь пожимает плечами. - Да, - Антон в задумчивости ощупывает взглядом картину. Арсений еще не видел его таким сосредоточенным. Все ждет, что он как-то съязвит, но тот продолжает, обращаясь будто в себя: - Они пришли забрать меня из детдома, но почему-то перестали меня видеть. И головы у них были вот такие же. Словно в Сайлент Хил, мы оказались в двух разных реальностях. Смотрели? - он резко поворачивает голову к мужчинам, и они этого не ожидают. Оба кивают после секундного ступора. Антон возвращается к картине. - Вот так же было. Они в реальности, а я в зазеркалье. Там так и остался. Пока Арсений переваривает сказанное, что почему-то очень неприятно и склизко ползет к желудку, Леша подходит к Антону и кладет руку ему на плечи, немного приобняв. Попов ощущает странное чувство. Не ревность, а нечто вроде грустного осознания, что люди, находящиеся с тобой в комнате, разделяют между собой нечто, что ты с ними разделить не способен. На долгую минуту он третий лишний. - Пойдем, выпьем, Антох. В основном они с Арсением вспоминают свое общее прошлое, разражаясь громом смеха каждые минут пять. На какое-то время даже предаются ностальгическому унынию. Арсений не пьет, ему еще домой ехать. А вот Антон потихоньку соловеет под их разговоры. Все гладит серую кошку Анфису, что отдала ему свое кошачье сердце и приросла к его коленям. - Антон, - обращается к нему Леша. - О будущем уже думаешь? Чем заниматься будешь? - У станка стоять, чем! - Точно? Ничего больше не интересует? Антон задумчиво тушит сигарету в пепельнице. - Фортнайт люблю, но я не знаю можно ли им зарабатывать. Леша глядит на Арсения поверх головы Шастуна, спрашивает одними губами "что это?". Арсений лишь недоуменно пожимает плечами. Антон в это время распрямляется и откидывается на кресле. Замечает их смятение, и даже не пытается скрыть скабрезную улыбку, искривившую губы. - Фортнайт - игра такая на компе. Комп - это такой ящик, в котором можно в игры играть и еще много чего делать. Как телек только без антенн. - Пацан, ты хоть знаешь с кем разговариваешь? - с притворным возмущением спрашивает Леша. - Я в прошлом айтишник. - Че фортнайт тогда не знаешь? - А я не обязан за всей этой хуйней следить. Это наверняка что-то для имбецилов. - Так значит должен знать. Общий язык они находят быстро. В какой-то момент даже выкидывают за борт Арсения, пока Леша увлекается особенностями ведения боев в фортнайт. Попов только переводит с одного на другого осуждающий взгляд. Тратить ценное время на обсуждение компъютерной игрушки выше его понимания. - Я, если честно, ни хрена не понял в том музее, - переключаются они наконец на другую тему. - Это ж картины. Че тут понимать? - Ну в смысле? Арс сказал... - Арс - душнила, - они оба хихикают, глядя на Попова. Тот лишь разводит руками. - Он ведь небось всю голову тебе заспамил всякими умными словечками, - Леша подносит палец к переносице, поправляя несуществующие очки и совершенно непохоже пародирует заумный голос Арса. - Это характеризуется амбивалентностью чувств. Блять, - он снова становится собой. - Скажу по секрету, Тох, он в этом разбирается не больше твоего. А может и меньше. Арсений только хмыкает. Антон же хмурится, смотрит на него в поисках ответов. - Что ты на меня смотришь? Тебе вон, дядя Алексей расскажет какой я несмышленый, - Арс саркастично указывает раскрытой ладонью на художника. - Смотри, - Леша вскакивает со стула, бродит задумчиво по студии, что-то силясь найти, потом ахает, идет в другом направлении и выуживает из мрака картину. Когда он выносит ее на свет к столу, Арсений ее сразу узнает. Она старая. Одна из его любимых. Там мальчик лет двенадцати ест мороженое на набережной. Мимо него проходит несколько людей. Один из них мужчина лет сорока, довольно потрепанного вида, странно на мальчика глядящий. На скамейке сидит бомж, смотрит в сторону мужчины и мальчика. На первый взгляд в ней нет ничего примечательного, но если приглядеться можно увидеть подозрительное сходство в чертах лица мужчины, мальчика и старого бомжа. А если вглядеться еще тщательнее можно заметить красный платок у мальчика на шее, торчащий у мужчины в кармане, и повязанный у бомжа вокруг головы. - Что скажешь, Арсений? - Ну это теория этернализма, - начинает он с блуждающей улыбкой, больше, чтобы поддержать Лешин эксперимент, чем серьезно. Тот довольно цокает, подыгрывая, и поворачивается к Антону. - А ты, пацан? - Ну, я не знаю. Эти трое, вроде, один и тот же человек. Наверное там какая машина времени у него есть и он с ней прикалывается. Не знаю. Леша победоносно смотрит, на прикрывшего рот и сдерживающего смех Попова. - Слышал? Иди нахуй со своим этернализмом! Чувак просто прикалывается со своей машиной времени. - Так я же не говорю, что его виденье не верно! - все-таки смеется Арсений. - Просто оно другое. - Оно проще. Поэтому лучше. - Может быть. - Что такое этер...лализм? - Антон влил в себя уже порядочно виски. Он смотрит на мужчин поблескивающими глазами, утопив лицо в ладони. - Этернализм, - поправляет Арсений. - Теория о том, что понятия прошлого, настоящего и будущего не существует. Все происходит сейчас. В таком случае, как раз, возможна машина времени способная отправить тебя к себе же но моложе или старше. Ведь ты всегда молод и всегда стар. И этот хороший мальчик, счастливо поедающий мороженое, уже алкаш и уже бомж. Он даже уже мертв. И могила его, никем не посещаемая, уже заросла. Антон опять смотрит на картину. На этот раз почти что в ужасе. Арсению кажется забавным, как он переосмысливает то, что уже для себя решил. - Ты его сломал, - укоризненно говорит Леша. - Не слушай его, Антох. Твоя версия с прикольной машиной времени куда лучше. Они прощаются, когда Антон с Лешой уже основательно под мухой. Леша сжимает тщедушное тело Шастуна так, будто они всю жизнь знакомы. - Антон, иди в машине посиди. Я сейчас приду, - говорит Арсений. Антон наклоняется, чтобы в последний раз почесать Анфису за ушком и уходит, оставляя несчастную кошку разочарованно пялиться в закрытую дверь. Они выкуривают еще по одной, обсуждая дела. - Хороший парень, - вдруг говорит Леша. Арсений бросает на него насмешливо-подозрительный взгляд. - Увести хочешь? - Да иди ты! Я с парнями вдвое младше себя не сплю, это твое хобби. Арсений усмехается, говорит: - Знаю, что хороший, - выдыхает носом дым и добавляет. - И опасный тоже. Никогда не знаешь, что ждать. Прямо как ты в молодости, - стреляет он снова взглядом в Лешу. - Ходячая пороховая бочка. - Сам то! - Я только защищался. - И защищал. - И защищал, - соглашается Арсений. Леша грустно улыбается, задумчиво касается пальцами губ. - Ты, если серьезных планов на него не имеешь, будь деликатнее. Не играй с его чувствами. - Слушайте, вы со своими советами сегодня, честно говоря... - он осекается. Давит в себе раздражение, снова затягиваясь сигаретой. - Ты же понимешь о чем я, - с досадой крутит Леша головой. - У ребят из детдомов расстройства привязанности. Его, если приручишь, хоть это и сложно, то это навсегда. - Мы же не о собаке говорим. - Нет. Сути это не меняет. - Лех, между нами осталось что-то нерешенное? - осторожно спрашивает Арсений. - Нет, - он качает головой все так же с улыбкой. - Уже давно все решилось само собой. Арсений стучит по стеклу, говорит Антону вылезти. - Зачем? - Прогуляемся. Нева зимой совершенно не гладкая. Она колючая, вся в колтунах изломанного льда. Где-то в темных разводах, словно испачканная в тонком льду. Не приятная взору заснеженная гладь, а вспучившаяся и недружелюбная, грозящая увечьями. Вдалеке виднеются мачты Летучего Голландца, навечно вмерзшего в реку. Сбегающее солнце оставляет за собой оранжево-розовый след, еще освещающий фасады ансамбля на том берегу. - Читал "Террор"? - спрашивает Арсений, когда они облокачиваются на гранитный парапет рядом со спуском к реке. - Неа. - Это фантастика про неудачную экспедицию на северный полюс. В книге встречается с десяток названий разного вида льда и снега. Вот эти гряды льда, торчащие на поверхности, называются торосы. Антон шумно собирает слюну и сплевывает вниз. - Я смотрю, тебя это впечатляет. Несколько секунд он молчит, пьяными глазами осматривает горизонт. Его лицо под навесом извечного капюшона красиво охвачено закатным солнцем. - На самом деле, да. - Правда? - Да, - он поджимает губы, явно с трудом подбирая слова, боясь видимо прозвучать слишком глупо. - Меня на самом деле поражаешь ты. Как много ты знаешь. - Ты же говорил, что я только книжки горазд цитировать, а в жизни полный профан, - ухмыляется Арсений. - Ну... это скорее от злости было, - Антон поворачивается к нему, смахнув закат с щек. - Ты мне нравишься. Это, наверное, самое искреннее, что он от него слышал, и Арсений внимательно смотрит в глаза напротив, ища там эмоции самого Антона на этот счет. Парень под этим взглядом тушуется, с непривычки стесняется той настоящности, что вот так неожиданно выскользнула из него, и зарывается в свой воротник еще глубже, оставляя снаружи только большие блестящие глаза. Арсений отпускает тихий смешок, вытолкнув воздух из носа. - Что? - Ничего, - качает он головой и притягивает парня к себе, закинув руку на плечи. - Очаровательный ты, заяц, - говорит он, опаляя дыханием порозовевешие щеки. Антон не дерзит в ответ, не отстраняется и не закатывает глаз. Смотрит перед собой на совсем уже тонкую полоску света. - Я месяца три назад стоял вот так один, смотрел на закат. Хотел, чтобы кто-нибудь посмотрел со мной. - Получается твоя маленькая мечта сегодня испольнилась? - Вроде того. После недолгого молчания Антон спрашивает: - Этот Леша. Вы с ним встречались? - Это было очень давно. - Ясно. Он смотрит вниз, туда где ветер избивает о неровную, скованную льдом реку, пакет из пятерочки. - Пойдем спустимся? Они спускаются к реке по ступенькам. Антон вскакивает на глыбу льда и уже собирается идти дальше, но Арсений хватает его за шкирку, заставляя упасть обратно на ступеньку. - Куда собрался? - Куда, блять! Туда! Пусти, - он смешно крутится на месте, пытаясь вырвать ткань из хватки. - Ноги переломаешь, дурила. - Да че ты ссышь?! Пойдем, - он все-таки выскальзывает из арсеньевских пальцев, хватает того за руку, тянет на себя, и мужчина, не успевая сообразить, чуть не спотыкается о вздыбившийся лед, успев в последнюю секунду перемахнуть через него. - Вот зараза! Он хочет также схватить Антона, но тот резво кидается в сторону и скачет по гряде, огибая темный участок тонкого льда. - Антон, ну ебнешься, говорю же! - Будешь меня спасать, если под лед провалюсь? - он стоит на возвышении, светится пьяной шкодливой улыбкой. Арсений фыркает. - Еще чего! Пальто изгваздаю. Антон кривит лицо, пародируя его серьезное выражение, делает несолько быстрых шагов в направлении Арсения, спрыгивает, но неудачно, попав на скользкий участок. Попов ловит его, ухватив за поясницу, с трудом поднимает обратно. Антон не помогает, хохочет и разъезжается ногами по льду. - Я же говорил! Антон, блять, тебе что шило в жопу засунули? Он с силой дергает парня на себя, делает шаг назад, чтобы удержать равновесие, и вдруг понимает, что руки вокруг его шеи сомкнуты так сильно, что становится трудно дышать. Смеха больше не слышит. - Антон, ты чего? Арсений с трудом отстраняется, чтобы взглянуть в его лицо. Оно серьезное, только призрачный намек на недавнее веселье все еще блестит в глазах. Антон подается вперед, целует, просто тыкаясь в рот, затем обхватывает своими губами верхнюю, тянет, давит холодной рукой на затылок. Он тяжело дышит, отодвигается на милиметр, смотрит секунду прямо в глаза, и Арсений видит, как до предела там много всего, сейчас лопнет и потечет сквозь поры, судорожно льнет к нему опять, сминает языком нижнюю губу. Попов отвечает поначалу лениво, сбитый с толку таким напором. Но через минуту возвращает себе контроль, зарывается рукой в его волосы, гнет назад в пояснице. Тело в его руках отзывчивое и гибкое, доверчиво принимает ту форму, которую он лепит. Он не боится упасть, знает, что его не отпустят. Когда они наконец отлипают друг от друга, чуть не растопив реку под собой, горячие и лохматые, Арсений шепчет: - Ты знаешь, что мы в центре города сосемся? Нас видно всем проходящим по мосту и вдоль парапетов. - Да, знаю. - Сколько же в тебе нежности и страсти, когда ты ничего из себя не строишь! Солнце давно зашло. Они едут домой, забыв про кафе и рестораны. На это нет сил, у обоих в ушах шум. Вокруг уплотненная реальность, сквозь нее двигаешься медленно, проскальзывая в подготовленные заранее формы. В ней мало места. Арсений не может находится слишком далеко от него. Хочется быть в нем. Двигаться плавно, размашисто, грубо. Шептать что-то нежное или что-то ужасно пошлое, от чего у самого дыхание сбивается. Видеть как он поддается, надламывается и раскрывается. Слышать его частое "Арс, Арс, Арс" и чувствовать его тело под собой, над собой. Вырывать из него сладкий стон. Так тяжело добытый, ведь он изо всех сил старается его сдержать. Наблюдать за его лицом. Как у него глаза закатываются и открывается рот. Проводить рукой по его изогнувшемуся телу и сжимать ее на его шее. Чувствовать как он сжимается вокруг него, вытягивается в струну, хрипит и отпускает. Любить его определенно занимательнее чем других. Потому, что отдается он не благодаря его арсеньевскому обаянию, а вопреки всему себе. Но это и пугает. Пугает то, что теперь он лежит, смотрит в потолок и размышляет о том, что завтра опять первым делом не сможет застелить постель. Он вспоминает слова Леши. Вспоминает взгляд серых глаз на себе. Так он сильно поменялся с их первой встречи. Из колючего и опасливого превратился во взгляд, готовый вверить ему свою жизнь. Он смотрит на него, лежащего рядом. Как мерно вздымаются его плечи. Возможно ли это, что он отнюдь не помогает, а делает только хуже. Тогда, по теории этернализма, парень, так мирно спящий у него под боком, уже сломан.