В свете фар

Арсению шестнадцать лет, и он в десятом классе. А еще он ботаник, и ему нравятся мальчики. Это замечательный набор юного отщепенца. Каждый день в школе он старается просуществовать как можно более незаметно. Сидит сзади, руку лишний раз не тянет, пишет себе конспекты и украдкой поглядывает на Егора Дегтярева, что сидит за партой перед ним наискосок. Тот, наоборот, привлекает к себе внимание всеми возможными способами. Качается на стуле, чуть ли ноги на парту не закинул, почти на каждую реплику учителя, отпускает какую-нибудь остроумную ремарку. Его рука лежит на парте Арсения для поддержки, а голова со смоляного цвета волосами при каждом качке оказывается так близко, что Арс чувствует запах его шампуня. - Корить Катерину за измену сложно. Она, по большей части, жертва обстоятельств и своей чувственности и свободолюбивого нрава, - говорит учительница, поставив на ребро томик «Грозы» Островского и опершись книгой на стол. Егор присвистывает: - Здрасьте, приехали! Она же манипуляторша чистая. И замужем хорошо так устроилась, и налево бегает, да еще и плачется! Если в то время их называли жертвами чувственности, Елена Николаевна, то в наше их называют на буку Ш! По классу прокатывается дребезжащий смех. Елена Николаевна строго призывает всех к порядку. Арсений лишь хмыкает, все вырисовывая что-то в тетрадке, и на этот его хмык Егор вдруг оборачивается. У Арсения воздух застревает в легких. Так его лицо близко. Дегтярев почти лежит на его парте к неудовольствию Оксаны, что сидит рядом с Антоном прямо за ним. Он жует жвачку, красиво играя худыми смуглыми желваками. Осматривает заинтересованно Арсения, обнажает белые зубы и подмигивает. В следующую секунду, как ни в чем не бывало, отворачивается обратно. Арсений чувствует как у него расходится по лицу румянец. Становится жарко. Он смотрит на Оксану. Она лишь глаза закатывает. После уроков они с Оксаной в дальнем углу раздевалки. Она ни на минуту не замолкает, выстраивая подробный план их дальнейшей учебы. - Главное по литературе написать эту работу. Это самое сложное, и я слышала, что Елена Николаевна без нее зачет не ставит. И если она коряво написана тоже. Что там у нас по физике задано? Арс? А-арс! - А? Что? - он, застряв на месте с одной рукой в рукаве, выходит из прострации. - Где ты там витаешь? - Оксана хмурится. Она иногда делает грозную моську, чем очень Попова веселит. Потому, что выглядит как злой тушканчик. - Да задумался я. Ты все про уроки? - Ну да, - она непонимающе округляет глаза и разводит руками. - О чем еще? О чем еще. В твоем случае, не о чем, конечно. Они выходят за ворота школы и по привычке идут к Оксане домой, чтобы вместе сделать уроки, а затем посмотреть кассеты с фильмами, которых у Оксаны в изобилии. У Арсения их от силы штук десять. Все уже до дыр пересмотрено. Иногда родители берут что-то в видеопрокате. Но хочется, конечно, иметь свою, такую же как у Сурковой большую коллекцию. - У меня “История Игрушек 2” появилась, - говорит она, жуя шоколадный батончик. - Да ладно?! - Арсений даже перестает пинать камешек перед собой. - Ага, - гордо. - Там графика такая, с ума сойдешь! - Эй, принцесса! - они оборачиваются на зычный голос, вторгнувшийся в их диалог так резко, что оба вздрагивают. Сзади компания ребят, отколупнувшись от которой, к ним идет Егор. Арсений нервно оборачивается к Оксане, уверенный, что оклик был обращен к ней, но затылком чувствует, как парень останавливается прямо рядом с ним. - Принце-е-е-сса, к тебе обращаюсь, - нараспев тянет Егор. Арсений глубоко вдыхает прежде чем обернуться. Понимает, что опять весь красный. Он натыкается на кривоватую усмешку и изучающий взгляд. - Попов, хотел у тебя помощи попросить. Он держит одну руку в кармане джинс, поддернув полы куртки, в другой сигарета. Рост у них одинаковый, и он глядит, немного наклонив голову, из-под бровей. - У м-меня? - Ну да. Ты же в литре сечешь? - Ну да, - Арсений с опаской косится на группу ребят, что курят неподалеку и о чем-то шушукаются, кидая на них взгляды. - Литруха хуй зачет поставит, если не сдадим, сечешь? - он выпускает дым в бок, но Арсений все равно ловит душащий шлейф и сдерживает кашель.- Мне с друзьями нужны изложения эти или как их там. На каждого. Арс, сглатывая пересчитывает ребят. Шесть человек. Семь, включая Егора. - Я заплачу, конечно. Арсений конечно соглашается. Согласился бы и без денег. Суркова ругается и дуется. Она Дегтярева и компанию на дух не переносит. Он сидит часами за ее компьютером, которого у него конечно же нет, старательно перефразируя предложения в семи вариациях. Она только чай ему подливает и недовольно бурчит. Он ее не слушает. Шестнадцатилетний Арсений думает, что путь к чьему либо сердцу можно проложить шрифтом Arial в четыре тысячи слов. Егор приходит забрать работы к Арсению домой. У него ладошки потеют, когда Дегтярев впечатленно рассматривает внушительную стопку листов в своих руках. - Ничего себе! Попов, ты гений! Арсений скромно улыбается. Еще совсем молодой, но природная красота уже таится в мальчишеских чертах - в черных длинных ресницах, в лирической линии скул, в завихрениях мягких волос. Егор смотрит на него странно, решаясь на что-то. Чуть тянет голову вперед и прикасается к губам своими сухими и горячими. У Арсения уходит пол из-под ног, и он берется за край стола, чтобы удержать равновесие. Егор от него отрывается. Между ними одно на двоих дыхание - опаляет нежную мальчишескую кожу. - На, - между их телами Егор просовывает руку с деньгами, и Арсений глядит на них как-то бестолково, не понимая, что это и зачем. Затем, опомнившись, берет в руку. - Не говори никому. Арсений поднимает на него глаза. Егор выглядит немного испуганно, такой непохожий на обычного себя - самоуверенного и харизматичного. - Конечно, нет, - Арсений вкладывает в этот шепот свою душу. Отдает без остатка. Вот так, за поцелуй. Егор с явным облегчением улыбается. Арсений отвечает тем же. Пару дней спустя, когда они смотрят "Красотку" у Оксаны на диване, на моменте, где Ричард Гир пугает Робертс, захлопывая шкатулку, Арсений говорит: - Я тебе секрет расскажу. Обещай только ни кому. - Давай, - немного напрягается Оксана. - Егор Дегтярев… он… мы с ним поцеловались… типа. Секунд пять ничего не происходит, а потом он слышит как медленно, скрипя пружинами, отталкивается от спинки Оксана. Он, сглотнув, немного поворачивает к ней голову. Она развернулась к нему полностью, глаза словно блюдца. - Что-что вы сделали? - Ну, тихонько так. Она прокатывает по нему тяжелый взгляд, заставляя все тело вжаться в диван. Откидывается обратно на спинку так безвольно, словно из нее эта информация вот так в миг всю жизнь высосала. - Как это? Вы же мальчики оба. - Ну… такое бывает. Ты же знаешь. - Не верю, - шепчет она. Между ними повисает это плотное молчание. Арсений вроде и пытается что-то сказать, но нет места в этом молчании его словам. Да он и не знает особо, что говорить. Только расстраивается, что признался. С этого момента отношения с Оксаной становятся не то что холодными, но зябкими. Неприятными и полными колкостей с ее стороны - не такими как раньше - в шутку, а по-настоящему злыми. А с Егором они ловят взгляды друг друга на уроках и иногда, стоя рядом, касаются пальцами. Этого уже много, но так хочется большего. Как-то, оставшись - совершенно не случайно - последними в раздевалке, они снова целуются. Уже взаправду, с языком и всеми делами. А в другой раз, в той же раздевалке, Егор кладет свою руку Арсению на промежность. Через тонкую ткань спортивных штанов все ощущается слишком ярко, и Арсений моментально каменеет - от члена до кончиков ушей. Их отношения заканчиваются в классе метаматики, который они вдвоем убирают после уроков. Арсений пыхтит и жалуется уже полчаса. - Вот зачем это делать? Неужели, блин, не выплюнуть ее после урока. Он не видит, как за ним, навалившимся на парту и дергающимся от попыток соскрести жвачку, жадно наблюдает Егор. - Не, ну ты согласен? - Да, - голос сзади до неузнаваемости хриплый. Арсений оборачивается, почувствовав перемену, и натыкается на непередаваемый взгляд. Такого, обращенного к себе, он еще не видел, и даже делает шаг назад, будто тот его с ног сбивает. Егор подходит вплотную, крутит головой назад. Точно ли никого нет? Снова поворачивается к нему, обдумывает что-то, оттопыривает губу, проведя по ней языком с внутренней стороны. - Встань на колени, - говорит наконец. Арсений переминается с ноги на ногу, хватается за столешницу сзади себя. - Я не… - Ну давай! Чего ты строишь из себя недотрогу? Арсений не хочет. Не здесь, не в такой обстановке и не в таком приказном тоне. У него слишком тонкая натура. В горле ком сворачивается от того, как это все не так. Он хочет по-другому. - Встанешь или я пойду? Вопрос звучит, как ультиматум. Встанешь или я уйду. И не вернусь больше. Арс не хочет его потерять. Он влюблен, и ему кажется, не согласись он сейчас, он потеряет один шанс из миллиона. И жизни не хватит чтобы снова этот шанс поймать. Он медленно оседает на колени. Вверх не смотрит. Оказывается напротив его ширинки. Руки перед ним расстегивают ремень. Звенит пряжка, пронзительно жужжит молния. Все в пустом зале становится громче, бьет по перепонкам и по гордости. Из под спущенных трусов буквально выскакивает твердый крупный член и сразу утыкается ему в губы. Арс дергает головой назад, больно бьется об столешницу, морщится. - Давай, принцесса, не тяни. Рот открывай. Попов смотрит вверх. Надеется увидеть там что-то от нежности и какой-то поддержки. Может он ему хоть улыбнется, погладит по голове, но натыкается лишь на возбуждение вкупе с раздражением. Его хватают за волосы, тянут вперед, и он, проскользнув носом по стволу, утыкается в лобковые волосы. Егор больно встряхивает его, взбешенный этой безынициативностью. Арсений думает - если он ничего не сделает, его бросят. А они встречаются вообще? Ну что-то же есть. Даже это потерять страшно. Такому, как он нужно хвататься за то что есть руками и ногами. Тем более, это самый классный парень в классе. И он обратил на него внимание. Конечно, шестнадцатилетний Попов не прав. Но он еще этого не знает. Он открывает рот. Егор долго не держится. Возраст и неопытность делают свое дело. Спускает Арсению в рот через пару минут, заставляя того подавиться и закашляться. Отстраняется и начинает быстро застегиваться. Арс весь в слезах и со стекающимися слюнями и спермой на подбородке. Горло саднит, желудок дико крутит от сдерживаемых позывов. Его несколько раз чуть не вывернуло, когда Егор, удерживая тяжелой рукой на макушке, заставил его заглотить полностью и держал, пока тот не начал сдавливать от нехватки кислорода его бедра. Арсения трясет. Он вытирает руками слюни с подбородка, прикасается к щекам, чтобы вытереть слезы, но останавливается, понимая, что размазывает все по лицу. Это слишком. У него везде и всегда полный порядок. Даже в пенале все в одних и тех же отделениях. Карандаши по цветам. Резинки всегда две. Точилка опорожнена от карандашной стружки. А тут это. Обида и беспомощность сжимают сердце. Он всхлипывает. Егор поднимает на него глаза, застегнув ремень. Смотрит ошарашено. Прикусывает губу от мимолетного укола совести. - Ну, Арс, ты чего? Не хнычь. Он передает ему салфетку. Заканчивают они молча. Дальше все меняется. После физры Егор всегда уходит со всеми, и Арсений до этого специально медленно зашнуровывающий кроссовки, остается один, сглатывая обиду. Он все пытается поймать его взгляд, но если у него и получается, брюнет быстро отворачивается. Как-то в раздевалке, он осмеливается схватить его за руку, получая на это полный ярости взгляд и смешки со стороны Егоровой компании. - Я сейчас приду, - говорит он им, и повернувшись к Арсу, перехватывает больно его руку, заставляя того издать жалкий звук. - Охуел, Попов? Че тебе надо? - Я-я, мы что больше не будем... - Что? - Егор злобно шепчет ему в губы. - Хочешь чтобы тебя опять в рот выебли, пидор? - и отпускает оставив синяк на запястье и колотую рану в душе. Начало одиннадцатого класса проходит словно в аду. Он собирает себя обратно очень долго. Терпя бесконечный подколки и душа свои всхлипы подушкой по ночам. В какой-то из дней, когда они с Оксаной смотрят что-то у нее дома, она пытается его поцеловать, а он отталкивает. - Ты никогда никого не найдешь! Потому, что ты неправильный! Урод! Вон отсюда пошел! - кричит она совершенно бессмысленно. Потому, что он уже ушел, хлопнув дверью. А еще через несколько дней на уроке математики, после шутки со стороны Дегтярева про многочлен и то, что Арсений бы от него точно не отказался, в Егора сначала прилетает кулак, а потом и ногой в живот. Попова после этого не исключают только благодаря связям его родителей. Но с этого момента любые шутки в его сторону прекращаются. Уже тридцатидевятилетний Арсений без каких-либо сожалений и комплексов, выбитых из него твердой рукой опыта, как пыль из ковра, едет на работу. Настроение отличное. Заказов много, бизнес идет. Ему, в принципе, больше ничего в этой жизни не надо. Он любит свою работу. Скрупулезно заполнять швы на сколах мастикой, попивая кофе в мастерской и перекидываться шутками с Пашей - это, ну и прогулки по Питеру - все его желания умещаются в список из пары пунктов. Любимый человек рядом… тут он всегда упирается в какую-то собственную двойственность. Будто бы вся его четкая и непоколебимая внутрення система ценностей, на которой он стоит ровно и уверенно, в этом месте неожиданно трещит по швам и расходится, заставляя его широко расставив ноги, только беспомощно качаться, не в силах на какую-то из этих сторон полноценно переместиться. Нужен ему такой, нет? Верит ли он, что такое существует? Если и существует, то это вряд ли Женя и уж точно не пацан. Хотя… иногда он признается себе, что никогда до этого никто так глубоко не впечатывался образом в его мозгу. Кудрявая голова и этот взгляд - одновременно трогательный, но за этой обманкой угрожающий. Он действительно много о нем думает, и как только это замечает, старается развеять эти мысли, смахнув их повседневными заботами. В мастерской они все стараются работать, но пришедший сугубо из желания разрушить им рабочую атмосферу и соблазнить походом в бар Шеминов, включает неподходящий для педантичной работы рок на колонке и, метко уворачиваясь от нот, подвывает словам. - А-а! - хватается за голову Воля. - Давайте уже закончим и сходим в этот бар. Это же невыносимо! Арсений хочет сказать Стасу заткнуться, а всем продолжать работать, но тут хлопает дверь и звенят окна. Все они оборачиваются и смотрят на то, как Женя ураганом проносится через комнату, а за ним драматично взлетают какие-то бумаги со столов. Он останавливается перед столом Арсения. Из носа торчат тампоны, сверху марля, закрепленная крест на крест на лбу, в глазах ярость. - Это что? - спрашивает Арс отрывисто, хотя неприятная догадка уже начинает вырисовываться. Женя вскидывает брови, изображает наигранное непонимание. - Ты о чем? - переспрашивает он издевательским тоном. - Об этом что ли? - указывает на повязку на носу. - А, это пустяки. Это пиздюк твой, которого ты с зоны видимо выцепил, поздоровался со мной вчера утром! Молчание воцаряется лишь на секунду, и его прерывает хрюк со стороны Паши. Все обращают к нему обескураженные взгляды, и он прикрывает улыбку рукой. Старается состроить серьезную гримасу. - Простите. Арсений шумно выдыхает. Он это предвидел, но как будто бы это не дало никакой форы. Что конкретно делать и говорить он не знает. Он тяжело поднимается, и они с Женей выходят во внутренний двор. Закуривают. Женя нервно мельтешит туда сюда. - Арс, еб твою мать! Мне чет не нравится, что ты развлекаешься, трахаешь кого не попадя, а я за это огребаю. Я очень бы не хотел с тобой расходиться, но если тебе нужен этот… - он останавливается неуверенный в следующих словах. - То я уйду тогда. Арсений мягко кладет руку ему на подбородок, поднимает его голову вверх и хмуро осматривает отекшее лицо. - Расскажи, как это произошло? - Как-как! Я вышел из подъезда, он меня окликнул. Стоял там, курил. Подошел и ебанул лбом. Понимаешь? Вот так просто. Я ему даже слово не сказал! Отморозок хренов! Арсений проводит пальцем по его щеке, потом тушит сигарету, подвигает его к себе ближе и обнимает. Женя в его руках обмякает, немного успокаивается. Он гораздо ниже и не достает подбородком до плеча, поэтому ему приходится отвернуться, чтобы лечь головой Попову на грудь. - Арс. - Что? - Я не хочу расставаться с тобой. Иногда Женя любит капризничать, чтобы получить желаемое, но сейчас в его тоне слышится искренность. Арсений думает не слишком долго. Ответ как-будто бы очевиден. Рано или поздно это бы произошло. - Не надо расставаться. Сегодня с ним поговорю. Разойдемся. Женя под его рукой картинно вздыхает. - Расстроен? - Не знаю пока. Он действительно не понимает, что чувствует. В таком же вакууме он возвращается обратно, объявляет, что если кто хочет идти в бар, на сегодня рабочий день закончен, и никто особо не протестует. В бар приходит Филатов. Воля с Шеминовым, перебивая друг друга, рассказывают ему о Жене. Паша, уже поддатый, пытается как можно безобразнее изобразить его раздутое лицо. - Это не смешно, - говорит Арсений, и Леша смотрит на него взглядом, который всецело прочитать могут только они вдвоем. Там их прошлое и это настоящее, что о прошлом так бессовестно напомнило, рассыпавшись солью на уже вроде бы давно зажившие раны. В Санкт-Петербургский институт культуры Арсений поступает уже совсем другим. С миром он больше не борется. Потому, что это бесполезно. Он принимает его таким, какой есть. Подстраивается, отрезав все не нужное. Влюбчивость свою, излишний романтизм, доверительность и скромность. И, как ему кажется, становится собой. Старается взять от жизни все, много тусуется, учится хорошо, но на учебе не зацикливается. Ни с кем не встречается больше месяца. Не специально, но так получается. Ни по кому не страдает больше дня. Нет на это времени. Вокруг еще столько парней. С девушками пробует несколько раз. После одного из приступов ревности, когда в него летит подставка для ножей, решает, что девушки это не его. С парнями и чисто физического желания больше, и всего лишнего меньше - истерик, пустых разговоров, долгих походов по магазинам. На втором курсе в классе живописи он встречает Алексея Филатова. Явно одаренного художника, вечно вступающего в конфликт с преподавателями. Попову нравится слушать их пререкания. Как бы учитель не старался, в конце он всегда оказывается придавлен каким-нибудь безоговорочным, хоть и не слишком утонченно выраженным аргументом. Филатов не прогибается. Он огрызается и слишком нервно растушевывает карандаш, чиркая по бумаге. Сидит, малюет шедевры, словно семечки грызет и периодически кидается крепким словом в того, кто ему кажется, не так на него посмотрел. Как-то и Арсу достается. - Че, уставился? - наезжает он на Попова, когда тот на него неосторожно заглядывается. Арсений обезоруживающе улыбается в ответ. Их отношения начинаются не так стремительно, как все предыдущие. На этот раз Арсению приходится попотеть, чтобы в себя влюбить. Для него это необычно, но разжигает интерес. Филатов людям не доверяет, ведь его жизнь началась с предательства. Он из детского дома. Поступил благодаря природному таланту к живописи, еле набрав проходной бал по остальным предметам. Через месяца два они наконец целуются, а на следующий день Филатов ставит Попова раком на своей узкой скрипучей кровати в общаге, когда они остаются на пару часов одни. В какой-то момент они слишком увлекаются. В пределах их института, наполненного высокодуховными нимфами и непризнанными гениями, до их страсти, хоть и тайной, но все равно слишком заметной, никому особо дела нет. Но за порогом в клубах и на открытых всем ветрам Питерских набережных, никто к такому не готов. Иногда кто-то один из них или оба появляются в институте в синяках. Они над этим смеются. Замазывают друг другу эти самые синяки и продолжают ходить в те места, где за любые проявления «неправильных» чувств, им приходится вступать в драку. Им это нравится. Этот адреналин, когда они целуются посреди клуба в толпе, мгновенно вызывая взрыв возмущения вокруг себя, а потом продолжают целоваться где-то на обледенелых ступенях, из клуба выгнанные, но уже со вкусом железа на губах, слизывая кровь с друг друга. Иногда они побеждают, и после этого им кажется, что они совершили настоящий подвиг, отстояв свое право на любовь. Первая любовь, смешанная со страхом ее потерять, не этим эфемерным, что кончается расставанием, а вполне реальным тем, что упирается в опознание тела парой скучающих детективов. Парадоксально, но перестав бороться с миром, пытаясь его изменить, Арсений борется с людьми, ничего не пытаясь, а просто наказывая их за беспардонное проникновение в его личную жизнь. Все заканчивается как и в прошлый раз. Как-то Леша без предупреждения наведывается к Арсению в его съемную квартиру, и топчась у порога, не понимая почему его не хотят пускать внутрь, замечает в глубине квартиры голый торс другого парня. Момент потрясающий. Достойная кульминация их безрассудных отношений. Арсений только рот успевает открыть и тут же сгибается вдвое, хватая ртом воздух. Они избивают друг друга на глазах у изумленного и ничего не понимающего парня, который спешит ретироваться. Потом сидят на полу в коридоре, соприкасаясь коленями, с разбитыми губами и синяками на лице, тяжело дыша. Начинают курить, морщась просовывая в окровавленные уголки губ сигареты. - Попов, - рычит Леша, и Арсений смотрит на него опухшим глазом. - Убил бы тебя, мудака! Зачем ты это делаешь? Он ничего не отвечает. Потому, что не знает, что на самом деле до дрожи в коленях боится, что его предадут быстрее него самого. Он уверен, что преодолел ту давнюю школьную травму. Но она, как и все травмы, которые не были ни с кем проговорены, просто укрылась в закромах души, подавая порой голос - неслышный, но громкий, как китовая песнь. Они не разговаривают три года, прежде чем судьба не сталкивает их снова в кругу общих знакомых и остаются друзьями. После посиделки Стас с Пашей уезжают на такси, а Арсений с Лешей решают прогуляться пешком. Погода премерзкая - серая депрессивная действительность идеально дополнена серыми же парапетами и серой водой, что уже видна между дрейфующими льдинами в каналах, вдоль которых они идут. Идут молча и абсолютно трезвые, будто и не из бара вышли. Подойдя к дому Леши, останавливаются, чтобы докурить. Арсений все так же заперт сам в себе, глядит невидяще на голый, освободившийся из-под оков снега, бурый асфальт. - Арс? - зовет его Филатов. Он выскальзывает из своих дум, как из липкой трясины, тяжело и не до конца, оставшись там по щиколотки. Смотрит в ответ устало. - Лех, я зайду? Поговорим? - спрашивает, смотря в глаза и туша сигарету о мусорку. - Да, конечно. Сидя на небольшой кухне под звук закипающего чайника, он снова начинает проваливаться в ту трясину. Глубоко и шумно вздыхает, и Леша, достающий кружки с верхних полок, оборачивается на этот вымученный звук. - Арс, может что покрепче? - улыбается он. Он качает головой. Не улыбается в ответ. - Нет. У меня еще разговор сегодня серьезный. Хочу быть в полной кондиции. - Как знаешь. Он наливает обоим чай, садится напротив. Разговор все топчется на пороге, боясь заляпать идиллию посиделки между двумя старыми друзьями своими грязными ногами. Арсений не любит эти разговоры. Они только душу бередят. Драма всегда лишняя. Ей место только в кино и книгах. Но она уже ворвалась в его жизнь. Такая кудрявая, долговязая драма с очаровательной улыбкой. - Я проебался, - констатирует он, словно они уже десять минут о чем-то говорят. Леша в ответ задерживает дыхание на секунду, кривя губы, чтобы придумать не слишком прямолинейно-грубый ответ, но обессиленно выпускает носом воздух. - Ну, да, Арс. Если честно, да. - Он мне чуть не признался. Думает, что любит. - Так он любит. - Да не любовь это, - Попов фыркает, отпивает чай и обжигает язык, словно карма мгновенно наказывает его за цинизм. - Ты то с чего взял, что ты такой эксперт, что можешь судить об этом? - Что? - Арсений впервые смотрит на Филатова. Немного высокомерно. Чтобы скрыть моментально возникшую неуверенность. - Кого ты любил? - Ну, не знаю, - он бегает взглядом по столу, будто там написана его биография. Замирает на секунду, понимая, что спасение его вот же - напротив сидит. - Тебя я любил. Да и люблю. Леша кривит лицо, но все же не спорит. Говорит лишь: - Чем же его любовь отличается от той? Ты за нее дрался и он дерется. - Он человека избил из-за банальной ревности! - Что значит - банальная ревность? Ревность есть ревность. Он за свою любовь дерется. И поверь мне, если б тебе угрожала опасность, он бы убил. - В этом я не сомневаюсь, - Арсений откидывается на стул, немного по нему стекает. Даже эта предтеча другого более серьезного разговора высасывает из него все ресурсы. - Глупый пацан - говорит он горько. - Он просто не умеет. У него впервые все это. Он в ужасе, что может это потерять. И защищает это, может активнее, чем следует. - Ага. Арсений понимает, что из какой-то вредности или накопившегося раздражения вступает в жесткое отрицание. Как бунтующий подросток, на все - нет! Не правда! Сам такой! Но, Филатов, как всегда прав. И он, блядь такая, даже не пытается сгладить углы. - Ты сам виноват, - подтверждая его мысли, говорит художник, кидаясь в него этой фразой, как тухлым яйцом. - Да что ты? - Да. Я тебя предупреждал. С такими, как он, не выйдет этих игр на две команды. Ты либо только с ним либо… и не надо сравнивать его с Женей - пресекает он открывшего было рот Попова. - Тот рос в полноценной интеллигентной семье и ездил каждую зиму на море. А каждое лето купался в любви многочисленных теток и бабушек. Этот любовью наполнен под завязку. А Антон… ты знаешь. Ты показал парню, которого на ночь то никогда не целовали, что это такое, а потом отобрал. Его деструктивное поведение станет только хуже. - Я еще ничего не отбирал! Он сам все обосрал! - повышает голос Арсений, и у Леши на губах играет издевательская улыбка. Один тяжело дышит. Другой ждет, пока первый успокоится, делая еще глоток чая, и начав, как ни в чем не бывало, разворачивать конфету. Арсений снова отбрасывает тело на спинку стула. Мечется в нем будто этот стул под ним горит. Пытается вернуть себя в рациональное русло, прикрывает глаза. - Тебе тридцать девять, ему девятнадцать. Не надо скидывать на парня ответственность. - Он тоже уже взрослый, - не открывая глаз, стоит на своем Арсений. - Ты взрослее, - он недолго молчит, буравя взглядом стол. - Знаешь, я думал, что с возрастом люди становятся более чуткими к чувствам других. Но, видимо, вообще не в возрасте дело. Ты просто такой человек. Арсений приоткрывает только один глаз, смотрит им искоса на Филатова. - О чем ты? - Да ты знаешь. Ты мне сердце разбил. Но это давно было, и мы оба были молодые. Так что там действительно твоей вины не было. Но сейчас ты опять за старое. Молчат. Каждый видит ситуацию со своей стороны. - Мне жаль, - наконец произносит Арсений. - Нет, не жаль. Он не спорит. Не о чем. - Я с ним расстанусь сегодня, и не будем больше друг друга мучить. - Да. Так всем будет лучше. Сколько раз эта фраза была произнесена посреди угрюмых жизнеопределяющих диалогов?! Была ли она хоть раз правдивой? Он договаривается подобрать Антона у Техноложки после учебы. По смс. Он вдруг понимает, что они даже не звонили друг другу ни разу. Никогда не было этого неловкого молчания, когда не знаешь можно ли уже трубку положить или он должен сделать это первым. Он не слышал его голос, искаженный километрами пространства между ними, не просил повторить потому, что не услышал из-за плохого сигнала. Они упустили это в их отношениях. Они много, что упустили. Из чего вообще они существовали - отношения их? Существовали… в прошедшем времени. Это все уже не важно, ведь их больше и вовсе нет. Он паркуется на узкой Броннитской улице поодаль от толпы людей, вываливающейся и вваливающейся в метро, рядом с жутко уродливым советским зданием с мерно отваливающейся плиткой и такими же уродливыми вывесками “Beer house” и “Пицца-бар”. Погода дождливая. Все по канону. Грустные сцены в грустном сеттинге. Куда уж там этому миру до оригинальности, досадливо думает он. Длинная фигура выворачивает из-за угла, и внутри Попова происходит абсолютно неожиданная и отвратительная вещь. Там все кромсается и крутится в такие формы, которые уже никакое дознание и следствие не разберет. Для Арсения, у которого все чувства разложены по алфавиту, это катастрофа. Он во всем был почти уверен, пока не видит его. Все будет куда сложнее. Антон забирается в машину, на секунду впустив влажный и неприятный воздух, слишком громко хлопает дверью. Арсению ударяет в нос запах его сигарет. Последняя знакомая форма внутри болезненно искажается в нечто неопределенное. - Дверью хлопать будешь в своей машине, - первое, что он говорит. И звучит он гораздо грубее, чем рассчитывал. Смотрит на Антона, тот отвечает с неприкрытой злобой. Со всеми атрибутами - брови сведены к носу, губы кривятся. Но ничего не отвечает. Отворачивается к окну, кладя подбородок на ладонь. - Ничего сказать не хочешь? - Неа. Ты меня позвал поговорить. Я, хуй знает, на какую тему. - О, серьезно? Вообще не понимаешь? Теперь внутри только раздражение. Это ехидное и злорадное, длинноногое нечто, скрутившееся на соседнем сидении, так чтобы максимально показать свой похуизм, посылает по телу разряды тока. Ему даже не стыдно. - Ты Жене нос сломал. - Че, правда?- он оборачивается. Говорит в этой неприятной улично-разнузданной манерой, как пацанчики, толкающиеся у подъезда. - Честно, не хотел. В следующий раз очень постараюсь не отбить ему почки. - Ты совсем конченый? - Заяц. - Что? Антон усмехается. Очень неприятно. Видно, из себя всю желчь пытается вытащить. - Ты должен был сказать - Ты совсем конченый, заяц? Это же в твоей манере. Все сглаживать. - Ты о чем? - Ну, ты все время так делаешь. Я злюсь, обижаюсь, говорю - Арс, давай, ты только со мной останешься, а этого, ну его нахуй, а ты руки свои ко мне тянешь, слова свои нежные мне в уши льешь и ни хуя не исправляешь! Ты же думаешь, что я тупой. - А ты не тупой? Ты рассчитывал, ты его ударишь, и я сразу к тебе переметнусь? Потому, что… что? - Арс, если ты блять подумал хоть на секунду, что я буду оправдываться, то ты ошибаешься. Я ему ебало не из-за тебя разбил а потому, что он меня бесил - манерный полупокер. Желаю, чтобы у вас все было, как в сказке - “и ебались они в жопу долго и счастливо”. Я все. - В смысле ты все, мудак ты малолетний? - Антон немного дергается. Арсений в его сторону ничего грубее придурка никогда не отпускал. Попов сам внутренне от этого кривится. - Ты что думаешь это была пробная подписка? Сейчас к бабам вернешься как ни в чем не бывало? Ты тоже педик, Антон, и это навсегда. - Слушай, Попов - он поворачивается полубоком, смотрит впритык нахмурив брови. Арсений даже напрягается, готовый если что ответить. Опасно. - Ты заебал меня лечить! Разговоры свои задушевные оставь для кого другого. Я сам разберусь. - Конечно сам. С этого момента - все сам. Между нами все. Можешь выходить. Он сам удивляется, как сухо у него это выходит. Там же столько всего внутри. А наружу только песок, что с этих чувств стряхивается. У парня, напротив, все наоборот вылезает. Теперь он видит это отчетливо. Все, что было до этого, напускное, выдавленное обидой. А сейчас он только смотрит своими серыми и влюбленными. И не знает, что ему делать. Бросили? Опять? - А ты что ожидал? - выгибая бровь, спрашивает Попов. Откуда-то выскребает эту жестокость. Она его самого корежит до внутренностей. - Я буду тебя после такого уговаривать? Ты - мальчик очень симпатичный, но не настолько же чтобы я под тобой так прогибался. У нас бы все равно ничего не вышло. Нам даже поговорить не о чем. А на одних потрахушках далеко не уедешь. Он видит, как он ломает парня. Как тот начинает жевать губы и крутить пальцы. Красивые длинные пальцы, на которые бы одеть кучу колец и целовать. Как он старается справиться с наступающей истерикой. Слезы появляются только с той стороны сетчатки. Наружу он их не выпускает. Смотреть на это невыносимо. Хочется, по привычке, руку протянуть и начать говорить нежные слова. Сделать все то, в чем его только что обвинили. Только потом все действительно попытаться исправить. Но Арсений не двигается, Антон разворачивается прямо к лобовому, нервно дергает коленкой, судорожно выдыхает, все стараясь справиться с эмоциями. Но не получается. Он резко бьет кулаком по бардачку два раза. С такой яростью, что кажется ломает себе костяшки. - Сука! Ебаный ты урод! - шипит он. Арсений уверен, что следующий удар прилетит в него, но Антон выскакивает из машины, оглушающе хлопает дверью и уходит. Арсений толкает вниз по горлу ком, но бесполезно. Ему действительно казалось, что отпустить будет легче. Знал, что спокойного разговора не выйдет, что они посрутся. Но думал, как только все закончится, он выдохнет. Но он не выдыхает. Смотрит на уходящую фигуру - под капюшоном, руки в карманах, эта гоповатая походка. Кажется грозным со своим ростом и выражением на лице “не влезай, убьет”, но на самом деле комок детских травм. Откуда не подступишься, все содранная кожа. Не знаешь за что хвататься. А ухватиться-то хочется. И держать крепко. Он прикрывает глаза, чтобы избавиться от образа. Но он всплывает только лишь ярче. Вот они застряли на одной из узких улиц, где светофор отсчитывает время начиная от бесконечности. Он поворачивается к нему, а тот свесился над телефоном, коленки чуть ли не уши задевают, губы надул и брови нахмурил от натуги, что-то там сложное проходит в игре. Кудри свесились со лба. Приступ нежности заставляет протянуть руку и челку эту попытаться убрать. Так, как Антон сам постоянно делает, пропуская ее между большим и средним пальцами. Естественно это бесполезно, ведь зацепиться ей не за что, и Арсений просто замирает с рукой в его волосах, будто так и намеревается сидеть до конца поездки, лишь бы Антону ничего не мешало перед глазами. Парень поворачивает немного голову, смотрит искоса недовольно. - Чего? - Просто - улыбка сама собой расползается на губах. - Очаровательный ты. Парень закатывает глаза, напрягается весь от приятных слов, будто ему чем-то пригрозили. Начинает поджимать губы, сдирать с них кожу зубами. Каждый раз от любой ласки заметно нервничает, неосознанно ищет подвох. Ищет запасной выход. Чтобы знать где он и, если что, вовремя унести ноги. Арсений наклоняется, шелестя курткой, мягко целует, и разорвав поцелуй, водит своими губами по его искусанным, немного продавливая, крадя дыхание. Отстраняется, гладит большим пальцем щеку, а парень в ответ смотрит серыми глазами уже куда доверительнее, расслабляется. Рот все еще немного приоткрыт, грудь тяжело вздымается. А потом он вдруг прислоняется давит щекой на ладонь, прижимает ее к своему плечу и, прикрыв глаза, ластится. Арсений вспоминает именно это. Хотя вроде были и куда более яркие, интимные и откровенные эпизоды. Но этот был первым, когда в Антоне что-то надломилось. Когда он распустил своих внутренних часовых. Хотя нет, не так. Скорее, это был первый раз, когда что-то произошло в Арсении. Так нежно мальчишеская щека припала к его ладони. Тогда-то он и почувствовал весь этот нереализованный потенциал. Если ему показать, он может так любить! Как ни Женя, ни кто-либо из его бывших не умел. Грубость, злость и жестокость в нем, что бурлит и льется через край - это на самом деле любовь, что за ненадобностью исказилась до неузнаваемости. Он открывает глаза. Фигура исчезла. Он касается ручки, чтобы выйти и найти его, обнять, простить и сказать, что он ему нужен так же, как и Антону он. Но потом он вспоминает, что сказал Жене, и Леше, и самому себе. Наобещал с три короба. Ему же не пятнадцать, чтобы на все это просто плюнуть и выкинуть какую-то глупость в порыве эмоций. Он слишком взрослый, чтобы так бездумно влюбляться и бежать за кем-то по ледяным мостовым, чтобы в чем-то там признаваться. И он поступает очень по-взрослому - ручку отпускает, чувства в себе поспешно душит. Как можно быстрее, чтобы успеть проскочить на зеленый на ближайшем перекрестке, и, вытолкнув их ошметки, в пару тяжелых выдохов, включает радио и заводит мотор. Радио разносит по салону какую-то сладко-горькую песню о расставании. - Блять, серьезно?! - он фыркает, обращаясь к потолку своего джипа. - Как же это дешево! Вырубает раздраженно радио и выруливает на дорогу, оставив после себя лишь колыхание лужи.