Последний танец

Я взял только самое необходимое. В основном деньги вместо запасов еды или сменной тёплой одежды. Я первый раз в жизни путешествовал так спокойно, полагаясь больше на постоялые дворы и таверны, нежели на собственный плащ и охотничьи навыки. Это не был бег наперегонки со смертью, никто не преследовал меня и ничто не гнало вперёд. На каждой остановке, позаботившись о лошади и договорившись об ужине и комнате, я связывался с Неттл. Иногда к нашим разговорам присоединялся Чейд. Я без труда нашёл подходящий корабль. Джамелийские суда редко заплывали так далеко на север, чтобы причалить к нашим берегам, но попавшийся мне капитан был больше похож на пирата, нежели на изнеженного южного торговца. Он сносно изъяснялся на языке Шести Герцогств, согласился предоставить отдельную каюту за не слишком обременительную сумму и не стал навязывать мне своё общество. А я в ответ на эту любезность не стал интересоваться, чем он торгует. Это плавание также стало самым приятным в моей жизни. Я был предоставлен сам себе. Мог подолгу лежать в своей каюте в одиночестве или стоять на палубе и смотреть на то, как волны разбиваются о борт тысячей брызг. Иногда я рассеянно тянулся Скиллом вперёд, надеясь отыскать в бесконечной синеве другие корабли, но в основном пользовался лишь своим зрением. В Калсиде мы сделали остановку, после которой корабль изрядно потяжелел. Прошли мимо Удачного и Проклятых берегов. Пару раз находили приют в маленьких бухтах Пиратских островов, не отмеченных на моей карте, что только укрепило мои сомнения в личности капитана. И, наконец, прибыли в Джамелию. Надо признать, что выглядела она действительно величественно — с палубы корабля. Но стоило нам причалить, как изящные башни с сияющими крышами были скрыты от моих глаз обычной портовой суетой. Может, этот порт и был более большим и оживлённым, чем все виденные мной ранее, но ничего нового я не нашёл. Разговор здесь вёлся на другом языке, наряды были непривычны, и многие лица были заклеймены татуировками, но суть оставалась прежней: те же матросы, что и везде, жаждали поскорее расстаться с деньгами в объятиях лишённых целомудрия женщин, торговцы заключали сделки с покупателями и друг с другом, мальчишки и юноши мечтательно смотрели на вновь прибывающие корабли, солёный ветер с моря отгонял запахи нечистот. Я узнал у капитана, где можно найти приличное место для сна и попросил его за дополнительную сумму сообщить мне, если один из его знакомых надумает в скором времени отправиться на Острова Пряностей. Я не собирался оставаться в Джамелии надолго. Ещё в каюте я поменял привычную мне одежду на ту, что была пошита по местной моде, но быстро понял, что понятие «Джамелийской моды» в Шести Герцогствах сильно отличается от существующей в действительности. Я поднимался наверх, в ту часть города, которую мне охарактеризовали как «пристойную» мимо бесконечных торговых палаток, лавок, лотков и просто разложенных на куске ткани товаров. Пару раз я попытался безуспешно купить приглянувшуюся мне безделушку, но торговцы не хотели принимать мои монеты, а я не знал ни языка, ни особенностей местной валюты, чтобы сторговаться. Солнце палило так нещадно, что я очень скоро оставил попытки объясниться с местным населением и просто брёл вперёд, проклиная Чейда за то, что он не удосужился научить меня джамелийскому языку. Я уже прошёл почти до конца длинной улицы, заканчивающейся резким поворотом, и продолжил бы идти, если бы что-то не дёрнуло меня обернуться. Я ещё не успел подумать, что же заставило меня остановиться, как мой взгляд безошибочно отыскал в толпе одну единственную фигуру. Как и прежде, когда мы встречались после разлуки, у меня перехватило дыхание. Это был Шут. Должно быть, он почувствовал мой взгляд, потому что повернулся в мою сторону. Застывшая холодная полуулыбка на его лице сменилась искренней, так хорошо мне знакомой, и я облегчённо улыбнулся в ответ. Только сейчас я понял, как сильно переживал, гадая, будет ли Шут рад меня видеть. Он шагнул мне навстречу, покачнулся, снова пошёл, уже уверенней, почти перейдя на бег. Я тоже двинулся вперёд, не слишком заботясь о том, чтобы ненароком не задеть кого-либо. Он остановился в двух шагах от меня. Думаю, я рассматривал его с такой же жадностью, как и он меня, сохраняя в сердце каждую деталь. Кричаще-пестрый, но всё равно элегантный камзол. Кожа, не такая тёмная, как при нашем расставании. Искусно завитые в локоны золотистые волосы. Обтянутые тонкими светлыми перчатками руки. Сияющие расплавленным золотом глаза. Я хотел обнять его, но не посмел. Надо было что-то сказать, но я боялся, что голос подведёт меня, и прокашлялся. Тогда первым заговорил он. — В каком древнем сундуке ты нашёл эти штаны, Фитц? А я-то надеялся, что смог привить тебе хоть какое-то чувство прекрасного. — Сколько раз я представлял нашу встречу! И меньше всего ожидал услышать что-то подобное. Он притворно вздохнул и скорбно покачал головой. — Какой ещё долг твоя семья навесила на тебя, отослав сюда? — Я приехал к тебе. Мне редко удавалось заставить Шута выглядеть настолько потрясённым. Я смотрел, как калейдоскоп эмоций на его лице сменяется абсолютной радостью, а потом он всё же обнял меня. Так крепко, что я почувствовал, как трещат мои рёбра. На какой-то миг его губы оказались так близко к моим, что я испугался. Но вот он снова отступил, и покосился через плечо на людей, от разговора с которыми я его оторвал своим появлением. — Не стоило мне этого делать, — виновато признался Шут. — Но я не смог удержаться. И никогда не мог. — Если я тебе помешал… — неловко начал я, кивая на компанию его приятелей-джамелийцев, но он меня оборвал: — Все дела могут подождать. Ты думаешь, после стольких лет я позволю тебе снова исчезнуть? — Снова? Это ты уехал. Даже не удостоверился, что я жив. Спокойно уехал и не прислал ни одного письма. Радость от встречи с Шутом разбередила старую нанесённую им рану. Оказывается, десяти лет недостаточно, чтобы простить. — Неужели ты действительно думал, что это было так просто? — он посмотрел на меня, как на дурака, каким я, вероятно, и являюсь. — Я почти жалел, что не умер. Что вынужден опять жить вдали от тебя. И неужели ты правда полагал, что я мог не узнать, жив ли ты? — Мне бы сказали, если бы ты связался с кем-нибудь из моих близких… — забормотал я, лихорадочно роясь в памяти. Что, если он написал кому-то из слуг? Если попросил не сообщать мне? — Мне не требовалось с кем-то связываться. Изваяние, что я тебе оставил… Я точно знаю, когда ты его получил, потому что каждый раз когда ты его касался — это прикосновение чувствовал я сам. — О, — тупо ответил я. — Я не знал. — Ты много не знал и, я думаю, многое продолжаешь не знать, Фитц. И всё же, — он слабо улыбнулся, — ты стал куда лучшим Пророком, чем есть я сейчас. Ты сказал, что приедешь ко мне через десять лет — и вот ты здесь. Разве что в одном мы оба ошиблись: ты совсем не постарел. — Он вздрогнул так, как будто это открытие причинило ему боль, и нехотя отвернулся. — Давай не будем стоять здесь у всех на виду. Если у тебя нет никаких других дел на сегодня, то я могу угостить тебя лучшим вином из всех, что ты пробовал. — У меня вообще нет никаких дел. Я же сказал, что приехал к тебе. Он рассмеялся и сознался: — Я тебе не поверил. Видимо, теперь твой черёд говорить серьёзно, и мой — сомневаться в каждом твоём слове. Шут держался отстранённо, пока мы шли. Время от времени он обращал моё внимание на какую-нибудь местную достопримечательность, я делал вид, что внимательно её рассматриваю, и мы шли дальше. Я думал, он ведёт меня в таверну, но вместо этого мы оказались перед небольшим домом, построенным из светлого камня. Незнакомые деревья затеняли внутренний дворик и прятали нас от посторонних глаз. Стоило только мне ступить под тень их листьев, как Шут отбросил маску холодной невозмутимости и снова меня обнял, на этот раз нежнее и осторожнее, словно я могу рассыпаться в любой момент. Когда продолжительность объятий стала совсем неловкой, я кашлянул. — Прости, Фитц, — он сразу отпустил меня. — Пойдём в дом. Я с интересом осмотрелся. Затейливая мозаика на полу — не то цветы, не то фантастические звери из старых бестиариумов, полупрозрачные шторы, закрывающие проёмы окон без стекла, изящная мебель, расставленная таким образом, чтобы не делать ни одного лишнего шага — окружение идеально подходило тому Шуту, которого я знал. — В Джамелии слишком жарко для каминов, и бренди здесь не слишком жалуют, — словно извиняясь, проговорил Шут и кивком пригласил меня сесть в одно из лёгких кресел. — Но в вине они толк знают. Красное или белое? Он оставил меня в одиночестве на несколько минут. Ненадёжное с виду кресло оказалось куда удобнее, чем я предполагал. Я откинулся на спинку и расслабился. В соседнем помещении суетился Шут. Он двигался бесшумно, но я слышал шуршание бумаги, звяканье стекла и его озабоченный голос. Я улыбался. — Так красное или белое? И ты, наверное, голоден. У меня есть фрукты, сыр и мясо. Что скажешь? — Полагаюсь на твой вкус. Шут вернулся с подносом, заставленным всякими угощениями. Он успел снять камзол и остался в одной рубашке. Тончайшая светлая ткань позволяла увидеть, как напрягаются мышцы на его руке, удерживающей поднос, но двигался он так свободно, будто нёс невесомое пёрышко. Он откупорил бутылку с белым вином, щедро наполнил бокалы и протянул один мне. Запахло грушами. Шут сел в кресло напротив, пригубил свой напиток и выжидающе склонил голову. — А теперь рассказывай, как ты меня нашёл. Как ты вообще решился меня искать. Как ты жил все эти годы. Я начал с самого начала и постарался сделать свой рассказ настолько подробным, насколько мог, забыв, что Шут больше не Пророк и ему уже не требуется знать все детали, чтобы играть нашими судьбами. Столько раз мне хотелось с ним поговорить, но я не имел этой возможности, и теперь я пытался возместить утраченное нами время. Пару раз Шут прерывал мой разговор, чтобы унести пустой поднос и принести обратно полный. Первая бутылка сменилась второй, а та третьей, на тарелках оказывались то нарезанный тонкими ломтиками сыр, то диковинные фрукты, то мягкий хлеб, то кусочки вяленого мяса. Я остановился, когда окончательно охрип. Закатное солнце окрасило комнату в оранжевый, превратило золото в медь. А я так и не добрался до главного. — Значит, ты жил той жизнью, что и хотел, — задумчиво подвёл итог моему рассказу Шут. — Что же случилось? Почему ты оставил всё это? Я пожал плечами. Мне никогда не удавалось выразить свои чувства словами. Для этого у меня был Скилл. — Ладно, — Шут кивнул, как будто действительно меня понял. — Но откуда ты узнал, где меня искать? — А я и не знал. Я намеревался проследовать до Клерреса и увидел тебя здесь по чистой случайности. — Ах вот как. Хорошо, что ты не попал в Клеррес. — Он отвёл взгляд в сторону в первый раз за всё время нашего разговора и замолчал. Я думал, он расскажет мне, что случилось с ним в Клерресе, но он не стал этого делать. А я, как и всегда, не стал расспрашивать. — Какое вино понравилось тебе больше всех? — А оно было разным? — озадаченно поинтересовался я. Он уставился на меня в притворном возмущении. — Мог бы сказать об этом раньше, Фитц, пока я не извёл на тебя три бутылки из личной сокровищницы сатрапа! Я налил бы тебе самого дешёвого пойла, какое только можно найти. — Не знал, что у тебя есть и такое. Он фыркнул и разлил остатки вина по нашим бокалом. В этот раз я постарался не торопиться и прочувствовать его вкус и аромат. Сладкое, с нотами персика, неожиданно крепкое. Шут смотрел на меня в ожидании вердикта, но я внезапно вспомнил, о чём ещё не успел спросить. — Шут, как мне тебя называть здесь, в Джамелии? — Ты можешь по-прежнему звать меня Шутом. Ну а для всех остальных я известен как лорд Уэйтинг. — Уэйтинг, — повторил я, пробуя как звучит новое имя моего друга. — Ожидание. И чего же ты ждал? Он аккуратно поставил пустой бокал на поднос и посмотрел на меня таким взглядом, от которого у меня защемило сердце. — Может быть, я ждал этого самого момента. Я знал, что это опасно, что это глупо и просто напросто невозможно, но всё равно ждал, — его голос опустился на октаву ниже. — Ты. Так близко, что я могу коснуться тебя рукой. И никакие расстояния и пророчества не отделяют нас друг от друга. Да, я определённо ждал именно этого. От новых бархатных нот в его тоне мне стало неловко. К сожалению, я не мог скрыться от необходимости отвечать за глотком вина. — Надеюсь, я ничего не испортил своим приездом. — Ах, Фитц, ты всё время всё портил! — нежность во взгляде сводила на нет его попытки выглядеть недовольным. — Ты всё время поступал не так, как мне бы хотелось. Иногда путь, на который ты ступал, был куда сложнее того, что я для тебя готовил. А иногда ты отыскивал те дороги, которые не видел я. И за это я… — он вздохнул, так и не закончив предложение. — Уже поздно. Где ты остановился? Пожалуй, мне следует проводить тебя, чтобы ты не заплутал. — Я думал, что могу остаться на ночь у тебя, — пробормотал я, вдруг подумав, что Шут мог жить и не один. Лорд Уэйтинг красив, явно не беден, и наверняка пользуется той же популярностью в Джамелии, как и лорд Голден в Бакке. Кто-то мог спать в гостевой спальне. В этом доме могло вовсе не быть никакой гостевой спальни. С чего я взял, что он с лёгкостью найдёт мне место в своей новой жизни? — Я бы с радостью, Фитц, но, боюсь, это может вызвать некоторые подозрения… Это последние лучи солнца окрасили его щёки в розовый или он действительно покраснел? Я едва не застонал. Почему всякий раз вокруг нас возникают какие-то нелепые слухи? Разве я хоть раз давал повод для их появления? Разумней было бы уйти. Но стоило мне представить, как я буду вынужден сейчас подняться из удобного кресла и пойти Эда знает куда и объясняться Эль знает как с владельцем постоялого двора, и мне сразу стало всё равно. Просто ещё одна сплетня вдобавок ко всем предыдущим. Я махнул рукой. — Да и плевать. Просто покажи, где свободная кровать или постели прямо здесь. — Я провожу тебя в спальню. Ты сможешь идти? Я был возмущён его вопросом, пока не попытался встать. Местное вино и правда оказалось куда крепче привычного мне, потому что комната перед моими глазами закружилась. Шут тут же подставил мне затянутую в перчатку руку, на которую я смог опереться. Всё это так живо напомнило мне о другом вечере, когда я был так же пьян, как и сейчас. Я вспомнил и ещё кое-что и глупо рассмеялся. — Что тебя так развеселило? — устало поинтересовался Шут. Я ухмыльнулся и навалился на его плечо ещё сильнее. — Потанцуем? Шут уставился на меня. — Ты опять не серьёзно, Фитц. Ты едва держишься на ногах. — Но всё ещё достаточно крепко, чтобы станцевать. Я попытался принять танцевальную позу, и с удивлением почувствовал, как мы неловко столкнулись. Каждый из нас неосознанно взял на себя ведущую роль. Я вдруг с опозданием осознал, что мы оба мужчинами, и поделился этим блестящим выводом с Шутом. Он посмотрел на меня с жалостью. — Мы оба пьяны. Комната слева, Фитц. И ради всех богов, не сбей мои статуэтки или мне придётся тащить тебя на руках. Мне ничего не оставалось, как послушаться. Я чуть не врезался в косяк и держался на ногах лишь стараниями Шута. Когда-то он рассказывал мне, каким плохим правителем был Джамелийский сатрап. И немудрено, с такими-то винами. Кажется, я хотел завалиться на кровать прямо в обуви, и Шут со стоном «Шёлковые простыни!» стянул с меня сапоги. Может быть, я уснул сразу, как только моя голова коснулась подушки и всё, что произошло потом, мне просто приснилось. — И всё-таки однажды мы потанцуем, можешь считать это моим поро… пророчеством, — мой язык заплетался. — Как скажешь, Фитц. — Я писал тебе, знаешь? Может быть, поэтому Молли меня и выгнала. Потому что вместо того, чтобы спать с ней, я уходил в кабинет и писал тебе письма. Встревоженное лицо Шута заслонило потолок. Он снял перчатку и потрогал мой лоб. Покачал головой. — Зря я выбрал именно этот напиток. Спи, Фитц. Завтра ты и не вспомнишь о том, что говоришь сейчас. Но я не хотел никакого «завтра». Я вцепился в его руку, не позволяя отстраниться. — Может, мне следовало спать с тобой. Может, тогда ты бы меня не бросил. Я думал, что уже видел Шута потрясённым. Как же я ошибался! Тьма зрачков полностью поглотила золото его глаз. Он покачнулся вперёд, дёрнулся назад, чуть не упал на меня, когда я не отпустил его руку. И сдался. Прикосновение прохладного лба к моему разгорячённому. Мимолётное касание губ — к виску, к щеке, к уголку губ. Тихий шёпот: — Любимый, хватит меня мучить. Это… слишком. Я разжал пальцы, не в силах вынести той боли, которую ему причинял. Я проснулся под пение птиц. Солнце нашло единственную шёлку между штор и светило прямо мне в глаз. Голова болела, желудок свело судорогой, словно вчера меня пытались отравить, а не угощали прекрасными винами. И я ничего не забыл, но решил, что всё случившееся в этой комнате вчера — только сон. Так будет проще — для нас обоих.