Должно быть, ты — мое сердце

За окном небольшой лачуги тоскливо завывала снежная вьюга, нагоняя на обитательницу дома лёгкое чувство тоски. Дрова в камине шумно потрескивали, едва согревая озябшее тело, укутанное в пожелтевшую шаль, и где-то в углу мерно отбивали такт старые настенные часы. Полноватая старушка мирно расположилась в кресле, протягивая мозолистые руки к огню. На лице, освещаемом игривыми языками пламени, время от времени пробегала лёгкая тень, вперемешку с волнением. Взгляд, полный надежды, то и дело переходил на входную дверь, а затем разочарованно возвращался к мерцающему красками огню в камине. Она ждала. Ждала настойчиво и верно, пусть нетерпение и трепыхалось внутри дикой птицей, заставляя каждый раз взволнованно подскакивать на месте при малейшем шорохе или скрипе досок. Он заглядывал к ней каждый день, всегда в одно и то же время. Он и сегодня должен был прийти. Не было ни единой причины для отсутствия очередного визита, и всё же где-то внутри исправно продолжали грызть навязчивые мысли и сомнения. «А что если?..» — нехотя задавалась она вопросом, и глубины старческой души тут же настигал изнуряющий ворох беспокойств. Она уже привыкла жить в одиночестве. В этой заброшенной деревушке помимо неё едва ли набралось бы ещё хоть четыре жителя — старики уже давно слегли в могилы, сокрытые под массивными покровами блестящего снега, а молодёжь покинула деревню в поисках лучшей жизни, будто позабыв о существовании столь неприглядного клочка Тейвата. Деревня и раньше была совсем крохотной, а теперь от неё остались только руины некогда весёлой, пусть и неказистой, жизни. Из родных у старой женщины остался только сын, но тот уже давно не навещал свою мать, и она даже не была уверена, а жив ли парень до сих пор. Иногда она молилась Архонтам о его благополучии, о счастливой и здоровой жизни, о его возможных жене и детях, а тем временем материнское сердце медленно, но верно снедала тревога и глубокое чувство обиды, которое не смогли бы заглушить даже самые искренние его извинения. Впервые за столь долгое время она смогла вновь испытать это прекрасное чувство причастности: когда кто-то нуждался в ней, навещал и терпеливо выслушивал всевозможные россказни, пусть даже если они не вызывали даже малейшей толики интереса; впервые за столь долгое время она могла заботиться о ком-то, и это отдавалось в сердце яркими всполохами отчаянной, но такой согревающей и будоражащей надежды. И пусть она прекрасно осознавала, что миг этот, вероятно, краткосрочен, что скоро радостные дни вновь заволокут одинаково серые и глухие, полные леденящего спокойствия, облекающего душу на ещё большие терзания дни; пусть прекрасно знала, что столь любезный юноша лишь использует её в своих целях, остановиться она не могла. Она не могла побороть в себе это искрящееся чувство радости, это волнение и проснувшийся в сердце трепет, внимательно внимая каждому его слову с безнадёжным или даже отчаянным доверием. И пусть потом ей будет больно, она с упоением насладится минутами счастья, ведь так, по крайней мере, ей будет не о чем жалеть. Выводя хозяйку дома из круговорота мыслей, раздался гулкий звон часов, оповещающих о наступлении полудня. Старушка подскочила с кресла и торопливо бросилась к комоду, доставая оттуда склянки со всевозможными лекарствами. Взяв несколько необходимых для процедуры флаконов и захватив с верхних полок чашу с водой, она подошла к одной из кроватей в соседней комнате. С присущей ей нежностью и мягкостью она склонилась над спящей в ней девушкой и принялась поить её разбавленными в воде лекарствами. Руки хорошо помнили своё дело, а потому, несмотря на довольно преклонный возраст, движения были чёткими и отточенными. Покончив со столь привычной процедурой, старушка миловидно улыбнулась, отставляя чашу и склянки на прикроватный столик. Несколько хлопотливо она подтянула съехавшее одеяло и бережно поправила выбившиеся пряди на лице больной. Удовлетворённая своей работой она вернулась в предыдущую комнату, всё ещё бросая косые взгляды на парадный вход. Долго… Как же долго тянулись минуты мучительного ожидания! Вдруг раздался глухой стук в дверь, и сердце подскочило на месте, гулко забившись. Старушка встрепенулась и суетливо кинулась к двери, быстро перебирая коротенькими ножками. Отперев массивный замок, она пустила гостя внутрь с лёгкой торжественностью на лице. На подобное радушие зашедший в дом юноша ответил только сдержанной улыбкой и вялым кивком в качестве приветствия, но даже это привело жительницу дома в немой восторг. — Холодно там, должно быть… Замёрз? — оглядев вошедшего с ног до головы, поинтересовалась она заботливо. С плеч и головы юноши, укрытой широкой шляпой, спадал тающий снег, образуя небольшую лужу на полу прямо под ногами. Он проследил за её взглядом и едва заметно нахмурился. — Прошу прощения, — произнёс он несколько отстранённо, но хозяйка тут же заверила гостя, что всё в порядке, и даже хотела предложить ему помощь в снятии до нелепого пышной шубы, но вовремя одёрнула себя, вспомнив, что тот настоятельно попросил не нарушать его личное пространство ещё в первый день их неожиданного знакомства. Она неловко потупилась и отошла в сторону, стараясь не мешаться под ногами, пока он снимал с себя верхнюю одежду. Наконец, когда вещи оказались в шкафу, он по-хозяйски прошёл на кухню и уселся за стол, переводя задумчивый взгляд в её сторону. Она понимающе хихикнула. — Чаю? — уже привычно поинтересовалась старушка. — Было бы неплохо. И она с улыбкой принялась шариться в нижнем шкафчике в поисках мешочка с листьями мяты и всяких целебных трав. Отыскав нужное, она заварила в аккуратной чашечке — самого красивого из имеющихся у неё комплектов — терпкий чай с тонким и приятным ароматом. Завершив приготовления, она услужливо протянула её притихшему юноше и присела за стол прямо напротив него. Он долгое время смотрел в чашку, будто бы стараясь разглядеть в ней что-то, и молчал. Застыл и не двигался, и даже взгляд словно бы опустел, напоминая тёмный омут далёких от реальности мыслей. — Кацуо? — осторожно позвала она, встревоженная его немного необычным поведением. Будто очнувшись от наваждения, он поблагодарил её за напиток и сделал небольшой глоток. — Приятная горечь. Вкусно, — честно отозвался он, приподнимая уголки губ в сухой полуулыбке, и даже такая скупая похвала была старушке только в радость. То, что за столь короткое время знакомства она, пусть и немного, но уже разбиралась в его вкусах, ей приятно льстило, и всё же… Всё же что-то в его состояние никак не давало ей покоя! — Это из-за твоей подруги? — растолковала она по-своему его угрюмое настроение. Рука с напитком остановилась возле самых губ и вернулась на стол с характерным звоном. — О чем вы? — мрачно спросил он, изогнув тонкие брови в недоумении. Тело юноши заметно напряглось. — Ах, просто… ты сегодня необычно хмурый, — пояснила она, смутившись от столь резкой смены выражения на его лице. Кацуо заметно расслабился и даже тихо усмехнулся. — Небольшие проблемы на работе, — расплывчато ответил он и залпом осушил весь оставшийся в чашке чай. Старушка взволнованно подскочила, испугавшись, что тот мог бы подавиться, но заметив, что юноша принял более расслабленную позу и прикрыл от удовольствия глаза, опустилась на место в лёгком смятении. — Вот оно как… — тихо произнесла она. — Раз уж вы об этом заговорили, есть ли улучшения в её состоянии? — спросил он будто невзначай, хотя данный вопрос Кацуо неизменно задавал каждый раз при встрече, меняя лишь формулировку. Она была к нему готова, однако, из-за увлечённости собственными мыслями и переживаниями, с сухих губ нечаянно сорвалось не обнадёживающее: — Как и вчера — спит. В комнате повисло затяжное молчание. Старушка ожидала, что юноша взбесится, разозлится, расстроится или, по крайней мере, скажет что-нибудь, ведь, в конце концов, уже на протяжении недели как в состоянии девушки не происходило значительных изменений, но тот отреагировал с холодным спокойствием, напоминающим безразличие, и от этого ей стало немного не по себе. — Всё хорошо! Её цвет лица стал заметно живее, а ещё, кажется, она стала спокойнее спать. По крайней мере, она уже не вскрикивает во сне, — сославшись на возможную усталость Кацуо, она попыталась его подбодрить. — Уверена, твоя подруга скоро очнётся! — добавила она воодушевляюще, однако на лице юноши не промелькнуло и тени радости. — Ясно, — бесстрастно отозвался он и потянулся, вслушиваясь в протяжные завывания метели за окном, а после, приподнявшись со стула, добавил отсутствующим тоном: — Пойду в гостиную. Старушка на мгновение застыла, провожая юношу удивлённым взглядом, но вскоре и сама поднялась, поспешно последовав за ним. Почему-то перспектива остаться наедине с собой в этот момент пугала её до глубины души.

***

Дело потихоньку близилось к вечеру. Суровые порывы ветра постепенно стихали, отдавая бразды правления спокойной ночной тиши и пронизывающей до костей прохладе. Птицы повысовывались из своих укрытий и зачирикали на голых ветках заметённых деревьев, и где-то далеко-далеко виднелись яркие, но словно бы чуждые здешнему миру огни — признаки суетливой городской жизни. Почему-то они раз за разом приковывали к себе внимание юноши, и в какой-то момент, сам того не заметив, он отложил принесённую с собой книгу на край кресла, вглядываясь в отстранённую, но такую притягательную картину за окном. Это мрачное хмурое небо, эти торчащие средь снежной пустыни куски ледяных скал и призрачные огни людской цивилизации — все они клонили буйное сознание в спокойный, усмиряющий чувства, сон, усыпляли все волнения, тревоги, мысли, ощущения… Он находился будто где-то за гранью реальности: не здесь, но и не там. Словно сквозь пелену, он ощущал на себе частый взгляд внимательных глаз, слышал, точно через вату, треск дерева и жалобный скрип половиц, ощущал отдалённо бегущий по ногам холодок, и это странное притупление чувств отчего-то казалось естественным и приятным, будто бы так и должно было быть. Ему казалось, что на мгновение он вырвался из искусственного тела и взлетел, возвышаясь над примитивностью этого мира, однако очень скоро нечто прервало это одухотворённое состояние, возвращая свободный разум в серую реальность, и далеко не сразу он осознал, что это был звон разбившегося на осколки стекла. Он заторможено встрепенулся и вопросительно посмотрел на старушку. Она и сама озадаченно вперила куда-то встревоженный взгляд, застыв в кресле с широко распахнутыми глазами, и когда он понял причину, то ощутил внутри смутную вспышку взволнованности. Звук донёсся из комнаты больной… — Подожди здесь, — тихо произнесла хозяйка дома. — Наверное, что-то упало. Сейчас проверю, — она в одночасье удалилась в спальню, суматошно вскидывая к потолку руки. Несмотря на явную просьбу, Скарамучча поднялся и медленно подошёл к двери, внимательно вслушиваясь в звуки по ту сторону. Изрядно напрягши слух, он сумел расслышать хаотичный топот ног у самого порога и, расценив это как знак, беззастенчиво прошёл на территорию комнаты. В первую очередь он заметил, как темно было внутри. Ни лампы, ни свечи не горели — только светильник в руках старухи мерцал тусклым светом, очерчивая наполнение комнаты своеобразными силуэтами. На неё же он и обратил внимание во вторую очередь: женщина нерешительно перебирала ногами, мечась на одном месте, и будто бы не знала, куда деться и что делать. А далее… А далее он перевёл взгляд на них — медно-жёлтые, точно чистейший Кор Ляпис, глаза, уставившиеся на него в упор… Юноша застыл на месте, как вкопанный. Девушка с растрёпанными волосами, едва приподнявшись, сидела на кровати. Её руки пробивала мелкая дрожь, лицо казалось слишком бледным в скудном свете лампы, а блеклые губы слегка приоткрыты, будто бы с них вот-вот сорвётся какая-то сокровенная истина. Ни ожидаемого Скарамуччей смятения, ни хотя бы притворного удивления или гнева — только детское любопытство виднелось в этом пристальном взгляде ясных очей. — Очнулась… — повернувшись к нему, прошептала старушка больше испуганно, чем обрадовано. Её рука бессознательно ухватилась за длинный рукав кимоно юноши и слабо потянула на себя. — Оставите нас ненадолго? — любезно обратился он к ней, не заметив, как эти слова заставили её седые брови серьёзно нахмуриться. Не разрывая зрительный контакт с очнувшейся, он осторожно перехватил лампу из рук пожилой женщины. — Но как же… Ей бы сейчас покой, лекарства… — Пожалуйста, — с нажимом произнёс Скарамучча, и старушка огорчённо вздохнула. — Хорошо, — нехотя уступила она и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Девушка проводила её внимательным взглядом. За скрипом удаляющихся шагов последовала глубокая тишина. Как он и хотел, они остались наедине в этой сумрачной комнате. Только он и она. «Теперь никто не помешает», — хищная улыбка сама собой расползлась по надменному лицу, и, должно быть, девушка это заметила, так как тут же опасливо отодвинулась к стене, натягивая одеяло повыше. Каждый из них молчал, не решаясь завести диалог. Оба, не двигаясь, изучали друг друга взглядами: он — выжидающе, а она — с настороженностью. Ему казалось, что сейчас она должна начать заваливать его всевозможными вопросами, угрожающе наставить на него оружие, закричать в панике, мечась зверем по комнате, или, возможно, испуганно зажаться в углу, слёзно умоляя отпустить, но никак не безмолвно сидеть, наклонив голову вбок, напоминая сим незамысловатым действием невинное и глупое дитя. Такой контраст между ожиданиями и реальностью приятно его удивил. Эта окружающая её атмосфера загадочности, лёгкая таинственность в мимике и движениях всё больше взывала к его интересу. Ещё тогда — в подземелье — Скарамучча счёл её весьма любопытной, и, похоже, в своих суждениях он не ошибся. В памяти невольно всплыло воспоминание о первой встрече с Кацураги в павильоне «Сяккэи». Выглядел ли он тогда со стороны также нелепо, как эта девица перед ним? Почему-то данная мысль вызывала в нём не только презрительное отвращение, но и неизъяснимый трепет, исходящий из глубин зачерствевшей души. Он тихо хмыкнул, складывая руки на груди. И всё же, это значило, что первый шаг навстречу придётся сделать ему. Натянув на лицо доброжелательную улыбку, он начал осторожно приближаться к девушке. Она не дёрнулась и не подскочила с кровати, только брови начали медленно опускаться к переносице, выражая её молчаливое несогласие. Не желая спугнуть, Скарамучча не стал подходить к ней вплотную, остановившись в паре шагов от постели, и аккуратно поставил фонарь на прикроватный столик. — Моё имя Кацуо, — располагающе произнёс он мягким тембром голоса и, выждав артистично паузу, с неприкрытой усмешкой добавил: — Однако можешь называть меня своим спасителем.