***
Обронив иглу с золоченой нитью, портниха немедля вылетала прочь из комнаты. Сережа лишь глухо хмыкнул ей в след. Ныне хлипкие мастерицы пошли, уже девятая за последние две седмицы сменилась. Даже Князь начинал злиться, им через несколько дней отбывать, а платье до сих пор не готово! Из-за чуть приоткрытой двери доносилась глухая ругань. — Он просто волнуется, ему страшно! — вздохнул Игорь. — Волнуется, говоришь? — хмыкнул Константин. — Страшно ему? Помяни мое слово, твой Сережа еще даст всем жару. Как бы нам самим потом страшно не стало! Тяжелый мужской шаг пронесся по всей комнате, но вскоре удалился, оставляя за собой лишь слабый след перестука барских каблуков. На радость Сережи, сегодня Константин Игоревич не стал мучать его нравоучениями слишком долго. Аксинья с духовным проповедником справлялась за десятерых, вбивая в его рыжую головушку постулаты о том, как должно вести себя племяннику прославленного верхградского Князя. Однако все, что видел в их глазах Сережа — это страх. Закапризничав раз из вредности, ему вдруг стало очевидно: одним своим словом он мог разорвать выгодную сделку с нижегородским княжеством. И даже если это обречет его на ссылку в монастырь, дядюшка потеряет куда больше. Да и велика ли разница, где придется прозябать остатки своих дней? Что быть запертым в монастыре, что в тереме нелюбимого мужа, везде тоска и мука! И все же, сменить расшитый золотом и серебром кафтан на невзрачный черный балахон хотелось куда меньше. Спуститься с табурета без сторонней помощи было сложно. Сережа боялся запутаться в длинном, еще не до конца подшитом подоле и расшибить себе лоб, поэтому скрестил руки на груди и недовольно прокашлялся. — Так ты мне поможешь? — бросил Разумовский в пустоту. Через несколько мгновений в своде дверного проема показался Игорь. Уставший, взъерошенный и со взглядом побитой собаки. Сереже в ту же секунду стало до ужаса стыдно за свой капризный тон, ведь Игорь был единственным, кто оставался на его стороне до конца. Даже перед собственным отцом защитить старался, а возражать одному из старших княжеских советников мало кто смел. Гром подошел и встал напротив, уперев руки в бока своего серого расшитого кафтана. — На тебя все злятся, — вздохнул Игорь и вдруг улыбнулся. — Если уж дядюшка с братьями хотят жить за счет меня припеваючи, то пускай эта свадьба надолго им запомнится, — вздернул нос Сережа и отвернулся, стараясь скрыть расцветший на щеках румянец. Игорь подхватил его, будто мышонка, и с легкостью спустил с табурета. Сережа даже ойкнуть не успел. — Ты ведь не им нервы мотаешь, — рассудил Гром, — а себе. Всех портних в ежовых рукавицах держишь, слуги по стенке ходят. Уж они меньше прочих повинны в твоем замужестве! — Хватит! — вскликнул Сережа. Как-то само так вышло, что руки обвились Игоря поперек спины, а нос прижался к его груди. Бестолковый Гром рассуждал слишком правильно, а Сереже было нужно вовсе не это! Он и так знает, что ведет себя глупо, что братьям с дядюшкой его скандалы нипочем, а слуги… А слуги, которых так жалел Игорь, смотрели на княжеского племянника, как на бездушную куклу. Лишь бы покрасивее нарядить да жемчуг в косы вплести, чтоб боярам и князьям приятнее смотреть на него было, чтоб глаз их поганый радовался! Сережу лишь молча обняли в ответ. И всего на мгновение, но вместе с тем будто на целую вечность, он словно очутился в летнем поместье, где за окном бушевала гроза, грохотали от ветра ставни, а Сережа, зарывшись в подушки, читал Игорю вслух какую-то нехитрую книжку с потешными рассказами. Пока плечи мелко и неконтролируемо дрожали от подкатывающих слез, Сережа вдруг понял, что уже очень-очень давно его никто не обнимал просто так. Вокруг было столько слуг, и все они намывали его кожу душистой водой, расчесывали костяным гребнем спутавшиеся за день волосы, терли зубы мятным порошком, меняли постель и даже выносили его ночной горшок! А обнять было некому. Разве так многого желал Сережа? Простого человеческого утешения, ведь не на пустом месте он растерял все свое спокойствие! Его выдают замуж в чужое княжество, за чужого человека, и рядом даже маменьки нет, чтоб упасть в ее ласковые руки, спросить совета и услышать в ответ на сорвавшиеся по щекам слезы — все будет хорошо. — Юля писала, что приедет к тебе на следующую седмицу, — вдруг заговорил Игорь, ласково проводя ладонью по рыжей макушке. — Эта малявка? — сдавленно буркнул Сережа. — От нее много шума. — Не вредничай, она умеет развеселить, а тебе уже давно пора взбодриться! К тому же, она писала, как… Игорь продолжал неспешно пересказывать письмо Пчелкиной, его ладонь все также мягко касалась Сережиной головы, и в нос постепенно забивался едва уловимый запах грозовой бури. Свежий, чистый, спокойный. Они с Громом были одного возраста, одной природной сути, да только Сережу по началу осени отдадут замуж, а Игорь даже ни разу сватов не принимал. Впрочем, если у Сережи судьба изначально такой была, стать разменной монетой в княжеских делах, то лишать свободы Игоря казалось самым тяжким преступлением. Представить его, такого честного, открытого и решительного, спрятанным в терем и следящим лишь за хозяйством мужа, попросту невозможно! — Обещай, — прислушиваясь к мерно бьющемуся сердцу Игоря, вымолвил Сережа, — что если мой муж окажется подлецом, то ты его поколотишь. — Уже пообещал, — весело фыркнул Гром. — Ему лично. Сережа изумленно ахнул и отстранился. — Когда успел?! Неужели Игорь и вправду додумался бросить такое в лицо Олегу?! Балда, он ведь других людей совсем не чует, потому наверняка и не знает, не слышит той удушающей…! — Да когда он через год после вашей помолвки приезжал, помнишь? Ну я его перед отъездом перехватил и намекнул, что лучше бы ему быть с тобой белым и пушистым, а то… — Игорь, ты с ума сошел? Кто так вообще делает?! — Ты же сам только что просил меня в случае чего поколотить его. — Это другое! — вспыхнул Сережа. Впрочем, Игорю от его злости было весело. Улыбался от уха до уха, иногда уворачиваясь от затрещин, ради которых Сереже приходилось вставать на мыски. Длилась их перепалка ровно до тех пор, пока Сережа все-таки не запнулся о подол своего ненавистного свадебного платья.***
— Это возмутительно! — вдруг раздалось посреди зала. — Может, ты, братец, и не разумеешь в том никакой дерзости, но Разумовские обещались своего племянничка привезти еще три седмицы назад, а его все нет! Лишь одни отписки о размытой дороге! Вскипевшая злостью Людмила Давидовна яростно стукнула ладонью по столу. От прошедшей дрожи пара капель наваристого бульона слетели с ложки прямо на белоснежную скатерть. Олег тихо вздохнул и продолжил есть. — Людочка права, — раздалось уже с другого края. — А вдруг вершковский Князь передумал и никакой свадьбы не будет? Скажут, что мальчонка их в дороге захудал, и все! А мы как дурни все ждали и ждали… Весь Нижний над нами потешаться будет… — Еще чего! — нахмурилась Людмила и нервно дернула плечиком под ало-золотым платьем. — Над нами, Волковыми, ни одна собака потешаться не смеет, уж натерпелись…! — Твоим разговорам не место за обеденным столом, — спокойно взглянул на старшую сестрицу Олег. В девичьих янтарных глазах взыгралось пламя, но Олега это не проняло. Людмила с деланым спокойствием отодвинула от себя так и не тронутую тарелку с едой и вышла из-за стола. Точеное лицо напряженно сжалось в сдерживаемом гневе. — Благодарю, братец, за трапезу, но уж больно я устала за сегодня. Олег лишь согласно кивнул, отпуская сестрицу от греха подальше, и вновь вернулся к трапезе. — Если ты тоже устала, то можешь идти вслед за ней, — обратился к средней сестрице Олег. Глупо моргнув, Дарья Давидовна подхватила со стола ложку и, с присущей ей неаккуратностью, принялась за обед. Зеленое платье с розовой отделкой плотно натянулось на взбитых девичьих плечах, как только девица схватилась за ложку. Поддакивать Людмиле ей всегда было в радость, но от плотной трапезы Дарья никогда не отказывалась. Поэтому продолжала сидеть за столом, изредка оглядываясь на Олега. — Ты ведь знаешь, что в этот раз она не со зла? Люда много сил вложила в подготовку вашей свадьбы, вот и нервничает, что все будет зря. Олег взглянул на хрупкую фигурку в самом конце стола, на светлую косичку, подхваченную голубой ленточкой, и не нашел, что ответить младшей. Елена сестрицу открыто поддерживала редко, но сызмальства относилась к ней с непререкаемым уважением. Впрочем, на Олега она смотрела с неменьшим радостным блеском в удивительно светлых для их семьи глазах. В словах младшей сестрицы был смысл, да только дураку ясно — вовсе не для Олега так старалась старшая дочь Давида. А для себя, для своего тщеславия, чтоб каждый в княжестве знал, кто руку к торжеству приложил. И даром, что отец давным давно ее замуж выдал. Все равно в отчем доме крутилась, как первая хозяйка. Даже за свадьбу взялась Пускай. Раз это делало Олега ближе к нему, то пускай. — Не просто так она волнуется, — продолжила Елена. — Вдруг жених твой вправду не приедет? С окна послышалось, как во двор имения старшего нижегородского советника резво проскакал посыльный жеребец. То, что жеребец был непременно посыльный, Олег слышал по легкому и быстрому перестуку копыт. — Приедет, — ответил он спустя недолгое молчание. И стоило Олегу отставить в сторону опустевшую тарелку, как в обеденный зал прихрамывая ступил их дворовой Демьяныч. — Олег Давидович, светлые вести! — торопливо выпалил он, едва успев отдышаться. — Разумовские к сегодняшнему вечеру прибудут в Нижний Град! Но об этом Олег и так знал. — От дружины вести есть? — осведомился он, поднимаясь из-за стола. — Так вот только что Святослав Демидович к имению прибыл, вас ожидает. Лицо у него уж больно тревожное. Абы не стряслось чаго, да будет Небо милостиво к нам!***
— А терем! Терем какой! — раздавался девчачий радостный писк в обитой бархатом повозке. Сережа в ответ на восторг Юли лишь сердито отфыркнулся, не отрывая взгляда от книги. Впрочем, за последний час он и строчки в ней не прочел. Стоило им въехать в Нижний Новгород, как все его спокойствие испарилось, а впечатлившаяся красотой купеческих домов Пчелкина лишь подливала масло в огонь. — Если так хотела осмотреть округу, то отправилась бы с Игорем верхом, — недовольно буркнул Сережа. И сделал он это совершенно зря. Юля, пускай и была мелкой девчонкой, но в людских печалях и радостях толк знала, особливо хорошо сличала одно от другого, потому колкости со стороны Сережи сносила легко и даже играючи. Насквозь видела все его волнения. — С Игорем меня папенька не пустил бы, — беззаботно хмыкнула Юля и пересела поближе к Сереже, руками обнимая узорчатую подушку. — Но и я сама бы не попросилась, а то иначе кто бы с тобой поехал! — Я бы ехал в тишине. Прекрасной и желанной тишине. — И окончательно бы превратился в унылую и кислую жабу! — Ты кого жабой назвала?! — вспыхнув, Сережа захлопнул книгу и щелкнул Пчелкину по носу, чтоб не зазнавалась. Юля сквозь смех запищала и завертела своей головой в разные стороны. Алые косички неминуемо расплелись, а старательно вплетенные в них зеленые ленты скользнули прочь. — Докрутилась, — вздохнул Сережа, сдержанно оглядев упавшие ленты. — Ну и ладно, все равно от них голова болела. Аксинья тебе всегда так туго заплетает? Кошмар просто, больше не подпущу ее к своим косам! Сережа бросил на Пчелкину насмешливый взгляд, мол, ему и не такое приходилось от няньки терпеть, но на губах все равно мелькнула легкая полуулыбка. Может и не зря Юля с ним в колымаге ехать напросилась. Хоть и шумно, но Сереже и вправду всю дорогу не давали окончательно сникнуть. Тот же Игорь и часа сидя в повозке не выдержал бы. Ныл бы хлеще самого Сережи! Расправив складки своего красного кафтана, Сережа с тихим вздохом все же заглянул в маленькое окошко. Улочки в Нижнем Новгороде и вправду были живописные. Дома расписные, как дитячья игрушка, а вдалеке, за желтой листвой, казалась черепица теремного дворца с черными провалами бойниц в зубьях нижегородского кремля. Когда Сережа был здесь впервые, все вокруг казалось чудесным и сказочным. Ему так нравился этот город, незнакомый и влекущий! И как же горестно было осознавать, что мечта увидеть Нижний поближе, обратилась в кошмар, творящийся с ним наяву. Повозка двигалась по городу медленно. Измотавшись от переживаний, Сережа успел задремать. Лишь перед самым кремлем его разбудил ласковый оклик Юли.***
— Человек пятнадцать на восточной тропе, еще шайка в Богородском лесу, ну и на подъезде к городу четыре человека с ружьями. — Не охотники? — Охотничьим сейчас наказ спущен до отъезда вершковских у леса не показываться. — Живыми взяли? — Если хотел брать живыми, то неча было своего дурного северянина с цепи спускать! — вдруг раздался хриплый рев. Слава лишь удивленно покосился Олегу за спину. Сотенный голова Исаев сердито хлопнул дверью, раздавшийся грохот мигом вскрутился по каменным сводам боярской палаты. Благо, самих бояр здесь не было, лишь Олег да удельный князь Коровьев, выслушивающие доклады своих дружин. — Тише, друг мой, — примирительно заговорил Коровьев, — ты так до Князя нашего докричишься, а он гостей важных ныне привечает. — Да знамо мне, каких гостей Князь привечает! — все так же сердито рыкнул сотник Исаев. — Людей пошто зеразати?! Моих! Моих людей! — А разве твои люди не должны были у городских ворот ошиваться? — раздалось в ответ из глубины боярской палаты. — Что ж они забыли прям на подъездной дороге, по которой верхградский Князь с племянничком к городу прибывали? Соломенная борода Исаева встопорщилась, крупное лицо исказилось от кривого оскала. Князь Коровьев потер седые виски и махнул своим двум бойцам, чтоб те пока не вмешивались. — Вот ты где, паскуда северная! — взревел Исаев. Вадим, до этого скучающе привалившийся к окну, гадко усмехнулся. На лице, нетронутом ни шрамами, ни оспой, искрилось ребяческое веселье, будто он только того и добивался, чтоб сотенного главу княжеской дружины из себя вывести. За окнами боярской палаты вовсю плясала золотом на деревьях осень, редкие птицы устраивали перекличку к приближающемуся вечеру, а двор теремного дворца был полон предпраздничного шума. Сегодня нижегородский Князь Тимофей встречал Князя верхградского со всей его свитой, а посему вдоль главных дорог выставили дозорных. И не зря. Олег задумчиво оглядел расстеленную по столу карту еще раз, прежде чем перевести все свое внимание на рассвирепевшего сотенного главу. — Я тебя мигом к праотцам отправлю! — уже хрипел Исаев, раздувая ноздри. — Данила, побойся богов! — взмолился Коровьев, хватая его за плечи. — Довольно кровопролитий! На кой черт твоих людей от ворот потащило? Так еще и с ружьями! Скажи спасибо, что просто пришибли, а не на дыбе вздернули! — Да чтоб эта паскуда наемная! Да на моих людей! — все не унимался сотенный голова. — Что-то языки у сотников нынче длинные стали. Не запинаешься об него, мил человек? А то и подкоротить могу, — с обманчивым весельем хмыкнул Вадим, складывая руки на груди. Под шнуровкой его льняной рубахи и под кожаными наручами виднелись линии вбитого в кожу рисунка. Кого только в Нижнем Новгороде не водилось — и торговцев, и наемников с разных концов света, да только Вадим был приметнее прочих. Мало кто мог назвать год, в который его наняли к нижегородскому Князю в дружину на услужение, но слышал про него каждый. Исаев порывался рыкнуть что-то еще, но Олег молча вскинул руку, призывая сохранять остатки спокойствия. Воздух в боярской палате пропитался тяжелым духом мужской злобы. — Святослав, кто решил судьбу тех людей на подъезде к городу? — И слепому ясно, что дело рук…! — не унимался сотник. — От этих свиней тащило брагой, и на приказ уйти с дороги они лишь вскинули ружья, — перебил Исаева Вадим. — Я что, должен ждать, пока Славику зад подстрелят? Мне мои товарищи дороги! Вот и дернулась рука. Вадим состроил самое честное и невинное выражение лица, на какое был способен, и невозмутимо пожал плечами. Олег перевел взгляд на Славу, тот устало вздохнул. — Мужики действительно вскинули ружья. Десятник князя Коровьева был с нами, тоже это видел. — Вот и я о чем! — поддакнул Вадим. Исаев что-то захрипел, но все его потуги оборвал Коровьев, подозвав своих ребят обратно. — Отведите Данилу на кухню, пускай воды с валерьяной ему наведут, — буркнул хмуро князь. Худо-бедно сотника оттащили за пределы боярской палаты. Князь Коровьев, благоразумно отложивший разбирательства с черзмерно и не по делу вспылившим Исаевым, спешно откланялся. Да и самому Олегу уже давно стоило явиться к праздничному залу, да только вести с окрестностей города ему принесли недобрые и требующие его разбирательства. — Ты знал, что это исаевские мужики? — лишь спросил Волков. — Они не представились, — отмахнулся Вадим. — Ты знал их, — раздосадовано вздохнул Слава, откинув со лба выбившиеся из хвоста пряди. — А ты не был против! — невинно улыбнулся Вадим, а затем развернулся и хлопнул Олега по плечу. — Ну все, Волчик, хорош. У тебя есть дела поважнее, зазноба твоя наконец прибыла!***
Сережа уныло ковырял двузубой вилкой печеное яблоко. Между длинных столов кувырками катился прочь скоморох и бубенцы на его цветастой шапке перекликались с звонким смехом боярских жен. — Ну до чего потешный! Ой, умора! Сами бояре за скоморохом не следили, лишь опустошали кубки да голосисто переговаривались, изредка прерываясь на зычный хохот. Кто-то невпопад бренчал на гуслях, и все звуки нестройным хором мешались в один монолитный гул, разом сваливаясь на звенящую Сережину голову. После долгой и ухабистой дороги к горлу подкатывала тошнота, глаза слипались от усталости. Сережа плохо помнил, как в странной спешке их встретил нижегородский Князь, как слуги тотчас же повели его к ванной и принялись менять одежды, как вновь стянули волосы на затылке в тугую косу и поверх нацепили очелье. Князь Тимофей устраивал пир в честь приезда долгожданных гостей, а значит Сережа не мог предстать перед гостями в срамном виде. Сережу, конечно, никто не спрашивал — хочет он присутствовать на этом пире или нет. Его, как главную причину торжества, усадили подле дядюшки всем на обозрение. Он чувствовал себя словно запеченный поросенок с яблоком во рту — все глазеют, облизываются и думают о том, как бы отломить кусок помясистее да порумянее. Поросенка хотя бы забили перед этим, а Сереже приходилось терпеть все вживую. Чужие масляные взгляды мешались с чавкающим шепотом. — До чего красив! А волосы каковы, волосы! — И правда что повсюду рыжий будет? Эво как… — Как мед на солнце, диво дивное! — Небось еще и так же сладок… Мед ведь, когда течет, самый лучший… Сережа не хотел слышать этих слов, но все они лились на него, словно дождь посреди поля — ни спрятаться, ни скрыться. Дядюшка вел увлеченную беседу с нижегородским Князем, благо хоть братья остались в Верхграде. Где-то в самом конце нескончаемого ряда верхградской свиты сидел Игорь, но его ищущему взгляду было суждено остаться незамеченным. Сережа боялся поднять голову и случайно поймать чью-то сальную улыбку. Но вдруг весь стыдный шепот растворился и исчез. Бренчащие невпопад гусли смолкли, а дядюшка с нижегородским Князем впервые за весь вечер отвлеклись друг от друга. — Ох, и заждались мы тебя, Олег Давидович! — захмелевшим голосом пожурил сына старшего советника Князь Тимофей. — А друга моего сердечного где позабыл? — Не серчай, дорогой Князь, — в легком поклоне ответил Олег, — отец из Богородского возвращается. Дело неотложное. — И ты сам небось от дел важных оторвался, раз жениха своего не встретил, — вдруг вступил в разговор дядюшка. Сережа дрогнул нутром. И вправду ведь. Олега не было среди людей нижегородского Князя, когда их делегация наконец прибыла к теремному дворцу. И за всей этой суетой Сережа даже ни разу не задался вопросом о том, куда пропал его жених. На мгновение стало дурно от того, что он смог такое позабыть. Его душа и разум были отнюдь не в порядке, а если так, то он едва сможет вынести свадебное торжество. Тем более, если на простом торжественном ужине потерял себя настолько! — Лишь благодаря его стараниям и стараниям его людей ваша дорога была как никогда спокойна, — ответил вместо Олега Князь Тимофей, хитро улыбаясь в свою воздушную белую бороду. — Ведь так? Всеволод некоторое время хранил молчание, а затем одобряюще усмехнулся. Усмешка собралась в ямочках на его уже заметно морщинистых щеках, но светлые глаза оставались безразличны. — И то верно. Везти так далеко все собранное для моего племянника приданое было несколько боязно. Благодарю за старания. Меж бояр волной пронесся шепот, который мигом перебили возобновившие свою игру дудки и гусли. Скоморох все так же перекатывался и звенел своей цветастой шапкой, но с того самого мгновения, как в зале появился Олег, Сережа больше не слышал мерзких слов. Да и взглядов нескромных на него больше никто не бросал. Разве могло все так перемениться лишь от присутствия одного человека? Вряд ли. Но теперь вместо десятка пар ненасытных глаз на него смотрели лишь одни. Черные и волчьи.***
— Мне кажется, ты ему понравился! Поморщившись, Шура подбросил в растопленную печь тонкое поленце. Огонь принялся пожирать его с громким треском, изредка отплевываясь рыжими искрами в воронку дымохода. — А мне кажется, верхградский мальчишка боится его до усрачки, — икнул Вадим и сдвинул черную пешку навстречу к Славе. — Олег, не в обиду, но он даже дышать рядом с тобой старается реже. Совсем пугливый, его там палками били, что ли? — Не говори ерунды! — прищурился Шура и сел на подушку у печки, потирая замерзшие после улицы руки. — На Олега он даже несколько раз посмотрел, а на остальных лишь косился. Это точно что-то значит! — Я жалею, что взял вас с собой к Князю, — тихо буркнул Слава, разглядывая расставленные по шахматной доске фигурки. — Не надо жалеть, я давно так брюхо не набивал! — вскинулся обиженно Вадим, а затем с радостным хихиканьем скинул белую пешку Славы с доски. — Славик, давай в следующий раз не на вино играть, а на что-то покрупнее! Мне поразительно с тобой везет! — Волю дай, ты всех до нитки оберешь. Тебе со всеми якобы так «везет», а сам небось мухлюешь! Шура, встрепанный словно воробей, из природной вредности сверлил Вадима взглядом, а тот лишь показал ему язык в ответ и всячески дразнил. И казалось бы, кому из них тринадцатый год миновал? — Неправда, Олега он еще ни разу не обыграл, — с легкой улыбкой кивнул Слава, отпивая вина из посеребренного кубка. — В шахматы, — вскинув палец вверх, уточнил Вадим. — Олегу просто везет чуть больше. — И в карты, — вновь кивнул Слава. — Я понял, ты хочешь проиграть мне весь свой винный погреб. Сам нарвался! Олег наблюдал за их перепалкой, сидя в кресле и подперев потяжелевшую к ночи голову рукой. Забот и волнений с приездом верхградского Князя у него значительно прибавилось. Особенно волнений. До свадьбы оставались считанные дни. Он так долго ждал этого, но почему-то сердце не переполнялось радостью и трепетом, а лишь тонуло в глухой тоске. Сергей в каждое мгновение их коротких встреч был тих и холоден. И ведь стоило Олегу только приблизиться, как весь блеск его улыбки тут же гас, а льдисто-голубые глаза замирали словно в ужасе. От таких перемен Волков и сам словно застывал, боясь неосторожным словом или жестом напугать еще больше. В сердце до сих пор кипело сожаление о той встрече в княжеском саду — глупой, непреднамеренной. Олег помнил его затаившийся вздох, полный мольбы невинный взгляд и запах. Самый нежный, тонкий, сладкий запах! Такой хрупкий и дрожащий в воздухе, что все внутри узлом крутилось. — Эй, ты сейчас своим взглядом Славе все стены в доме переломаешь! — хмыкнул Вадим, отвлекая Олега от его мыслей. — О чем задумался? — с искренним волнением спросил Шура, оказываясь на своей подушке прямо перед ним. И где только этого нахватался? Опять около османских торгашей ошивался? Те тоже любят на одних лишь подушках задницы просиживать. — Как о чем? О лисице своей! — вновь хмыкнул Вадим. — Он действительно меня боится. — Мне не послышалось? Олег заговорил? Неужели! Шура, дуй за вином, мы будем праздновать! — присвистнул северянин, складывая руки за головой и довольно потягиваясь. — Я не твоя прислуга, сам себе за вином бегай! — Да и пожалуйста, — фыркнул Вадим. — Волч, ну разве ж стоит из-за этого горевать? Ну и что, что боится? Как женитесь, так и бояться перестанет. Особенно как ласки-то твоей отведает…! Слава громко прокашлялся и бросил на Шуру мягкий взгляд. — Будь добр, найди на кухне Лаврентия, выпроси у него еще вина. Для меня. — Медового? — просиял Шура, подскакивая со своей подушки. Слава кивнул. Как только мальчишка скрылся за дверью, Вадим паскудно заржал. — Да брось, ему полезно узнать о… — Не от нас, — сказал, как отрезал Слава, не роняя своего твердого спокойствия, а затем посмотрел на Олега. — Хочешь совет? Будь мягок. Особенно в первую ночь. — Иначе хрен твой зажмет так, что сам от боли завоешь, — поддакнул Вадим. — Помню, в одной деревушке подкралась ночью ко мне девка тамошняя. Ну я разве ж зверь ладушке в ласке отказывать? Бойкая была да узкая, страсть! Никакой радости, одни мучения, что ей, что мне. Видать не гулявшая еще была, а тут захотелось… Небом клянусь, Волчик, с тех пор девиц не трогаю! Только замужних и вдов! — Небом… — устало вздохнул Слава. — Постыдился бы, ты ж даже в церковь не ходишь. — Да, не хожу, но это не мешает красавицам подо мной взывать к Небесам от наслаждения! — В следующий раз, как поползут слухи, сам с разъяренными мужьями разговоры веди. И меня о помощи не проси. — Слав, побойся богов… — Опять, — вздохнул мужчина. — …у тебя куда ловчее удается успокоить всяких пылких, оставив их при этом живыми. Мой способ вести переговоры Олег в последнее время не одобряет. И правду говорят, что после свадьбы мужики скучными становятся! Волчик еще даже окольцеваться не успел, а уже унылый до тошноты. Года три уж как! — закончил наконец Вадим, прихлебывая медовухи из своей глиняной кружки. В тот же момент к столу проскользнул Шура, с усилием подняв на него кувшин полный вина. Слава бросил строгий взгляд на северянина, призывая закончить с прежними похабными разговорами, но тот лишь криво усмехнулся, собираясь назло товарищу ляпнуть что-то срамное и смущающее. Впрочем, наткнувшись на хмурый взгляд Олега, Вадим остановился. Наверное, лишь из уважения к своей службе и нежелания терять хорошее жалование. Волков мог ведь и взашей погнать. Шура какую-то часть речи Вадима все же услышал, потому хитро прищурился и усмехнулся, морща загорелый с лета нос. — Раз после свадьбы скучными становятся, то может нам и тебе невесту поискать? Всем легче станет! Вадим наглостью мальчишки не впечатлился, а вот Слава снисходительно рассмеялся и протянул Шуре свою опустевшую кружку, чтоб тот наполнил ее вином. — Скорее Небеса пополам треснут, чем Дракона затащат под венец. Даже представить сложно, — улыбнулся Слава. — Это говорит лишь о скудном полете твоей мысли. Хотя я себя тоже в таком глупом положении представить не мог. Олег, не обижайся, — примирительно вскинул руки Вадим, а затем продолжил. — Эта вся свадебная суета даже мне голову изъела! На днях приснилось, будто у меня жена, да еще такая черноволосая, коса ниже поясницы волочится. Ух, такую на кулак намотать да сзади…! — Вадим, — хрипло перебил Олег, заметив, как внимательно слушает северянина Шура. — Да понял я, — отфыркнулся Дракон. — Так вот. Коса черная, как ночь. И дочка у нее на руках, будто тоже моя, хотя и чернявенькая. Малявка орет, а мне ее в руки пихают и сваливают куда подальше. А как проснулся, так холодный пот по спине! Орущий ребенок на руках хлеще любого кошмара! — И ничего кошмарного тут нет, — качнул головой Слава. — Да как же нет?! — скорчил моську Шура. — Это же какая несчастная была бы у Вадима жена! С таким противным мужем! Вадим лишь вскинул брови, лицом будто говоря «да ну?», и отмахнулся от Шуры, как от назойливой мухи. — Не, никакой жены. Это дело для людей оседлых, а мне в вольной жизни хорошо. — Не зарекайся, — мельком улыбнулся Слава и сдвинул свою пешку по шахматный доске, заставляя Вадима вернуться к игре.*** ***
Где-то у кромки леса гулко ухала сова. Над забитом палатками полем густело ночное небо, изредка дразня скрывающимися за облаками звездами. С закатом солнца воздух быстро остывал, а к полуночи и вовсе делался по-зимнему ледяным. Или Олегу так казалось? Кутаясь в курчавую накидку с подбоем из овечьей шерсти, он изредка ворошил длинной палкой трещащие в костре поленца. Позади палаток гуляли бойцы, проливая то в рот, то на землю вино из своих фляг, но с каждым часом их голоса становились все тише и спокойнее. — А ты чего не спишь? Тяжелая рука опустилась на пока еще юношеское, но уже крепкое плечо. Олег вскинул взгляд от костра и неопределенно качнул головой. Сон к нему не шел, а к веселью не тянуло, хоть и повод был радостный. Уж сами того не ожидав, они наконец отбили границу нижегородского княжества, что примыкала к взбесившимся кочевым племенам. От этих беспорядочных набегов страдали все — и нижегородцы, и сами кочевники. Жаждущие власти темники грызли друг другу глотки, а взошедший к правлению вместо своего отца Хан не спешил разнимать сцепившуюся свору. Возможно, не считал достойным внимания склоки где-то на краю своих бесконечных владений. Великое Ханство простиралось от голодных солончаков, огненных озер и необъятных людскому взору степей вплоть до самого Сурожского моря. Олег видел все это лишь на карте, но ясно понимал — без верных людей такие владения ни одному прославленному Хану не удержать. Нынешнему же хозяину ханства это удавалось с переменным успехом. Собственно, раз правитель не может или не хочет угомонить своих людей, Низовье разберется само. Давид скинул с себя тяжелый плащ, бросил его недалеко от костра и тяжело опустился поверх него. Олегу хотелось возразить, что земля нынче стылая и лучше бы отцу лишний раз на ней не морозиться, но все слова застыли в горле. За прошедший год с ними многое приключилось. Седина в смольной отцовской бороде уже не сверкала редкими нитями, а пробивалась уверенными полосами. Под темными, такими же как у Олега, глазами мешковато провисала кожа, собирались глубокие морщинки в уголках глаз. Черные косматые брови и те блестели сединой. Странное дело. Давид никогда не жил в мире и согласии со своей женой, но после ее смерти осунулся и посерел, будто в нем самом что-то надломилось. Олег же касательно своей мачехи не чувствовал ничего. Даже когда сестры заливались истошным рыданиями, а перед глазами догорал помост с замотанным в саван телом, в его сердце не нашлось и капли сожаления. Баба была она скверная и злая, но все же за что-то отец ее, наверное, любил? Единственное, что порой тяготило Олега, так это все те недобрые слова, которые наговорила ему после похорон Людмила. Старшая сестрица выплевывала их в сердцах, но совершенно искренне. Даже сейчас, смотря сквозь пылающий костер, Олег вспоминал тлеющее тело мачехи и полные слез голоса сестер. — О чем ты все время думаешь? — вздохнул растянувшийся у огня Давид. На губах отца застыла чуть хмельная улыбка, а в его глазах плясали блики костра. — Ты любил маму? — вымолвил тихо Олег. И что-то внутри встрепенулось и дернулось в поисках, куда-бы спрятаться. Вот бы снова забраться под лавку, как в далеком неспокойном детстве! Но на вопрос, который Олег долгое время нес в себе тяжкой ношей, Давид лишь легко усмехнулся и понимающе кивнул. — Я был слишком молод и глуп, чтоб искать в супружестве настоящей любви. Но дом без хозяйки сплошное уныние, а Устинья… — Я не про мачеху, — настойчиво перебил отца Олег и отвел от него взгляд. — Я про маму. Мою маму. В повисшем молчании разом стало слышно все. И бьющую крыльями у леса сову, и разбредающихся к своим палаткам бойцов, и фырчащих на ночном постое лошадей, и гул ветра в высоких облетающих кронах. Олег слышал, как зашуршали тяжелые барские одежды отца, как звякнула дернувшаяся на подвязке сабля с золоченой волчьей головой. Давид поднялся от костра, неспеша прошагал к поваленному бревну, на котором замер его сын, и сел рядом. Вино в его фляге глухо булькнуло. — Если кого я и любил в этом мире, — пронеслось тихо в стылой ночи, — то только ее. Никогда раньше Давид не говорил о той, что подарила ему единственного сына. И каждое слово, сорвавшееся от отца, было для Олега дороже золота. Облака в черном небе расступились прочь. Точки серебристых звезд замерцали, окружая луну с надкушенным полукруглым боком.