Скажи мне, что ты планируешь делать со своей единственной дикой и драгоценной жизнью?
Юнги расхаживает по полу Волшебного магазина - от двери к кассе и обратно, снова, и снова, и снова. Чонгуку хочется протянуть руку и схватить его за запястье, когда он проходит мимо, остановить его, притянуть к себе, но тревога, потрескивающая вокруг Юнги, подобна барьеру, мешающему ему попытаться. Все встревожены. Их шок, удивление, неуверенность потрескивают на его коже, как маленькие, невидимые разряды молнии. Он побежал к остановке метро в Гарлеме, нервничал во время двадцатисемиминутной поездки на поезде, а затем отправил сообщение в групповой чат, когда поднимался по ступенькам станции в Ист-Виллидж, прося их прийти в магазин как можно скорее. Потребовалось некоторое время, чтобы все собрались из разных уголков города, но теперь они все здесь - в золотом сиянии заходящего солнца, пробивающегося сквозь закрытые жалюзи. Намджун делает глубокий вдох, медленно выдыхает в напряженной тишине. – Ты уверен? – спрашивает он. – Ты уверен, что почувствовал магию Юнги? – Да, – без колебаний отвечает Чонгук. – Я бы узнал ее где угодно. Юнги останавливается на полпути к двери и одаривает Чонгука слабой улыбкой. – Черт, – говорит Хосок со своего места на стойке, проводя рукой по лицу. Юнги показывает что-то слишком быстро, чтобы Чонгук мог разобрать, но он может догадаться о сути этого по решительному движению челюсти Юнги и разочарованному взгляду, который бросает на него Намджун. – Я знаю, но мы должны быть осторожны с этим. Если это действительно магазин черной магии... это серьезное дерьмо, хен. – Ты думаешь, мы этого не знаем? – Хосок стреляет в ответ, прежде чем Юнги успевает ответить. – Но это голос Юнги. Мы искали его три года, Джуни. Мы не можем отказаться от этого. Магазины черной магии перемещаются повсюду. Если мы пропустим это окно.... – Я знаю, – огрызается Намджун в ответ. – Я знаю. Но я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Или был убит. Тэхен, Чимин и Сокджин до этого момента вели себя тихо, возможно, чувствуя, что это битва трех людей, наиболее близких к первоначальной трагедии. Но теперь Чимин поднимает голову, выглядя неподвижным - как будто он был перед лицом жестокого призрака. – Мы знаем, хен. Мы все осознаем риски. Но Хосок прав. Мы не можем упустить это. Юнги поворачивается и хмуро смотрит на них. Снова знаки. Тэхен качает головой. – Да, это так. Тебе понадобится вся поддержка, которую ты сможешь получить, хен. Ты не будешь делать это в одиночку. – Мы семья, – говорит Джин. – Так что ты определенно не один. Взгляд Юнги скользит по ним всем, его хмурый взгляд становится еще более глубоким, а затем останавливается на Чонгуке. И нет, Чонгук уже знает, что он собирается сказать – ты останешься здесь, Кук, не ввязывайся в это дерьмо - и нет. – Я тоже иду, – говорит он со всей сталью, на которую способен. – Джин сказал, что я часть этой семьи, так что ты не можешь оставить меня в стороне от этого. Хосок отражает хмурый взгляд Юнги. – Но Чонгук-а, ты никогда раньше не имел дела с черной магией. Было бы лучше, если бы... – Нет, – обрывает его Чонгук, немного шокированный собственной смелостью. Но это Юнги. Чонгук почти уверен, что на данный момент он бы сделал что угодно ради него - включая магазины черной магии. – Я знаю все это, но я иду. – Он встречается взглядом с темными глазами Юнги, расправляет плечи. – Я иду, хен. Юнги издает резкий, разочарованный звук, но не спорит. – Черт, – бормочет Намджун, вторя Хосоку. – Значит, мы сделаем это? Юнги кивает, и Хосок сжимает руки в кулаки на бедрах. Он выглядит свирепым - все еще как солнце, но теперь можно увидеть его чудовищность, интенсивность его огня. Того огня, который предупреждает, что он выжжет вас. – Черт возьми, да. Желудок Чонгука переворачивается от смеси страха и возбуждения. Он чувствует, как всплеск этого эхом разносится по комнате, когда все встают немного прямее, набираясь храбрости. И посреди всего этого возвышается Юнги - его магия распространяется все дальше и дальше, пока не охватывает почти всю комнату. Элементалы, думает Чонгук с чем-то близким к благоговению, наблюдая, как огонь пробегает по кончикам пальцев Юнги и на мгновение вспыхивает в его глазах. Прямо сейчас он не может представить, что что-то может встать на пути Юнги. – Тогда давайте сделаем это, – мрачно говорит Намджун.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Поездка на метро обратно в Гарлем проходит напряженно. У всех свои боевые лица, думает Чонгук. Даже взгляд Чимина суров и непоколебим. – Юнги будет впереди, – говорит Намджун сквозь грохот транспорта. – Он лучший в атакующей магии. Хоби и я будем прикрывать его с флангов. Всем остальным оставаться сзади со щитами наготове. Тэхен и Чимин, берегите Чонгука. Он хочет возразить, что может позаботиться о себе сам, но он понятия не имеет, как даже начать делать щит, так что Намджун, вероятно, прав. Тэхен похлопывает его по плечу. – Не волнуйся, мы позаботимся о том, чтобы ничего не случилось. – Чертовски верно, – говорит Чимин. Они оба звучат более уверенно, чем выглядят, но поезд мчится вперед, по извилистым туннелям Нью-Йорка, и теперь пути назад нет.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Он ненавидит ощущение черной магии, решает он, когда они снова добираются до магазина. Останавливается на верхней ступеньке. Такое ощущение, что муравьи ползут по его позвоночнику, пауки прямо под кожей. Она шипит, как змея, ему в ухо и сжимается, как тиски, вокруг его груди. Его поражает, что нечто, выглядящее таким невинным, может быть таким зловещим на самом деле. – Черт, – говорит Хосок, хмурясь. – Это какая-то мощная штука. – Но я чувствую магию Юнги. – Сокджин делает шаг вперед, к их маленькой кучке, ладонь светится. Воздух на мгновение мерцает ярко-голубым. – Однако здесь сильные обереги. Дайте мне минутку. Они, наверное, выглядят как идиоты, стоя здесь, сгрудившись под светом уличных фонарей, но других пешеходов в поле зрения нет. Может быть, каждый чувствует притаившуюся здесь тьму, владеет он магией или нет, и знает, что после захода солнца нужно держаться подальше. Боже, он надеется, что они сами не погибнут. Воздух снова мерцает, теперь ярче, а затем голубая стена превращается в пепел и полностью исчезает. – Защита снята, – объявляет Сокджин. Юнги проходит мимо него с напряженным и сосредоточенным выражением лица. Он не сбавляет шага, спускаясь по лестнице и направляясь к двери. Он достает из кармана пальто листок бумаги, похожий на тот, которым Тэхен пользовался возле кинотеатра, и прижимает его к сколотому дереву. Щелкает замок. – Будь начеку, – лаконично говорит Намджун, когда Юнги плечом прокладывает себе путь внутрь. Оглядываясь назад, Чонгук все еще не уверен, что именно произойдет дальше. Он переступает порог в двух шагах позади Чимина и Тэхена и мельком видит совсем другой интерьер, чем он ожидал: похожее на пещеру пространство со сводчатыми потолками, простирающимися высоко над головой, цветная плитка под его ботинками, углубленные двери, прикрытые... арками? Ему кажется, что он замечает какой-то прилавок у задней стены, но потом кто-то (Намджун?) вскрикивает, и магия, которая, по ощущениям, принадлежит Юнги, врезается в него, почти сбивая с ног. Он отшатывается в сторону, задыхаясь, и мир наклоняется. Размывается. Становится темно.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Он просыпается один, на потрескавшемся деревянном полу запертой комнаты. Мурашки бегут по его телу, а глубоко в его крови ощущается притяжение. Как будто что-то пытается заманить его в ловушку - темнота медленно приближается. Он понимает две вещи сразу, оглядывая невыразительную комнату. 1. Это не реально. Магия каким-то образом воздействует на его разум. Искажая все. 2. Он должен выйти. Сейчас. Впрочем, остальные. Где они? Юнги, должно быть, понял, что это какая-то ловушка, и оттолкнул Чонгука. Спасло ли это его от чего-то? Это не имеет значения. Он должен найти их, прежде чем крадущиеся тени доберутся до него. Втянут его внутрь. Думай, говорит он себе сквозь панику, сжимающую его горло. Сосредоточься. Его магия заключается в связи, невидимых нитях, которые связывают его с другими. Она привязывает его к ним. В течение нескольких месяцев он чувствовал их: их радости, их печали, их надежды, их страхи. Они живут в его голове каждый раз, когда прикасаются к нему. Иногда ему кажется, что они стали частью его крови, его сердца. Может быть, даже немного тем, кто он есть, кем он становится, кем он когда-нибудь станет. И, конечно, это сильнее, чем черная магия. Он становится на колени в центре комнаты и протягивает руку со своей собственной магией, ища, ища, пока - Там. Угасающий маяк. Юнги. Он вскакивает на ноги. Чувствует, как стены вокруг него закипают. Пошла ты, обращается он к разъяренной магии и убегает, проламываясь сквозь разрушающуюся дверь в коридор. Пол вздрагивает, начинает рушиться, и он набирает темп, изо всех сил устремляясь к свету, который он чувствует от Юнги - этой тонкой колеблющейся нити. Не оглядывается, когда он поворачивает за очередной угол, и лампа падает с потолка над головой, задевая его, прежде чем разбиться на тысячи осколков об пол. Он почти там, он так близко… Через другую дверь и в бóльшую комнату, чем раньше. Стеклянные зеркала вдоль одной стены и отражающийся в них, за ними, Юнги. Он подвешен в воздухе, удерживаемый невидимой силой, и Чонгук чувствует, как магия покидает его. Видит, как ее темные усики погружаются в грудь Юнги. Нет. Он, пошатываясь, подходит к стеклу, прижимает к нему руки - потрескавшиеся края врезаются в ладони. Ты не сможешь заполучить его. Только не снова. Не в этот раз. Стиснув зубы, он собирает столько своей магии, сколько может, и выбрасывает ее наружу, через зеркала, расширяя трещины, прямо в Юнги. В его кожу, мышцы, кровь и нервы, пока он не обнаруживает, что магия Юнги все еще сопротивляется. Проснись, умоляет он, сплетая свою магию с магией Юнги, пытаясь дать ему силу. Проснись, ты нам нужен. Глаза Юнги распахиваются, и его магия накатывает на Чонгука. Он задыхается, как будто это его первый вдох или последний, и зеркало разбивается вдребезги. Чонгук вскидывает руки, чтобы защититься от летящего стекла. Что-то рычит у него в затылке, в потолке над головой и в земле под ним. Деревянные половицы ломаются, прогибаются, и он падает вниз по этажу в другую комнату. Мгновение он лежит, ошеломленный болью, распространяющейся по всему телу, но это еще не конец. Чья-то рука сжимает его рубашку и тянет вверх. Юнги, порезы на его лице от стекла и отблеск огня в его глазах. – Чонгук-а. – Мы должны найти остальных, – задыхается Чонгук. – У нас мало времени. Нити. Нужно следовать за потоками. Он, спотыкаясь, идет вперед в темноте комнаты. Здесь нет окон, но в полу есть решетка, и он может чувствовать Чимина. Чимин уже близко. Он опускается на колени перед решеткой и заглядывает сквозь нее в то, что кажется чем-то вроде подвала. Бетонные стены и пол, мерцающий свет и Чимин, окруженный такими же темными усиками. Чонгук делает глубокий вдох, борется с жжением в ребрах и переплетает свои пальцы с пальцами Юнги. Помоги мне. Магия Юнги и его собственная - все еще переплетены, и достаточно сильны, чтобы дотянуться до Чимина, отрезать усики и вплестись в его магию. Чимин трясется, задыхается и, пошатываясь, делает шаг вперед, хватаясь за стену. – Чонгук-а? – Найди Тэхена, – говорит Чонгук. – Подай мне сигнал. Будь осторожен. Чимин кивает, его магия пульсирует, поддерживаемая Юнги и Чонгуком. – Хорошо. Чонгук снова берет Юнги за руку. – Пойдем. Затем они находят Хосока, запертого в затопленной комнате, и освобождают его тем же способом. Чонгук теперь может чувствовать цепь всей их магии, связанную воедино, связанную с ним. Так легче найти Сокджина в длинной комнате, полной разбитых окон, и оттащить его в безопасное место. Чонгук берет частичку своей магии, накапливая силу, позволяя ей проходить через них всех. Они уже на пути к Намджуну, когда Чимин кричит: – Я нашел Тэхена! – и Чонгук добавляет его в цепочку. Свет просачивается из дома, тени вьются по стенам и потолку, поднимаясь с пола, но Чонгук продолжает бежать - их объединенной магии достаточно, чтобы пока сдерживать его. – Сюда, – говорит Хосок, резко останавливаясь перед дверью с висячим замком. Юнги поднимает ногу, подошва его ботинка светится, и ударяет ею по дереву. Она трескается, проваливается внутрь. Дом снова ревет, и тени корчатся. Ты не получишь ни одного из них, свирепо думает Чонгук и тянется к Намджуну, подвешенному в центре крошечной, пустой комнаты. Тоже вплетает свою магию, и теперь она такая мощная, что он думает, что ее сила может сломать ему ребра. Он может чувствовать их всех, отражающихся в его сознании, в его клетках. – На счет три мы даем отпор. Сокджин, Юнги и Хосок кивают. Намджун поднимается на ноги, челюсть напряжена, глаза блестят. Тоже кивает. Утвердительный ответ приходит от этой странной связи, которую они образовали - Тэхен и Чимин. Один. Чонгук делает вдох. Задерживает дыхание. Чувствует, как нарастает волшебство. Два. Тени обвиваются вокруг их лодыжек, впиваются в кожу. Три! Он позволяет накопившейся энергии вырваться наружу, чувствует, как другие делают то же самое - вся их магия смешивается в одну мощную, всепоглощающую волну. Оглушительный треск разрывает воздух, а затем Чонгук падает на колени, возвращаясь в ту же похожую на пещеру комнату, в которой они начали. Она ярче, чем раньше, хотя источник света определить невозможно. Все остальные тоже здесь, задыхаются. – Черт, – Чимин икает, дрожа. – Черт. – Это еще не конец, – говорит Намджун, когда Юнги поднимается на ноги. В другом конце комнаты тени сгустились в семь фигур в капюшонах, все в масках, как в фильме эпохи возрождения. – Какого хрена, – шепчет Хосок. – Стражи, – говорит Сокджин, тоже вставая. – Должно быть, их установили владельцы. – Предполагается, что это мы? – спрашивает Тэхен, широко раскрыв глаза от ужаса. – Это чистая магическая энергия, – говорит Намджун, – наполненная намерением. Я предполагаю, что они предназначены для отражения того, кто зайдет так далеко. – Черт, – снова говорит Чимин. Юнги что-то жестикулирует, но Чонгук чувствует эхо этого в своей голове, по нити их все еще связанной магии. – Позволь мне разобраться с этим. – Хен, – протестующе говорит Намджун, но Юнги качает головой, жестом приказывая им всем отойти. Фигуры приближаются, темнота потрескивает вокруг них, как живое существо. – Ты слышал его, – говорит Сокджин, поднимая Тэхена на ноги. – Нам нужно установить барьер. Сейчас же. Сердце Чонгука находится где-то в его ногах. Юнги не может быть серьезным, если идет туда один. Он делает шаг вперед, полный решимости помочь, но Намджун хватает его за рубашку и тянет остановиться. – Все в порядке, Чонгук-а. Позволь ему разобраться с этим. Чимин, Тэхен и Хосок подняли руки и бормочут заклинание, голоса сливаются воедино. Мир внезапно приобретает слабый пурпурный оттенок, словно опускается вуаль. Барьер, отделяющий их от Юнги. Оставляя Юнги там наедине с темнотой. Но Юнги сияет. Он возвышается. Его магия - это буря, заряженная всей их магией, и она кружится в воздухе вокруг них: огонь, ярость и наводнение. Это, думает Чонгук, наблюдая, как пламя вырывается из рук Юнги и танцует по его рукам, Мин Юнги в полной силе. И человек, который украл его голос, выжил, преуспел только потому, что Юнги любил его. – Держите этот барьер поднятым! – Намджун кричит, когда Юнги ударяет своими горящими ладонями о землю, и мир вокруг них взрывается. Чонгук может чувствовать жар от огня даже через защитный барьер. Земля трясется у него под ногами, как будто началось землетрясение, и сквозь рев пламени черная магия кричит, достаточно громко и пронзительно, чтобы у него заболели зубы. Чонгук задыхается и закрывает уши, сгорбившись от настойчивой силы двух сражающихся сил. Звук нарастает, и огонь бушует, а затем, внезапно, раздается еще один треск и - Тишина. Чонгук приоткрывает один глаз. Они находятся в маленькой, невинно выглядящей комнате. Полки, полные зловещих, но безвкусных безделушек, и прилавок с кассой вдоль задней стены - настоящий магазин. Чонгук в двух шагах от закрытой двери, и гнетущая черная магия исчезла, хотя он все еще может чувствовать ее следы. Они сделали это. Блядь. – Черт, – говорит Чимин и опускает руки. Барьер ломается. Растворяется. – Мы такие идиоты, – хрипит Хосок так, словно он только что пробежал марафон. – Попались в подобную ловушку. – Я не думаю, что мы были первыми, – мрачно замечает Намджун. Голос Юнги, возможно, никогда не был здесь, понимает Чонгук. А если и так, то это была просто приманка. Маяк, предназначенный для привлечения пользователей магии, чтобы их можно было поймать в ловушку и истощить. – Черт, – шепчет он, разъяренный и убитый горем. Он дал Юнги надежду, ложную надежду, и теперь… – Хен? – говорит Тэхен, и взгляд Чонгука устремляется туда, где Юнги все еще стоит в центре комнаты, отвернувшись от них. Огонь погас, и Юнги снова стал просто Юнги, почти маленьким даже в тесном пространстве магазина. Но что-то не так с его магией. Она... дымится. Как гаснущее пламя. – Нет, – выдыхает Намджун и бросается вперед, как раз вовремя, чтобы поймать Юнги, когда тот откидывается назад, мягко опуская его на пол. – Ты идиот, – говорит он, задыхаясь. – Ты гребаный идиот. Легкие сжимаются, Чонгук падает на колени рядом с Намджуном. Кожа Юни такая бледная, что с таким же успехом может быть полупрозрачной, а в уголке его рта кровь, тонкой струйкой стекает по подбородку. Его глаза закрыты, ресницы трепещут, и Чонгук едва может видеть, как поднимается и опускается его грудь. – Что не так? – спрашивает он, паника накатывает на него с силой поезда. – Он использовал слишком много магии, – говорит Намджун сдавленным от собственного страха голосом, прижимая пальцы к пульсу Юнги. – Он умирает. – Я вызову скорую, – говорит Сокджин, но его голос звучит приглушенно, словно издалека. Все, что может видеть Чонгук, - это Юнги. Все, что он может слышать, - это затрудненное хриплое дыхание Юнги. Все, что он может чувствовать, - это тлеющие угольки магии Юнги. Нет. Нет, нет, нет - Это не так, как все заканчивается. Чонгук не потеряет его вот так. Нить все еще существует, соединяя их. Может быть, Чонгук сможет дать ему больше магии, ровно столько, чтобы удержать, заякорить его. Он наклоняется вперед, прижимая пальцы к виску Юнги. – Чонгук, нет! – Намджун предупреждает, но Чонгук не обращает на него внимания. Рывком открывает дверь так широко, как только может, и бросается вперед головой. Лавка исчезает, неистовые голоса остальных затихают, и -*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Он резко садится, грудь тяжело вздымается, и ему требуется мгновение, чтобы понять, где он находится. Под ним диван, пружины впиваются в спину, а воздух полон пылинок, танцующих в свете, льющемся с разрушенного потолка. Вся комната превратилась в обугленные останки, понимает он. Выжженные и разрушенные - он чувствует на языке вкус пепла от догоревшего костра. Возможно, когда-то это была гостиная, судя по темным деталям, которые он может различить: диван, остатки камина, дверь, ведущая куда-то, мерцающий свет на поврежденных стенах. В углу стоит почерневшая оболочка пианино, а на скамейке сидит знакомая фигура. – Юнги, – выдыхает Чонгук и, пошатываясь, поднимается на ноги. Он не похож на Юнги, который сейчас без сознания в объятиях Намджуна. Его волосы теперь черные, а мешковатый свитер, который он носит, белый, в нескольких местах с прожилками сажи. Его потрепанные кроссовки покоятся на одной из педалей пианино, но он не нажимает на нее, и его пальцы не двигаются по клавишам. Шрамы на его запястьях гневно-красные, а не белые, к которым привык Чонгук, и его взгляд устремлен куда-то очень далеко. – Хен, – говорит Чонгук, страх собирается в его животе, когда он опускается на край скамейки, прижимаясь плечом к плечу Юнги. – Чонгук-а, – отвечает Юнги, не глядя на него. И это странно - наблюдать, как шевелятся его губы, и слышать, как с них срывается его голос. Голова Чонгука кажется пустой без эха этого, но здесь, в этом странном месте, он совсем не чувствует Юнги - даже его магию. – Ты слышишь? – Слышишь это? Юнги наклоняет голову, как будто к чему-то прислушивается. – Пение. Кто-то... поет. Он умирает, сказал Намджун в магазине. Он умирает. – Нет, – говорит Чонгук, страх проникает глубоко, сдавливая его легкие и леденя позвоночник. Он тянется к руке Юнги, и она холодная на ощупь, как будто жизнь неуклонно уходит из него. Он переплетает их пальцы. – Нет, не слушай это, хен. Юнги. Останься здесь со мной. Юнги, наконец, смотрит на него, и в его глазах тени, глубокие, как бездна. – Я так устал. – Я знаю, – говорит Чонгук сквозь боль своего разбитого сердца. – Я знаю, но мне нужно, чтобы ты остался со мной, хорошо? Просто … просто еще немного. (Пока они не смогут доставить Юнги к целителю, в больницу. Прекратить все это.) Он смотрит на пианино, и не похоже, что это сработает, но это же сон, верно? – Сыграй мне что-нибудь, – говорит он, не в силах скрыть отчаяние в своем голосе. – Сыграй мне ”Клер де Лун". И есть слабая улыбка, изгибающая уголок рта Юнги. – Клер де Лун, да? Чонгук пожимает плечами. – Она мне нравится. Взгляд Юнги сосредоточен на нем, по крайней мере, сейчас - более настоящий, чем несколько мгновений назад, даже если его кожа все еще мерзнет под взглядом Чонгука - и он кивает. – Отлично, Кук. Клер де Лун. Он отодвигается, и Чонгук убирает руку, наблюдая, как пальцы Юнги начинают танцевать по клавишам, а из обгоревшего пианино доносится музыка - такая же чистая и четкая, как в ту ночь, когда они впервые поцеловались. Теперь Чонгук прижимается ртом к одетому плечу Юнги, пробуя еще больше пепла, и пытается не заплакать, когда мелодия заполняет углы комнаты. Я люблю тебя, думает он с чем-то близким к горю. Я тебя так люблю. Юнги играет и играет, пока Чонгук закрывает глаза, чтобы слушать - чтобы сдержать слезы, готовые пролиться, - а затем... останавливается. Внезапно. Раздраженно. Глаза Чонгука распахиваются и устремляются к лицу Юнги. Выражение его лица снова отстраненное, поблекшее по краям, а пальцы неподвижно застыли на клавишах. –Я... – шепчет он. – Я не могу вспомнить остальное. Еще одна трещина в груди Чонгука, расширяющаяся, расширяющаяся, расширяющаяся. – Все в порядке, – говорит он, убирая холодные руки Юнги с пианино. – Все в порядке, хен. Может быть, если он заберет их отсюда - из этой опустошенной комнаты и тьмы воспоминаний Юнги. Может быть, это поможет … – Пойдем со мной, – говорит он, поднимая Юнги, и он понятия не имеет, сработает ли это, но Юнги умирает, и Чонгук никогда не узнает, как отпустить его без борьбы. Поэтому он закрывает глаза и делает глубокий вдох, протягивает руку со своей магией и хватается за первый попавшийся якорь. Тянет. Мир крутится, переворачивается, а они стоят в парке Вашингтон-сквер. Прямо перед знакомой скамейкой, рядом со знакомым фонтаном. Листья на ветвях все еще опадают, еще не совсем зима, а на голове у Юнги синяя шапочка. Чонгук, не глядя, знает, что телефон в его кармане покажет время ближе к полуночи. – Что?.. – шепчет Юнги, оглядываясь по сторонам. – Мне жаль, – говорит Чонгук. – Это было … Я люблю это место. – Он касается полированного дерева скамьи рукой в перчатке. – Мне показалось, что я впервые узнал тебя. Вот. Выражение лица Юнги становится мягким и печальным. – Я умираю, не так ли, Чонгук-а. – Это не похоже на вопрос - не с внезапным пониманием в глазах Юнги, усталым, понимающим пониканием его плеч. – Нет, – все еще говорит Чонгук, потому что он не может. Идея мира без Юнги в нем.... – Пока нет. – Он садится на скамейку. – Мы просто посидим и поговорим. Ты и я. Это все. Ты не... не покидай меня пока. (Пока нет, никогда, пожалуйста...) Юнги опускается рядом с ним. – Я не уверен, что у меня есть выбор. Я так устал. – Я знаю, – говорит Чонгук, снова беря его за руку. Слезы возвращаются, настойчиво покалывая его глаза, и он смаргивает их, прежде чем они могут пролиться. – Я знаю, но, пожалуйста... Юнги поворачивается, чтобы провести костяшками пальцев по щеке Чонгука, и нежность в его взгляде выбивает воздух из легких Чонгука. – С тобой все будет в порядке, Кук. Я обещаю. Ты справишься и без меня. – Нет, я не буду, – настаивает Чонгук. Слезы усиливают новую атаку. Начинают стекать по его коже. – Я не буду. Ты думаешь... мы еще не закончили. Я не хочу делать ничего из этого без тебя. – Но ты не будешь один, – настаивает Юнги. Чонгук качает головой. Как он может заставить Юнги понять? – Ни один из них не ты. Юнги целует его, и на вкус это как соль, как пепел, как конец, и руки Юнги на его коже холодные, холодные, холодные, и это то, что чувствует разбитое сердце: внутреннее, бездонное и всепоглощающее - вся его грудь раскалывается, ребра, его легкие, его кости. Он думал, что тонуть больно, но это ничто по сравнению с этим. – Нет, – говорит Чонгук, когда Юнги отстраняется. Когда Юнги улыбается ему, грустно и неровно, и это бессловесное прощание. Он не может принять это. Он этого не примет. Он протягивает руку снова, в третий раз, со всей оставшейся в нем магией. Погружает его в Юнги, игнорируя вздох Юнги, – Чонгук, – и тянет. Мир снова расплывается и наклоняется. Ненадолго отпадает, прежде чем броситься обратно и … Он на пляже. Нет, подождите, это… Пляж Хэундэ. Пусан. Он поворачивается и втягивает воздух, глядя на знакомый город позади себя, небоскребы, сверкающие в золотом свете заходящего солнца, и горы, возвышающиеся за ними, зеленые и темные. Он чувствует океан в своей груди, а затем, еще глубже, смерть. Теперь он тоже тянется к ней. Последние остатки его магии, и он приводит их сюда. Он приводит их сюда умирать. Ему почти хочется рассмеяться, но жизнь часто циклична, верно? Возможно, в этом есть что-то подходящее: закончить свою жизнь в городе, из которого он так долго хотел сбежать. Он снова сосредотачивается на океане, на силуэте Юнги, стоящего в воде, и направляется к нему - песок беспокойно колышется под его ботинками, а затем укус океана, когда он переходит вброд. Взгляд Юнги устремлен на далекую линию горизонта. – Начинается прилив, – говорит он. – Я знаю. – Он это чувствует. Как крюк в его груди. Прибывает прилив, и смерть приближается, шепча ему на ухо, как песня: отпусти, пойдем со мной, отпусти, пойдем со мной, пойдем со мной, пойдем со мной.… Он игнорирует на мгновение - всего на несколько мгновений. – Я думаю, это место все еще имеет на меня влияние, – говорит он. Иначе зачем бы его магия привела его сюда, пусть даже только во сне? – Я часто приходил сюда ребенком. – Он смотрит, как свет играет на воде, на лице Юнги. Шапка из парка исчезла, и ветер треплет его челку на бледном лбу. Шрамы теперь такие красные, что с таким же успехом могут кровоточить. – Я чувствовал море в своих костях. – Я чувствую это сейчас, – говорит Юнги, а затем, наконец, смотрит на него, и его лицо - это исследование разбитого сердца, которое Чонгук все еще чувствует, опустошая его грудь. – Почему ты здесь? Означает: почему ты последовал за мной? почему ты не мог отпустить меня? – Потому что я люблю тебя, – отвечает Чонгук, и теперь, в конце, слова даются ему легко. На этом пустом пляже, где вода обрушивается им на колени, на бедра - почти до талии. – Я люблю тебя, и, может быть, ты это знаешь, но мне нужно это сказать. Мне жаль, что я не сделал этого раньше. Я не... Я отстой в этом, но я любил тебя на нашем первом свидании, и я любил тебя, когда поцеловал тебя в первый раз, и я, вероятно, любил тебя на той скамейке в парке Вашингтон-сквер, все те месяцы назад. Юнги издает обиженный звук, выглядя оскорбленным, но Чонгук продолжает. Он чувствует, как вода доходит ему почти до груди, заливая пляж, и ему нужно разобраться с этим, пока не стало слишком поздно. – Я не думаю, что я когда-либо любил кого-либо так, как я люблю тебя, хен. И это было ужасно. Это было похоже на прыжок со скалы, только ты не видишь земли, не видишь, где и когда ты приземлишься, но сейчас мне не страшно. Он придвигается ближе к Юнги, обхватывает ладонями его лицо. Рев океана почти оглушителен, а на горизонте быстро садится солнце. Позади них сам город начинает рушиться - вдоль небоскребов появляются трещины, куски бетона и стекла падают в море, - но мир Чонгука - это Юнги. Влажный блеск в его темных-темных глазах; дрожь его тела под руками Чонгука; благоговение и опустошение на его лице. – Я там, где мне нужно быть, – говорит Чонгук, свирепый и печальный в равной мере. – Я ни о чем не жалею, Юнги. Из всех концовок, которые он мог бы выбрать, эта не кажется плохой. Юнги качает головой, открывает рот, но все, что он, возможно, был готов сказать, украдено волной, которая обрушивается на их головы, сталкивая их вниз, в бурное море. Чонгук теряет Юнги, когда вода напирает на него, и сразу после этого наступает темнота. Он тонет. Здесь на удивление спокойно. Только он и вода, неуклонно заполняющая его легкие.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Он не ожидает, что проснется. Он попрощался, он смирился, он позволил океану забрать его - но каким-то невероятным образом его глаза приоткрываются, и в них проникает свет. Сначала это ослепляет, обжигает, и он щурится от его силы. Постепенно мир обретает очертания: потолок и стены кремового цвета; окно с открытыми шторами и горизонтом Нью-Йорка за стеклом; кровать под его ноющим телом; ровный, низкий звуковой сигнал машин справа от него; рука, крепко сжатая в его руке; и знакомая голова, светлые волосы лежат на матрасе рядом с его рукой. Он долго смотрит на изгиб плеч Чимина, на то, как они поднимаются и опускаются. Тэхен развалился на стуле в углу, тоже крепко спит. Они оба одеты в больничные халаты поверх мягких спортивных штанов, но на первый взгляд у них нет явных травм. Он делает глубокий вдох, ощущая подкрадывающуюся боль, неуклонно пробирающуюся по его венам. Он чувствует себя выжатым, опустошенным. И, кроме этого, ничего - ни от Тэ, ни от Чимина, ни от кого-либо из персонала за пределами его комнаты. Ни эмоций, ни жизни, ничего. Это даже хуже, чем когда он блокировал свою магию. Даже тогда у него иногда случались вспышки, которые прорывались сквозь тщательно выстроенные барьеры в его разум. Теперь есть только великая и ужасающая пустота. Дыши, пытается он сказать себе, но его следующий вдох прерывистый и громкий в тишине комнаты. Чимин шевелится, рывком выпрямляется. Его взгляд сразу же падает на лицо Чонгука, и он, должно быть, читает на нем панику, потому что он протягивает руку, чтобы погладить Чонгука по щеке. – Все в порядке, Чонгук-а. Ты в порядке. Прямо сейчас они ослабляют твою магию, так что ты можешь снова создать резервы, но ты в безопасности. Безопасно. Он в безопасности. Он должен находиться в магическом отделении больницы - все еще редком, но растущем в количестве, предназначенном специально для лечения магических пациентов и аномалий. Тэхен теперь тоже проснулся, он чуть не падает со стула, когда садится. – Чонгук, – говорит он, а затем спешит через комнату. – Я так чертовски волновался, ублюдок. – Он прижимает их лбы друг к другу, и Чонгук осторожно не паникует из-за пустого места, где должны быть его мысли, его облегчение. – Мы все волновались, – говорит Чимин, сжимая безвольную руку Чонгука. – Позволь мне позвать медсестру. – Подожди, – хрипит Чонгук. Есть что-то, чего ему не хватает. Что-то важное. Он изо всех сил пытается заставить свой все еще затуманенный мозг сосредоточиться. Он смутно помнит Пусан, а до этого сгоревшее пианино. Ловкие пальцы играют в Клер де Лун … – Юнги, – выдыхает он, пытаясь сесть. –Где Юнги? О боже - вода, океан, Юнги, ускользающий в темноту. Он не мог потерять его, он не может… Чимин толкает его обратно, хмурясь. – Полегче, полегче. С ним все в порядке. Он всего в нескольких дверях дальше по коридору. Они беспокоятся о его контроле, когда он получит достаточно магии обратно, поэтому они пока держат его изолированным. – Да, – говорит Тэхен, возвращаясь за стулом и подтаскивая его к кровати. – Вся наша магия ведет себя странно. Они оставляют нас на ночь для наблюдения. – Я ненавижу больницы, – ворчит Чимин, и впервые Чонгук замечает, какой он бледный, как осунулось его лицо. Больницы, по его мнению, кишат призраками. Тэхен гладит Чимина по плечу. – Я позову медсестру. Он встает и исчезает за дверью в тихом коридоре за ней. Чонгук облизывает свои потрескавшиеся губы. Пытается заставить свой мозг продолжать фокусироваться, когда все, чего он хочет, - это снова погрузиться в сон. Его кости словно налиты свинцом, и боль теперь более настойчивая - десятки колющих игл пронзают живот, поднимаются по позвоночнику и даже спускаются по ногам. – Как долго... я был в отключке? – Около двенадцати часов, – говорит Чимин. – Они должны были дать тебе толчок, чтобы ты не впал в кому. – ...толчок? – Что-то вроде переливания крови? Только волшебного. – Он качает головой. – Ты использовал слишком много, идиот, пытаясь вернуть Юнги. Сжег себя дотла. Верно. Он помнит это - чувствовал, как последние его резервы иссякают после того, как он потащил Юнги на пляж Хэундэ. – О. Чимин фыркает. – Да. О. Прежде чем Чонгук успевает ответить, Тэхен возвращается с целой армией медицинского персонала, и все погружается в хаос. Он то приходит в сознание, то выходит из него, пока они светят ему в глаза, измеряют кровяное давление, берут кровь, сверяются с картами и проверяют его рефлексы. Они спрашивают его, как его зовут, какой год и как много он помнит. Повторяют то, что сказал ему Чимин, но с добавлением гораздо большего количества медицинского жаргона. Он действительно не может идти в ногу, но он понимает, что его будут наблюдать по крайней мере всю ночь, что он все еще слаб и принимает обезболивающие и магические блокаторы, и что, по-видимому, что-то еще странное (“ненормальный” - это термин, который они используют, но он подозревает, что они просто пытаются быть вежливыми) творит свою магию, за которой они хотят следить. По сути, он подозревает, что они хотят убедиться, что он а) не умрет и б) не превратится в нестабильную угрозу. – Хорошо, – умудряется выдавить он, а затем армия медицинского персонала убегает так же быстро, как и пришла. Тэхен и Чимин помогают ему сесть и кормят его кусочками льда (– Я люблю вас, – бормочет он, когда прохладная вода успокаивает его рот и горло), затем осторожно опускают его обратно и говорят ему спать. Он хочет увидеть Юнги, он почти отчаялся увидеть Юнги, но его тело сдается прежде, чем он успевает задать вопрос, и знакомая тьма врывается внутрь.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Когда он просыпается во второй раз, уже темно, и он один. На мгновение он паникует, пока не видит на прикроватном столике записку, написанную неряшливым почерком Тэхена, объясняющую, что его и Чимина заставили вернуться в свои комнаты на ночь, и они первым делом проверят его утром. Внезапно он задается вопросом, где Намджун, Хосок и Джин. С Юнги, может быть. Хотя, если их тоже отправили обратно в их комнаты… Он должен спать, он знает это. Логично. Он должен лежать здесь и позволить отдаленному шуму города снова убаюкать его. Но Юнги находится дальше по коридору, всего в нескольких сотнях футов, и ему нужно его увидеть. Он не может чувствовать его, поэтому ему нужно… Верно. Он может это сделать. У него все еще есть капельница, но с небольшим осторожным маневрированием ему удается выпрямиться и отцепить пакет с физраствором от подставки. Один шаг - вниз. Второй шаг - добраться до инвалидной коляски, которую он видит в углу. Они, вероятно, оставили ее здесь, намереваясь использовать для транспортировки его завтра, но он мог бы также воспользоваться этим. Однако стоять - это титаническое усилие, это требует много пауз, чтобы перевести дыхание или побороть волну тошноты и головокружения. В конце концов, он выпрямляется, сжимая в одной руке пакет для капельницы, а другой опираясь на кровать. Пять шагов. Самое большее, шесть. Легко. Он качает головой и выдвигает правую ногу вперед. Наполовину спотыкается, наполовину шаркает по плитке на трясущихся ногах, пока не вцепляется в спинку инвалидного кресла. Он медленно погружается в него, стиснув зубы от боли, которая сотрясает его протестующее тело, и аккуратно кладет пакет для капельницы себе на колени. Ладно, ладно. Просто выйти за дверь и дальше по коридору. Легко. Требуется несколько неприятных минут, чтобы открыть дверь в его комнату и вывезти инвалидное кресло в коридор - его пальцы неуклюжие и негнущиеся, руки болят, как будто он только что провел несколько часов, поднимая тяжести вместо того, чтобы лежать в коматозном состоянии в кровати, - но, наконец, он свободен. Коридор перед его комнатой, к счастью, пуст. Он помнит, как ему было десять лет в волшебном крыле в Пусане, единственный раз, когда его родители взяли его туда, отчаянно пытаясь найти способ избавиться от... неестественности своего сына. Там тоже было тихо. Меньше персонала, больше безопасных помещений... Он вздрагивает и решает не зацикливаться на этом, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы толкать инвалидное кресло вперед. Его темп медленный (если бы здесь был кто-нибудь другой, он бы наверняка посмеялся над ним), но он неуклонно ползет вперед. Однако возникла новая проблема: он понятия не имеет, какая комната принадлежит Юнги, и он не может просто идти открывать двери, пока не наткнется на нужную. Блядь. Чимин сказал “несколько”. Сколько это “несколько”? Три? Четыре? Он щурится на цифры, паника нарастает, пока он не видит под табличкой с номером 608 маленькую белую доску с нацарапанным на ней именем: Юнги Мин. О, слава Богу. Он с облегчением выдыхает и тянется к дверной ручке. Еще несколько минут неловкого маневрирования, и он внутри. Комната Юнги - это зеркало его комнаты: кровать, большие окна, машины, пустые стулья в углу. Чонгук игнорирует их, подъезжая прямо к кровати Юнги. Он выглядит маленьким и бледным, но Чонгук с облегчением видит, что кто-то раздобыл для него свитер - и чтобы скрыть его шрамы, и чтобы согреться в холодной комнате. Цвет исчез из его волос, иссушенный остатками его магии, и его черная челка почти свисает на глаза. Он по-прежнему один из самых красивых людей, которых Чонгук когда-либо видел. И его грудь поднимается и опускается, и когда Чонгук осторожно прижимает к ней ладонь, он чувствует биение его сердца под кожей: жив, жив, жив. Слезы облегчения внезапно наполняют его глаза, и он вытирает их с раздраженным вздохом. За последнее время он выплакал достаточно, наверное, на всю жизнь. Они оба живы, с ними обоими (надеется) все будет в порядке, а остальное придет само. А пока он переплетает свои пальцы с пальцами Юнги, испытывая боль от затянувшейся пустоты там, где были бы туманные чувства Юнги, и крепко держится. Так проходят минуты или часы, он не уверен, но Юнги в конце концов шевелится. Кашляет. А потом его глаза распахиваются, голова поворачивается, и он произносит одними губами – Чонгук-а – взгляд грубый и ошеломленный. – Привет, – шепчет Чонгук, снова заливаясь слезами. Юнги двигается, подтягиваясь вперед, чтобы положить руку на щеку Чонгука. И нет ничего, ничего, только эта ужасная пустота. – Я тебя не слышу, – объясняет Чонгук, когда Юнги в замешательстве хмурит брови. – Мне жаль, хен. Я принимаю эти странные блокаторы. Я тебя не слышу. У него болит грудь. Все эти усилия, все эти почти жертвы, и им даже не удалось вернуть Юнги его голос. – Мне жаль, – повторяет он. – Мне так жаль. Юнги упрямо качает головой и прижимает их лбы друг к другу, сжимая дрожащий кулак в передней части больничной рубашки Чонгука. Чонгук вдыхает его, его тепло, и когда Юнги отстраняется, он что-то шепчет. Чонгуку требуется мгновение, чтобы понять, прочитать слова на губах Юнги – Я люблю тебя. Он смеется, мокрый, и обхватывает лицо Юнги ладонями, как в океане. – Я тоже тебя люблю. Боже, я люблю тебя. Юнги целует его: в челюсть, в шею, в выступ щеки, в висок и, наконец, в рот. Каждый из них обжигает, закрепляет, и Чонгук никогда, никогда не хочет отпускать его. Юнги, похоже, того же мнения, потому что он тянет Чонгука за руку и кивает на кровать. Чонгук со стоном выбирается из инвалидного кресла, отмахиваясь от обеспокоенного взгляда Юнги, и неловко заползает на узкую кровать, радуясь, что ни один из них не очень широкий, когда он устраивается рядом с Юнги. О, подождите. – Черт, держись. – Он ерзает и напрягается, пока ему не удается прицепить свой пакет для капельниц на подставку рядом с пакетом Юнги. – Вот так. Юнги фыркает на него, забавляясь, а затем помогает Чонгуку пролезть под тонким одеялом. Они складываются друг в друга, как выровненные кусочки головоломки - ноги переплетены, рука Юнги обнимает спину Чонгука, рука Чонгука обнимает живот Юнги, щека Юнги на макушке головы Чонгука, лицо Чонгука уткнулось в изгиб плеча Юнги. – Я думал, что потерял тебя, – шепчет он в шею Юнги. – Когда я проснулся, я... – Он не может найти слов для такого уровня отчаяния, но Юнги издает звук понимания. Прижимается поцелуем к его волосам. Чонгук вздыхает. – Давай никогда больше этого не делать. Юнги дважды похлопывает его по спине - молчаливое согласие. Голова Чонгука все еще кажется пустой без голоса Юнги, но сейчас того, что он держит ее, более чем достаточно. Медленно он засыпает в третий раз, убаюканный ровным дыханием Юнги.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
И просыпается от очень разгневанного медсестринского персонала в сопровождении пяти очень встревоженных парней. Они по очереди отчитывают его - сначала медсестры, затем Джин и Намджун - за то, что он тайком убежал из своей палаты и вызывал у них сердечные приступы, но он держит Юнги за руку и не может найти в себе сил по-настоящему извиниться. Намджун и Джин, должно быть, чувствуют это, потому что они сдаются с почти одинаковыми вздохами разочарования и по очереди обнимают его вместо этого. – Спасибо, – шепчет Намджун только для его ушей. – За то, что спас его. – Всегда, – шепчет он в ответ, и Намджун улыбается. Затем Чимин встает с громким: – Чонгук-а, ты пытаешься убить меня? Он все еще выглядит слишком бледным, поэтому Чонгук протягивает руку и тоже крепко обнимает его. – Я в порядке, я обещаю. – Я ненавижу больницы, – шепчет Чимин, зарываясь пальцами в больничную одежду Чонгука, прежде чем обнять Юнги. Юнги гладит его по спине, намурлыкивает какую-то успокаивающую мелодию, а Чонгук наблюдает за ними с переполненным сердцем. С ними все будет в порядке. Это первый момент, когда он почти уверен в этом.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Медицинский персонал неохотно переводит его и Юнги в двухместную палату после того, как Намджун сообщает им, что Чонгук, скорее всего, просто снова ускользнет, или Юнги, если они будут разделены. В этой палате на самом деле есть диван, а также обычный набор стульев, так что все устраиваются поудобнее: Чимин, положивший голову на колени Тэхена на диване, Хосок, Сокджин и Намджун - все собрались вместе в небольшой полукруг. Вторая половина дня проходит в тумане сна и тихой беседы. Они говорят о магазине черной магии, о последствиях. Чонгук узнает, что, когда он упал без сознания на пол магазина, Чимин подумал, что потеряет их обоих. Как Тэхен был напуган, пока они ждали приезда скорой помощи. Как Хосок сохранил им обоим жизнь с помощью своей магии. Как Намджун был тем, кто поехал с ними в больницу, и как Сокджин убедил их не звонить родителям Чонгука и настоял на том, чтобы оплатить все больничные счета. – Спасибо, – шепчет Чонгук, снова пораженный глубиной их заботы о нем. – Конечно, – говорит Джин, как будто это ничего не значит, его пальцы погружаются в волосы Чонгука, теплые и успокаивающие. – Ты член семьи, помнишь? В вечерней прохладе возвращаются врачи. Они объясняют, что хотят снять блокировку и проверить состояние магии Чонгука и Юнги. – Нам нужно изолировать тебя, – говорят они Юнги, и Чонгук ненавидит выражение покорности, которое появляется на усталом лице Юнги. – Учитывая природу твоей магии. Юнги кивает, отмахиваясь от протестов Хосока, и позволяет им выкатить его из комнаты. Кожа Чонгука кажется холодной без его прикосновения, но он должен сосредоточиться на докторе, который в данный момент вводит темно-синюю жидкость в его капельницу. – Это сведет на нет блокираторы, – объясняет он. Чонгук кивает. Ждет. Минута, две. Затем, внезапно, происходит сразу несколько вещей: • Мир обрушивается на него: беспокойство врачей, Намджуна за пределами палаты Юнги, и Чимина рядом с ним, и Джина, который пошел заполнять больше бумаг этажом ниже; затяжное облегчение, проходящее через шестерых из них, что они здесь и живы; нервозность Юнги по поводу его магии, его страх снова потерять контроль; усталость медсестры, проходящей мимо снаружи, с трудом выносящей двенадцатый час своей смены. • Врываются голоса, сливаясь в головокружительный ураган: не могу потерять контроль, не могу потерять контроль, и, боже, я так сильно ненавижу больницы, слишком сильно ненавижу смерть, оставь меня в покое, разве ты не видишь, что я не могу тебе здесь помочь, и, пожалуйста, будь в порядке, Юнги, пожалуйста, будь в порядке, на этот раз все будет в порядке, я здесь, я всегда здесь, и мы жили, мы жили, но все должны быть в порядке, пожалуйста, пусть с Чонгуки и Юнги все будет в порядке, и чертова черная магия, почему я все еще чувствую это, всегда ли я смогу это чувствовать, это то, что Юнги чувствовал после - и этого недостаточно, мне кажется, этого недостаточно, но это меньшее, что я могу сделать, черт возьми, какой у меня номер социального страхования, почему я всегда забываю об этом - • Он задыхается и хватается за голову от ошеломляющей интенсивности этого. Он не прикасается ни к одному из них, но он может слышать их все в своей голове, и как это возможно? ОСТАНОВИСЬ, ПОЖАЛУЙСТА. • Ошеломленная тишина. Затем, в какофонии голосов: это был Чонгуки, как получилось, что я слышу Чонгуки и других, я тоже слышу других, что происходит, черт возьми, это так сильно, что моя голова вот-вот взорвется, что, черт возьми, происходит, моя магия кажется странной, как мне остановить это, я не могу заставить это прекратиться - • Доктор выкрикивает приказ, который он не может расслышать из-за мысленного водоворота, и несколько медсестер спешат вперед. Чимин, Тэ и Хосок - все еще находящиеся с ним в комнате - все отражают его, понимает он, сгорбившись, прижимая пальцы к вискам, их плечи трясутся, а изо рта вырываются вздохи. • Все останавливается. Обрывается так же быстро, как и началось, и он падает на кровать со всхлипывающим вздохом. Чимин и Тэхен с тихими стонами падают на соседние стулья, а Хосок вытирает дрожащей рукой лицо. • – Что-то не так, – объявляет доктор. • – Ни хрена себе, – огрызается Хосок, из глаз все еще текут непроизвольные слезы. • Принимается решение о необходимости дополнительных тестов, и все возвращаются в ту же комнату. Включая бледного и неуверенного Юнги, крепко сжимающего руку Намджуна. У Намджуна подпалины на рукавах свитера, но он спокойно настаивает, что Юнги в этом не виноват. У него все было хорошо, пока... ну, что бы это ни было. Врачи и медсестры выстраивают их в очередь и берут образцы крови, ДНК, магические образцы, даже образцы мочи. Затем они запирают всю комнату и спешат прочь, как одетый в белое рой муравьев. • По негласному соглашению все втискиваются на кровать Юнги и Чонгука. – Мне страшно, – шепчет Тэхен всей комнате, и Чонгук сжимает его руку. Это его вина, так или иначе, он уверен в этом, и он чувствует тяжесть этого бремени, как свинец в животе.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Они проводят тесты. И тесты. И еще больше тестов. Чонгука пропустили через специальный аппарат магнитно-резонансной томографии, а затем через второй сканер, предназначенный для анализа магической энергии. Они проливают больше крови. Избавляются от блокаторов и наблюдают, как происходит тот же результат: водоворот, паника, боль. Они забирают больше магической энергии у всех них. Они подключают их к различным машинам. Они сыплются на показания и сканы и, похоже, ни на йоту не приближаются к ответу о том, почему способности Чонгука вышли из строя, даже спустя почти четыре дня. В этот момент Чимин практически лезет на стены, и они, наконец, тоже ставят ему блокираторы, чтобы дать отдохнуть от настойчивых призраков. Тем не менее, все вымотаны, и Чонгук чувствует, как разочарованный крик неуклонно нарастает в глубине его горла, когда врачи, наконец, сдаются и вызывают арканиста. (– Кто это? – спрашивает Чонгук Сокджина. – Тот, кто специализируется на древней магии и сложных магических аномалиях, – объясняет Сокджин. – Это значит, что они действительно не знают, что происходит, – говорит Намджун с того места, где он проигрывает Тэхену свой пятый раунд Go Fish. – И они в отчаянии, – добавляет Хосок, в настоящее время отдыхающий вверх ногами на диване, потому что все они сходят с ума, запертые здесь. – Современная медицина, как правило, не любит арканистов. – Да, потому что они отказываются признать, насколько непредсказуемой все еще остается магия, – ворчит Тэхен. – Ну, надеюсь, он что-то знает, – бормочет Чимин, свернувшись калачиком между Юнги и Чонгуком. – Я хочу убраться отсюда к чертовой матери.) Арканист - маленькая женщина с коротко остриженными волосами, но ее магия возвышается, как и у Юнги, а ее британский акцент обостряет все слова, слетающие с ее губ. В течение пяти минут весь медицинский персонал находится у нее на побегушках, принося ей показания приборов, образцы анализов и даже, в какой-то момент, чашку чая. – Ба, машины, – ворчит она на них, бросая стопку на прикроватный столик Чонгука, – они не могут рассказать вам всего. Иди сюда, дитя. – Она жестом указывает Чонгуку на середину комнаты и два стула, которые она придвинула друг к другу. – Сядь. Медицинский персонал изгнан, а остальным приказано дать Чонгуку пространство, когда он опускается в кресло, радуясь, что, по крайней мере, его ноги стали более устойчивыми, а боль почти полностью отступила. Чародейка сует свою чашку чая в руки Чонгука и садится на другой стул. Он нервно наблюдает, как она снимает маленькие очки с цепочки на шее и водружает их на нос. Из-за них ее голубые глаза кажутся огромными и потусторонними, и ему приходится стараться не вздрагивать, когда она протягивает костлявые пальцы, чтобы прижать их к его вискам. Он чувствует это, мощную искру ее магии. Древняя, думает он. Бездонная. – Расслабься, – инструктирует она его. – Я просто бегло взгляну. Он заставляет себя оставаться неподвижным и бескостным, чувствует, как она осторожно роется в его голове, исследуя его магию своей собственной. Это странное ощущение, но не неприятное, и чай в его руках успокаивающе теплый. В конце концов, она откидывается на спинку стула, задумчиво напевая. – Что? – спрашивает Хосок, зависая вместе с остальными в нескольких футах от них. – Что там? – Пока не уверена. Терпение. – Обращаясь к Чонгуку – Вставай, дорогой. Один из вас займет его место, чоп-чоп. Следующим идет Хосок, затем Намджун, затем Сокджин, затем Тэхен и Чимин и, наконец, Юнги. Она берет его руки в свои, поднимая рукава, чтобы осмотреть его покрытые шрамами запястья. Касается его горла. – Боже, но ты же прошел через это, не так ли, мой мальчик? Юнги кивает, и Чонгук чувствует боль от усталого изгиба его позвоночника, от того, как его взгляд скользит по коленям. Чародейка сжимает его руки, а затем прикладывает пальцы к его вискам, тихо напевая себе под нос во время работы. Магия светится на кончиках ее пальцев, ярко выделяясь на фоне бледной кожи и темных волос Юнги. Когда она откидывается на спинку стула несколько мгновений спустя, она хмурится. – Магазин черной магии, – говорит она, и никто из них не осмеливается спросить, откуда она об этом знает, – Расскажите мне, что произошло. Шесть пар глаз выжидающе поворачиваются к Чонгуку. Он сглатывает, внезапно занервничав, и теребит край своего свитера, пока объясняет, как можно лучше, пытался сориентироваться в лабиринте магазина, пытаясь спасти их всех. Как он протянул руку и связал свою магию с их, затем их магию друг с другом, надеясь, что это даст им силы дать отпор. – И это произошло, – добавляет Чимин, когда хмурый взгляд арканиста становится еще глубже, а желудок Чонгука переворачивается. – Он спас наши жизни. Тэхен берет Чонгука за руку, прижимая их плечи друг к другу в молчаливой благодарности, но это не дает особого спокойствия. Он что-то сделал в том магазине, и теперь это причиняет им боль. Это причиняет боль всем им точно так же, как его родители всегда настаивали на том, что его способности будут- – Я в этом не сомневаюсь, – говорит арканист, прерывая его спиралевидные мысли. Она поворачивается, чтобы посмотреть на Чонгука, пригвоздив его своим пронзительным взглядом. Ему кажется, что она снимает с него кожу слоями, один за другим. – У тебя есть какая-то могущественная магия, дитя. Даже несмотря на то, что ты безрассуден. – Безрассуден? – спрашивает Намджун, покровительственно кладя руку на плечо Чонгука. Арканист смотрит на них и качает головой. – Безрассудные идиоты, вы все. Пытаетесь бороться с черной магией, бросаетесь во все тяжкие, не понимая последствий. Пальцы Юнги царапают тонкую ткань его брюк, когда он сжимает руки в кулаки на бедрах. Его голова все еще опущена, и Чонгуку хочется протянуть руку и прикоснуться к нему, но он не уверен, что это будет приятно. Не уверен, что он может даже пошевелиться прямо сейчас, со страхом, скручивающимся в животе, и сердцем, поднимающимся к горлу. – Что я сделал? – шепчет он. – Пожалуйста, скажите мне, и я постараюсь это исправить. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это исправить. Он откажется от своей магии, если это потребуется. Он оставит их навсегда, если они больше не смогут чувствовать себя в безопасности рядом с ним, даже если это разобьет его сердце на тысячу осколков. Все, что угодно, ради них, которые любили его так сильно и так легко. Арканист вздыхает. – Это невозможно исправить. Вы образовали круг. Слова ничего не значат для Чонгука, но Сокджин резко втягивает воздух, как будто ему дали пощечину, и рот Хосока приоткрывается. – Это невозможно, – говорит Чимин, хмурясь. – Здесь не было круга уже несколько десятилетий. – Пятьдесят лет, если быть точным, – говорит арканист, кивая. – Это нам известно. Но их все еще вполне возможно создать. Магия этого не изменилась, просто обстоятельства, которые раньше требовали этого. Чонгук оглядывается на бледные лица, на то, как Юнги еще больше сгорбился на своем месте, и чувствует себя настолько не в своей тарелке. – Что такое... что такое круг? Арканист моргает, глядя на него. – Ты не знаешь? Чонгук краснеет от смущения и качает головой. Боже, он такой глупый, не так ли? Думая, что теперь он понимает магию. Думая, что он мог бы использовать это правильно. – Чонгук-и новичок в этом мире, – объясняет Намджун, сильно сжимая плечо Чонгука. Арканист бормочет что-то себе под нос о “безрассудной, невежественной молодежи” и вешает очки обратно на шею. – Мне нужна еще одна чашка чая для этого. Она нажимает кнопку вызова на кровати Чонгука и требует новую чашку у входящей измотанной медсестры. Затем она говорит всем сесть, пока они ждут, и Чонгук пользуется возможностью, чтобы подтащить стул к креслу Юнги. Он не уверен, какая близость была бы желанна здесь, рядом с незнакомцем, поэтому он не целует плечо Юнги, как ему хотелось бы, а просто кладет свою руку на плечо Юнги. Юнги судорожно выдыхает и разжимает кулак, переворачивая руку так, чтобы переплести свои пальцы с пальцами Чонгука. – Прости, – снова шепчет Чонгук. Юнги выглядит таким измученным, таким измотанным, и он не знает, что сделать, чтобы это исправить. Юнги качает головой. Удается слабо улыбнуться. Чонгуку не хватает его голоса. – Хорошо, – объявляет арканист, когда медсестра возвращается с запрошенной кружкой чая. – Я собираюсь объяснить это только один раз, поэтому, пожалуйста, обратите внимание. Она говорит долго, пока у Чонгука не начинает кружиться голова. Она объясняет, что магия сильнее, когда она не изолирована. Из-за этого пользователей магии тянет друг к другу, и именно поэтому возникают сообщества и группы. А магия становится еще сильнее, когда соединена с другой магией. Столетия назад, десятилетия назад - когда они сжигали подозреваемых в ведовстве в Салеме, когда они загнали шаманов в подполье, когда они проводили чистки в общинах, запрещали тексты и запрещали ритуалы - люди отчаянно пытались защитить себя, дать отпор. Поэтому они образовали ковены, которые требовали кровных уз в обмен на большую власть, а некоторые - самые отчаянные, самые смелые, самые безрассудные - образовали круги. – Ковены требуют крови, чтобы быть эффективными, – объясняет арканист. – Но эти узы могут быть разорваны, когда ковен больше не нужен, или кто-то хочет двигаться дальше. Круги бывают разные. Это волшебная связь. Самая суть того, кто вы есть, привязана к другому человеку. Это делает круги постоянными и нерушимыми. Если бы кто-то разрушил свою связь с остальными членами круга, ментальная реакция привела бы к смерти. Всех остальных членов клуба и самих себя. – Вот почему, – продолжает она, в то время как Чонгук чувствует, как его грудь медленно сжимается от паники, – круги встречаются реже. Почти полностью вымерли. Никто не хочет платить такую высокую цену, брать на себя такие глубокие и прочные обязательства, из которых единственный выход - смерть: твоя и тех, с кем ты связан. – Пальцы Тэхена впиваются в его руку через рукав, и он не смеет ни на кого смотреть. О боже, о боже, о боже, он приковал их всех к себе на всю жизнь. – Теперь это всего лишь моя теория, – говорит арканист, спокойно потягивая свой чай, как будто она не наклоняет их мир полностью против своей оси. – Но, скорее всего, причина, по которой вы все теперь можете мысленно слышать друг друга, связана со способностями Джонгука. – Его имя звучит странно в ее устах, и она произносит его неправильно: ДЖОН-ГУК. Его тошнит. Он приковал их всех к себе на всю жизнь. – Он сформировал круг, так что он его якорь. Это означает, что его способности в определенной степени распространились на всех вас. Если, например, мистер Мин был бы якорем, у вас, скорее всего, был бы доступ к небольшой толике стихийной магии. Ошеломленная тишина, такая тяжелая, что душит. Чонгук зажмуривает глаза, желая, чтобы в земле разверзлась дыра и каким-то образом поглотила его целиком. Только это означало бы, что все остальные тоже умрут, потому что он... он поймал их в ловушку. Навсегда. Он загнал их в ловушку без выбора или выхода, и его родители были правы. Он никогда не должен был раскрываться, позволять своей магии расти. Он должен был держать ее запертой в той коробке, пока это не убило его. – Что нам теперь делать? – спрашивает Сокджин с поразительным спокойствием. Чародейка пожимает худыми плечами. – Научитесь им пользоваться, чтобы вас всех не убило. Юнги сжимает руку Чонгука, но Чонгук все еще не может дышать. Он не может дышать. Он монстр, он украл у них их будущее. Кем бы они ни были, куда бы они ни захотели пойти - он заковал их в магические цепи и привязал к себе и - Стул со скрежетом ударяется о кафель, когда он, пошатываясь, поднимается на ноги. Он не может смотреть на них, не может дышать, должен выйти, выйти. – Чонгук-а... – он даже не замечает, кто это говорит, кто кричит ему вслед, когда он бросается к двери и, спотыкаясь, выходит в коридор, ноги в носках скользят по кафелю.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Он оказывается на крыше. Кто-то оставил входную дверь незапертой, и он выходит на теплый весенний воздух с ноющими ногами и тяжело вздымающейся грудью. Над головой ярко светит солнце, и ему кажется, что он уже много лет не видел неба. Он наслаждается его простором над головой, блеском окружающих небоскребов и пытается позволить этому успокоить его. Однако он не думает, что когда-либо так сильно облажался, и теперь они его возненавидят, он уверен в этом. Всю ту любовь, которую они так щедро дарили ему, и он… Он опускается на землю у края крыши, прижимаясь спиной к прохладной бетонной стене и прижимает ладони к глазам, пока они не заболят. Все эти напрасные усилия. Юнги все еще без голоса, и он пытался спасти их, но вместо этого проклял их. Он плачет, отдаленно осознает он - слезы текут из его закрытых глаз по щекам. Он проглатывает рыдания, подступающие к горлу, и пытается отвлечься от этого зияющего отчаяния. Может быть, есть способ разорвать круг, не умирая. Он будет искать везде, если понадобится. Даже если он единственный, кто должен умереть - это была бы небольшая цена, чтобы убедиться, что остальные снова свободны. Он заплатит, не задумываясь, без колебаний. Он бы вырезал свое собственное бьющееся сердце из груди, если бы это означало, что - Шаги. Едва слышные, но все ближе. И ближе. Он прячет лицо в сложенных коленях, когда кто-то присаживается перед ним на корточки, а знакомые пальцы погружаются в его волосы. Юнги. (Всегда, всегда Юнги.) Юнги издает шепчущий звук, безмолвное пожалуйста, посмотри на меня, и Чонгук обязан ему этим, поэтому он медленно, очень медленно поднимает глаза на лицо Юнги. Его собственное, должно быть, выглядит в беспорядке, в разводах слез и соплей, но Юнги просто вытирает влагу со щек Чонгука рукавом своего свитера. Чонгук отчаянно желает, чтобы он мог почувствовать то, что может чувствовать Юнги, даже несмотря на то, что он также никогда больше не хочет прикасаться к магии. Юнги берет его руку, отрывая ее от того места, где он сжимает колено, и вкладывает в нее листок бумаги. Произносит ртом – прочитай. Затем его губы касаются щеки Чонгука, уголка его рта, и он встает, отступая, чтобы дать ему немного уединения. Чонгук наблюдает, как он отступает на другую сторону крыши, и втягивает обжигающий воздух. Разворачивает бумагу дрожащими пальцами. Чонгук-а, извини, если у меня ужасный почерк, я пытаюсь написать это так быстро, как только могу. Никто не может найти мой гребаный телефон. Мне страшно. Нам всем страшно. Это та часть магии, которая всегда пугает. Древняя, обязывающая, более могущественная, чем мы можем себе представить. Это похоже на парадокс, не так ли? Магия может убить тебя, но мы бы умерли без нее. Хотя, я думаю, это относится ко многим вещам. Извини. Я пытаюсь сказать, что не виню тебя. Я не думаю, что кто-то из других винит тебя. Ты спас наши жизни. Я помню пляж в Пусане. Я помню, как ты держался за меня. Мне жаль, что я еще не смог сказать тебе, как много это значило. Меня еще никто так не любил. Я никогда никого не любил так, как люблю тебя. И это не изменится из-за этого. Это я могу обещать. Так что сделай глубокий вдох, Чонгук-а. Медленно выдохни. Мы живы, и я думаю, с нами все будет в порядке. Мы все прошли через много дерьма, и это... я не думаю, что это плохо. Это неизвестность, и это пугает, но так много подобных вещей в конечном итоге оказываются прекрасными. Я все еще люблю тебя. Все внизу ужасно волнуются, потому что они тоже тебя любят. Не переставай верить в это, даже если ты не можешь почувствовать это так, как обычно. Конец света часто бывает временным. Я думал, что все кончено, когда потерял голос, но жизнь продолжалась. Жизнь даже снова стала хорошей. Это один из тех моментов: кажется, что ты находишься в свободном падении, как будто ничто уже никогда не может быть правильным. Но эти моменты заканчиваются, ты встаешь на ноги и понимаешь, что ты сильнее, чем думал. Сделай еще один вдох. Найди меня, когда закончишь читать. Каким бы ни был следующий первый шаг, мы сделаем его вместе. С любовью, Юнги Чонгук читает письмо дважды, в третий раз, затем прижимает бумагу к груди и дышит, как и просил его Юнги. Он снова плачет, не знает, когда остановится, но эти слезы очищают, а не разрушают. (Он думает, что собирается купить коробку и хранить там все письма Юнги, чтобы он мог читать их до самой смерти.) Когда он больше не чувствует, что вот-вот развалится на части, он встает. Юнги находится дальше по крыше, глядя на Эмпайр Стейт Билдинг вдалеке, а Чонгук обнимает Юнги сзади за талию, заглядывая через его спину. – Спасибо, – шепчет он на ухо Юнги. – Я люблю тебя. Спасибо. Юнги поворачивается, чтобы поцеловать его в щеку, позволяет Чонгуку плакать у него на плече, пока он не чувствует себя опустошенным и почти спокойным. Спустившись вниз, он сразу же оказывается в объятиях пяти человек - настолько окруженный, что не знает, где начинается один человек и заканчивается другой. Это просто все конечности, тепло тел и пять разных голосов одновременно пытаются заверить его, что они разберутся с этим. – Не расстраивайся, Кук, – говорит Чимин. – Мы живы благодаря тебе. – Вы все еще семья, – настаивает Сокджин. – Мы любим тебя, – говорит Тэхен, целуя его в волосы. – Это действительно может быть эпично, – говорит Хосок. – И полезно, – добавляет Намджун. Чонгук икает. Качает головой. – Пожалуйста, не заставляйте меня снова плакать. И все смеются над этим. Это похоже на надежду.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Арканист остается рядом, очевидно, чтобы помочь им научиться контролировать новую связь, которая была сформирована. Блокираторы снимаются медленно, при запуске и остановке. Чонгука тошнит от того, что его магия высвобождается и блокируется снова и снова, а остальные по очереди растирают ему спину, пока он сгорбился над унитазом. После двух дней этого Юнги ставит точку и требует через Хосока, чтобы больница навсегда сняла блокаторы и позволила им шестерым разобраться с дерьмом самостоятельно. Медицинский персонал неохотно соглашается на том основании, что они останутся еще на двадцать четыре часа для окончательного наблюдения. Первые три из этих двадцати четырех часов - болезненный хаос, но постепенно, по дюймам, они учатся контролировать себя. Учатся отделять их голоса друг от друга, замедлять ход их мыслей. В конце концов, по словам арканиста, они смогут временно отключить свою связь, но до этого может быть еще далеко. На данный момент есть шум и кровотечение, но есть также слезы в глазах Чимина и взволнованный крик Тэхена, когда они впервые слышат голос Юнги. Есть то, как Намджун прижимается лбом к виску Юнги и выглядит так, будто вот-вот заплачет, когда он шепчет – Я тебя слышу. – Есть благоговейный, ошеломленный взгляд на лице Юнги, когда он обнимает Намджуна в ответ. Звук смеха Сокджина звенит в их головах с трех этажей вниз, когда он смотрит какое-то тупое видео, которым поделилась одна из медсестер. Раздаются крики притворного негодования, когда у Хосока в голове застревает поп-песня. В груди Чонгука лежит тяжесть всех них - их счастья, их страха, их любви. Его голова полна до отказа, иногда до боли, но он не один, и это самое главное.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Перед уходом арканист оставляет набор теоретических рекомендаций, написанных на листе бумаги изящным почерком: • Чонгук - это якорь вашего круга. Вы сможете слышать мысли друг друга только тогда, когда он будет рядом с вами. Вам решать, насколько близко он должен быть к вам, чтобы это подействовало. • По крайней мере, первые несколько месяцев вам нужно будет оставаться вместе. Разлука усугубит связь и причинит вам всем боль. В конце концов, ваша магия должна успокоиться, и это не будет такой большой проблемой, но вы не сможете жить порознь постоянно. • Больший контроль придет с большей практикой. Каждый круг уникален, вам придется открыть для себя особенности вашего. • Теперь ваша магия станет сильнее, и вы все должны быть бдительны, чтобы не потерять контроль. • Помните: если один из вас разорвет связь, это приведет к смерти всех вас. Относитесь к этому, как к хрупкому фарфору, и БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. • В настоящее время существует не так много исследований по кругам, но вы должны быть в состоянии найти ресурсы в магическом архиве. В Нью-Йоркской публичной библиотеке есть надежная библиотека. • Если вам когда-нибудь понадобится помощь или совет, я оставил свою визитку. Я живу в Бруклине, так что не стесняйтесь, напишите мне. Я сделаю все, что смогу. – Это кажется каким-то расплывчатым... – пробормотал Чимин, забирая список у Чонгука. – Я думаю, мы здесь на довольно неизведанной территории, – говорит Намджун, потирая висок. – Все в порядке, – говорит Тэхен с почти понимающей улыбкой на лице. – У нас все будет хорошо. – О? – спрашивает Хосок, выгнув бровь. Улыбка Тэхена становится шире, и он запрокидывает голову, чтобы посмотреть на потолок. – У меня есть предчувствие.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
В ночь перед отъездом они устраивают вечеринку на крыше. Чонгук обещает быть ментальным наблюдателем, когда они сбиваются в тесный круг на земле, их колени соприкасаются, как длинная цепь. Связь стала тише, настолько, что Чонгуку больше не кажется, что он тонет в них, как будто они тонут в нем. – Итак, – начинает Намджун, всегда лидер. – У нас действительно не было возможности поговорить за последнюю... неделю. Как все себя чувствуют? Я знаю, что сейчас мы вроде как слышим друг друга, но я подумал, что было бы неплохо поговорить. – Мне жаль, – выпаливает Чонгук, прежде чем успевает остановиться. – Я знаю, ты продолжаешь говорить, что у нас все будет хорошо, но мне все равно жаль. Я... никто из вас не просил об этом. Я поступил опрометчиво, и мне очень жаль. Чимин толкает его локтем. – Ты тоже не просил об этом. И я думаю, что я пойду следующим, в ответ на Кука. Мне страшно. Это... большое дело. Я имею в виду, я не боюсь, что кто-то захочет разорвать связь, но все же. Когда вы все у меня в голове, мне многое приходится переварить. Но я... послушайте, я люблю вас всех, – говорит он, смущенно морщась. – И я не возражаю, на самом деле, что вы все будете в моей жизни навсегда. Я бы все равно этого хотел. – То же самое, – говорит Тэхен, сжимая руку Чимина. – Если бы я собирался выбрать кого-то, с кем мог бы разделить свое свободное пространство, это были бы все вы. – Я просто предвкушаю выражение лиц моей семьи, – говорит Сокджин, уже смеясь. – Это будет весело. – Он слегка успокаивается. – Но я в порядке. Могло случиться и худшее. – Намного хуже, – соглашается Хосок. – Я просто... – Чонгук теребит свободную нитку в тонком хлопке своих штанов. Бросает взгляд на Юнги, сидящего напротив него. – Мне жаль, что мы не вернули тебе голос, хен. Я просто … Я надеялся, что смогу помочь тебе - что я смогу дать это тебе. Юнги наклоняет голову, и уголок его рта приподнимается в улыбке, мягкой и такой нежной, что это ударяет Чонгука, как удар кулаком. – Но ты это сделал. Это эхом отдается в их головах, ясно, как колокол, и Хосок обнимает Юнги за плечи, в то время как Чонгук едва подавляет желание переползти через круг и поцеловать его. – И вот почему я счастлив, – продолжает Юнги, пожимая плечами. – Вы все чертовски громкие, но это так... хорошо. Больше, чем я надеялся. – Итак, в заключение, – жизнерадостно говорит Тэхен, – для тех, у кого есть сомнения: мы разберемся с этим и будем прекрасны и потрясающи. Так что мы можем перестать барахтаться, чувствовать себя виноватыми или что-то в этом роде. Согласны? – Согласен, – все говорят одновременно - хор, заполняющий все уголки сознания Чонгука.*:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆
Они остаются там еще на час, несмотря на холод, притворяясь, что смотрят на звезды за сиянием городских огней. *:.｡. .｡.:*･゜ﾟ･*☆ – СВОБОДА! – кричит Тэхен на следующее утро, когда они останавливаются у дверей больницы на весеннем солнце, описывая широкий круг и чуть не сбивая двух невинных пешеходов, которые, как будто, просто пытаются вернуться домой с работы. – Слава Богу, – выдыхает Чимин, закрывая глаза и покачиваясь на ногах. – Я никогда больше не хочу переступать порог больницы. – Учитывая, что мы живем с Джуни, это маловероятно, – говорит Сокджин. – За последний год я был в больнице всего два раза, не считая этого, – утверждает Намджун, свирепо глядя на него. – Все еще в два раза больше любого из нас, – указывает Хосок с дерзкой ухмылкой. – Неважно, – вздыхает Намджун. – Давай просто пойдем домой. Домой, думает Чонгук, немного головокружительный, немного пьяный от их волнения и облегчения. У него есть дом. Пальцы Юнги переплетаются с его пальцами. Крепко сжимают. – Все хорошо? На этот раз Чонгук отвечает ему через связь. – Да. Более чем. Юнги целует его в плечо. – Хорошо. Кроме того, мы должны скоро пойти на свидание. Мы должны наверстать упущенное за то, что чуть не умерли. Чонгук поддается улыбке, пытаясь взять под контроль свой рот. – Да. Я бы хотел этого, хен. – Фу. – голос Чимина, врезается в их головы. – Снимите комнату, вы двое. – Отвали, – Юнги стреляет в ответ, не пропуская ни секунды, и Чонгук смеется. В груди становится светло. Как солнечный свет. Фейерверк. Начало нового дня. Он не знает, что скажут об этом его родители, или как он собирается компенсировать недельное отсутствие на учебе, или что он собирается делать со своей студией, когда ему, вероятно, нужно будет быть ближе к шестерым из них, но прямо сейчас ничего из это неважно. Прямо сейчас рука Юнги теплая в его руке, а остальные глубоко запали в его кости, как море, и он не один. Что бы ни случилось, ему не придется сталкиваться с этим в одиночку.