Первая среди песчинок

      По вторникам заключенные тюрьмы «Холодная гора» получали почту – письма и посылки. Дейзи не была исключением: ей пришло письмо без обратного адреса.       Через некоторое время в блоке Е послышались с трудом подавляемые всхлипывания. Гарри и Дин подошли к камерам заключенных, и оказалось, что это плачет Дейзи, читая письмо и прикусывая большой палец левой руки.       - Что-то случилось? – настороженно спросил Гарри и переглянулся с Дином.       - Умерла одна из моих сокамерниц из "Песчаной бури", с которыми мы устраивали побег, - всхлипнув, ответила девушка. – Мейси… она была как Бонни Паркер – такая же веселая и рисковая. До тюрьмы Мейси сделала свой выбор, но, думаю, что на тот момент она скорее хотела убить житейскую рутину, нежели ей до этого была реальная нужда. Вообще, я заметила, что многие девушки, что сидели со мной в "Буре", подражали Бонни Паркер… тоже присоединялись к гангстерским группировкам; причем им было неважно, какие задания им бы давали, хоть бы ответственность за шухер, лишь бы быть причастным к чему-то такому, глобальному. Мейси сама рассказывала, что пересекалась с Бонни и Клайдом незадолго до их гибели, они совместно даже разграбили какую-то сельскую казну. Но кто знает, врала ли она… ей вообще было свойственно приукрашать для красного словца.       - Соболезнуем твоей утрате, - с сочувствием сказал Гарри.       - Спасибо. Она была молода, красива, и умерла от какой-то скарлатины. Хотя, может, и к лучшему, так как неизвестно, что ожидало бы ее потом. Мне особенно больно об этом говорить, потому что она чуть не погибла на моих глазах, когда мы готовили побег: благо, мне удалось ей помочь. После того, как нас схватили, у нашей четверки ухудшились условия содержания, что вполне логично. Мы сидели в одиночках, а там холодно и сыро. Благо, вот читаю в письме, двух других – Синди и Джоанну – распределили по камерам и, вроде как, хорошо живут и здравствуют.       - Хорошо? – удивился Дин.       - Ну, хорошо, насколько это возможно для тюрьмы. Имею ввиду, так же хорошо, как мы раньше сидели вчетвером. Я вообще пришла к выводу, что тюрьма иногда может быть неплохим пристанищем в то время, когда на воле царит хаос, вроде экономического кризиса, правда, с оговорками: ты должен себя там поставить, занять свою нишу, а иначе будешь в последних рядах, и тебя будут унижать. И, надо сказать, что если бы не воспитание в стенах "Песчаной бури", и я бы попала сюда сразу, я бы не вела себя так, как веду сейчас. Я бы билась в истерике каждый день, ни о каком достойном поведении не могло быть и речи.       - Со временем ты бы стала спокойнее в любом случае, просто привыкала бы дольше, - сказал Гарри.       - Возможно. Словом, в "Песчаной буре" я прошла такую школу жизни, где не проходила нигде и никогда. Там я тоже чуть было не стала жертвой насилия, но покровительственные узницы взялись за мое воспитание и стали меня учить, как вести себя с недругами. Я воспрянула духом и через некоторое время эти недруги просто боялись ко мне подходить. Мне говорили, что я адаптировалась быстрее всех, кто когда-либо поступал сюда, по крайней мере, последние лет пять. А еще спустя время уже и я помогала адаптироваться новым заключенным. Мы обсуждали отношения к нам мужей (у кого они были), думали о реформах против домашнего насилия, которые было бы хорошо принять. Я не раз выступала с речью, но нас всё разгоняли. Пришлось доносить эту речь в письменном виде, и мы с заключенными закладывали ее в письма, передавали родственникам, которые навещали. У нас появилась идея, за которую надо бороться, и это нас сплотило.       Гарри и Дин поняли, что Дейзи хочет поговорить о своем тюремном прошлом, которое на нее так повлияло, и вошли в ее камеру, чтобы было удобнее слушать.       - Нас довольно часто тасовали по камерам. Но потом поменялась начальница охраны блока, и наши четверки утвердились на постоянной основе, - продолжала Дейзи. – В нашей камере кроме меня были: Мейси Уилкер, Синди Гиббс и Джоанна Форд. Про Мейси Уилкер, да упокоится она с миром, я вам уже немного рассказала: ей дали пять лет, в тюрьме она находилась несколько месяцев. Еще с нами сидела Синди Гиббс – спокойная, рассудительная женщина сорока лет. Она находилась здесь уже пять лет за покушение на убийство. Точнее, ее обвинили в покушении из-за того, что ее "жертва" - она же работодательница, которая не хотела ей платить за труд, хотя у нее водились деньги - была особой со связями, в точности, как сами знаете кто, и из-за нее Синди посадили на более длительный срок. Тогда между ними произошла драка, и всегда знакомая, невозмутимая Гиббс превратилась в тигрицу и пришибла эту пройдоху. Пройдоха выжила, и только благодаря этому Синди не получила пожизненного, но ей еще приходилось провести здесь семь лет. Оставалась еще Джоанна Форд – малообщительная, неулыбчивая женщина лет тридцати, высокого роста, которая сидела за то же, что и я – убийство мужа. Но никакая казнь ей не грозила, потому что ее история была более менее понятна: ее муж был совсем зверем, избивал на глазах у кого только можно, и в последний момент, когда драка происходила за пределами их двора, Джоанна схватила оглоблю и, защищаясь, ударила муженька по голове. Соседи это видели и подтвердили, как все было. У ее мужа не было хорошей репутации, и за нее грудью стояло почти все селение; но американскому правосудию было за честь очередной раз выступить против женщины, и Джоанне тоже сколько-то дали – благо, не пожизненное.       Работали мы прямо в камере: нам носили картонные блоки, из которых мы собирали коробки разной величины. Потом, узнав, что ищут работницу на нижний склад, я тут же проявила инициативу, ибо слышала, что он находится в цоколе под нашим блоком, а это шанс узнать хотя бы несколько тюремных входов-выходов, и возможен ли побег.       К счастью, через некоторое время я стала новой кладовщицей: в мои обязанности входило ровно складывать робу по размерам и номерам. Остальные кладовщицы работали с другими вещами. У меня была своя, отдельная кладовка, за мной никто не следил и ничем не мешал. Первое время я работала не покладая рук, ни на что не отвлекаясь, позже осмелела и стала выходить за переделы склада, который все же находился хоть и под нашим блоком, но чуть в стороне. На мое счастье я заметила небольшое зарешеченное полукруглое окошко, которое, однако, находилось достаточно высоко, чтобы я так легко и просто в него посмотрела. Выглянув на территорию охраны и увидев, что все сидят и скучают по своим местам, я на свой страх и риск приставила к стене табуретку и заглянула в это окно. За ним находился недействующий склад с низкими потолками (в средний рост женщины, как мой), лабиринтообразными коридорами, где не было ни души. Получается, пол этого старого склада был на уровне моей головы, если стоять на стороне этого, действующего склада, без табуретки (то есть, было два этажа в одном?). Внутри между стен этих коридоров находились такие же зарешеченные окна (только там их логичнее называть не окнами, а проёмами или проходами), только там они непосредственно над полом. Я пораскинула мозгами и поняла, что вот оно – то самое место, которое находится под нашей камерой. Еще особое внимание я обратила на потолок и заметила, что он осыпается в некоторых местах. Этого мне было достаточно, чтобы предложить сокамерницам решиться на определенные действия.       Мейси Уилкер и Джоанна Форд отнеслись к моему предложению скептически, а Синди Гиббз задумалась: до тюрьмы ей приходилось и ремонты делать, и помогать при постройке дома, так что какой-никакой опыт у нее был. К тому же, она тоже давненько замышляла побег, но не знала, как подступиться к этому делу. Синди давно уже приметила, что пол в камере старый и прогнутый в некоторых местах, и что по возможности в нем можно раздолбить дыру для побега, но не решалась на это, ибо не знала, что там внизу. «Можем, мы сядем на голову какой-нибудь надзирательнице», - шутила она. Но я развеяла последние сомнения, и мы вдвоем решились на побег, а чуть позже Мейси и Джоанна все-таки присоединились к нам.       Синди, будучи мастерицей на все руки, вырезала тонкое зеркальце, намотала по краям на палочку от сломанной вешалки, и, слегка высунув подобную конструкцию из «глазка» камерной двери, стала смотреть, насколько близко от нас охрана: эта конструкция в дальнейшем очень хорошо выручала нас при шухере. Потом было намечено место для дыры – угол слева, если стоять спиной к коридору. Затык произошел, когда мы стали думать, чем именно долбить дыру, ибо все тяжелые предметы у нас отобрали. Синди-золотые руки отстегнула от кровати железный крепеж, показывая, что это вполне подойдет. Мы ликовали. Мысль о том, что будем слишком шуметь, нас не пугала, ибо в нашем блоке находился швейный цех с гремящим оборудованием, поэтому мы понимали, что наши стуки просто утонут в этом гуле. Рабочий процесс распланировали так: по десять минут каждая должна и долбить, и стоять на шухере. Начать решили на следующий день, так как у нас не было часов, а у меня и Синди почти одновременно появилась мысль, из чего их можно сделать (разумеется, песочные).       На следующий день на прогулке Мейси обменяла душистое мыло, которое ей прислали родственники, на две небольшие склянки, и спрятала под воротник, а горсть песка положила в карман. Во время традиционного обыска при входе в камеру ее спросили про песок, на что она наплела, мол, им нужно массировать пятки, чтобы они не так трескались. Охранница удивилась, но не стала заставлять вытряхивать горсть, а, наоборот, взяла на заметку, и я слышала, что она активно рекомендовала этот рецепт другим работницам. Склянки как-то прошли мимо, но, думаю, что Мейси и про них что-нибудь бы да выдумала, так как у нее был к этому талант. Да, все мои сокамерницы не были им обделены: Синди-золотые руки, Мейси-красноречие, Джоанна-быстроног или умелица преодолевать сложные тропы, как мы позже убедимся, ну а насчет себя, пожалуй, умолчу. У таланта две сестры – краткость и скромность.       В камере так же под шухер Синди соорудила часы из склянок и песка, которые бежал примерно двадцать минут. Заработал цех – а это было часа на два. Мейси стояла на шухере, Джоанна следила за часами, Синди долбила пол, сняв перед этим несколько половиц, а я собирала мусор и то и дело сливала в унитаз. Потом поменялись: я долбила, Синди следила за часами (это было самое ненапряжное, она таким образом отдыхала), Джоанна встала на шухер, а Мейси занималась мусором. Под половицами был цемент, устаревший со временем, поэтому поддавался сравнительно легко. Потом мы поменялись еще по два раза, потом пошли по второму и третьему кругу. Правда, последняя сменка для долбежки была не десять, а пять минут, ибо нам надо было еще все убрать после себя. Мейси закрыла уже образовавшуюся ямку половицами и мы поставили на «место преступления» картонные блоки. Синди сказала, что если мы будем продолжать в том же духе, то по ее подсчетам закончим уже послезавтра.       Что и требовалось доказать – на третий день наших трудов останки цемента провалились вниз, окутав нас густым слоем пыли. Дыра была как раз такого размера, чтобы в нее мог пролезть человек среднего телосложения. Я спустилась первая, дабы хотя бы взглядом оценить местность; как я и предполагала, это были те же самые лабиринтообразные коридоры, один из которых, как я надеялась, должен вести к канализации. Чтобы из одного коридора попасть в другой, нужно было пройти через зарешеченный полукруглый проход, что я не считала большим препятствием, ибо одну из железяк можно было распилить и без труда пролезть, но сколько там таких проходов и сколько нам придется пилить? Неизвестно.       Я вновь залезла в камеру, описала обстановку, и мы с Синди условились сделать ночью первую совместную вылазку. Когда пришло время, мы обмотали ногу Джоанны одним концом веревки, а другой провели через дыру в тот самый коридор и привязали к ручке ближайшей двери (естественно, мы учли длину, чтобы нашей товарке было не в натяг): это было нужно для того, чтобы, по возвращению с вылазки, мы дернули за эту веревку, тем самым разбудив Джоанну, дабы она встала и помогла нам забраться в камеру (дыру во время нашего отсутствия решили пока заставить картонными блоками, оставив небольшое расстояние как раз для веревки; это на случай внезапного досмотра, который совершался через глазок двери, чтобы блоки не мельтешили перед глазами охраны, а то еще заподозрят чего, а мы отсутствуем).       Оказавшись в коридоре у прохода, Синди достала украденный напильник (ей удавалось скрывать его во время обысков под одной из половиц) и начала пилить, останавливаясь каждый двадцать раз, чтобы услышать, нет ли кого лишнего поблизости (в области действующего склада могла находиться охрана). Так мы с ней чередовались раза по четыре, и наконец, достигнув цели, пролезли в другую часть коридора; правда, там нам снова пришлось заниматься выпиливанием. В итоге мы вышли в тот коридор со сравнительно высоким потолком, где было несколько дверей, и одна отличалась от других. Открыв ее опять же не без помощи напильника, мы оказались в канализационном туннеле. Стараясь громко не ликовать, мы побежали сначала в одну сторону и наткнулись на тупик; Синди, постучав по нему, с разочарованием сказала, что это бетон. Мы пошли в другую сторону и, увы, пришли к тому же самому. Я на всякий случай потрогала стену и почувствовала, что ее материал отличается от бетона; Синди подтвердила мои догадки насчет того, что это тоже цемент, как и пол в камере, и мы решили попытать счастья сделать дыру номер два, но уже завтра, так как не взяли в собой ни лома, ни часов (решили полагаться на интуицию).       Следующей ночью мы вернулись, прихватив с собой все нужное. Работали так же по двадцать минут, чередуясь: одна долбила цемент, другая переворачивала часы и делала на бетонном тупике пометки, которые мы потом складывали и определяли время возвращения. В этот раз рассчитали его не совсем правильно и вернулись чуть ли «не на флажках», благо, пронесло. В следующий заход Синди отправилась вместе с Джоанной, а потом я и Мейси. Меня не было одну ночь, и по порядком увеличившейся глубине дыры я увидела, какая большая была продела работа. Сначала рыла я, потом Мейси. Произошел очень пугающий момент, когда дыра внезапно обвалилась, и мою товарку засыпало цементом. Я кинулась ей на помощь, стараясь не паниковать, и, к счастью, раскопала ее. Мейси была цела и невредима, разве что цементные щепки немного забились в ее уши и нос, благо, без последствий. Еще нас радовало, что этот обвал увеличил нам путь, и какую-то часть можно и не рыть. Однако мы не знали, сколько нам предстоит еще работы.       Следующий черед был Синди и Джоанны, но в этот раз они вернулись достаточно быстро, и ликования их не было предела. Они, с трудом говоря шепотом (насколько им хотелось кричать от счастья и говорить наперебой), рассказали, что одолели эту стену и вышли в канализационную шахту и добрались до люка, который выходит за пределы тюрьмы. Они видели жилые дома, фонари, машину, поздно возвращающуюся откуда-то, и тюремную стену. Мы тоже были очень и очень рады, что наши труды не прошли даром и стали планировать сам побег. Кинули жребий на очередность: первой была Мейси, второй – Синди, третьей – Джоанна, а я замыкала.       На улицу выбрались без препятствий. Я была до чертиков счастлива, вновь увидев вместо блоков, бараков и других тюремных построек красивые дома, изящные фонари и аккуратно посаженные вдоль дороги зеленые деревья. Вот она, свобода! Наконец-то мы вырвались из лап всепоглощающей структуры, и было просто необходимо постараться не попасть в них снова. Дальше было все под нашу ответственность. Мы неустанно шли и бежали милю за милей, покоряли город за городом, перекусывая в забегаловках, ночуя в сараях и купаясь в водоемах! Помню я звездные ночи, когда мы жгли костры в лесах, прыгали через них, словно ведьмы на шабаше: да, я ощущала себя ведьмой, творцом своей жизни, хозяйкой судьбы – ведь раз нам было подвластно такое не самое простое, в рамках обстоятельств, действие, как побег, значит, нам было подвластно все! Оглядываясь на свою жизнь, могу с уверенностью сказать, что этот побег – самое счастливое время, которое когда-либо со мной случалось.       Спустя две или три недели дошли до мексиканской границы. Там мы ночевали в гостинице города Лас-Палмас, и каково же было наше отчаяние, когда в наш номер вошли полицейские и потребовали, чтобы мы следовали за ними. Разумеется, они сразу установили нашу личность, усадили в машину и увезли обратно в женскую тюрьму. Я была словно в забытьи. Мне казалось невероятным, что мы проделали такой путь ради того, чтобы быть пойманными и загнанными в угол, и я винила себя в своей очередной неудавшейся попытке жить так, как хочу.       Все последующие дни я только и думала, что об этом побеге: сначала лишь вспоминала, а уж потом стала анализировать. В момент начала моего тюремного срока меня словно каленым железом жгла мысль о несправедливости того, что произошло. В то время о моем случае с мужем почти не говорили, не то, что сейчас, я знаю точно – в "Буре" нам разрешали читать газеты. При других обстоятельствах я бы не бежала. Но мы втроем – я, Синди и Джоанна – поплатились лишь за то, что защищались. Мейси, к большому сожалению, заслужила свой срок, ибо участвовала в ограблениях от скуки, и, сколько я знаю, она даже не была как Робин Гуд. Да и не только наше трио – в "Буре" было много женщин с похожей судьбой. И нам нужно было предпринять что-то более глобальное, чтобы то, что с нами произошло, не было пустым звуком для других. И я решила, что нужно устроить побег. Скажу честно, только на нем я не останавливалась; была у меня мысль об открытом мятеже, но я быстро распрощалась с ней, так как на нее если бы кто-то и согласился, то лишь малое количество, и нас бы быстро подавили и умолчали, чтобы оставаться кристально чистыми в глазах общественности. Побег, ясное дело, был более желаемым, но, конечно, я не смогла бы его устроить для большинства, так как мы сидели в основном по четыре человека, однако в случае удачи это не осталось бы незамеченным. Сбежало четыре человека – какой удар по репутации, а? Еще учтем саму организацию побега – мы же там все долбили, в частности пол в камере, а это значило, что тюрьма старая, ненадежная, и ей нужен ремонт: уже двойной удар по репутации. Кроме того, пока мы были на воле, о нас стали говорить не только как о беглянках, но заодно и как о протестовавших по поводу домашнего насилия – все, как я хотела!       В то же время из-за этого побега я стала сама себе заложницей. Вы, наверное, подумали, что, раз я изначально не воспринимала этот побег просто как способ освободиться, то я должна была спокойно отнестись к своему поражению: мы услышаны, о нас знают, что нам еще надо? Но не так было: я стала в ступор, а потом плакала чуть ли не каждый день. Моя идея о свободе столкнулась с моей обычной человеческой радостью от освобождения. Да, я хотела быть свободной именно физически, ходить, где хочу, смотреть, что хочу, дышать, чем хочу, чувствовать, как чувствую, в том мире, где над тобой нет чрезмерной власти в виде жестоких мужей и тюремного регламента. Я прониклась именно этой, живой свободой, и мне было больно ее терять.