***
На следующий день Перси не сказать чтобы ощущал радостное предвкушение от намечающегося ритуала. Причиной тому был как раз вчерашний не самый удачный визит к ночной бабочке, которой он вынужден был оставить всю свою недавнюю получку. Но если с деньгами он решил вопрос сегодня утром, попросив одну половину у отца, другую – у матери (отчего родители насторожились, боясь, что их сынок снова попал в какую-нибудь передрягу), то «развлечение» с проституткой не давали Перси покоя, ибо все-таки через «Дейзи в тюремной робе» - слишком уж яркая примета - можно было выйти на него, если бы та все же заявила в полицию. Уэтмор жалел, что подписался на это все, ибо страх разоблачения полностью перекрыл удовольствие, которое он получил (а получил ли?) от истязания бабочки, а об эффективности замещения Дейзи не могло быть и речи. Тем не менее Перси все старался себя настроить на бодрый лад, ибо если не девка-мужеубийца, то хотя бы французский педик Делакруа сегодня вечером как-никак будет в его власти: Уэтмор же так этого хотел!***
Вечером, за полчаса до казни, Перси с еще двумя надзирателями встречали зрителей, входящих через второй вход с улицы, помогали им рассаживаться по местам и предлагали прохладительные напитки. Хоть была гроза, и шел сильный дождь, в воздухе стояла духота, и в помещении то и дело мелькали предметы, служившие веерами. Рассадив гостей, два надзирателя заняли позиции у входа, Перси же – самое главное и «почетное» в данный момент место у электрического стула. По традиции он вытащил пистолет из кобуры и, держа его в правой руке, стал ждать. Гром и барабанящий по крыше дождь усиливал нетерпение Уэтмора, и он думал, что такая погода явно помешает французоиду встретить свою смерть с достоинством. Но он ошибся. Совсем скоро четверка его непосредственных коллег привела Делакруа, который, хоть и расплакался при виде Перси, но все же в истерику не впадал, не брыкался, да и шагал довольно ровно. Уэтмора взяла досада. Надзиратели помогли Делу сесть на стул, и каждый из них принялся закреплять конечности. Спрятав пистолет обратно в кобуру и взяв француза за правую руку, чтобы так же зафиксировать, Уэтмор почувствовал ее легкую дрожь. Заметив, что осужденный смотрит на него, Перси ответил ему взглядом, полным пренебрежения. Когда надзиратели блока Е убедились, что Старушка Искра накрепко держит Делакруа в своих объятиях, они встали по своим местам. Перси сделал несколько шагов к зрителям, повернулся лицом к щитовой и важно произнес: «Готовность один!» Послышалось жужжащее гудение, и в помещении стало несколько светлее: лампочки зажглись, а вместе с ними зажегся энтузиазм Уэтмора. Ведь он находился в центре внимания, в полной готовности отнять чужую жизнь. Перси даже вспомнил детство, а именно – театральные постановки, в которых он принимал участие, и в его голове мелькнула мимолетная мысль, что место казни – та же сцена, сама казнь – игра, а он – ведущий актер. После включения освещения Перси встал спиной к зрителям, лицом – к осужденному и произнес: - Эдуард Делакруа, суд присяжных приговорил вас к смертной казни. Приговор объявлен судьей, пользующимся авторитетом в этом штате. Хотите что-нибудь сказать перед исполнением приговора? И стал внимательно, выжидающе смотреть на Дела, сможет ли тот вообще открыть рот. Французу понадобилось немного времени, чтобы успокоиться; все же он собрался и сказал, что сожалеет о содеянном и тихо, так, чтобы об этом слышали только находившиеся близко, попросил позаботиться о мышонке. Перси, которого злило, что осужденный ведет себя достойнее, чем ожидалось, мысленно обрадовался, что ему представился шанс таки выбить француза из колеи. - Не дури! – тихо и зло прошипел он. – Маусвилль или как там его – сказочки, придуманные ребятами, лишь бы ты сидел спокойно. Знай это, пидр. Делакруа расплакался еще больше, но не в голос, как хотел его палач, а так же тихо. Перси посмотрел на Пола, затем перевел взгляд на Гарри, которые стояли по обе стороны электрического стула и слышали все это. Он торжествовал от того, что один смотрит на него с ненавистью, другой – с растерянностью, а поделать ничего не могут; приструнить мальчишку, как обычно, сейчас не получится, не тот случай. Пусть хотя бы на несколько минут, но теперь он – царь и бог. Гарри встал сзади Дела и надел ему на голову черный капюшон, скрыв от Перси страдальческое выражение его лица. Пока француз быстро и несколько гнусаво читал молитвы на родном языке, Уэтмор приступил к следующему ритуалу, - намачиванию губки в ведре с рассолом - необходимому для того, чтобы ток прошел со скоростью пули, и осужденный умер как можно менее болезненно: так объяснял молодому надзирателю Ван Хэй, работающий в щитовой непосредственно с генератором. Присев над ведром и взяв губку в руку, Перси задумался: а что будет, если все-таки не намочить? Делакруа вне всяких сомнений поджарится, как поросенок на вертеле, и будет орать на всю тюрьму, но не будет ли это грозить, например, поломкой генератора, в которой потом все как один обвинят Уэтмора, или же порчей проводки или же… А, может быть, после всего этого блок Е и вовсе взорвется к чертям собачьим? В любом случае, если что-то пойдет не так, Перси будут гнать взашей с Мили, а в том случае, если все будет нормально, он сможет задержаться здесь еще, он найдет, за что зацепиться. Приняв решение, он сунул губку в раствор, поднялся, подошел к тяжело дышавшему Делакруа и положил ему губку на выбритое темя. Рассол густо полился по черному капюшону, дойдя до пола и оставив на нем следы. Вместе с Гарри они закрепили шлем на голове француза, после чего Перси отойдя на несколько шагов, снова встал напротив осужденного и произнес: - Эдуард Делакруа, в соответствии с законом, через ваше тело пропустят электричество, и тогда вы умрете. Да примет Господь вашу душу. Резко ударил гром, и молния сверкнула три раза подряд, будто подавая знак. Перси это доставило неудобство, ибо он внимательно следил за секундной стрелкой на часах для того, чтобы дать следующую команду, а яркий блеск перекрывал все вокруг. Когда обе стрелки (минутная и секундная) показали ровно десять часов вечера, Уэтмор выпалил: «Пустить ток!» Послышался звук переключения рычага и легкий треск вокруг головы Делакруа, который задергался, сначала медленно, потом все быстрее, издавая из под шлема рычащие звуки, только более высокие и сдавленные по сравнению с теми, что слышались от Вождя. Перси, не отрывая глаз, смотрел на осужденного, пытаясь проникнуться его агонией, но не получалось. Он ничего не почувствовал даже тогда, когда от Делакруа пошел легкий запах жженой плоти. Через полторы минуты генератор выключили, а сам француз наконец безвольно повис на ремне, закрепленном на груди. Перси обернулся к врачу, сидевшему в первом ряду, взглядом приглашая его послушать казненного, что тот и сделал. Уэтмор было приготовился отдать команду второй раз, но врач кивком головы констатировал смерть. «Быстро же он, однако, откинулся… Хиленький», - подумал Перси, который надеялся, что Дела убьет на третий раз, и пошел помогать Полу и Гарри снимать ремни с казненного. Брут с Дином тем временем привезли носилки, куда положили тело Делакруа, и четыре надзирателя увезли его в тоннель. Уэтмор же подошел к Хэлу Мурсу узнать, есть ли у того замечания по поводу казни. - Со стороны все нормально, - сказал тот. – Потом еще поинтересуюсь у Эджкомба, он лучше знает нюансы. Могу сказать, всем повезло, что получилось с первого раза, особенно этому бедолаге – хотя бы не мучился. Зрители стали расходиться. Перси взглянул на женщину, что сидела в первом ряду и бормотала: «Надеюсь, он напуган. Надеюсь, огонь горит, и черти ждут его!» и отметил, что она вполне удовлетворена, после чего тоже направился в тоннель в сопровождении шлейфа неприятного запаха. - Перси, где тебя черти носят? Подготавливать тело к погружению в катафалк тоже, между прочим, твоя обязанность, - недовольно сказал Пол, который суетился вокруг трупа Делакруа. - Меня подозвал мистер Мурс, - соврал Уэтмор и бросил взгляд на мертвого француза. Тот не был сильно изуродован, лишь вокруг его лба и на плешивой темени было несколько багрово-красных отметин, а губы потемнели, почти почернели. - И что, хвалил? – усмехнулся Гарри. - Нет, просто сказал, что все хорошо прошло. - Так-то прошло действительно все хорошо. В целом ты молодец, - произнес Эджкомб. – Правда, слова, которые ты сказал Делу перед смертью, были лишними. Не потому, что это было как минимум жестоко, – милосердия от тебя никто и не ждет – а потому, что это могло воспрепятствовать нормальному проведению казни. Он бы мог впасть в истерику, задрыгаться и сорвать все планы. Нет, казнить-то мы его все равно бы казнили, но зачем это все нужно? - Думаю, многие зрители только и ждали, что он себя так начнет вести, особенно та женщина в первом ряду, в безвкусном цветастом платьице, - пожал плечами Перси. - Ты за других-то не говори. И не суди по себе, - строго сказал Гарри. В тоннеле появился Дин. - Что, как в блоке дела? – спросил его Пол. - Дейзи плохо, с унитазом обнимается. Брюс дал ей воды. Рапорт, разумеется, пишет. - Бедняжка, - язвительно произнес Перси. - Помолчи, - прервал начальник. – Дождись Брута, он пошел разузнать про катафалк. А я пока вернусь в блок. С этими словами Пол покинул тоннель, а с другой стороны вскоре появился Брутус. - Карета смерти в пути, будет через несколько минут, - сказал он и, сделав широкий жест рукой в сторону, откуда пришел, обратился к Уэтмору: - Ну, вперед! Не стоит заставлять Харона ждать. Носилки только не забудь привезти обратно, – и после небольшой паузы спросил: - Кстати, ты сам как, доволен казнью? Перси нехотя кивнул и, взявшись за носилки, повез Делакруа к выходу, приговаривая: "Ну все, французик, готовься к встрече с индейцем! Видимо, ему там совсем плохо, раз даже весточки не прислал!" Он был исполнен раздражительности, оно и понятно: ведь даже во время казни Биттербака, когда Уэтмор стоял поодаль, огороженный решеткой, он получил куда больше впечатлений, чем сейчас, когда стоял в непосредственной близости. Не случайно же Перси настаивал на проведении экзекуции, пообещав в обмен перевод в Брайр-Ридж (черт, и все-таки какой умник рассказал им, что он туда вообще переходит?): он хотел получить удовольствие от этого действа! А что в итоге? Ни удовольствия, которое ожидалось, ни дальнейшего пребывания на Миле… Впрочем, последнее еще можно исправить. В отсутствии ожидаемых эмоций он обвинял вчерашнюю проститутку и Дейзи, из-за которой все это заварилось, мол, именно из-за них он переволновался и перевозбудился, так что на сегодняшнее мероприятие у него почти не осталось сил. Катафалк уже ждал у черного хода. Его работники погрузили в заднюю дверь тело француза, и Эдуард Делакруа отправился в свой последний путь.