***
На следующий день Коллинз, как и обещал, посетил Дейзи и начал объяснять ей разбор увиденного пациенткой вне реальности: - Открытые двери – это будущее, перспективы, а твоя реакция на них во сне говорит о том, что твои мысли об этих перспективах противоречат друг другу: с одной стороны, ты думаешь, что все не так плохо, ты уже знаменитость, так или иначе интересуешь людей и без покровительства не останешься. С другой же стороны, тебе все видится в мрачных тонах, и даже стараешься не думать о будущем, но на самом деле у тебя против воли такие мысли все же нередко всплывают, и ты не знаешь, что тебе с этим будущим делать, как жить дальше. Оно и логично – ты сидела в тюрьме, сейчас проходишь здесь лечение, и тебя может ожидать не лучшая репутация, если ты выйдешь в общество. Петли, что тебя сжимают – твое состояние депрессии, одна из полярностей маниакально-депрессивного психоза. Ты его боишься, не хочешь его ощущать, как и большинство носителей этого диагноза – все вы выбираете манию, это эйфорийное состояние, когда есть готовность свернуть горы, что вполне понятно. Но за эту эйфорию, он же душевный подъем, приходится расплачиваться душевным упадком. Ты входишь спиралью в твердь – твое необычайно сильное волнение перед самоубийством; то, что именно спиралью, а не чем-то более ровным и прямым, означает препятствия, в твоем случае – психологические; собственно, ты в итоге так и не смогла лишить себя жизни. Ты не помнишь сам процесс вхождения в твердь? Ты в ней застряла или все-таки почувствовала, как вышла? - Не помню… По-моему, я почувствовала, что вхожу в нее, а потом резко – эти скользкие, как змеи, ступеньки. - Значит, разрыв… Здесь мог отразиться тот случай, когда тебя спасли от самоубийства в твои шестнадцать. Но это не точно, я еще подумаю над этим. Итак, продолжим. Скользкие ступени – ты на них просто стояла, не поднималась, не спускалась? - Да, я как будто боялась поскользнуться. - Так, боялась поскользнуться – то же, что и с дверьми: ты боишься будущего, боишься страданий. А после этого ты стала тыкать ножом в небо – похоже на возложение вины за все, что с тобой случилось, на кого-то. Ну, или связь с убийством твоего мужа – ты ведь тогда задействовала нож? То, что он в образе неба, указывает на венчанный брак, скрепленный как раз небесами. Небеса – вечны, как бог, и во сне, возможно, отражен твой ранний страх быть замужем за этим человеком всю жизнь, но выходов, чтобы выйти из этого статуса, перед тобой немного: развод бы супруг по доброй воле тебе не дал бы, а твое прошение бы аннулировалось. Оставался самый радикальный способ - убийство. Так что все эти двери и лестницы еще могут трактоваться как отражение твоих страхов за будущее именно тогда, а не только сейчас. Ну, а дальнейшее – звуки марша, сменяющиеся плачем ангелов, идущий дождь и твое уныние – указывают как раз на твою антирелигиозность и, возможно, - на зависть к людям, которые верят в бога. Дейзи глубоко вдохнула, но сдержалась, показывая полную готовность слушать дальше. - Далее идет твое блуждание среди облаков, что сменяются озером и образом постепенно бледнеющей Мадонны… Тут прослеживается не поставленная точка в отношениях с родными. Облака – воспоминания или мысли о возможном возлюбленном, озеро, еще и постепенно угасающая Мадонна над ним – образ матери, который в твоем сознании… не достаточно светел. То есть, у тебя действительно негативные чувства к матери. Коллинз замолчал и внимательно следил за реакцией пациентки: Дейзи молчала и смотрела в пол. - Это может быть больно, но с этим надо работать, - продолжил врач. – Даю тебе задание - вспомнить о матери пока только приятные моменты, если они были, либо нейтральные, например, какие-то совместные дела, помощь по хозяйству. Завтра мы постепенно начнем разбираться с твоим бессознательным. Дейзи кивнула и ничего не сказала.***
- Готова? – спросил Коллинз на третий день. - Попробую, - с готовностью ответила девушка. - Хорошо. Расскажи, пожалуйста, о своем родном отце все, что ты о нем помнишь. Дейзи сделала глубокий вздох и начала говорить: - Он был один из председателей департамента строительства и архитектуры мэрии моего городка Морреро. Мне было шесть лет, когда он умер. Что я о нем помню… он был весь в делах. Вокруг него постоянно крутились люди… Мать с такой гордостью о нем рассказывала… - Вокруг него? – уточнил Коллинз. - Он был как бы среди них или управлял ими, как тебе тогда казалось? - Вроде как управлял… что-то им говорил, они его слушали… Это было и на семейных застольях, где он разговаривал больше всех, и в садах, в нашем и соседнем: люди под его руководством… копали, что-то переставляли, в общем, работали. Врач, глядя на морщинистый напряженный лоб Дейзи, снова задал вопрос: - А какие-нибудь моменты в отношении тебя ты помнишь? Какие-то проявления заботы, или, например, он обучал тебя чему-нибудь? - Да, обучал! - с радостью в голосе произнесла Дейзи. – Мы с ним сажали деревья в парке и красили белой краской корни берез, что уже там росли. Он учил меня делать перевязку деревьев… Это было моей шестой весной, точнее, пятой, так как шесть мне исполнилось летом этого же года… Мне это очень нравилось, и я с нетерпением ожидала следующей весны, но в конце зимы отца не стало… - Ее голос дрогнул, но в целом она была спокойна. - А еще какие были случаи проявления его внимания или заботы? – осторожно спросил Коллинз. - Дарил мне куклы на дни рождения, обнимал при этом… Случаев заботы… пока не могу вспомнить. В основном заботилась мать. - Ты не помнишь случаев, когда он отталкивал тебя, ссылаясь на занятость? - Конкретно он – нет. Но каждый раз, когда я подходила к нему, чтобы о чем-нибудь спросить, мать постоянно оттаскивала меня от него со словами: «Не мешай отцу! Он занимается важными делами, благодаря которым наш город процветает, ему не до твоих глупостей! Ты должна быть хорошей девочкой, чтобы он был тобой доволен!» - Не было такого, чтобы ты против воли матери все равно прорвалась к отцу? - Один раз было. - И как отреагировал отец? - Он ничего мне не сказал, но у него было недовольное выражение лица. А мать ругалась весьма сильно. После этого уже не было попыток. Когда отец проявлял ко мне внимание, я так радовалась… прямо была на седьмом небе от счастья! – Дейзи горько усмехнулась и смахнула выступившие на глазах слезы. Коллинз внимательно посмотрел на нее, отмечая сказанное ею у себя в голове. - А какие отношения были у них с твоей матерью? Часто ли они ссорились? - О чем-то разговаривали… Ссор не помню. Иногда, когда отец уезжал, мать, провожая его, еще подолгу стояла во дворе и глядела в сторону, куда он скрылся. - Ты думала о том, почему она так себя вела? - Тогда были мысли, что она сильно любила папу… Ну а сейчас, вспоминая, я думаю, что она его даже как-то… обожествляла, что ли… - Так, обожествляла. А с его стороны ты замечала такие же чувства по отношению к матери? - Нет, не помню. Просто спокойно разговаривал, может быть, давал какие-то указания. - А к твоей старшей сестре он как относился? - Разговаривал по мелочи и тоже давал указания. Тоже много не общались, но вот я помню указания матери не мешать отцу в ее сторону тоже. У меня еще тогда проносились мысли в голове, мол, как она может мешать отцу, она же такая большая и умная, не то, что я – маленькая, капризная и глупая. - Так, это важный шаг для нашей с тобой работы. Молодец, спасибо, – довольным тоном сказал Коллинз и протер вспотевшие ладони. – Это мать тебе говорила, что ты маленькая, капризная и глупая? - Да. - Ты помнишь тот день, когда твой отец умер? Можешь описать свои чувства, поведение домочадцев? Дейзи ответила не сразу: она выдерживала паузу, и врач заметил, что ее взгляд расфокусирован, зрачки будто бы пляшут в разные стороны, а брови настолько приподняты, что, глядишь, сорвутся с места и улетят. - Тогда была сильная суета. Меня закрыли в комнате, поэтому я могла только догадываться, что происходит. Точнее, тогда не могла или не хотела, в силу возраста. Каждые несколько часов ко мне заходила сестра Ребекка с едой, и я пыталась выскользнуть, но ей удавалось меня ловить и удерживать. Потом все стихло, меня выпустили, и я прямо кожей ощутила, что так, как раньше, не будет. Какое-то время Ребекка продолжала за мной присматривать; ее лицо теперь было грустным, и она говорила, что мать заболела и к ней нельзя. Иногда нам помогала та самая соседка. Я все спрашивала: «Где папа?», и мне отвечали, что обычно отвечают в таких случаях маленькому ребенку – мол, он уехал, но скоро вернется. А что значило «скоро» для ребенка? – Дейзи вновь горько усмехнулась. – Я что-то чувствовала, но ничего не могла себе объяснить, так как тогда не знала про смерть – мне о ней и не рассказывали, и в моем квартале за мои более менее сознательные годы никто не умер. Мать через какое-то время встала на ноги… я ее даже не узнала: очень похудела, побледнела. Конечно, потом она, так сказать, вернула свою внешность, но все равно… за ней будто тянулся какой-то шлейф страданий, но не тех, которые вызывают сочувствие, а те, которые будто бы кричат: «Прежде всего – мы, а потом – все остальное! Мы ценнее и значимее других!» - Так, вот это мы обязательно разберем! – подавшись вперед, энергично произнес Коллинз. – Теперь давай поговорим о твоей матери, раз уж зашла такая тема. Помнишь, какое задание я тебе давал? - Да, конечно, вспомнить обо всех хороших моментах с ней, - тихо ответила Дейзи. – Только… если честно, я неважно себя чувствую… Можем ли мы продолжить в другой раз? - Что именно у тебя? Сильное волнение, тревога? – настороженно спросил врач и встал с места. - Я не знаю… Головная боль и сильная усталость. Я не ощущаю тревоги за этими двумя симптомами, - закрыв глаза и взявшись рукой за лоб, медленно произнесла Дейзи. - Так… да, конечно. К проблеме надо подбираться постепенно. Видимо, сильные волнения и вызвали у тебя боли. Давай я тебя осмотрю и решу, что с тобой делать. Осмотр показал, что у пациентки резко скакнуло давление; врач распорядился медсестрам дать ей выпить определенные лекарства и обеспечить полный покой, после чего удалился к себе и начал составлять подборку из ответов Дейзи для журналистов, что велел главный врач Фармер. Коллинза переполнили неприятные чувства; хорошо подумав, он вычеркнул половину и переписал начисто, оставив основную мысль о том, что Дейзи была привязана к отцу, но он рано умер, и его смерть отразилась на девочке.