Первая среди песчинок

      Спустя пару-тройку дней Дейзи и Коллинз продолжили совместную терапию.       - Расскажи мне, пожалуйста, о Джоне Уоллесе, - попросил врач.       Дейзи немного помялась перед тем, как начать говорить.       - Он жил в соседнем квартале, помогал своему отцу ремонтировать машины. Кстати, мне он показывал, как чинить карбюратор. Это оказалось очень даже несложно. – Она усмехнулась. – Так что в моем деле можете записать: «Умеет чинить карбюраторы». Правда, сейчас я уже все забыла… Но кто знает: может, как в руки мне попадет, так и вспомню. Мне было тогда лет одиннадцать.       - Можешь рассказать, с чего началось это обучение?       - Я просто проходила мимо и зашла поболтать по-соседски. Он как раз был один в мастерской. Меня заинтересовал вид разобранной машины и, хотя я ничего не спрашивала, а просто смотрела, Джон первый меня спросил: «Я тут карбюраторы чиню, хочешь посмотреть?» И тут же дал мне другой карбюратор со словами: «Повторяй за мной». Там были какие-то манипуляции с отверткой в самом конце, но по большому счету мы несколько часов убили на просто чистку этих самых карбюраторов. – Дейзи снова усмехнулась. – Ох и сложно они чистились! Я была вся в этом масле, мне даже фартук не помог.       - Помнишь ли ты, какие чувства, эмоции испытывала во время этого занятия? – внимательно следя за поведением пациентки, спросил Коллинз.       - Мне было интересно, и я была рада.       - А теперь слушай вопрос, это важно: ты испытала радость и интерес именно от того, что вот-вот узнаешь, как чинить деталь машины, или от самого факта того, что мальчик посвящает девочку в, казалось бы, совсем не девчоночьи дела?       Дейзи задумалась.       - Наверное… и то, и другое. Возможно, второе с большей вероятностью, потому что я вот только сейчас провожу параллель и понимаю, что именно после этого случая я стала больше общаться с мальчиками, чем с девочками.       - Скажи, Джон обучал тебя чему-нибудь еще? Как он к тебе относился?       - Больше ничему не обучал. Но как-то заступился за меня во время спора с другим парнем, но заступился не потому, что я девчонка, а потому что я в тот раз действительно была права.       - О чем был спор?       - Да ерунда. Я говорила, что фильм «Пражский студент» снят по мотивам рассказа Эдгара Аллана По, а он – что сюжет придуман сценаристом или режиссером. На следующий день Джон сказал, что нашел в библиотеке книгу По и подтвердил мои слова. Его стали обвинять в том, что он подлизывается к девчонке, будущий подкаблучник, но он не обратил на это внимания. Я потом часто вспоминала этот случай… Джон был на четыре года старше меня, других парней – на пару-тройку лет, но такое чувство, будто на целую жизнь. Я тогда видела его не юношей, а именно мужчиной. Сейчас понимаю, что он тоже совершил ряд ошибок, но тогда мне это казалось серьезным рывком вперед, и я думала, что мы действительно добьемся своего.       - Ты сейчас про случай с пастором?       - Именно так.       - А вот в этом промежутке – между чисткой карбюратора, спором и попыткой изгнания пастора – вы с ним часто общались?       - Вы имеете ввиду - наедине? Очень редко, а если считать от спора до попытки изгнания – я даже не помню. Мы часто собирались у него или у другого товарища – в основном парни и еще три-четыре девчонки – и обсуждали дела города. Однажды почти все сошлись на том, что никого не устраивает главное духовное лицо. Я ведь думала, что это со мной что-то нет, раз не могу спокойно высиживать на его проповедях, а оказалось, не я одна такая. Долго подходили к этому вопросу, сомневались: это все-таки священник, и как-то… не знаю даже, как подобрать слово, нечасто со мной такое бывает… ну, непривычно, неприлично, безбожно… И Джон сказал: «Нечего даже думать: он не устраивает даже взрослых». Мы пытались собрать петиции, но никто не воспринял действия детей всерьез. И тогда Джон решил действовать радикально: собрать нескольких добровольцев, чтобы вывесить на церкви большой плакат: «Пастору Гонзалесу пора на отдых!» Джону не надо было много людей, лишь человек пять. Собственно, добровольцев и было немного: никто не хотел проблем, отобрались самые одержимые. – Дейзи усмехнулась.       - Ты хотела именно, чтобы вы совместными усилиями изгнали священника? – спросил Коллинз.       - Конечно.       - А если бы это предложил не Джон, а какой-нибудь другой человек – ты бы согласилась?       - Да, согласилась бы. Мне в тот момент самой не слишком хотелось видеть этого пастора в нашем приходе, поэтому послушалась бы любого, кто предложил убрать его с поста.       - Так уж и любого? – с недоверием спросил врач.       Дейзи едва заметно закатила глаза.       - Мистер Коллинз, вы все клоните к тому, что я любила Джона? Ну да, скорее всего, любила, но без сексуального подтекста, да и лет, как мне кажется, было слишком мало для этого. Когда я с ним общалась, мне казалось, что вот-вот, что-то произойдет, какое-то событие… Он был… как бы сказать… как свет в окошке.       - И стал он в итоге чем-то бо́льшим, чем свет в окошке, за исключением случая с пастором?       - Не успел. Он умер спустя два года. Тогда ходила эпидемия брюшного тифа, помните, за несколько месяцев до начала Депрессии… Многих скосило и у нас, моего отчима в том числе. Смерть довольно часто забирает не того, кого надо… - Дейзи горько усмехнулась.       - Общались ли вы с Джоном после попытки изгнания, и как ты отреагировала на его смерть?       Девушка резко встала и прикурила сигарету. Коллинз, не ожидая этого, немного отшатнулся.       - Я в порядке, - сказала она, увидев его реакцию, и сделала несколько глубоких затяжек. – Нет, почти не общались. Узнав о его смерти, я не могла к нему попасть - меня не пустили, как и к отцу, так что я была только на похоронах. Когда умер папа, я думала, что он вернется… Когда умер Джон – я знала, что он не вернется. Теперь я ощущала потерю близкого человека сознательно, всеми фибрами души. А рядом, считай, умирал отчим, и мне было почти все равно, а потом я стыдилась того, что мне все равно… Я негодяйка, да?       - У «негодяйства» нередко есть причины. Давай тогда разберем, почему тебе было все равно, и перейдем к отчиму, раз уж о нем зашла речь. Сколько лет тебе было, когда твоя мать вышла за него замуж?       - Точно не помню, но я уже ходила в начальную школу. Если это важно для лечения, могу уточнить у сестры.       - То есть, тебе было где-то от семи до девяти лет?       - Да, где-то так.       - Какие у тебя с ним были отношения?       - В общем-то неплохие. Деррик – так его звали - был очень хозяйственный и уделял внимание нашей семье гораздо чаще, чем мой родной отец, но у него и времени было побольше. Правда, он был слишком, как по мне, яро настроен на порядок и чистоту, едва ли не на стерильность; мне достаточно тяжело было все это поддерживать, но я старалась.       - Почему тебе тяжело было поддерживать порядок?       - Порядок – не тяжело; тяжело – идеальный порядок. Я просто не видела в этом смысла. Достаточно просто не зарастать грязью и знать, где что лежит.       - Но почему ты все-таки его поддерживала, этот идеальный порядок?       - Однажды Деррик сильно накричал на мать, а та накричала на нас и сказала, чтобы мы все вылизывали, иначе отчим уйдет из семьи. Как я потом поняла, она преувеличивала. Но если действительно чуть что не так по хозяйству, раздражалась вся семья, и даже Ребекка… Правда, у нее, скорее всего, был такой настрой из-за родителей, ибо вроде как не склонна придираться к мелочам. Хотя… мы уже очень давно не жили вместе под одной крышей, поэтому кто знает.       - Ты никогда не сбегала из дома в знак протеста?       - Нет. Деррик был, в общем-то, отходчивым, и он либо в итоге сам все делал, как надо ему, либо просил нас более спокойно. Если бы он нудел каждую секунду – кто знает, может быть, и сбежала бы.       - Расскажи теперь про момент с избиением после того случая с пастором.       Дейзи сделала глубокий вдох и ответила:       - Что тут рассказывать. Я провинилась, зная, что мною будут, мягко говоря, недовольны, и понесла за это наказание. История стара, как мир.       Коллинз, видя некий психологический ступор пациентки, был настойчив:       - Ну, так и расскажи: как Деррик пришел к решению это сделать, как приводил в исполнение, что ты чувствовала при этом всем.       Дейзи не ответила и смотрела прямо перед собою в пол. Затем все же произнесла:       - Ну а как бы вы пришли к этому решению, если бы ваш ребенок, пусть не родной, совершил подобное? Он был слишком возмущен: правильно, я своей выходкой опозорила семью. Что я чувствовала? Конечно, мне было больно и неприятно, и даже обидно, ну а на что обижаться, если ты прекрасно понимаешь исход?       - Опиши как можно более подробно. Это нужно, к тому же я вижу, что ты пытаешься избежать разговора. Но это надо сделать, во имя, так сказать облегчения тяжкой ноши.       Дейзи, вздохнув, начала рассказывать, делая при этом средние по величине паузы:       - После того, как участковый полицейский в громкоговоритель велел нам спуститься с вершины церкви, я сразу отправилась домой. Мать меня, разумеется, ругала, отчим угрюмо молчал. Да, он не сразу сделал это, а спустя два дня… Нашу выходку обсуждали везде, где только можно, задавали вопросы моей матери. Я чувствовала нарастающее напряжение Деррика, и на третий день он надавал мне тумаков, да таких, что я упала, и несколько раз пнул ногами… Я еще долго не могла встать, но не потому, что тумаки были такими болезненными, а из-за какого-то мерзкого чувства, будто облили помоями. И я ходила с этими помоями на себе не день и не два. Такое ощущение, будто внутри меня все это время был какой-то мотор, который в итоге сломался… Я просто стала от и до послушной девочкой, идеально вылизывающей дом. Деррик потом извинялся, говорил, что на него что-то нашло… Вероятно, разговоры знакомых его и добили.       - Это был единственный раз, когда он тебя бил?       - Да. Он был почти единственный, кто меня вообще бил до замужества. Мать изредка тоже замахивалась, но так - шлепки, пихания, в общем, по мелочи.       - Сколько тебе лет тогда было, напомни?       - Тринадцать. Да, кстати, что именно вы увидели в моей ситуации с отчимом? Негодяйка ли я, раз проявила к его смерти, по большому счету, равнодушие?       - Я не думаю, что ты негодяйка. Какой временной промежуток был между смертями Джона и Деррика, и кто из них покинул этот мир раньше?       - Ну, значит, будете думать потом, когда я расскажу вам о матери. Около двух месяцев, и раньше умер Джон.       - Либо ты не отошла от смерти Джона, либо ты была обижена на Деррика за избиение.       - Ну а почему я была на него обижена? Я совершила такой поступок, который, очевидно, что повлек бы за собой наказание. Понятно, избиение – мягко говоря, неприятно, но если я знаю, на что я иду… Я вроде как не должна в таком случае обижаться, разве не так?       - У меня несколько вариантов. Один из них – в целом ты от и до чувствовала свою правоту и надеялась, что рано или поздно похожим образом начнут думать и другие. Когда реальность оказалась не совсем такой, как ты ее тогда себе рисовала, ты расстроилась, что логично. Это сродни разбиванию мечты. Ты пыталась взять на себя довольно рискованную роль помощницы лидера – для тринадцати лет это чересчур смело, я бы сказал, и в силу этого возраста ты не могла продумать всех нюансов. А насчет избиения самого по себе – это достаточно обидная и унизительная мера наказания, поэтому твои эмоции естественны.       - Но ведь такая мера была всегда, и люди жили с этим.       Врач с насмешливым подозрением взглянул на пациентку:       - Дейзи, мне кажется, ты сейчас со мной играешь. У тебя же есть свое мнение по этому вопросу.       - Положим, есть. Но мне хочется узнать, как на это смотрят другие люди.       - Я зафиксировал твой интерес, а точнее, этот вопрос целиком у себя, и мы обязательно разберем его на следующих сеансах. Все-таки у нас намечен план, от которого не стоит отклоняться, ибо ты можешь выдохнуться раньше положенного.        - Хорошо, доктор, - кивнула Дейзи.       - Отлично, я рад, что ты относишься к этому с пониманием. Теперь приступим к заданию, которое я тебе дал: расскажи обо всех хороших моментах твоей жизни, связанных с твоей матерью.       Дейзи обвела глазами комнату и стала рассказывать:       - Мы вместе работали в нашем семейном книжном магазинчике, расположенном на главной улице города. Этот магазин основал еще мой прадед. Мать меня назначила своей помощницей вскоре после случая с пастором, когда увидела, что я присмирела и никуда не буду срываться. Сначала ей помогала Ребекка, но та совсем скоро вышла замуж и уехала из родительского дома. Хорошие были времена, когда я там работала: такое тепло на душе, когда их вспоминаю... Вообще в целом я и про мать не могу сказать ничего дурного. В моментах между смертью отца и появлением отчима, затем - смертью отчима и появлением моего мужа, мы жили в общем-то нормально.       - То есть, ты хочешь сказать, что вы вместе жили нормально только тогда, когда у вас в доме не было мужчины?       Дейзи задумалась.       - Да! – наконец выпалила она. – Я вот начинаю вспоминать – она ко мне стала гораздо лучше относиться, когда умер отец. Хотя, не знаю, лучше, не лучше… мама просто стала реже появляться дома – она работала учительницей словесности в школе и еще этот магазин… Я довольно часто гостила у бабушки в те годы, поэтому я и не помню каких-то негативных выпадов в свою сторону со стороны матери. После смерти Деррика мы довольно много времени проводили вместе (так как вместе работали в магазине, собственно), и я могла точно сделать вывод, что отношения улучшились.       - Как мать и отчим относились друг к другу?       - Какой-то особенной любви между ними я не замечала. Спокойные были отношения. Иногда он делал ей замечания по хозяйству, она первое время реагировала для вида, но сильно всерьез их не воспринимала.       - Теперь расскажи о вашей дальнейшей совместной жизни, после того, как Деррик умер.       Дейзи снова ответила не сразу, но смотрела напряженным взглядом уже не в пол, а куда-то в сторону. Затем произнесла:       - Жили без больших происшествий и потрясений. Потом в нашей жизни появился Питер Юджин Барджман.