23 декабря 2022 г.
Красный свет мягко освещал домашнюю фотолабораторию, выхватывая из темноты очертания привычной для Чонгука рабочей обстановки: длинный стол, кюветы с реактивами, увеличитель, отпечатанные фотографии, развешанные для сушки вдоль стены… Единственное, что не вписывалось в эту идиллическую картину, — стоящий у стола Мин Юнги. — Ты не отстанешь, да? — Ты мне нужен, Чонгук-и, — ответил он, и драматичности, с которой была сказана эта фраза, позавидовал бы даже его парень — который, вроде как, актер. Или танцор? Совсем из головы вылетело. — Ты же мне друг? Ну началось. Чонгук тяжело вздохнул, посмотрел на друга с укором. Но Мин Юнги — не тот человек, с которым можно играть в гляделки и выиграть. Он не отвел глаз, его лицо, расчерченное красными отсветами и контрастными глубокими тенями, осталось все таким же непринужденным. А затем он даже выдал что-то отдаленно похожее на заискивающую улыбку. Чонгук плечом сдвинул его в сторону, чтобы подойти к фотоувеличителю. — Ты мешаешь мне работать, в курсе? — И принялся настраивать масштаб. — Просто скажи мне «да»… — Господи, он это специально говорит так, словно в дораме снимается? — И я уйду. — Я не праздную Рождество, и ты это знаешь. — Так может, пора начать? — а вот это уже был старый-добрый язва Юнги. Он легонько постучал ногтем указательного пальца по уголку одной из тех фотографий, что висели вдоль стены, и добавил: — Это самое депрессивное, что я видел в своей жизни, а я ведь видел некоторое дерьмо. В курсе? Чонгук поднял хмурый взгляд на снимок: там был запечатлен ребенок, забившийся в угол кровати; он сидел, обняв коленки, и несмело выглядывал из-под густой длинной челки. Тонкие тени ложились на его лицо и стену за спиной четкими черными линиями, как если бы он смотрел в зарешеченное окно, которое осталось за кадром. Ладно, не самая позитивная работа, но все же. Чонгук оперся руками о край стола и перевел хмурый взгляд на Юнги. Уже хотел оспорить его заявление — он не собирался давать в обиду свое творчество, да, — но тот быстро продолжил: — Я не говорю, что фотографии плохие. Но мне кажется, тебе нужны позитивные эмоции. Немного веселья, понимаешь? — И с несвойственным ему энтузиазмом очертил ладонями в воздухе дугу воображаемой радуги. — Рождественское чудо. Чонгук выразительно поморщился, всем своим видом показывая, куда Юнги стоит засунуть свое чудо вместе с радугой. — Вот только не делай вид, что это ты обо мне заботишься. И вообще… — Он совсем не горел желанием обсуждать собственное душевное состояние и поинтересовался, насмешливо склонив голову набок: — Это разве не романтическая поездка должна быть? Ты же так в прошлый раз говорил? Заснеженный лес, уютный домик вдали от цивилизации и только вы вдвоем с твоим мажорчиком. — У «моего мажорчика» вообще-то имя есть. — Юнги недобро сощурился. — О, правда? — Чимин. Выучи уже наконец. И да, таков был изначальный план, но потом Чимин предложил позвать кого-то еще. Ну, знаешь, устроить вечеринку. Праздник все-таки, — он все еще пытался изображать радость и энтузиазм, но получалось сильно так себе. О, кое-кому эта смена планов была явно не по душе. — Поэтому он приведет друга. И я приведу друга. — Итого четыре человека, — констатировал Чонгук и издевательски протянул: — Вечери-и-инка, ух! — А что, толпу народа приглашать? Чтобы потом не знать, куда от них деться? На кой хер мне это счастье? Я и согласился-то только потому, что Тэхену не с кем празд… — Юнги вдруг осекся и смерил его возмущенным взглядом. — Ах ты мелкий манипулятор! Зубы мне заговариваешь? — Даже в мыслях не было, хен, — сама невинность. Вот только хена, конечно, хрена с два проведешь — он выдохнул скептический смешок и, покачав головой, отвернулся. Недолго помолчал, затем примирительным тоном спросил: — Так ты поедешь? — На тухлую вечеринку с тремя старперами? — На уютные дружеские посиделки! — А ты оптимист… — И всегда им был, просто умело это скрывал. Так что? — Да почему именно я? — Потому что мне больше некого позвать, — выпалил вдруг Юнги. Ого, надо же. Это что, капитуляция? «Все карты на стол»? — В этом мире существует не так много людей, чья компания целых два дня подряд не будет меня раздражать. Чонгук даже выпрямился и немного отклонился, чтобы заглянуть ему в лицо, но Юнги опустил голову и сложил руки на груди. Минутка откровенности на этом, видимо, закончилась. Повисла тишина — слегка неуютная, но Чонгук мог бы легко проигнорировать этот дискомфорт, если бы захотел. Он умел быть упрямым не меньше, чем Юнги настойчивым, но… Он вновь посмотрел на черно-белого мальчишку, что выглядывал в воображаемое окно — которого, как знал Чонгук, за кадром не было. Конечно знал, сам ведь это снимал. И, в отличие от Юнги, он не считал эту свою работу депрессивной. Он видел — где-то за робостью и страхом, что читались в глазах ребенка, глубоко внутри была спрятана надежда. Люди — странные существа: они продолжают надеяться, даже когда это бессмысленно, даже когда их вера в лучшее абсолютно иррациональна и несовместима с объективной реальностью. Даже когда они вообще не заслуживают надежды. — Ладно, — наконец тихо сказал Чонгук. — Правда? — Только никаких рождественских песенок, хлопушек и прочего искусственного позитивчика. — Он вперил требовательный взгляд в Юнги. — Терпеть не могу всю эту мишуру. Тот растянул губы в легкой улыбке — и Чонгук достаточно хорошо знал его, чтобы распознать в ней искреннюю радость. — Не вопрос. Только глинтвейн и взрослые разговоры, только хардкор, — торжественно пообещал Юнги. — И вкуснейший ужин от меня. — Завлекаешь меня едой? — Чонгук закатил глаза. — Я же уже согласился. — А это чтобы не передумал. — С тобой передумаешь… Он бескомпромиссно развернул Юнги лицом к выходу и подтолкнул между лопаток. — Иди уже, у меня куча работы. Завтра последний день, чтобы вывеситься, у нас просмотр с понедельника. Но когда тот ушел, а комната погрузилась в глухую тишину, Чонгук вместо того, чтобы заняться делом, еще долго стоял без движения, обняв себя за плечи и бездумно уставившись в пустоту темного угла, куда не доставал слабый свет красного фонаря. Позабытая тревога смутной тенью замаячила на периферии сознания. Все в порядке, — сказал он сам себе. Все будет хорошо. Юнги ведь прав — это просто уютные дружеские посиделки. Разве может что-то пойти не так?***
24 декабря 2022
Утро следующего дня выдалось морозным и пасмурным; ветер бесновался в кронах деревьев вдоль аллеи, раскачивал праздничную гирлянду, украшающую арку главных ворот, обжигал ледяным дыханием открытые участки кожи. Темные облака, затянувшие небо, обещали снегопад, и оставалось только надеяться, что тот не застанет их в пути где-нибудь в горах. Чонгук стоял на крыльце, пересчитывая сигареты в пачке и пытаясь прикинуть, хватит ему этого на ближайшие два дня или лучше купить про запас, пока они еще не выехали. В поле зрения показался Югем — раскрасневшийся и немного растрепанный, с листами плотного картона, обернутого пленкой, в руках. Взбежал по ступенькам, притормозил рядом. Чонгук в шутку смерил его осуждающим взглядом. — Ты бы еще позже пришел, чтобы место только на двери осталось. — А ты почему здесь? Уже вывесился? — Ага. Пока он прятал пачку в карман, Югем, поежившись от очередного резкого порыва ветра, состроил просящие глазки. — А поможешь мне? С меня потом обед. — Прости, не могу. — Чонгук кивком указал на дорожную сумку, что лежала у его ног. — За мной сейчас должны заехать. — О-о-о, — с легкой завистью протянул Югем. — У кого-то намечаются веселые рождественские каникулы? Куда едешь? — Да так… Вдруг резко захотелось покурить. Чонгук напомнил себе, что минутой ранее вообще-то решил экономить сигареты. — Я серьезно, Ким, тебе бы поспешить. В выставочном зале все лучшие места уже разобрали. — Вот черт, — тихо прошипел Югем и резво направился к двери, но, спохватившись, обернулся и с дружелюбной улыбкой добавил: — Эй, Чон! Счастливого Рождества! — Ага, тебе тоже, — Чонгук честно попытался сказать это не с кислой рожей. В конце концов, не объяснять же каждому встречному, что он давно уже не верит в «счастливое Рождество». Он посмотрел время на телефоне: 10:53. Юнги обещал забрать его от университета в одиннадцать, но стоять и ждать на холоде еще семь минут не было никакого желания. Чонгук сразу позвонил. Трубку взяли уже на последних гудках, когда он собирался сбросить вызов. — Привет, мелкий, — Юнги лениво протягивал слова: видимо, еще толком не проснулся. Бедняга всегда тяжело переживает подъемы раньше полудня. — Ты что, уже освободился? — Ага. Ты там скоро? — Да уже здесь. На парковке возле Сабвэя. Найдешь? — Уж как-нибудь справлюсь. Чонгук заканчивал первый курс, так что к этому времени успел выучить все стратегически важные места — то есть те, в которых продавали еду, — рядом с университетом. Найти парковку не составило труда, но вот с Юнги дела обстояли уже посложнее. Он в растерянности оглядел целый ряд машин и невольно зацепился взглядом за внушительный черный внедорожник — дорогая тачка, насколько Чонгук, который вообще в них не разбирался, мог судить. И он знатно удивился, когда именно из этого внедорожника вышел Юнги. Его растрепанные темные волосы напоминали воронье гнездо, глаза казались совсем маленькими из-за общей припухлости лица, да и в целом он выглядел как человек с острой нехваткой кофеина в крови. Но при этом было во всем его виде что-то такое уютное, что Чонгук не смог сдержать улыбки. Он знал хена с детства — с пяти лет, когда переехал с родителями в один из старых спальных районов Сеула, где жили преимущественно бедные слои населения. Юнги был его соседом. Не то чтобы они сразу подружились, в таком возрасте разница в семь лет кажется непреодолимой пропастью, за которой не существует даже шанса на близкие отношения, если нет кровного родства. Но позже, когда у Чонгука начался подростковый бунт, именно Юнги стал тем самым плохим человеком, который без лишних слов дал ему попробовать первую сигарету — а затем, когда Чонгук, откашливаясь, зарекся, что «больше никогда не возьмет в рот такую дрянь», философски заметил: «Еще и не такую возьмешь». И оказался прав. Чертовски прав. Именно ему Чонгук первому сказал, внутренне дрожа от страха: «Кажется, мне нравятся парни. Так, как должны девчонки, только парни». Сказать что-то такое Мин Юнги, самому пофигистичному человеку в мире, было проще, чем кому-либо другому, — тот только плечами пожал и ответил: «Не самое худшее, что могло с тобой случиться. Парни, конечно, бывают теми еще придурками, но зато парню можно врезать, если он тебя бесит. Девчонке вот нельзя». Чонгук, пожалуй, никогда не испытывал такого облегчения, как в тот раз. Не потому, что его очень радовала гипотетическая возможность бить своего гипотетического парня, а потому, что Юнги не смотрел на него как на грязного извращенца. А позже оказалось, что он и сам — «грязный извращенец». Как-то раз он познакомил Чонгука с одним своим приятелем и признался: «Иногда так хочется ему врезать…» Чонгук понял. Они всегда понимали друг друга, зачастую даже без слов. И это безмолвное понимание между ними зародилось даже раньше, чем самое слабое подобие дружбы — наверное, потому, что они были похожи. Чонгук и сам себе не мог объяснить, в чем именно, просто чувствовал — и иногда видел это в глазах Юнги: он такой же. Сейчас они жили в получасе езды на метро друг от друга, да и общих друзей у них совсем не осталось. Почти не было точек соприкосновения, если не считать того, что Чонгуку искренне нравилась музыка, которую создавал его хен. Но они продолжали держаться друг за друга. Иногда Чонгук думал, что по инерции. Иногда — что это просто судьба. Юнги лениво махнул ему рукой, подзывая к себе, и тут же прикрыл рот ладонью, широко зевнув. Чонгук подхватил свою сумку и подошел ближе. Кивком указал на внедорожник: — Это твоего мажорчика? — А затем, еще раз — теперь уже вблизи — оценив габариты, лукаво ухмыльнулся. — Он что, компенсирует? Сонный Юнги реагировал слишком медленно, успел только рот открыть — как за спиной послышался мелодичный мужской голос: — Во-первых, это не моя… Чонгук обернулся — прямо за ним стояли двое парней: среднего роста блондин в щегольском пальто и высокий брюнет в спортивной куртке. — А во-вторых, — приятным глубоким басом произнес брюнет, — нет, не компенсирую. Вот черт. Лукавая ухмылка тут же увяла. Да уж, просто идеальный момент для знакомства. — Привет, — неловко пробормотал Чонгук. Догадаться, кто есть кто из этих двоих, было бы очень легко даже без их реплик. Чонгук отлично знал типаж Юнги, и это явно не парень выше него с копной непослушных темных кудрей и квадратной челюстью, от изучающе-заинтересованного взгляда которого иррационально хотелось спрятаться. Зато вот этот блондин с миловидным лицом и большими глазами, которого хоть сейчас на обложку модного журнала фотографируй, — самое то. — Привет. Я Пак Чимин, — как и ожидалось, представился «самое то» и слегка поклонился. — А ты Чон Чонгук, верно? — Чонгук только и успел, что выдать вежливое «да», как его уже наградили обворожительной приветливой улыбкой и сунули в руку стаканчик кофе. — Прости, мы не знали, что ты любишь, а Юнги спал, так что взяли тебе тоже американо. — Забей, он не привередливый, — сообщил Юнги и забрал у Чимина картонную подставку с еще двумя стаканчиками, при этом втихаря погладив его пальцы. Чонгук тактично отвернулся. И снова наткнулся на этот изучающе-заинтересованный взгляд. — Ким Тэхен, — представился его обладатель и, перехватив свой стаканчик в левую руку, протянул правую на иностранный манер вместо привычного поклона. Чонгук недолго думая пожал ее — не жалко, чего уж. Он был без перчаток, и прикосновение теплой ладони Тэхена к замерзшим пальцам показалось обжигающе горячим. Тот отчего-то хмыкнул и опустил глаза на их руки. — Давай сумку, отнесу в багажник, — в его голосе послышались насмешливые нотки, и тут до Чонгука дошло, что на самом деле означала эта протянутая ладонь. Да-что-ж-за-день-то, а. Щеки вспыхнули. Он впервые за все утро порадовался, что погода выдалась холодной: румянец все спишут на мороз. — Ага, — пробормотал, поспешно убрав руку, и тоже опустил взгляд. — Да, спасибо. И пока прикидывал, получится ли еще сослаться на плохое самочувствие и слиться до того, как они выедут из Сеула, Ким Тэхен действительно забрал его сумку и отнес в багажник. С тихим хлопком последний путь к отступлению был отрезан. Чимин и Юнги заняли места сзади — в полумраке салона уже не стесняясь открыто держаться за руки — и Чонгуку не оставалось ничего другого, кроме как сесть рядом с водителем. В машине витал сильный кофейный аромат, перебивая резковатый запах кожи, затем эту смесь разбавила ворвавшаяся в салон с порывом ветра морозная свежесть, когда дверь открылась и за руль сел Тэхен. Чонгук осторожно покосился на него, тот покосился в ответ — в его взгляде все еще можно было заметить отголоски веселья. Вот тут-то Чонгук и осознал, на что он подписался. Сколько им там ехать до Пхёнчана? Часа три? Да, это определенно будет самая неловкая поездка в его жизни.***
Юнги конечно предупреждал, что они сняли отдельный домик рядом с самым дорогим горнолыжным курортом Пхёнчана, но Чонгук все равно ожидал чего-то вроде охотничьей хижины с удобствами, а не настоящий дом: большой, в два этажа, уютно обшитый деревом, с трубой от дымохода и крытой террасой вдоль всего фасада — он приветливо мигал золотистыми огоньками гирлянд, а из окон лился теплый свет, в котором роились снежинки. Снегопад и правда застал их в пути, на горной дороге, — не слишком сильный, но из-за него пришлось замедлиться. Добрались они, когда уже опустились первые сумерки. Дом находился в отдалении от других, за маленькой еловой рощей, которая, огибая его, превращалась в густой лес с высокими старыми соснами. До лыжной тропы придется завтра хорошенько пройтись, но, как сказал Ким Тэхен, «повезло, что вообще удалось его снять, здесь на праздники всё бронируют с осени». Именно он, к удивлению Чонгука, отвечал за организацию, а не Чимин. Именно ему хозяин — невысокий мужчина средних лет со старомодной бородкой и в старомодной же дубленке, словно он прямиком из двухтысячных пришел, — отдал ключ. Металлический ключ. Черт, Чонгук уже и не помнил, когда ему в последний раз встречались обычные механические замки… К счастью, сам дом оказался не таким старым. Сдержанный минималистичный интерьер выглядел даже современно — и очень уютно из-за большого количества дерева и текстиля в нем. Они оставили машину в гараже рядом с домом, занесли вещи на второй этаж и немного осмотрелись, а затем принялись выгружать привезенные продукты — Юнги-то насчет ужина не шутил, он и правда собрался его готовить. Он деловито осмотрел кухню, оценил набор бытовой техники, проверил остроту ножей, и, судя по очень довольному лицу, подарки этому Гордону Рамзи на минималках уже можно было не дарить. Затем он начал разбирать пакеты, сортируя продукты по известной ему одному схеме, и когда вытащил на свет божий целую индейку, Чонгук уставился на него с немым вопросом. Ты серьезно, хен? — Что? Не Соллаль же, — пожал плечами Юнги. — Будем пробовать аутентичную западную кухню. — Ладно, ладно, как скажешь, — пробормотал Чонгук — в конце концов, не ему же с этой индейкой три часа возиться, так ведь? — и подтянул к себе упаковку имбирных пряников. — Пробовать так пробовать. Хлопнула входная дверь, послышались голоса Чимина и Тэхена — эти двое принесли и сгрузили на кухонный островок еще по пакету. — О, вы уже к десерту перешли? — весело спросил Тэхен, заметив жующего Чонгука. — А для нас есть? Чонгук без лишних слов протянул ему пряники. Вопреки его ожиданиям, неловкость они растеряли где-то по пути сюда. Он, правда, так и не понял, где — успели ее хоть из Сеула вывезти или нет? Зато понял, что՛ Юнги нашел в Чимине помимо внешности — как минимум тонну обаяния и умение расшевелить и заболтать кого угодно. И вот Чонгук, который обычно участвовал в общих разговорах где-то на уровне коротких односложных поддакиваний, в какой-то момент обнаружил, что уже минут десять подробно объясняет трем людям, не имеющим никакого отношения к фотографии, почему он предпочитает пленку цифре. Что еще удивительнее — его с интересом слушали. В итоге самым молчаливым в их маленькой компании оказался не он, и даже не Юнги, а Тэхен. То ли просто от дороги отвлекаться не хотел, то ли строил из себя загадочного. Чонгук ровно один раз попытался проявить инициативу в общении, спросил его, мол, чем вообще по жизни занимаешься, на что получил в ответ: «Это самая скучная работа в мире. Поверь, ты не хочешь об этом слушать» — с чем, естественно, не согласился чисто из духа противоречия. Он не любил, когда за него решали, чего он хочет. Но после слов «Слышал что-нибудь о математическом моделировании?» пришлось признать правоту Тэхена… Еще Чонгука очень порадовало — и, несомненно, очень помогло ему почувствовать себя комфортно в компании едва знакомых людей — то, что его не просили придерживаться всяких вежливых формальностей. Видимо, к таким вольностям со стороны младших Тэхена и Юнги приучил Чимин, который не только использовал неформальную речь, но и не называл хеном никого из них, несмотря на то, что оба старше него на четыре года. И если с Юнги все понятно — особое отношение, что тут скажешь, — то Тэхен, должно быть, и правда для Чимина очень близкий друг. И Чонгук бы чувствовал себя несколько лишним в этой компании, если бы ему одному из всех приходилось отслеживать чертовы окончания. К счастью, когда он о них забывал, никто его не одергивал, не косился неодобрительно и не называл невоспитанным ребенком. Компания двух «мажорчиков» вообще оказалась не так плоха. Как минимум никто из них не был снобом с оттопыренным мизинчиком, хотя музыкальные пристрастия Тэхена, который в машине на фон тихо включил джаз, вызывали вопросы. Впрочем, сейчас он вот не брезговал поработать на кухне и почистить лук, да и Чимин рвался помочь с готовкой, только Юнги упорно пресекал все его попытки хоть что-то сделать. Чонгук, как только заметил в его действиях закономерность, принялся с интересом наблюдать. — Давай я морковку тебе порежу? — предложил Чимин и даже успел достать из подставки нож, но тут Юнги, который буквально только что обмазывал индейку маслом со специями, нарисовался рядом и этот нож отобрал. — Сам справлюсь, что там той морковки. И вообще, не мешайся мне тут, — и отпихнул Чимина бедром в сторону, подтягивая к себе доску. Чимин облокотился на столешницу, со скучающим видом огляделся. Ткнул указательным пальцем в одинокий апельсин, что лежал рядом, покатал его немного туда-сюда. — А это тоже для индейки? — Да, это внутрь запихивается. — Хорошо, я почищу. С ловкостью опытного игрока в баскетбол Юнги на лету увел несчастный апельсин из рук Чимина, что тот и моргнуть не успел. — Его не надо чистить. — Он что, прямо так запихивается? — недоверчиво спросил Чимин. — Вот прямо так и запихивается. — Хорошо, понял… — он тихо вздохнул и затарабанил пальцами по столешнице. Задумался. — Может, я сварю пока глинтвейн? И с огромным энтузиазмом принялся искать кастрюлю по шкафчикам и тумбочкам. Юнги оглянулся, закатил глаза, подошел и захлопнул дверцу, которую Чимин как раз открыл. — Может, ты пока посидишь и отдохнешь? Глинтвейн я сам сварю, там сложный рецепт. — Да что там сложного? Вино подогреть? — Там особый рецепт, понимаешь? Мой личный. Выведенный тяжким трудом в ходе множества экспериментов. Чимин выпрямился, несколько секунд они с Юнги просто молча смотрели друг на друга. Атмосфера между ними как-то потяжелела — наверное, он уже тоже заметил закономерность. — Хорошо, ладно, — он первым отвернулся и с хмурым видом поискал глазами что-то на столе. — Тогда я пока порежу… — Юнги, порезать тебе фрукты? — вдруг вмешался Тэхен, который как раз закончил с луком. — Да, спасибо. Чимин перехватил его взгляд и опасно сощурился, но Тэхен и бровью не повел — только улыбнулся. — Замечательно. Просто прекрасно. Осталось еще открыть вино, да? — Чонгук-и, откроешь вино? — попросил Юнги, возвращаясь к нарезанию моркови. — Без проблем. — Да вы нормальные вообще? — не выдержал Чимин. Он теперь переводил возмущенный взгляд с одного хена на другого. — Это что за сговор? И Юнги, не отрываясь от своего занятия, тихо пробормотал: — Прости, Чимин-и, но в сегодняшнем меню нет блюд с кровью… — Но его, конечно же, всё равно все услышали. Чимин уже открыл было рот, чтобы что-то сказать — явно не очень доброжелательное, — но Тэхен с какой-то особой успокаивающей интонацией добавил: — Вообще-то он прав. Давай начистоту, на кухне ты — мальчик-катастрофа. — Это неправда! — Ты взорвал яйца, когда пытался их сварить, — добил аргументом Юнги. Чонгук, который в этот момент как раз закончил вкручивать штопор и собирался уже открыть бутылку, не сдержался и прыснул со смеху. — Так вообще бывает? — с искренним удивлением спросил он. — Яйца могут взорваться? Юнги состроил страдальческую мину. — Я бы и сам не поверил, если бы не собирал их по кухне. — Да идите вы… — пробормотал Чимин, но вид теперь имел сконфуженный. — Я просто про них забыл. С каждым может случиться. В конце концов он нашел себе занятие — отыскал стаканы для глинтвейна и, сполоснув их, принялся протирать бумажным полотенцем, хотя те выглядели вполне себе чистыми. Юнги, как только это заметил, замер с забавным лицом — как будто не мог решить, смириться ему с неизбежным или все-таки… — Только не порежься, пожалуйста, — все-таки сказал он. — Юнги, — неожиданно низким голосом произнес Чимин. Чонгук пока не знал, как у него обычно звучат угрозы, но готов был поспорить, что именно так. Он потянулся через всю столешницу, взял один из стаканов, налил в него вина и поставил перед Чимином. — Тебя тоже иногда бесит его гиперзаботливость, да? Тот ответил коротким взглядом, полным понимания и немой благодарности. — Я вообще-то здесь, — напомнил Юнги и отошел к раковине, чтобы сполоснуть нож. — И ты, мелкий, должен быть на моей стороне, разве нет? — Я дружу с тобой уже шесть лет, хен. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы быть на твоей стороне. Чимин поджал губы, явно сдержав смешок. Юнги с каменным лицом вытер салфеткой нож, резко воткнул его в подставку и посмотрел на Чонгука, как бы спрашивая — еще что-то скажешь? Чонгук с независимым видом отвернулся и встретился глазами с Тэхеном. Вот кто тут забавлялся больше всех, тихо наблюдая со стороны и таская со своей разделочной доски кружочки апельсина вместо попкорна. Хорошо устроился, однако. Чонгук оценил тактику, тоже притворился ветошью и принялся таскать орешки из пачки, оставленной для пирога. Юнги закончил с индейкой, отправил ее запекаться и, прислонившись к кухонной тумбочке, задумчиво посмотрел на Чимина. Протяжно выдохнул, затем подошел. Обнял его со спины. Тот с недовольным лицом дернулся, чтобы высвободится, но Юнги только крепче сжал объятия, окончательно сковав его по рукам. Ткнулся носом ему под скулу, притерся ласково и пробормотал на ухо: — Ну не злись, Чимин-и… — Ну так и не зли меня, — резонно ответил тот. — Хорошо, не буду. Он заметно расслабился в руках Юнги, но все равно упрямо возразил: — Врешь ведь. — Хорошо, вру. — Хватит соглашаться со всем. — Хорошо, молчу. Чонгук даже жевать перестал. Ладно, он действительно дружил с хеном уже шесть лет, но впервые видел его таким… ну, вот таким. Нежным и, черт бы его побрал, покладистым. Не то чтобы у Чонгука было много возможностей наблюдать, как Юнги ведет себя со своими партнерами, но все же — это тот самый Мин Юнги, который «зато парню можно врезать, если он тебя бесит»? Чего вообще? — Как это произошло? — Чонгук понял, что произнес это вслух, только когда поймал на себе сразу три вопросительных взгляда. И добавил первое, что пришло в голову, чтобы не звучать грубо: — То есть как вы познакомились? Хен мне не рассказывал. Справедливости ради — его это и правда интересовало. Едва ли не самое удивительное в истории этих двоих было то, что она вообще случилась. Раньше Чонгук думал, что так бывает только во всяких глупых романтических дорамах про современных Золушек. Ну серьезно, что общего может быть у простого парня Мин Юнги и Пак Чимина, который родился с золотой ложкой во рту? В то время как Юнги работал обычным звукарем и вынужден был продавать свои песни почти за бесценок левым продюсерам, потому что у него не было ни денег, ни связей, чтобы раскрутить собственное имя, Чимин учился в лучшем университете страны и, если Чонгуку не изменяла память, уже даже участвовал в каких-то спектаклях. Напрашивался самый элементарный вопрос — как они вообще узнали о существовании друг друга. — Ты знаешь много мест, где я в принципе бываю? — с явной иронией в голосе спросил Юнги. Он, видимо, предлагал поиграть в угадайку, но Чимин оказался милосерднее: — В студии, — подсказал он. Ответ, как оказалось, лежал на поверхности. — Юнги меня записывал. То есть не только меня, конечно… В общем, знакомые из универа готовили демку и попросили помочь с бэком. Я подумал, это будет неплохой опыт, и согласился. — Подожди, ты хочешь сказать, что работал с Юнги-хеном и после этого все равно… с ним… — Чонгук совсем растерялся. — Я слышал, на работе он несговорчивый грубиян, который хамит музыкантам. — Это от кого ты такое слышал? — сразу же взъелся несговорчивый грубиян. — От твоего начальника. Он тогда очень громко кричал тебе в трубку, сложно было не услышать. Чимин шумно усмехнулся, скосил взгляд на Юнги. — Ну, похоже, у меня специфический вкус. — Да в смысле? Я разве был с тобой груб? — Справедливости ради, в тот раз ты сказал мне, что бэк-вокал — не мое. Юнги тихо застонал сквозь зубы и уронил голову ему на плечо. — Я же не это… Черт, — его голос звучал приглушенно и немного несчастно. — Я всего лишь имел в виду, что тебе нужно дать нормальное соло! Ставить исполнителя с таким тембром и манерой на бэк — это же преступление. — И как с таким умением выражать мысли ты вообще пишешь песни? — невинно поинтересовался Тэхен. Юнги поднял на него уничтожающий взгляд, но Чимин, уже окончательно сменив гнев на милость, успокаивающе погладил его по руке. Чонгук же теперь пытался состыковать у себя в голове новую информацию со всеми теми случайными фактами, которые он знал о Чимине. — Я отчего-то думал, что ты актер, — признался, растерянно взглянув на него. — Юнги-хен как-то рассказывал, что ходил к тебе на премьеру… — То был мюзикл, — пояснил Юнги. — О, вот оно что, — протянул Чонгук. По правде, он не слишком любил мюзиклы и мало что в этом понимал, но если так подумать — это же должно быть еще сложнее, чем просто играть, потому что нужно также петь и танцевать. — Это круто. Тем более, что ты еще учишься… Не знал, что в театр берут студентов. — Это аматорский театр, — с легкой улыбкой поправил Чимин. — Туда не так уж сложно попасть, если честно. Но да, когда ты всего лишь студент, у тебя не так уж много возможностей получить опыт выступлений. В профессиональную труппу меня никто не возьмет, конечно. — О, ну не скромничай, Пак Чимин, тебе не идет. — Юнги немного склонил голову вперед, чтобы заглянуть ему в лицо. — Уже очень скоро мы увидим тебя на большой сцене, я уверен. — И сообщил остальным с неприкрытой гордостью: — Эта звездочка еще покорит мир. Он очень хорош. Я буквально влюбился в него, когда увидел на сцене. А вот эти восторги Чонгук уже слышал. Юнги вроде бы никогда не был щедрым на комплименты человеком, но о своей «звездочке» всегда отзывался только с восхищением. Чимин же отчего-то опустил глаза, а выражение его лица стало немного отстраненным, словно он чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя Юнги ведь прав — на скромняжку он совсем не походил, скорее создавал впечатление уверенного в себе человека, который понимает, что он хорош, и отлично знает — в чем. Тогда с чего это смущение? — Юнги, прекращай, — шепнул Чимин, и Чонгук подумал, что, может, тот просто предпочел бы обсуждать, кто в кого когда влюбился, не при посторонних — оттого и смутился. В общем-то, ему и самому не помешало бы переварить когнитивный диссонанс от нежного и покладистого Юнги-хена. Так что под предлогом «я схожу покурю» Чонгук оперативно свинтил. Дверь из кухни вела сразу в гостиную, откуда можно было свернуть либо к лестнице на второй этаж, либо в прихожую — вот туда он и направился, но нерешительно остановился на полпути, зацепившись взглядом за рождественскую елку, стоящую возле камина. Довольно большое пространство освещалось одной только гирляндой, что украшала ее, и, может быть, кому-то другому этот таинственный полумрак и мигающие огоньки показались бы очень праздничными и уютными, но Чонгуку сейчас больше всего хотелось отвернуться и сделать вид, что никакой елки здесь нет. Иногда у него почти получалось расслабиться, отвлечься, забыться за разговором, но смутная тревога на самом деле никуда не девалась — весь день она сопровождала его, как тень, все еще маячила там, на периферии сознания, время от времени напоминая о себе — привет, я здесь. Забыл обо мне?.. Зря. Он уже и сам не понимал, на что рассчитывал — и правильно ли вообще сделал, что согласился поехать. В конце концов, нельзя же праздновать Рождество, делая вид, что это и не Рождество вовсе. Да и зачем? Это глупо. Чонгук задержал взгляд на фигурке ангела, что украшала собой верхушку, затем скользнул вниз, рассматривая разноцветные огоньки и блестящие шары… И вдруг заметил на нижних ветках два маленьких кошелька, нарядно расшитых снежинками. По старой традиции такие вешали на елку для детей и клали туда деньги, какую-нибудь мелочь… Привет. В груди вдруг поселилась неприятная тяжесть. Я здесь. Зачем они там?.. Дом сняли четверо взрослых, среди них нет детей. Забыл обо мне?.. Чонгук закрыл глаза, медленно досчитал до трех, по когда снова посмотрел на елку — в ней ничего не изменилось. Так, ладно… Ладно. Наверняка этому есть простое разумное объяснение, правда? Может, хозяин, когда украшал дом, повесил их по привычке. Может, ему просто нравятся старомодные украшения? Похоже на то, он же и сам выглядел так, словно застрял где-то в нулевых. Да, конечно же, это всего лишь… Чонгук выдохнул и постарался дышать глубже. Это всего лишь случайность. Просто совпадение. Зря… — Чонгук? Он вздрогнул и резко оглянулся, хотя голос Тэхена был тихим и каким-то мягким — и совсем не пугающим. — Все в порядке? — Да, в полном, — даже получилось сказать это уверенно. Тэхен стоял у двери на кухню, и вряд ли он мог заметить что-то в полумраке, но от этого его взгляда все еще иррационально хотелось спрятаться. Чонгук резко вспомнил, что собирался покурить. Он отвернулся и направился к выходу, Тэхен отчего-то пошел за ним. Первой — ужасно глупой — мыслью было, что он его словам не поверил, но, господи, да какая ему разница. Расслабся, Чонгук. — А ты куда? Или тоже решил сбежать от сладкой парочки? — Конечно же нет, что ты. Я просто иду забрать из машины забытый пакет с остальным вином, — ответил Тэхен с таким видом, что Чонгук сразу понял — он именно с этим расчетом его и забыл. Этот Ким Тэхен всегда такой продуманный? В прихожей сработал датчик, яркий свет резанул по глазам, но вместе с тем — вернулась легкость. Чонгук обулся, надел куртку и, наблюдая, как Тэхен заматывает на себе шарф, немного склонив голову вперед, тихо хмыкнул: — Ну теперь понятно, зачем Юнги-хен позвал меня. — Чтобы я не чувствовал себя третьим лишним? — Чтобы ты не был в этом чувстве одинок. Тэхен застыл с заведенной за шею рукой, в которой держал конец шарфа, и поднял удивленный взгляд, а Чонгук слишком поздно осознал, что при желании его фразу можно трактовать совсем не в том смысле, который он вкладывал. Да, в мыслях это звучало лучше. — Значит, нам в гараж? — слишком бодро спросил он, поспешно застегнулся, едва сдержался, чтобы не накинуть капюшон по самые глаза, и натуральным образом сбежал на улицу, очень надеясь, что вечерний мороз — ух-ты ж, черт побери, а ведь и правда холодно — отвлечет внимание Тэхена и они заведут разговор о погоде. Может, хоть в разговорах о погоде он перестанет лажать?.. Снаружи было уже совсем темно и заметно усилился снегопад. Идти по открытой лужайке, продуваемой со всех сторон, в гараж и обратно оказалось не слишком приятно, порывы ветра сыпали колючую снежную крошку прямо в лицо, но как только удалось снова скрыться под навесом террасы, стало почти хорошо. Холод только поначалу, на контрасте, показался таким сильным, но сейчас почти не ощущался. Да и возвращаться в дом Чонгук не спешил. Он очень удачно заметил вычурную садовую скамейку под стеной и присел, расслабленно откинувшись на спинку. Тэхен, который как раз поднимался на крыльцо, затормозил на верхней ступеньке и посмотрел вопросительно. — Будешь здесь? — Думаю, сладкой парочке надо дать немного времени. — Пожалуй, — легко согласился он, а затем подошел и тоже присел, пристроив пакет с бутылками вина рядом. Вообще-то, это не было приглашением. Чонгук осторожно скосил взгляд, рассматривая его профиль в неясном свете уличных ламп. Он уже заметил, что в спокойном состоянии — например, в моменты задумчивости — лицо Тэхена кажется немного печальным, но это скорее из-за особенностей внешности, потому что сам он при этом производит впечатление человека, которого очень сложно по-настоящему расстроить или вывести из себя. Или все же было?.. Чонгук и сам не знал, чего не хотел больше: оставаться один на один с ним, рискуя в очередной раз сморозить какую-то глупость, или один на один с собой? Он опустил глаза, теперь бездумно рассматривая свои покрасневшие от холода ладони, а затем спрятал их в карманы. Идиотизм — поехать в горы и забыть перчатки. Ты как всегда, Чон Чонгук. Тэхен вдруг заерзал, зашуршала его куртка. — Так… — А можно вопрос? — он успел быстрее. Чонгук повернул голову и поймал на себе этот его изучающе-заинтересованный взгляд. Снова. Тэхен теперь сидел корпусом к нему, опершись плечом о спинку скамейки. — Прости, если лезу не в свое дело, но что у тебя с настроением? — а вот это было несколько внезапно. Чонгук нахмурился и с искренним непониманием переспросил: — А что у меня с настроением? Тэхен приоткрыл рот, но тут же его закрыл и только промычал тихое «м-м-м», рассеянно забегав глазами, словно подбирал слова. — Я заметил, что время от времени ты уходишь в себя и становишься мрачным, как будто… Не рад быть здесь? — Он замолчал, может быть, ожидая, что его предположение подтвердят или опровергнут, но пауза все затягивалась — и лицо Тэхена вдруг расчертила улыбка, неуместная и несколько неловкая. На нее Чонгук тоже не ответил. — Я просто подумал, что… Надеюсь, Юнги тебя не силой к нам притащил? Со смехом тоже не вышло. — Нет, на жалость надавил. — А если серьезно? Теперь Тэхен уже не улыбался, а Чонгук наконец понял, почему ему с самого начала хотелось спрятаться от его взгляда — слишком внимательный. Он тут же отвернулся, посмотрел на лес — но за белой пеленой снегопада ни черта не было видно. — Может, я просто не люблю Рождество. — Да ладно, — в голосе Тэхена послышалось недоверие. Вроде бы искреннее. — Что? — За что вообще можно не любить Рождество? Мне кажется, это самый безобидный праздник на свете. — Правда так думаешь? — тихо спросил Чонгук. Крупные, тяжелые белые хлопья танцевали на свету, что струился из окон, закручивались и стремительно летели вниз, но там, куда свет не доставал, все исчезало в непроглядной, глухой темноте. Ведь в любом месте, где есть свет, существует и тень — и то, что прячется в ней, сокрытое от чужих глаз завесой тайны, порой может принимать очень уродливые формы… — Так что, расскажешь мне свою мрачную историю нелюбви к Рождеству? — Тебе обязательно надо докопаться? Прозвучало резко. Грубо. Слишком. Чонгук с досадой прикрыл глаза. Правильно, покажи ему, какая ты истеричка, Чон Чонгук. Именно так нужно вести себя с едва знакомыми людьми. Он глубоко вдохнул и уже собирался извиниться, но как только посмотрел на Тэхена, запнулся об его виноватую улыбку и растерял все слова. Вместе с мыслями. — Прости, я и правда иногда бываю излишне любопытным, — его примирительный тон, его глубокий низкий голос звучали невероятно успокаивающе: Чонгук, даже если бы захотел, не смог бы сопротивляться их воздействию. Его словно незаметно проткнули и выпустили наружу все раздражение. — Плохая привычка. — Надо же, у тебя есть плохие привычки? — без запала поддел он. На пробу. — Мне кажется, они есть у всех. Тоже верно. И кстати о них. Чонгук пошарил в кармане куртки и вынул сигареты и зажигалку. Мороз все же потихоньку давал о себе знать, и хотя на террасе они были защищены от ветра, хотелось немного согреться. Да и просто… — Это просто стресс, — извиняющимся тоном сказал Чонгук. — Последние две недели были тем еще аттракционом веселья: хвосты, незакрытые проекты, подготовка к экзаменам, вот это все. Вчера я полночи не спал, чтобы успеть вывеситься к просмотру, так что… — «Вывеситься к просмотру»? — перебил его Тэхен. — Это как вообще? Чонгук даже не сразу понял вопрос. Замер, недоуменно моргнул. Его собственный круг общения ограничивался однокурсниками, преподавателями и одним несчастным Мин Юнги, и он уже как-то отвык, что в мире есть люди, которые могут не знать таких простых слов. С другой стороны — ну да, а откуда Тэхену вообще знать, что такое просмотр, если он в университете изучал математику. — Это как специальный экзамен у студентов на факультетах визуальных искусств. То есть, не совсем экзамен, просто… Вот ты весь семестр что-то делал, а теперь должен предоставить результаты для итоговой оценки. У нас, например, это фотоинсталляция. Каждый студент вывешивает свои работы, а потом преподаватели ходят, смотрят и оценивают. — Выставка, — подытожил Тэхен и зачем-то добавил: — Есть такое общепринятое слово. И Чонгук уже собирался популярно объяснить, чем просмотр отличается от выставки, но тут понял, что Тэхен просто подкалывает его. Снова это веселье в его глазах… — Да, — выдохнул Чонгук, наградив Тэхена тяжелым взглядом. — Как скажешь. Студенческая выставка, окей. — Для преподов. — Да для всех, только кому кроме преподов интересны работы каких-то там ноунеймов… — Он наконец заметил, что так и держит открытой пачку с сигаретами. Достал одну себе, вежливости ради предложил Тэхену: — Будешь? — Нет, не курю. — Ну естественно. — «Ну естественно»? И вот что ты хотел этим сказать? — Тэхен так ненатурально, нарочито изобразил из себя оскорбленную невинность, что Чонгуку вдруг стало смешно. По-настоящему так, он даже тихо прыснул. — Ты называешь любопытство плохой привычкой. Очевидно, что в действительно плохих привычках ты не разбираешься вообще. Знаешь… — Он смерил Тэхена скептическим взглядом, щелкнул зажигалкой, сделал первую затяжку и выпустил дым так, чтобы тот на него не попал. — Я даже курить в твою сторону лучше не буду. — И не надо, — в тон ему ответил Тэхен. — Нельзя мне эту гадость. — Папочка запрещает? — ухмыльнулся Чонгук. — Врач. Он сразу понял, что это было не в шутку — по тому, как на мгновение лицо Тэхена омрачила тень досады. Тот явно не собирался затрагивать эту тему, скорее сказал, не подумав. Но он быстро взял себя в руки и с былой непринужденностью добавил: — И еще тренер. Эти двое следят, чтобы я вел здоровый образ жизни, и запрещают мне любой допинг. Даже алкоголь, хотя этот запрет я, как видишь, иногда нарушаю, — он кивком указал на пакет с бутылками. — Звучит не очень весело, — честно признал Чонгук, делая вид, что поверил. Хотя теперь и в нем проснулось любопытство — но не спрашивать же напрямую, чем таким болеет Тэхен, это было бы верхом бестактности. В конце концов, они даже не друзья. Хотя буквально только что с ним было так легко и комфортно, что Чонгук об этом слегка забыл… — Ну почему же… — Во взгляде Тэхена вдруг появилось совершенно очаровательное — и совершенно точно не детское — озорство. — Я просто нахожу другие способы повеселиться. Чонгук случайно вдохнул лишнего воздуха. Или выдохнул. Или вообще запутался в дыхании. Это что, сейчас был флирт?.. — Например? — как можно равнодушнее спросил он. Тэхен выдержал таинственную паузу и как выдал: — Разгадываю головоломки. Чонгук не сдержался и громко фыркнул. Боже. Он честно попытался оставить комментарии при себе, как и издевательскую ухмылку, но… — Это что-то старперское? Типа кроссвордов? Тэхен возмущенно открыл рот, но так и не проронил ни звука — вместо этого вдруг резко поднял руку, что-то зашуршало возле самого уха, а после стало темно, когда на Чонгука… внаглую натянули капюшон до самого подбородка. Эй! А вот это уже совершенно точно по-детски! Чонгук дернул головой назад, возвращая себе обзор, и сердито взглянул на повеселевшего Тэхена. — Тебе что, пять лет? — Нет, мы сошлись на том, что я старпер, — поправил тот с абсолютно обезоруживающей широкой улыбкой — немного угловатой и странным образом привлекательной. Черт… Надо уходить, — тут же понял Чонгук. Он отвернулся и закусил нижнюю губу. Сейчас. — Можно вопрос? — поинтересовался вместо того, чтобы предложить вернуться в дом. Наверное, любопытство просто заразно. — Конечно. Или просто кое-что не вязалось. Маленькая деталь, выпадающая из образа, который рисовал ему Ким Тэхен своими обаятельными улыбками и умением извиниться в ответ на грубость. — Прости, если лезу не в свое дело, но тебе правда не с кем было праздновать Рождество? Он совсем не выглядел как человек, у которого могут быть проблемы с общением и недостаток друзей. Что-то такое можно было бы сказать о самом Чонгуке, о Юнги, может быть, — но не о Тэхене. Который действительно удивился, услышав это. Даже слегка нахмурился, задумавшись, а затем его глаза сверкнули пониманием. — Это Чимин так сказал? — Юнги-хен вообще-то. — Что ж, — хмыкнул он. И просто пожал плечами. — Пусть будет. Теперь уже нахмурился Чонгук. — В смысле? — Давай сформулируем это так, — спокойно сказал Тэхен. — Альтернатива была, но я не хотел идти с родителями на ежегодный рождественский прием у Паков так же сильно, как Чимин не хотел на него оставаться. И вот, мы нашли решение. — «Прием», — повторил Чонгук со скрытой издевкой. Боже, как претенциозно. — Это типа… — Унылое сборище неприлично богатых людей, у которых гонора даже больше, чем денег, — закончил за него Тэхен. — Да, это именно оно. Вау. Не такой характеристики обычно ожидаешь от человека, который, очевидно, сам из этой же тусовки «неприлично богатых людей». — В этом году они вообще устраивают маскарад. Не понимаю, зачем этот фарс. — Почему фарс? — Они и так постоянно носят маски. Зачем делать из этого событие? Чонгук невольно улыбнулся. — Да уж, ты точно от них не в восторге, раз предпочел компанию влюбленной парочки и незнакомца на Рождество. — Ну вот не сравнивай так, — мягко возразил Тэхен. — Как будто это плохая компания. Ты недооцениваешь нашу влюбленную парочку… — Он неожиданно посерьезнел, а его взгляд, обращенный на Чонгука, сделался задумчивым и неуловимо потеплел. — И очень сильно недооцениваешь этого незнакомца. Чонгук вдруг почувствовал себя так, словно встал на тонкий лед в оттепель: зайдешь чуть дальше — и провалишься под воду. Сердце, всполошившись, застучало быстрее. Тэхен наверное что-то заметил — или же просто мысли прочел — и обратно свел все в шутку: — Ты ершистый, конечно, но хоть язвишь искренне. Чонгук выдал на это скептический смешок — получилось натянуто до ужаса. Надо было уходить сразу, как только подумал. Надо было вообще не оставаться. Для замерзших рук даже самое слабое тепло может показаться жарким пламенем — согревающим и очень притягательным, — но, в конечном итоге, это всего лишь обман восприятия. Лучше не обманываться с самого начала, ни к чему хорошему это все равно не приведет. — Эй, потеряшки! — От оклика Чонгук невольно вздрогнул и резко оглянулся. Юнги вышел на улицу, оставив входную дверь приоткрытой, и поежился: он был в одном только свитере. — Там Чимин переживает, что вы здесь околеете. — И правда, не лето все-таки, — согласился Тэхен и тихо шмыгнул носом. — Пойдем уже в дом? — Да, конечно. Чонгук обратил внимание на позабытую сигарету, которую все еще держал в руке, — уже до фильтра догорела. Покурил, называется. Он покрутил головой, пытаясь найти, куда выбросить окурок, а Юнги тем временем подошел и поставил рядом с ним стеклянную пепельницу. — Спасибо, хен. Тэхен зашел в дом первым, забрав свой пакет с «запрещенкой», Чонгук уже направился следом — но тут заметил, как Юнги рассеянно смотрит в сторону леса. — Что такое? — Кажется, этот легкий снежок скоро превратится в метель. «Легкий снежок», конечно, был не таким уж легким, но на то, что снегопад усилится еще больше, ничто не указывало. — Почему ты так думаешь? — Сам послушай, — предложил Юнги и замолчал, и только тогда Чонгук обратил внимание на скрип сосен и шум запутавшегося в ветвях ветра. Пока они с Тэхеном разговаривали, он вообще ничего вокруг не замечал. — И что я должен там услышать? — хмуро спросил он. — Просто ветер. — А эти завывания? — не сдавался Юнги. — Метель пока далеко, но скоро, наверное, и до нас дойдет. — Боже, хен, — простонал Чонгук, который никаких завываний в шуме леса, конечно же, не разобрал. — Иди ты к черту со своим музыкальным слухом, а? Давай, расскажи еще, в какой тональности она там воет. Юнги на это только засмеялся своим фирменным «кекающим» смехом и наконец соизволил войти. Дом окунул их в тепло, Чонгук захлопнул за собой дверь. Как бы там ни было, здесь их даже снежная буря не достанет. В доме они защищены от любой непогоды. Так и какая, в сущности, разница? На кухне Тэхен уже отогревался глинтвейном — и когда только Юнги успел его сварить? Или их и правда так долго не было? — Я уж думал, вас там волки съели, — немного ворчливо сказал Чимин, взглянув на Чонгука, и предложил ему тоже стакан. — Будешь? Замерз, наверное? — Нет, — честно признался Чонгук. — Но особенный глинтвейн Юнги-хена я все равно выпью. Зря он, что ли, экспериментировал с ним? В воздухе теперь ярко пахло не только апельсинами и яблоками, но и пряностями, нетипичными для азиатской кухни, и было в этом аромате что-то радостное и праздничное, вызывающее приятное предвкушение. Все будет хорошо, — сказал сам себе Чонгук. И, на удивление, сегодня в нем было больше уверенности, чем вчера.