Семь вечеров в декабре

Небо утром тридцать первого декабря опускается очень низко: оседает прямо на крыши и почти придавливает город. Арсений просыпается рано и целый день проводит с телефоном в кровати: листает ленту, досматривает давно сохраненные ролики, в соцсетях видит, как в доме Стаса готовят, раскладывают подарки и наряжают елку — на фоне время от времени мелькают то спина, то длинные ноги Антона, и тогда он пальцем зажимает экран, пытаясь рассмотреть выражение лица или улыбку, но Антон камер избегает и на видео ничего не видно. В четыре часа дня Арсений замечает, что в комнате стало совсем темно, и наконец-то встает. Вместо света включает гирлянду на кухне и докуривает последнюю сигарету из оставленной Антоном еще в начале декабря пачки. Из-за сильного мороза снег не идет, поэтому ощущение новогоднего дня притупляется — Арсу кажется, что он уже глубоко в феврале. Он заглядывает в холодильник — пара яблок и заветренный сыр. Антон в последний приезд доел все запасы, а новые продукты Арсений так и не заказал, но есть все равно совершенно не хочется, поэтому он просто заваривает себе кофе. Тридцать первое декабря. До вечеринки еще несколько часов и собираться рано, а Арсению совершенно нечем заняться. Он допивает кофе и проходится по пустой квартире, садится на диван, включает телевизор, попадая на середину одного из новогодних фильмов, и невнимательно смотрит. Антон обещал приехать в январе, а до января — Арсений смотрит на экран телефона — всего несколько часов. Он не ждет его первого — кто отпустит Антона так быстро. Он не ждет его и второго, понимая, что, скорее всего, Антон вырвется только ближе к концу праздников и у них будет пара дней до того, как начнутся съемки и им обоим придется ехать в Москву. Без Антона в квартире опять слишком тихо, даже фоновое бормотание телевизора не заполняет пространство нужными звуками. Арсений убавляет громкость, с ногами забирается на диван и позволяет себе сентиментальность. Серию нереалистичных допущений, от которых по телу растекается вязкое и надуманное ощущение тепла. Арсений представляет, что он и Антон — две пластиковые фигурки в стеклянном шаре на полке в чьем-то доме. Внутри шара — модель Питера, не целого, половина улицы с рекой, дорогой и домом посередине. Свет горит только в окнах его квартиры. Город очень подробный — лед на реке, осыпавшаяся штукатурка на стенах домов, пара машин ждут, когда светофор загорится зеленым, — а если заглянуть в единственное окно, в котором горит свет, то там его кухня: как попало опутанная гирляндой елка, микроволновка, на которой синими цифрами горит время — что-то около двенадцати, может, без двух минут — бутылка шампанского с золотистой фольгой на горлышке и Антон, который откручивает проволоку и с громким хлопком вытаскивает из шампанского пробку. И там же рядом Арсений: просто две пластиковые фигурки на кухне за две минуты до Нового года — Антон наливает шампанское в два бокала, и они, даже не дожидаясь, когда будет ровно двенадцать, пьют его вместе с пеной, а Антон опять от чего-то смеется и губы у него на вкус как сухое игристое, из-за чего каждый поцелуй сразу бьет в голову. А потом шар с полки берут, из стороны в сторону плавно покачивают — и они подходят к окну и смотрят, как пошел снег, не замечая, что ни Питер, ни дома напротив, ни они сами не настоящие, а всего лишь пластиковые фигурки под стеклянным куполом. Потому что это не важно, потому что так даже лучше, потому что пока они в стеклянном шаре, до них никому нет дела. Арсений начинает собираться на новогоднюю вечеринку ближе к восьми: долго греется в горячей воде, принимая душ, неторопливо одевается, зачем-то открывает шампанское и выпивает два бокала. На пустой желудок шампанское бьет в голову сразу, и тело покалывает приятной расслабленностью. В вечернем предновогоднем городе мороз, пробки и гололед. Такси долго тянется через весь центр, застревая на каждом светофоре, но Арсению нравится каждое промедление — на самом деле, отмечать Новый год на шумном празднике и без близких друзей совершенно не хочется. В машине, разглядывая окруженную толпой елкой на площади, он долго настраивает себя на веселость, повторяя, что в этом году вот так. А в следующем будет как-то еще. На вечеринке его сразу же отвлекают: в руках появляется бокал с шампанским, кто-то вручает еще и тарталетку с майонезной начинкой и горошинкой сверху. Его за собой увлекают, радуются, что пришел, проводят по залу. Арсений половину людей не знает, уцепляясь за знакомых, и даже не следит за временем: ведущий, активно бегающий между гостями, точно предупредит. В зале шумно: нелепые конкурсы, кавер-группа с попурри из новогодних песен, кружащие вокруг люди, которые тянутся пожать руку, обнять или познакомиться. В кармане вибрирует телефон — звонит Антон. Еще нет и одиннадцати и Арсений отвечает, думая, что Антон хочет поздравить его с Новым годом сейчас, чтобы в полночь не привлекать к себе лишнего внимания долгим звонком. — Арс, как там… Из-за громкой музыки ничего не слышно. Арсений, оставляя бокал с шампанским на столике, отходит ближе к выходу. — Что, Шаст? Тут шумно. — Как погода у вас, спрашиваю. Арсений смеется дурацкой привычке Антона спрашивать про погоду, на которую обоим плевать, когда хочется просто поговорить, но нет никакого повода для звонка. — Не знаю, — отвечает Арсений. — Холодно, даже снег не идет. — Да? — удивляется Антон. — Я слышал, что в Питере метель. Решил у тебя узнать. — Пару часов назад не было никакой метели. — Арсений оглядывается по сторонам, но окна у входа выкрашены черной краской, чтобы свет не мешал вечеринкам. — А сейчас? — Ты мне выйти предлагаешь и проверить? — Ну интересно же, — беспечно отвечает Антон. — Там на видосах такой ураган. — Сейчас, возьму пальто, — вздыхает Арс. Он надевает пальто, набрасывает шарф и действительно выходит. У входа в клуб пусто, все уже давно внутри, а на улице очень тихо и из-за густой пелены снега не слышно даже машин на близкой дороге. Арсений, прижимая к уху телефон, делает пару шагов, останавливаясь в желтом кругу света от фонаря, и запрокидывает голову, вдруг улыбаясь. — Действительно снег, Шаст, — радостно говорит он в трубку. — Не метель, просто снег. Под самый Новый год. — Красиво? — Даже будто теплее стало, — отвечает Арсений. — Его так много, ты бы видел. — Да я и вижу, — отвечает Антон и смеется. — У вас тоже? — жмурится от снега Арсений. — Арс, — зовет его Антон. — Чего? — Арс, — голос становится объемнее, отзываясь не только в динамике у самого уха, но и где-то поверх головы. — Как дела? — спрашивает стоящий перед ним Антон все еще в телефон. Арсений открывает глаза и пару секунд даже не находится что сказать. Просто смотрит на засыпанного снегом Антона, бегая взглядом по его лицу, а Антон улыбается, наверное, радуясь, что вышло удивить. — Как ты постоянно это делаешь? — выдыхает Арсений. — Ты же утром еще был у Стаса. — Прилетел, — отвечает Антон не переставая улыбаться. — Захотел — и прилетел. — Пиздец, Антон, — слово срывается само, выражая все разом нахлынувшие эмоции. — Как тебя отпустили вообще? Арсению хочется смеяться, в носу ужасно щиплет и в глазах покалывает, будто он сейчас разрыдается. Они так и не положили трубки — все еще говорят по телефону, от чего голоса дублируются и слышатся небольшие помехи. — Ну я могу тебе рассказать, что все-таки добился от Иры правды, она, кстати, соврала, ты был прав, — Антон сквозь улыбку слегка морщится. — И что поругался с ней и немного со Стасом, который от наших выяснений охуел. И что купил билет еще неделю назад, — Антон смотрит ему прямо в глаза и продолжает перечислять, — просто чтобы был. И весь день отсчитывал время, когда не поздно будет уехать. И что вовремя понял, какой я долбоеб, если знаю же, что уехать все-таки пиздец как хочу, и поэтому уехал. За час до метели успел, все рейсы после моего уже задерживали, — улыбается Антон. — Но тебе не пофиг? — Пофиг, — улыбается ему Арсений. — Как думаешь, пустят меня на твою вечеринку? Я не особо для нее, конечно, одет. — Антон смотрит сначала на строгое пальто и брюки с костюмной жилеткой Арсения, а потом на свои спортивные штаны и яркий пуховик. — Ты же Антон Шастун. — Арсений не отрывает от него взгляд и даже не задумывается о том, как странно они должно быть выглядят со стороны. — Все умрут от счастья. — Тогда пошли? А и да, бля, — Антон наконец-то убирает телефон и заканчивает звонок, — что мы как идиоты. Арсений смеется почти заливисто и хватает его за рукав: — Погоди, еще не поздно же? Антон кидает взгляд на часы на руке: — Половина одиннадцатого. — Пойдем домой? — А тусовка? — удивляется Антон. — Мы можем остаться без проблем, если хочешь. Арсений на Антона выразительным взглядом отвечает на вопрос, и Антон смеется. — Нахер тусовку, — сообщает Арсений. — Только одна вещь. Вызови пока такси. Он возвращается через пару минут и показывает Антону спрятанные под пальто две бутылки шампанского, выпрошенные у бармена. — У меня была одна и я ее допил, а сейчас уже не продают, — объясняет он. — Краденый алкоголь самый вкусный, — отвечает Антон, пока они быстрым шагом идут к такси. — А что по еде? — У меня нет ни-че-го, — раздельно и счастливо отзывается Арсений, забираясь на заднее сидение. — И за полтора часа до Нового года нам ничего не доставят. Дай телефон. Антон протягивает ему телефон, и Арсений меняет точку на супермаркет. — Как тебе магазинные салаты? — Охуенно, — отзывается Антон. В почти одиннадцать ночи тридцать первого декабря в супермаркете удивительно много людей, которые спешно докупают продукты к Новому году. Арсений смотрит, как Антон полулежа на тележке прокатывается по рядам и, голодный, сгребает внутрь все подряд, иногда показывая ему на снеговиков и плюшевых оленей, — и не может перестать улыбаться. — А олень-то тебе зачем, Шаст? — спрашивает Арсений, выгружая на ленту покупки. — Это тебе, вообще-то. На Новый год. — Олень? — смеется Арсений. — Могу еще набор с пеной для бритья докинуть, — пожимает плечами Антон. — Нормальный олень, всратый. Кьяре потом отдашь. Домой они приезжают, когда до Нового года остается полчаса. Арсений чувствует себя как в том стеклянном шаре со снегом, пока спешно разбирает пакеты, перекладывает салаты в миски, а Антон за его спиной открывает шампанское. Он шуршит фольгой на горлышке, срывает проволоку, хлопает пробкой, и шампанское, взболтанное в такси, течет по его рукам. Он ставит липкий бокал перед Арсением и со спины его вдруг обнимает. Арсений на секунду прикрывает глаза, откладывает ложку, которой перекладывал салат, и с готовностью в объятие откидывается, прижимаясь к Антону спиной. — Куда нам столько еды вообще? — спрашивает он, чтобы совсем не поплыть. — На весь январь пускай будет, — шепчет Антон ему в шею. — Пока съемки не начнутся. — Ты, получается, надолго? — А можно надолго? — Можно. — Арсений в его руках ворочается, поворачиваясь лицом и собираясь что-то еще сказать, но Антон его сразу же целует. И Арсений все-таки плывет вместе с кухней, поблескивающей елкой и щекочущим нос запахом шампанского. Антон целует как-то иначе, словно более уверенно. Арсений в него впечатывается, с силой прижимаясь и крепко сжимая пальцами затылок, так что у Антона на середине поцелуя дыхание сбивается и он немного отстраняется. — А Нового года мы дождемся или похуй? — рассеянно спрашивает он, расстегивая одну из пуговиц на жилетке Арсения. — Сначала дождемся, — Арс выбирается из объятий и, чувствуя на себе жаркий взгляд, ставит на стол салат. Новый год они встречают на полу на кухне. Антон пробует все по очереди салаты, заедая их мандаринами, шуршит шоколадной фольгой, слушает, как Арсений рассказывает про вечеринку, и смеется в бокал с шампанским. — Уже ноль и одна минута, — он отставляет бокал в сторону и опрокидывает Арсения на пол. — С Новым годом. — С Новым годом, — улыбается Арс. Антон его целует, все-таки добирается до пуговиц, вдруг ставшим глухим голосом шепчет в шею несвязные предложения, от которых Арсений выгибается чуткой дугой, обжигаясь словами, отзывчиво навстречу подается и не может поверить, что еще пару часов назад был готов встречать Новый год как-то иначе. — На счастье, — бормочет он, когда Антон задевает коленом бокал с шампанским. — У меня еще есть. По полу вместе с осколками растекается шампанское, за окном все так же идет снег, и Арсению вдруг очень хочется наконец-то Антону сказать, объяснить не только телом, взглядом и прикосновениями, что он давно уже не просто влюблен, что все серьезнее, глубже, совершенно по-настоящему, что он именно любит. Необходимость произнести это вслух вдруг кажется такой острой, что сбивается дыхание и глаза открываются шире. Он с этим, рассыпающимся от горячих рук желанием, на Антона смотрит, губами шевелит, пытаясь сказать, но слова опаляют кончик языка — и все-таки не произносятся, вырываясь несвязным шепотом. Антон видимо что-то в его глазах замечает и считывает, потому что вдруг замирает, сверху нависая, и прижимает палец к его губам. — Я знаю, — тихо шепчет он, мешая сказать. — Я тоже. Арсений благодарно вздыхает, чувствует, как влажные губы спускаются от его шеи ниже, и наконец-то закрывает глаза, полностью отдаваясь в руки Антона, и не замечает, что за окном идет уже январский снег.